Военная контрразведка и армия. Записки ветерана органов военной контрразведки

Глава пятая: Берлинская стена

В мае 1959 года руководство военной контрразведки предложило мне работу на периферии. Предложение совпало с давно созревшим у меня желанием, и я его охотно принял, спросив: «Куда надо ехать: на восток или на запад?». «Только на запад», — последовал ответ.

Хотя и нелегко было покидать Москву — за 16 лет я уже к ней привык, оброс семьей и домом, — все же победило понимание необходимости такого шага в интересах дела и моего профессионального роста. Если центральный аппарат приобщил меня к участию в выработке стратегии обеспечения безопасности, дал навыки управления, научил широкому взгляду на положение дел на местах и процессу анализа, то от работы на периферии я ожидал дальнейшего постижения тонкостей контрразведывательной тактики, более тесного соединения теории и практики, большей самостоятельности, наконец, возможности как бы снизу критически посмотреть на деятельность центра.

Новое назначение я получил в Группу советских войск в Германии (ГСВГ). Сразу же оговорюсь, что мне пришлось работать в Группе войск дважды: с 1959 по 1964 год — в должности начальника Особого отдела 18-й гвардейской армии и повторно, с 1972 по 1979 год, — заместителем начальника Управления особых отделов Группы войск. Конечно, каждый из этих двух периодов имел свои особенности, но я все же хочу рассказать о них вместе.

Годы между первым и вторым периодами пребывания в ГСВГ я служил в Закавказском военном округе, но об этом разговор пойдет впереди.

Первый раз в Германскую Демократическую Республику я прибыл спустя 14 лет после окончания Великой Отечественной войны. К этому времени у советских людей чувство враждебности к Германии, порожденное вероломным нападением и злодеяниями немцев в войне, притупилось, верх взяло великодушие победителей. Аналогичные настроения испытывал и я, впервые ступив на немецкую землю в июле 1959 года…

Здесь позволю себе возвратиться на несколько лет назад. После завершения Великой Отечественной войны, в мае — июне 1945 года, советские воинские части и соединения, находившиеся в Европе, были объединены в четыре группы войск. Северная группа войск (СГВ) размещалась в Польше, Южная (ЮГВ) — на территориях Румынии и Болгарии, Центральная (ЦГВ) — в Австрии и Венгрии, а на восточных немецких землях дислоцировалась Группа советских оккупационных войск в Германии.

Временное пребывание советских войск на территории указанных государств определялось военно-политическими интересами СССР, необходимостью обороны социалистических стран и выполнением оккупационных функций. Отношения сторон регулировались соответствующими соглашениями и договорами.

Ударным кулаком всей европейской группировки, безусловно, являлась Группа советских оккупационных войск в Германии. В 1949 году, в связи с образованием ГДР, из ее названия убрали слово «оккупационных» и она стала именоваться короче — Группа советских войск в Германии (ГСВГ).

Советские войска в Германии представляли собой мощную военную группировку на одном из решающих оперативно-стратегических направлений. Они являлись ключевым звеном в системе оборонительной организации Варшавского договора. В состав ГСВГ входили многие прославленные в годы Великой Отечественной войны соединения и части, полностью укомплектованные личным составом и оснащенные современной боевой техникой. Именно здесь, в центре Европы, Группа войск стояла лицом к лицу с отборными войсками стран НАТО.

Кроме отдельных соединений и частей в 1959 году в состав ГСВГ входило семь полнокровных армий. Из них четыре армии общевойсковые, две танковые и одна воздушная. Я прибыл служить в 18-ю гвардейскую общевойсковую армию на должность начальника Особого отдела.

Полевое управление 18-й армии размещалось в военном городке Форст-Цинна, находившемся на юге Потсдамского округа, примерно на полпути между районными центрами Луккенвальде и Ютер-бог. В военном городке, построенном вермахтом в середине 30-х годов, все говорило о немецкой предусмотрительности. Кроме удобно размещенных в лесном массиве административных зданий, казарм, теплых боксов для военной техники, стадиона и бассейна, подъездных железнодорожных путей в городке имелись уютный и благоустроенный клуб, магазины и офицерское казино. Совсем рядом находился Хай-дехофский военный полигон. Форст-Цинна — еще один штрих к тому, насколько заботливо нацисты относились к армии и скрупулезно готовились к войне.

Штабы соединений, входивших в состав 18-й армии, дислоцировались в городах Ютербог, Рослау, Грима и Кохштедт, составляя второй эшелон войск ГСВГ.

18-я гвардейская общевойсковая армия не имела родственных корней с 18-й армией, известной участием в сражениях Великой Отечественной войны на Малой земле, в Венгрии, Польше, Чехословакии и службой в ней Л.И. Брежнева. 18-ю гвардейскую армию сформировали сразу после войны на базе прославленной 3-й гвардейской танковой армии, прошедшей славный боевой путь от Курска до Берлина и Праги под командованием П.С. Рыбалко.

Во время второго приезда в ГДР изменилось мое служебное положение и соответственно место пребывания — им стал город Потсдам.

История Потсдама насчитывает более шести столетий. Развивался он как резиденция бранденбургских курфюрстов, а позднее — прусских королей и военщины. Дух прусского милитаризма оставил на городе свой уродливый след в виде многочисленных казарм. Потсдам расположен в котловине, окруженной невысокими холмами и цепью озер по берегу реки Хафель. В городе пышные особняки старого времени чередуются с новостройками. Несмотря на то что в апреле 1945 года английская авиация разрушила исторические кварталы города и имели место ожесточенные бои за овладение Потсдамом советскими войсками, военных ран на его облике почти не осталось, они старательно залечены временем и трудом. Красивым, особенно весной, делают город парки и сады, многочисленные аллеи.

Наиболее значительные достопримечательности Потсдама — парк Сан-Суси, известный своими дворцами, храмами, террасами, скульптурами, картинной галереей и оранжереями, а также дворец Це-цилиенхоф, построенный в стиле английской усадьбы в 1913–1916 годах по приказу Вильгельма II. Дворец являлся резиденцией тогдашнего кронпринца Вильгельма Гогенцоллерна и назван именем принцессы Цецилии. Увековечили Цецилиенхоф не столько дворец и окружающий его парк, сколько состоявшаяся здесь с 17 июля по 2 августа 1945 года Конференция глав правительств СССР, США и Великобритании и принятая на ней историческая Потсдамская декларация.

Военный городок Управления особых отделов КГБ по ГСВГ, размещавшийся здесь со времени образования Группы советских войск в Германии, включал в себя административное здание, казарму, полевой следственный изолятор, бытовые службы и жилые постройки, представляя собой выгороженный в черте города квартал на северо-восточной окраине Потсдама, отделенный от парка Цецилиенхоф только каменной стеной. Руководство и основные подразделения управления удобно размещались в здании красивой архитектуры, где в прошлом, как утверждали местные жители, находилось женское привилегированное учебное заведение, типа нашего Смольного института, для дочерей немецкой титулованной знати. Ходили слухи, что здание соединено подземным ходом с дворцом Цецилии, но ни подтверждения, ни опровержения эти слухи не нашли.

На уютной, зеленой территории военного городка среди старых особняков заметно выделялся особенностью строения двухэтажный дом, в прошлом принадлежавший графу Вильгельму фон Мирбаху, члену прусской палаты господ, мальтийскому рыцарю, послу Германии, убитому в 1918 году в Москве. Ни сам граф, ни его потомки, наверное, никогда бы не могли предположить, что в их фамильном особняке советские чекисты будут проводить служебные встречи, принимать гостей и отмечать праздники. Поистине зигзаги истории непредсказуемы!

После капитуляции фашистской Германии командование советскими войсками размещалось в Потсдаме, а затем передислоцировалось в Бюнсдорф, что примерно в пятидесяти километрах южнее Берлина. Такой территориальный отрыв контрразведывательной службы, оставшейся в Потсдаме, от штаба Группы войск, естественно, создавал определенные рабочие трудности. Периодически возникал вопрос о перемещении в Бюнсдорф и военных контрразведчиков, но необходимость значительных денежных затрат, отсутствие служебных и жилых помещений в Бюнсдорфе и другие проблемы не позволили реализовать этот проект.

Советским войскам в Германии особое внимание уделяли ЦК партии и руководство государства. ГСВГ всегда опекалась лично министрами обороны. Без их ведома сюда сунуться никто не смел. Некоторое послабление наступило с приходом в Министерство обороны Д. Ф. Устинова.

Группа советских войск в Германии всегда отличалась высокой боевой готовностью. Как-то бывший министр обороны СССР маршал Р.Я. Малиновский, выступая на партийной конференции ГСВГ, образно сравнил группу войск со стрелой туго натянутого лука. «Если возникновение угрозы войны заставит метнуть стрелу, то остановить ее сможет только пролив Ла-Манш, и то на время». Все послевоенные годы Группа войск играла значительную роль в стабилизации военной и политической обстановки в Европе. Даже в самых критических ситуациях ее сила отрезвляюще действовала на руководителей НАТО.

Временное пребывание советских войск на территории ГДР предусматривалось соглашением, подписанным в 1957 году. Соглашение определяло правовой статус советских воинов, членов их семей, рабочих и служащих Советской армии. В нем содержались положения о невмешательстве советских войск во внутренние дела ГДР, о согласовании с государственными органами республики численности наших войск, их дислокации, районов учений и других жизненно важных вопросов.

За военными органами ГСВГ, и это следует подчеркнуть, соглашением сохранялось право контроля проезда в Западный Берлин военнослужащих США, Великобритании и Франции, а также другие контрольные функции, вытекающие из Потсдамской декларации 1945 года.

Если говорить в целом с позиций контрразведывательной защиты, то Группа советских войск в Германии по своему военному потенциалу и стратегическому положению представляла приоритетную, постоянную цель для разведывательно-подрывных действий западных спецслужб.

Важнейшей составной частью военнополитической и оперативной обстановки в ГДР являлось наличие Западного Берлина. Это единственное в своем роде территориально-административное образование, созданное после войны волей государств — участников антигитлеровской коалиции, постепенно превратилось в форпост борьбы против стран социалистического лагеря, основной центр разведывательно-подрывной деятельности в Европе, стало одним из очагов напряженности на европейском континенте.

Соглашения между правительствами СССР, США и Англии, а позднее к ним присоединилась и Франция, предусматривали разделение Германии на четыре зоны и выделение Берлина в рамках советской зоны в особый район, оккупируемый четырьмя державами для совместного управления.

Если посмотреть на карту Берлина, то он административно был поделен на советский сектор управления, занимавший восточную половину города, и западную часть, включавшую в себя с севера на юг французский, английский и американский сектора.

Протяженность границы Западного Берлина с ГДР составляла 164 километра, в том числе 24 километра по водным рубежам. Из них 46 километров границы проходило непосредственно по столице ГДР Берлину и 118 километров по территории округа Потсдам. Западный Берлин находился от границы ГДР с ФРГ примерно в 200 километрах.

В 1945–1955 годах контроль на границе Западного Берлина с ГДР осуществляли советские войска. По Договору об отношениях между СССР и ГДР от 20 сентября 1955 года эти обязанности на всей границе с Западным Берлином перешли в ведение ГДР. Контроль за перемещением персонала и грузов американского, английского и французского гарнизонов между Западным Берлином и ФРГ остался функцией ГСВГ.

Западный Берлин имел свои конституцию, герб и флаг. Законодательная власть принадлежала городскому собранию депутатов (парламенту), избиравшемуся раз в четыре года. Исполнительную власть представлял сенат (правительство), состоявший из правящего бургомистра, его заместителя и не более 16 сенаторов (министров). Высшей властью в Западном Берлине обладали коменданты трех секторов города — американского, английского и французского. Они имели право отменить любое решение властей города.

В Западном Берлине функционировали представительства 49 государств в виде генеральных консульств, консульств, военных миссий, в том числе и генерального консульства Советского Союза.

Население города в 1972 году составляло 2 миллиона 72 тысячи человек. Следует отметить, что число жителей постоянно сокращалось в связи с переселением в ФРГ. Подавляющее большинство горожан были немцами. Среди них около 160 тысяч человек переселенцев из земель, отошедших после Второй мировой войны к СССР, ПНР и ЧССР. В городе проживало 165 тысяч иностранцев, главным образом турок, югославов и итальянцев.

По официальным данным, среди населения Западного Берлина имелось свыше 1,8 миллиона верующих и в их числе свыше 1 % евангелистов и 260 тысяч католиков. В городе также действовала Русская православная церковь и еврейская религиозная община.

Западный Берлин являлся крупным экономическим, научным и культурным центром. В городе действовало более 3,5 тысяч промышленных предприятий с общим числом занятых около 240 тысяч человек. К крупнейшим промышленным концернам относились «Сименс А.Г.», «АЭГ-Телефункен», «ОС РАМ», «Шеринг А.Г. Хеми» и «Даймлер-Бенц». Наибольшее развитие получили электротехника, металлообработка и строительство. В нарушение существовавших четырехсторонних соглашений многие предприятия Западного Берлина производили военную продукцию. Город поддерживал активные внешнеэкономические связи, его предприятия вывозили свои изделия и товары почти в 140 стран мира.

В Западном Берлине действовала развитая сеть транспорта. Городская железная дорога имела в черте города протяженность 140 километров, метро — 90 километров. Автомобильный парк насчитывал около 140 тысяч различных автомашин. Сообщение между Западным Берлином и ФРГ осуществлялось по трем автострадам, одному шоссе, четырем железнодорожным линиям и двум водным путям.

В городе принимали самолеты три аэродрома: «Темпельхоф» — в американском секторе, «Гатов» — в английском и «Тегель» — во французском. Воздушное сообщение между городом и Западной Германией велось по трем воздушным коридором.

В Западном Берлине действовало более 550 общеобразовательных школ, свыше 80 профессиональных училищ и шесть высших учебных заведений. В них обучалось более 240 тысяч человек. В городе работало восемь театров, 105 кинотеатров, несколько киностудий и ряд концертных залов, в частности «Дойчланд-халле» на 12 тысяч мест. В Западном Берлине издавалось девять крупных ежедневных и около 200 еженедельных газет и журналов разовым тиражом в 1,7 миллиона экземпляров. Западный Берлин относился к крупнейшим центрам туризма в Западной Европе. Ежегодно город посещало более 500 тысяч человек, в первую очередь граждане ФРГ.

На основании Соглашения четырех держав о контрольном механизме в Германии общая численность американского, английского и французского гарнизонов в Западном Берлине достигала 13 тысяч человек.

В каждом секторе войска были сведены в отдельную пехотную бригаду. Командование всех трех бригад имело Объединенный штаб, находившийся в английском секторе Западного Берлина на Олимпийском стадионе.

Учения в черте города воинские части и подразделения бригад проводили в лесу Груневальд, а для маневров и стрельб регулярно выезжали в ФРГ и Францию. Особенностью боевой подготовки этих войск являлась отработка вопросов ведения уличных боев в городе, обороны наиболее важных военных и промышленных объектов. Личный состав обучался методам «подавления беспорядков», «борьбы с партизанами и коммунистическим проникновением».

По сравнению с другими крупнейшими городами мира Западный Берлин располагал самым многочисленным полицейским аппаратом — один полицейский приходился в среднем на 88 жителей города. Важнейшим видом была полиция готовности. По своему вооружению и характеру боевой подготовки она практически не отличалась от регулярных воинских частей. Западноберлинская полиция активно обучалась взаимодействию с американскими, английскими и французскими войсками, дислоцированными в городе.

По четырехсторонним соглашениям Западный Берлин считался отдельным политическим и административным образованием, городом с особым статусом. Вопреки этому западногерманские власти постоянно подчеркивали его территориальную принадлежность к ФРГ, рассматривали как двенадцатую федеральную землю. Всячески стремились привязать к себе экономику и социальную политику города. Подобная тенденция прослеживается по многим жизненным направлениям. Западный Берлин, не входя в состав ФРГ, был представлен в обеих палатах западногерманского парламента — бундестаге и бундесрате, соответственно, 22 и 4 голосами, правда, совещательными. Западногерманский капитал занимал в экономике города господствующие позиции, а денежной единицей Западного Берлина являлась марка ФРГ. Телевидение города входило в единую систему Западной Германии.

Посещая Западный Берлин, нельзя было не видеть, что эта часть города более обустроена, ухожена и расцвечена всевозможной рекламой и украшательством, чем восточная, а уровень жизни выше, чем в ГДР. Такое положение не назовешь случайным. Руководители города и стран НАТО не жалели сил и денег, чтобы сделать Западный Берлин «витриной капиталистического образа жизни». Например, из средств бюджета ФРГ ежегодно выделялась так называемая «помощь Берлину». В 1973 году она составила около 4,6 млрд, марок.

В Западном Берлине действовало большое количество центров и организаций специальных служб западных государств, развернувших с его территории широкую программу активных тайных операций против социалистических стран, ГДР и Группы советских войск в Германии. Всего, в городе находилось свыше 90 филиалов и отделений иностранных разведок. Под прикрытием американских войск в За-ладном Берлине действовал самый большой орган ЦРУ — Берлинская оперативная база США (БОБ), подчиненная непосредственно Вашингтону, а также филиалы службы контрразведки, армейской, военно-морской и военно-воздушной разведок. В секторе англичан дислоцировались английские спецслужбы «Сикрет интеллидженс сервис», западноберлинский центр агентурной разведки, известный под названием 12БИС, расквартированный в здании Олимпийского стадиона. Боннские разведорганы представляли в городе филиалы и представительства «ведомства по охране конституции», разведки Министерства обороны и ряд других организаций.

