Во власти чар

4

Спустившись по лестнице, Эдвард остановился, прислонившись спиной к прохладной шлакобетонной стене. Закрыв глаза, он пытался овладеть собой. «Успокойся. Остынь».

Он старался подчинить тело своей воле, замедлить бешеный бег крови по венам, притупить острую боль в мышцах, эту боль страстного желания, которая разливалась пламенем по его плечам и рукам. О, как отчаянно хотелось ему коснуться ее, обнять, почувствовать близость к ней, ее гладкую кожу, тепло ее дыхания на своей щеке, прижаться своей грудью к ее груди.

Все, что ему оставалось сейчас, — это вытерпеть эту боль.

Она пожелала ему спокойной ночи. И это было все. Все, что он мог позволить себе желать. Невозможно было отрицать, что они испытывали физическое влечение друг к другу. Оно было невероятно сильным. Но существовало что-то еще, притягивающее его к ней, все глубже и глубже ввергающее в неизведанное, затягивающее, как пловца в пучину вод. Он вынужден был сопротивляться. Удержать равновесие. Он не мог позволить себе зайти слишком далеко.

Все, что требовалось, — держать себя в руках. Контроль над собой помогал ему держать дистанцию, не осложнять свою жизнь и уберечься от боли. Это была единственно разумная вещь в этом мире. Эта истина далась ему нелегко, и он был слишком умен, чтобы допускать одну и ту же ошибку дважды. Ни за что. Только не он. Он не будет очаровывать, околдовывать ее, одерживать победу, на этот раз нет. Он будет осторожен, сдержан, даже молчалив. Быть одному совсем не плохо. Его это устраивает.

Но сегодня одиночество ранило, так же как ее привлекательность: ее огромные серые глаза, горящие возбуждением, когда она говорит; ее улыбка, ее смех. То, как она играет со своими светлыми волосами, короткими, обрезанными на уровне подбородка, как, задумываясь, закладывает прядь за ухо; этот ушедший в себя взгляд.

Стоя сейчас один, он вспоминал каждый ее жест, все оттенки ее голоса. И эту неожиданную стеснительность, эту задумчивость, притаившуюся глубоко, словно песчинка внутри жемчужины. Что все это значило? Неужели кто-то обидел ее, нанес ей рану? Может быть, она поэтому так все время насторожена?

Он почувствовал злость и страстное желание защитить ее. Если бы это происходило сотни лет назад, он бы облачился в доспехи, оседлал боевого коня и умчался на битву с соперником. Он стал бы ее защитником, ее рыцарем в сверкающих Доспехах. Сто лет назад он бы схватил свой шестизарядный пистолет, вскочил на коня и поскакал на борьбу в открытом бою. Десять лет назад он бы снова взбежал по этой лестнице, забарабанил в ее дверь, не дал ей опомниться и обнял бы крепко. Десять лет назад…

Но не теперь. Нет. Теперь он стал умнее. Он будет контролировать свои чувства, сдерживать себя.

Но тогда почему же он чувствует себя так, словно сходит с ума? Его снова бросило в дрожь. Капельки пота выступили над верхней губой и бровями. Смахивая их одной рукой, он взялся другой за ручку двери и вышел на ночную улицу. Откуда-то доносилась музыка, улицы были полны людей, слышались гудки автомобилей и визг тормозов, из открытых окон неслись голоса.

Может быть, это был ее голос, она звала его? Но это было не так, как бы ему этого ни хотелось.

Стиснув зубы и прищурившись, он, не оглядываясь, пошел в сторону своего дома.