Водопад

6

В понедельник Ребус взял с собой на работу газетные вырезки Джин, чтобы заняться ими вплотную. На столе его ожидали три сообщения от Стива Холли и записка, написанная почерком Джилл Темплер. В записке Джилл извещала Ребуса о том, что врач примет его сегодня в одиннадцать часов. Ребус тотчас отправился в кабинет начальницы, чтобы молить о снисхождении, но другая записка на ее двери сообщала, что сегодня Джилл работает в Гэйфилдском участке. Вернувшись на рабочее место, Ребус достал из стола сигареты и зажигалку и вышел на служебную автостоянку. Не успел он закурить, как подъехала Шивон Кларк.

— Как дела? — спросил он.

Она показала ему сумку с компьютером.

— Пожалуй, удачно, — сказала она. — Вчера вечером я получила письмо.

— Какое? — заинтересовался Ребус.

Шивон выразительно посмотрела на его сигарету.

— Как только кончишь травиться, поднимайся наверх, и я все тебе покажу.

И она вошла в участок через служебную дверь. Ребус посмотрел ей вслед, посмотрел на сигарету, в последний раз затянулся и швырнул окурок на асфальт.

К тому времени, когда он появился в рабочем зале, Шивон успела подсоединить и включить компьютер. Ребус направился было к ней, но тут кто-то из сотрудников крикнул ему, что на проводе Стив Холли. Чертыхнувшись, Ребус отрицательно покачал головой. Он и так знал, чего хочет от него проныра журналист. Несомненно, Биверли Доддс рассказала ему о том, что Ребус вторично приезжал в Фоллз.

Жестом попросив Шивон подождать секундочку, Ребус снял трубку свободного аппарата и набрал номер музея.

— Кабинет Джин Берчилл, пожалуйста, — попросил он. Через несколько секунд его соединили.

— Алло? — Ребус узнал голос.

— Джин? Это Джон Ребус.

— А я как раз собиралась тебе звонить…

— Только не говори, что тебя преследует этот баран!..

— Не совсем преследует, но…

— …Но репортер по имени Стив Холли хочет поговорить с тобой о куклах. Так?

— Ага, значит, тебе он тоже звонил?

— Еще как звонил!.. К сожалению, я могу посоветовать только одно: ничего ему не говори. Лучше всего не отвечать на его звонки — предупреди там у себя на коммутаторе, чтобы тебя не соединяли. Ну а если он все-таки прорвется, отвечай, что тебе нечего сказать, как бы он ни настаивал.

— Понятно. Мисс Доддс донесла?

— Это моя вина. — Ребус вздохнул. — Я должен был это предвидеть.

— Не беспокойся, Джон. Я могу сама о себе позаботиться.

Они попрощались, и Ребус, положив трубку, вернулся к столу Шивон и прочел на экране компьютера следующее послание:

«Эта игра — не простая игра, это интеллектуальный тест. Тебе понадобятся сила и выносливость, не говоря уже о сообразительности и знаниях. Зато и награда, которая ожидает тебя в конце, способна превзойти все твои ожидания. Ты все еще хочешь участвовать?»

— Это пришло вчера вечером. Я сказала, что хочу. Единственный вопрос, который я ему задала, это сколько времени продлится игра. — Шивон погладила клавиатуру. — Сфинкс ответил — несколько недель или месяцев, в зависимости от моих успехов. Тогда я поинтересовалась, могу ли я начать с «Чертовстула». Он ответил, что «Чертовстул» — это четвертый уровень, и если я хочу играть, я должна пройти три предыдущих. — Она вздохнула. — Я согласилась. А ровно в полночь я получила вот это…

Шивон щелкнула «мышью», и на экране появилось другое письмо.

— Кстати, он использовал другой адрес, — сказала Шивон. — Один бог знает, сколько их у него!..

— Из-за этого его будет труднее выследить? — уточнил Ребус и прочел:

«Как я могу убедиться, что ты действительно та, за кого себя выдаешь?»

— Он имеет в виду адрес моей электронной почты, — объяснила Шивон. — Сначала я использовала адрес Филиппы, теперь — адрес Гранта.

— И что ты ему ответила?

— Ответила, что ему либо придется поверить мне на слово, либо согласиться на личную встречу.

— Полагаю, Сфинкс был доволен?

Шивон улыбнулась.

— Не очень. Однако он прислал мне вот что: «Блек, Тотт, Фин, Хайтон, Кинг, Оксфорд, Уоррен, Грин, Пим и семь сестер равно Виктория. А эта королева неплохо проводит время, хотя бюст ей мешает».

— Это твое задание на первый тур? — Ребус почувствовал, что его брови изумленно поползли вверх. — Белиберда какая-то!

Шивон кивнула.

— Я просила дать мне подсказку, но он только прислал мне то же самое еще раз.

— Вероятно, потому, что это и есть подсказка…

Шивон поправила волосы.

— Я не спала почти до четырех утра, но… Тебе это ничего не говорит?

— Абсолютно, — честно признался Ребус. — Здесь нужен человек, который любит решать головоломки. Кстати, Грант обожает разгадывать криптокроссворды и шарады.

— Ты это серьезно? — Шивон посмотрела в дальний угол зала, где Грант Худ звонил кому-то по телефону.

— Пойди и спроси.

Когда Худ закончил разговаривать, Шивон уже стояла рядом с ним.

— Ну, как компьютер? — спросил он.

— Отлично. — Шивон протянула ему листок с распечаткой. — Я слышала, ты любишь всякие головоломки…

Грант Худ взял распечатку, но заглядывать в нее не торопился.

— Как тебе субботний вечер?

Шивон кивнула:

— Славно.

В самом деле, они неплохо провели время. Сначала выпили в баре, потом поужинали в небольшом, уютном ресторанчике в Нью-Тауне. Правда, за недостатком общих тем для разговора они обсуждали главным образом служебные дела, однако даже это не помешало ей расслабиться и припомнить кое-какие смешные случаи. Худ оказался джентльменом — после ужина он даже проводил ее до дома. Шивон, впрочем, не стала приглашать его на чашку кофе. Они попрощались у ее парадного, и Худ сказал, что надеется поймать такси на Броутон-стрит.

Сейчас он улыбнулся и кивнул. «Славно» его устроило.

Потом он взглянул на листок бумаги.

— «Блек, Тотт, Фин, Хайтон, Кинг, Оксфорд, Уоррен, Грин, Пим и семь сестер равно Виктория», — прочитал он вслух. — Что это за галиматья?

— Я надеялась, что ты мне скажешь.

Худ снова прочел послание — на этот раз про себя.

— Похоже на анаграмму, — сказал он. — Хотя маловероятно. Мне это напоминает спортивную команду, только я не знаю, в каком виде спорта команда состоит из девяти человек…

— И из семи сестер, — вставил Ребус.

— Да-а… Может, это синхронное плавание?

— Скорее уж гоночная восьмерка, — сказала Шивон.

— Но фамилий — если это фамилии — девять!

— В восьмерке, кроме гребцов, обязательно есть рулевой, который считается полноправным членом команды, — объяснил Ребус.

— А семь сестер машут им с берега, — съязвила Шивон. — И радуются их победе, то есть «виктории».

— Имеется в виду, наверное, королева Виктория, — сказал Худ. — У которой такой большой бюст, что он мешает ей, гм-м… приятно проводить время. Ну и задачка!.. — Он потер лоб. — Не могла бы ты мне рассказать об этом деле побольше?

Шивон кивнула:

— Только давай заодно выпьем кофе.

Они ушли, а Ребус сел за свой стол и придвинул к себе первую из газетных вырезок, но ему немного мешал разговор коллег, сидевших неподалеку. Насколько он понял, речь шла еще об одной пресс-конференции. Общее мнение было таково, что коли старший суперинтендант Темплер хочет тебя повысить, значит, она имеет на тебя зуб.

Ребус прищурился и попытался сосредоточиться. И сразу же обнаружил абзац, не замеченный им при первом чтении. В статье 1995 года, где речь шла об отеле «Хантингтауэр» в Перте, рядом с которым собака нашла деревянный гробик и обрывок ткани. Почти в самом конце статьи цитировались слова неназванного служащего отеля: «Если мы не будем осторожны, пострадает репутация отеля». Интересно, задумался Ребус, что бы это значило?… Может, Джин знает?

Он уже взялся за телефон, но в последнюю секунду остановился. Ему не хотелось, чтобы она подумала, будто он… А что — он?… Ребусу очень понравилось, как они провели вчерашний день, и он надеялся, что Джин тоже получила удовольствие. Вечером он сам отвез ее в Портобелло, но от предложения зайти выпить кофе отказался.

— Ты и так потратила на меня достаточно большой кусок своего выходного, — сказал он, и Джин не возразила.

— Тогда в другой раз, — вот все, что она ответила.

Но, возвращаясь в Марчмонт, Ребус чувствовал, что сделал что-то не так. Он чуть было не позвонил Джин, но вместо этого включил телевизор и стал смотреть передачу о животных, о которых позабыл, как только передача закончилась. Зато он вспомнил о следственном эксперименте и поехал к квартире Филиппы, чтобы своими глазами увидеть работу коллег.

Его рука все еще лежала на неснятой телефонной трубке. Еще несколько секунд Ребус колебался, потом набрал номер отеля «Хантингтауэр» и попросил соединить его с кабинетом управляющего.

— Извините, сэр, управляющий на совещании. Что ему передать?

Ребус объяснил, кто он такой.

— Мне нужно поговорить с людьми, работавшими в вашем отеле в тысяча девятьсот девяносто пятом году, — сказал он.

— А вы бы не могли назвать их поименно?

Ребус улыбнулся ошибке секретарши.

— Мне годится любой человек, — объяснил он.

— Я работаю здесь с девяносто третьего.

— Тогда, возможно, вы помните маленький гробик, который нашли неподалеку от вашего отеля?

— Что-то такое припоминаю, но…

— У меня есть газетная вырезка, в которой рассказывается об этом событии. Один из сотрудников отеля сказал в интервью корреспонденту, что может пострадать репутация отеля. Вы не могли бы объяснить, почему?

— Я точно не знаю… Может, из-за той американской туристки?

— Какой туристки?

— Ну, которая пропала…

Несколько секунд Ребус молчал. Когда к нему снова вернулся дар речи, он попросил секретаршу повторить, что она только что сказала.

Ребус остановил свой выбор на филиале Национальной библиотеки на Козвейсайд, потому что тот находился меньше чем в пяти минутах ходьбы от Сент-Леонарда. Когда, предъявив служебное удостоверение, он объяснил, что ему нужно, его провели в зал и посадили за столик, где стоял аппарат для чтения микрофильмов — большой подсвеченный экран с двумя вращающимися катушками у основания. Пленка сматывалась с полной катушки и наматывалась на пустую. Ребусу уже приходилось пользоваться таким аппаратом — это было еще в те времена, когда газеты хранились в главном здании возле моста Георга IV.

Сотрудникам библиотеки Ребус сказал, что у него очень срочное дело, однако прошло как минимум двадцать минут, прежде чем ему принесли нужные материалы. «Курьер» был ежедневной газетой, выходившей в Данди. Когда-то родители Ребуса выписывали «Курьер» на дом. Вплоть до недавнего времени газета сохраняла верность традициям прошлого века и печаталась на больших складывающихся листах. Ее первую полосу целиком занимали рекламные объявления шириной в колонку. Ни тебе новостей, ни сенсационных фотографий. Легенды гласили, что когда погиб «Титаник», в «Курьере» появился заголовок: «Утонул житель Данди». И тем не менее газету нельзя было назвать провинциальной.

