Во власти чар

3

Джейми не могла уснуть. Лунный свет пробивался сквозь окна студии. Ей чудились таинственные образы.

Она встала, зажгла свечи и села, выпрямившись, на жесткий кухонный стул, измученная и обессиленная. Как глупо сидеть без сна в два часа ночи. И почему? Из-за мужчины, красивого незнакомцы, который неизвестно откуда взялся и так же быстро исчез? Воспоминание о том, как учащенно бился ее пульс, когда он смотрел на нее, было свежо и сейчас… так же как острый укол зависти от успеха фотовыставки. Она опустила голову. Какое ужасное чувство! Оно было ненавистно ей, как ненавистно ожидание и желание. На что она надеялась? На то, что появится добрая волшебница и исполнит ее желание? Что успех и счастье неожиданно придут к ней? Что публика валом повалит на одну из ее выставок и кто-то, кого она полюбит, станет свидетелем ее успеха и разделит его с ней? Что произойдет чудо?

Странно встревоженная, она подошла к окну и облокотилась на подоконник. За окном были лишь звезды, вселенная, холодная и далекая, точки света на темном небе. Ее охватила паника. Она схватилась руками за подоконник, вглядываясь с надеждой в темноту в поисках успокоения, в поисках чего-то…

И тут она увидела ЕГО. Увидела на один миг его, высокого и широкоплечего, перед тем как он исчез в конце улицы, уйдя в темноту. Но он был здесь. Она была совершенно уверена в этом, как и в том, что это был тот самый человек, которого она встретила в этот вечер. Эдвард Рокфорд. Да. Она была так же уверена в этом, как в том, что ее зовут Джейми.

Она не почувствовала испуга. Она была поражена в какое-то мгновение, но не испугана. Как будто в душе была готова к тому, что он появится словно по мановению волшебной палочки, почувствовав, как ей плохо. Она была почти уверена в том, что он каким-то образом причастен ко всему необыкновенному, что случилось. Удивительный маленький магазинчик, старик и подаренные им краски, незаконченная картина… все это было каким-то непостижимым образом связано. И он, Эдвард Рокфорд, являлся центральной фигурой всего этого… ключом к разгадке.

Джейми громко рассмеялась, сжавшись в комочек и дрожа. Это же абсурд, и ты прекрасно это понимаешь, Джейми Пейтон, укоризненно говорила она себе. Это мог быть кто угодно: какой-нибудь парень, возвращающийся с боулинга; кто-то, прогуливавший свою собаку. Любой. Ты ведешь себя как ненормальная. Возьми себя в руки. Займись делом.

И словно магнитом ее потянуло к той картине.

Натянув на ночную рубашку длинную майку, она поспешила к мольберту и вгляделась в незаконченную работу. При свете свечей трудно было различить детали, но получалось совсем неплохо: глубина и гармония, насыщенные цвета… и этот, совершенно необыкновенный свет. «Значительно лучше, чем обычно, Пейтон», — подумала она и потянулась к шкатулке с красками.

Одно лишь прикосновение к ним сообщало ей энергию. Кисть дрожала в ее руке. Снова образы витали в ее голове, непрошеные и неудержимые: обрывки то ли воспоминаний, то ли желаний; то ли забытые, то ли придуманные лица; места, которые она когда-то видела и забыла или пригрезившиеся ей. Ничего реального. Она не могла бы их назвать. Но это было прекрасно и стимулировало ее чувства.

Джейми стояла в ночной рубашке и рисовала при свете свечей, вопреки всем канонам и здравому смыслу. Для нее не существовало ничего, кроме прикосновения кисти к холсту. Ничто не могло нарушить ее сосредоточенности.

Она стояла, слегка наклонив голову, воинственно работая кистью, часто дыша. Сердце ее колотилось, она не хотела останавливаться ни на мгновенье, чувствуя, что ее увлекает какая-то сила.