В подрывной деятельности против Советского Союза, ГДР и других социалистических стран широко использовались различные реваншистские и милитаристические организации, которых в Западном Берлине насчитывалось около 150. К наиболее крупным относились «Стальной шлем» и «Кифхойзер-бунд» (организации бывших военнослужащих гитлеровского вермахта), «Центральное объединение беженцев из советской зоны», «Исследовательский совет по вопросам воссоединения Германии» и другие.

Если бы имелись сказочной силы лучи, способный на какое-то мгновение высветить в то, ушедшее, время реальную оперативную обстановку в Западном Берлине, наверное, увиденное потрясло бы и поразило бы наше воображение. Перед нами раскрылись бы самые тайные стороны напряженной работы разведчиков и контрразведчиков, их провалы и успехи, изощренные методы и формы шпионажа, дезинформации, подкупа и многое другое. То, что происходило вокруг Западного Берлина и в самом городе в те годы составляло неотъемлемую часть холодной войны, способствовало нагнетанию истерии, нередко приводило к острейшим военно-политическим кризисам. В этом плане не были преувеличением распространенные названия Западного Берлина — «фронтовой город», «горячая точка», «шпионское болото».

Рассматривая положение Западного Берлина, нельзя хотя бы кратко не затронуть вопроса о так называемой западноберлинской стене, хотя о ней много сказано и написано, ставшей символом немецкого и европейского раскола.

Правительство ГДР при поддержке социалистических стран 13 августа 1961 года на границе с Западным Берлином установило строгий пограничный режим, что вправе делать каждое суверенное государство. По периметру границы Западного Берлина было установлено ограждение из высоких железобетонных плит, построены наблюдательные вышки и другие заградительные сооружения.

Сама акция по возведению Берлинской стены проводилась в условиях полной секретности. В рассматриваемый период я служил в Группе советских войск в Германии и хорошо помню, что военная контрразведка и командование о предстоящем ужесточении пограничного режима вокруг Западного Берлина в известность не ставились. Мы узнали о происшедшем только 13 августа, как об уже свершившемся факте.

Западные специальные службы не сумели своевременно добыть информацию о готовящемся изменении пограничного режима и предупредить о надвигавшихся событиях свои правительства. Власти США, Англии и Франции происшедшее на границе ГДР с Западным Берлином восприняли довольно пассивно. Установление пограничного режима и возведение стены не было чей-то прихотью или капризом. Такого решения требовала конкретно сложившаяся к тому времени военнополитическая обстановка в Европе, и прежде всего вокруг Западного Берлина.

Возможно, при сохранении взаимопонимания и доверия, установившихся во время войны между державами-победительницами, подобных акции проводить и не потребовалось бы. Бывшие союзники продолжали бы совместно управлять четырьмя зонами оккупированной Германии и секторами в поделенном Берлине. Однако антигитлеровская коалиция оказалась временным союзом и после победы над общим врагом распалась. Начались годы тяжелой холодной войны.

На базе оккупированных зон образовалось два независимых друг от друга немецких государства — ФРГ и ГДР. В ответ на создание военного альянса НАТО был образован союз стран Варшавского договора, куда вступили соответственно ФРГ и ГДР. Таким образом образовались две антагонистические общественные и военные системы, расколовшие Европу, граница между которыми прошла через Германию и Берлин.

В условиях конфронтации неконтролируемая граница с Западным Берлином создавала благоприятную обстановку для проведения шпионажа, саботажа и идеологических диверсий, подрыва экономики ГДР различного рода спекулянтами и дельцами, нарастающего потока уходящих на Запад специалистов, ученых, врачей, квалифицированных рабочих, в том числе и под влиянием обещаний лучшей жизни. Все это принимало угрожающие масштабы для ГДР. Обострившаяся борьба вокруг Западного Берлина усиливала и военную конфронтацию между СССР и США, между военными блоками Варшавского договора и НАТО.

Изложенные и другие обстоятельства явились причиной принятых в 1961 году мер по укреплению пограничного режима и возведения западноберлинской стены как их составной части. ГДР, Советский Союз и социалистические страны не могли спокойно взирать на угрозы, исходившие из Западного Берлина.

Возведение стены сыграло свою положительную роль в стабилизации обстановки в ГДР. Позволило перекрыть каналы тайной и диверсионной деятельности западных спецслужб против социалистических стран и Группы советских войск в Германии. Выбило разведки из обычной колеи работы, заставило перегруппировать силы, искать новые возможности и обходные пути в подрывной деятельности. Резко сократило поток беженцев и свело почти на нет неконтролируемые передвижения граждан между Восточным и Западным Берлином.

И все же спустя 28 лет Берлинская стена пала. Смели стену состоявшиеся политические перемены, назревшее объединение двух Германий и начавшийся развал Советского Союза. Немецкие граждане разрушали западноберлинскую стену с ненавистью и ожесточением, подобно тому, как это, наверное, делал восставший народ Парижа в июле 1789 года, разнося по камню крепость-тюрьму Бастилию. В стене немцы видели символ разрушенных надежд, преграду к объединению своего государства, попрание прав человека.

Если покопаться в мировой истории, то можно найти примеры возведения государствами в разные эпохи оборонительных стен и сооружений, связанных главным образом с обеспечением собственной безопасности, защитой от нападения врагов извне. Так что Берлинская стена в историческом плане далеко не уникальное явление.

Конечно, больше всего впечатляет Великая Китайская стена, построенная в III веке н. э. для обороны северо-западных границ империи от набегов кочевников. Это грандиозное сооружение по одним данным достигало около 4 тысяч километров, а по другим — свыше 5 тысяч. На всем протяжении стена имела сторожевые башни, а у главных проходов — крепости. Неизвестно, какую положительную роль она сыграла в защите Китая от набегов врагов, однако некоторые историки утверждают, что этой огромной стеной китайцы изолировали себя от остального мира и нанесли ущерб своему государственному развитию.

Не только люди, но и время, исчисляемое многими веками, оказались неспособными разрушить Великую Китайскую стену. И поныне экскурсанты имеют возможность осмотреть ее сохранившиеся части, отнесенные к Всемирному наследию.

Уже в наше время, отмеченное горькими уроками Берлинской стены, снова возводят подобные ей сооружения. Новая «стена» строится между Израилем и Палестиной. Она включает в себя проволочные заграждения, бетонные блоки, рвы, суперсовременные датчики, мины, контрольные полосы. Предполагаемая протяженность заграждений составит 360 километров, что в два раза больше Берлинской стены. С помощью этих оборонительных строений израильтяне пытаются оградиться от палестинских террористов.

Политики, историки, публицисты к сооружению подобных стен относятся по-разному. Одни признают их целесообразность и полезность, а другие отвергают, уверяя, что никакие стены, хоть до самых небес их возведи, проблем не решат.

Обеспечение безопасности Группы советских войск в Германии возлагалось на Управление особых отделов КГБ по ГСВГ и подчиненные ему особые отделы армий, дивизий, бригад и гарнизонов. Структура управления, его оперативно-техническая оснащенность, квалифицированные кадры позволяли собственными силами решать весь комплекс сложных контрразведывательных и разведывательных задач.

В составе советской военной контрразведки не было более мощного органа, чем Управление особых отделов КГБ по ГСВГ.

Отличалась своей уникальностью и его структура. Наряду с традиционными подразделениями она включала в себя специальные оперативно-технические службы. При управлении состояли полевой следственный изолятор и батальон охраны. У руководителя управления было три заместителя, обычно в звании генералов. Основной костяк кадров составляли опытные профессионалы-контрразведчики.

На первый план выдвигалась контрразведывательная защита государственных и военных секретов в тесной увязке с борьбой с агентурной, технической и визуальной разведками. В центре внимания особых отделов находилось и ограждение личного состава Группы войск от чуждого влияния зарубежных антисоветских организаций и центров. Актуальными являлись задачи борьбы с такими преступлениями, как террор, диверсия и контрабанда. Военные чекисты постоянно оказывали помощь командованию в поддержании высокой боеготовности и боеспособности войск. Перечисленные задачи решались Управлением особых отделов КГБ по ГСВГ и его подразделениями в армиях и дивизиях в сложной и весьма специфической оперативной обстановке.

Для осуществления разведывательных и иных подрывных акций против ГСВГ западные спецслужбы использовали ряд благоприятных обстоятельств. Среди них посещение миллионами иностранных граждан ГДР, аккредитации при главнокомандующем Группой советских войск в Германии военных миссий свя-зи США, Великобритании и Франции, постоянные контакты военнослужащих этих стран с советскими офицерами и солдатами на контрольно-пропускных пунктах, при несении службы в тюрьме Шпандау, в Берлинском центре воздушной безопасности, и, наконец, как я уже отмечал, наличие в сердце ГДР такого уникального и удобного для разведывательно-подрывных действий плацдарма, как Западный Берлин. Разведку военных объектов ГСВГ значительно облегчали большая концентрация войск (400 тысяч) на сравнительно небольшой и густо населенной территории ГДР, расквартирование советских частей и соединений в хорошо известных местным жителям городках и казармах, а также на аэродромах бывшего вермахта, аренда линий связи, принадлежащих ГДР, традиционное использование для войсковых учений и занятий одних и тех же полигонов (Магдебургского, Аиберозовского и других), постоянный поток в войска Группы и обратно боевой техники, личного состава и военных грузов через главные «ворота» — станцию Франкфурт-на-Одере и порт Росток.

Страны блока НАТО с учетом изменяющихся условий постоянно совершенствовали структуру и организацию национальных специальных служб, тактику их подрывной деятельности. Например, ФРГ в 1978 году дополнительно к федеральной разведке (БНД) и контрразведывательным службам образовала «Ведомство информации» (АФН). Новый разведцентр предназначался для «выяснения положения в стане врага с помощью методов слежки и шпионажа» и был направлен против ГСВГ и стран Восточной Европы.

Среди специальных служб НАТО, действовавших против Группы войск, заметной активностью выделялись ЦРУ и военная разведка США, а также западногерманская федеральная разведка БНД. В те годы противостояния, отмеченные холодной войной и вспышками международной напряженности, стороны рассматривали друг друга как противники.

В наиболее выгодных условиях находились разведслужбы ФРГ. В отличие от американцев, англичан и французов, они действовали как у себя дома. Проводимые ими подрывные акции опирались на немцев, настроенных антисоциалистически и недовольных пребыванием советских войск в ГДР, выступавших за единую Германию. Если говорить кратко, то именно манипуляция национальными чувствами немцев помогала западногерманской разведке решать свои задачи.

Приоритетной целью противник считал агентурное проникновение непосредственно в войска путем приобретения источников информации из числа советских военнослужащих. Подобный замысел имел далеко идущие цели. Возвращение со временем такого агента для прохождения дальнейшей службы во внутренние военные округа, а возможно, и в аппарат Министерства обороны или Генштаб, да еще с повышением, делало его для противника потенциальным источником ценнейшей информации. Об этом, в частности, свидетельствует уже упоминавшееся дело разоблаченного американского агента Попова.

Контрразведывательные операции Управления особых отделов КГБ по ГСВГ, добытые оперативным путем материалы позволили в ряде случаев разгадать «хитрости» западных разведок по проникновению в войска, нейтрализовать попытки выхода на агентурные отношения с отдельными военнослужащими или же использовать их в интересах нашей разведки.

На пути агентурного проникновения в войска у западных разведок имелись свои трудности. Отыскать среди советских военнослужащих людей, способных пойти на подкуп и предательство, было делом сложным и чреватым опасностями. Поэтому противник большую часть задач по разведке военных объектов стремился решить силами агентуры, приобретаемой из граждан ГДР, занятых в сфере обслуживания советских войск или проживающих в их окружении, и жителей ФРГ, имеющих возможность посещать ГДР и Берлин. Использование спецслужбами подобной категории агентуры носило массовый и перманентный характер. Такой вывод отвечает реальностям того времени и не является преувеличением.

Состав агентуры не определялся какими-либо твердыми принципами. Он включал в себя представителей чуть ли не всех слоев немецкого населения, независимо от профессии, образования и возраста. Обучение, инструктаж и использование агентов, связь с ними строились на основе глубоко продуманной и законспирированной системы. Для повышения профессиональных навыков агентов разведками специально разрабатывались памятки, инструкции по использованию тайных способов связи, персональные задания, сравнительные таблицы, позволяющие различать рода войск и виды боевой техники, признаки приведения частей и соединений в повышенную боевую готовность. Практиковалось предварительное проигрывание на картах маршрутов движения агентов в районах разведки советских военных объектов и т. д. Материальную заинтересованность противник рассматривал как важнейший стимул в работе с агентурой.

Агенты из немецких граждан добывали разведывательную информацию методами личного общения с советскими военнослужащими и членами их семей, бесед с родственниками и знакомыми из местного населения, визуального наблюдения буквально за всеми сторонами жизни и деятельности войск.

В 1972 году, в период моего повторного приезда в ГСВГ, вступили в силу четырехстороннее соглашение по Западному Берлину и ряд дополнявших его соглашений, заключенных правительством ГДР и ФРГ и сенатом Западного Берлина. Достигнутые договоренности имели положительное значение, являлись новым шагом в разрядке международной напряженности. Они предусматривали, в частности, значительное облегчение и упрощение поездок и посещений жителями ФРГ и Западного Берлина Германской Демократической Республики. С начала действия соглашений по 1977 год ГДР посетили 41,4 миллиона человек из капиталистических стран и Западного Берлина и 73,4 миллиона граждан проследовали по ее территории транзитом. В дальнейшем в среднем за год в ГДР приезжали 7,5 миллиона человек, что составляло без малого половину населения самого государства.

Прикрываясь огромным потоком людей, хлынувшим в ГДР, стремясь раствориться в нем, западные разведслужбы, прежде всего ФРГ, усилили засылку агентуры в окружение советских войск. Возникшая новая ситуация заметно осложнила действия военной контрразведки по розыску и разоблачению агентуры противника. Слабым звеном в наших мерах оказалось отсутствие возможности контролировать сам факт выхода агента на связь с разведцентром, момент передачи собранной информации, так как этот уязвимый для разведки акт имел место уже за пределами ГДР. К примеру, западногерманский гражданин, агент БНД, после выполнения задания на территории ГДР возвращался в ФРГ, где и докладывал о результатах разведки, оставаясь, как правило, вне нашей досягаемости.

Жизнь потребовала серьезно скорректировать контрразведывательную тактику. За сравнительно короткий период вместе с органами безопасности ГДР удалось отработать такую систему контрразведывательных мер, которая позволила не только выявлять в потоке приезжающих в ГДР лиц, подозреваемых в шпионаже, но и надежно документировать их практические действия по разведке военных объектов Группы войск. В результате были выявлены и обезврежены десятки агентов западных спецслужб.

Наверное, было бы заблуждением утверждать, что Управлению особых отделов КГБ по ГСВГ удалось нейтрализовать раз и навсегда агентурную разведку против Группы советских войск в Германии, но разрушающие удары по искусно сплетаемой западными спецслужбами вокруг советских войск в ГСВГ агентурной сети наносились постоянно.

Порождением Потсдамских соглашений 1945 года явились военные миссии связи, образованные на паритетных началах американской, английской и французской сторонами при главнокомандующем в советской зоне оккупации Германии и советской стороной при главкомах в зонах оккупации Германии США, Великобритании и Франции.

Соглашениями на военные миссии связи возлагалось представительство интересов бывших союзных армий при штабах соответствующих главнокомандующих. Но это официальная, как говорится, протокольная сторона. На самом же деле миссии связи выполняли разведывательные функции, пристально следя за положением в войсках потенциального противника. Со временем военные миссии связи США, Великобритании и Франции стали важной составной частью разведывательных структур НАТО.

Эти миссии связи решали широкий круг вопросов. Их офицеры содействовали проведению агентурных операций против Группы советских войск в Германии, активно вели визуальную и техническую разведку. При этом американцы, англичане и французы тесно взаимодействовали между собой. Практически в любое время суток, днем и ночью, офицеры трех миссий связи совершали тщательно продуманные разведывательные поездки по территории ГДР. В процессе разведки вели наблюдение и фотографирование передвижения личного состава и боевой техники ГСВГ. Уточняли по картам изменения в расположении советских военных объектов. Замаскировавшись в местах дислокации аэродромов, фиксировали взлеты и посадки военных самолетов, их тактико-технические данные. Пытались скрытно проникнуть в закрытые для военных миссий районы. Занимались сбором другой военной информации. Пользуясь дипломатической неприкосновенностью, нередко держали себя нахраписто, провокационно.

Укомплектовывались миссии связи опытными военными разведчиками, обычно владеющими русским и немецким языками. На вооружении имели быстроходный, с хорошей проходимостью автотранспорт, оптику с высокими разрешающими возможностями, электронные и ночного видения приборы, другую разведывательную технику.

Постоянным местом пребывания военных миссий связи считался Потсдам, здесь находились их официальные резиденции. Размещались миссии в уютных особняках в живописных районах города. Однако значительную часть времени личный состав миссий проводил в Западном Берлине, очевидно, считая этот вариант для себя более удобным с позиций личной безопасности.

Между командованием ГСВГ и офицерами миссий связи имели место постоянные служебные контакты. Кроме того, начальник штаба Группы войск ежегодно 23 февраля, в День Советской армии, давал прием в Потсдамском доме офицеров для сотрудников миссий и их жен. В свою очередь, генералы и офицеры Группы бывали гостями в миссиях в дни американских, английских и французских национальных праздников, а также по поводу других значимых событий. Мне довелось гостить в военных миссиях связи США и Англии.

