Водопад

10

Его звали Альберт Уинфилд, для друзей — Альби. Узнав, что полиция хочет побеседовать с ним еще раз, он очень удивился, но тем не менее появился в Сент-Леонарде точно в назначенное время. Но Ребус и Шивон не торопились. Не меньше четверти часа они мариновали юношу в приемной, после чего отправили за ним двух дюжих констеблей в форме. Констебли отвели Альби в комнату для допросов и оставили одного еще на пятнадцать минут. Только после этого Ребус и Шивон, успевшие доделать кое-какие текущие дела, спустились вниз. Остановившись в коридоре, они в последний раз переглянулись и кивнули друг другу, после чего Ребус резким рывком распахнул дверь.

— Спасибо, что уделили нам время, мистер Уинфилд, — сухо сказал он.

От неожиданности Альберт едва не свалился со стула. Окно в комнате было наглухо закрыто; в жарком, застоявшемся воздухе витали запахи пота и страха. Возле стола стояли три железных стула — один по одну сторону и два по другую. Там, где столешница встречалась со стеной, были прикреплены кассетник и видеомагнитофон. На самом столе были нацарапаны имена Баклан, Дурик и Бомбовоз — это коротали время предыдущие «клиенты» полиции. На стене над столом висела исчерканная шариковой ручкой табличка «Не курить», а еще выше, под самым потолком, была укреплена видеокамера в ударопрочном корпусе, объектив которой был направлен вниз, на сидящих за столом.

Придвигая стул к столу, Ребус приложил все усилия, чтобы железные ножки произвели максимум шума. На стол он бросил пухлую папку, на обложке которой не было ни имени, ни фамилии, а только какой-то загадочный номер. Его хорошо рассчитанная пантомима буквально загипнотизировала Альби, который, разумеется, не мог знать, что в папке лежит просто стопка чистой бумаги, позаимствованная Ребусом из лотка копировального аппарата.

Положив руку на папку, Ребус улыбнулся или, вернее, зловеще оскалился.

— Должно быть, это известие стало для вас настоящим потрясением… — Голос Шивон звучал сочувственно и мягко. — Кстати, я — констебль Кларк, а моего коллегу зовут инспектор Ребус, — представила она хранившего зловещее молчание Ребуса.

— Что-что? — испуганно переспросил Уинфилд. Лоб молодого человека блестел от испарины; короткие русые волосы потемнели и прилипли к коже, а на подбородке краснел небольшой прыщ.

— Я имею в виду известие о смерти Филиппы Бальфур, — продолжала Шивон самым безмятежным тоном. — Ведь вы испытали настоящий шок, не правда ли?

— Я… э-э-э… Да, конечно. — По тому, как Альберт произносил слова, его можно было принять за англичанина, но Ребус знал, что на самом деле это не так. Просто привилегированные частные школы к югу от Пограничья, которые молодой человек посещал чуть не с рождения, изгладили из его речи любые намеки на шотландские корни. Его отец был бизнесменом и проводил большую часть времени в Гонконге; три года назад он вернулся в страну и вскоре развелся с матерью Альберта, которая все это время жила в Пертшире.

— Значит, вы хорошо ее знали?

Альберт Уинфилд повернулся к Шивон.

— Да, можно сказать и так, хотя… Флип больше дружила с Камиллой; я-то общался с ней лишь постольку-поскольку…

— Камилла — это ваша девушка? — уточнила Шивон.

— Иностранка? — неожиданно рявкнул Ребус.

— Нет… — Взгляд молодого человека метнулся к Ребусу, но только на мгновение. В следующую секунду он уже снова смотрел на Шивон. — Она из… из Стаффордшира.

— Ну, это все равно что иностранка, — буркнул Ребус, и Шивон бросила на него предостерегающий взгляд, боясь, как бы он не перегнул палку. Ребус подмигнул в ответ, воспользовавшись тем, что Уинфилд смотрел в стол.

— Душно здесь, не правда ли, Альби?… Ведь ты разрешишь мне тебя так называть? — продолжила Шивон.

— Да, да, конечно… Разумеется. — Он снова поднял голову и смотрел только на нее. Лишь время от времени взгляд молодого человека словно помимо его воли устремлялся на ее опасного соседа и тотчас возвращался обратно.

— Хочешь, откроем окно?

— Это было бы замечательно.

Шивон повернулась к Ребусу, который со скрежетом отодвинул стул. Окно находилось достаточно высоко, в глубине оконного проема, и ему пришлось встать на цыпочки, чтобы приоткрыть раму дюйма на четыре. Из щели сразу же подуло прохладным свежим воздухом.

— Так лучше? — заботливо поинтересовалась Шивон.

— О да, спасибо.

Ребус садиться не стал. Сложив руки на груди, он прислонился к стене прямо под видеокамерой.

— Нам необходимо задать тебе несколько дополнительных вопросов, если позволишь, — сказала Шивон.

— Да, конечно. Спрашивайте. — Молодой человек с воодушевлением кивнул.

— Ты говоришь, что знал Флип недостаточно хорошо?

— Ну, мы встречались… я имею в виду — в компании. Несколько раз ужинали вместе.

— Ты бывал у нее на квартире?

— Да, один или два раза. И она у меня тоже…

— Ты живешь возле Ботанического сада?

— Да, верно.

— Тебе нравится этот район?

— Не в том дело, просто отец купил там квартиру.

— Твой отец тоже живет в этом районе?

— Нет, он купил квартиру для меня.

Шивон покосилась на Ребуса.

— Везет же некоторым, — процедил тот сквозь зубы, по-прежнему не разнимая сложенных на груди рук.

— Я же не виноват, что у моего отца есть деньги! — жалобно воскликнул Уинфилд.

— Конечно не виноват, — уверила его Шивон.

— А как насчет ее бойфренда? — грубо спросил Ребус.

Молодой человек сразу понурился и уставился на его ботинки.

— Какого… А-а, вы имеете в виду Дэвида? Я… А что с ним?

Ребус наклонился и пощелкал пальцами перед склоненным лицом Альберта.

— Эй, парень, я здесь… — Он выпрямился. Альберт Уинфилд поднял голову, но уже через пару секунд снова опустил, не в силах выдержать полный враждебного презрения взгляд инспектора.

— Ничего, насколько я знаю, — отрывисто бросил Ребус. — Я хотел знать, он твой друг или как?

— Я… я даже не знаю. Трудно сказать. Понимаете, они с Флип то ссорились, то снова мирились… Это случалось постоянно, поэтому он то приходил с Флип, то снова исчезал…

— Когда они ссорились, ты был на чьей стороне? Филиппы? — спросила Шивон.

— Мне приходилось, из-за Камиллы… Ну, вы понимаете…

— Ты говоришь, они часто ссорились, расходились и сходились… А кто был виноват в этих ссорах?

— Да, в общем, никто. Я думаю, тут все дело в столкновении характеров… Противоположности, как известно, притягиваются, ну а тут, видимо, был обратный случай.

— К сожалению, я не имел возможности получить университетское образование, мистер Уинфилд, — проговорил Ребус неприятным скрипучим голосом. — Может быть, вы не откажете в любезности объяснить, что вы имеете в виду?

— Я просто хотел сказать, что во многих отношениях они были очень похожи; должно быть, поэтому они никак не могли удержаться вместе. Как говорится, и врозь плохо, и вместе нехорошо…

— Они часто спорили?

— Не то чтобы часто… Просто, начав спорить, они никак не могли остановиться. Каждый хотел одержать верх во что бы то ни стало и не шел ни на какие компромиссы.

— А споря, они никогда… не переходили черту?

— Нет, никогда.

— Но Дэвид произвел на меня впечатление темпераментного молодого человека, — не отступал Ребус.

— Нет, я не думаю, чтобы он мог… Он не вспыльчив, если вы это имели в виду.

Ребус снова подошел к столу — для этого ему достаточно было сделать два шага — и наклонился так, что его тень упала на Альберта.

— Да ну? — сказал он насмешливо. — Ты же знаешь, как он себя ведет, когда разозлится по-настоящему. Тогда он просто бесится!..

— Да нет же!..

— Нет?!!

Шивон слегка откашлялась, давая Ребусу понять, что, по ее мнению, он зашел в тупик.

— Альберт, — сказала она елейным голосом — ты знал, что Флип любит играть в компьютерные игры?

— Нет. — Уинфилд удивленно приподнял брови.

— А тебе нравятся компьютерные игры?

— Ну, на первом курсе я играл в «Дум»… Ну и в пинболл, конечно. В Студенческом союзе мы много в него играли.

— В компьютерный пинболл?

— Нет, в обычный.

— Филиппа играла в онлайновую компьютерную игру, немного похожую на «Охоту за сокровищами». — Шивон развернула лист бумаги и положила его перед юношей. — Эти головоломки… Они ничего тебе не напоминают?

Нахмурив лоб, Альберт внимательно читал распечатку. Наконец он выпрямился с негромким вздохом.

— Ничего. Абсолютно ничего.

— Ты изучаешь медицину, не так ли? — вновь вмешался Ребус.

— Да. Я уже на третьем курсе.

— Должно быть, это довольно трудно? — вставила Шивон, придвигая лист с распечаткой к себе.

— Еще как трудно! — воскликнул Альберт. — Вы просто не поверите…

— Постараемся поверить, — сухо заметил Ребус. — Мы в нашей работе постоянно сталкиваемся с врачами… — «Хотя некоторые, — добавил он мысленно, — делают все возможное, чтобы не сталкиваться».

— Раз ты изучаешь медицину, тебе наверняка известно, где находится сонная артерия? — вкрадчиво спросила Шивон.

— Конечно, известно, — подтвердил Альберт, вопросительно глядя на нее. — А что?

— Известно, что она делает…

— Она находится в шее… Собственно говоря, их не одна, а две…

— И они снабжают кровью мозг? — уточнила Шивон.

— Меня заинтересовало название «сонная», — снова вмешался Ребус. — Ты знаешь, почему эту артерию называют именно так?

Юноша пожал плечами.

— Потому что при ее сдавливании человек теряет сознание.

Ребус кивнул:

— Именно так: потеря сознания, напоминающая глубокий сон… А если сдавливать артерию достаточно долго…

— Господи!.. — ахнул Альберт. — Так вот как она умерла?!

Шивон покачала головой.

— Нет. Мы думаем, что преступник сначала сдавил ей сонную артерию, а когда Филиппа потеряла сознание — задушил.

Последовала долгая пауза. Альберт в смятении переводил взгляд с одного детектива на другого, потом вцепился рукой в край столешницы и попытался подняться.

— Господи Иисусе! Уж не думаете ли вы, что это я?… Что я мог?!

— Сидеть!.. — резко приказал Ребус, хотя Альберт едва-едва оторвался от сиденья. Казалось, ноги оказываются ему служить. — Сядь, кому говорю!..

Альберт Уинфилд снова упал на стул.

— Мы знаем, что это не ты, — твердо сказала Шивон. — У тебя есть алиби: в тот момент, когда это произошло, ты сидел вместе с остальными в баре и ждал Флип.

— Да-да… — торопливо подтвердил молодой человек. — Я был там, спросите кого хотите…

— Раз ты там был, значит, у тебя нет причин волноваться, — резко сказал Ребус, отходя от стола. — Разве только ты сам знаешь за собой какие-то грешки…

— Нет, я… У меня…

— Кто-нибудь из вашей компании любит компьютерные игры? — спросила Шивон.

— Да нет, никто вроде бы не любит… У Триста, кажется, записано несколько игрушек вроде «Грабительницы могил» и прочего, но… Это ведь ничего не значит, верно? Многие люди держат у себя в компьютере подобную ерунду.

— Возможно, — согласилась Шивон. — Ну а кто еще из вашей компании изучает медицину?

Уинфилд затряс головой, но Шивон видела, как в его глазах промелькнула какая-то мысль.

— А все-таки? — спросила она.

— Может быть, Клер?… — задумчиво сказал он. — Клер Бензи. Я видел ее всего два или три раза, в основном — на вечеринках, но я знаю, что она была близкой подругой Флип. Кажется, они вместе учились в школе…

— И она тоже изучает медицину?

— Да.

— Но ты ее не знаешь?

— Она на курс младше, и к тому же у нее другая специализация. Совсем другая… — Он посмотрел сначала на Шивон, потом на Ребуса. — Уж не знаю почему, но она хочет стать патологоанатомом…

— Да, я знаю Клер, — подтвердил доктор Керт, шагая по длинному коридору медицинского факультета, расположенного позади Мак-Эван-Холла. Ребусу уже приходилось здесь бывать — именно в этом здании находились кабинеты Керта и Гейтса, однако в учебные аудитории и лекционные залы он никогда не заходил. Сейчас Керт вел его и Шивон в один из таких залов. Доктор уже выздоровел; в ответ на вопрос Ребуса Керт объяснил, что у него был приступ гастрита.

— Очень приятная девушка, — добавил он. — И отличная студентка. Надеюсь, она не передумает и не поменяет специальность.

— Почему она должна поменять специальность? — заинтересованно спросил Ребус.

— Возиться с трупами интересно, но не слишком престижно, — пояснил доктор Керт. — А Клер только на втором курсе, так что у нее еще есть время передумать.

— Среди патологоанатомов много женщин? — поинтересовалась Шивон.

— Совсем не много. Во всяком случае — в нашей стране, — ответил Керт.

— Странный выбор, тебе не кажется? — спросил Ребус. — Особенно для такой молодой девушки…

— Да в общем, нет, не кажется. Существует такая вещь, как призвание… В школе я всегда препарировал лягушек для уроков биологии, мне это даже нравилось. — Он ослепительно улыбнулся. — Ну а если сказать по совести, то иметь дело с мертвецами проще, чем с живыми, — не нужно бояться ошибки в диагнозе, не нужно успокаивать взволнованных родственников и думать об обвинениях в преступной халатности, если пациенту вдруг пришло в голову откинуть копыта… — Керт остановился у высоких двойных дверей и заглянул в зал сквозь застекленную верхнюю часть. — Да, она здесь. Осталась еще минута или две, — добавил он, посмотрев на часы.

Ребус тоже заглянул в окошко. Лекционный зал оказался довольно маленьким и старым; стены были облицованы шпоном, ряды столов с наклонными столешницами круто уходили вверх. Незнакомый преподаватель читал лекцию нескольким десяткам студентов, которые старательно записывали каждое слово. На доске было начерчено несколько схем; мелом была испачкана и кафедра, на которую то и дело опирался лектор.

— А где же труп? — ухмыльнулся Ребус.

— Мы бережем их для практических занятий.

— Вам все еще приходится ездить в морг «Уэстерн Дженерал»?