Она проработала больше двух часов. За окнами забрезжил рассвет, стали тяжелыми веки, и желание спать побороло желание работать. Моя кисти, она стояла спиной к картине и не взглянула на нее, гася свечи и ложась в постель. Пусть это будет сюрпризом для нее утром. Эта мысль увлекла ее.

Но, уснув в радостном ожидании, она ощутила тревогу, когда встала.

Это был пейзаж. В этом не было никакого сомнения. Были ясно видны высокие холмы, поросшие буйными лесами, извилистая дорога, дом.

У нее стало сухо во рту.

Такого не могло быть. Она рисовала абстрактно. Как всегда. И тем не менее это был пейзаж. Это было ясно как божий день. Горная местность. Дорога. Дом. Да же дверь в доме.

Напуганная, она попятилась. Она могла отмахнуться от изматывающих фантазий во время бессонной ночи, но утром все стало реально. Ее окружал знакомый мир. Должно было быть какое-то разумное объяснение всему этому, просто обязано было быть!

Но какое?

Если бы существовал кто-то, кому можно было бы показать картину и кто мог бы объяснить, что происходит! Может быть, она просто видела то, чего вообще не существует. Может быть, кто-то подшутил над ней, пока она спала…

Джейми замерла, вдруг разозлившись, охваченная чувством недоверия и страха. Она устала от всего загадочного и таинственного, чему не могла найти объяснения. Она хотела вернуться к нормальной жизни. К черту все это! Она забросит эти картины и начнет все сначала.

Подняв картину обеими руками, она сняла ее с мольберта, прислонила к стене и укрепила на ее месте новый, свежий холст. Но и этого ей показалось мало. Картина притягивала ее взгляд, манила ее. Она со злостью засунула ее подальше, в груду ненужных холстов. Вот так. В следующий раз она будет рисовать более осмотрительно.

Вечером того же дня, в семь часов, в ее дверь постучали. Джейми сидела и читала газету, ужасаясь тому, что в Восточной Европе бушуют гражданские войны, в городах царят насилие и голод. С радостью отбросив газету, она распахнула дверь.

Нельзя сказать, чтобы она очень удивилась.

— Добрый вечер. Надеюсь, я вас не побеспокоил.

На пороге стоял Эдвард Рокфорд, широкоплечий, темноволосый. В руках у него были цветы и коробка конфет в золотой упаковке.

Джейми кивнула и вышла в коридор, прикрыв за собой дверь.

— Как вы меня разыскали?

Он пожал плечами.

— Дж. Пейтон. Так значится в каталоге. — Он помолчал. Черные глаза пытливо смотрели ей в лицо. — Вы не против, если я войду?

— Не знаю, — сказала она, не стараясь быть вежливой. — Я пока не уверена, что хочу предложить вам войти. Я никогда так не делаю. Никогда. Слишком опасно.

— Вы правы. Никогда не надо подвергать себя риску.

Он сказал это с таким выражением, что Джейми не удержалась от улыбки.

— Не могу сказать, чтобы это было моим девизом, золотым правилом или что-то вроде этого. Я просто стараюсь быть осторожной, благоразумной.

— Правильно, — кивнул он, сдвинув брови над своими прекрасными черными глазами. Он огляделся с видом человека, которому было тесно в этом узком коридоре, как в клетке.

— Могу я пригласить вас поужинать со мной? Где-нибудь в людном месте. Безопасном. Можем поехать на такси. Я буду ждать вас внизу.

В этом не было ни капли здравого смысла, но он был неотразим. Он был так красив, выглядел так торжественно и при этом нервничал, как мальчишка.

— Хорошо. Пожалуй. Я буду готова через десять минут.

— Не спешите. А это для вас… Я… — Он хотел сказать что-то еще, но, замолчав, просто протянул ей розовые розы и коробку шоколадных конфет и положил руку на перила. — Я буду ждать внизу.

Закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной, держа в одной руке цветы, а в другой конфеты.