Вырезку о находке гробика Ребус захватил с собой. Он быстро нашел номер, в котором была напечатана заметка, а затем стал перематывать пленку назад, пока не обнаружил то, что искал. Четырьмя неделями раньше — на второй полосе, как и следовало ожидать, — «Курьер» опубликовал статью под заголовком «Полиция расследует таинственное исчезновение туристки». Туристку — замужнюю даму тридцати восьми лет от роду, звали Бетти Энн Джесперсон. В отеле она поселилась вместе с туристической группой из США, приехавшей осматривать «волшебные горы Шотландии» (такое название носил тур). Фотография Бетти Энн была, по-видимому, взята из ее паспорта: на снимке Ребус увидел полную, широколицую женщину с темными завитыми волосами и в очках в толстой оправе. Как заявил ее муж Гарри Джесперсон, пропавшая имела обыкновение вставать довольно рано, чтобы успеть совершить до завтрака пешую прогулку. В тот день, когда она исчезла, никто из служащих не видел, как Бетти Энн покинула отель. Полиция прочесала сельскую местность вокруг «Хантингтауэра»; фотографии женщины раздали патрульным, несшим службу в деловом центре Перта. Перемотав пленку на неделю вперед, Ребус отыскал всего один абзац, посвященный поискам пропавшей. История с американской туристкой готова была вот-вот кануть в небытие — как и она сама.

Секретарша в отеле сказала Ребусу, что в течение первого года после исчезновения Бетти Энн ее муж Гарри несколько раз приезжал в «Хантингтауэр». Год спустя он в последний раз остановился в отеле, прожил там месяц и больше не появлялся. С чужих слов секретарша знала, что мистер Джесперсон женился во второй раз и переехал из Нью-Джерси в Балтимор.

Переписав интересующие его сведения в блокнот, Ребус некоторое время сидел неподвижно, задумчиво постукивая кончиком карандаша по странице, пока сидевший ближе всех посетитель не откашлялся, дав ему понять, что он слишком шумит.

Вернувшись к столу библиотекарши, Ребус заказал пленки с копиями «Данфермлин пресс», «Глазго геральд» и «Инвернесс курьер». На микропленке оказался только «Геральд», поэтому он решил начать с него. Тысяча девятьсот восемьдесят второй, кукла на церковном погосте. Ребус вспомнил, что в начале восемьдесят второго Ван Моррисон выпустил свое «Прекрасное видение». Он даже начал напевать вполголоса «На пороге», но вовремя спохватился. В восемьдесят втором он был сержантом и расследовал дела в паре с другим детективом — Джеком Мортоном, а работали они в участке на Грейт-Лондон-роуд, который тогда еще не сгорел.

Прибыли катушки с «Геральдом». Ребус зарядил одну в аппарат и начал мотать, глядя, как на экране, сливаясь друг с другом, проносятся серой чередой дни и недели. Все офицеры, под началом которых Ребус служил на Грейт-Лондон-роуд, либо умерли, либо ушли на пенсию, но никакой связи он с ними не поддерживал. Теперь вот и Фермер Уотсон ушел в отставку, а скоро — хочет он того или нет — настанет его черед. Впрочем, Ребус знал, что добровольно не уйдет. Он будет сопротивляться, и им придется его вышвырнуть.

Кукла на церковном погосте была найдена в мае, и Ребус стал просматривать выпуски «Геральда» начиная с апреля. Проблема заключалась в том, что Глазго был значительно больше Перта, преступления в нем совершались значительно чаще, и Ребус опасался, что даже наткнувшись на нужную статью, он может ее не узнать. Кроме того, сообщение о пропавшем без вести могло и вовсе не попасть в новости. Ежегодно по всей стране пропадали тысячи людей, и далеко не все удостаивались газетной заметки. Например, бездомные бродяги или одинокие пожилые люди, у которых не было ни друзей, ни родственников, могли исчезнуть, и никто бы этого не заметил. В большом городе, как хорошо знал Ребус, мертвец мог сидеть в кресле у камина до тех пор, пока запах не начинал беспокоить соседей.

Просмотрев газетные сообщения за апрель, Ребус не обнаружил ни одного подозрительного случая исчезновений, зато его внимание привлекли сообщения о шести погибших, в том числе о двух женщинах. Одну из них зарезали после вечеринки. В статье, которую Ребус внимательно прочел, говорилось, что при проведении расследования полиции активно помогал некий молодой человек. Очевидно, решил Ребус, бойфренд. Дело казалось достаточно прозрачным; Ребус, во всяком случае, был уверен, что если начнет читать дальше, то обнаружит и репортаж из зала судебных заседаний.

Вторая женщина утонула. Ее тело обнаружили на северном берегу реки Уайткарт-Уотер (это название Ребус слышал впервые в жизни), протекавшей вдоль границы Россхол-парка. Пострадавшей было двадцать два года, звали ее Хейзл Гиббс. Муж бросил ее с двумя детишками на руках. По словам друзей, она была очень подавлена. За день до смерти Хейзл видели пьяной в баре, тогда как двое малышей сидели без присмотра.

Выйдя на улицу, Ребус достал мобильник и набрал номер Бобби Хогана, работавшего в Лейтском участке.

— Бобби, это Джон. Ты ведь хорошо знаешь Глазго, верно?

— Немного знаю, а что?

— Ты когда-нибудь слышал о реке Уайткарт-Уотер?

— Извини, никогда.

— А о Россхол-парке?

— Тоже в первый раз слышу.

— Может, у тебя остались в Глазго какие-то знакомые?

— Есть пара ребят, которым я могу позвонить.

— Будь другом, позвони им и спроси о том же, о чем я спрашивал тебя. — Ребус повторил названия реки и парка и дал отбой, но в библиотеку возвращаться не спешил. Закурив сигарету, он задумчиво посмотрел на новый паб, недавно открывшийся на углу. Ребус знал, что порция виски не в силах ему повредить, скорее наоборот… Потом он вспомнил, что на одиннадцать назначен к врачу. Это было очень некстати, и Ребус решил отложить посещение врача до следующего раза.

Хоган так и не перезвонил, и Ребус, бросив окурок, вернулся в библиотеку и стал просматривать выпуски «Геральда» за май восемьдесят второго. Когда его мобильник внезапно разразился громкой трелью, посетители и библиотекари воззрились на Ребуса полными ужаса глазами.

Вполголоса выругавшись, Ребус прижал телефон к уху и вскочил, чтобы снова выйти на улицу.

— Это я, Джон, — сказал Хоган.

— Ну, что там? — шепотом спросил Ребус, пробираясь к двери.

— Россхол-парк находится в районе Поллок, к юго-востоку от центра города. Река Уайткарт-Уотер протекает вдоль южной границы парка.

Ребус остановился как вкопанный, так и не дойдя до двери.

— Ты уверен? — переспросил он, от волнения совершенно позабыв, что в библиотеке полагается разговаривать только шепотом.

— Так мне сказали.

Развернувшись на каблуках, Ребус вернулся к своему столу. Вырезка из «Геральда» лежала под статьей из «Курьера»; он вытащил ее и впился в нее глазами, чтобы убедиться — память его не подвела.

— Спасибо, Бобби, — сказал он в телефон и дал отбой. Посетители в зале недовольно задвигали стульями и зашаркали ногами, но Ребус не обратил на них внимания. «Странная находка: глупая шутка или святотатство?» — гробик с куклой внутри был найден на кладбище при церкви. А сама церковь стояла на Поттерхилл-роуд. В Поллоке.

— Как я понимаю, объясниться ты не хочешь, — сказала Джилл Темплер.

— Напротив, я только этого и хочу, — сказал Ребус, прижимая ладонь к пылающему лбу. Он специально приехал в Гэйфилдский участок, чтобы попросить Джилл уделить ему несколько минут, и она пригласила его в уже знакомую, пропахшую потом комнатенку.

— Насколько я помню, как раз сейчас ты должен быть в кабинете врача…

— Я собирался пойти, но тут кое-что подвернулось. Ты не поверишь, Джилл, это что-то… потрясающее, иначе не скажешь!

Джилл покачала головой и ткнула кончиком карандаша в лежащую на столе бульварную газетенку.

— Ты, случайно, не знаешь, откуда у Стива Холли такие сведения?

Ребус развернул газету к себе и быстро пробежал глазами статью. У Стива Холли было мало времени, но он сумел состряпать материал, в котором упоминались и куклы с Трона Артура, и «местный эксперт из Музея истории Шотландии», и гробик из Фоллза, и «слухи о существовании других игрушечных гробов», и даже древние кельты.

— Что он имеет в виду под «другими» гробами? — спросила Джилл.

— Об этом-то я и собирался рассказать…

И Ребус выложил все. В пыльных, переплетенных в пересохший коленкор номерах «Данфермлин пресс» и «Инвернесс курьер» он обнаружил то, что ожидал и боялся найти. В июле 1977 года, всего за неделю до того, как на пляже в Нэрне объявился игрушечный гробик, в четырех милях дальше по побережью волны выбросили на песчаную отмель тело некоей Полы Джиринг. Гибель Джиринг полиция классифицировала как «несчастный случай». В октябре 1972 года, — за три недели до того, как в Данфермлине нашли игрушечный гроб, — пропала без вести Кэролайн Фармер, учащаяся четвертого класса местной классической гимназии. Незадолго до этого ее бросил приятель, с которым она долго встречалась, поэтому полиция сразу решила, что этот разрыв и побудил малолетку сбежать из дома. В интервью журналистам родные девочки говорили, что не успокоятся, пока не получат каких-либо известий о дочери. Ребус, однако, очень сомневался, что им удалось узнать что-либо о судьбе Кэролайн.

Джилл Темплер выслушала его рассказ молча. Когда он закончил, она ознакомилась с газетными вырезками и записями, которые Ребус сделал в библиотеке. Наконец Джилл посмотрела на него.

— Мне кажется, Джон, твоя версия… притянута за уши.

Ребус вскочил. Ему хотелось двигаться, но кабинет был слишком мал.

— Но, Джилл, согласись, что… В этом что-то есть!

— Убийца, который делает игрушечные гробы и оставляет неподалеку от места преступления? — Джилл с сомнением покачала головой. — Маловероятно. Я, во всяком случае, не могу себе этого представить. Сам посуди: у тебя есть два трупа, причем без каких-либо намеков на насильственную смерть — и два исчезновения. Что-то здесь не складывается.

— Три исчезновения, если считать Филиппу Бальфур.

— Гроб появился в Фоллзе меньше чем через неделю после того, как она пропала. Не вижу сходства, Джон.

— Ты считаешь, что я… фантазирую? Вижу то, чего нет?

— Не исключено.

— Но можно мне хотя бы поработать в этом на правлении?

— Джон, я…

— Мне нужно два человека, хватит даже одного. Дай нам несколько дней… Быть может, в конце концов нам удастся тебя убедить.

— Ты отлично знаешь, что людей не хватает.

— Не хватает для чего? Для проведения никому не нужных следственных экспериментов? Ты прекрасно знаешь, что мы просто тянем время в надежде, что Филиппа Бальфур найдется… Или найдется ее труп. Дай мне двух помощников, Джилл!

— Даю тебе одного человека и три дня. Потом… Если не будет результатов, уж не взыщи.