— Да, приходится, и чуть не каждый раз мы опаздываем туда из-за чудовищных пробок.

Ребус кивнул. Он знал, что университетский морг давно не используется — сыграли свою роль страх перед гепатитом и ветхая вентиляционная система. Средства на переоборудование анатомического театра не выделялись; больше того, не было никакой надежды, что в обозримом будущем ректорат сумеет сделать что-то в этом направлении, поэтому подготовку студентов-патологоанатомов пришлось перенести в морг одной из городских больниц.

— Человеческое тело представляет собой удивительно сложную и совершенную машину, — говорил тем временем Керт, — но, как ни парадоксально, понять это по-настоящему можно только post mortem[20]. Больничный хирург поневоле принужден сосредотачиваться только на больном органе и довольно узкой прилежащей области, и только патологоанатом имеет дело со всем телом. Иными словами, мы обладаем поистине уникальной возможностью исследовать любой орган сколь угодно тщательно и долго.

Судя по выражению лица Шивон, спокойный энтузиазм доктора был ей не по душе (или, вернее, не по нутру), поэтому она сделала попытку переменить тему.

— Да, здание действительно старое, — заметила она.

— Не такое старое по сравнению с университетом. Ведь когда-то медицинский факультет размещался в Олд-Колледже.

— Это туда отвезли тело Бёрка? — уточнил Ребус.

— Да, после того, как его повесили. Трупы для исследований доставляли в анатомичку по специальному подземному ходу, иногда — глубокой ночью… — Керт посмотрел на Шивон. — Этим занимались в основном «ресуррекционисты», или «Предтечи Воскресения», как их иногда называли. Подходящее название… для банды преступников.

Керт ухмыльнулся.

— Гробокопатели или похитители тел — вот самое подходящее название для этих гнусных типов, хотя нельзя не признать, что без них развитие хирургии задержалось бы на десятки лет.

— А куда девалась кожа, которую сняли с трупа Бёрка? — продолжал расспрашивать Ребус.

— Ты сам знаешь — куда.

— Я узнал только недавно — когда побывал в вашем музее. — Ребус машинально пригладил волосы. — Этот подземный тоннель… Он все еще существует?

— Да, во всяком случае — часть его до сих пор цела.

— Я бы хотел как-нибудь на него взглянуть.

— Обратись к Девлину, он тебя проводит.

— Почему ты так думаешь?

— Во-первых, ему все равно нечего делать, а во-вторых, профессор — неофициальный летописец истории медицинского факультета с самого основания и до наших дней. Он даже написал несколько брошюр, посвященных этому предмету. Правда, издавать их ему пришлось за свой счет, однако ему действительно удалось собрать немало любопытных фактов.

— Я этого не знал, хотя и заметил, что Девлин много знает о Бёрке и Хейре… Кстати, у него есть теория, согласно которой игрушечные гробики на Троне Артура закопал не кто иной, как доктор Кеннетт Ловелл.

— Это какие гробики? Уж не те ли, о которых в последнее время столько пишут газеты? — Керт нахмурился. — Что ж, не мне об этом судить: возможно, Девлин в чем-то и прав. — Он еще сильнее сдвинул брови. — Любопытно, что ты вспомнил о Ловелле.

— Почему?

— Клер Бензи как-то говорила мне, что Ловелл — один из ее далеких предков. — Из-за двери послышался шум, и Керт выпрямился. — Ага, наконец-то доктор Истон закончил. Сейчас студенты будут выходить, так что давайте лучше отойдем в сторонку, не то нас затопчут.

— В них столько энергии? — удивилась Шивон. — И это после нескольких часов занятий?

— Поэтому-то они и спешат поскорее оказаться а свежем воздухе. Долгое и скучное сидение на лекциях им не по праву. Не всем, впрочем, но большинству, к великому нашему сожалению.

Тем временем двери аудитории распахнулись, и в коридор выплеснулся поток студентов. Вопреки предупреждению Керта они были не очень похожи на стадо бизонов, однако в их движениях чувствовалась некая целеустремленность, не позволявшая им отвлекаться на пустяки. Лишь несколько человек дали себе труд повернуть голову и посмотреть на стоявших в коридоре Ребуса, Шивон и Керта. Те, кто знал доктора, приветствовали его легким поклоном, улыбкой или словом; остальные просто скользили по незнакомцам пустым, словно обращенным внутрь взглядом и отворачивались.

Когда лекционный зал опустел примерно на три четверти, Керт привстал на цыпочки и вытянул шею.

— Клер? Ты не можешь уделить мне минутку? — кликнул он высокую, худую девушку с короткими светлыми волосами и прямым, длинным носом. Глаза у Клер Бензи были почти по-восточному темными имели слегка миндалевидную форму. Под мышкой девушка держала две папки, а в руке сжимала мобильный телефон. Выходя из аудитории, она как раз поднесла его к глазам, вероятно, просматривая поступившие сообщения. Услышав голос Керта, она кивнула и с улыбкой приблизилась.

— Добрый день, доктор Керт, — сказала она почти игривым тоном.

— Клер, эти люди из полиции, они хотят поговорить с тобой…

— Вы насчет Флип, не так ли? — Ее лицо сразу как-то сморщилось, оживленное выражение исчезло, а голос прозвучал печально и подавленно.

Шивон медленно кивнула:

— Да, у нас есть к вам несколько вопросов.

— Я все думаю — может быть, это ошибка, может, это вовсе не она… — Девушка посмотрела на доктора Керта. — Вы действительно уверены, что?…

Доктор Керт покачал головой, но не в знак отрицания, а в знак того, что ему не хочется об этом говорить, но Ребус и Шивон знали, что вскрытие Филиппы Бальфур проводили он и профессор Гейтс.

Клер Бензи, похоже, тоже это знала, поскольку не сводила глаз с лица Керта.

— Скажите, в случаях, когда приходится… вскрывать… друга или хорошего знакомого… Разве нельзя отказаться?

Керт бросил быстрый взгляд на Ребуса, и тот понял, что врач подумал о Коноре Лири.

— Отказаться всегда можно, — объяснил Керт девушке. — Например, по личным мотивам. И ничего особенного в этом нет.

— Означает ли это, что нам, патологоанатомам, тоже разрешается испытывать сострадание?

— Не всем и не всегда, — ответил Керт, и по губам Клер скользнула улыбка, быстро, впрочем, исчезнувшая.

— Итак, чем я могу быть вам полезна? — спросила она Шивон.

— Вам известно, что смерть Флип квалифицирована нами как убийство?

— Да, об этом говорили в утренних новостях.

— Мы были бы очень вам признательны, если бы вы помогли нам кое в чем разобраться, Клер.

— Можете расположиться в моем кабинете, — предложил доктор Керт.

Они двинулись по коридору. Керт с девушкой шли впереди, двое детективов — позади. Воспользовавшись случаем, Ребус внимательно наблюдал за Клер, которая, прижимая к груди свои папочки, обсуждала с доктором только что закончившуюся лекцию. У Ребуса было такое сосредоточенное лицо, что Шивон, покосившись в его сторону, невольно задалась вопросом, о чем он думает. Перехватив ее взгляд, Ребус слегка качнул головой: мол, ни о чем существенном. И все же он находил Клер Бензи как минимум необычной девушкой. В самом деле, только сегодня утром она узнала о смерти близкой подруги, и тем не менее нашла в себе силы не только явиться на занятия, но и обсуждать прослушанную лекцию с одним из преподавателей. Казалось, ее нисколько не волнует даже приезд полиции, проявившей интерес к ее персоне. Ребус, впрочем, мог предложить на выбор сразу несколько объяснений подобному поведению. Первое — замещение. Бессознательно Клер Бензи пыталась отогнать от себя травмирующие мысли о смерти подруги, заменяя их привычной рутиной, связанной с учебой — довольно напряженной, если верить Альберту Уинфилду. Проще говоря, она занимала себя привычными делами, чтобы не расплакаться. Второй вариант состоял в том, что Клер обладала завидным самообладанием и умела держать себя в руках. И наконец, нельзя было исключать, что трагическая гибель Филиппы стала для нее просто досадной мелочью, случившейся где-то на окраине замкнутой, самодостаточной вселенной по имени Клер Бензи.

У Ребуса уже сложилось определенное суждение относительно того, с каким из трех вариантов им предстоит иметь дело, однако он хорошо знал, что его догадка — не обязательно самая правильная.

У доктора Керта и профессора Гейтса была общая приемная и общая секретарша. В приемную выходили две двери; на каждой была блестящая табличка с именем и перечислением научных степеней и административных должностей. Повернув ручку «своей» двери, доктор Керт провел всех троих в кабинет.

— У меня есть еще пара важных дел, — сказал он. — Если закончите раньше, чем я вернусь, — просто закройте за собой дверь поплотнее.

— Спасибо, — поблагодарил Ребус. Он думал, что Керт сразу уйдет, но доктор отчего-то не торопился. Очевидно, ему вдруг расхотелось оставлять свою студентку наедине с двумя детективами. Клер Бензи как будто прочла его мысли.

— Можете за меня не беспокоиться, доктор, — сказала она. Только после этого Керт кивнул и вышел.

Кабинет доктора Керта представлял собой тесную и душную комнатку с единственным окном, однако на этом ее сходство с комнатой для допросов в участке Сент-Леонард и заканчивалось. Одну стену кабинета целиком занимал застекленный книжный шкаф, битком набитый книгами и справочниками. Все горизонтальные поверхности тоже были завалены книгами, документами, компьютерными распечатками и медицинскими журналами. На рабочем столе доктора громоздился настоящий монблан папок, факсов, пустых конвертов, свернутых в трубку схем и учебных плакатов, под которым едва угадывался компьютер.

— Доктор ничего не выбрасывает, — заметила Клер. — Довольно странно — особенно если учесть, как он обходится с трупами.

Это заявление, сделанное почти небрежным тоном, заставило Шивон содрогнуться.

— О боже, извините! — Клер поднесла к губам узкую ладошку. — Тем, кто прослушал курс медицины, следовало бы выдавать дополнительный диплом… за успехи в науке цинизма.

Ребус кивнул; он и сам подумал о вскрытиях, на которых ему пришлось присутствовать — о внутренностях, небрежно брошенных в ведро, об отрезанных органах на чашке весов…

Шивон прислонилась к столу, Клер опустилась на стул для посетителей, напоминавший предмет из гостиного гарнитура семидесятых годов. Ребус мог либо остаться стоять посреди комнаты, либо сесть в кресло Керта. Он предпочел последнее.

— Итак, — сказала Клер, кладя свои папки на пол рядом со стулом, — о чем вы хотели меня спросить?

— Как вы познакомились с Филиппой Бальфур? Вы, кажется, учились с ней в школе?

— Да, несколько лет.

Готовясь к этой встрече, Ребус и Шивон внимательно просмотрели отчет о первой беседе с Клер Бензи. Тогда с ней встречались двое детективов из Гэйфилдского участка, но ничего интересного не выяснили.

— Потом вы на время потеряли друг друга из вида?

— Не совсем так… Мы изредка писали друг другу, обменивались мейлами, но не встречались. Потом Флип поступила в университет на отделение истории искусств, а меня приняли на медицинский факультет.

— И ваши отношения возобновились?

Клер кивнула. Она сидела, подогнув под себя одну ногу, и забавлялась с браслетом на левой руке.

— Да. Я послала ей мейл, и мы встретились.

— После этого вы часто виделись?

— Не сказать, чтобы часто… Разные курсы, разная нагрузка…

— Разные друзья?… — в тон ей добавил Ребус.

— Можно сказать и так.

— Вы поддерживали отношения с другими школьными подругами?

— Да, с одной-двумя девчонками мы регулярно переписывались, иногда встречались.

— А Флип? Она общалась с кем-то из прежних подруг?

— Нет, насколько я знаю.

— Вам известно, как она познакомилась с Дэвидом Костелло? — спросил Ребус. Он знал, что Филиппа и Дэвид познакомились на вечере у друзей, но хотел проверить, насколько хорошо осведомлена Клер о жизни подруги.

— Кажется, она говорила, что встретила его на какой-то вечеринке…

— Он вам понравился?

— Дэвид?… — Клер задумалась. — Высокомерный сукин сын и очень уверен в себе.

«А как насчет вас?…» — хотелось спросить Ребусу, но он сдержался и только посмотрел на Шивон, которая достала из кармана сложенный лист бумаги.

— Клер, — начала она, — скажите, Флип любила игры?

— Игры?…

— Ролевые компьютерные игры, в том числе интерактивные, в которые играют по интернету?

И снова последовала короткая пауза. Выглядела она совершенно естественно, но Ребус знал, что хладнокровному человеку нужно совсем немного времени, чтобы как следует обдумать ответ. Или выдумать его.

— Вообще-то в школе у нас был клуб любителей фэнтези: мечи и магия, драконы и подземелья… ну и все такое.

— Вы обе состояли в этом клубе?

— Да, но только до тех пор, пока нам не стало ясно, что эта игра — для мальчиков… — Клер Бензи презрительно наморщила нос. — А что, Дэвид тоже увлекался этой ерундой, когда учился в школе?

Вместо ответа Шивон протянула ей распечатку.

— Взгляните, это ничего вам не напоминает?

— Нет. А что это?

— Игра, в которую играла Филиппа. Чему вы улыбаетесь?

— Вот это… Блек, Тотт, Фин, Хайтон, Кин и прочее… Флип тогда ужасно радовалась!..

— Как-как? — переспросила Шивон, непроизвольно подаваясь вперед.

— Я сидела в баре, а она подбежала ко мне и… Господи, где же это было?… Забыла! Кажется, в «Барселоне». — Клер посмотрела на Шивон. — Это бар на Бакклейх-стрит.

Шивон кивнула:

— Продолжайте, пожалуйста.

— Она подбежала ко мне, засмеялась и прочла вот это… — Клер Бензи показала на распечатку. — И спросила, знаю ли я, что это значит. Я говорю — понятия не имею. Это линия «Виктория» в Лондоне, сказала тогда Флип, а сама ужасно довольна! Она прямо сияла, и…

— Филиппа не объяснила вам, что это значит?

— Но ведь я только что сказала…

— Она не говорила, что это — головоломка, которую ей нужно решить?

Клер покачала головой.

— Нет, но я подумала… Сейчас я уже не помню, что я тогда подумала.

— Кто-нибудь еще был в баре?

— Вы имеете в виду — из наших? Нет, никого. Я зашла туда просто так, и вдруг появилась Флип… Кажется, я даже не спросила, что она тут делает, хотя вообще-то одно время мы ездили в «Барселону» достаточно часто.

— Как вы думаете, кому еще она об этом рассказывала?

— Откуда мне знать?