— Просто невероятно, — прошептала она с пылающими щеками, к которым прилила кровь. Ей следовало отказать ему. Надо было спуститься и устроить ему взбучку за то, что он посмел побеспокоить ее. Какое самообладание у человека, которому Она накануне сказала «нет»! Ей надо было дать ему ясно понять, что она сказала это твердо. Но… так ли? Она закусила губу, не понимая, что сейчас чувствует. Чувствует себя польщенной? Очарованной? Заинтригованной? Нет, все было значительно сложней. Это была притягательность, которую она не могла понять и перед которой была бессильна. Она не могла удержаться и не спуститься к нему.

— Не перестаю удивляться тому, что вы здесь, — сказал он с улыбкой, которая и удивила, и обрадовала ее. Они сидели друг против друга за накрытым скатертью столом в тихом французском ресторанчике.

— Равно, как и я, — заметила Джейми, слегка усмехнувшись и вздернув подбородок. — Что же побудило вас пригласить меня, если вы были так уверены, что я не приму ваше предложение?

— Сам не знаю. — Он сказал это небрежно, но глаза выдали его. Он пожал плечами. — Мне необходимо было снова увидеть вас. Я решил разыскать галерею, в которой выставлены ваши работы, купить одну из них, а потом позвонить вам. Но я не мог больше ждать. Я должен был увидеть вас сегодня же. Я… не могу этого объяснить.

— О, вы достаточно все объяснили. Это даже немного… ошеломляет, я чувствую себя неловко.

— Я и сам чувствую себя не в своей тарелке.

Джейми действительно чувствовала это по его напряженному дыханию, по пульсирующей жилке на шее. Положив руки на колени, она так сжала пальцы, что у нее побелели суставы. Это было смешно, она ничего не могла с собой поделать.

— Ну мы с вами и парочка! — сказала она, наконец расслабившись. Откинув волосы с лица, подперев щеку рукой, она с улыбкой смотрела на него. Он наклонился к ней.

— У вас чудесная улыбка и красивые глаза.

— У меня? — удивленно засмеялась она.

— Да, у вас. Красивые глаза, серые, как мягкая фланель или грудка голубя. И в них такие же золотые искорки, как на небе в сумерки.

Джейми откинулась назад, вспыхнув от злости, и прикрыла лицо ладонью.

— Перестаньте. Хватит.

— Простите, — поспешно сказал Эдвард, на секунду дотронувшись до ее руки, и сжал свой бокал с такой силой, словно собирался раздавить его. — Я сожалею. Правда. Я хочу… Я не хотел смущать вас. Я буду осмотрительней.

И он сдержал слово. После того как у них приняли заказ, он говорил о погоде, о том, как бывает в округе Колумбия летом, о последнем концерте в Центре Кеннеди, о плавании под парусами в Чесапикском заливе. Он сидел, слегка отодвинувшись от стола, его пальцы сжимали ножку бокала, а взгляд был устремлен куда-то ей через плечо.

Это вполне устраивало Джейми, давало ей возможность открыто рассматривать его, не подвергаясь риску попасть под такой же пристальный взгляд этих черных жгучих глаз. То, что она считала красотой, было больше чем красота. Она чувствовала сильное влечение к мужчине, непреодолимое физическое влечение. Будучи широкоплечим, он производил впечатление стройного и гибкого человека. У него были сильные руки. Она почувствовала это, когда они шли под руку по улице, когда он помогал ей садиться в машину и выходить из нее по дороге в ресторан. Но чаще всего он глубоко засовывал руки в карманы или сидел, как сейчас, явно смущенный, напряженный, молчаливый и сдержанный.

Это было самое подходящее слово, внезапно поняла она. Сильнее всей его чувственности была именно сдержанность. Очевидная и непонятная. Почему? Кто он? Что произошло в его жизни, что заставило его прятаться за этой суровой сдержанностью?