— Ясно. Кого ты мне дашь?

Джилл задумалась.

— А кого бы ты хотел?

— Дай мне Эллен Уайли.

Джилл удивленно посмотрела на него.

— Почему именно ее?

Ребус пожал плечами.

— Стать звездой экрана она теперь вряд ли сможет, но она хороший сыщик.

Джилл еще некоторое время разглядывала его в упор, потом кивнула.

— О'кей, — сказала она. — Действуй.

— Одна просьба: не могла бы ты сделать так, чтобы Стив Холли не висел у нас на плечах?

— Я постараюсь. — Джилл постучала ногтем по газете. — «Местный эксперт» — это, вероятно, Джин?

Ребус кивнул, и она вздохнула.

— Мне следовало сто раз подумать, прежде чем вас свести. — Джилл с силой потерла лоб, неосознанно копируя Фермера Уотсона. Он делал то же самое каждый раз, когда у него начинались, по его собственному выражению, «ребусные головные боли».

— Что именно мы ищем? — спросила Эллен Уайли. Она только что приехала в Сент-Леонард, куда ее вызвали из Торфихена телефонным звонком. Судя по выражению ее лица, она была не в восторге от перспективы работать в паре с Ребусом.

— Первое, что нам надлежит сделать, — объяснил Ребус, — это подстраховаться. То есть нужно проверить, не нашлись ли пропавшие.

— Поговорить с родными? — предложила Эллен, делая пометку в блокноте.

— Верно. Поговорить с родными. Что касается трупов, то тут, я полагаю, нам придется ознакомиться с результатами посмертного вскрытия и убедиться, что эксперты ничего не пропустили.

— Акты вскрытия за семьдесят седьмой и восемьдесят второй годы? Да их давным-давно списали в архив!

— Надеюсь, что нет. В любом случае патологоанатомы отличаются хорошей памятью — возможно, они что-то и вспомнят.

Эллен сделала еще одну пометку.

— И все-таки, что такое мы ищем? — снова спросила она. — Ты намерен доказать, что между этими женщинами и игрушечными гробами есть какая-то связь?

— Даже не знаю… — Но Ребус понимал, что она имеет в виду. Одно дело быть уверенным в чем-то, и совсем другое — доказать это. Особенно в суде.

— Мне нужно прояснить это для себя, иначе я не успокоюсь, — проговорил он после долгого молчания.

— И вся кутерьма началась с гробов, которые мальчишки нашли на Троне Артура больше ста пятидесяти лет назад?

Ребус кивнул, но его неподдельный энтузиазм не оказал никакого воздействия на критический настрой ума Эллен.

— Послушай, — сказал Ребус, — если меня действительно немного заносит, ты можешь сказать мне об этом прямо. Но только не сейчас. Для начала нам с тобой придется произвести кое-какие раскопки, о'кей?

Эллен Уайли пожала плечами и преувеличенно долго записывала что-то в блокноте. Наконец она подняла голову.

— Ты сам попросил, чтобы меня к тебе прикрепили, или это была ее идея?

— Я попросил.

— И старший суперинтендант Темплер согласилась?

Ребус снова кивнул.

— А что, тебя что-нибудь не устраивает?

— Даже не знаю… — Эллен Уайли задумалась. — Пожалуй, все в порядке.

— Вот и отлично, — сказал Ребус. — Тогда — за работу.

Ребусу понадобилось почти два часа, чтобы перепечатать все, что собралось у него к настоящему моменту. Им с Эллен нужна была «библия», отталкиваясь от которой они могли бы двигаться дальше. Он аккуратно записал номера газет, в которых печатались заинтересовавшие его статьи, заказал в библиотеке ксерокопии. Эллен Уайли тем временем обзванивала полицейские участки в Перте, Глазго, Данфермлине и Нэрне и просила коллег «оказать ей любезность». Ей нужны были материалы по соответствующим делам плюс имена производивших вскрытие патологоанатомов. Время от времени она начинала виновато хихикать, и тогда Ребус точно знал, что говорит ей абонент на другом конце линии. «Не слишком ли вы многого хотите, дорогая?…» Продолжая тыкать пальцами в клавиатуру, Ребус одним ухом прислушивался к тому, как работает Эллен. Она прекрасно чувствовала, когда надо прикинуться застенчивой и робкой, а когда — суровой и требовательной, и хотя от бесконечного повторения одного и того же Эллен успела здорово устать, голос ни разу не выдал ее истинных чувств.

— Большое спасибо, — сказала она в …дцатый раз, бросая трубку. Черкнув что-то в лежащем перед ней блокноте, Эллен посмотрела на часы и записала время. Аккуратности ей было не занимать.

— Обещания, опять одни обещания… — сказала она, протяжно вздохнув.

— Все лучше, чем ничего, — отозвался Ребус.

— Особенно если они выполняются. — Эллен снова взялась за телефон и начала набирать очередной номер.

Ребуса тем временем весьма заинтересовали промежутки времени между случаями, когда были найдены крошечные гробики. Семьдесят второй, семьдесят седьмой, восемьдесят второй, девяносто пятый… Пять, пять и тринадцать лет. И снова пять, если интуиция его не обманывала. В пятилетней периодичности просматривалась некая зловещая система, но все портил этот тринадцатилетний перерыв между восемьдесят вторым и девяносто пятым. Впрочем, объяснить его было достаточно просто. Например, предполагаемый преступник мог в это время сидеть в тюрьме. Кроме того, никто и ничто не обязывало его ограничивать сферу своей деятельности исключительно территорией Шотландии. Стоило бы, наверное, организовать более расширенный поиск, поинтересоваться, не встречались ли с подобным феноменом в других регионах. Если же он тринадцать лет отсидел за решеткой, имело смысл проверить судебные досье. Срок не малый. Вероятнее всего, он совершил убийство.

Был и еще один вариант. Преступник никуда не уезжал и не попадал в тюрьму, а продолжал творить свои черные дела у них под самым носом. Гробики же с куклами внутри не были найдены потому, что преступник по какой-то причине не удосужился их сделать или же их просто не обнаружили. Такая маленькая деревянная коробочка… Ее могла изгрызть собака; ребенок мог взять ее домой; наконец, кто-то мог просто сжечь этакую пакость. В последних двух случаях еще была надежда что-либо узнать, обратившись к общественности, но эта идея вряд ли была бы встречена Джилл Темплер с воодушевлением. Требовалось ее утешить.

— Снова ничего?… — спросил он, увидев, как Эллен Уайли кладет трубку на рычаг.

— Никто не отвечает, — ответила она. — Вероятно, до них уже дошел слух о спятившей детективше из полиции Эдинбурга…

Ребус смял испорченный лист бумаги и метнул его в направлении мусорной корзины.

— Да, что-то мы круто взялись, — сказал он. — Давай сделаем перерыв.

Эллен отправилась в лавочку за пирожками с джемом. Ребус решил, что просто немного пройдется, хотя и знал, что рядом с участком гулять особенно негде: с одной стороны к нему подступали муниципальные жилые кварталы, с другой стороны пролегала оживленная Холируд-роуд. В конце концов Ребус решил углубиться в лабиринт узких переулков между бульваром и Николсон-стрит. В магазинчике, торгующем всякой всячиной, он купил банку «Айрн-брю» и время от времени делал из нее несколько глотков. Говорили, что этот напиток неплохо снимает похмельный синдром, но Ребус пил его и на трезвую голову — особенно в тех случаях, когда им овладевало неодолимое желание посидеть где-нибудь в уютном, прокуренном баре со стаканчиком виски или кружечкой светлого, заглядывая одним глазом в телевизор, по которому транслируют скачки. Одним из таких мест был расположенный неподалеку «Саут-сайдер», но Ребус только грустно посмотрел на него издали и от греха подальше перешел на другую сторону улицы. Теперь он оказался в квартале, где на тротуарах играли дети в основном азиатского происхождения. Занятия в школах закончились, и детвора выплеснулась на улицы со всем своим нерастраченным запасом воображения и энергии. Наблюдая за ними, Ребус спросил себя, не упустил ли он из вида еще один аспект, а именно свое собственное воображение, которое было вполне способно сыграть с ним злую шутку. Что, если он видит закономерности и связи там, где нет ничего, кроме самых обычных совпадений?…

Остановившись на углу, Ребус достал мобильник и визитку с телефоном. Когда на его вызов ответили, он назвал себя и попросил соединить его с Джин Берчилл.

— Джин? — сказал он, когда она сняла трубку. — Это Ребус. Знаешь, с твоими гробиками мы, кажется, попали в десяточку. Что?… — Он немного послушал. — Нет, сейчас я не могу тебе рассказать. У меня важная встреча. Вот если бы ты была свободна сегодня вечером… — Он еще немного послушал. — А как насчет пропустить стаканчик на сон грядущий? — Ребус просиял. — В десять часов? Отлично. В Портобелло или в городе?… Да, раз у тебя тоже переговоры, имеет смысл встретиться в городе. А потом я отвезу тебя домой. Значит, в десять в музее? О'кей, до вечера.

Он убрал телефон и огляделся. Он стоял на Хилл-сквер — об этом извещал указатель на ближайшем столбе. Теперь Ребус точно знал, куда принесли его ноги: он был на задворках городского Хирургического общества. Неприметная дверь в стене рядом вела в Музей истории хирургии, основанный сэром Джулиусом Торном.

Ребус взглянул на часы, потом — на табличку с расписанием работы музея. До закрытия на обед оставалось всего десять минут. «Какого черта?…» — подумал Ребус и, толкнув дверь, вошел внутрь.

За дверью оказалась обычная лестничная клетка, как в многоквартирных домах. Поднявшись на один этаж, Ребус очутился на узкой лестничной площадке, куда выходили две двери. Они выглядели как двери частных квартир, поэтому Ребус поднялся еще выше. Музей разместился именно там, но стоило ему перешагнуть порог, как сработал звонок, извещавший сотрудников музея о появлении посетителя, и навстречу Ребусу вышла средних лет женщина в белом халате.

— Вы когда-нибудь бывали у нас, сэр?… — спросила она, и когда Ребус покачал головой, сказала: — Современная медицина этажом выше; экспозиция по истории зубоврачебной техники — налево.

Ребус поблагодарил, и женщина снова скрылась, оставив его одного. Ребус пошел налево. В музее никого не было — во всяком случае, он не увидел ни одного человека. В зале, посвященном истории зубоврачебной техники, он пробыл всего минуту, но этого хватило, чтобы убедиться — за прошедшие два столетия методы лечения кариеса не слишком изменились.

Основная экспозиция музея занимала два этажа и отличалась продуманностью и разнообразием. Ребус немного постоял перед макетом старинной аптеки, потом перешел к восковой фигуре знаменитого врача Джозефа Листера, склонившегося над списком собственных изобретений, важнейшими из которых были распыляемый раствор карболки и стерильный кетгут[13]. Чуть дальше в стеклянном демонстрационном ящике лежал кошелек, сделанный из кожи Бёрка. Почему-то он напомнил Ребусу переплетенную в кожу маленькую Библию, которую в детстве подарил ему на день рождения дядюшка. Рядом была выставлена посмертная маска Бёрка с глубоким следом от петли на шее, а чуть дальше — посмертная маска его подручного Джона Брогана, который помогал перевозить трупы. Лицо Бёрка было на редкость спокойно — волосы тщательно причесаны, черты расслаблены. Броган, напротив, выглядел так, словно пережил адские муки: нижняя губа отвисла, обнажая десны, а кожа набрякла и распухла.