— Флип не объясняла вам, что значат остальные вопросы? — Шивон снова ткнула пальцем в распечатку. Клер Бензи только что подтвердила — она разгадывала те же самые головоломки, что и Филиппа, и на душе у Шивон сразу полегчало. Подсознательно она с самого начала боялась, что Сфинкс мог предложить ей другие, приготовленные специально для нее вопросы. Теперь, когда ее опасения рассеялись, Шивон особенно сильно ощущала свою внутреннюю близость с несчастной жертвой.

— Эта игра — она что, имеет какое-то отношение к ее смерти? — спросила Клер.

— Мы этого еще не знаем, — ответил Ребус.

— И у вас нет ни подозреваемых, ни… версий?

— Версий у нас, к сожалению, даже больше, чем нужно, — поспешил заверить ее Ребус. — Вот вы назвали мистера Костелло «высокомерным сукиным сыном»… Можете вы что-нибудь добавить к этой характеристике?

— В каком смысле?

— Нам известно, что Дэвид и Филиппа нередко ссорились, причем выяснение отношений носило достаточно бурный характер…

— Ну, Филиппа никогда в долгу не оставалась: когда на нее нападали, она всегда отвечала тем же. — Клер Бензи неожиданно встала, глядя в пространство перед собой, и Ребус уже не в первый раз за свою жизнь пожалел, что не умеет читать мысли.

— Ее ведь задушили, правда? — спросила Клер.

— Да, задушили.

— На лекциях по судебной медицине нам читали… В общем, человек, которого душат, всегда сопротивляется. Он кусается, царапается, лягается…

— Только если он не лежит без сознания, — негромко сказал Ребус.

Клер на мгновение крепко зажмурилась. Когда она снова открыла глаза, в них стояли слезы.

— Без сознания? — переспросила она.

— Преступник пережал ей сонную артерию, — пояснил Ребус.

— Он должен был оставить прижизненные повреждения… — Клер Бензи шпарила как по учебнику.

Шивон кивнула.

— Господи, бедная Флип!.. Кажется, мы только вчера были школьницами, и вот…

— Кстати, где была ваша школа? Здесь, в Эдинбурге?… — спросил Ребус и ненадолго замолчал, дожидаясь, пока Клер кивнет. Во время первого интервью полицейские не расспрашивали девушку о ее прошлом, считая, что оно не имеет отношения к Флип.

— Здесь живут ваши родители?

— Они живут здесь сейчас, а тогда у нас был дом в Косленде.

— В Косленде? — Ребус нахмурился. Название казалось ему смутно знакомым.

— Это небольшой поселок… почти деревня. Он находится в полутора милях от Фоллза.

Ребус непроизвольно сжал руками подлокотники кресла.

— Вы знаете Фоллз?

— Знала когда-то.

— И бывали в «Можжевельниках», усадьбе Бальфуров?

Клер невесело улыбнулась.

— Бывала — это еще мягко сказано. Какое-то время я практически там жила, а у себя дома — гостила.

— Что было потом? Ваша семья переехала?

— Да.

— Почему?

— Мой отец… — Она не договорила. — Нам пришлось переехать ближе к его работе.

Ребус и Шивон незаметно обменялись взглядами. Обоим было ясно, что Клер собиралась сказать что-то совсем другое.

— Вы с Филиппой когда-нибудь ходили к водопаду? — небрежно поинтересовался Ребус.

— Разве вы знаете те места?

Ребус кивнул:

— Проезжал там раза два или три.

Клер мечтательно улыбнулась, глядя куда-то в пространство.

— Мы там играли… Это было наше зачарованное королевство. Страна Вечной Жизни, как мы его называли. Ах, если бы мы только знали!..

Тут она разрыдалась. Шивон бросилась ее утешать, а Ребус вышел в приемную и попросил секретаршу принести воды. Когда он вернулся, держа в руке стакан, Клер уже успокаивалась; Шивон стояла рядом, положив руку на плечо девушки. Ребус протянул Клер воду, и она громко высморкалась в платок.

— Спасибо, — сказала она.

«Си-оо» — вот как это прозвучало.

— Я думаю, мы узнали достаточно, чтобы двигаться дальше, — сказала Шивон, и Ребус кивнул, хотя был не совсем с ней согласен.

— Вы нам очень помогли, Клер, — сказал он.

Шивон в свою очередь тоже кивнула:

— Возможно, мы еще раз свяжемся с вами, если понадобится что-то уточнить.

— Да, конечно…

Шивон протянула девушке служебную визитку.

— Вот, возьмите. Если меня нет на месте, звоните на пейджер.

— Ладно. — Клер засунула карточку в одну из своих папок.

— Вы уверены, что с вами все в порядке?

Клер кивнула и прижала папки к груди.

— Я пойду, — сказала она. — У меня еще одна лекция, мне не хотелось бы ее пропускать.

— Доктор Керт сказал нам, что вы — родственница Кеннетта Ловелла. Это действительно так? — внезапно спросил Ребус.

Клер повернулась к нему.

— Да, только по материнской линии… — Она явно ждала еще каких-то вопросов, но Ребус пока не успел их придумать.

— Еще раз спасибо, Клер, — сказала Шивон.

Девушка повернулась к выходу, и Ребус открыл и придержал для нее дверь. Клер уже готова была шагнуть в приемную, когда он сказал:

— Еще один, последний вопрос, Клер…

— Да? — Она остановилась и посмотрела на него.

— Вы сказали, что когда-то хорошо знали Фоллз… — Ребус дождался утвердительного кивка. — Значит, вы давно там не были?

— Я не помню. Может быть, я и проезжала мимо, но…

— Понятно. — Клер Бензи уже шагнула за порог, когда он добавил: — Но вы, я вижу, знакомы с Биверли Доддс…

— С кем?

— На вас сделанный ею браслет.

Клер подняла руку.

— Этот?… — Браслет был действительно очень похож на тот, который купила себе Джин: разноцветные отполированные камни просверлены и нанизаны на толстую капроновую нитку. — Мне его подарила Флип, сказала — у него «добрая аура» или что-то в этом роде… — Клер пожала плечами. — Впрочем, я в это не верю.

Она ушла. Ребус проводил ее взглядом, потом закрыл дверь.

— Ну, что скажешь? — осведомился он, поворачиваясь к Шивон.

— Даже не знаю, что сказать… — призналась Шивон, разводя руками.

— Думаешь, играет?

— Во всяком случае, ее слезы выглядели достаточно натурально.

— Разве не так должно быть у хороших актеров?

Шивон села на стул Клер.

— Если перед нами только что был убийца, то он достаточно хорошо запрятан — вот все, что я могу сказать.

— Эта история о том, как Флип подошла к ней в баре и рассказала о головоломке, которую сумела разгадать… Что, если ничего этого на самом деле не происходило, потому что Клер и так знает ответ?

— Потому что Клер — Сфинкс?…

— Или еще один игрок.

— Тогда зачем она вообще нам об этом рассказала?

— Она рассказала, потому что… потому что… Не знаю. — Ребус так и не сумел придумать подходящего объяснения.

— Меня заинтересовало другое…

— Ее отец? — предположил Ребус.

Шивон кивнула:

— Она что-то скрывает.

— Интересно, почему все-таки ее родным пришлось переехать?

Шивон глубоко задумалась, но не смогла предложить ни одной мало-мальски подходящей гипотезы.

— Ладно, — решил Ребус. — Думаю, нам помогут в школе, в которой училась мисс Бензи.

Пока Шивон ходила к секретарше, чтобы заглянуть в телефонный справочник, Ребус набрал номер Биверли Доддс. Она взяла трубку на шестом звонке.

— Говорит инспектор Ребус.

— Простите, инспектор, что вы хотели? Я сейчас немного занята…

На заднем плане Ребус слышал гудение нескольких голосов. Туристы, решил он. Выбирают, что купить.

— Кажется, в прошлый раз я забыл вас спросить… — начал Ребус. — Скажите, вы были знакомы с Филиппой Бальфур?

— А по-моему, спрашивали.

— Значит, я забыл. Итак?…

— Нет. — Она немного помолчала. — Нет, я не была с ней знакома.

— И никогда с ней не сталкивались?

— Никогда. А почему вы спрашиваете?

— Одна из ее подруг носит браслет, который, по ее словам, подарила ей Филиппа. Этот браслет очень похож на те, которые делаете вы.

— Что ж, очень возможно.

— Но вы абсолютно уверены, что не дарили и не продавали такой браслет Филиппе Бальфур?

— Если это точно мой браслет, значит, он, вероятно, куплен в магазине в Хаддингтоне. Там есть сувенирная лавка, которая берет для продажи мои работы. Кроме того, я отправляю свои изделия и в Эдинбург.

— Как называется эдинбургский магазин?

— «Викканское искусство». Он находится на Джеффри-стрит. А теперь, с вашего позволения, я… — Она явно хотела попрощаться, но Ребус успел положить трубку первым.

Тем временем вернулась Шивон с номером телефона школы, в которой когда-то училась Филиппа. Набрав этот номер, Ребус включил динамики аппарата, чтобы Шивон тоже слышала разговор. Им повезло. Директор школы была преподавательницей как раз в те годы, когда там учились Флип и Клер.

— Бедная, бедная Филиппа!.. — вздохнула она. — А что пришлось пережить ее родителям!..

— Я уверен — родные и друзья помогут им справиться с этой бедой, — сказал Ребус, постаравшись вложить в свой голос максимум искренности.

Директриса снова вздохнула.

— Но я звоню не по поводу Филиппы, — сказал Ребус. — Меня интересует Клер.

— Клер?… — переспросила директриса.

— Клер Бензи. Мы пытаемся воссоздать прошлое Филиппы, чтобы лучше понять, каким человеком она была. Насколько мне известно, Клер и Филиппа были близкими подругами.

— Очень близкими, — подтвердила директриса.

— И они, кажется, жили неподалеку друг от друга?

— Верно. Они обе жили в Восточном Лотиане…

В голову Ребусу пришла новая идея.

— А как они добирались до школы?

— Как правило, их подвозил отец Клер или мать Филиппы. Она была очаровательной женщиной и настоящей леди. Просто передать не могу, как я ей сочувствую.

— Значит, отец Клер работал в Эдинбурге?

— Да. Кажется, он был чем-то вроде адвоката…

— И поэтому ее семья в конце концов переехала? Это было как-то связано с работой мистера Бензи или?…

— О нет. Их выселили. Выселили по суду.

— Выселили?

— Негоже мне повторять старые сплетни, инспектор, но поскольку мистер Бензи все равно умер…

— Все, что вы сообщите, — сказал Ребус, выразительно глядя на Шивон, — будет считаться тайной следствия. Дальше нас это не пойдет.

— Насколько мне известно, мистер Бензи неудачно вложил средства… Он любил рисковать и в конце концов зашел слишком далеко. В итоге он потерял все — несколько тысяч фунтов, дом и прочее…

— Как он умер?

— Вы, наверное, уже догадались. Вскоре после суда он снял комнату в отеле на берегу и принял слишком много каких-то таблеток. Я его не оправдываю, но по большому счету беднягу можно понять: быть адвокатом, жить вполне благополучной жизнью и дойти до банкротства… Такое не каждый выдержит!

— Да, да, согласен с вами, — сказал Ребус. — Большое спасибо за информацию.

— Не за что, инспектор, рада была помочь. А сейчас, извините, мне нужно идти — я должна присутствовать на совещании по поводу учебных планов… — Что-то в ее голосе подсказало Ребусу, что подобные мероприятия проводились регулярно и не обещали ничего интересного.

— В таком случае до свидания, — сказал он и, аккуратно положив трубку, повернулся к Шивон.

— Неудачно вложил средства, значит? — проговорила та и прищурилась.

— А кому он мог доверить свои деньги, если не отцу лучшей подруги своей дочери?…

— Джон Бальфур готовится к похоронам, — напомнила Шивон. — К нему сейчас лучше не соваться. Бесполезно.

— В таком случае нам придется найти в банке человека, который поможет нам найти ответы на наши вопросы.

Шивон подмигнула.

— Я как раз знаю одного такого человека…

В банке им сказали, что Раналд Марр сейчас в «Можжевельниках», поэтому они отправились туда. По дороге Шивон спросила, нельзя ли остановиться и полюбоваться водопадом, и Ребус согласно кивнул. Ему тоже хотелось еще раз взглянуть на место, где Биверли Доддс нашла кукольный гробик.

У водопада они застали двух туристов — супружескую пару, которые фотографировали друг друга на фоне жиденького каскада. Увидев Ребуса, мужчина спросил, не может ли он снять их вдвоем с супругой. Судя по выговору, он приехал из Эдинбурга.

— Что привело вас в эти края? — с самым невинным видом поинтересовался Ребус.

— То же, что и вас, по всей видимости, — отозвался муж, вставая рядом с женой. — Только постарайтесь, чтобы этот хренов водопад тоже попал в кадр, хорошо?

— Неужели вы приехали сюда только из-за того, что здесь нашли игрушечный гроб? — спросил Ребус, заглядывая в видоискатель.

— Из-за чего же еще? К тому же девушку-то нашли мертвой, верно?!

— Верно, — подтвердил Ребус.

— Вы уверены, что мы оба поместимся в кадре? — с беспокойством спросил мужчина.

— Абсолютно уверен, — сказал Ребус, хотя знал, что, когда пленка будет проявлена, в кадре не окажется ничего, кроме неба и веток деревьев.

— Видали хренову рекламу? — Забрав у Ребуса фотоаппарат, мужчина кивнул в направлении ближайшего дерева. — Говорят, что это она нашла гроб.

Ребус повернулся. К стволу дерева была прибита грубо намалеванная вывеска с рекламой «кирамики» Биверли Доддс. Нарисованная от руки схема объясняла, как проехать к коттеджу. Похоже, мисс Доддс расширяла производство.

— Она вам его показывала? — спросил Ребус, хотя заранее знал ответ. Кукольный гробик из Фоллза был заперт вместе с остальными в ящике его стола в Сент-Леонарде. Биверли оставила ему не меньше дюжины сообщений, но он, догадываясь, что ей от него нужно, не собирался ей перезванивать.

Турист разочарованно покачал головой.

— Мисс Доддс утверждает — на него наложила лапу наша доблестная полиция.

Ребус кивнул:

— Ну и куда же вы теперь?

— Мы хотели бы посмотреть «Можжевельники», — сказала женщина, которая до сих пор молчала. — Если только сумеем найти дорогу… Мы и это-то место искали почти полчаса! — Она посмотрела на Шивон и добавила: — Представьте себе, ни одного столба с указателями! Можно подумать, местные жители не знают, что это такое!