Американцы каждую весну устраивали приемы по случаю встречи американских и советских войск в 1945 году на реке Эльбе. Прием, на котором присутствовал я, запомнился гостеприимством хозяев, довольно непринужденной обстановкой. После прослушивания песен в исполнении небольшого хора американских военнослужащих, генералов пригласили подняться на второй этаж особняка, предварительно зайдя на кухню и взяв прямо с огромной плиты на тарелку приготовленное кушанье. Поднявшись наверх, мы вели мирную беседу и закусывали, сидя в креслах. Улыбающиеся чернокожие девушки прислуживали гостям, разнося вкусное техасское вино.

Посещение военной миссии Великобритании было связано с днем рождения королевы. Весь церемониал прошел чинно и торжественно, с подъемом флага и исполнением гимна. Английские военные, одетые в яркие мундиры и надраенные шлемы, чем-то напоминали артистов оперетты.

Знакомства, встречи и общение с офицерами иностранных военных миссий связи тоже служили делу, помогали нам решать вопросы безопасности войск.

Особые отделы ГСВГ планомерно противостояли западным военным миссиям связи. Их акции сковывались организацией совместно с нашим командованием постоянно и временно закрытых районов для посещения миссиями, дезинформацией противоправных действий, а при необходимости — изъятием разведаппаратуры и выдворением разведчиков из Группы войск.

Для Группы советских войск в Германии представляли опасность и технические виды военного шпионажа. С территории Западного Берлина, ФРГ и других капиталистических стран постоянно действовали многие радиотехнические станции и посты прослушивания и перехвата. С их помощью круглосуточно контролировался эфир над территорией ГДР, фиксировалась работа войсковых радиостанций, параметры действующих радарных установок, полеты военных самолетов и многое другое.

Западные спецслужбы изыскивали возможности подключения специальной аппаратуры к телеграфно-телефонным кабелям и проводным линиям связи для подслушивания переговоров. Громкий резонанс в 1956 году получил факт обнаружения почти 300-ме-трового туннеля, прорытого из американского сектора в район Альтглиннике в восточной части Берлина. В туннеле размещалась усилительная, магнитофонная и другая аппаратура для беспрерывного подслушивания и записи переговоров по линиям связи Группы советских войск в Германии и правительственных учреждений ГДР.

В сентябре 1997 года, празднуя свое 50-летие, ЦРУ организовало выставку трофеев периода холодной войны. Среди экспонатов необычной выставки демонстрировался и макет упомянутого секретного туннеля, прорытого из Западного в Восточный Берлин. Это подтверждает, насколько важное разведывательное значение американские спецслужбы придавали подземному техническому объекту, сооруженному ими 50-е годы в Берлине.

Противодействие техническим видам разведки в Группе войск осуществлялось командованием при помощи военных контрразведчиков. Здесь использовались технические средства, режимные и административные меры, оперативные возможности особых отделов. При этом учитывалось возрастание реальной опасности различных видов технической разведки по мере дальнейшего прогресса науки и техники.

Обращаясь к прошлому, оценивая эффективность защиты войск Группы от разведывательных устремлений западных спецслужб, приходишь к выводу, что они могли бы быть результативнее. Резервы скрывались в совершенствовании тактической гибкости военной контрразведки, более четком выделении приоритетов в охране секретов и повышении уровня взаимодействия особых отделов бывших групп войск в ГДР, Польше, Чехословакии и Венгрии.

Личный состав Группы советских войск в Германии постоянно испытывал на себе идеологический прессинг западных подрывных центров. Для идеологического воздействия на военнослужащих и членов их семей широко использовались передачи радио и телевидения, буквально «простреливающие» всю территорию Германской Демократической Республики, засылка с ухищрениями в военные городки и их окружение чуждой литературы и листовок, обработка советских граждан негативно настроенными местными жителями и лицами, посещающими ГДР. Нетрудно заметить, что средства идеологической борьбы являлись в целом традиционными, но диапазон и позиции их применения в условиях пребывания советских войск за границей для противника значительно расширялись.

Свою главную задачу западные спецслужбы и идеологические центры видели в подрыве боеготовности и снижении мощи Группы войск, ее «разрыхлении». Различного рода «советологи» и знатоки «души русского человека» подталкивали военнослужащих к дезертирству, неповиновению, побегам на Запад, стремились ослабить у офицеров и солдат верность воинскому долгу и моральные устои, уважение к закону и дисциплине. Идеологическая пропаганда на личный состав велась целенаправленно и избирательно, с учетом военно-политического назначения ГСВГ.

Задачу ограждения личного состава от идеологического воздействия западных спецслужб особые отделы решали совместно с командованием, политическими и партийными органами Группы войск, уделяя главное внимание предупредительно-профилактическим мерам, постоянно участвуя в патриотическом и правовом воспитании военнослужащих и членов их семей.

Насколько же были действенными столь емкие и дорогостоящие подрывные идеологические усилия? По большому счету, эффективными их не назовешь. Думаю, что финансовые затраты западных спецслужб и идеологических штабов не окупились. Серьезно поколебать верность присяге, патриотизм, сплоченность воинов, внести деструктивные элементы в воинскую жизнь и боеготовность противнику не удавалось.

Если в оценке результатов борьбы «за умы» военнослужащих Группы войск ограничиться только ранее сказанным, реальная картина идеологического противостояния окажется неполной. Естественно, в таком большом и разноликом организме, каким являлась Группа советских войск в Германии, имели место случаи государственных и уголовных преступлений, дезертирств, бесчинств по отношению к немецкому населению, выходящие за рамки воинских уставов и норм морали.

Как правило, в их основе лежали тяготение воинской службой, неуставные отношения, боязнь ответственности за содеянное, корыстные мотивы, служебные и семейные неурядицы, расстройство психики. И только единицы совершались в силу политических причин, оказываемого негативного идеологического влияния. При этом надо учитывать, что, совершив измену и оказавшись за рубежом, беглец в силу обстоятельств вынужден был просить политического убежища, иначе его могли выдать.

В январе 1969 года на всю нашу страну прогремели выстрелы в Кремле террориста — младшего лейтенанта Ильина. Настоящий переполох вызвал в сентябре 1976 года угон старшим лейтенантом Беленко сверхсекретного истребителя МиГ-25 в Японию.

Были и в Группе войск случаи предательства, пусть меньших масштабов, но они оставались событиями местного значения, скрытые и поныне завесой тайны.

Вскоре после моего вторичного приезда в ГДР совершил перелет в ФРГ старший лейтенант Вронский. Будучи молодым офицером, авиационным техником, Вронский проходил службу на аэродроме в Гросенхайне. Выражая недовольство складывающейся службой и отношениями с командованием, находясь, очевидно, в стрессовом состоянии, он решился на безумный поступок. Во время регламентных работ вырулил самолет-истребитель на взлетно-посадочную полосу и поднял его в воздух. Поразительно то, что все это он совершил, не имея достаточных летных навыков. Специалисты посчитали подобный случай единственным в своем роде в авиации. С командного пункта видели, как самолет, словно пьяный, шел на низкой высоте, шарахаясь из стороны в сторону. Перелетев границу ГДР и ФРГ, Вронский не смог совершить посадку, поэтому катапультировался в английской зоне, где самолет упал и разбился. Позднее он пытался вернуться и даже обращался в советскую военную миссию связи в ФРГ, но что-то ему помешало. Очевидно, на его пути к возвращению встали спецслужбы.

Весной 1976 года в составе молодого пополнения в Группу советских войск в Германии прибыл новобранец Алексейчук, 1957 года рождения, член ВЛКСМ, житель Ивано-Франковской области. Командование определило его рядовым в ремонтновосстановительный батальон 47-й танковой дивизии гарнизона Хиллерслебен, находившегося в относительной близости от границы с ФРГ.

После прохождения курса обучения молодого бойца и принятия присяги Алексейчука определили в батальон в качестве токаря. Службой в армии он тяготился, избегал физических нагрузок, нарушал воинскую дисциплину. В августе с кожным заболеванием лег в госпиталь, успешно прошел курс лечения, но от выписки из госпиталя всячески отлынивал. 3 сентября его все же выписали, но он, пользуясь бесконтрольностью со стороны командования, в течение четырех дней скрывался на территории гарнизона, а затем дезертировал из части и в районе деревни Дерен 9 сентября перешел границу ФРГ. Алексейчук попросил политического убежища в ФРГ и на встрече с советским представителем отказался от возвращения в СССР.

Причиной побега Алексейчука на Запад явилось стремление уклониться от несения воинской службы. Как личность и источник информации он интереса для разведок противника не представлял.

Много забот командованию и военным контрразведчикам доставляли самовольные оставления частей и дезертирства. На организацию розыска военнослужащих в ущерб боевой подготовке и несению службы отвлекались заметные силы личного состава и транспорта. Нередко к розыску подключались полиция, органы безопасности и пограничники ГДР. Только они имели право досматривать транспорт, проверять жилые и служебные постройки местных жителей. Наша компетенция в этом вопросе ограничивалась рамками территории, занимаемой и используемой советскими войсками. При наличии у бежавших оружия возникали крайне острые ситуации, иногда приводившие к человеческим жертвам. Побеги и розыски подрывали престиж советских войск в глазах населения ГДР. Стыдно было смотреть, как немецкие полицейские с собаками участвуют в поиске наших бежавших солдат.

Центр придавал исключительно важное значение самовольному оставлению военнослужащими частей. О каждом побеге следовало докладывать в Москву, которая ход розыска держала на контроле.

Мне приходят память некоторые остросюжетные розыски военнослужащих Группы войск.

Однажды солдат, бежавший из воинской части 3-й армии и вооруженный автоматом, на автобане Берлин — Ганновер в районе города Магдебурга забрался в яму, вырытую посредине, между полосами движения, в связи с ремонтными работами, и открыл огонь по своим преследователям. В результате парализовал на время все движение транспорта на этом активном участке автобана. Расстреляв патроны, солдат привязал к стволу автомата белый носовой платок, поднял его над «окопом» и сдался.

Во время розыска беглеца близ Франкфурта-на-Одере следы привели во двор дома местного жителя. Было ясно, что солдат прячется в сарае на чердаке. Как только немецкий полицейский, взявшийся проверить возникшие подозрения, поднялся по лестнице на чердак, разыскиваемый расстрелял его автоматной очередью. У полицейского, как потом выяснилось, остались сиротами пятеро детей.

И еще один случай. Бежавший из части южнее Лейпцига военнослужащий зашел в гаштет и, угрожая оружием, потребовал у его владельца спиртное. Выпив и опьянев, солдат вошел в соседний зал, где шло какое-то собрание местных жителей, что для немцев весьма характерно, открыл стрельбу и закричал: «А ну, фашисты, ложитесь на пол!» К счастью, в это время в гаштете появился советский офицер и, увидев жуткую картину, бросился на пьяного солдата, обезоружил его и задержал.

Эти и подобные безобразия не могли не вызывать у местных и западных немцев возмущения. Требовались большие усилия, чтобы вместе с немецкими друзьями локализовать последствия инцидентов, исключить возможность публикации материалов в средствах массовой информации.

На таком негативном фоне вспоминается полушутка-полуправда, имевшая хождение среди военнослужащих Группы войск. В поиске солдата участвовал немецкий полицейский с разыскной собакой. Чтобы собака взяла след, полицейский попросил дать ей понюхать какую-нибудь вещь беглеца. Принесли солдатские портянки. Понюхав, собака вдруг начала оседать на живот, глаза у нее помутнели.

— Что случилось? — спросили у полицейского.

— Очень сильный и острый запах. Ищейка потеряла нюх, — ответил полицейский и повел собаку на воздух.

Воистину неистребим дух солдатский!..

В те годы мне иногда думалось, что немцы тщательно ведут учет понесенных государством убытков от пребывания советских войск на их земле и со временем предъявят нам счет к оплате за утраченное. Жизнь частично подтвердила мои опасения. Претензии о нарушении экологии уже имели место. Станет Россия еще слабее — появятся, возможно, и новые компенсационные требования.

Измена Родине — страшное сочетание двух слов, подобное слепящему выстрелу в упор. Клятвоотступ-ничество относится к тем тягчайшим преступлениям, которые не искупаются.

Все началось довольно прозаично. 2 февраля 1974 года в середине дня в моем кабинете в Потсдаме раздался телефонный звонок. Я снял трубку. Докладывал начальник особого отдела армии полковник Бойчук:

— Сегодня на рекогносцировку в Западный Берлин ездила группа офицеров. Все возвратились, кроме оперативного работника Мягкова. По заявлению офицеров, его видели последний раз во время остановки автобуса у дворца Шарлоттенбург. Попытки разыскать Мягкова оказались безрезультатными.

— Не совершил ли Мягков предательства? Как вы сами оцениваете возникшую обстановку? — спросил я у Бойчука.

— Не хотелось бы думать о плохом… Мягков как работник производит положительное впечатление.

Поступившие к концу дня дополнительные данные усилили тревогу. Появились серьезные основания подозревать Мягкова в предательстве, побеге на Запад. В тот же день вечером по указанию начальника управления я с группой оперативных работников и следователей выехал в город Фрейенвальде, где дислоцировался мотострелковый полк, оперативно обслуживаемый Мягковым.

Встречаться с Мягковым мне никогда не приходилось. Пока мы ехали, я пытался, опираясь на полученную информацию, представить себя Мягкова. Искал причины, толкнувшие его на столь бесславный путь. Измена со стороны офицера военной контрразведки казалась противоестественной. Не покидала надежда, что подозрения ошибочны, все образуется и станет на свое место. В общем, тяжелые и противоречивые мысли теснили друг друга.

В Фрейенвальде оперативная группа осмотрела кабинет и вскрыла сейф Мягкова. Отсутствовали личное оружие, некоторые служебные документы и записи. Не составляло труда предположить, что Мягков захватил их с собой.

Поздно вечером состоялась встреча с женой Мягкова, миловидной молодой женщиной. Обстановка квартиры, коллекция пустых иностранных бутылок из-под вина, телефонный аппарат на полу и другие житейские мелочи отдавали духом богемы. Из рассказа и ответов на вопросы супруги Мягкова напрашивался вывод, что о замышляемом им побеге она ничего не знала. Удивляло другое — отсутствие всяких переживаний и полное безразличие к судьбе мужа. Создалось впечатление, затем подтвержденное следствием, об отсутствии у супругов Мягковых добрых человеческих отношений, взаимных симпатий и привязанностей.

С этого дня вместе с прибывшей из Москвы комиссией КГБ велось кропотливое разматывание нити причин и обстоятельств измены Мягкова. Параллельно шла работа по локализации возможных последствий предательства для обеспечения безопасности войск.

Алексей Мягков родился летом 1945 года в многодетной крестьянской семье. В 17 лет поступил в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище и окончил его в 1966 году в звании лейтенанта. В течение двух лет служил в десантных войсках в Литве, затем его взяли в органы государственной безопасности. В самом начале 1969 года, после завершения учебы в школе военной контрразведки, он получил назначение в Управление особых отделов КГБ по Группе советских войск в Германии. Служба в армии и органах безопасности складывалась для Мягкова благоприятно, давала возможность достаточно полно реализовать себя.

В чем же тогда побудительные мотивы предательства Мягкова? Внимательное исследование его личной жизни, поведения в военном училище, за границей, среди сослуживцев и знакомых, до и после побега в ФРГ позволяло выделить два основных обстоятельства. Первое: в заявлениях Мягкова, рассказах о своих курсантских и чекистских «подвигах» просматривались завышенная самооценка, бахвальство и явное предрасположение к авантюризму. И второе обстоятельство: Мягков оказался человеком низких нравственных качеств. Вопреки запрету поддерживал интимные связи с немецкими женщинами легкого поведения. Очевидно, его пугала возможность возвращения в Советский Союз.

Находясь на Западе, сам Мягков утверждал, что на побег его толкнули политические причины. Однако газеты ФРГ, ссылаясь на оценки БНД, усматривали эти причины, скорее всего, в страхе Мягкова быть наказанным за свои «любовные похождения в ГДР».

Непосредственное начальство Мягкова не заметило его подготовки к переходу на сторону ФРГ, поскольку плохо знало Мягкова как человека и работника, слабо контролировало его оперативную деятельность и поведение.

Что же выяснилось о самом побеге Мягкова? Выехав 2 февраля 1974 года в Западный Берлин, Мягков использовал остановку у дворца Шарлоттенбург для того, чтобы оторваться от группы. Пока офицеры фотографировались, он проник в музей и по-немецки обратился к сторожу: «Я капитан Советской армии, хочу остаться на Западе, позовите полицию». Мягкова проводили через заднюю дверь к полицейскому автобусу и, уложив на пол, вывезли незамеченным с территории дворца. Беглеца сразу же доставили в отделение британской военной полиции и той же ночью отправили самолетом в ФРГ.

В дальнейшем западногерманская разведка работала с Мягковым на одной из конспиративных квартир около года. За это время его с предосторожностями вывозили в отделение ЦРУ во Франкфурт и в Лондон для встречи с представителями МИ-5. В декабре 1974 года допросы Мягкова закончились. Ему вручили западногерманский паспорт со штампом «человек без гражданства» на имя Алекса Вагнера.

Чтобы заслужить доверие и укрепить свое положение в глазах западных спецслужб, получить материальную поддержку, Мягков действовал так, как обычно и действуют изменники: выдал противнику секреты об известных ему формах и методах работы органов безопасности, структуре и системе подготовки кадров военной контрразведки, сообщил данные на сотрудников КГБ и другую информацию.