Следующим в экспозиции был портрет анатома-исследователя Нокса, который покупал у преступников еще не остывшие тела жертв.

— Бедняга Нокс!.. — раздался за его спиной чей-то голос, и Ребус обернулся. Перед ним стоял пожилой мужчина при полном параде: «бабочка», лаковые ботинки, широкий шелковый пояс. Ребусу понадобилось около секунды, чтобы его идентифицировать. Это был профессор Девлин — эксцентричный сосед Филиппы Бальфур.

Профессор подошел ближе к витрине. Взгляд его скользнул по экспонатам.

— В свое время бурно дискутировался вопрос, много ли ему было известно, — проговорил Дональд Девлин.

— Вы имеете в виду-знал ли он, что Бёрк и Хейр — убийцы?

Девлин кивнул:

— Лично я придерживаюсь мнения, что да, конечно знал. Просто не мог не знать. В те времена анатомам приходилось работать исключительно с холодными трупами. И не просто с холодными, а с очень холодными. Немудрено, ведь их свозили в Эдинбург со всей Британии, в том числе и по Юнион-каналу. Для пущей сохранности гробокопатели погружали мертвецов в емкости с виски. Говорят, дело было очень выгодным.

— А виски? Его потом выпивали? — поинтересовался Ребус.

Профессор Девлин усмехнулся.

— Скорее всего, да. За это говорят законы экономики, — сказал он. — Вот ирония судьбы: Бёрк и Хейр приехали в Шотландию как экономические мигранты. На строительство Юнион-канала. — Он ненадолго замолчал, засунув палец под пояс, а Ребус припомнил — что-то подобное рассказывала ему и Джин.

— Но бедняга Нокс!.. Он обладал выдающимися способностями. Суду так и не удалось доказать, что он знал об убийствах, но против Нокса выступила Церковь, вот в чем штука. Ведь по всем христианским канонам тело человека — это храм. Большинство священников решительно осуждали любые анатомические исследования — для них вскрытие было кощунством. Они организовали настоящую травлю Нокса.

— Что с ним стало?

— С Ноксом? Согласно имеющимся сведениям, он скончался от апоплексического удара. Хейру, который дал показания против сообщника, пришлось покинуть Шотландию, но даже после этого он не мог чувствовать себя в безопасности. Однажды ему плеснули в лицо щелочью… Хейр ослеп и был вынужден До конца своих дней просить подаяния на улицах Лондона. Кажется, где-то в тех краях есть паб «Слепой попрошайка», но я не уверен, что он назван именно в честь нашего героя.

— Шестнадцать убийств… — задумчиво проговорил Ребус. — Шестнадцать убийств в одном районе, который даже меньше, чем наш Уэстпорт…

— Теперь такое трудно себе представить, не так ли?

— Теперь есть судебно-медицинская экспертиза, посмертные вскрытия и прочее.

Дональд Девлин вытащил палец из-за пояса и помахал им перед носом Ребуса.

— Вот именно!.. — воскликнул он. — Но никакой судебной медицины просто не существовало бы, если бы не гробокопатели и не господа вроде Бёрка и Хейра.

— И вы специально пришли сюда, чтобы поклониться их памяти?

— Возможно, — сказал Девлин и посмотрел на часы. — В семь часов наверху состоится торжественный ужин, но я решил приехать пораньше, чтобы немного побродить по музею.

Ребус припомнил карточку-приглашение на каминной полке в доме профессора. «Смокинг и все регалии…»

— Прошу прощения, профессор… — Перед ними снова появилась уже знакомая Ребусу смотрительница. — В это время я обычно закрываю.

— Все в порядке, Мэгги, закрывайте, — откликнулся профессор и обратился к Ребусу: — Не хотите ли осмотреть остальные залы?

Ребус подумал об Эллен Уайли. Скорее всего, она уже сидит за своим столом и работает.

— Честно говоря, профессор, мне пора возвращаться…

— Бросьте, инспектор! — воскликнул Дональд Девлин. — Нельзя же побывать в музее Хирургического общества и не осмотреть наш Зал Ужасов.

Смотрительница провела их через пару дверей, которые она уже успела запереть, после чего они спустились в цоколь здания. В коридорах, увешанных портретами медицинских светил, царила торжественная тишина, и Девлин показал Ребусу двери научной библиотеки. В конце концов коридоры вывели их в вымощенный мрамором круглый холл. Здесь профессор остановился.

— Там состоится прием, — сообщил он и поднял палец, показывая куда-то наверх. — Профессора, доктора наук и прочие заслуженные люди, разодетые в пух и прах, будут пить виски и жевать резиновых цыплят в каком-то фантастическом соусе.

Ребус поднял голову и увидал над собой прозрачный стеклянный купол. Высоко поднятый первый этаж был огражден по всему кругу резными мраморными перилами, за которыми маячила какая-то дверь.

— И чему посвящен сегодняшний прием? — спросил он.

— Вот уж поистине это одному Богу известно! — вздохнул Девлин. — Каждый раз, когда мне присылают приглашение, я отправляю чек на энную сумму и ни о чем не спрашиваю.

— Билл Гейтс и Керт тоже приедут?

— Скорее всего — да. Сэнди Гейтс, знаете ли, большой любитель плотно покушать.

Ребус бросил взгляд на широкие входные двери. Обычно он видел их только снаружи, когда ехал или шел мимо по Николсон-стрит. Теперь он смотрел на них, так сказать, с изнанки, но и отсюда они выглядели достаточно внушительно. Насколько Ребус помнил, он никогда не видел их открытыми; так он и сказал своему добровольному экскурсоводу.

— Сегодня вечером они откроются, — пообещал профессор. — Гости войдут через них и поднимутся по этой лестнице. Идите за мной, инспектор…

Они преодолели еще несколько коридоров и поднялись по какой-то лесенке.

— Надеюсь, здесь не заперто, — пробормотал Девлин, когда они приблизились еще к одним широким двойным дверям. — Участники приемов любят пройтись после еды. Большинство из них отправляются сюда. — С этими словами он нажал на ручку двери.

Профессор оказался прав. Дверь отворилась, и они вошли в просторный выставочный зал.

— Это наш Зал Ужасов, — сказал Девлин, обводя помещение рукой.

— Я слышал о нем, — кивнул Ребус. — Но бывать не приходилось.

— Широкой публике вход сюда закрыт, — объяснил Девлин. — Я, правда, не могу сказать почему. Хирургический колледж мог бы неплохо зарабатывать, если бы пускал сюда туристов.

Официально зал именовался Кунсткамерой и, на взгляд Ребуса, на Зал Ужасов все-таки не тянул. Основными его экспонатами были старинные хирургические инструменты, кроме того, здесь были человеческие кости, разрозненные члены и внутренние органы, плавающие в мутных растворах.

По изящной винтовой лестнице они поднялись на узкую галерею, которая была сплошь заставлена банками с подобными экспонатами.

— Жаль мне того беднягу, которому приходится добавлять формалин в эти сосуды, — проговорил профессор, слегка запыхавшись после подъема.

Ребус наклонился к стоявшему поблизости высокому стеклянному цилиндру. Из-за стекла на него смотрело лицо младенца, но какой-то неправильной формы. Потом он понял, что голова младенца венчает сразу два крохотных тельца. Это были сиамские близнецы, сросшиеся таким образом, что половинки их лиц слились в одно. Ребус, навидавшийся всякого за время службы в полиции, застыл в мрачном изумлении. Но впереди его ждали не меньшие диковины: целый ряд эмбрионов-уродцев. А еще картины (главным образом — девятнадцатого века), на которых были изображены солдаты, с развороченными ядром или взрывом телами.

— А вот мой любимец, — сказал Девлин, показывая на портрет чуть заметно улыбавшегося молодого человека. Это было единственное, на чем здесь мог бы отдохнуть глаз.

Ребус прочел подпись под картиной: «Доктор Кеннетт Ловелл. Февраль 1829 года».

— Ловелл был одним из анатомов, которым поручили произвести посмертное вскрытие Уильяма Бёрка, — пояснил профессор. — Весьма вероятно, что он же был врачом, который констатировал смерть Бёрка после повешения. Месяц спустя Ловелл начал позировать для этого портрета.

— Доктор Ловелл производит впечатление человека весьма довольного своей жизнью и карьерой, — заметил Ребус.

Глаза профессора засверкали.

— Почему бы нет, позвольте вас спросить? Ведь он действительно многого достиг. Кроме всего прочего, он был прекрасным мастером-краснодеревщиком, как Уильям Броуди, о котором вы, вероятно, слышали.

— Джентльмен при свете дня и грабитель под покровом ночи, — вспомнил Ребус.

— Существует предположение, что именно он послужил прообразом стивенсоновских Джекилла и Хайда. Во всяком случае, когда Стивенсон был маленьким, в его спальне стоял гардероб работы Броуди.

Ребус продолжал внимательно изучать портрет Ловелла, его глубокие черные глаза, подбородок с ямочкой, густые темные локоны. Он был уверен, что художник польстил оригиналу, убрав кое-какие морщины и излишки плоти. Однако в любом случае Ловелл был весьма и весьма привлекательным мужчиной.

— Интересная связь вырисовывается с дочкой Бальфуров, — сказал, отдышавшись, профессор, и Ребус, невольно вздрогнув от удивления, повернулся к нему, но Девлин смотрел только на портрет.

— Что вы имеете в виду? — спросил Ребус.

— Ящички со склона Артурова Трона, — ответил тот. — Любопытно, что пресса снова о них вспомнила в связи с этим исчезновением… — Девлин посмотрел на Ребуса. — По одной из теорий, это символическое захоронение жертв Бёрка и Хейра…

— Да.

— А новый ящичек, похоже, олицетворяет символическое захоронение юной Филиппы.

Ребус снова перевел взгляд на портрет.

— Так вы говорите — мистер Ловелл работал с деревом?

— Вы видели стол в моей столовой? — вопросом на вопрос ответил Девлин. — Его сделал он, Ловелл.

— Поэтому вы его купили?

— Для меня этот стол — свидетель становления современной хирургии как науки, а история хирургии — это история Эдинбурга. — Девлин засопел, потом вздохнул. — Честно говоря, я очень скучаю по своей работе, инспектор.

— Я бы по вашей, наверное, не скучал.

Отвернувшись от портрета, они не спеша двинулись к выходу.

— В каком-то смысле я чувствовал себя избранным. Извлекать наружу то, что сокрыто в этой животной оболочке… Дух захватывает! — Словно в подтверждение своих слов, Дональд Девлин ударил себя кулаком в грудь.

Ребус от комментариев воздержался. Для него тело всегда было просто телом, и не более чем телом. К моменту смерти то неуловимое и чудесное, что заставляло его жить, исчезало — оставался просто труп. Он чуть не сказал это вслух, но сдержался, понимая, что не ему состязаться в красноречии со старым патологоанатомом.

В мраморном вестибюле Девлин снова повернулся к нему.

— Послушайте, инспектор, мне в голову пришла одна мысль… Что, если вам принять участие в сегодняшней вечеринке? Время еще есть, съездить домой и переодеться вы вполне успеете.

— Боюсь, эта идея мне не очень улыбается, — покачал головой Ребус. — Как вы сами сказали, заслуженные и маститые патологоанатомы соберутся здесь, чтобы говорить о работе, и только о работе.