— Я знаю, где находятся «Можжевельники», — уверенно сказал Ребус. — Вам нужно ехать обратно по той дороге, по которой вы приехали, свернуть налево и проехать поселок. По правую руку от вас будет жилой комплекс под названием «Прилужье» — оттуда уже видны «Можжевельники».

Мужчина просиял.

— Отлично. Спасибо вам большое, мистер!

— Не за что. — Ребус слегка поклонился.

Супруги попрощались и поспешили вернуться к машине: очевидно, им не терпелось поскорее продолжить экскурсию.

Шивон подошла к Ребусу и встала рядом.

— Ты отправил их в противоположную сторону, — констатировала она.

— Я поступил гораздо хуже. Им очень повезет, если в Прилужье им не порежут все четыре покрышки. — Ребус улыбнулся. — Человек должен каждый день совершать хотя бы один добрый поступок, и я считаю, что на сегодня я свою норму выполнил.

Они еще немного постояли у водопада, потом сели в машину, и Ребус повернулся к Шивон.

— Как ты собираешься действовать? — спросил он.

— Во-первых, необходимо узнать, масон ли Марр.

Ребус кивнул:

— Это я возьму на себя. Дальше?

— Дальше, я думаю, надо брать быка за рога. Поговорим с ним о Гуго Бензи…

— Согласен. Кто из нас будет задавать вопросы?

Шивон откинулась на спинку сиденья.

— Давай сориентируемся на месте и посмотрим, кого из нас предпочтет сам мистер Марр.

Ребус посмотрел на нее.

— Ты не согласен? — удивилась Шивон.

— Дело не в этом.

— А в чем?

— Ты сказала именно то, о чем я подумал, вот и все.

Шивон тоже повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза.

— Это хорошо или плохо?

На лице Ребуса медленно проступала улыбка.

— Я еще не решил, — сказал он, включая зажигание.

Ворота в «Можжевельники» охраняли двое полицейских в форме, в том числе Николь Кэмпбелл, которую Ребус встретил здесь в прошлый раз. На обочине на противоположной стороне дороге припарковал свою видавшую виды «хонду» одинокий репортер. Он что-то пил из термоса; лениво покосившись на затормозивший перед воротами «сааб» Ребуса, репортер отставил термос и снова погрузился в кроссворд.

Ребус опустил стекло.

— Что, с прослушкой закончили? — спросил он.

— Конечно. Ведь это оказалось вовсе не похищение, — ответила Николь.

— А где мистер Мозг?

— В Большом Доме. Там появилась кое-какая работенка.

— Я вижу, сегодня здесь только один стервятник. — Ребус имел в виду репортера. — А как насчет туристов-падальщиков?

— Куда же без них! Ездят.

— Имей в виду, сюда направляется еще одна парочка… Я пустил их по ложному следу, но часа через два их можно ждать А там кто? — Ребус показал на ворота усадьбы.

— Старший суперинтендант Темплер и констебль Худ.

— Репетируют следующую пресс-конференцию, — вставила Шивон.

— А еще кто? — спросил Ребус у Кэмпбелл.

— Родители, прислуга… — начала перечислять Николь. — Представитель из похоронного бюро и друг семьи.

Ребус удовлетворенно кивнул и повернулся к Шивон.

— Может быть, стоит поговорить с горничными? Иногда они слышат и видят много интересного. — Он знаком велел Кэмпбелл открыть ворота.

— Прислугу опрашивал сержант Дики.

— Дики? — Ребус включил передачу и на медленной скорости преодолел ворота. — Этот нахальный мальчишка, который подает на сверхурочные, даже если переработал пять минут?

Шивон пристально посмотрела на него.

— Ты хочешь все сделать сам, не так ли?

— Просто мне кажется, что никто, кроме меня, не сделает работу как надо.

— Спасибо за доверие, Джон.

Ребус на секунду оторвал взгляд от дороги впереди.

— Есть, конечно, исключения, — сказал он извиняющимся тоном.

На дорожке перед домом — почти на том самом месте, где Жаклин Бальфур приняла Ребуса за похитителя дочери, — были припаркованы четыре автомобиля.

— Вон «альфа» Гранта, — сказала Шивон.

— Грант возит начальницу, так что все правильно, — откликнулся Ребус, разглядывая машины. Черный «вольво» С-40 наверняка принадлежал похоронному бюро. Оставались бронзовый «мазерати» и зеленый «астон-мартин», но Ребус никак не мог решить, какой автомобиль принадлежит Марру, а какой Бальфурам. В конце концов он обратился с этим вопросом к Шивон.

— На «астоне» разъезжает Джон Бальфур, — уверенно сказала она.

— Как ты догадалась? — удивился Ребус.

Она покачала головой.

— Это есть в материалах дела.

— Может быть, ты знаешь и размер его обуви?… — хмыкнул Ребус, ставя «сааб» на дорожке и выключая двигатель.

На звонок дверь открыла горничная. Ребус и Шивон предъявили удостоверения и объяснили цель своего приезда. Горничная провела их в прихожую и, не сказав ни слова, бесшумно удалилась. Ребус проводил ее удивленным взглядом — ему еще никогда не приходилось видеть, чтобы прислуга ходила на цыпочках. В доме царила полная тишина — не слышно было ни шагов, ни голосов.

— Милый домик… — пробормотала Шивон, разглядывая полированные деревянные панели и портреты бальфуровских предков на стенах. У подножья лестницы стояли самые настоящие рыцарские доспехи; на изящном резном столике рядом лежала стопка нераспечатанной корреспонденции.

Дверь, за которой исчезла горничная, неожиданно открылась, и в прихожую вышла высокая женщина средних лет в строгом деловом костюме. Лицо ее выглядело спокойным и бесстрастным, и Ребус сразу подумал, что улыбается она крайне редко.

— Я личный секретарь мистера Бальфура, — сказала женщина голосом, который был чуть громче, чем шепот. — Что вам угодно?

— Вообще-то мы хотели поговорить с мистером Марром.

Женщина слегка наклонила голову в знак того, что она в курсе.

— Боюсь, вы выбрали не самый подходящий момент…

— Он не хочет говорить с нами?

— Дело не в том, что мистер Марр чего-то «не хочет»… — В голосе женщины прозвучали раздраженные нотки. — Я же вам объяснила…

Ребус кивнул.

— В таком случае, — сказал он, — мне придется пойти к старшему суперинтенданту Темплер и сказать ей, что мистер Марр препятствует расследованию убийства мисс Бальфур. Будьте так любезны, проводите меня к ней.

Женщина уставилась на Ребуса с откровенной неприязнью, но он выдержал ее взгляд не моргнув глазом.

— Подождите здесь, — проговорила она наконец, и Ребус впервые за все время увидел ее зубы — до этого она говорила почти не разжимая губ.

— Спасибо, — с трудом выдавил он, но женщина уже скрылась за дверью, из которой появилась.

— Н-да, впечатляет… — пробормотала Шивон.

— Она или я?

— Оба.

Ребус кивнул:

— Еще две минуты, и я бы забрался в эти доспехи.

Шивон подошла к столику и стала перебирать почту. Ребус тоже подошел и встал рядом.

— Надо было проверять и почту, — сказал он. — На случай, если Филиппу все-таки похитили…

— Скорее всего, ее проверяли, — ответила Шивон, разглядывая почтовые штемпели. — Видишь, здесь только вчерашние и сегодняшние письма?…

— Похоже, местному почтальону скучать не приходится… — Ребус наклонился чуть ниже. Некоторые конверты были размером с визитную карточку и с черным, траурным уголком. — Надеюсь, личному секретарю мистера Бальфура придется все это читать, — сказал он злорадно.

Шивон кивнула. Большинство писем наверняка было от любопытных — от тех, для кого смерть или несчастье известных людей было лишь поводом лишний раз заявить о себе. Открытку с соболезнованиями мог прислать кто угодно.

— Тебе не кажется, — спросила Шивон, — что нам следовало бы ознакомиться со списком корреспондентов?

— Неплохая идея, — согласился Ребус. В конце концов, убийца тоже мог быть из числа любопытствующих бездельников.

Дверь рядом с лестницей снова отворилась, и Раналд Марр, одетый в черный костюм, ослепительно белую сорочку и черный галстук, шагнул навстречу Ребусу и Шивон. Он был явно раздосадован тем, что его оторвали от дел.

— Ну, что там у вас опять? — спросил он, узнав Шивон.

— Мистер Марр? — Ребус протянул руку. — Инспектор Ребус. Приношу свои извинения за вторжение, но дело не терпит отлагательства.

Кивнув в знак того, что принимает извинение, Марр пожал протянутую руку. Ребус никогда не состоял в Ложе, но много лет назад, когда он был еще подростком, отец, придя домой навеселе, научил его масонскому рукопожатию.

Марр быстро взглянул на Ребуса.

— Так и быть, — кивнул он. — Только при условии, что это не займет много времени.

— Где мы можем поговорить?

— Прошу за мной. — Марр первым двинулся по одному из двух выходивших в прихожую коридоров, и Ребус, перехватив вопросительный взгляд Шивон, чуть заметно кивнул. Да, Марр — масон. Шивон задумчиво прикусила губу.

В конце коридора Марр открыл дверь в довольно просторную комнату. Вдоль одной из ее стен тянулись книжные полки, в центре стоял бильярдный стол. Когда Марр включил свет, осветилось только зеленое сукно стола — остальная часть комнаты осталась погруженной в траурный полумрак.

У стены напротив книжных полок стояли два кресла. На маленьком столе между ними Ребус увидел серебряный поднос с графином виски и несколько хрустальных стаканов. Опустившись в кресло, Марр налил себе виски и жестом предложил гостям сделать то же. Ребус покачал головой, Шивон последовала его примеру.

— За Филиппу, упокой Господь ее душу!.. — Марр сделал большой глоток. Этот стакан явно был для него не первым — Ребус еще раньше почувствовал идущий от банкира запах виски. По всей вероятности, и этот тост он тоже повторял уже не один раз. Следя за ним одними глазами, Ребус невольно подумал о том, что, если бы они были в комнате одни, теперь им полагалось бы обменяться сведениями о своих отделениях Ложи. К счастью, с ними была Шивон, и разоблачение Ребусу пока не грозило.

Наклонившись к бильярдному столу, он задумчиво катнул по сукну красный шар, который с мягким стуком ударился о противоположный бортик.

— Итак, что вам нужно на этот раз? — снова повторил Марр.

— Расскажите нам о Гуго Бензи, — попросил Ребус.

Его слова застали Марра врасплох. Приподняв брови, он поднес к губам стакан и сделал из него еще один глоток.

— Вы его знали? — спросил Ребус.

— Не очень хорошо. Его дочь училась в одной школе с Филиппой.

— Он держал свои средства в вашем банке?

— Я не могу обсуждать с вами подобные вопросы, инспектор. Это неэтично.

— Вы же не врач, — возразил Ребус. — Вы просто храните чужие деньги.

Марр прищурился.

— Не только. Наши функции… несколько шире.

— Вы хотите сказать, что вы не только храните чужие средства, но и теряете их?

Марр вскочил на ноги.

— Какое отношение это может иметь к убийству Филиппы?!

— Сначала ответьте на вопрос: имел ли ваш банк полномочия от Гуго Бензи вкладывать принадлежащие ему средства по вашему усмотрению?

— Нет, он сам принимал решения. Мы только осуществляли необходимые операции и… давали ему советы.

— Вы его консультировали?

Марр снова наполнил стакан, а Ребус бросил быстрый взгляд на Шивон. В ответ она чуть заметно кивнула, без слов поняв все, о чем хотел предупредить ее партнер — ее дело помалкивать и держаться в тени.

— Итак, вы советовали Гуго, как и куда вложить деньги…

— Мы не советовали ему рисковать.

— Но он вас не послушался?

— Жизни без риска не бывает — такова была его философия. Гуго сделал ставку, очень рискованную ставку… и проиграл.

— Он считал, что банк несет за это ответственность?

Марр покачал головой.

— Нет, не думаю. Бедняга покончил с собой, как вы знаете…

— А его жена и дочь?

— Что — жена и дочь?

— Они предъявляли вам какие-то претензии?

— Нет. — Он снова покачал головой. — Им было хорошо известно, что за человек Гуго… — Марр поставил стакан на край бильярдного стола. — Я все-таки не совсем понимаю, какое отношение эта история… — Он не договорил. — А-а, кажется, до меня дошло… Вы ищете мотивы?… Значит, вы полагаете, что Гуго Бензи мог восстать из могилы, чтобы свести счеты с «Бальфур-банком»?

Ребус покатил по сукну еще один шар.

— В мире случаются вещи куда более странные.

Возникла непродолжительная пауза, и Шивон поняла, что настал ее черед. Шагнув вперед, она протянула Марру лист бумаги.

— Помните, я спрашивала вас, любила ли Флип играть в компьютерные игры?

— Разумеется.

— Вот эта загадка… — Она показала на вопрос, относившийся к Рослинской церкви: «корявое начало стало мечтой масона». — Как вы ее понимаете?

Раналд Марр задумчиво нахмурился.

— Никак, — ответил он наконец, возвращая Шивон распечатку.

— Позвольте спросить вас, мистер Марр, состоите ли вы членом масонской Ложи?

Марр посмотрел на нее с неприкрытой неприязнью, потом бросил взгляд в направлении Ребуса.

— На этот вопрос я даже отвечать не буду.

— Видите ли, в свое время Флип разгадала эту загадку; потом тот же вопрос был предложен мне. Чтобы ответить на него правильно, мне пришлось обратиться за консультацией к членам масонской Ложи.

— И каков же был ответ?

— Это не так важно. Гораздо важнее узнать, шла ли Филиппа тем же путем, что и я.

— Я уже говорил вам, что о ее увлечении подобными играми мне ничего не известно.

— Но может быть, она все же упоминала о чем-то в этом роде? Скажем, случайно, в каком-то разговоре с вами или с родителями…

— Нет, не упоминала — ни случайно и вообще никак.

— Среди знакомых Филиппы есть другие масоны? — подал голос Ребус.

— Откуда мне знать? — Марр пожал плечами. — Послушайте, инспектор, я и так уделил вам слишком много времени… и именно сегодня, в такой день!

— Да, сэр, — согласился Ребус. — Спасибо, что согласились побеседовать с нами. — Он снова протянул руку, но на этот раз Марр не принял ее. Не сказав ни слова, он шагнул к двери, отворил ее и исчез. Ребусу и Шивон не оставалось ничего другого, кроме как выйти вслед за ним в коридор. В вестибюле они увидели Темплер и Худа; Марр молча прошел мимо них и исчез за другой дверью.