Он поймал ее пристальный взгляд, и кровь прилила к его лицу. Джейми не могла поверить в то, что заставила его покраснеть.

— Извините. — Она поспешно опустила глаза и пригубила вино. — Очень вкусное вино. Мне нравится.

— Я рад.

«Прекрасно, — подумала она, — то густо, то пусто. Хорошо бы нам найти золотую середину, что-то нейтральное, не задевающее никого». Она ждала того, что он снова заговорит о погоде.

Но ее ожидания не оправдались. Вместо этого Эдвард, поймав ее взгляд, положил руки на стол, перед собой.

— Что бы вы хотели узнать обо мне, Джейми?

Он словно прочитал ее мысли.

Джейми замялась, но он быстро пришел ей на выручку.

— Пожалуйста, спрашивайте. С вашей осторожностью, вы наверняка хотите что-то обо мне знать.

— Не надо думать, что я неврастеничка или что-то в этом роде, — сказала Джейми, оправдываясь. — Я просто не хочу испытывать судьбу.

— Так же, как и я.

— Отлично, очко в нашу пользу, — насмешливо сказала она, улыбнувшись. — По правде говоря, мне многое хотелось бы узнать. Но я начну постепенно. Обещаю. Для начала спрошу, чем вы занимаетесь.

Он улыбнулся.

— Прекрасное начало. Хорошо. Я работаю на кабельном телевидении. Я вице-президент международного отдела, то есть занимаюсь продажей прав на распространение программ американского телевидения за океаном. В Европе. Азии. На Ближнем Востоке.

— О, путешествовать, должно быть, прекрасно.

— Меня это устраивает. Когда мне предложили учредить этот отдел, я организовал работу таким образом, чтобы иметь возможность много ездить.

— Да, я это понимаю. Побывать во всех этих местах, увидеть людей, познакомиться с их искусством, архитектурой. По-моему это изумительно!

— Вы правильно считаете.

— А вы? — спросила она, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Он пожал плечами.

— Мое пребывание обычно ограничивается той или иной приемной; один пятизвездочный отель сменяется другим. В конце концов все начинает казаться одинаковым. Но, — он перегнулся через стол, его черные глаза были серьезными, — может быть, когда-нибудь мы сможем поехать вместе.

Джейми, засмеявшись, отмахнулась.

— Я подожду с этим. Это наша первая встреча. Может быть, мы решим, что между нами нет ничего общего и нас ничто не привлекает друг в друге.

— Что касается меня, это исключено.

Он сказал это мягко, глядя ей в глаза, став на мгновенье каким-то незащищенным.

«Нет. Надо умерить пыл, умерить пыл…» Она хотела так сказать, но вместо этого, кивнув, произнесла:

— Спасибо. Итак… расскажите мне о себе еще что-нибудь.

Опять минутная заминка.

— Ну, мне тридцать шесть, я холост. Целый день на работе. Я люблю свою работу. Я люблю, кроме того, театр, балет, оперу и студенческий баскетбол. Я… — Он вдруг усмехнулся и, в присущей ему мальчишеской манере, которая совершенно обезоруживала ее, пожал плечами. — Просто не знаю, что еще вам сказать.

— Вы разведены? Разошлись?

— Нет. — Кажется, он не собирался продолжать, но она наклонилась к нему и, подняв брови, ждала. Тогда он добавил: — Я никогда не был женат.

Хотя ей страшно хотелось спросить, почему, она не решилась… пока. Вместо этого, справедливости ради, она решила ответить откровенностью на откровенность:

— Я тоже. Я… ну, мне кажется, я всегда была слишком занята. Я вам сказала, что я художница? В-общем, я всецело поглощена этим, и у меня не остается ни времени, ни сил на что-то еще. Иногда мне кажется, что я ем, сплю и пью, не прерывая рисования. — Говоря все это, она оперлась подбородком на руку, подавшись вперед. Джейми говорила как обычно, очень быстро, глядя ему прямо в глаза… и потеряла нить разговора. — Я… что я говорила? — спросила она и, прикрыв лицо ладонью, засмеялась. — Ой, это, наверное, вино. Простите.