Кроме того, мог бы добавить Ребус, у него не было смокинга, не говоря уже о регалиях.

— И все же я уверен, что скучать вам не придется, — не отступал Девлин. — Возможно, — учитывая предмет, о котором мы с вами только что беседовали, — вы даже сумеете извлечь пользу из наших цеховых разговоров.

— Это как? — удивился Ребус.

— На прием приглашен священник Римско-католической церкви. Он собирается прочесть доклад о дихотомии плотского и духовного в человеке.

— Вот, я уже ничего не понимаю! — шутливо пожаловался Ребус.

Профессор Девлин улыбнулся.

— Мне кажется, инспектор, вы просто притворяетесь. Впрочем, учитывая специфику вашей работы, умение притвориться невежественнее, чем вы есть на самом деле, не только простительно, но и желательно.

Ребус в ответ неопределенно пожал плечами, что можно было понимать и как «да», и как «нет».

— Этот священник, про которого вы упомянули, — сказал он, — случайно, не отец Конор Лири?

Глаза Девлина удивленно расширились.

— Вы знакомы? Тем более вы должны присоединиться к нашему скромному празднику.

Ребус задумался.

— Может быть, я и загляну на полчасика, чтобы промочить горло перед ужином, — сказал он наконец.

Когда Ребус вернулся в Сент-Леонард, Эллен Уайли была не на шутку сердита.

— Боюсь, — сказала она, — что у нас слишком разные понятия о перерыве.

— Я кое-кого встретил, — сказал Ребус вместо извинения.

Эллен ничего не добавила, но он знал, что она просто сдерживается. Ее лицо оставалось напряженным и хмурым, а в том, как она схватилась за телефонную трубку, читалась крайняя степень раздражения. Быть может, ей хотелось, чтобы Ребус извинился по-настоящему или похвалил ее успехи.

Некоторое время Ребус молчал. Когда Эллен в очередной раз едва не сбросила аппарат на пол, он сказал:

— Ты нервничаешь из-за той пресс-конференции?

— Что-о?! — Она швырнула трубку.

— Послушай, Эллен, я вовсе не хотел…

— Не смей обращаться со мной как с девчонкой, черт бы тебя побрал!

Ребус умиротворяющим жестом поднял обе руки.

— О'кей, о'кей, теперь буду обращаться только как с сержантом Уайли.

Она наградила его свирепым взглядом исподлобья, но уже в следующую секунду выражение ее лица смягчилось. Невероятным усилием воли Эллен выдавила из себя улыбку, потом устало потерла ладонями лицо.

— Ты тоже… извини.

— И ты извини, что я так задержался. Наверное, мне нужно было позвонить… — Ребус снова пожал плечами. — Зато теперь ты знаешь мой главный секрет.

— Какой?

— Чтобы заставить Джона Ребуса извиниться, необходимо разнести вдребезги по крайней мере один казенный телефонный аппарат.

Он все-таки заставил ее рассмеяться. Правда, смех ее был не слишком веселый, и в нем по-прежнему звучали истерические нотки, но он явно принес пользу обоим, избавив от ненужного напряжения.

Через несколько минут Ребус и Уайли снова погрузились в работу.

Увы, несмотря на все их усилия, результаты были мизерными. Ребус, впрочем, посоветовал Эллен не расстраиваться — он и так знал, что начало будет нелегким.

Уже просовывая руки в рукава куртки, она спросила, не хочет ли он зайти в бар пропустить по стаканчику.

— У меня назначена еще одна встреча, — ответил Ребус. — Давай в другой раз, лады?

— Конечно, — согласилась Эллен, но, судя по ее тону, она не очень на это надеялась.

Перед тем, как отправиться в Хирургическое общество, Ребус все-таки опрокинул стакан виски с капелькой содовой, чтобы немного смягчить вкус. Он пил один, в пабе, который Эллен Уайли наверняка не знала; столкнуться с ней после того, как он отверг ее предложение, ему не улыбалось. После пары стаканчиков он мог бы начать убеждать ее, что она ошибается, что одна проваленная пресс-конференция погоды не делает и уж тем более не подводит черту под ее карьерой. Джилл Темплер, бесспорно, обошлась с ней не лучшим образом, однако Джилл была достаточно умна, чтобы не дать этому случаю превратиться в повод для длительной междоусобной грызни. Эллен Уайли была хорошим полицейским и способным детективом, и Ребус был уверен, что скоро она получит еще один шанс. Если бы Джилл продолжала шпынять Эллен, то этим только настроила бы против себя большинство подчиненных.

— Повторить? — спросил бармен.

Ребус посмотрел на часы.

— Ну ладно, — согласился он. — Только быстренько.

Этот паб нравился ему все больше и больше. Маленький, уютный, уединенный, он не имел даже вывески и располагался на углу одной из спрятанных в глубине квартала улочек, так что набрести на него посторонний человек мог только случайно. В дальнем углу зала расположилась парочка завсегдатаев. Они сидели, неестественно выпрямившись и сверля взглядами противоположную стену. Изредка они обменивались короткими, отрывистыми фразами. Над стойкой был укреплен работающий телевизор. Звук был выключен, но бармен все равно поглядывал на экран. Крутили какой-то американский триллер с бесконечными метаниями внутри серых бетонных стен. На экране то и дело возникал крупный план женщины, пытавшейся показать, как она встревожена. Не вполне доверяя способности своих лицевых мышц выразить нужное чувство, она старательно заламывала руки.

Ребус расплатился и, получив новый стакан виски, вылил в него все, что оставалось от первой порции, а капли вытряхнул. Один из завсегдатаев в углу громко засопел, потом закашлялся. Его приятель что-то сказал; он кивнул в ответ и снова застыл неподвижно.

— Гм-м, о чем там речь? — спросил Ребус.

— В каком смысле? — удивился бармен.

— Этот фильм… — Ребус кивнул на экран телевизора. — В чем там дело?

— А, все как всегда, — отмахнулся бармен с таким видом, словно для него все дни были похожи один на другой в мельчайших деталях, включая программу телевидения.

— А как ваши дела, сэр? Как прошел день? — неожиданно спросил бармен. Слова прозвучали неуклюже — болтать с посетителями он явно не привык.

Ребус задумался над ответом. Существовала весьма высокая вероятность, что в городе действует маньяк, причем действует уже давно — с начала семидесятых; пропавшая девушка почти наверняка мертва, а в секретном зале Хирургического общества хранятся сиамские близнецы с одной головой на двоих.

— Дела так себе, — сказал он наконец, и бармен согласно кивнул, словно ожидал именно такого ответа.

Вскоре после этого Ребус покинул бар и через пару минут неспешной ходьбы оказался на Николсон-стрит перед парадной дверью Хирургического общества, которая, как и предсказывал профессор Девлин, была распахнута настежь. В нее широким потоком вливались приехавшие на банкет гости. Никакого официального приглашения у Ребуса, естественно, не было, однако ссылки на профессора Девлина и служебного удостоверения оказалось достаточно — его пропустили. В просторном мраморном вестибюле толпились люди в смокингах с бокалами в руках, но Ребус не стал задерживаться и поспешил наверх. В банкетном зале был накрыт для торжественного ужина длинный стол; вокруг суетились официанты, занятые последними приготовлениями. Прямо у входа стоял сервировочный столик, на котором теснились бутылки, бокалы и стаканы.

— Что вам угодно, сэр?

Ребус подумал о виски. Но он знал, что после трех-четырех стаканов уже не захочет останавливаться, а если все же остановится, то к десяти часам, когда он собирался встретиться с Джин, его будет мучить зверская головная боль.

— Апельсиновый сок, пожалуйста, — сказал он.

— Пресвятая Дева Мария! Что я слышу?! Теперь я, пожалуй, могу умереть спокойно!

Ребус повернулся на голос и улыбнулся.

— Это еще почему, святой отец? — спросил он.

— Потому что теперь я видел все, что стоит увидеть на нашей славной Земле! Налейте этому человеку виски, да не жадничайте, — обратился Конор Лири к бармену, который начал было наливать апельсиновый сок в бокал и теперь остановился, вопросительно глядя на Ребуса.

— Сок, пожалуйста, — повторил Ребус.

— Ага, от тебя пахнет виски! — воскликнул Конор Лири. — Теперь я знаю, что ты не отступник — просто по какой-то причине тебе нужно остаться трезвым… — Он задумчиво наморщил лоб. — Это, случайно, не имеет никакого отношения к прекрасному полу?

— Напрасно вы пошли в священники, святой отец.

Лири расхохотался.

— Хочешь сказать, что из меня вышел бы неплохой детектив? Что ж, возможно, ты прав. — Он посмотрел на бармена. — Тебе требуются особые указания, сын мой?

Указаний не требовалось. Бармен щедрой рукой наполнил стакан. Одобрительно кивнув, Лири взял стакан и поднес к губам.

— Ну, slainte![14]

— Slainte!..

Ребус отпил сок.

Конор Лири выглядел, на его взгляд, весьма неплохо. Когда Ребус в последний раз разговаривал с ним, священник был так сильно болен, что лекарства в его холодильнике занимали едва ли не больше места, чем упаковки «Гиннесса».

— Давненько мы не виделись, — заметил Лири.

— Дела, святой отец… Вы же знаете, как бывает.

— Я знаю только одно: вам, молодым и крепким мужчинам, вечно не хватает времени, чтобы навестить немощных и старых. Только и думаете что об утехах плоти.

— Честно говоря, моей плоти давненько не перепадали утехи, достойные упоминания.

— А ее у тебя много. — И Лири хлопнул Ребуса по животу.

— Возможно, все дело действительно в этом, — признался Ребус. — Что касается вас, то…

— А-а, ты думал, я исчахну и умру? О нет, сын мой, я избрал для себя иной жребий. Хорошая еда, хорошая выпивка, и плевать на последствия.

Ребус поглядел на Лири. Из выреза его серого джемпера выглядывал белый воротничок священника; синие брюки были тщательно отутюжены, ботинки начищены. Он, правда, немного похудел, но его щеки и живот по-прежнему колыхались при каждом движении; седые волосы походили на серебряную скань, провалившиеся глаза поблескивали из-под прямой «римской» челки. Стакан с виски он держал привычной рукой, как рабочий держит бутылку.

— Боюсь, мы оба одеты неподобающим образом, — заметил Лири, разглядывая мужчин в смокингах и «бабочках».

— Вы по крайней мере в обмундировании, — пошутил Ребус.

— Чисто условно, сын мой, — сказал Лири. — Я больше не служу. — Он неожиданно подмигнул. — Это случается — любой священник может, так сказать, уйти в запас… Иной раз я по старой памяти надеваю свой воротничок, но тогда мне повсюду начинают мерещиться папские эмиссары с кинжалами, готовые срезать его у меня с шеи.

Ребус улыбнулся.

— Вы вроде как пенсионер Иностранного легиона?

— Точно. Или как закончивший карьеру борец сумо с отрезанной косичкой.

Ребус и Лири еще смеялись, когда к ним приблизился Дональд Девлин.

— Я рад, что вы изыскали возможность принять участие в нашем сегодняшнем сборище, — сказал он Ребусу и повернулся, чтобы обменяться рукопожатием с Лири. — И, сдается мне, святой отец, что именно вы стали той наживкой, на которую клюнул инспектор, — добавил Девлин, вкратце рассказав, как получилось, что он пригласил Ребуса. — Кстати, — добавил он, снова поворачиваясь к последнему, — предложение остается в силе: вы можете остаться на банкет и послушать выступление святого отца.