При активном участии разведчиков западных спецслужб Мягков подготовил и издал свои «воспоминания» под названием «КГБ изнутри». Книга полна вымыслов, сплетен и рассуждений авантюристического пошиба. Стремясь набить себе цену, он затрагивает в книге вопросы, в которых абсолютно не компетентен. Рассказывает о «коммунистическом влиянии на парламент Великобритании», утверждает, что «8000 немцев работают в пользу восточных разведок», а «выход Франции из НАТО — это дело рук КГБ» и тому подобное.

Предательство Мягкова широко использовала западная пропаганда для компрометации советской политики, органов КГБ и наших взаимоотношений с ГДР. Измена Мягкова не имела прецедентов в послевоенной истории органов армейской контрразведки. Из этого сурового урока последовали конкретные организационно-воспитательные выводы. Ряд руководителей, в их числе и я, понес строгие наказания от председателя Комитета государственной безопасности Ю.В. Андропова. Мягков как изменник был осужден заочно.

В 1976 году с Мягковым встретились сотрудники популярного немецкого журнала «Штерн». Журналисты писали, что даже спустя два года после побега Мягкова не покидает страх за содеянное. Он всего боится. С наступлением вечера плотно закрывает окна и двери в доме, говоря: «Я никогда не успокоюсь… Месть будет преследовать меня всю жизнь». Наверное, в этом тоже есть своя логика жизни — боязнь кары Господней вполне логична. Предатель сам обрекает себя на изнурительный страх, мучительное ожидание грядущей расплаты за преступление.

Прошло много лет с тех тревожных и тяжелых февральских дней. Восстанавливая в памяти события, переосмысливая предательство с учетом нынешних изменений в нашей жизни, я и сегодня не нахожу оправданий, смягчающих вину Мягкова.

Предательство — порождение не только XX века. И не Иуда Искариот, предавший из корыстолюбия за 30 сребреников Иисуса Христа, является родоначальником предателей. Предатели были до Иуды, были в любом государстве, особенно в периоды общественных потрясений и смуты. Некоторые психологи даже утверждают, что есть люди, которые рождены для измены.

Перебежчики крайне опасны в обществе, а в органах контрразведки и разведки особенно. Их предательство наносит урон безопасности государства, раскрывает перед иностранными спецслужбами конспиративные методы и формы работы, тайные планы и намерения, что сводит на нет труд больших коллективов сотрудников, ослабляет сами органы безопасности и снижает эффективность их работы.

Когда анализируешь истоки, саму природу предательства, нетрудно заметить, что, несмотря на различие побудительных мотивов (обогащение, боязнь ответственности за совершенные проступки, поиск лучшей жизни, личная выгода и т. д.), отступников объединяет, как правило, падение внутренней духовности и утрата святого чувства Родины. Они относятся к той породе людей, у которых нет своей границы зла.

Во всем мире с давних пор изменников клеймят позором, отрекаются от них. Это стало моральной нормой отношения к предателям. Поэтому невозможно понять те публикации и передачи, авторы которых, используя нынешнюю сложную обстановку в обществе, пытаются рядить изменников в одежды «идейных борцов за правду», всячески очищают их от грязи бесчестия. В их распоряжение предоставляют эфирное время и полосы газет, страницы журналов. Подобный путь аморален, он ведет к размыванию границ между добром и злом, верностью долгу и предательством.

В системе управления централизм играет важную роль. Тем более неизбежен централизм в деятельности органов безопасности, руководимых из единого центра и, по сути дела, являющих собой военную организацию. Вместе с тем полная зависимость периферии от центра, действие только по его указанию, чрезмерное опекунство связывают руки исполнителям, губят инициативу, насаждают приспособленчество, волокиту и дух казенщины, наносят прямой ущерб интересам дела. Негативную сторону «зацентрализованности» я особенно ощутил, работая далеко от Москвы, за границей.

В августе 1974 года советские военнослужащие на контрольно-пропускном пункте задержали американского сержанта, пытавшегося в багажнике собственной автомашины вывезти за крупное денежное вознаграждение из Восточного в Западный Берлин гражданина ГДР.

Считая, что содействие в совершении преступления местному жителю затрагивает государственные интересы, власти ГДР поставили перед командованием ГСВГ вопрос о передаче им задержанного американского сержанта для проведения расследования.

С самого начала была видна юридическая неправомерность постановки вопроса. Просьба властей ГДР вступала в противоречие с действовавшими Потсдамскими соглашениями, наделявшими правом разбирательства с американскими, английскими и французскими военнослужащими в подобных ситуациях только советское командование. Передача задержанного сержанта властям ГДР создавала прецедент, оправдывающий аналогичные действия властей ФРГ в отношении советских военнослужащих.

Казалось бы, вопрос ясен. Главнокомандующий Группой советских войск в Германии, облеченный высокими полномочиями и правами, опираясь на положения Потсдамского соглашения, мог без промедления лично принять единственно правильное решение и в просьбе властям ГДР отказать. Однако в инцидент вмешалась Москва, подняв решение вопроса на самый высокий правительственный и партийный уровень.

Шли дни и недели. Власти ГДР, руководство МГБ республики, проявляя нетерпение, почти ежедневно оказывали давление на командование и органы военной контрразведки, настаивая на принятии окончательного решения. Мы отбивались, как могли, стараясь не обострять отношения.

Наконец, в сентябре пришла из Москвы долгожданная телеграмма за подписью А. Громыко. В ней сообщалось, что Политбюро ЦК КПСС, рассмотрев просьбу властей ГДР, приняло решение воздержаться от передачи американского военнослужащего. Мотивы отказа излагались те же, что я уже упоминал. Телеграмму, помнится, доставили на Магдебургский полигон, так как там в это время проходили показательные учения для партийно-правительственного руководства ГДР. Прямо на полигоне были лично ознакомлены с телеграммой Э. Хонеккер, В. Штоф и Э. Мильке. Спустя некоторое время советская сторона передала сержанта американскому командованию с официальным протестом на его противоправные действия.

Линия на строгое администрирование, проводимая высшими партийными и государственными органами страны, давала себя знать и в управленческой деятельности руководства и аппарата КГБ. От Управления особых отделов КГБ по ГСВГ Москва требовала докладов и отчетов по мелким, второстепенным вопросам, направляла представителей центра для оказания помощи и разбирательства с происшествиями и в тех случаях, когда достаточно было своих сил и опыта на месте.

Приведу в этом плане характерный пример. Как-то начальник штаба ГСВГ на встрече с офицерами американской военной миссии связи вручил им в качестве сувениров значки Советской армии «Гвардия». Возможно, этого и не следовало делать, но сам случай, как говорят, имел местное значение, и мы решили ограничиться информированием главкома. Однако не тут-то было. Узнав о факте вручения значков американцам, заместитель председателя КГБ обвинил руководство управления в утаивании важной информации от центра и приказал о данном факте немедленно доложить ему шифротелеграммой.

Телеграмму отправили. И что же произошло дальше? Зампред информировал начальника Генштаба, последний позвонил начальнику штаба ГСВГ, который, в свою очередь, справедливо выразил свое недоумение и обиду мне. Таким образом круг замкнулся. А каков итог? Никакого. Если не считать, что впустую оторвали людей от дела и осложнили наши отношения с начальником штаба Группы войск.

За многолетнюю службу в органах безопасности приходилось не единожды встречаться с подобными примерами, раскрывающими всю уродливость «зацентрализованности» и грубого администрирования. Наверное, в работе органов централизация нужна в разумных границах, она не должна сковывать творчество и инициативу на местах, необходимые в оперативно-разыскной работе.

В годы горбачевской перестройки, да и в нынешние времена громко и остро осуждалось и осуждается чуждое для армии явление, именуемое в народе дедовщиной, а в официальных документах — неуставными отношениями. Правда о застарелой и долго скрываемой от общества казарменной болезни как-то сразу выплеснулась потоком информации на страницы газет и журналов, в передачах радио и телевидения, и эта волна практически не спадает поныне.

Дедовщина — не изначальный порок Советской армии. Ее появление по времени, скорее всего, относится к концу 60-х — 70-х годов. Я хорошо помню армию накануне войны, в период военных испытаний и наступившего мира. Ничего похожего на дедовщину в ней не было. С аномалией дедовщины мне пришлось столкнуться вплотную после второго прибытия в Группу советских войск в Германии.

Сейчас можно утверждать, что первые проявления дедовщины в воинских коллективах командование и политорганы недооценили. Хорошо продуманных предупредительнопрофилактических и административных мер им не противопоставили. Момент был упущен. Дедовщина вызрела в хроническую язву и расползлась по армии. Позднее даже объединенные усилия командования, политорганов, прокуратуры, армейских партийных и комсомольских организаций оказались малоэффективными в борьбе с этим злом.

Дедовщина — не только результат издержек армейских порядков и воспитания личного состава. В ней своеобразно проявилось ухудшение нравственного здоровья нашего общества и его неотъемлемой части — молодежи. К этому добавлю, что в воинский организм были привнесены извне элементы нравов и взаимоотношений, характерных для уголовного мира.

В чем же суть дедовщины? Молодой человек, призванный на действительную службу в армию, нередко встречал в подразделении две категории солдат. Одни — всегда веселые, сытые, довольные, мало делающие, командующие такими же солдатами, как и они. Другие — тихие, забитые, туго затянутые ремнями, постоянно работающие, трепещущие при одном только слове старослужащего. Первые языком казармы именовались «дедами», а вторые — «сынами».

Молодому солдату казармой постоянно внушался культ «деда». Его убеждали, что «дед» — это солдат, прошедший сквозь огонь, воду и медные трубы. Раньше он был точно таким же «сыном» и с честью вынес все истязания. Теперь, обеспечив себе положение «деда», приобрел право больше и лучше кушать, не вставать по подъему, не ходить на физзарядку, получал и другие привилегии.

«Сыну» навязывалась мысль, что он со временем тоже станет «дедом», у него, молодого, вся служба еще впереди. Только надо дождаться своего дня, и тебе «сыны» будут делать всё, что ты захочешь. Главное — не противиться своей участи, не продавать «дедов», дорожить честью. И многие «сыны», сжав зубы, терпели и унижались, лишь бы скорее отслужить год и, став «дедом», взять свое сполна. Подобная «эстафета» повторялась из призыва в призыв, из года в год, становилась в ряде частей и подразделении страшной нормой жизни.

«Деды» отбирали у молодых солдат деньги, личные вещи, заставляли стирать и гладить свое обмундирование, подшивать воротнички, убирать и работать за них. Ночью, поднимая молодых солдат, требовали громко объявлять, сколько дней осталось до «дембеля», читать стихи, прославляющие «дедов». Допускали и другие издевательства, унижающие человеческое достоинство.

Со стороны «дедов» имели место избиения новобранцев, иногда с трагическими последствиями. На моей памяти есть дикий случай, происшедший в танковом полку в городе Бернау. Молодого солдата, посланного командиром подразделения в баню предупредить об окончания помывки, встретили «деды» и решили, что он покушается на их привилегии, а поэтому зверски избили парня. Солдат потерял сознание, его выволокли из бани на улицу и стали обливать холодной водой. Не приходя в себя, он скончался. Командование части и военврач, пытаясь скрыть уголовное преступление, составили фиктивное заключение о смерти в результате сердечного приступа.

Военная контрразведка, получив информацию о случившемся в Бернау, добилась возвращения из Франкфурта гроба с телом скончавшегося, отправленного для захоронения в Советский Союз, и проведения медицинской экспертизы.

Эксперты подтвердили, что солдат стал жертвой избиения. Виновные в его смерти были привлечены к уголовной ответственности.

Моральный и физический гнет «дедов» доводил солдат послабее до самоубийств и побегов из частей. Подобным образом они выражали свой протест против произвола.

Со временем у дедовщины проявилась еще одна настораживающая сторона. Все больше и больше «деды» стали противостоять молодым солдатам, группируясь на земляческой и, что особенно опасно, национальной основе.

Самооправдание дедовщине ее казарменные сторонники искали в «философии», утверждающей, что «деды» — стержень воинской дисциплины, вынь его — и порядок в армии рухнет, подобно карточному домику.

Естественно, возникает вопрос: а где же были командиры всех рангов, неужели они не видели вопиющих безобразий дедовщины? Во-первых, надо иметь в виду, что многие части и соединения Советской армии зараза дедовщины не затронула. Во-вторых, в результате плохо поставленной воспитательной работы, слабого контроля за подчиненными многие офицеры не знали действительного положения в своих подразделениях. В-третьих, некоторые командиры не только не вели борьбы с дедовщиной, но и, как ни парадоксально, пытались опираться на нее в дисциплинарной практике.

Неуставные отношения, дедовщина — явление крайне чуждое для армии. Своей аморальностью оно подрывает ее устои и единство, насаждает в воинских коллективах групповщину, круговую поруку и национальную вражду, убивает в военнослужащих веру в силу закона, уставов и порядка, в целом разрушительно действует на боеготовность.

Дедовщина не может быть терпима в армии. Путь к ее искоренению лежит в поднятии авторитета солдата как личности. Солдат должен быть уверен, что в борьбе с дедовщиной его всегда поддержат и защитят. За любые оскорбления, тем более физические, виновные обязаны нести строгую ответственность по закону. Снять проблему дедовщины в армии, несомненно, помогут количественное сокращение и реорганизация войск, совершенствование воспитательной работы, пересмотр воинских уставов и другие реформы.

Летом 1959 года, когда я впервые прибыл в Группу войск, 18-й гвардейской армией командовал генерал-лейтенант Сергей Леонидович Соколов, а членом военного совета являлся генерал-майор Анатолий Иванович Беднягин.

К этому времени генерал Соколов уже имел большой жизненный и военный опыт. Он прошел крещение в боях у озера Хасан и испытание огнем Великой Отечественной войны. Многогранные командные и штабные навыки закрепил и обогатил учебой в бронетанковой академии Генерального штаба. Мне приходилось наблюдать его высокий профессионализм, детальное знание военного дела в ходе войсковых учений и штабных тренировок, в выступлениях на военном совете, во время заслушивания докладов подчиненных, при управлении всей жизнедеятельностью сложнейшего организма армии.

Ко мне генерал Соколов отнесся доброжелательно. Познакомил с обстановкой, состоянием войск, особенностями службы за границей. Помог влиться в коллектив, найти взаимопонимание с офицерами и генералами полевого управления. Я, в свою очередь, стремился показать, что у меня сугубо ведомственных интересов нет, они едины с интересами командования и направлены на обеспечение высокой боевой готовности частей и соединений армии. Таким образом, с первых недель мои отношения с Сергеем Леонидовичем обрели характер открытости, доверия и взаимного уважения. Для меня это было крайне важно, так как в войсках издавна повелось, что взаимоотношения командира и начальника контрразведки служат своеобразным ориентиром подчиненных.

Работоспособность, компетентность и энергия, жесткая требовательность и в то же время справедливое отношение к людям, забота о них вызывали глубокое уважение личного состава к генералу Соколову. Авторитет командарма способствовал созданию деловой и бесконфликтной обстановки в полевом управлении. Ветераны армии и поныне вспоминают добрым словом Форст-Цинну, службу тех лет и командарма 18-й гвардейской.

Осенью 1959 года во время пребывания на Маг-дебургском полигоне из мотострелкового полка 7-й танковой дивизии дезертировал солдат Сарнит. Принятые к его розыску меры результатов не дали. Ставшие известными обстоятельства побега и близость границы ФРГ вызывали серьезные опасения.

Я счел необходимым выехать на место розыска. Генерал Соколов мои действия одобрил.

На третьи сутки розыска неожиданно, без предупреждения, генерал Соколов прибыл на полигон. В штабном автобусе он заслушал доклад комдива Вощинского. Уточнив по карте районы действий разыскных групп и расположение заградительных постов, он выехал на место — лично проверить точность доклада. Выяснилось, что часть постов, нанесенных на карту, отсутствует. Фактически вышло, что командующего армией обманули.

У генерала Соколова с посрамленным Вощинским состоялся жесткий и взыскательный разговор, завершившийся такими словами:

— Товарищ Вощинский, вы плохо выполняете обязанности комдива и ставите нашу дальнейшую совместную работу под вопрос.

Дав дополнительные указания, генерал Соколов уехал. Увиденное послужило хорошим уроком и для меня. На следующий день беглеца задержали в лесу, у самой границы с ФРГ.

Возвратившись в Форст-Цинну и встретившись с генералом Соколовым, я спросил:

— Сергей Леонидович, скажите откровенно, зачем вы приехали на Магдебургский полигон?

— Я знал, что ты человек новый, с обстановкой в ГДР еще не освоился, и счел необходимым тебе помочь, — ответил генерал.

Мне оставалось только поблагодарить командарма. Приведенный пример лишь частность, но он во многом характеризует высокую порядочность Сергея Леонидовича. Будучи человеком общительным и жизнелюбивым, генерал Соколов много сделал для того, чтобы офицеры гарнизона Форет-Цинна жили дружной семьей. Из всех видов отдыха генерал отдавал предпочтение охоте. Она являлась его любимым занятием на досуге. У него, как у заправского охотника, имелось все: от хорошего ружья до породистой собаки. Стрелял он метко, но рассказывать о своих охотничьих трофеях склонности не имел.