— Что, черт бы вас побрал, вы здесь делаете? — прошипела Джилл вместо приветствия.

— Пытаемся поймать убийцу, — не моргнув глазом ответил Ребус. — А вы?

— По телику ты смотришься просто потрясно! — сообщила Шивон Гранту.

— Спасибо…

— Да, Грант справился очень неплохо, — подтвердила Джилл, внимание которой оказалось на некоторое время отвлечено от Ребуса. — Честно говоря, я довольна…

— Я тоже, — улыбнулась Шивон.

После этого они вышли из дома и сели в свои машины. Джилл, впрочем, успела сделать последний выстрел:

— Вы оба — представьте мне объяснительную, почему вы оказались сегодня в этом доме… И, Джон, врач ждет, когда ты соблаговолишь у него появиться.

— Какого врача она имела в виду? — поинтересовалась Шивон, усаживаясь на пассажирском сиденье «сааба» и застегивая ремень безопасности.

— Врача?… — переспросил Ребус, включая зажигание. — Понятия не имею.

— Слушай, тебе не кажется, что Джилл точит зуб не только на меня, но и на тебя?

Ребус повернулся к ней.

— Джилл хотела, чтобы ты была рядом с ней, а ты отказалась.

— Я была не готова. — Шивон немного помолчала. — Быть может, это звучит глупо, но мне кажется, что она завидует…

— Тебе?

— Нет, тебе.

Ребус рассмеялся.

— Мне?… Ни за что не поверю! Да и с чего бы ей мне завидовать?!

— Ты можешь позволить себе играть не по правилам, а она вынуждена поступать так, как диктует Система. Кроме того, тебе всегда удается заставить окружающих поступать по-твоему, даже если они с тобой не согласны. Ты, может быть, и сам этого не замечаешь, но это так, поверь!..

— Гм-м, похоже, я не так уж плох, как мне казалось!

Шивон лукаво посмотрела на него.

— О, я совершенно уверена, что ты прекрасно знаешь себе цену. Или думаешь, что знаешь.

Ребус в свою очередь взглянул на нее.

— Почему-то мне кажется, что это не комплимент, только я никак не пойму, где зарыта собака.

Шивон откинулась на спинку сиденья.

— Ну, куда теперь?

— В Эдинбург.

— А потом?

Ребус задумался.

— Не знаю, — промолвил он наконец, трогая машину с места. — Когда мы разговаривали с Марром… Честное слово, можно подумать, что это он потерял дочь. Он, а не Джон Бальфур…

— Уж не хочешь ли ты сказать…

— Скажи, они были похожи — Марр и Филиппа?… Я-то не очень в этом разбираюсь.

Шивон глубоко задумалась, машинально покусывая нижнюю губу.

— Богатые для меня все на одно лицо, — призналась она наконец. — Но… ты серьезно думаешь, что Марр и миссис Бальфур могли быть любовниками?

Ребус пожал плечами.

— Без специальной экспертизы доказать это очень трудно, практически невозможно. Надо будет предупредить Гейтса и Керта, чтобы они взяли образцы для соответствующего исследования.

— А как насчет Клер Бензи?

Ребус притормозил перед воротами и помахал рукой Николь Кэмпбелл.

— Это интересное направление, но я бы пока оставил ее в покое.

— Почему?

— Потому что года через три-четыре она станет главным полицейским патологоанатомом. Я к этому моменту, вероятно, буду уже на пенсии, а вот тебе придется тянуть лямку еще долго, и на твоем месте я бы не стал…

— Портить отношения? — улыбнулась Шивон.

— Да, портить отношения. — Ребус не спеша кивнул.

Шивон снова погрузилась в размышления, потом сказала:

— С какой стороны ни посмотри, и так и так получается, что у Клер были все основания затаить злобу против Бальфуров.

— Тогда почему она дружила с Флип?

— Быть может, она разыгрывала какую-то свою партию, мы не знаем… — «Сааб» Ребуса уже катил по холму, и Шивон слегка наклонилась к лобовому стеклу, высматривая впереди давешних супругов-туристов, но их нигде не было.

— Может, заедем в Прилужье, проверим — не случилось ли с ними что-нибудь нехорошее? — предложила она, но Ребус покачал головой. После этого оба довольно долго молчали, и только когда Фоллз остался далеко позади, Шивон снова заговорила.

— Марр — масон, — сказала она. — И он любит играть в игры.

— Значит, теперь ты считаешь, что Сфинкс — это он, а не Клер?

— Я считаю это гораздо более вероятным, чем твое предположение, будто он может оказаться отцом Флип.

— Извини. — И Ребус снова замолчал, задумавшись о Гуго Бензи. Перед поездкой в Фоллз он позвонил знакомому адвокату и кое-что у него разузнал. Бензи был солиситором и специализировался на завещаниях, опеке и доверительном управлении собственностью. Он пользовался хорошей репутацией и имел в городе довольно обширную практику, приносившую неплохие деньги. О его страсти к биржевой игре знали очень немногие, к тому же она никогда не мешала его основной работе. По слухам, Гуго Бензи вложил значительные средства в акции каких-то недавно созданных дальневосточных предприятий, руководствуясь главным образом собственными соображениями и некоторыми материалами, помещенными в финансовых изданиях. Если это действительно было так, следовательно, «Бальфур-банк» оказывался ни при чем: в данных обстоятельствах его функции как финансового учреждения были чисто техническими. Банк только перечислил деньги на указанные Гуго счета да впоследствии известил своего клиента о том, что предприятия, в которые он столь неосмотрительно вложил средства, растворились где-то на пространстве между Янцзы и Хуанхэ. В результате Гуго Бензи действительно потерял все деньги, но это было еще полбеды — как юрист, он мог довольно быстро заработать столько же и даже больше. Нет, казалось Ребусу, отец Клер потерял нечто более существенное, чем деньги. Он утратил веру в себя и начал верить в самоубийство как один из возможных выходов из положения. А по прошествии какого-то времени мысли о возможности самоубийства превратились в мысли о его абсолютной необходимости и даже неизбежности. Ребус хорошо понимал это, потому что сам пару раз оказывался один на один с темнотой, имея в качестве опоры лишь бутылку виски. Он знал, что не сможет выброситься из окна, так как всегда боялся высоты — с той самой ночи, когда в армии его заставили прыгать с вертолета. Горячая ванна и перерезанные вены на руках?… Тоже нет — для этого он слишком отчетливо представлял, какое неаппетитное зрелище предстанет перед теми, кто его найдет — все равно, будет ли это знакомый или совершенно посторонний человек. Спиртное и таблетки?… Но дома Ребус ничего такого не держал. Ехать в мотель, чтобы покончить с собой в безликой, грязной комнатенке, где его найдет усталая, равнодушная горничная? Для нее он будет только еще одним безымянным трупом одинокого мужчины, и…

Впрочем, все это были праздные мысли. На месте Гуго он… Но ведь у того были жена и дочь! Нет, на его месте Ребус так бы не поступил — он просто не мог оставить родных без поддержки. Но Бензи перешагнул черту, и теперь его дочь избрала для себя профессию патологоанатома, неразрывно связанную с трупами и комнатами без окон, где натужно гудит искусственная вентиляция. Неужели каждый мужской труп, который окажется перед Клер на столе, будет напоминать ей отца?…

— Дорого бы я дала, чтобы узнать, о чем ты думаешь, — сказала Шивон.

— Не продается, — отрезал Ребус и сосредоточился на управлении машиной.

— Приободрись, коллега!.. — воскликнул Сильверс. — Ведь уже вечер пятницы!..

— Ну и что?

Сильверс уставился на Эллен, словно не верил своим ушам.

— Ни в жизнь не поверю, что на сегодняшний вечер у тебя не назначено свидание!

— Свидание?…

— Ну да!.. Сама знаешь: ужин в ресторане, танцы-шманцы, потом вы едете к нему и… — Сильверс выразительно задвигал бедрами.

Эллен Уайли брезгливо поморщилась.

— Прекрати, не то меня стошнит.

На столе перед ней лежали остатки сэндвича с тунцом, майонезом и сладкой кукурузой. Тунец оказался несвежим, и теперь у нее бурлило в животе. Впрочем, Сильверсу было на это наплевать.

— Слушай, может, у тебя и бойфренда нет?

— Когда он мне понадобится, я тебе позвоню.

— Звони в любое время, кроме вечера пятницы и субботы — в эти дни я обычно обхожу бары.

— Хорошо, Джордж, я запомню.

— И воскресного вечера, разумеется, тоже.

— Разумеется. — Эллен не могла не подумать, что будь она миссис Сильверс, подобный расклад устроил бы ее как нельзя лучше.

— Только бы сегодня не пришлось работать сверхурочно!.. — Мысли Сильверса приняли иное направление. — Как ты думаешь, обойдется или?…

— Трудно сказать. Это будет зависеть от многих факторов… — Эллен знала, от чего это будет зависеть — от средств массовой информации, давление которых может вынудить полицейское начальство потребовать от подчиненных скорейшего раскрытия убийства, от Джона Бальфура, который может попросить своих высокопоставленных друзей сделать ему еще одно «одолжение»… Были времена, когда отдел уголовного розыска работал над каким-нибудь громким делом по двенадцать часов в сутки семь дней в неделю, но тогда за это по крайней мере хорошо платили. Теперь бюджет сократился, нормативная численность работников уменьшилась, а задачи остались теми же. Эллен хорошо помнила, какая свистопляска началась, когда в Эдинбурге проводилась встреча глав правительств стран — членов Содружества. Полиция сбилась с ног, обеспечивая порядок в городе, но все были счастливы, потому что за переработку платили по-царски. Увы, это было почти десять лет тому назад… Некоторые из ее коллег (в том числе Сильверс) до сих пор вспоминали ВГПСЧС с мечтательной улыбкой на устах, но Эллен знала, что те времена прошли и вряд ли когда-нибудь вернутся.

Все еще размышляя о возможных сверхурочных, Джордж Сильверс пожал плечами и ушел, а Эллен снова вернулась к делу Юргена Беккера, которое листала. Сходство фамилий напомнило ей о Борисе Беккере — теннисисте, который ей когда-то очень нравился, и Эллен спросила себя, не приходится ли пропавший студент родственником известному спортсмену. Впрочем, это было маловероятно: если бы Юрген имел хоть какое-то отношение к Борису, знаменитый родственник выпрыгнул бы из своих белых теннисных шортов и заставил бы шотландскую полицию отнестись к делу со всей серьезностью. Так, в частности, было в случае с Филиппой Бальфур, однако, несмотря на беспрестанное понукание со стороны руководства, дело почти не сдвинулось с мертвой точки. Даже сейчас они знали лишь немногим больше, чем в день, когда стало известно об исчезновении Филиппы. Какие-то версии были, пожалуй, у одного Ребуса, но они не обещали скорого успеха, и начальство с видимой неохотой соглашалось на их разработку. Эллен, впрочем, понимала, в чем дело: идеи Ребуса были слишком неопределенными и производили впечатление высосанных из пальца, и их мало кто принимал всерьез. Да и не всегда его «гениальные озарения» приносили результат. Эллен хорошо помнила, как она работала с ним по трупу, найденному в окрестностях комплекса Квинсбери-хаус как раз тогда, когда старое здание решили разобрать и построить на его месте новое, предназначавшееся для парламента Шотландии. Результата долго не было, и в конце концов Ребус фактически свалил это дело на нее, вспоминая о нем крайне редко и неохотно. В суд дело так и не попало.

И все-таки… все-таки Эллен предпочла бы быть в его команде. Все-таки лучше, чем оставаться одной… Она чувствовала, что окончательно испортила отношения с Джилл Темплер (что бы там ни утверждал тот же Ребус), и это была целиком ее вина. Она слишком явно лезла из кожи вон и в конце концов истощила терпение новой начальницы. И если разобраться по совести, Джилл трудно было в чем-то винить. После того как Джилл назначили на место старины Уотсона, Эллен думала не столько о деле, сколько о том, чтобы лишний раз попасться ей на глаза, продемонстрировать свое старание и получить долгожданное повышение. Но Джилл видела ее насквозь, вот и сделала вид, будто соглашается, а вместо этого ткнула Эллен носом в ее же собственное дерьмо. Сама Джилл строила свою карьеру совсем не так: назначение на должность старшего суперинтенданта она именно заработала, преодолев предрассудки коллег-мужчин, считавших, что женщинам не место в полиции, а в особенности — на руководящих должностях. Эти предрассудки никогда не обсуждались вслух, и никто бы в подобных мыслях не признался, но они тем не менее продолжали существовать как часть сопротивления Системы, которая изначально не была рассчитана на присутствие в ней женщин.

Да, чтобы добиться своего, ей, безусловно, следовало держать рот на замке и не лезть на глаза. Так действовала Шивон Кларк, которой удавалось не выглядеть навязчивой, несмотря на то, что служебная карьера была для нее далеко не на последнем месте. В этом отношении Шивон была для Эллен, пожалуй, самой опасной соперницей. Увы, при всей своей симпатии к коллеге Эллен не могла смотреть на ситуацию иначе. Шивон Кларк — карьеристка и… любимица Джилл Темплер. Именно поэтому Эллен повела свою кампанию столь откровенно и энергично — и перестаралась. Теперь ей было некого винить в том, что она осталась в одиночестве, да еще с совершенно бесперспективным делом Юргена Беккера на шее. И не то обидно, что это был типичный «висяк», а то, что в пятницу вечером ей некому было позвонить, чтобы посоветоваться, уточнить какие-то детали. Последние часы дневной пятничной смены только считались рабочими.

На самом деле это было «мертвое время».

Грант Худ готовился еще к одной пресс-конференции. Он уже мог худо-бедно сопоставлять имена и лица и имел примерное представление, чего можно ждать от той или иной «гиены пера». Кроме того, он провел несколько коротких «предварительных» встреч с ведущими обозревателями криминальных новостей, стараясь заручиться их поддержкой.

— Секрет в том, Грант, — объясняла ему Джилл Темплер, — что среди журналюг есть совершенно разные люди. Кое-кого мы даже можем считать «своими» — относительно, конечно. Это самые покладистые парни, которые соблюдают правила, публикуют свои материалы именно тогда, когда мы этого хотим, и придерживают важный материал, если его преждевременное разглашение может повредить делу. Они доверяют тебе, и ты можешь доверять им, но иногда тебе придется бросать им кость — сенсационный материал из авторитетного источника, и желательно на час или два раньше, чем о нем пронюхает остальная свора.

— Свора?