— Все в порядке. Вы говорили мне о своем занятии рисованием. Над чем вы сейчас работаете?

Она запнулась и насупилась.

— Не будем больше о моем рисовании. Дайте мне только шанс — и вы умрете от скуки.

— Мне нисколько не скучно. Я с удовольствием вас слушаю. Мне нравится, когда о работе рассказывают с таким пылом.

— Чрезмерным. Вечно меня заносит!

Она виновато вздохнула, опустив голову и уставившись на скатерть.

— Неправда. Кто вам сказал такую чушь?

Джейми подняла глаза, пораженная. Если бы она не потеряла дар речи, она бы прошептала: «Мой отец. Всю жизнь отец говорил мне это». К счастью, к тому времени; как к ней вернулась способность говорить, она уже взяла себя в руки.

— Спасибо, — проговорила она. — Мне было приятно это услышать. — Она просияла. — Вы действительно приятный человек?

— Мне давали и более лестные характеристики, и менее. Вы должны сами это определить.

— Возможно, я это и сделаю, — с неожиданной бравадой сказала Джейми.

И тут вдруг улыбнулась ему. Ей было с ним хорошо. По-настоящему хорошо. Она чувствовала себя привлекательной и желанной, и неотразимой, благодаря тому, как он смотрел на нее, когда она говорила, и тому, с каким вниманием ее слушал. Об этом говорил взгляд его черных глаз, его интерес, его восхищение. От этого кружилась ее голова, это опьяняло, как крепкое вино.

Нечто подобное, по-видимому, испытывал и он, потому что на какое-то мгновенье его сдержанность исчезла, и перед ней предстал совсем иной Эдвард Рокфорд: раскованный, порывистый, пылкий, обуреваемый страстями.

На секунду их взгляды встретились. Они почувствовали, что между ними возникло что-то волнующее.

Но это было слишком рано, слишком пугающе.

Джейми нервно засмеялась и поискала глазами официанта, метрдотеля, хоть кого-нибудь!

— Смертельно хочу еще этого вкуснейшего хлеба! — поспешно произнесла она. — Ммм… чудесные хрустящие французские булочки и настоящее масло. Иногда мне кажется, что я могла бы питаться только этим. И сыром! Конечно, я знаю, что это не очень полезно, я имею в виду сыр и масло, но зато как вкусно! Во имя такого наслаждения можно и пострадать. Вам не кажется?

— Конечно, — серьезно согласился он, но в голосе его слышался смех и теплое пьянящее одобрение.

Положив руку на спинку своего стула, он сидел, откинув голову, и смотрел на нее из-под черных бровей и ресниц, не спуская темных глаз с ее лица. В уголках его рта притаилась улыбка. Она видела его вздымающуюся от дыхания грудь, гладкую загорелую кожу шеи, строгую красивую линию подбородка.

Легкомысленное желание овладело Джейми. Ей захотелось протянуть руку через стол и прямо здесь, прямо сейчас дотронуться до него. Ей это было необходимо. Она страстно желала этого. Ей вдруг захотелось ощутить прикосновение к его коже, почувствовать то, что под ней, провести рукой по щеке, по подбородку, по лицу… ощутить под своей ладонью жесткость едва наметившейся черной щетины, гладкость щеки, щетку черных густых волос. Это было похоже на лихорадку, внезапное воспаление нервов. Это было странное и незнакомое, непреодолимое влечение.

Стиснув руки, она зажала их между колен.

В этот момент Эдвард наклонился над столом. Его рука скользнула мимо хлебницы, мимо свечи…

Джейми почувствовала, как заколотилось ее сердце. Но ничего не произошло. Наверное, у нее просто разыгралось воображение. Эдвард взял стакан с водой, сделал глоток и поставил стакан обратно.