Вызывала восхищение охотничья собака Сергея Леонидовича по кличке Пират. Рослый, сильный, с широкой и развитой грудью пес, весь белый, в крупных коричневых пятнах, кажется из породы пойнтеров, подкупал своей собачьей воспитанностью. Нередко приходил к нашему дому, поднимался на крыльцо и, сидя с брикетом в зубах, которым топились печи, ожидал выхода жильцов. Когда кто-либо появлялся, Пират выпускал брикет на пол и в награду получал кусочки сахара. Собака как бы понимала, что жить на дармовщину нельзя, вознаграждение можно заслужить только трудом, и приносила к дому брикеты для топки. Сергей Леонидович бережно относился к Пирату. Зимой во время охоты, когда подбитая дичь падала в ледяную воду Эльбы, Пират бесстрашно бросался в речку, доставал ее и нес хозяину. Дрожащего, замерзшего пса Сергей Леонидович заботливо закутывал в шинель и отогревал.

В 1960 года генерала Соколова назначили начальником штаба Московского военного округа. Мы радовались столь высокой оценке ратного труда Сергея Леонидовича, но и грустили в связи с предстоящим расставанием с хорошим человеком и командармом. Вечер проводов запомнился своей задушевностью, глубокой искренностью. В самом его конце, прежде чем сесть в машину, чтобы ехать на военный аэродром, Сергей Леонидович вышел со мной на кухню, откуда-то достал трофейный немецкий пистолет и, вручив мне, попросил сдать в службу боепитания. В суете я сунул пистолет в карман, не проверив, заряжен ли он.

Меня с супругой Сергей Леонидович пригласил к себе в автомашину. Подъехав к КПП военного городка, он вышел из машины, подошел к солдату у шлагбаума, пожал ему руку и попросил: «Скажи, сынок, сослуживцам, что генерал Соколов сегодня из армии отбыл».

На аэродроме самолет был готов к вылету. Посошок на дорогу. Теплое прощание. Сергей Леонидович и его супруга Мария Самойловна сели в самолет. Взлет. Курс на Москву.

По дороге на аэродром и обратно мои мысли не раз возвращались к злополучному пистолету в кармане. Оказалось, что пистолет был без патронов. Я сдал его офицерам боепитания.

В последующем Сергей Леонидович Соколов командовал войсками Ленинградского военного округа, долгие годы работал первым заместителем министра обороны, а в декабре 1984 года получил назначение на должность министра обороны СССР. В звании поднялся от генерал-лейтенанта до Маршала Советского Союза. В этом была высокая оценка его ратных дел.

Между нами пролегли не только пространственные расстояния, но и увеличилась многократно дистанция в служебном положении. Встречались мы очень редко. Однако встречи оставались теплыми. Сергей Леонидович проявлял ко мне внимание, не отказывал в помощи, никогда не давал почувствовать дистанцию.

Осенью 1965 года мы встретились в Карловых Варах, где отдыхали вместе с супругами. Сергей Леонидович брал карту города и его окрестностей, по-военному прокладывал на ней красным карандашом очередной маршрут, и наши семьи вышагивали многие километры по красивым, покрытым лесом горам в окрестностях Карловых Вар.

Позднее, будучи в Москве, я иногда звонил Сергею Леонидовичу на службу. Несмотря на большую занятость, он обязательно принимал меня в своем большом кабинете на улице Фрунзе. Мы располагались в глубоких креслах друг против друга и вели добрую беседу. Сергей Леонидович не торопил время. Слушал внимательно. Сам проявлял интерес ко многому, вспоминал сослуживцев по Форст-Цинне. Его откровенность в служебных делах льстила мне и вызывала определенное смущение. Я боялся стать пленником избыточной информации.

Весной 1987 года беспрепятственный полет и приземление немца Матиаса Руста на Красной площади в Москве имели для С. А. Соколова роковые последствия. Он стал жертвой обстоятельств и вынужден был уйти с поста министра обороны Советского Союза. Я не знаю степени вины Сергея Леонидовича, но случившееся, на мой взгляд, не умаляет ни его человеческих достоинств, ни прошлых заслуг перед государством.

Отдав всего себя защите Родины, строительству ее вооруженных сил, укреплению обороноспособности страны, Сергей Леонидович уступил место в боевом строю своим двум сыновьям…

Членом военного совета 18-й гвардейской армии, как уже отмечалось, в те годы был генерал-майор Анатолий Иванович Беднягин. Несмотря на определенное различие в характерах и темпераментах, они с Сергеем Леонидовичем Соколовым всегда находили общий язык, поддерживали друг друга. Их совместные усилия, дружная работа благотворно влияли на положение дел в войсках армии.

На людей, встречавшихся с Анатолием Ивановичем, он мог произвести впечатление человека сурового и даже отталкивающего. Таким воспринял его и я на первых порах. Со временем все оказалось иначе. За внешней строгостью и неприветливостью скрывалась душа честная, правдивая, высоко ценящая добрые человеческие отношения. Мне известны многие факты проявления Анатолием Ивановичем исключительной чуткости, заботы и внимания к подчиненным, сослуживцам и своим товарищам.

Большой жизненный и военный опыт, фронтовая закалка, фундаментальное образование, сильный характер и ясный ум позволяли генералу Беднягину действовать уверенно, держать себя принципиально, ни под кого не подстраиваться. Помню, как на военных советах он отстаивал свое мнение, даже в тех случаях, когда далеко не все члены совета разделяли его позицию. Анатолию Ивановичу были чужды заигрывание с людьми, слащавость в обращении, боязнь острых оценок. Он имел мужество говорить правду в глаза, пусть и нелицеприятную. Из-за прямоты характера нажил себе немало врагов, жаловавшихся на него в партийные и военные инстанции.

Мне вспоминаются обстоятельства одной своеобразной беседы и оценки Анатолием Ивановичем человеческих слабостей.

Осенью 1962 года в особый отдел 14-й мотострелковой дивизии армии прибыл из Харькова новый оперработник. В то время существовала практика стажировки в подразделениях военной контрразведки ГСВГ сотрудников территориальных органов с целью постижения ими опыта и навыков оперативной работы в войсках. Такой порядок диктовали интересы мобилизационной готовности органов госбезопасности.

За прошедшие годы я забыл фамилию прибывшего сотрудника, поэтому буду именовать его харьковчанином. На удивление всем нам, харьковчанин с первого дня своего приезда проявил крайнюю недисциплинированность: отказался принимать дела, выразил нежелание служить в Группе войск и потребовал возвратить его в Харьков. Свое поведение объяснил неприязнью к немцам в связи с гибелью отца в минувшей войне и трудностями сочетания службы за границей с заочной учебой в Харьковском университете.

Доводы для отказа служить в ГСВГ звучали неубедительно. Во-первых, многие офицеры Группы войск учились заочно в вузах Советского Союза и тоже потеряли близких и родных в годы Великой Отечественной войны. И во-вторых, почему эти вопросы не ставились до командировки за границу?

Проведенное разбирательство подтвердило надуманность аргументов харьковчанина. В действительности он испугался новой для себя обстановки и проявил трусость. Дело в том, что его прибытие в ГСВГ совпало с известным Карибским кризисом, поставившим мир на грань атомной войны, поэтому войска Группы находились в состоянии повышенной боевой готовности, жили напряженной жизнью, были готовы к любым поворотам. Участившиеся боевые тревоги, выходы воинских частей в запасные районы и другие неординарные меры произвели на харьковчанина удручающее впечатление, вселили в него растерянность и страх. Конечно, такое поведение не вписывалось в требования, предъявляемые к сотрудникам органов безопасности.

О случившемся я доложил руководству Управления особых отделов ГСВГ и члену военного совета армии генералу Беднягину, который изъявил желание лично встретиться с харьковчанином. Разговор состоялся обстоятельный, без всякого снисхождения. Он еще раз подтвердил, что харьковчанин человек слабой воли, пугливый и просто трус. Сотрудники особого отдела дивизии рассмотрели персональное дело харьковчанина на партсобрании и за проявленную трусость исключили из партии. В срочном порядке он был отправлен военным самолетом в Советский Союз.

Откомандированный харьковчанин до службы в органах госбезопасности был секретарем районной комсомольской организации. Не попади он в специфическую ситуацию, никто бы о его низких волевых и моральных качествах не узнал. Глядишь, со временем дослужился бы и до больших постов. Наверное, сложная, острая обстановка всегда проверяла и будет проверять, на что способен человек, какова его цена.

Генерал Беднягин относился к людям действия, реально смотрел на жизнь. Никаким иллюзиям не поддавался. Друзей определял не по словам, а по конкретным делам и поступкам. Ценил и берег дружбу. Когда служба разбросала нас по разным регионам страны, Анатолий Иванович не позволял порваться нити наших добрых отношений: звонил, писал, по возможности навещал. Так он вел себя всегда: и работая в аппарате Главпура, и в бытность членом военных советов Одесского и Киевского военных округов.

Незадолго до смерти, поздравляя меня с годовщиной Советской армии, Анатолий Иванович своим каллиграфическим почерком написал: «… хотя формально, по штатному расписанию, Вы всю службу числились как работник КГБ, мы, военные, с которыми Вы работали бок о бок, всегда Вас считали своим и по форме, и по существу. И, как Вы помните, в частности в Форст-Цинне, дарили Вам не только уважение как начальнику военной контрразведки, но и личные симпатии и дружбу…

Было это двадцать с лишним лет тому назад. Были мы, а особенно Вы, молодыми, работали с интересом, в глаза начальству не заглядывали, под него не подстраивались, и все шло как надо… И вот прошло сравнительно много лет. Но воспоминания о прошлом остались. А самое главное — осталась дружба».

Да, Анатолий Иванович умел крепить и цементировать дружбу. Когда у него была возможность, он всегда помогал друзьям советом, а главное — делом. Все это я имел возможность почувствовать на себе.

В начале воспоминаний я уже писал о моем отце Василии Ивановиче, возвратившимся в 1944 году в Киев и вынужденном поселиться на Пушкинской улице в помещении, малопригодном для человеческого жилья. Как-то между делом я рассказал Анатолию Ивановичу о плохих жилищных условиях отца, но ни с какими просьбами к нему на этот счет не обращался. Прошло много времени, и наш разговор забылся.

И вот в середине 60-х годов отца вызывают в Ленинский райсовет города Киева и предлагают приличную комнату в коммунальной квартире дома, расположенного на той же Пушкинской улице. Конечно, отец согласился. Такое неожиданное внимание его удивило, и он в письме ко мне происшедшее расценил расхожим выражением: «не пойму, откуда ветер подул».

А ветер подул, как позднее выяснилось, из Одессы, где Анатолий Иванович проходил службу членом военного совета Одесского округа. Оказалось, что на празднование какого-то юбилея в Одессу прибыла делегация, в состав которой входил и председатель райсовета Ленинского района города Киева. Анатолий Иванович рассказал ему о моем отце, что и послужило толчком к благополучному разрешению болезненной жилищной проблемы моего родителя.

В 1975 году в связи с ухудшением здоровья, перенесенным инфарктом генерал Беднягин ушел с должности члена военного совета КВО. Работая консультантом Военной академии войск ПВО в Киеве, он хотя и не имел четко очерченных обязанностей, тем не менее не только сам без дела не сидел, но, как мне рассказывали, и командованию академии спокойно жить не давал.

Находясь на отдыхе, стремясь тренировать и укреплять сердце, Анатолий Иванович много ходил. В письмах ко мне всегда считал нужным упомянуть, сколько прошагал километров. В октябре 1983 года в Кисловодске, отдыхая днем в палате после прогулки, Анатолий Иванович скоропостижно скончался. Ему тогда шел 70-й год.

Вспоминая Анатолия Ивановича Беднягина, я думаю, не ошибусь, если отнесу его к когорте крупных политических работников советских вооруженных сил. Он родился в семье вологодского крестьянина, в 1934 году вступил в ряды Советской армии и отдал ей всю свою сознательную жизнь, начав службу красноармейцем и закончив генерал-полковником…

В годы работы в 18-й гвардейской армии я имел приятную возможность познакомиться с замечательным человеком и военачальником, позднее ставшим Маршалом Советского Союза, начальником Генерального штаба, первым заместителем министра обороны СССР Николаем Васильевичем Огарковым.

Знакомство произошло при следующих обстоятельствах. В конце лета 1959 года я находился на докладе у генерала Беднягина. Решив все вопросы, собрался уходить, но Анатолий Иванович обратился ко мне:

— Если располагаешь временем, останься. Сейчас будет представляться вновь назначенный командиром 20-й дивизии генерал-майор Николай Васильевич Огарков. Заодно и ты познакомишься с ним.

Предложение я принял с удовольствием. В кабинет вошел моложавый, подтянутый, стройный, приятный генерал. Беседа велась в обычном при представлении русле. Огарков доложило пребывании на фронте, службе в войсках в штабе ДВО, учебе в академии Генерального штаба. Беднягин информировал Огаркова о состоянии боевой готовности и дисциплины в дивизии.

Первая беседа с Огарковым произвела на нас благоприятное впечатление. Нам понравились взвешенность и точность его суждений, спокойное поведение. После ухода Огаркова Анатолий Иванович доверительно сообщил мне, что министр обороны Р.Я. Малиновский очень высоко оценивает организаторские и военные способности генерала Огаркова. Министр рассматривает его пребывание в Группе войск как стажировку, рассчитанную на два — три года, с последующим выдвижением на ответственный участок работы.

Так все в дальнейшем и сложилось. В 1961 году Николай Васильевич получил назначение начальником штаба Белорусского военного округа. Такое перемещение по службе с комдива сразу на округ, минуя армейское звено, бывает очень редко. Однако командование армии считало повышение справедливым, оправданным и его активно поддержало.

Николай Васильевич в армии оставил о себе хорошую память. Умело управлял дивизией, многое изменил в ней к лучшему. 20-я гвардейская мотострелковая дивизия по итогам инспектирования была признана одной из лучших в вооруженных силах. В службе, обращении с людьми он всегда проявлял высокую военную и личную культуру, такт. Нельзя было не заметить его аналитический ум, глубину взглядов и феноменальную память. Однажды я слушал доклад Николая Васильевича на собрании в дивизии. Не имея текста доклада, он говорил как по написанному, ни разу не сбился и не повторился. Назначение на высокую должность в Белорусский военный округ, безусловно, открывало перед генералом Старковым простор для реализации личного делового потенциала.

В последующие годы, во время его работы в Генеральном штабе, мне доводилось встречаться со Старковым изредка — при посещение им войск, во время крупных учений. Иногда я обращался к нему с просьбами о служебном транспорте и по другим вопросам и всегда находил положительное и быстрое решение.

Помню, в Группе войск использовался для доставки арестованных в Брест тюремный вагон, изготовленный, наверное, еще при царе Горохе. Своими габаритами, музейным и обветшалым видом вагон постоянно привлекал внимание и вызывал иронию со стороны железнодорожников ГДР. Все наши попытки заменить старый вагон результатов не давали. Я обратился за помощью непосредственно к Николаю Васильевичу Огаркову. В месячный срок в Ленинграде был построен новый, отвечающий современным требованиям вагон и передан для эксплуатации железной дороге.

Руководя Генеральным штабом, Огарков постоянно искал новые пути повышения обороноспособности государства, выступил инициатором реформирования Вооруженных сил СССР, работал над проблемой военной доктрины, улучшением управления войсками на ТВД, фактически создал в Генштабе центр оперативно-стратегических исследований, многое сделал для разработки новых видов оружия и способов их боевого применения. К сожалению, не всегда находил поддержку в деле реформ со стороны некоторых военных коллег-консерваторов.

В силу обострения отношений с министром обороны Д.Ф. Устиновым, вызванного, как утверждают, интригами лиц из близкого окружения министра, Николай Васильевич был вынужден в 1984 году уйти на должность главнокомандующего войсками Западного стратегического направления. Последние годы маршал Огарков руководил Всесоюзным комитетом ветеранов войны, труда и вооруженных сил. Резкое выступление против разрушения Советского Союза, поддержка им ГКЧП вызвали недовольство властей.

Николай Васильевич Огарков умер в январе 1994 года. Средства массовой информации дали весьма скупые сообщения о его смерти. Панихида в Центральном доме Советской армии и похороны на Новодевичьем кладбище прошли скромно. Гроб с телом Николая Васильевича пронесли на своих плечах не генералы, а майоры и полковники…

В годы моей повторной службы в ГСВГ войсками Группы последовательно командовали два главкома, оба генералы армии. Первое время — Семен Константинович Куркоткин, с которым я был близко знаком по Закавказью, а затем — Евгений Филиппович Ивановский.

С Семеном Константиновичем мы встретились в ГДР в мае 1972 года уже как старые и добрые знакомые. Принял он меня тепло и приветливо в Бюнсдорфе, в большом и светлом кабинете главнокомандующего, где обращали на себя внимание большая хрустальная люстра и напольные часы. В беседе вспоминали Закавказье, но больше говорили о делах насущных. Как всегда, Семен Константинович вел разговор негромко и откровенно, делился своими планами, анализировал политическую обстановку в ГДР и ФРГ. Годичного перерыва в нашей совместной работе мы не чувствовали.

Куркоткин не был в Группе войск новичком. Несколько лет назад он командовал здесь армией и находился на должности первого заместителя главкома. Опираясь на хорошее знание обстановки и возможностей Группы, войсками управлял уверенно и твердо. Вместе с тем Семен Константинович не раз давал понять, что в работе вынужден проявлять осмотрительность. В штабе остались люди из «команды» бывшего главкома, ставшего начальником Генштаба, которые пристально и ревниво следили за его действиями.