Ребус покачал головой, а Лири сказал:

— Насколько мне известно, такой закоренелый язычник, как Джон, меньше всего нуждается в моих наставлениях.

— Это, пожалуй, верно, — согласился Ребус. — Кроме того, мне кажется, я уже все их слышал.

Говоря это, он посмотрел Лири в глаза; священник ответил таким же прямым взглядом. В эти краткие мгновения оба вспомнили долгие посиделки на кухне у Лири, разговоры и споры далеко за полночь, становившиеся тем жарче, чем чаще они заглядывали в холодильник или в стенной бар. Они беседовали обо всем — о Кальвине и преступности, о вере и безверии. Часто бывало так, что Ребус из чистого упрямства выступал в роли «адвоката дьявола», даже когда бывал полностью согласен с Лири, что доставляло старому священнику массу удовольствия. Да, когда-то они разговаривали регулярно и подолгу… пока Ребус не начал уклоняться от встреч под разными надуманными предлогами. Почему?… Даже сейчас Ребус не смог бы дать на этот вопрос вразумительного и однозначного ответа. Возможно, дело было в том, что Лири стал все чаще сводить разговор к очевидному, а тратить время на очевидное Ребусу было жалко. Играя в эту игру, священник не сомневался, что сумеет обратить «язычника». «У тебя так много вопросов, — говорил он, бывало, Ребусу. — Почему ты не хочешь, чтобы кто-то тебе на них ответил?» — «Потому, — отвечал Ребус, — что я, наверное, предпочитаю вопросы ответам». В этих случаях священник в отчаянии воздевал руки, а затем совершал очередной поход к холодильнику.

Девлин тем временем принялся расспрашивать Лири о теме его лекции, и Ребус заметил, что профессор успел «заложить за галстук». Его лицо было заметно розовее, чем в их последнюю встречу несколько часов назад; кроме того, он стоял засунув руки в карманы брюк и слегка покачивался, а его довольная улыбка казалась несколько отстраненной. Ребус, наоборот, стремительно трезвел. Бармен как раз наливал ему еще порцию апельсинового сока, когда появились Гейтс и Керт. Оба патологоанатома были одеты практически одинаково и поэтому больше обычного напоминали комическую пару «Толстый и Тонкий».

— Черт меня возьми! — еще издали крикнул Гейтс. — Вся шайка-лейка в сборе!.. — И он громко щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание бармена. — Одно виски мне и стакан содовой для этой неженки.

Керт фыркнул.

— Я вижу, сегодня я не в одиночестве. — И он кивнул на бокал с соком в руках Ребуса.

— Господи, что же это! — в комическом отчаянии воззвал к небесам Гейтс. — Джон, ради всего святого, скажи, что у тебя там водка!.. И, кстати, как ты здесь оказался?

Доктор Гейтс вспотел и был красен, как свекла. Воротник белой сорочки явно пережимал ему шею. Керт, по обыкновению, был совершенно спокоен. За последнее время он набрал пару-тройку фунтов, сохранив при этом стройность, однако лицо его имело нездоровый серый оттенок. «Просто я редко бываю на солнце» — так Керт отвечал, когда его спрашивали, не болен ли он. Офицеры в Сент-Леонарде за глаза прозвали его Дракулой.

— Мне нужно было повидаться с вами обоими, — проговорил Ребус.

— Нет! — быстро сказал Гейтс. — Вот наш ответ.

— Но вы даже не знаете, что я собирался…

— Очень даже знаем. Об этом можно догадаться по твоей интонации. Ты собираешься просить об одолжении. О маленьком одолжении. Ты скажешь, что оно не потребует от нас никаких усилий, и окажешься не прав.

— Мне хотелось только знать ваше мнение относительно одного старого вскрытия.

— В последнее время у нас работы выше крыши. Мы буквально сбились с ног, — извиняющимся тоном сказал Керт.

— А кто проводил вскрытие? — строго спросил Гейтс.

— Понятия не имею — я еще не получил протоколы. В свое время трупы были найдены в Глазго и Нэрне. Кстати, если бы вы послали запрос, это могло бы ускорить дело…

— Видали? — вопросил Гейтс, оглядывая остальных. — Протяни Ребусу палец — так он норовит всю руку оттяпать.

— У нас обоих есть обязанности перед Университетом, Джон, — сказал Керт. — С каждым годом студентов и курсовых работ становится все больше, а квалифицированных преподавателей все меньше.

— Я это прекрасно понимаю, — начал Ребус, — но… Гейтс приподнял свой пояс и показал скрывавшийся под ним пейджер.

— Видишь? Даже сегодня нас каждую минуту могут вызвать, чтобы разобраться с очередным трупом.

— Похоже, тебе не уговорить их, сын мой! — рассмеялся Лири.

Ребус строго посмотрел на Гейтса.

— Я говорю серьезно, — сказал он.

— Мы тоже. Сегодня у нас первый выходной за… Словом, за очень долгое время, и тут появляешься ты и просишь нас об одном из своих знаменитых одолжений…

Ребус понял, что настаивать бесполезно. Сегодня Гейтс явно был не в настроении. Возможно, у него выдался тяжелый день, но разве у него одного?

Профессор Девлин слегка откашлялся.

— Я хотел бы сказать, э-э-э… Ну, в общем…

Лири хлопнул Ребуса по спине.

— Тебе везет, Джон. Доброволец, который готов сам принести себя на алтарь…

— Конечно, я давно на пенсии, — проговорил Дональд Девлин, — но мне кажется, что за эти годы теория и практика не очень изменились.

Ребус повернулся к нему.

— Вообще-то одно из вскрытий, о котором идет речь, было проведено в восемьдесят втором году…

— В восемьдесят втором Дональд еще вовсю орудовал скальпелем. Кромсал, так сказать, налево и направо, — сказал Гейтс, и Девлин слегка поклонился в знак того, что его коллега не ошибся.

Ребус колебался, не зная, как поступить. Ему нужен был не просто патологоанатом, а действующий патологоанатом, который пользовался бы авторитетом у полицейского начальства. Такой, как Гейтс или тот же Керт. В том, что его нынешние руководители помнят, кто такой Дональд Девлин, он очень сомневался.

— Ходатайство защиты удовлетворено, — сказал Керт, решив этот вопрос за него.

Шивон Кларк сидела в своей гостиной и смотрела телевизор. Незадолго до этого она попыталась приготовить себе полноценный ужин, но сдалась, не успев даже нарезать перец. Убрав разложенные на столе продукты, она достала из морозильной камеры пакет с готовыми тефтелями, которые можно было просто разогреть в микроволновке. Теперь пустая пластмассовая тарелка стояла на полу, а сама Шивон полулежала на диване, подобрав под себя ноги и положив голову на подлокотник. Ноутбук стоял на журнальном столике рядом, но мобильник она от него отключила. Почему-то ей казалось, что Сфинкс в ближайшее время не позвонит.

Под столиком валялись десятки исписанных листков бумаги. Несколько часов Шивон провела в интернете, но так и не сумела выяснить, кто такие эти Блек, Тотт, Фин, Хайтон и иже с ними. Почему вместе с семью сестрами они одерживают победу? Кто такой Оксфорд — граф, город или паб, который так любил Ребус? Если город, то, может быть, остальные — действительно гребцы из команды Оксфордского университета… и женаты на семи сестрах. Вот только на каких сестрах? Может, имеется в виду легенда или сказка? Сама Шивон помнила только гномов из «Белоснежки» да семерых козлят… Пробовала она и составлять из разделенных на слоги имен слова, но получалась у нее главным образом какая-то чушь. А тут еще королева со своим бюстом, который, видите ли, мешает ей хорошо проводить время… Почему, спрашивается, большой бюст ей мешает? Впрочем, кто сказал, что он большой?… Это Грант априори решил, что раз бюст — значит, обязательно большой, но для Шивон это была отнюдь не непреложная истина. Быть может, королеве мешал весело проводить время именно маленький размер груди?… При мысли об этом Шивон сделала движение к компьютеру, но потом вяло махнула рукой. Как искать в интернете царственную особу, которая не предавалась разврату из-за слишком маленьких сисек? И как она вообще попала в королевы, если не сумела отрастить царственного бюста?… Может, перечитать еще раз руководство по карточным играм, подумала Шивон, снова возвращаясь мыслями к семи братьям… то есть — тьфу! — к семи сестрам. В какой-то момент ей показалось, что семь сестер могут иметь отношение к карточным играм, но в кратком справочнике, который она взяла в Центральной библиотеке, ничего подходящего не нашлось.

Шивон как раз раздумывала, что бы еще предпринять, когда зазвонил ее домашний телефон. Не вставая с дивана, она сняла трубку.

— Алло?

— Привет, это Грант…

Свободной рукой Шивон дотянулась до пульта и убавила громкость телевизора.

— Привет. Что случилось?

— Ничего не случилось. Просто мне кажется, я решил эту твою головоломку. По крайней мере первую половину.

Шивон спустила ноги на пол и рывком села.

— Выкладывай, — сказала она.

— Я предпочел бы показать…

В трубке послышался какой-то подозрительный шум, и Шивон встала.

— Ты по мобильному звонишь?

— Да.

— Где ты?

— У твоего дома.

Шивон шагнула к окну и, отодвинув занавеску, выглянула наружу. Как и следовало ожидать, его «альфа» торчала прямо посреди улицы.

Шивон улыбнулась.

— Паркуйся и поднимайся. Мой звонок — второй сверху.

Шивон была уверена, что парковка займет у него достаточно времени, но не успела она отнести в мойку грязную посуду, как ее домофон зазвонил. Убедившись, что это именно Грант, она нажала кнопку, отпирая замок подъезда.

Когда Грант Худ преодолел последние ступеньки лестницы, он увидел на площадке Шивон, которая стояла у открытой двери, поджидая его.

— Извини, что так поздно, — сказал Грант, — но мне не терпелось поделиться с тобой своим открытием.

— Хочешь кофе? — спросила Шивон, пропуская его в квартиру и запирая дверь.

— Спасибо, с удовольствием. Два сахара, если тебя не затруднит…

Кофе они взяли с собой в гостиную.

— Неплохая квартирка, — сказал Грант, оглядываясь по сторонам.

— Ничего… — согласилась Шивон. — Мне нравится.

Грант опустился рядом с ней на диван и поставил кружку с кофе на журнальный столик. Потом он сунул руку в карман пиджака и достал оттуда атлас «Улицы Лондона».

— Вот! — с гордостью сказал Грант.

— При чем здесь Лондон? — удивилась Шивон.

— Сейчас узнаешь. Твоя головоломка не давала мне покоя, но зацепиться было совершенно не за что. Сначала я просматривал все сайты, посвященные спорту, но ни на одном я не нашел и четырех фамилий из нашего списка. Тогда я взялся за «семерых сестер» и… Смотри! — Он перевернул атлас обложкой вверх, и Шивон увидела схему лондонской подземки.

— «Семь сестер» — это станция подземки! — выпалил Грант.

— Дай-ка взглянуть!.. — Шивон потянулась к путеводителю. — Действительно… А… а остальные?

— Смотри внимательнее! — Он наклонился к ней и провел пальцем по голубой линии. — Ну-ка, прочти названия станций!