Неизвестно откуда взявшийся официант налил им кофе и предложил десерт.

Джейми заколебалась. Ей было не до еды. Ее язык, ее губы, все ее тело были охвачены странным неистовым желанием. Но это не было желание отведать шоколадного мусса… или крем-брюле. Она жаждала вкусить запретный плод. Жаждала ощутить тепло, силу, испытать блаженство. Мечтала о неистовом объятии, жарком поцелуе, о мгновенье абсолютного и полного раскрепощения! Сейчас. В эту самую минуту. Она не должна, не может ждать ни секунды дольше.

Джейми знала, что он испытывает то же самое чувство. Она видела испарину, выступившую от желания на его коже, видела непереносимое томление в его глазах, почти ощущала жар его тела. Ее собственные пальцы, дотронувшись до него, обожгли бы его кожу, оставив на ней клеймо навеки. Все, что ей нужно было сделать, — это, преодолев разделяющее их пространство, коснуться его. Он бы немедленно откликнулся, вскочил со своего стула и заключил ее в объятия…

— Уходим?

У Джейми перехватило дыхание. Она заморгала. Все вокруг снова приобрело четкие очертания.

— Что? — спросила она, облизав сухие губы.

Он смотрел в сторону. Его глаза были прикрыты, лоб избороздили горькие морщины.

— Я спросил, хотите ли вы уже уйти?

— Да, конечно.

Он отодвинул ее стул и протянул ей руку.

— Хотите, чтобы мы пошли куда-нибудь еще? Выпили? Послушали музыку? Или хотите, чтобы я проводил вас домой?

Джейми почувствовала себя сбитой с толку и расстроенной. Все было плодом ее воображения, ее глупой фантазии. Совершенно очевидно, что ему было все равно: прийти, уйти… какая к черту разница? Наверное, ему было до смерти скучно, и он горел нетерпением вернуться к своей привычной жизни. Она тоже. Да. Это было глупо и смешно. Но ей не нужно его внимание, она не просила его об этом. На самом деле она с самого начала не хотела иметь ничего общего с этим человеком. Она должна была немедленно поставить его на место.

— Я лучше пойду домой. У меня есть дела, а завтра… мне надо рано приступить к работе.

Эдвард внимательно посмотрел на нее, прежде чем ответить, а когда заговорил, его голос абсолютно ничего не выражал.

— Хорошо. Я поймаю такси.

Всю дорогу до дома они не произнесли ни слова.

У ее двери он подождал, пока она вставит ключ в замок.

— Спокойной ночи, Джейми.

Она толкнула дверь и вошла.

— Спокойной ночи. Мне было очень приятно… — Она резким движением протянула ему руку: — Приятно встретиться с вами, Эдвард. Возможно, мы еще когда-нибудь увидимся.

Он взял ее руку, нежно и в то же время крепко держа ее своими пальцами. Он ничего не говорил, просто держал ее руку. Тепло его ладони передалось ее ладони, ее запястью, ее руке и окутало ее сердце. Сердце заныло. Она почувствовала, как ее охватывает странное томление. «О Господи! Только не это снова», — пронеслось в голове. Он продолжал держать ее руку и смотреть ей прямо в глаза. Потом отпустил ее.

— Ну, тогда спокойной ночи. Вы не боитесь входить одна?

— Нет, конечно.

— Хотите сначала зажечь свет?

— Разумеется.

Она щелкнула выключателем. Вспыхнул свет, обычный электрический свет.

— Ну вот и порядок, — сказала она, пряча за этими словами свои подлинные чувства. — Так что… спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он повернулся и чуть ли не торопливо схватился рукой за перила.

Поджав губы и нахмурившись, она не спеша закрывала дверь, уверенная, что он остановит ее, придержит дверь рукой, поставит ногу на пороге. Она ждала этого даже тогда, когда замок тихо щелкнул.