— Ну, прочие, конкуренты… Да, Грант, все они разные, и каждый из них — враг и соперник остальным. Отсюда древний принцип: разделяй и властвуй. Когда ты видишь их в зале для пресс-конференций, тебе может показаться, будто все они заодно, но это не так. По временам они даже сотрудничают друг с другом — например, выбирают из своей среды одного и посылают делать какую-нибудь неблагодарную работу вроде слежки, а он впоследствии делится с остальными информацией, которую сумеет собрать. Существует строгая очередность, так что никто не остается в обиде, но во всех других отношениях журналист журналисту — волк.

Грант кивнул в знак того, что понимает.

— Особенно опасны молодые шакалы, которые еще не попали в «обойму», — продолжала Джилл. — Эти не отличаются разборчивостью и ради карьеры готовы на все. Они постоянно держат наготове чековые книжки, с помощью которых будут пытаться завоевать твое расположение при каждом удобном и неудобном случае. Нет, я не говорю, что они обязательно будут предлагать тебе наличные, хотя такой вариант тоже возможен, но обычно они действуют куда изощреннее. Тебя могут пригласить пообедать, выпить и так далее… Они сделают все, чтобы ты почувствовал себя одним из них, и в конце концов ты действительно начнешь думать, что они не такие уж плохие. Когда это случится, знай, что ты попал в беду, потому что они будут незаметно выкачивать из тебя информацию. Ты можешь говорить обиняками, можешь только намекнуть на какое-то событие или факт просто для того, чтобы показать, что ты в курсе дел, но для них достаточно даже такой малости. Они напечатают все, что услышат от тебя, да еще приукрасят собственными выдумками. «Наш источник в полиции» или «неназванный источник, близкий к полицейскому расследованию» — вот во что ты превратишься, Грант, да и то лишь в том случае, если по какой-либо причине они решат быть милосердными. Ну а если нет — тогда берегись!.. Если только у них появится на тебя хоть какая-то компра, они начнут закручивать гайки, и тогда тебе конец: либо ты станешь плясать под их дудку, либо в одной из публикаций они дадут точную ссылку на источник. На тебя. — Она похлопала Гранта по плечу и закончила: — Извини, что прочла тебе целую лекцию, но я была обязана тебя предупредить.

— Да, мэм, я все понял.

— Разумеется, ты должен проявлять дружелюбие ко всем и близко познакомиться с теми, кто что-то собой представляет и может тебе пригодиться, только никогда ни на секунду не забывай, на чьей ты стороне… и что эти стороны существуют. О'кей?…

Грант кивнул, и Джилл протянула ему список ведущих обозревателей газет и телевидения.

Во время встреч он пил только кофе и апельсиновый сок и с облегчением обнаружил, что большинство журналистов делают то же.

«Наши старейшины иногда „заправляются“ джином или виски, — сказал ему один молодой репортер, — но мы не можем себе этого позволить: нам нужно думать о работе».

Следующая встреча была как раз с одним из самых уважаемых «старейшин», который попросил для себя только стакан минеральной воды.

«Молодежь еще может хлестать виски, но я свое уже отпил, — сказал он. — А что предпочитаете вы, детектив Худ?»

«Это не официальная встреча, мистер Джиллиз, так что зовите меня просто Грант».

«В таком случае зовите меня Аллан…»

Но Грант никак не мог выбросить из головы предупреждения Джилл, и ему казалось, что, встречаясь с журналистами, он держится неловко и скованно. Единственное, чем он был доволен, это тем, что на время расследования ему выделили в Управлении полиции в Феттсе собственный кабинет. Этого добилась все та же Джилл, считавшая подобное положение «наиболее разумным». Когда Грант спросил — почему, она объяснила, что встречаться с журналистами ему придется почти каждый день, а эту звездобратию следует держать как можно дальше от реального расследования. Никогда нельзя сказать, что может услышать (или подслушать) журналист, который явится на брифинг в Сент-Леонардский или Гэйфилдский участок и случайно (или намеренно) заглянет в рабочий зал.

«Да, это действительно разумно», — вынужден был согласиться Грант.

«То же самое относится и к телефонным разговорам, — добавила Джилл. — Если хочешь поговорить с журналистом, звони ему только из своего кабинета, да не забудь закрыть дверь поплотнее. Только так они не смогут услышать ничего, что не предназначено для их ушей. И даже если кто-то из них позвонит и случайно застанет тебя в участке, пообещай перезвонить и поскорее клади трубку».

Грант снова кивнул.

Теперь, вспоминая свой разговор с Джилл, Грант думал, что она не могла не сравнить его с «кивающими собачками», которых часто можно видеть у задних стекол старых автомобилей. Тщетно он пытался отогнать от себя эту мысль и сосредоточиться на экране компьютера: Грант составлял черновой вариант пресс-релиза, копии которого предстояло отправить Биллу Прайду, Джилл Темплер и заместителю начальника полиции Карсвеллу, чтобы те утвердили их, при необходимости внеся свои изменения и добавления.

Кабинет заместителя начальника полиции Карсвелла находился в том же здании на другом этаже. Еще утром Карсвелл лично зашел к Гранту, чтоб пожелать успехов в работе. Услышав, что он все еще констебль, заместитель начальника полиции задумчиво прищурился и, окинув Гранта придирчивым взглядом экзаменатора, изрек:

— Если будете работать без проколов и сумеете получить удовлетворительный результат по этому делу, мы… что-нибудь придумаем.

Он, несомненно, имел в виду звание сержанта. Больше того, это были не пустые слова — подобное повышение было вполне во власти Карсвелла. Некоторое время назад заместитель начальника полиции взял под свое крыло Дерека Линфорда, молодого детектива из их участка, и сейчас тот уже ходил в инспекторах. Проблема заключалась в том, что и Карсвелл, и Линфорд недолюбливали Джона Ребуса, а это означало, что Гранту нужно было быть предельно осторожным. Правда, в последний раз он отказался пойти со всей компанией в бар, однако за прошедшие недели две Грант выпивал с Ребусом, пожалуй, слишком часто, и если теперь об этом станет известно Карсвеллу, дело может застопориться…

«Если только у них появится на тебя какая-то компра, они начнут закручивать гайки…» — сказала ему Джилл. И не успел Грант подумать об этих словах, как ему вспомнилась сцена в рабочем зале, когда он попытался поцеловать Шивон. Нет, впредь ему нужно быть очень осторожным в выборе друзей: ему придется тщательно взвешивать, с кем говорить и что сказать, с кем встречаться, а с кем нет, и так далее. И только если он будет обдумывать каждый свой шаг, он, быть может, сумеет подняться на следующую ступеньку служебной лестницы.

Главное, не нажить себе могущественных врагов.

В дверь его кабинета управления.

— Это вам, — с улыбкой сказал он и, вручив Гранту красивый бумажный пакет, удалился.

Грант заглянул в пакет. Внутри оказалась бутылка «Хосе Куэрво Голд» и небольшая открытка.

Грант улыбнулся. Ему показалось — он узнал если не руку, то стиль Аллана Джиллиза. Потом до него дошло — он так и не ответил на вопрос журналиста о своем любимом напитке, но Джиллиз все равно это узнал. Вряд ли он мог догадаться, следовательно, кто-то проговорился.

Улыбка исчезла с лица Гранта. Бутылка текилы была не просто подарком — это была недвусмысленная демонстрация силы.

Зазвонил его мобильник, Грант вынул аппарат из кармана.

— Алло?…

— Констебль Худ?

— У телефона.

— Я решил заочно познакомиться с вами, поскольку приглашение на предварительную встречу до меня почему-то не дошло…

— С кем имею честь?

— Стив Холли. Вы, вероятно, видели мою фамилию в списках?

— Да, видел… — Фамилии Холли в списках не было — во всяком случае, в списках самых уважаемых и влиятельных членов журналистского сообщества. Устная характеристика, которую дала ему Джилл Темплер, была краткой, но выразительной: «дерьмо».

— Мы наверняка увидимся на ближайшей пресс-конференции или каком-то другом мероприятии, однако мне показалось — будет лучше, если я сначала позвоню. Кстати, вы получили наш небольшой сувенир?

Грант не ответил, но Холли это не смутило. Рассмеявшись, он продолжал как ни в чем не бывало:

— Старина Аллан каждый раз проделывает что-то подобное и при этом считает себя ужасно умным, но мы-то с вами отлично знаем, что это просто тактический ход.

— В самом деле? — выдавил из себя Грант.

— Конечно. — Журналист снова рассмеялся. — Лично я не советовал бы вам иметь с ним какие-то дела, детектив Худ. Для вашей работы важно держаться людей серьезных — таких, как я, например. Я на мелочи не размениваюсь, как вы, вероятно, успели заметить.

— Заметить?… — переспросил Грант и нахмурился.

— Подумайте об этом, детектив Худ. — И Холли дал отбой.

Грант уставился на свой телефон, и вскоре его осенило. У журналистов был его служебный номер, номер факса и пейджера, но он был уверен, что никому не давал номера своего мобильника. И снова в его памяти всплыли слова Джилл — еще один совет, еще одно предостережение:

«Когда ты узнаешь их поближе, кто-то может понравиться тебе больше остальных. Я не знаю, кто это будет — у каждого, кто работал пресс-секретарем до тебя, свои симпатии, свой выбор. Возможно, этот человек станет для тебя настолько близким, что ты можешь захотеть в знак особого расположения дать ему номер своего мобильного телефона. Дай, но только ему. Что касается остальных, то ни под каким видом не сообщай им номер своего мобильника, иначе твоя жизнь больше не будет принадлежать тебе. Да и коллеги не смогут до тебя дозвониться, если эта шатия будет занимать линию… Помни, Грант: существуем мы, и существуют они…»

И вот теперь один из тех, кого Джилл назвала «они», раздобыл где-то номер его мобильного телефона. Теперь у него был только один выход — сменить номер.

Что касается текилы, решил Грант, то он возьмет ее с собой на пресс-конференцию и вернет Джиллизу. Вернет при всех и еще скажет… скажет, что в связи с необходимостью «рассказывать на ночь сказки» некоторым великовозрастным детям он вынужден ограничить свое употребление алкоголя.

И это, как подозревал Грант, было недалеко от истины. Ему придется многое изменить в своей жизни, чтобы добиться того, чего он хочет.

Но к переменам Грант был готов.

Рабочий зал Отдела уголовного розыска в участке Сент-Леонард быстро пустел. Детективы, не участвующие в расследовании убийства Филиппы Бальфур, заканчивали работу и расходились по домам до понедельника. Некоторым, впрочем, предстояло выйти на работу в субботу; часть оставалась «в резерве» на случай, если произойдет что-то чрезвычайное, требующее безотлагательного расследования. И все же большинство предвкушало беззаботный уик-энд. В их походках чувствовалась пружинистая легкость; некоторые насвистывали обрывки популярных мелодий. В последние несколько месяцев в городе было относительно спокойно — несколько бытовых преступлений, один-два случая злоупотребления наркотиками. Впрочем, сотрудники отдела по борьбе с наркоманией старались пореже попадаться на глаза коллегам: совсем недавно они получили информацию о том, что в Грейсмонте, в верхнем этаже муниципального дома, одно окно и днем и ночью занавешено плотной серебристой тканью. Отдел по борьбе с наркотиками разработал и провел молниеносную операцию, надеясь ликвидировать последний в Эдинбурге склад конопли, но вместо притона полицейские обнаружили обычную спальню обычного подростка. Впоследствии выяснилось, что в комнате недавно сделали ремонт и мать подростка купила вместо занавесок «лунное одеяло», полагая, что это стильно…

«Прямо чертова передача „Ремонтируем сами“!» — прокомментировал событие один из сотрудников наркоотдела и сплюнул при этом.

Были, разумеется, и другие происшествия, но даже все вместе они никак не тянули на «новую криминальную войну».

Рабочий день летел к концу, и Шивон взглянула на часы. Некоторое время назад она позвонила в Большой Дом, чтобы выяснить насчет компьютеров, и даже почти успела объяснить, что ей, собственно, нужно, когда Клаверхаус заявил: «У нас уже кто-то этим занимается. Мы пришлем его к вам». Теперь она ждала, когда этот «кто-то» приедет. С тех пор Шивон еще несколько раз звонила Клаверхаусу, но ответа не было: похоже, он уже уехал домой или в паб. Не исключено было, что нужный человек появится только в понедельник, если Клаверхаус что-то перепутал или не так понял. В конце концов Шивон решила, что ждет еще десять минут и едет домой. Ведь есть же у нее право на личную жизнь! Например, завтра должен был состояться футбольный матч с участием эдинбуржцев, и хотя команда выступала на чужом поле, Шивон собиралась смотреть игру по телевизору. В воскресенье она могла бы съездить на экскурсию: в окрестностях Эдинбурга оставалось еще довольно много мест, где она ни разу не была: дворец Линлитгоу, Фолкленд-палас, Тракуар и некоторые другие. Вечером в субботу ее пригласила на день рождения подруга, с которой Шивон не виделась уже несколько месяцев… правда, она, скорее всего, все равно бы не выбралась, но и приглашения никто не отменял! И вообще, дело не в приглашении, а в принципе…

— Это вы констебль Кларк?

У посланца Клаверхауса, который представился как Эрик Моз, был с собой небольшой кожаный кейс, который он аккуратно поставил на пол. На мгновение Моз напомнил Шивон коммивояжера, который ходит от двери к двери в надежде всучить свой товар каждому, кто, на свое несчастье, окажется дома. Когда он выпрямился, Шивон заметила, что он немного полноват в талии.

— Я о вас слышала, — сказала Шивон. — Вас, кажется, прозвали «Мозг»?

— Совершенно верно, но лично я предпочитаю, когда меня зовут просто Эрик…

— Договорились. Присаживайтесь, пожалуйста… Кстати, может, перейдем на «ты»?

— Я не против. — Эрик Моз придвинул стул и сел. Его светло-голубая рубашка натянулась на животе, и в прорехах между пуговицами проглянула розовая кожа.

— Итак, — сказал он, — что тут у вас?

Шивон начала рассказывать. Эрик слушал очень внимательно, не пропуская буквально ни одного слова. Дышал он сипло и неглубоко, и Шивон невольно задумалась, в каком кармане он обычно носит ингалятор.

Она честно пыталась расслабиться, но его близость и внушительные габариты продолжали удерживать ее в напряжении. Мимоходом Шивон бросила взгляд на его короткие и толстые пальцы, но ни малейшего намека на обручальное кольцо не обнаружила, зато на наручных часах Эрика было, пожалуй, слишком много кнопок. Несколько светлых волосков, пропущенных во время утреннего бритья, комично торчали у него под подбородком, но в целом Эрик производил впечатление человека достаточно аккуратного.

Пока она говорила, он не задал ни одного вопроса, и лишь когда Шивон закончила, Эрик попросил показать ему мейлы.