— «Семь сестер»; «Финсбери-парк»; «Хайбери и Ислингтон»; «Кингс-кросс»; «Уоррен-стрит»; «Оксфорд-серкус»… — добросовестно прочла Шивон. — Нет, не понимаю. Хотя постой!.. Оксфорд-серкус?… Это что же получается…

— Это получается семь сестер, Фин, Кинг, Уоррен и Оксфорд. «Хайбери и Ислингтон» превратились в Хайтона. Сфинкс использовал названия всех станций, кроме конечных, а все вместе получается линия «Виктория»! — Он так и подпрыгнул на диване, словно не мог усидеть на месте.

— Верно!.. — Шивон улыбнулась. — Смотри не описайся от радости! — Она снова посмотрела на схему. — Остальные станции — это «Блекхорс-роуд», «Тоттенхэм-Хейл», «Грин-парк» и «Пимлико»… Блек, Тотт, Грин и Пим. То-то мне эти ребята казались такими странными. Особенно Тотт — то ли готт, то ли готтентот… Отличная работа, Грант! — сказала она совершенно искренне. В ответ Грант наклонился и попытался обнять ее за плечи, но Шивон ловко увернулась. Тогда он вскочил и заметался перед ней.

— Когда я впервые это заметил, то готов был до потолка прыгать! — сообщил Грант. — Линия Виктория!.. Довольно остроумно и, я бы сказал, со вкусом. У этого Сфинкса башка варит!

— А вторая половина? — охладила его пыл Шивон, которая успела взять себя в руки. — Насчет королевы, которой мешает ее бюст? Может, ответ тоже следует искать в Лондоне?

Грант снова уселся на диван, подперев руками подбородок.

— Над этим еще нужно подумать, — признался он.

Шивон немного подвинулась, так как ей показалось, что Грант сидит чересчур близко. Взяв со стола свой блокнот, она прочла:

— «Эта королева неплохо проводит время, хотя бюст ей мешает». Что мог иметь в виду Сфинкс?

Грант Худ пожал плечами.

— Королева… королева… — пробормотал он. — Букингемский дворец, Королевский парк… Может быть и в Лондоне, не знаю.

— На линии Виктория? — предположила Шивон.

— Стоп! — сказал Грант и хлопнул себя ладонями по коленям. — Это может быть название. Например, название ресторана, паба…

— Театра, — подсказала Шивон.

— Вокзала, — подхватил Грант. — Кстати, вокзал Виктория тоже находится на линии Виктория, но Сфинкс почему-то его не включил. Быть может, потому, что тогда загадка была бы слишком легкой?

— Просто он избегал тавтологии. Станция «Виктория» и линия «Виктория»… Только я хоть убей не понимаю, как можно неплохо проводить время на вокзале!

— А в театре разве можно? — подмигнул Грант.

— И в театре, и на вокзале есть буфет, — решительно сказала Шивон.

— Тот, который на вокзале «Виктория», это не буфет, а тошниловка, — сказал Грант. — Наверное, худший буфет на Британских островах.

— Знаешь по собственному опыту?

— Рядом с вокзалом есть автобусная станция. В подростковом возрасте я как-то пересаживался там с автобуса на автобус… И мне не понравилось.

— Не понравился автобус?

— Я же сказал — буфет… — Он немного помолчал. — Значит, ты считаешь, что это слово является названием или частью названия какого-то паба или ресторана?

— Какое слово? «Королева» или «Виктория»?

— Одно, или другое, или оба вместе… — Грант встал и, склонившись над компьютером, вошел в интернет. — Ладно, допустим… А при чем тут ее бюст?

— Возможно, там поблизости стоит бюст… Это такая скульптура, — на всякий случай пояснила Шивон и провела ребром ладони по собственной груди. — Бюст королевы Виктории… А поскольку она сама — бюст, то это мешает ей приятно проводить время в ресторане.

— Ты забыла: она его «приятно проводит», а бюст ей мешает, — поправил Грант.

В таком духе они продолжали довольно долго, пока от усталости у Шивон не защипало в глазах. Поднявшись с дивана, она отправилась на кухню, чтобы сварить еще кофе.

— Два сахара!.. — сказал Грант, когда она была уже в дверях.

— Я помню. — Шивон обернулась и посмотрела на него. Грант сидел склонившись над компьютером и что-то набирал на клавиатуре, покачивая ногой. Шивон помнила, как он попытался ее обнять, и жалела, что не предупредила, не дала понять, что… Впрочем, свой шанс она упустила.

Минут через десять Шивон вернулась в комнату и, протягивая Гранту кофе, спросила, удалось ли ему что-нибудь найти.

— Я прочесываю сайты для туристов, но пока ничего подходящего, — ответил он, взяв кружку и кивнув в знак благодарности.

Шивон посмотрела на экран.

— А почему ты ищешь в Лондоне? — вдруг спросила она.

— Почему бы нет? — отозвался Грант.

— Мне кажется, что логичнее было бы начать с Эдинбурга. Сфинкс неглуп и прекрасно понимает, что лондонская подземка одна, а вот пабов, название которых включает имя королевы, — несколько сотен. Подземку знают многие, а вот пабы «Виктория», бары «Виктория», рестораны «Виктория»…

— Если Сфинкс живет в Лондоне, то о нем он и будет задавать вопросы.

— Мы этого не знаем, верно?

— Нет, но…

— Кроме того, Филиппа Бальфур наверняка была не единственной участницей игры. Я уверен, что где-то в Сети есть или был сайт, на который мог зайти кто угодно… И не обязательно из Шотландии.

Шивон кивнула.

— Неужели Филиппа была достаточно умна, чтобы отгадать эту загадку?

— Естественно, была, раз добралась до более высоких уровней.

— Но, возможно, мы играем в новую игру и Сфинкс задает нам совсем другие загадки.

— Если мы когда-нибудь его встретим, я обязательно об этом спрошу, — пообещал Грант.

Следующие полчаса ушли у Гранта на то, чтобы просмотреть список лондонских ресторанов, пабов и баров.

— Ты не поверишь, сколько в этом долбаном Лондоне улиц и переулков, названных в честь Ее Величества, — сказал он, распрямляя спину и потягиваясь. — И на половине из них есть забегаловки, которые имеют наглость именовать себя «Виктория-кросс», «Виктория-стейкс», «Виктория-что-нибудь».

Грант выглядел усталым.

— А ведь мы только начали, — сказала Шивон и, запустив пальцы обеих рук в волосы, отвела их со лба назад. — Что-то тут не так.

— Что не так?

— Чтобы отгадать первую половину загадки, потребовалась смекалка. А тут — простое просматривание путеводителей. Не думает же этот Сфинкс, что мы специально поедем в Лондон и станем обходить все пивнушки, пока не наткнемся на бюст королевы?

— Не на таковских напал… — Грант невесело усмехнулся.

Взгляд Шивон упал на энциклопедию карточных игр, которая валялась в углу дивана. Она листала ее часа два, ища, как оказалось, совсем не то и совсем не там. И ведь едва успела в библиотеку. Примчалась за пять минут до закрытия. Бросила машину на Виктория-стрит и теперь все время боялась, как бы ей не влепили штраф за…

— Виктория-стрит!.. — проговорила она вслух.

— Могу предложить на выбор не меньше нескольких дюжин, — отозвался Грант.

— И некоторые из них совсем рядом… — сказала Шивон.

Грант оторвался от компьютера.

— Да, — подтвердил он.

— Нужно узнать — сколько их и где они находятся.

Грант спустился к своей машине и принес служебный атлас Восточной и Центральной Шотландии, раскрыл его на указателе и быстро заскользил по списку пальцем.

— Виктория-гарденз, больница Виктории в Керколди… Виктория-стрит и Виктория-террас в Эдинбурге. — Он посмотрел на Шивон. — Подходит?

— По-моему, — задумчиво проговорила она, — на Виктория-стрит есть пара ресторанов.

— А статуи?

— Снаружи нет.

Грант посмотрел на часы.

— А внутрь, пожалуй, уже не пускают.

Шивон кивнула.

— Займемся этим прямо с утра, — заявила она. — За завтрак плачу я.

Ребус и Джин сидели в баре «Палм-корт». Она заказала себе разбавленную тоником водку; Ребус смаковал десятилетний «Макаллан». Вместе с виски официант принес небольшой стеклянный графинчик с водой, но Ребус к нему так и не прикоснулся. В отеле «Балморал» он не был уже много лет; насколько Ребус помнил, в последний раз он приходил сюда, когда отель еще назывался «Норт-Бритиш». За прошедшие годы внутреннее убранство тоже изменилось, но не слишком. Джин, впрочем, не очень интересовалась тем, что ее окружало. То, что рассказал ей Ребус, по-настоящему ее потрясло.

— Значит, ты считаешь, что все эти женщины были… убиты? — спросила она прерывающимся голосом. Казалось, от ее лица отлила кровь.

В зале было полутемно, в углу наигрывал пианист. Порой в его импровизациях Ребус улавливал обрывки знакомых мелодий. Джин же вовсе не обращала внимания на музыку.

— Это возможно, — сказал он.

— И ты делаешь такой вывод, основываясь на куклах?

Их взгляды встретились, и Ребус снова кивнул.

— Быть может, это просто совпадение и я делаю из мухи слона, — признал он, — но все равно эти случаи необходимо расследовать.

— И с чего ты думаешь начать?

— Со старых дел, конечно. Думаю, их перешлют нам в самое ближайшее время… Что случилось?! — встревоженно спросил он, заметив в ее глазах слезы.

Джин шмыгнула носом и полезла в сумочку за платком.

— Я просто подумала… Ведь все это время вырезки были у меня!.. Если бы я передала их полиции раньше, может быть, тогда…

— Джин! — Ребус взял ее за руку. — У тебя не было ничего, кроме нескольких историй об игрушечных гробах.

— Наверное, ты прав. — Джин вздохнула.

— Но теперь другое дело, — добавил Ребус. — Теперь ты можешь помочь!

Джин так и не нашла носовой платок, и Ребус, взяв бумажную салфетку, осторожно промокнул ей глаза.

— Как? — спросила она.

— Эта история началась в семьдесят втором году, — сказал Ребус. — Мне нужно знать, не интересовался ли кто-то гробиками с Артурова Трона еще тогда… Скажи, ты могла бы выяснить это для меня?

— Конечно.

Он снова взял ее пальцы в свои и слегка пожал.

— Спасибо.

В ответ Джин натянуто улыбнулась. Взяв свой стакан, она допила водку и снова поставила его на стол, звякнув остатками льда.

— Еще?… — спросил Ребус.

Джин покачала головой и огляделась.

— У меня такое ощущение, — сказала она, — что это место не совсем в твоем вкусе.

— Почему ты так решила?

— Мне кажется, ты чувствуешь себя гораздо свободнее в маленьких, прокуренных барах, где собираются разочарованные жизнью мужчины.

Она улыбалась, и Ребус медленно кивнул.

— Быстро ты поняла, — сказал он.

Джин снова обвела взглядом зал, и ее улыбка погасла.

— Я была здесь всего неделю назад, — сказала она. — А кажется — очень, очень давно.

— Повод был приятный? — осторожно осведомился Ребус.

— Более чем… Мы обмывали новое назначение Джилл. Как ты думаешь, она справится?

— Джилл есть Джилл. Она способна выдержать и не такое. — Он немного помолчал. — Кстати, о выдержке и терпении… Этот репортер все еще тебе досаждает?

