Артур
Теряется, только говорить явно не хочет. Шокирована, но глаза отводит и молчит.
Что же ты задумала?
— Я не обязана отчитываться перед тобой.
Раздражается, и пытается наступлением замылить глаза.
Неужели думает, что я такой идиот?!
— Судя по всему, тема касается нас. Стало быть…
— Нет никаких нас, Ризанов, и не может быть!
Такие уверенные слова и яростный взгляд.
Эта ее стена, твою мать, действует неведомо противоположно. Как и, сука, тогда. Это как красная тряпка, тотальный азарт и то самое из прошлого.
— Я и не утверждаю обратное. Однако… — подхожу ближе: — Ты что-то придумала.
Изучающим взглядом прохожусь по ее лицу. Невольно глаза останавливаются на полных губах, и я, мать его, тут же словно ощущаю их вкус.
Во мне просыпается какая-то лютая одержимость этой женщиной. И ведь думал, что перестал помнить…хотеть…любить…
Еще никогда не чувствовал себя настолько наивным.
— Ника, мы явно что-то упускаем. Но если продолжать спорить что-то изменится? Добьемся ли мы ответов?
Стараюсь говорить спокойно, хотя сам еще не отошел, и она на пределе, вижу. Небесные глаза смотрят с горечью и наливаются слезой.
— Где ты был раньше, Артур…? — шепчет с болью.
Будто на секунду треснули наши маски.
Я, черт возьми, слышу эту боль в голосе. И что самое главное, я ее чувствую. Подхожу к ней вплотную, блять, готов все отдать, чтобы не слышать это стекло.
— Прости меня. Я знаю, слова не изменят ничего, но я определенно задолжал тебе их. — говорю едва слышно, вдыхая неповторимый аромат.
До дрожи в пальцах хочется дотронуться до нее, но это невозможно. Поэтому сжимаю кулаки в карманах, чтобы не дать себе разрушить хотя бы этот момент. Момент, где мы по-настоящему говорим.
Ника растерянно хлопает глазами с секунду, но в руки себя берет.
— То есть ты предлагаешь узнавать вместе? — откашливается и скепсиса не чувствую, но доля неверия есть.
— Как минимум, я могу помочь тебе, а ты мне. — готовой фразой выдаю.
Не знаю, какую цель преследует она и ради своего ли спокойствия она хочет разобраться, но мне нужно узнать от нее о той ночи. И пусть пахнет мазохизмом, я должен услышать.
— Хм… Я хочу встретиться с Абрамовым. — выдает она спустя паузу, скрещивая руки на груди.
— Исключено. — молниеносно отвечаю, прожигая ее взглядом.
Медленно на ее лице расползается улыбка, такая слегка ехидная.
— Я буду делать то, что считаю нужным! — на одном выдохе говорит, отворачиваясь.
Твою мать, что ты творишь, девочка! Истуканом наблюдаю, как она уходит, захлопывая дверь, а раздражение вперемешку с возбуждением ударяют в мозг. Глухой рык срывается сам собой, и чертыхаясь я заставляю себя двинуться в сторону собственной квартиры, а не стучать в ее дверь.
Встретиться значит хочет, стремительно набираю сообщение Максу.
Хрена с два она будет с ним одна!
Наконец, добравшись до своего этажа вхожу в квартиру. Теперь предстоит разговор здесь.
— Долго ты любезничал с Вероникой…
Тут же, даже часы не успел расстегнуть, не говоря уже о пиджаке.
— Сейчас такая же беседа будет с тобой. — чеканю вполголоса, наполняясь все большим раздражением: — Зачем?
Один вопрос, стараясь быть тише. Малышка уже спит, да и укладывала ее наверняка няня, а не собственная мать. В таком состоянии идти к девочке не вариант, поэтому пропустим ритуал.
— Мне нужно было с ней поговорить.
Вот вроде бы спокойно отвечает, не кривит лицо, а это она делает искусно…и все равно, раздражает.
— О чем?
Снимаю рубашку, проходя, в конце концов, в спальню к гардеробной.
— О нашей семье.
— Мне всю конкретику из тебя вытаскивать?
— А тебе это так важно?!
Не сдается. Хотя глупо это даже предполагать к характеру Кати.
— Я слушаю.
Приказываю, потому что еще одно действие и самоконтроль испарится к чертям. Кнопка уже мигает красным, а когда зажжется, будет не остановить. Во мне словно килогерцы напряжения и гнева.
— Я сказала, чтобы она не трогала нашу семью.
По голосу слышу ведь правду говорит.
— Ответ.
— Она подумает, у нее какое-то важное дело. Она прямо угрожала тем, что…
Фальшивит? В смятении выхожу из гардеробной и вижу ее слезы.
— Чем угрожала? — хмурюсь, рассматривая ту, что носит мою фамилию.
— Нашим ребенком.
И ее срывает, она плачет. Натурально, не притворяясь, ревет.
А я…я в каком-то замедленном кадре чувствую, как поднимается и бурлит вся та ярость, что сдерживал все эти дни.