— В электронном виде или в распечатке?

— Все равно.

Шивон достала из сумочки бумаги, и Эрик придвинулся еще ближе, чтобы разложить их на столе. Глядя на даты в заголовках, он довольно быстро рассортировал мейлы по порядку.

— Здесь только вопросы, — сказал он.

— Да, — подтвердила Шивон.

— Мне нужны и ответы тоже.

Шивон загрузила ноутбук, сразу подключив и мобильник.

— Может, заодно проверить, нет ли новых писем? — спросила она.

— Почему бы нет? — кивнул он.

Писем оказалось два, оба от Сфинкса.

«Время игры истекает. Ты будешь продолжать, Разведчик?» — гласило первое.

Второй мейл пришел примерно час спустя.

«Продолжаем или прекращаем?»

— Похоже, она выработала свой особый стиль, — заметил Эрик.

Шивон удивленно посмотрела на него.

— Ты все время говоришь — «он», — пояснил Эрик. — Но мы пока не знаем, какого Сфинкс пола — все послания составлены таким образом, что определить это невозможно. А раз так, значит, нам не следует останавливаться на какой-то одной гипотезе.

— Ладно, — кивнула Шивон. — Как скажешь.

— Ты будешь отвечать?

Шивон пожала плечами.

— Я не знаю, что ему… ей сказать.

— Ее будет проще выследить, пока она на линии.

Шивон посмотрела на него, потом отстучала ответ:

«Мне нужно подумать».

— Как по-твоему, этого будет достаточно?

— Во всяком случае, это не прямой отказ, — улыбнулся Моз. — А теперь я хотел бы взглянуть на остальные мейлы.

Шивон подключила принтер, но в нем кончилась бумага.

— Черт!.. — прошипела она.

Шкаф с офисными принадлежностями был заперт, а где взять ключ, Шивон не знала. Потом она вспомнила папку, которую Ребус брал с собой, когда допрашивал Альберта Уинфилда — студента-медика. Чтобы папка выглядела внушительнее, он набил ее чистыми листами, взятыми из лотка ксерокса.

Подойдя к столу Ребуса, Шивон принялась выдвигать ящики. Есть!.. Папка лежала на самом верху, а в ней — почти полпачки офисной бумаги. Несколько минут спустя вся переписка со Сфинксом была аккуратно распечатана и разложена на ее рабочем столе.

— Видишь вот эти строчки? — спросил Моз, показывая на верхнюю часть некоторых страниц. — Ты, наверное, никогда не обращала на них внимания?

Шивон пришлось признаться, что так оно и есть. Под надписью «Хедере» располагалось больше десятка строк с разными техническими подробностями. Для Шивон все это было почти что китайской грамотой.

— Вот это, — сказал Моз, ткнув пальцем в строчки и облизывая губы, — и есть самое важное.

— И по этим буквам и цифрам можно идентифицировать Сфинкса?

— Не сразу. Но начинать нужно именно с этого.

— А почему на некоторых страницах нет этих «хедере»? — спросила Шивон.

— Это и есть самое неприятное, — объяснил Моз. — Их отсутствие означает, что отправитель почты пользуется услугами того же провайдера, что и ты.

— Но…

Моз кивнул:

— Очевидно, Сфинкс работает сразу с несколькими компаниями.

— То есть он постоянно меняет провайдеров?

— Обычное дело. Один мой приятель терпеть не может платить за интернет. Большинство провайдеров, стараясь привлечь клиентов, предоставляют им месяц бесплатного доступа в сеть. Так вот, этот мой приятель менял провайдера каждый месяц. Полностью использовав первый льготный месяц, он разрывал договор и переходил в другую компанию, после чего все начиналось сначала. Насколько мне известно, один раз ему удалось бесплатно пользоваться интернетом в течение целого года. Сфинкс делает примерно то же самое… — Наклонившись, Моз быстро проглядел «хедере», обращая особое внимание на четвертую строку. — Видишь, здесь приведено имя компании-провайдера? У него их три — три разных поставщика интернет-услуг.

— И из-за этого его будет труднее поймать?

— Да, труднее. Но может быть, он… Что такое? — встревожился Моз, заметив выражение лица Шивон.

— Вот уже второй раз ты сказал про Сфинкса «он».

— В самом деле?

— Да. Послушай, давай по-прежнему говорить про Сфинкса так, будто это мужчина? Ей-богу, это будет намного проще! Я совершенно согласна, что мы не должны останавливаться на какой-то одной гипотезе и заранее программировать себя, но… Вдруг Сфинкс — трансвестит? Или импотент?… Как его называть в этом случае?

Моз задумался.

— Ладно, — сказал он наконец. — В общем, я хотел сказать, что она — или он — мог открыть пополняемый счет у каждого из трех провайдеров. Это наиболее вероятный вариант, тем более что даже когда компании предоставляют кому-то бесплатный месяц, они обычно запрашивают кое-какую информацию о пользователе — в том числе, как правило, номер банковского счета или кредитной карточки.

— Чтобы выставлять счета за услуги, когда льготное время закончится?

Моз кивнул.

— Следы оставляют все, — негромко сказал он, сосредоточенно глядя на листы распечаток. — Наши доморощенные хакеры только думают, будто способны ходить по воздуху…

— Это как криминалистическая экспертиза, — подумала вслух Шивон. — Волоска, чешуйки кожи, капельки пота бывает достаточно, чтобы установить преступника.

— Точно, — подтвердил Моз и еще раз улыбнулся.

— Значит, нам нужно обратиться к интернет-провайдерам и потребовать, чтобы они сообщили нам данные Сфинкса, — решительно сказала Шивон.

— Неизвестно, захотят ли они, — усомнился Моз.

— Мы ведь расследуем убийство, а не кражу леденцов из ларька, — возразила Шивон. — Им придется передать нам всю необходимую информацию.

Эрик Моз повернулся к ней.

— Существуют и другие возможности…

— Какие?

— Например, Специальная служба Департамента уголовного розыска. Эти парни занимаются многими интересными вещами, в том числе преступлениями с применением высоких технологий. Жесткое порно, производители и покупатели детской порнографии и тому подобное — вот с чем им приходится иметь дело. Ты не поверишь, на какие ухищрения пускаются преступники, чтобы уйти от ответственности: жесткие диски-«призраки», скрытые внутри других жестких дисков, «скринсейверы», которые прячут порнографические изображения, и так далее…

— Нам понадобится разрешение Специальной службы?

— Нам понадобится помощь тамошних ребят… — Моз посмотрел на часы. — Но сегодня, к сожалению, мы уже ничего сделать не успеем.

— Почему?

— Потому что в Лондоне сейчас тоже вечер пятницы. — Он кивнул. — Что ты скажешь, если я угощу тебя кружечкой пива или стаканчиком виски?

Шивон хотела отказаться; во всяком случае, на языке у нее вертелось сразу несколько подходящих предлогов, позволявших ответить отказом, не раня при этом ничьего самолюбия, однако она почему-то не сумела сказать «нет». Несколько минут спустя оба уже сидели за стойкой в «Мальтингсе» — популярном у полицейских пабе, находившемся недалеко от участка. Увидев, что Моз аккуратно ставит на пол свой кейс, Шивон спросила, что у него там.

— А ты как думаешь?

Шивон пожала плечами.

— Наверное, ноутбук, мобильник, дискеты…

— Гм-м… — Он взгромоздил кейс на стойку и уже собирался открыть, но вдруг покачал головой. — Нет, — сказал Моз. — Потом… когда мы узнаем друг друга получше.

С этими словами он снова поставил кейс на пол возле стула.

— Ты что-то от меня скрываешь? Разве тебе не известно, что «партнерские отношения строятся на взаимном доверии и поддержке»? — процитировала она.

При этих словах оба улыбнулись и занялись своими напитками, которые им только что подали: бутылку лагера для Шивон и пинту горького для Эрика. Свободных столиков в зале не было, поэтому они остались у стойки.

— Ну и как тебе служится в Сент-Леонарде? — спросил он.

— Нормально. — Шивон пожала плечами. — На мой взгляд, он ничем не отличается от других полицейских участков.

— Ну, не скажи!.. Не в каждом участке есть свой Джон Ребус.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась она.

Эрик слегка пожал плечами.

— В общем-то, ничего. Это Клаверхаус сказал… сказал, что ты вроде как ученица Ребуса.

— Это я-то ученица?! — Несмотря на то, что в зале громко играла музыка, возмущенный вопль Шивон заставил нескольких человек повернуться в ее сторону. — Ну и наглость!..

— Спокойнее, спокойнее! Это же не я сказал, а Клаверхаус.

— Тогда передай ему — пусть засунет свою голову себе в задницу!

Моз начал смеяться.

— Я вовсе не шучу! — все еще сердито сказала Шивон, но не выдержала и сама улыбнулась.

Они выпили еще по две кружки; потом Моз сказал, что проголодался, и предложил сходить в ресторан «Хоуи» — может, там найдется свободный столик. И снова Шивон не собиралась соглашаться, так как после лагера есть ей вовсе не хотелось, однако она снова не сумела сказать «нет».

Джин Берчилл задержалась в музее допоздна. Имя Кеннетта Ловелла запало ей в память, и она решила провести собственное исследование, чтобы проверить, насколько обоснованной может быть версия старого патологоанатома. Джин знала, что может сэкономить время, поговорив об этом с самим Девлином, но обращаться к нему ей не хотелось. Почему-то Джин казалось, будто от него до сих пор пахнет формалином, хотя она понимала, что это, скорее всего, чисто субъективное впечатление. Кроме того, каждый раз когда профессор пожимал ей руку, она невольно вспоминала о десятках, сотнях хладных трупов, к которым он когда-то прикасался. Занимаясь историей Джин привыкла иметь дело не с людьми, а с именами на страницах книг и старинных рукописей, которые и были объектом ее исследований. В свое время Джин пришлось ознакомиться с актом о посмертном вскрытии собственного мужа, читая который она сразу заметила, что составлявший этот документ врач делал свое дело с явным удовольствием. Описание патологии печени, которой он уделил больше всего внимания, и вовсе читалось как поэма в прозе! «Печень увеличена и перегружена»… Именно так там и было написано — «перегружена». Джин знала, что определить алкоголизм после смерти достаточно просто, однако ей бы и в голову не пришло восхищаться состоянием изъеденной циррозом печени.

Потом она подумала о том, как и сколько пьет Джон Ребус. Почему-то ей казалось, что он совсем не похож на ее Эрика. Тот неохотно ковырял завтрак, потом под каким-нибудь предлогом шел в гараж, где у него была припрятана бутылка. Прежде чем сесть за руль и отправиться на работу, он обычно успевал сделать пару хороших глотков, а то и больше. Джин постоянно находила улики — пустые бутылки из-под бурбона в погребе или в дальнем углу шкафа с одеждой, но не говорила ему ни слова. Да и для окружающих Эрик оставался «душой компании» и «отличным парнем», пока пьянство не уложило его на больничную койку.

В отличие от него, Ребус не пил тайком. Он любил выпить, и если иногда выпивал в одиночестве, то только потому, что у него было не слишком много друзей. Однажды Джин спросила у Эрика, почему он пьет, и муж ничего не смог ей ответить. У Ребуса ответ наверняка был, но вряд ли он стал бы говорить на эту тему откровенно. Джин, однако, казалось — она представляет, что он бы мог сказать. Для него спиртное было не лекарством, а отдыхом. Приглушить резкие краски окружающего мира, сгладить острые углы, на время избавиться от копошащихся в мозгу бесчисленных вопросов и проблем — вот для чего использовал алкоголь Джон Ребус.

Несмотря на все эти соображения высшего порядка, в серьезном подпитии он вряд ли выглядел намного привлекательнее ее благоверного, однако до сих пор Джин еще ни разу не видела Ребуса по-настоящему пьяным. Она даже подозревала, что, выпив лишнего, он просто засыпает — вырубается там, где стоит.

Зазвонил телефон, но Джин слишком глубоко задумалась и взяла трубку не сразу.

— Джин?… — Это был голос Ребуса.

— Привет, Джон.

— Я думал, ты уже ушла.

— Нет, еще не ушла… Что-то я сегодня заработалась.

— Я только хотел спросить…

— Давай не сегодня, Джон, ладно?… Я еще не сделала всего, что запланировала. — Она устало потерла переносицу.

— Извини, я не хотел мешать… — В голосе Ребуса прозвучало разочарование, которое он не сумел скрыть.

— Может быть, в выходные? — предложила Джин.

— Как раз по этому поводу я и звоню…

— Что у тебя на уме, Джон?

— Завтра вечером в «Плейхаусе» выступает Лу Рид, а у меня случайно есть два билета.

— Лу Рид?…

— Я знаю, что иногда он поет, а иногда мямлит, но… Существует только один способ узнать, как будет в этот раз.

— Я не слушала его уже много лет.

— Ну, я не думаю, что за это время старина Лу сумел повысить свое исполнительское мастерство.

— Вероятно, ты прав… Ладно, рискнем.

— Когда мы встретимся?

— Утром я хотела пробежаться по магазинам… Давай в полдень?

— Отлично.

— У нас будет несколько часов до концерта…

— И как мы их используем?

— За покупками я поеду в город… Как ты думаешь, в кафе «Сент-Оноре» еще будут свободные столики?

— Это, кажется, рядом с баром «Оксфорд»?

— Да, — подтвердила она и улыбнулась. Для нее ориентирами служили рестораны, для Ребуса — пабы и бары.

— Тогда я позвоню туда и зарезервирую столик заранее.

— На час, ладно? Ну а если все будет занято — перезвони мне, что-нибудь придумаем.

— Не будет. Тамошний шеф-повар — мой приятель, мы часто видимся в «Оксфорде».

Потом Джин спросила, как продвигается расследование. Ребусу явно не хотелось об этом говорить, но он, видимо, что-то вспомнил.

— Помнишь, профессор Девлин рассказывал про хирурга-анатома, который вскрывал Бёрка?

— Про Кеннетта Ловелла?

— Да, про него. Мне пришлось допрашивать одну студентку-медичку, подругу Филиппы. Она его потомок в четвертом поколении.

— У нее та же фамилия?

— Нет, ее зовут Клер Бензи. Она и Ловелл родственники по материнской линии.