К сожалению, поработать с Куркоткиным мне не довелось и двух месяцев. Он получил очередное повышение и стал заместителем министра обороны, начальником тыла Вооруженных сил СССР.

28 июля 1972 года в охотничий домик под Барутом Куркоткин пригласил генералов на прощальный ужин. Среди гостей присутствовал и один штатский — Чрезвычайный и Полномочный посол Советского Союза в ГДР Ефремов. На длинном, красиво сервированном столе яств и напитков не было — их предлагали присутствовавшим официанты. Посредине стола на белоснежной скатерти лежали зигзагообразно разложенные красные розы. Стол выглядел строго и вместе с тем нарядно.

Вечер прошел интересно, в атмосфере братства. Много добрых и благодарственных слов гости сказали в адрес Семена Константиновича. Ему вручили оригинальный памятный подарок, сделанный армейскими умельцами — на верхней плоскости небольшого деревянного столика был изображен боевой путь Куркоткина во время Великой Отечественной войны, внутри стола вмонтировали магнитофон с записями мелодий фронтовых лет.

16 лет Куркоткин руководил сложнейшим военным участком. Внес большой личный вклад в совершенствование управления тылом, повышение эффективности решаемых им многообразных задач. В одном из интервью он назвал тыл «великим тружеником», работа которого не прекращается никогда, ни на мгновение.

В 1983 году Семену Константиновичу Куркотки-ну было присвоено звание Маршала Советского Союза. В 1988 году он ушел с поста начальника тыла в группу генеральных инспекторов Министерства обороны СССР, а в сентябре 1990-го после тяжелой болезни скончался.

В бытность Куркоткина начальником тыла мы встречались изредка, но связь не прерывали. Зная огромный объем работы Семена Константиновича, я позволял себе беспокоить его только в крайних случаях…

Эстафету командования Группой советских войск в Германии у Куркоткина принял генерал Евгений Филиппович Ивановский, прибывший с должности командующего Московским военным округом.

Группе советских войск в Германии трудно было найти аналог в системе Вооруженных сил Советского Союза. Успешное управление войсками требовало от главнокомандующих наряду с полководческим дарованием высоких качеств политика и дипломата. Подобными достоинствами как С.К. Куркоткин, так и Е.Ф. Ивановский обделены не были.

Бесспорно, Ивановский относился к числу видных советских военачальников. Он хорошо владел теорией и практикой военного дела, которые сочетал с большим опытом командной и штабной работы, приобретенным прежде всего в годы советско-финляндской и Великой Отечественной войн. Знал и особенности службы в ГСВГ, так как с 1961 по 1965 год командовал 1-й танковой армией в Дрездене. Все вместе взятое образовывало тот прочный жизненный и военный базис, опираясь на который, Евгений Филиппович успешно руководил многосторонней деятельностью войск Группы.

Доклады, выступления и указания Ивановского на заседаниях военного совета, разборах учений, совещаниях, заслушивании подчиненных генералов и офицеров отличались профессионализмом, собранностью и продуманностью, интересными мыслями.

По долгу службы Ивановский решал с государственным и партийным руководством ГДР широкий круг вопросов, затрагивающих жизненные интересы ГСВГ. Через военные миссии связи он непосредственно поддерживал деловые отношения с главнокомандующими американскими, английскими и французскими войсками, размещенными в ФРГ. В самых сложных ситуациях Евгений Филиппович выступал как зрелый политик и дипломат, спокойно и уверенно отстаивал позицию Советского государства и войск Группы, достойно представляя за рубежом Советский Союз и его вооруженные силы.

В годы перестройки некоторые газеты и телевидение сенсационно подавали факты посещения американскими, английскими и другими иностранными военнослужащими частей Западной группы войск (бывшей ГСВГ), взахлеб восклицая: «Разве могло бы быть что-либо подобное пять — шесть лет тому назад?!» А ведь уже было. И следовало бы об этом знать. Главнокомандующие советскими войсками в Германии постоянно поддерживали контакты с американским, английским и французским главкомами. Шел обмен визитами, разрыв между которыми то сокращался, то увеличивался в зависимости от политического климата, прежде всего в Европе.

Мне известно, что Ивановский наносил дружеские визиты французскому, английскому и американскому главкомам. Они, в свою очередь, приезжали к нему.

Летом 1974 года по приглашению Ивановского советское командование в Бюнсдорфе посетил главком американских войск Дэвидсон с группой генералов и офицеров. Однодневная, довольно насыщенная программа пребывания американцев в ГСВГ включала беседы у главнокомандующего и начальника штаба, показ учений войск, посещение казарм и солдатской столовой, концерт силами военного ансамбля, товарищеский ужин в Доме офицеров. Встреча длилась примерно десять часов. Буквально на глазах изменялся уровень отношений между гостями и хозяевами — от прохладных к теплым, вместе с тем росла раскованность. Весь прием прошел на высоком уровне, американцев покорили четкая организация и русское гостеприимство.

В свите Дэвидсона находился чернокожий генерал, командир дивизии, тоже по фамилии Дэвидсон. Американский главком подчеркнуто вежливо относился к однофамильцу, при каждом удобном случае рассказывал о его достоинствах и высоком положении. Очевидно, Дэвидсон считал, что у нас искажено представление о положении негров в США, и хотел таким образом его развеять.

В ходе приема американцев Ивановский держался безукоризненно. Его высказывания, реплики и официальная речь, произнесенная за ужином, были откровенны, доброжелательны и проникнуты духом достоинства. Со стороны Евгений Филиппович воспринимался радушным хозяином, гибким и опытным политиком.

Нередко Евгений Филиппович поражал умением видеть за крупными проблемами и вопросами какие-то детали, мелочи, не заслуживающие, на первый взгляд, внимания, но, как оказывалось позднее, весьма важные.

В сентябре 1974 года мне довелось помогать Ивановскому в подготовке встречи военнослужащих Магдебургского гарнизона с партийно-правительственной делегацией ГДР. Накануне встречи Евгений Филиппович лично осмотрел объекты показа, проверил степень их готовности. На полигоне, просмотрев репетицию показательных учений, обратил внимание на медленный темп наступления, оторванность пехоты от танков, растянутость войск по фронту. Прошел маршруты передвижения гостей по полигону, осмотрел точки, предназначенные для наблюдения за динамикой войск. Он счел необходимым также съездить в магдебургский Дом офицеров, чтобы посмотреть, насколько готова к приему немецкой делегации столовая.

В беседе с поваром Ивановский в деталях прокомментировал меню. Несколько раз подчеркнул, что следует приготовить не борщ, а именно «борщок», смачно делая ударение на букву «о». Попросил представить ему официанток и, придирчиво осмотрев их внешний вид, порекомендовал одной не носить парик, другой — удлинить юбку, а третьей — не злоупотреблять косметикой.

Когда завершилась встреча военнослужащих Маг-дебургского гарнизона с партийно-правительственной делегацией ГДР, прошедшая интересно, подумалось, что действительно большие дела состоят из множества мелких.

7 марта 1978 года Ивановскому исполнилось 60 лет. Вместе с начальником управления генералом Иваном Лаврентьевичем Устиновым мы приехали в Бюнсдорф поздравить юбиляра. Принял нас Евгений Филиппович в служебном кабинете, показавшемся от обилия цветов оранжерей. В стороне стоял круглый столик, где за чашкой кофе и состоялась сердечная беседа о делах минувших и нынешних. Выглядел юбиляр молодцом. Правильные черты лица, добрая улыбка, седина делали Евгения Филипповича особенно привлекательным.

Взаимоотношения Ивановского с военными контрразведчиками были рабочие, добрые. Они не исключали и принципиальные разговоры, когда этого требовали интересы дела. Нас сближала, заставляла держаться друг друга сложная оперативная обстановка в ГДР. На вопросы, поднимаемые контрразведкой, Евгений Филиппович реагировал оперативно. Он периодически приезжал в Потсдам, где принимал участие не только в совещаниях, встречах с сотрудниками, но и в праздничных вечерах.

В ноябре 1979 года, попрощавшись с Ивановским, я отбыл из Группы советских войск в Германии к новому месту службы — в Москву. В те дни трудно было предположить, что спустя десять лет в силу известных обстоятельств состоится решение о ликвидации ГСВГ и ее временно переименуют в Западную группу войск.

Генерал армии Ивановский завершил службу в Группе войск в 1980 году В течение пяти лет командовал войсками Белорусского военного округа, а затем являлся главнокомандующим Сухопутными войсками. В ноябре 1991 года Евгений Филиппович ушел из жизни…

В Группе советских войск в Германии я работал с генералами Иваном Семеновичем Медниковым и Алексеем Дмитриевичем Аизичевым, возглавлявшими политические органы Группы войск. Медников находился на должности члена военного совета — начальника политуправления ГСВГ, а Лизичев являлся его первым заместителем.

Взаимодействие военных контрразведчиков с руководством и аппаратом политуправления носило многогранный характер. Оно охватывало прежде всего направление идеологической борьбы с противником. Кроме того, политуправление непосредственно руководило работой партийных организаций особых отделов Группы войск. Эти и другие обстоятельства делали наши служебные встречи, обмен информацией, проведение совместных политико-воспитательных мероприятий постоянными.

Генерал-полковника Медникова отличали доступность, трезвый взгляд на людей и жизнь, рассудительность, глубокое знание политической работы. У армейских контрразведчиков, как и у всего личного состава войск, он пользовался глубоким уважением. Из Группы войск Медников был переведен членом военного совета Прибалтийского военного округа, а затем ушел в отставку.

За высокие личные и деловые качества сравнительно молодому Лизичеву еще в то время прочили большое будущее. Жизнь подтвердила прогнозы. После службы в ГСВГ Алексей Дмитриевич продолжал уверенно подниматься по служебной лестнице и в 1985 году занял пост начальника Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота. Ему было присвоено воинское звание генерала армии. Много интересных людей повстречалось мне в Группе советских войск в Германии: генералов и офицеров штаба, командующих армиями и командиров дивизий и бригад. Всех не перечесть. Но память прочно хранит хорошие воспоминания о них.

В послевоенные годы ГСВГ превратилась в своеобразную кузницу контрразведывательных и военных кадров, в полигон оттачивания чекистского и боевого мастерства в условиях холодной войны. Из войск Группы вышли крупные военачальники, командующие округами и видами вооруженных сил, министры обороны и их заместители. К тому же Группа войск выдвинула ряд руководителей военной контрразведки, многих начальников особых отделов армий и округов.

В Германской Демократической Республике роль старшего оперативного начальника по отношению ко всем подразделениям органов советской государственной безопасности, временно функционировавших на территории республики, возлагалась на руководителя аппарата Представительства КГБ СССР при МГБ ГДР. Из всех сотрудников советских органов безопасности, пребывающих в ГДР, только руководитель Представительства входил в номенклатуру Президиума ЦК КПСС. Этим подчеркивалось его особое положение.

Во время моей повторной работы в ГСВГ Представительство возглавлял генерал-лейтенант Иван Анисимович Фадейкин. Мы, военные чекисты, хорошо его знали, так как он в 60-е годы возглавлял военную контрразведку, откуда и пришел руководителем Представительства.

Сам Иван Анисимович был выходцем из военной среды, участвовал в Отечественной войне и после окончания академии получил направление во внешнюю разведку. Таким образом, в нем хорошо сочетался опыт службы в армии, разведке и контрразведке.

Иван Анисимович относился к числу взыскательных руководителей. Сам активно занимался делом и строго спрашивал за работу с подчиненных. Будучи человеком умным, он обладал наблюдательностью и хорошей памятью, четко мыслил. Знал немецкий язык. Ему были чужды заискивания и угодничество. Свои оценки и мнение высказывал прямо и открыто, без лавирования. За это его недолюбливали некоторые руководители КГБ.

Аппарат Представительства Иван Анисимович держал в руках. Постоянно заботился об авторитете нашей страны и органов КГБ в ГДР. С министром МГБ Мильке был на «ты», уважительно называл его «Эрих», однако без всякой фамильярности. Мильке считался с Иваном Анисимовичем, внимательно прислушивался к его рекомендациям и советам.

Когда в середине 70-х годов встал вопрос о замене Фадейкина, его перевели в Москву на второстепенный и менее активный участок работы. Для всех было ясно, что это необоснованное понижение, в ущерб делу и интересам государства. Однако официальная процедура перевода была необычайно торжественной и пышной. По этому поводу прибыли в Берлин генералы Г.К. Цинев и В.А. Крючков. В адрес Ивана Анисимовича на проводах звучали хвалебные и заздравные речи, лилось шампанское. Когда я спросил одного из офицеров Представительства, как понимать эту фальшь славословия, он, улыбнувшись, ответил:

— Борис Васильевич, разве вы не знаете, что когда хоронят человека, о нем говорят только хорошее.

Иван Анисимович не уехал сразу в Москву, а лег подлечиться в госпиталь Группы войск. Я навестил его там. Стояли первые весенние дни, и мы долго бродили по пробуждающемуся от зимы госпитальному парку. Говорил он сдержанно, глуша в себе возмущение. Я по-человечески понимал, что творится у него в душе.

Мне было известно о неудовлетворенности Ивана Анисимовича новым местом работы, его стремлении возвратиться на активный участок внешней разведки. С трудом ему удалось вырваться резидентом за границу. Но к этому времени его уже поразил смертельный недуг, и он вскоре скончался.

Германскую Демократическую Республику и Группу советских войск в Германии постоянно посещали лидеры Советского Союза, партийно-правительственные делегации, крупные военные и другие руководители. Отдельные встречи, отмеченные неординарностью, запомнились мне. О них и попытаюсь рассказать.

Летом 1961 года, во время визита в ГДР, Н.С. Хрущев посетил и Группу войск. Встреча с ним состоялась в Бюнсдорфе, на стадионе. В ней участвовали делегации всех семи армий. Люди, собранные заблаговременно, стояли в тесноте на футбольном поле под жарким солнцем и несколько приустали.

На трибуне в торце футбольного поля наконец появились Никита Сергеевич в светлом свободном костюме, соломенной шляпе, оживленный и улыбающийся, его супруга Нина Петровна, главком Иван Игнатьевич Якубовский и сопровождающие их лица.

Встречу открыл Якубовский зычным приветствием Хрущева как Верховного главнокомандующего Вооруженными силами Советского Союза. К микрофону подошел Никита Сергеевич. Присутствующие встретили его тепло, аплодисментами. Говорил он эмоционально, откровенно, в своей типичной манере. Записей не имел. Мысли излагал непоследовательно, они буквально натыкались друг на друга. Оратор часто обращался к аудитории с вопросами и сам же отвечал на них.

В выступлении Хрущев утверждал, что в промышленности и сельском хозяйстве дела идут хорошо, благоприятно складывается и международная обстановка. Правительство уделяет много внимания развитию химической промышленности, строительству предприятий синтетического волокна. В связи с этим, подчеркнул Никита Сергеевич, в ближайшие годы все женщины страны будут одеты в нейлон и перлон. Широко ведется жилищное строительство, дома возводятся добротные, с удобствами. При этом Хрущев для контраста напомнил, что еще не так давно сама матушка императрица Екатерина II пользовалась ночным горшком. Коснувшись международного положения и попутно ругнув американцев, он доверительно сообщил аудитории, что в бомбардировке столицы Йеменского государства Саны участвовала не египетская авиация, как о том писала пресса, а наши военные летчики — ребята из Рязани, Смоленска, Вологды и других русских городов. В таком вольном изложении продолжалось все выступление Хрущева в течение 35–40 минут.

Пока выступали Якубовский и Хрущев, возле трибуны суетился генерал-майор авиации Алексей Микоян, снимая на кинокамеру происходящее. Заметив его, Хрущев в микрофон громко сказал: «Привет, Алеша!». А когда генерал вытянулся и отдал честь, пояснил для собравшихся: «Это Алексей, сын моего лучшего друга Анастаса Микояна. Служит в Группе войск командиром авиационной дивизии».

Возвращаясь из Бюнсдорфа в часть, я испытывал ощущение внутреннего дискомфорта. Казалось, что руководители столь высокого ранга обязаны чтить народ и не позволять себе такие сумбурные выступления перед ним. Одновременно у меня почему-то появилось чувство жалости к газетным работникам, которые вынуждены «причесывать» и «приглаживать» речи Хрущева, чтобы сделать их приемлемыми для публикации…

В июле 1963 года заведующий адмотделом ЦК КПСС Н.Р. Миронов вместе с министром обороны Р.Я. Малиновским посетили Группу советских войск в Германии. Во время приезда в ГДР Николай Романович Миронов один день провел в 18-й гвардейской армии, познакомившись в Форет-Цинне с полевыми укреплениями, а также штабом и воинской частью 14-й гвардейской мотострелковой дивизии в городе Ютербоге. Командование армии встречало гостя с радушием и волнением. Как принято в войсках, «навело марафет» в военном городке.

Беседа Миронова с членами военного совета состоялась за чашкой чая. Шел откровенный разговор о положении в Группе войск, упущениях в боевой подготовке, назревших проблемах. Непринужденная обстановка, созданная гостем, позволила присутствующим говорить откровенно, без оглядки.

Завершая разговор, Николай Романович неожиданно для всех сказал:

— Мы намерены забрать от вас Гераскина и назначить начальником особого отдела округа. Как смотрят на это члены военного совета армии? Не допустим ли мы ошибки?

Неподготовленность к такому повороту событий, нестандартная форма обсуждения вопроса о моем выдвижении заставили меня смутиться, почувствовать себя, подобно девице на выданье. Поддержка военного совета оказалась полной. Это меня успокоило и обнадежило.