Джин через силу улыбнулась.

— Он… довольно настойчив, — сказала она. — Ему хочется узнать, о каких «других» гробиках я упоминала, когда мы были у Биверли Доддс. Я знаю, что сама виновата… — Джин вздохнула, но тотчас постаралась взять себя в руки. — Боюсь, что мне пора домой. Хорошо бы поймать такси…

— Я же сказал, что сам тебя отвезу. — Ребус знаком подозвал официантку и попросил счет.

«Сааб» он оставил на мосту Норт-бридж. Дул пронизывающий холодный ветер, но Джин все равно остановилась, чтобы полюбоваться великолепным видом, открывавшимся на памятник Скотту, Эдинбургский замок и Рэмси-гарденз.

— Какой красивый город! — промолвила она.

Ребус очень хотел бы согласиться с ней, но не мог.

Для него Эдинбург давно стал состоянием ума, вместилищем преступных замыслов, замешенных на примитивнейших инстинктах. Ему нравились размеры города, его компактность, нравились его бары, однако внешний облик Эдинбурга, который так восхищал туристов, давно перестал производить на него впечатление.

Джин плотнее запахнула куртку.

— Здесь у каждого уголка своя история, — добавила она. Она повернулась к нему, и Ребус кивнул в знак согласия, вспоминая истории людей, сиганувших вниз головой с Норт-бридж, возможно, потому, что им не посчастливилось увидеть Эдинбург таким, каким видела его Джин.

— Я могу любоваться этим видом сколько угодно, — проговорила Джин, поворачиваясь к машине, и Ребус снова кивнул головой, чувствуя себя при этом законченным лицемером. Для него открывавшаяся отсюда панорама была вовсе не видом, а местом преступления, которое еще только должно совершиться.

Когда они отъехали от тротуара, Джин спросила, нельзя ли послушать какую-нибудь музыку. Ребус включил магнитолу, и салон наполнился оглушительными звуками «В поисках пространства» группы «Хоквинд».

— Извини, — сказал Ребус и нажал кнопку выброса кассеты. Джин тем временем отыскала в перчаточнице несколько кассет с записями Джимми Хендрикса, «Крим» и «Роллингов».

— Боюсь, ничего подходящего ты не найдешь, — извинился Ребус.

Вместо ответа она помахала в воздухе кассетой Хендрикса.

— У тебя, случайно, нет «Электрик ледиленд»?

Ребус только посмотрел на нее и улыбнулся.

Путь до Портобелло они проделали под песни Хендрикса.

— Почему ты решил стать полицейским? — спросила она его в промежутке между двумя композициями.

— Разве это такой странный выбор?

— Это не ответ.

— Верно. — Ребус кивнул и еще раз улыбнулся. Джин поняла намек и стала слушать музыку.

Район Портобелло Ребус рассматривал как одно из мест, где можно было бы съехать с Арден-стрит.

Рядом побережье, вдоль главной улицы выстроились небольшие уютные лавочки и магазинчики. Когда-то Портобелло был популярным курортом, куда стекалось мелкопоместное дворянство, чтобы вдыхать живительный воздух и плескаться в холодных морских волнах. Сейчас от прежней роскоши почти ничего не осталось, однако район понемногу возрождался. Те, кому не по карману были приличные квартиры в центре Эдинбурга, покупали жилье в Порти, где еще сохранились большие дома в георгианском стиле, и по сходным ценам.

Джин жила в небольшом особнячке на узкой улице неподалеку от набережной.

— Он принадлежит тебе целиком? — спросил Ребус, разглядывая дом сквозь лобовое стекло.

— Я купила его довольно давно, тогда Порти еще не был в такой моде… — Джин пожала плечами. — Ну что, может, на этот раз зайдешь на чашечку кофе?

Их глаза встретились; Джин смотрела испытующе, Ребус — вопросительно, но уже в следующую секунду оба улыбнулись.

— С удовольствием, — кивнул Ребус. Он как раз собирался выключить зажигание, когда зазвонил его мобильник.

— Я подумал, вам необходимо узнать об этом, инспектор, — сказал Дональд Девлин. Его голос чуть заметно дрожал — как и его могучие телеса.

Ребус кивнул. Они стояли у парадных дверей в мраморном вестибюле Хирургического общества. Наверху еще толпились гости, но все говорили вполголоса. На улице — прямо напротив входа — стояли серая «перевозка» из морга и полицейская машина с включенной мигалкой, которая каждые две секунды бросала голубой отсвет на фасад здания.

— Что с ним случилось? — спросил Ребус.

— Похоже на сердечный приступ… Гости решили немного размяться после ужина; некоторые вышли на галерею и встали у перил. — Девлин показал пальцем наверх. — Внезапно он побледнел и перегнулся через перила. Те, кто стоял рядом, решили, что его просто тошнит, но он вдруг обмяк, и вес увлек его вниз.

Ребус посмотрел на мраморный пол. На нем алело смазанное кровавое пятно, которое еще не успели смыть. У стен группами по два — по три человека стояли гости; некоторые вышли на улицу и остановились на лужайке, дымя сигаретами, и негромко обсуждали пережитое потрясение.

Когда Ребус снова повернулся к Девлину, ему показалось, что старый профессор пристально рассматривает его, словно какое-то заспиртованное чудище из Кунсткамеры.

— Вам не плохо? — спросил Девлин и, когда Ребус отрицательно покачал головой, добавил: — Вы были очень дружны, как я понял?…

Ребус не ответил. К ним подошел Сэнди Гейтс, на ходу вытирая потное лицо чем-то похожим на салфетку с обеденного стола.

— Ужасно, ужасно… — проговорил он. — Да и вскрытия, скорее всего, тоже не избежать.

Мимо пронесли на носилках тело, упакованное в пластиковый мешок и накрытое простыней. Ребус подавил в себе желание остановить санитаров и расстегнуть «молнию»: будет лучше, если он запомнит Конора Лири живым, веселым человеком, с которым они столько раз вместе выпивали.

— Он произнес замечательную речь! — сказал Девлин. — Это была своего рода всемирная история человеческого тела, начиная с теории о вместилище божественного духа и заканчивая Джеком-потрошителем в качестве гаруспика.

— В качестве чего? — не понял Ребус.

— Гаруспиками назывались древнеримские предсказатели, определявшие волю богов по внутренностям животных.

Гейтс рыгнул.

— Я не понял и половины из того, что он говорил, — сказал он.

— Половины не понял, половину проспал, — с улыбкой заметил Девлин. — Лири ни разу не запнулся, хотя у него не было даже конспекта, — добавил он с восхищением. Потом его взгляд снова остановился на галерее первого этажа. — Грехопадение человека — вот что он выбрал отправной точкой своей лекции… — Девлин полез в карман за носовым платком.

— Возьмите, — буркнул Гейтс, протягивая ему свою салфетку.

Девлин громко высморкался.

— Да, начал с грехопадения, — сказал он. — А закончил падением. Выходит, Стивенсон был прав.

— В чем?

— Он назвал Эдинбург «городом-утесом». И похоже, головокружение здесь не редкость.

Ребусу показалось — он знает, что имеет в виду Девлин. Город-утес… город, каждый из жителей которого понемногу опускается все ниже и ниже — медленно, незаметно, но неуклонно.

— Еда тоже была ужасная, — сказал Гейтс таким тоном, словно ему хотелось, чтобы Конор Лири погиб после хорошего ужина. Ребус, впрочем, знал, что сам Лири был бы с ним согласен.

Потом он вышел на улицу и, заметив среди курильщиков доктора Керта, присоединился к нему.

— Я пытался тебе дозвониться, — сказал Керт, — но ты уже ехал сюда.

— Мне позвонил профессор Девлин.

— Да, он говорил. По всей видимости, он почувствовал, что тебя и Лири связывают особые узы…

Ребус только кивнул.

— Он ведь был очень болен, знаешь ли… — Голос Керта звучал, как всегда, невыразительно и сухо, словно он диктовал стенографистке. — Сегодня, после того как ты уехал, он много говорил о тебе…

Ребусу сдавило горло, и он откашлялся.

— И что же Лири про меня говорил?

— Что иногда ты представлялся ему испытанием, ниспосланным свыше. — Керт стряхнул пепел с сигареты, и его лицо на мгновение озарилось вспышкой синеватого света от полицейской мигалки. — Он говорил это со смехом.

— Он был моим другом, — сказал Ребус. «А я его бросил…» — добавил он мысленно. За свою жизнь он оттолкнул немало дружеских рук, оставил немало друзей, предпочтя им уединение и кресло у окна в темной гостиной. Порой Ребус убеждал себя в том, что поступает так ради их же блага. Люди, которых он допускал в свой мир, зачастую страдали, иногда даже погибали, но дело было не в этом. Взять хотя бы Джин… Интересно знать, чем все это закончится? Готов ли он разделить себя с кем-то посторонним? Готов ли посвятить ее в свои тайны, позволить заглянуть в свой внутренний мрак?… Ребус не был в этом уверен. Те, давнишние разговоры с Конором Лири походили на исповедь; именно перед священником он раскрывался полнее, чем перед кем бы то ни было — перед женой, дочерью, любовницами… Но Лири больше не было: он умер и, вне всякого сомнения, отправился прямо в рай. Впрочем, Ребус ни секунды не сомневался, что и в раю Лири сумеет перевернуть все вверх дном и ввязаться в ожесточенный спор с ангелами, вот только «Гиннесса» на небесах никто ему не поднесет.

Керт тронул его за плечо.

— Все в порядке, Джон?

Ребус крепко зажмурился и покачал головой. Его ответа Керт не расслышал, поэтому Ребусу пришлось повторить:

— Я не верю в рай…

И это было, наверное, самым страшным. Земная жизнь оказывалась единственным, что есть у человека: ни тебе спасения, ни возможности начать все сначала…

— Ничего, ничего… — пробормотал Керт почти ласково, хотя он не привык утешать, да и рука, лежавшая на плече Ребуса, гораздо лучше умела владеть скальпелем, чем успокаивать. — Это скоро пройдет.

— Пройдет?… — повторил Ребус. — Если так, то в мире нет ни капли справедливости.

— Ты знаешь об этом больше, чем я.

— Да, знаю. — Ребус набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Холодный ночной ветер пробрался под рубашку к покрытому испариной телу, и он вздрогнул. — Впрочем, у меня все будет о'кей, — Добавил он негромко.

— Ну разумеется… — Керт докурил сигарету, бросил окурок на газон и раздавил каблуком. — Как сказал о тебе Конор — вопреки слухам, ты все-таки на стороне ангелов… — Он убрал руку с плеча Ребуса. — Нравится тебе это или нет.

В этот момент к ним торопливо подошел Девлин.

— Как вам кажется, может, вызвать несколько такси?

Керт посмотрел на него.

— А что говорит по этому поводу Сэнди?

Девлин снял очки и некоторое время протирал платком стекла.

— Сэнди сказал, что я «чертовски прагматичен». — И он снова надел очки.

— У меня здесь машина, — вставил Ребус.

— А вы в состоянии вести, инспектор? — спросил Девлин.

— Не папашу же я потерял, в самом деле!.. — взорвался Ребус, но тотчас взял себя в руки и извинился.

— Сегодняшний день был чертовски трудным для всех нас, — отмахнулся от извинений Девлин и снова принялся полировать платком стекла очков, словно ему никак не удавалось рассмотреть окружающее как следует.