Они еще немного поболтали и попрощались. Положив трубку на рычаги, Джин огляделась. В музее она занимала крошечную комнатку, в которой едва помещались стол, стул, картотечный шкаф и с полдюжины книжных полок. На внутреннюю сторону двери она приклеила несколько открыток из музейной лавки, включая и ту, на которой были изображены гробики с Трона Артура. За дверью находилась комната побольше, где размещались секретари и технические сотрудники, но сейчас они уже все ушли. Где-то в здании трудились уборщики; обходил залы охранник, но Джин подумала о них лишь мельком. Она никогда не боялась музея и не испытывала страха, если задерживалась на работе до ночи, а экспозиция, где были выставлены чучела зверей, и вовсе действовала на нее успокаивающе. Кроме того, на верхнем этаже музейного здания разместился ресторан, в котором по пятницам всегда бывало многолюдно. Ресторан обслуживался собственным лифтом, и дежурный при входе специально следил за тем, чтобы посетители сразу отправлялись наверх, а не блуждали по музею.

Потом она вспомнила встречу с Шивон и ее рассказ о том, как посещение ресторана в башне музея едва не обернулось для нее катастрофой. Вряд ли дело было в качестве еды — кормили там очень прилично, хотя счет за обед или ужин на двоих мог вызвать сердечный припадок у кого угодно. Правда, после десяти часов вечера цены в ресторане значительно снижались, и Джин подумала о том, не поужинать ли ей, прежде чем ехать домой. Быть может, для нее, как сотрудницы музея, даже найдется местечко за одним из столиков… В ее желудке давно посасывало от голода, и она положила руку на живот, но сразу вспомнила, что завтра обедает с Ребусом, и решила пропустить ужин. Кроме того, Джин не хотелось ждать до десяти. Поиски сведений о Кеннетте Ловелле — их оказалось совсем немного — она закончила, и теперь ей больше нечего было делать.

Итак, Кеннетт Ловелл… Она была уверена, что это имя пишется с одним «т», однако во всех документах, в которых оно упоминалось, повторялось написание «Кеннетт», следовательно, об ошибке или опечатке не могло быть и речи. Родился Ловелл в 1807 году в Койлтоне в графстве Эршир; следовательно, к моменту казни Бёрка ему едва исполнился двадцать один год. Его родители были фермерами; какое-то время наемным работником у отца Ловелла был отец Роберта Бернса. Образование Кеннетт получил в приходской школе, в которой преподавал священник местной церкви преподобный Керкпатрик…

Джин вспомнила, что в секретарской должен быть электрический чайник, и отправилась туда. Чтобы не включать свет, она оставила дверь кабинета открытой. Включив чайник, Джин сполоснула под краном чашку, разыскала пакетики с заваркой и сухие сливки. Ожидая, пока закипит вода, она оперлась о стол и сложила руки на груди, глядя на дверной проем своего кабинета. Там, в круге света, отбрасываемом настольной лампой, лежала тощая стопка ксерокопированных документов, в которых упоминалось о молодом хирурге, проводившем посмертное вскрытие Бёрка и помогавшем снимать с трупа кожу, впоследствии использованную для изготовления сувениров. Собственно говоря, первичное обследование тела казненного преступника проводил некий доктор Монро — об этом упоминалось в отчете специальной комиссии, в которую вошли френолог, скульптор, философ Уильям Гамильтон и хирург Роберт Листон. За первым обследованием последовало показательное вскрытие, проходившее в университетском анатомическом театре, в котором, как говорится, яблоку было негде упасть: алчущие знаний студенты-медики, словно животные-падальщики, столпились вокруг секционного стола, а те, кому не досталось билетов, ломились в двери и дрались с полицией.

Все это Джин узнала из книг и монографий, часть которых была посвящена истории Бёрка и Хейра, а часть — истории медицины Шотландии. Необходимые источники она разыскала в Эдинбургском зале Центральной городской библиотеки и в хранилище Национальной библиотеки, где работала ее хорошая знакомая. Там же Джин сделала и фотокопии интересовавших ее страниц. Побывала она и в городском Хирургическом обществе, где была специализированная библиотека и компьютерная база данных, в которой, впрочем, не было почти ничего, чего бы она не знала из книг. В целом, Джин проделала довольно большую и кропотливую работу, однако Ребусу о своих «раскопках» она решила ничего не говорить. Это решение пришло к ней спонтанно, но Джин догадывалась, что заставило ее поступить именно таким образом. Она почти наверняка знала, что убийство Филиппы Бальфур никогда не будет раскрыто, и беспокоилась за Ребуса, который, стремясь во что бы то ни стало найти ответы на свои вопросы, мог элементарно свернуть себе шею, если бы и дальше продолжал разрабатывать версию, связанную с Ловеллом и гробиками с Трона Артура. Профессор Девлин был абсолютно прав, когда утверждал, что одержимый человек ходит по краю пропасти. По сравнению с делом Бальфур загадка Ловелла была историей такой древней, что на нее не стоило обращать внимания. Знал ли убийца девушки об игрушечных гробиках, найденных на горе полтора столетия назад, или не знал — какое значение это могло иметь теперь? Джин была уверена, что никакого, и предприняла это исследование исключительно ради удовлетворения собственного любопытства. Ребусу же и без того хватало проблем, и Джин не хотелось, чтобы он еще глубже погружался в пыль веков, выискивая несуществующие нити к сегодняшнему преступлению.

В коридоре послышался легкий шум, но тут выключился чайник, и Джин сразу о нем забыла. Она налила в чашку кипяток и несколько раз погрузила в него заварочный пакетик. Когда чай заварился, Джин бросила пакетик в мусорный контейнер с качающейся крышкой и вернулась к себе в кабинет, осторожно держа горячую чашку перед собой. Дверь в кабинет так и осталась открытой.

В Эдинбург Кеннетт Ловелл перебрался в декабре 1822 года, когда ему было пятнадцать. Джин не удалось выяснить, приехал ли он в почтовой карете или пришел пешком, однако ей было известно, что в те времена люди преодолевали на своих двоих и куда большие расстояния — особенно если были стеснены в средствах. Впрочем, один историк в книге о Бёрке и Хейре высказывал предположение, что поездку оплатил преподобный Керкпатрик и что он же снабдил Ловелла рекомендательным письмом к своему старому другу доктору Ноксу, который незадолго до этого вернулся в Шотландию после длительного пребывания за границей (Нокс служил армейским врачом в битве при Ватерлоо, потом учился в Париже и работал в Африке). Как бы там ни было, в первый год своего пребывания в Эдинбурге Кеннетт Ловелл жил в доме доктора Нокса, и только после того, как молодой человек поступил в университет, они начали понемногу отдаляться друг от друга. В скором времени Кеннетт Ловелл перебрался на частную квартирку в Уэстпорте…

Отпив крошечный глоток чаю, Джин не спеша перебирала листки фотокопий. Ни ссылок, ни сносок — ничего, что подтверждало бы перечисленные в них «факты». Имея дело с верованиями, обрядами и суевериями, Джин знала, как трудно порой отделить зерна от плевел, истину от вымысла. Слухи, догадки, предположения, просочившись тем или иным путем в печать, приобретали вид непреложных фактов, а случайные опечатки наполнялись глубоким смыслом. Джин очень не нравилось, что она не может проверить ни один из ставших известным ей фактов; поневоле она вынуждена была полагаться на свидетельства и комментарии очевидцев, каждый из которых (а таких людей было немало, так как процесс над Бёрком и Хейром получил в свое время довольно широкий общественный резонанс) претендовал на то, чтобы служить единственным источником достоверной информации о событиях тех лет.

Но это, увы, не значило, что она может им верить. Ее задача осложнялась еще и тем, что Кеннетт Ловелл оставил след в истории исключительно благодаря тому, что именно ему посчастливилось (именно посчастливилось, другого слова Джин подобрать не могла) анатомировать тело знаменитого преступника. В целом же его роль в истории шотландской медицины была более чем скромной. О том, что он делал до и после того, как взошел на сцену университетского анатомического театра, чтобы исполнить роль в мрачной пьесе, где его партнером стал знаменитый мертвец, было известно очень мало. Джин удалось узнать, что, окончив курс в университете, он совмещал врачебную практику с преподаванием. Спустя три года после нашумевшего вскрытия Ловелл оказался в Африке, где кроме работы хирурга занимался миссионерской деятельностью. Как долго Ловелл пробыл на Черном континенте, так и осталось неизвестным, однако в конце 1840-х годов Ловелл снова появился в Эдинбурге и начал практиковать в Нью-Тауне, где в те годы селились главным образом люди состоятельные. Чтобы приобрести практику в таком районе, требовались немалые средства, и здесь, по предположению одного историка, добрую службу сослужило Ловеллу наследство преподобного Керкпатрика, с которым он все эти годы «поддерживал тесные дружеские отношения путем регулярного обмена письмами». Джин очень хотелось взглянуть на эти письма, однако в книгах, которые она просмотрела, не было ни одной цитаты из них, равно как не было ни одной ссылки на их возможное местонахождение. Тем не менее она сделала в своем блокноте пометку: сведения об этих письмах могли сохраниться в архиве прихода графства Эршир или в музее Хирургического общества. Не исключено было, что письма теперь недоступны либо потому, что их уничтожили после смерти Ловелла, либо потому, что какой-нибудь коллекционер старины увез их за океан. Джин лучше других знала, как много важных документов, обладающих подлинной исторической ценностью, оказалось в последнее время за рубежом — главным образом в США и Канаде, где они оседали в частных коллекциях. Это означало, что ознакомиться с их содержанием ей вряд ли удастся: Джин уже не раз приходилось прекращать многообещающие исследования только потому, что она не сумела установить сам факт существования того или иного документа. Так же могло получиться и с письмами.

Потом она вспомнила профессора Девлина и его антикварный обеденный стол, сделанный руками Кеннетта Ловелла, который, по словам того же Девлина, был талантливым краснодеревщиком-любителем. На всякий случай Джин еще раз пробежала глазами ксерокопии, хотя была почти уверена, что в них не упоминалось об этом увлечении Ловелла. Оставалось предположить, что Девлин либо черпал свои сведения из какой-то книги или манускрипта, до которого она не добралась, либо занимался самым обыкновенным мифотворчеством. С подобными вещами Джин тоже сталкивалась достаточно часто: люди, убежденные, что находящийся в их собственности предмет антиквариата когда-то принадлежал Красавчику Принцу Чарльзу или сэру Вальтеру Скотту («Я просто знаю — и все!» — говорили они в ответ на вопрос, откуда у них такая уверенность), появлялись в музее с завидной регулярностью. Джин было очевидно одно: если об увлечении хирурга столярным делом ей придется судить лишь на основе голословных утверждений профессора Девлина, грош ей цена как историку и грош цена теории о том, что кукольные гробики на Артуровом Троне могли быть сделаны Ловеллом.

Последнее соображение заставило Джин испытать острый приступ раздражения. Она сама не заметила, что приняла за отправной пункт своей работы предположение, которое могло оказаться ошибочным. Ловелл покинул Эдинбург в 1832-м; мальчишки нашли гробики только в 1836-м. Конечно, Артуров Трон никогда не был самым посещаемым местом Эдинбурга, однако Джин не представляла, как могло получиться, что за четыре года на них так никто и не наткнулся.

В раздумье она взяла в руки фотографию-полароид, сделанную ею с портрета Ловелла в музее Хирургического общества. На ее взгляд, Ловелл нисколько не напоминал человека, недавно вернувшегося из Африки, где ему пришлось переносить трудности и лишения, связанные с работой миссионера и врача. Лицо на портрете казалось моложавым и даже как будто упитанным; кожа была светлой и гладкой, без малейших признаков загара. Имя художника было записано карандашом на обратной стороне карточки. Что, если?…

Джин встала и, снова выйдя в секретарскую, толкнула еще одну дверь, ведущую в кабинет начальника. Включив свет, она повернулась к полкам, на которых стояли разнообразные справочные издания. Ага, вот, кажется, то, что ей нужно… Джин сняла с полки увесистый том и быстро нашла имя и фамилию художника. «Дж. Скотт Джонси, работал в Эдинбурге в период с 1825 по 1835 г., — прочла она. — Специализировался, главным образом, на ландшафтах, но оставил и несколько портретов». Впоследствии художник надолго уехал на континент, а вернувшись, обосновался в Хоуве, но это Джин уже не интересовало. Ловелл позировал Джонси до того, как отправился в Африку, то есть на раннем этапе своей жизни в Эдинбурге — вот что было важно.

Потом ей стало интересно, был ли собственный портрет роскошью (а Джин он казался роскошью), доступной только самым обеспеченным людям. Вспомнив о преподобном Керкпатрике, Джин подумала, что, возможно, потрет был написан по его просьбе, с тем чтобы отправиться в Эрширский приход, где он напоминал бы старому священнику о его любимом воспитаннике. Ключ к этой загадке также мог храниться где-то в архивах Хирургического общества — например, где-то должна была существовать история портрета или какой-то другой документ, в котором сообщалось, как и когда портрет попал в музей.

— В понедельник!.. — громко сказала Джин. Все это могло подождать до понедельника. Впереди были выходные, был концерт Лу Рида… который еще предстояло пережить.

Выключая свет в кабинете начальника, Джин снова услышала в коридоре какой-то странный шорох На сей раз он раздался гораздо ближе. Потом дверь в секретарскую распахнулась, вспыхнул свет, и Джин невольно попятилась… но это оказалась всего лишь уборщица.

— Вы меня напугали, — сказала Джин, прижимая руку к груди.

Уборщица только улыбнулась в ответ и, поставив на пол мешок для мусора, снова вышла в коридор, где оставила пылесос.

— Вы не против, если я начну? — спросила она, втыкая штепсель в розетку.

— Пожалуйста, — кивнула Джин. — На сегодня я все равно закончила.

Но, прибираясь у себя на столе, она чувствовала, что ее сердце все еще бьется учащенно, а руки дрожат. Господи, сколько раз она ходила одна по темным залам музея и не боялась — и вот на тебе!.. Должно быть, нервы разгулялись, подумала она и взяла в руки снимок, чтобы убрать в ящик, но в последний момент замешкалась. Внимательно всматриваясь в лицо на портрете, она подумала, что художник так и не сумел польстить заказчику, несмотря на все свои старания. Да, Ловелл выглядел молодо и, пожалуй, франтовато, но в его глазах сквозила какая-то холодность, тонкие губы были решительно сжаты, а лицо выражало хитрость и расчетливость.

— Вы сейчас прямо домой?… — поинтересовалась уборщица, заходя в комнату, чтобы опорожнить мусорную корзину.

— Пожалуй, — откликнулась Джин. — Вот только забегу в бар, возьму бутылочку — и домой.

— Уколоться и забыться, так, что ли?…

— Что-то в этом роде, — кивнула Джин, отгоняя промелькнувший в памяти образ покойного мужа. Потом она кое-что вспомнила и снова вернулась к столу. Вооружившись карандашом, Джин добавила к своим заметкам еще одно имя, которое нужно было проверить…

Клер Бензи.