Несколько позже Николай Романович мне доверительно сказал, что дело идет о службе в Закавказском военном округе и вопрос о новом назначении, скорее всего, решится в конце года.

После посещения 14-й дивизии в столовой военного совета состоялся обед, где присутствовал и я. Из тем, обсуждавшихся за столом, в моей памяти сохранились две, имеющих определенный интерес.

Миронов обратил внимание военных на обилие в казармах и городках наряду с портретами членов Политбюро ЦК КПСС портретов руководителей Министерства обороны. При этом заметил:

— Нельзя раздваивать веру офицеров и солдат между партией, с одной стороны, и военными руководителями — с другой. Необходимо воспитывать преданность только Родине, присяге и партии. Зачем, например, вывешен портрет начальника Главпура Епишева? Он по своему положению такой же начальник отдела ЦК, как и я.

Зашел разговор и о по-прежнему бытующем в армии подхалимаже и угодничестве.

— Это вредная для армии болезнь, — подчеркнул Николай Романович, — главный удар надо наносить не по подхалимам, а по начальникам и руководителям, поощряющим и плодящих их. Как правило, подхалимы — люди умные. Стоит раз или два их серьезно одернуть, приструнить, и они сделают для себя необходимые выводы.

Пребывание Николая Романовича Миронова в армии стало событием. Оно запомнилось самому гостю, генералам и офицерам, принимавшим его…

В 70-е годы А.И. Брежнев с официальными дружественными визитами посещал ГДР в мае 1973 года и в последний раз — с 4 по 8 октября 1979 года по случаю 30-й годовщины со дня образования Германской Демократической Республики. Партийно-правительственная делегация выглядела внушительно. Кроме А.И. Брежнева в нее входили А.А. Громыко, К.У Черненко, Н.А. Тихонов, К.В. Русаков, Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в ГДР П.А. Абрасимов.

Программа визита включала участие делегации в торжественном заседании, приеме и концерте, возложении венков в Трептов-парке, на кладбище социалистов в Берлин-Фридрихсфельде и у памятника жертвам фашизма и милитаризма, присутствие на параде Национальной народной армии ГДР и факельном шествии немецкой молодежи. Предусматривалось подписание Программы специализации и кооперации между СССР и ГДР, награждение Брежнева орденом и обед в его честь.

Ни в мае 1973-го, ни в октябре 1979 года Брежнев Группу советских войск в Германии не посещал.

Между двумя пребываниями Брежнева в ГДР прошло чуть больше шести лет. За эти годы он разительно изменился. В ГДР приехал человек осунувшийся, безразличный, с подорванным здоровьем. Из аэропорта Шенефельд в резиденцию в замке Нидершен-хаузен Брежнев следовал в автомашине с Хоннеке-ром, на приветствующее население смотрел холодно, отсутствующим взглядом, изредка, как автомат, помахивая рукой.

Тяжелая болезнь Брежнева осложнила пребывание советской партийно-правительственной делегации в ГДР, создала дополнительные заботы немецким властям, портила праздничное настроение окружающим. Везде, куда бы он ни ехал, за ним следовали реанимобиль и врачи с носилками. На приеме в Государственном совете ГДР 7 октября, где я присутствовал с женой, Брежнев почувствовал себя плохо и покинул обед.

Проводив на следующий день Брежнева в Москву, немцы вздохнули с облегчением.

Состояние здоровья Брежнева было настолько плохим, что в дни пребывания его в Берлине и спустя несколько дней после отъезда в западной прессе появились сообщения о его кончине.

Мы все чувствовали себя перед немецкими друзьями весьма глупо. Правда, они делали вид, что ничего не случилось. Трудно было понять, а тем более объяснить, зачем разбитого болезнью, немощного старца, пусть даже лидера, посылают во главе делегации за границу. Такими действиями руководство партии и страны компрометировало в глазах народа ГДР и всего мира не только самого Брежнева и себя, но и государство…

В последние дни уходящего 1976 года командование Группой войск проводило на местности плановую штабную тренировку. Начальник Генштаба генерал армии В.Г. Куликов принял решение лично участвовать в штабной тренировке с группой офицеров-генштабистов.

С Куликовым я никогда не встречался, но был немало наслышан о нем. Отзывы военных о личности Куликова являлись противоречивыми. Поэтому указание начальника управления принять участие в его встрече я воспринял с интересом.

Выполняя поручение, утром 30 декабря выехал на военный аэродром в Шперенберг. Самолет Ту-134 прибыл из Москвы точно в намеченное время. Встречающие, всего пять человек, выстроились перед трапом самолета.

Куликов, одетый в зимнюю полевую форму, быстро спустился по трапу и, приняв рапорт 1-го заместителя главкома Бориса Васильевича Снеткова, подошел к строю. За руку поздоровался с членом военного совета Медниковым, командующим и членом военного совета воздушной армии, а затем со мной. Когда я представился Куликову, он взял меня, как старого знакомого, под руку, отвел в сторонку и, обращаясь на «ты», кратко сообщил о цели своего прилета, пригласил на разбор штабной тренировки и попросил принять, по возможности, меры, чтобы о его посещении ГДР не стало известно немецким друзьям, так как он накрепко связан лимитом времени и возможностью встретиться с ними не располагает.

Ранним утром 31 декабря состоялся разбор штабной тренировки. Завершился он четким, глубоким и интересным выступлением Куликова. В моем представлении именно такой уровень анализа, выводов и постановки задач должен быть у начальника Генерального штаба.

Позднее, за завтраком, Куликов держал себя просто, демократично и умно. Вспоминал интересные эпизоды из службы. Рассказал о встрече с Г.К. Жуковым в бытность командиром дивизии. Делился замыслами и планами. Мысли свои никому не навязывал, стремился всех присутствующих втянуть в живую беседу.

Процедура проводов Куликова в Шперенбер-ге была аналогична его встрече. Следуя к самолету, Виктор Георгиевич шутливо спросил у командующего воздушной армией: «Какой основной закон действует в авиации?» Видя, что командир замешкался, сам же и ответил: «Сколько самолетов взлетело, столько же должно возвратиться на землю».

Прощаясь с Куликовым, я пожелал ему от имени чекистов Группы войск счастья и успехов в наступающем Новом году. На его вопрос о моем впечатлении от разбора искренне ответил, что разбор мне понравился. На это Куликов заметил: «О результатах обязательно доложи кому следует».

Люди говорят, что первое впечатление о человеке оказывается самым верным. Мне В.Г. Куликов сразу понравился. И все же я с удивлением спрашивал себя: «Почему Виктор Георгиевич многозначительно просил кому-то доложить о разборе?», ведь встречал я его в силу служебных обязанностей, на штабной тренировке занимался вопросами безопасности и никаких фискальных, надзорных функций за ним не выполнял. Возможно, думалось, я неправильно его понял. Весьма трудно было представить, чтобы начальник Генерального штаба, человек, постоянно решающий глобальные вопросы безопасности государства, не понимал предназначение правоохранительных органов и, в частности, военной контрразведки.

Вспомнил я этот эпизод неслучайно. Знаю отдельные факты, когда командующие округами и армиями, не говоря уже о более низком звене командиров, неверно представляя деятельность органов безопасности, считают, что военная контрразведка постоянно следит за ними, перлюстрирует корреспонденцию и подслушивает телефонные переговоры. Подобное понимание задач военной контрразведки крайне упрощено и действительности не отвечает…

В 1977 году состоялись оперативно-стратегические учения под руководством министра обороны Д.Ф. Устинова. В них участвовало и командование Группой советских войск в Германии.

Учение шло по жесткому графику. Устинов находился в ГСВГ менее суток. Прибыл на самолете поздним вечером с начальником Генштаба, главкомами видов вооруженных сил и большой группой генералов и офицеров. За кратким отдыхом последовал переезд на подземный командный пункт Генштаба, где состоялось заслушивание играющих сторон, потом обед, перемещение вертолетами в Шперенберг и отлет на родину. Все в быстром и напряженном темпе, как на войне.

На подземном командном пункте участника разместились довольно плотно в тесном помещении. За небольшим столом сидел Устинов, руководивший заслушиванием, и справа от него — начальник Генштаба Н.В. Огарков.

Ранее об Устинове в военных кругах приходилось слышать разное. Толковали, что он «технарь», недостаточно компетентен в военных делах и на пост министра обороны нужен другой человек.

Та уверенность, с которой Устинов комментировал доклады генералов, выступавших в роли командующих фронтами, — а это был цвет наших вооруженных сил, — его меткие реплики и, главное, широкий государственный взгляд на проблемы обороны страны начисто опровергали ходившие о нем домыслы и кривотолки. Устинов воспринимался министром обороны не только юридически, но и фактически, полным хозяином положения дел.

Интересен сам подход Устинова к целесообразности проведения военных преобразований. На учениях впервые проигрывались предполагаемые нововведения, направленные на повышение надежности системы обороны государства и ее составной части — ПВО. Участвовавшие в учениях не были единодушны в принятии новшеств, небольшая группа военных относилась к ним сдержанно. Тогда Устинов поставил вопрос примерно так: если предлагаемые изменения в армии повысят ее мощь на 30–40 процентов, тогда игра стоит свеч, если же меньше — затевать реорганизацию не нужно, она себя не окупит.

Чем больше проходило времени, тем душнее становилось в помещении командного пункта, ощущался недостаток кислорода. Отдельные генералы, которые постарше, приустав, начали дремать. Устинов, а ему в то время уже было без малого 70, выглядел бодро и свежо. Поражала его высокая работоспособность. Сведущие товарищи мне говорили, что он спит пять-шесть часов в сутки. Наверное, в этом проявлялась крепкая закалка, полученная им в Великую Отечественную войну и в годы управления оборонной промышленностью страны.

Еще перед началом заслушивания Устинов разрешил присутствующим курить, но никто его любезностью не воспользовался. Сам же Дмитрий Федорович курил беспрерывно, одну сигарету за другой. Видно, это была старая привычка.

С момента прибытия Устинова в ГСВГ я искал возможность доложить ему оперативную обстановку, сложившуюся вокруг учений. Его помощник в звании вице-адмирала обещал мне организовать такую встречу. В ходе заслушивания играющих сторон я получил от помощника записку с просьбой сесть в вертолет министра обороны при перелете на аэродром и в пути сделать доклад. Однако обстановка изменилась таким образом, что при дальнейшей отсрочке мой доклад терял всякий смысл. Во время перерыва я подошел к Устинову и представился. Он увел меня в соседнюю комнату и в течение 10–15 минут внимательно выслушивал доклад о том, какие были проведены мероприятия по закрытию каналов утечки информации, что стало известно о проявленном интересе западных спецслужб к этим учениям и т. д. Приятно было видеть заинтересованность Устинова. Держал он себя непринужденно и спокойно, чем поощрял мою уверенность. Я чувствовал себя так, как будто бы мы были давно знакомы.

Надежно обеспечить безопасность Группы советских войск в Германии военная контрразведка могла, только тесно взаимодействуя с Министерством государственной безопасности ГДР и его подразделениями на местах. Основой взаимодействия служили договоры и соглашения, заключенные между Советским Союзом и ГДР, узы добрых отношений и многостороннего сотрудничества, связывавшие народы и государства.

Обычно вопросы, представляющие взаимный интерес, рассматривались и решались не напрямую, а при посредничестве аппарата Представительства КГБ СССР при МГБ ГДР и его офицеров связи в округах.

Юрисдикция Управления особых отделов КГБ по ГСВГ распространялась лишь на советские военные объекты. За пределами их границ особые отделы осуществляли оперативно-разыскные мероприятия, согласуя их с органами госбезопасности ГДР.

Управление ОО КГБ по ГСВГ свою деятельность координировало прежде всего со 2-м и 1-м главными отделами МГБ, организующими контрразведывательную работу среди местного немецкого населения и в Национальной народной армии ГДР, и по мере необходимости — со следственными и другими подразделениями министерства.

Становление и развитие немецких органов безопасности шло при активном участии представителей советских специальных служб. Находясь на аванпостах противоборства двух систем, сотрудники МГБ ГДР довольно быстро наработали опыт, обрели хорошую профессиональную форму, и необходимость в институте наших советников отпала. Ему на смену пришел упоминавшийся выше аппарат Представительства КГБ СССР при МГБ ГДР с обновленными функциями и задачами.

Набрав силу, ощутив уверенность, МГБ ГДР, в противоположность органами безопасности Болгарии, Польши, Кубы, Монголии и других социалистических стран, отказалось от практики подготовки кадров в специальных учебных заведениях КГБ СССР. С начала 60-х годов оно само начало выполнять со-ветнические функции в национальных спецслужбах Занзибара, а позднее — Судана, Анголы, Эфиопии и других стран «третьего мира».

Сотрудникам МГБ ГДР довелось защищать молодое немецкое государство в сложнейших условиях холодной войны, вести борьбу на равных с опытнейшими, по-современному технически оснащенными, согласующими между собой подрывные операции спецслужбами США, Англии, Франции и особенно ФРГ. Уверен, что ни одна из бывших социалистических стран Европы не подвергалась такому яростному и массивному натиску шпионских и идеологических центров, как ГДР.

После объединения Германии нельзя без удивления читать публикации в прессе, изображающие органы безопасности ГДР порождением тоталитаризма, чудовищем, чуть ли не преемником методов работы гестапо, а специальные службы ФРГ «цивилизованными», «гуманными» и «добренькими». Нет, дело обстояло далеко не так. Всю свою мощь спецслужб ФРГ обрушили на ГДР, ведя против нее тотальную разведку и «психологическую войну». Именно поэтому решающий фронт борьбы МГБ ГДР развернуло против специальных служб ФРГ.

Органы безопасности ГДР не только умело отбивали атаки врагов, добиваясь впечатляющих успехов и побед. Они сумели создать в государственных и политических структурах ФРГ, в командовании бундесвера и руководстве западногерманских спецслужб прочные разведывательные позиции, обеспечивающие им доступ к ценной политической, экономической и военной информации.

Для подтверждения сделанного вывода позволю себе сослаться на некоторые косвенные, но важные, как мне кажется, примеры.

Бывший первый секретарь ЦК СЕПГ Вальтер Ульбрихт 22 мая 1964 года пригласил в Берлин в качестве личных гостей представителей командования Группы войск и армии. Выступая перед генералами и офицерами, он, в частности, подчеркнул, что копии важнейших документов, рассматриваемых правительством ФРГ, через день находятся у него на рабочем столе. Подобные утверждения Ульбрихта не звучали как преувеличение или кичливость.

В начале ноября 1977 года советские чекисты традиционно собрались в особняке Представительства КГБ в Берлине отметить годовщину Октябрьской революции. На вечер, как обычно, прибыл с заместителями, секретарем парткома и руководителями ведущих отделов министр госбезопасности ГДР генерал Эрих Мильке. Вручая букет из 60 красных гвоздик руководителю Представительства, он сказал примерно следующее: «Коллектив министерства подготовил вам ценный праздничный подарок. Я, к сожалению, не мог взять его с собой, так как это большая по объему секретная разведывательная информация. Надеюсь, вы не будете возражать, если мы направим подарок прямо в Москву, в адрес Юрия Владимировича Андропова».

Прямым подтверждением разведывательных успехов МГБ ГДР является переполох, возникший в правительстве, парламенте и партиях ФРГ после объединения Германии, связанный с поисками и изобличением лиц, сотрудничавших с органами безопасности ГДР. Выводя на чистую воду таких агентов, морально осуждая их, лишая государственных и партийных постов, в ФРГ умалчивают о многочисленных пособниках, которые шпионили и вели другую подрывную работу в ГДР по заданию западногерманских спецслужб.

Однако не следует представлять «тайную войну» как игру в одни ворота. Подобного никогда не бывает. Обычно удачи чередуются с неудачами, бывают и периоды равновесия. Терпели поражения и органы безопасности ГДР.

Самое тяжелое из них разведка ГДР пережила в 1974 году. Контрразведка ФРГ разоблачила агента МГБ ГДР Гюнтера Гийома, личного референта канцлера Федеративной Республики Германии Вилли Брандта. Потеря такого уникального источника информации, имевшего доступ в святая святых, не только пришлась тяжелым ударом по разведке ГДР, но и имела нежелательные политические последствия. В отставку подал Вилли Брандт, проводивший «новую восточную политику», включавшую курс на ослабление напряженности между ФРГ и ГДР, а также с Советским Союзом. Мне воочию довелось наблюдать озабоченность Эриха Мильке случившимся, его переживания, неловкость перед советскими товарищами.

Лихорадили органы безопасности ГДР и случаи предательства. В 1978 году, например, перебежал в ФРГ старший лейтенант Штиллерман. Он выдал западногерманским спецслужбам данные на 13 агентов.

Я уже подчеркивал, что взаимодействие военной контрразведки с МГБ ГДР не выходило за рамки обеспечения безопасности советских войск. К другим направлениям деятельности органов госбезопасности ГДР особые отделы отношения не имели. Поэтому мне трудно представить в полном объеме всю сферу борьбы с государственными преступлениями. Та информация, которой я располагал, позволяет думать, что МГБ ГДР не удалось избежать повторения некоторых ошибок, имевших место в прошлой карательной политике НКВД-МГБ. К сожалению, немецкие товарищи копировали не только сильные стороны советских органов безопасности, но иногда и их оплошности.

Сведения, публиковавшиеся в западногерманских газетах, позволяют частично раскрыть размеры осужденных по политическим статьям. В них сообщалось, что ФРГ «выкупила» у ГДР в 1977 году 1128 политических заключенных, а в 1978 году — 1346. Согласно публикации в газете «Тагесшпигель» (январь 1979), с 1963 года правительство ФРГ «выкупило» у ГДР более 15 тысяч политических заключенных, выплатив за них около миллиарда западногерманских марок. Стоимость выкупа составила от 40 до 80 тысяч марок за одного человека.

Для сравнительно небольшой ГДР цифры заметные, они проливают определенный свет на размеры борьбы с инакомыслием. Вместе с тем не может не вызвать удивления практика «торговли» политическими заключенными. Она не украшает ни правительство ГДР, ни правительство ФРГ.

Из истории специальных служб известны случаи межгосударственного взаимообмена провалившимися разведчиками и агентами, а также неугодными политиками. Но «выкуп» и «продажа» политических заключенных в таких масштабах, наверное, является спецификой сугубо немецкого прагматизма, когда обе стороны считали возможным извлекать практическую пользу и выгоду из «торговли» политзаключенными…

Мне довелось взаимодействовать с органами безопасности ГДР на всех уровнях: районном, окружном, аппарата и руководства министерства. Могу утверждать, что взаимодействие военной контрраз-ведки и органов МГБ ГДР носило деловой характер, отличалось доверием и взаимопониманием, а также невмешательством в дела друг друга.

Не скрою, среди нас были люди, свысока поглядывавшие на немецких коллег, жаловавшиеся на недостаточную открытость немцев и задержку выполнения всякого рода рабочих просьб. Такое поведение и подобные суждения не являлись типичными. Их носители — отдельные сотрудники, плохо понимавшие свое место и задачи в условиях ГДР. За все годы службы в Группе советских войск в Германии я не могу припомнить ни одного случая, когда бы сотрудники МГБ ГДР отказали нам в помощи, утаили информацию, имевшую выход на советские военные объекты, не пошли навстречу высказанным просьбам.

Мои рабочие контакты с руководителями Министерства госбезопасности ГДР приходятся, главным образом, на второй период пребывания в ГСВГ. К этому обязывало мое новое положение — заместителя начальника Управления военной контрразведки Группы войск.

По делам службы и на различного рода мероприятиях я встречался с министром Мильке, его заместителями Биатером и Шольцем, руководителем разведки Вольфом, начальниками главных отделов Кляйнюнгом, Крачем и другими. Из руководителей МГБ ГДР наиболее сильной и запоминающейся личностью был сам министр Эрих Мильке.

Первое знакомство с ним состоялось в июле 1972 года в его служебном кабинете в здании министерства в Берлине. Мильке меня представлял начальник Управления особых отделов КГБ по ГСВГ генерал С.Н. Лялин. Беседа прошла в теплой, откровенной и лишенной всякой официальности атмосфере. К концу разговора Лялин заметил, что, мол, возраст берет свое и нам, представителям старшего поколения, надо посторониться, дать путь более молодым. При этом указал на меня. Мильке ответил: «Надо судить о возрасте человека не по паспортным данным, а по его работоспособности. В этом главный возрастной критерий. Есть люди, которые в 40 лет уже выглядят стариками, а есть такие, кто и после 60 полны жизни и энергии».

Наблюдая за Мильке и зная, что его возраст приближается к 70 годам, я мысленно возвращался к нашей первой беседе. Казалось, что время над ним не властно. Однажды на приеме в Представительстве КГБ провозгласили тост за его здоровье. Мильке отшутился: «Благодарю. Лучше поднимите бокалы за здоровье моих заместителей. Они все время болеют…»

При небольшом росте и ничем не выделяющейся внешности Мильке трудно было предположить, что этот человек обладает железной волей, твердым характером и высоким мужеством. Но все обстояло именно так. Подобные качества появились у него не случайно, их формировала жизнь, долгие годы борьбы без перемирий и затишья.

Родился и вырос Эрих Мильке в берлинской рабочей семье. Был членом коммунистического союза молодежи, затем вступил в компартию Германии. Далее — участие в боевых отрядах самообороны КПГ, нелегальная работа, аресты и побеги, тайная эмиграция в СССР, а затем — Испания, Бельгия и Франция. Это — жизнь борца с фашизмом, коммуниста и интернационалиста, полная испытаний и самопожертвования.

С 1957 года Мильке был министром государственной безопасности ГДР. Всегда обращали на себя внимание его близость к рядовым сотрудникам, забота о ветеранах, простота, доступность и открытость. Чувствовалась высокая степень уважения к нему со стороны коллектива министерства.

Периодически Мильке бывал гостем военных контрразведчиков в Потсдаме. Выступал, отвечал на вопросы, слабо владея русским, он обычно общался с аудиторией на немецком языке. Но когда считал, что переводчик допускает неточности, останавливал его и сам переводил фразу. Воспринимался Мильке в целом как человек твердых политических взглядов, верный избранному в жизни пути, ценящий достоинство и независимость, искренне заботящийся о добрых отношениях ГДР с Советским Союзам.

Фактически поглощение ГДР ФРГ и последовавшие затем испытания тюрьмой и судебным преследованием не сломили волю и дух Эриха Мильке, он не отрекся от своего прошлого и политических убеждений. В последние годы, будучи тяжелобольным, жил в Берлине в скромной двухкомнатной квартире, а затем в доме престарелых. Скончался Эрих Мильке в мае 2000 года, на 93-м году жизни.

Находясь на переднем крае противоборства двух систем, острейшем участке борьбы специальных служб, Мильке еще при жизни нередко подвергался нападкам недругов и всякого рода злопыхателей.

Среди хулителей Мильке был и Райнхард Гелен, до 1968 года занимавший пост президента Федеральной разведывательной службы Западной Германии. В данном случае его позиция объяснима, так как он больше других испытал на руководимом им ведомстве силу ударов разведки и контрразведки ГДР. В книге «Война разведок» Гелен довольно пренебрежительно отзывается о Мильке и его предшественниках, именуя их «одиозными фигурами».

А что за личность сам Гелен? Являясь кадровым военным с 1920 года, он продолжал служить в немецкой армии и с приходом к власти фашистов. И, как видно, служил Гитлеру исправно. Весной 1942 года получил назначение начальником 12-го отдела Генштаба, именуемого «Иностранные армии Востока», проводившего операции военной разведки на германо-советском фронте. В декабре 1944 года был произведен в генерал-майоры.

Видя приближающееся военное поражение Германии, конец Третьего рейха, Гелен начал тайно готовить переход на сторону американцев. С тем чтобы спастись и подороже продаться, он еще до капитуляции Германии сколотил из подчиненных единомышленников группу перебежчиков, которая активно занималась созданием тайников для надежного укрытия важнейших секретных документов германской разведки. Затем Гелен и его группа перешли на нелегальное положение, жили в горах и 22 мая 1945 года добровольно сдались в плен американской администрации. Со временем Гелен передал американским спецслужбам секретные архивы и агентуру. В марте 1946 года под контролем и на деньги американцев создал разведывательную службу под названием «Организация Гелена» для ведения шпионажа в советской оккупационной зоне, странах Восточной Европы и СССР. Основу «Организация Гелена» составили недобитые фашисты, бывшие офицеры отдела «Иностранные армии Востока», абвера и Главного управления имперской безопасности. За такие богатые «дары» американцы, естественно, простили Гелену грехи, связанные с многолетней верной службой нацистам.

Уже нет ни ГДР, ни самого Эриха Мильке. Однако в прессе можно все еще встретить в отношении него такие необъективные и пугающие оценки, как «одна из самых зловещих фигур послевоенной германской истории», «мастер страха, наводивший ужас на всю Европу», и тому подобные.

Понятно, мои воспоминания об Эрихе Мильке контрастируют с приведенными выше мрачными оценками. Я мог многого не знать о нем, но не хочу подгонять свои оценки под нынешние изменившиеся обстоятельства. Пусть он останется в моей памяти таким, каким я его знал в те годы. Несомненно, Эрих Мильке войдет в историю как видный политический и государственный деятель Германии, последовательный и непримиримый борец с фашизмом…

Осенью 1991 года во многих газетах ведущее место заняли сообщения о бывшем шефе разведывательной службе госбезопасности ГДР генерале Маркусе Вольфе. Многочисленные интервью, очерки и заметки публиковались под сенсационными и интригующими названиями: «Супершпион Миша рассказывает», «Последний подвиг разведчика», «Обер-шпион просит политического убежища», «Маркус Вольф грозит разоблачением», «Подсудимый или… опасный свидетель» и другими. В публикациях Вольфа величали «берлинским Джеймсом Бондом», «руководителем некогда одной из сильнейших разведок мира», «человеком без лица». Позднее Вольф сдался германским властям, над ним состоялся суд в Дюссельдорфе. В 1998 году, а затем в 2003-м он появился в Москве на презентации своих книг «Игра на чужом поле» и «Друзья не умирают», вышедших в издательстве «Международные отношения».

Маркус Вольф в 1934 году, спасаясь от преследования нацистов, подростком прибыл в Советский Союз к отцу Фридриху Вольфу, ранее бежавшему из Германии. В нашей стране Маркус Вольф вырос, получил образование, сформировались его политические взгляды, он в совершенстве изучил русский язык. Наверное, еще с того времени за ним устойчиво закрепилось русское имя Миша. В 1945 году, после окончания войны, Вольф возвратился в Берлин.

Более 30 лет Маркус Вольф возглавлял разведку МГБ ГДР. Совместно с коллегами сделал ее сильной, заставил противника не только считаться с ней, но и побаиваться ее. В нем самом раскрылся талант разведчика. Но было бы заблуждением все успехи разведывательной службы приписывать Вольфу. Над ним стоял министр госбезопасности МГБ ГДР Эрих Мильке, человек умный, опытный и прозорливый. Последнее решение всегда оставалось за ним. Убежден, что многие ходы в «тайной войне» были сделаны его твердой рукой.

Из встреч и бесед Маркус Вольф запомнился мне человеком разумным, интеллигентным, спокойным, взвешенным в суждениях, не безгрешным в личной жизни. Нередко проводил отпуск в Советском Союзе, забираясь в самые отдаленные и глухие уголки нашей страны.

По моим впечатлениям, Вольф всегда проявлял симпатию и уважение к Мильке, считался с его авторитетом. Мильке, в свою очередь, оказывал Вольфу доверие и расположение. После распада ГДР Маркус Вольф в некоторых интервью, пытаясь отмежеваться от Мильке, подчеркивал, что с 1986 года он «окончательно стал неудобным для руководства». Более того, в книге «Игра на чужом поле» Вольф характеризует Мильке исключительно негативно, относя его к тщеславным и мстительным людям, интриганам сродни Тартюфу. Трудно сказать, какая «кошка» пробежала между Вольфом и Мильке, но, вспоминая их многолетнюю и дружную работу, полное взаимопонимание, такое категорическое размежевание выглядит по меньшей мере странно. Очевидно, в условиях сложных политических событий в Германии последних лет, гонения на сотрудников МГБ ГДР Миша Вольф посчитал для себя лучшим дистанцироваться от бывшего министра-сталиниста Эриха Мильке.

9 ноября 2006 года каналы московского телевидения передали скорбное сообщение о кончине в Берлине на 83-м году жизни Маркуса Вольфа. У людей, знавших этого замечательного человека и разведчика, останется о нем добрая память…

Поражает развернувшаяся в Германии после объединения двух суверенных государств кампания преследования сотрудников Министерства госбезопасности ГДР, аресты и суды над ними. При этом власти забывают, что бывшая Германская Демократическая Республика являлась суверенным государством, членом ООН, а сотрудники ее правоохранительных органов выполняли свои обязанности — обеспечивали безопасность государства. Правы те юристы, которые считают преследование властями Германии бывших работников МГБ ГДР противоправными, ведущими к нарушению международноправовых норм. Расправы над сотрудниками МГБ ГДР выглядят аморально, от них отдает духом мести тем людям, которые проводили политику, не угодную ФРГ.

Иногда приходится слышать утверждения, даже на государственном уровне, что не следует сожалеть о развале содружества социалистических стран в Европе. Дескать, в этих странах у нас никогда не было искренних, верных друзей. С такими заявлениями никак нельзя согласиться.

По работе в ГДР я знал многих людей, приверженных дружбе с Советским Союзом, не только среди сотрудников госбезопасности, но и среди офицеров и генералов ННА, народной полиции, партийных функционеров, наконец, из числа простых немецких граждан, особенно старшего поколения, пережившего ужасы нацизма и войны.

Можно было бы назвать ряд имен и фамилий немецких друзей. Из их числа позволю себе выделить Карла Кляйнюнга. В нем, на мой взгляд, наиболее емко нашло выражение все то, что цементировало дружбу немецких и советских людей, проверяло ее на прочность огнем и мечом.

Если о жизни Кляйнюнга сказать коротко, одним словом, то это слово — подвиг. Свои лучшие годы он отдал борьбе с величайшим злом человечества — фашизмом. Природа не наделила его ни ростом, ни мощным телосложением, ни физической силой, но, стремясь компенсировать «упущения», дала ему твердую волю, жизнестойкость, прочный запас внутренних сил, бесстрашие и высокую порядочность.

Карл Кляйнюнг родился на Рейне 11 марта 1912 года. Его жизненный выбор определили интересы рабочей среды, в которой он рос и воспитывался, и отец, состоявший членом коммунистической партии Германии. Окончив начальную школу, Карл вступил в рабочую спортивную организацию, а в 18 лет стал членом компартии Германии. С приходом к власти фашистов Кляйнюнг, по решению ЦК партии, эмигрировал в Бельгию, а затем в Голландию, откуда нелегально доставлял политическую литературу в Германию. С 1936 по 1939 год сражался вместе с советскими добровольцами на стороне республиканцев в Испании. Осенью 1939 года, после победы Франко, перебрался во Францию, и через некоторое время его переправили в Советский Союз. Работал слесарем на автомобильном заводе в Горьком.

С нападением фашистской Германии на Советский Союз Карл Кляйнюнг активно участвовал в специальных операциях против вермахта. В 1943 году вместе с партизанами Белоруссии готовил успешно завершившееся покушение на палача белорусского народа рейхскомиссара фон Кубе. Войну закончил в рядах прибалтийских партизан. В феврале 1946 года возвратился в поверженную Германию, где включился в работу по созданию местной полиции и позднее органов госбезопасности ГДР. До ухода в отставку руководил военной контрразведкой в звании генерал-лейтенанта.

Кляйнюнга и его жену Юлию Арнольдовну я знал близко. Оба симпатичные и добрые люди. Прожив тревожную, полную опасностей жизнь, они не ожесточились, не ушли в себя. Всегда тянулись к общению с людьми, умели от души веселиться, ценили дружбу. Карл Кляйнюнг знал и пел многие советские песни, больше других ему нравилась «Катюша».

В силу обстоятельств живя многие годы вдали от родины, будучи верным принципам интернационализма, Карл Кляйнюнг не переставал быть немцем. По моим наблюдениям, в нем всегда брали верх национальные привычки и характер. Он осуждал годы нацизма, но с любовью говорил о немецком народе, его достоинствах.

Таких преданных советским людям друзей, как Карл Кляйнюнг, которые в самые кризисные времена современной истории всегда находились по нашу сторону баррикад, боролись с фашизмом, вносили вклад в дело мира и обеспечение безопасности Советского Союза, в социалистических странах было немало.

В условиях развала содружества социалистических стран, объединения Германии мы не позаботились о наших друзьях, не взяли их под защиту. Повели себя как эгоисты и отступники. Нарушили старую заповедь: друзей в беде не бросают. Трудно, очень трудно будет теперь приобрести новых друзей. Доверие к нам утрачено. Если не навсегда, то на многие десятилетия.

Живя в ГДР, я пристально всматривался в прошлое и настоящее немцев, пытался постигнуть их сильные и слабые стороны, найти ответы на интересовавшие меня вопросы. Почему, например, в истории Германии постоянно соседствовали, с одной стороны, великое созидание и прогресс, а с другой — милитаризм, разрушительные и кровопролитные войны? В силу чего нация, давшая миру таких выдающихся философов и мыслителей, как Гегель, Фейербах, Кант и Маркс, сама стала заложницей преступной фашистской клики? Почему оказалось возможным создание близ Веймара — исторического центра германской культуры, города, связанного с жизнью и творчеством свободолюбцев Гете и Шиллера, — ужасного концлагеря Бухенвальд, унесшего жизни более 50 тысяч заключенных? Таких противоречивых вопросов возникало множество.

Ответы на них приходили в процессе осмысления истории Германии, личных наблюдений и бытового общения с немцами во время посещения заводов и предприятий, сельскохозяйственных кооперативов, многочисленных поездок по ГДР, знакомства с историческими местами, памятниками национальной культуры и искусства.

Главный вывод состоял в том, что ГДР, как и другая часть Германии, напоминала огромные сказочные часы, собранные и хорошо отлаженные чудесными мастерами глубокого прошлого. Механизм часов работал четко и без перебоев.

Как государство, так и каждый его гражданин делают свое дело своевременно и добротно. Мне никогда не приходилось видеть штурмовщину, субботники и воскресники, выезды на уборку урожая школьников, студентов или армии, вообще какого-либо подобия авралов. Добросовестный труд — закон существования для каждого немца, он и двигает нацию вперед.

Именно этим прежде всего объясняется высокий уровень производства и жизни немцев. Материальное обеспечение населения Советского Союза было ниже, чем граждан ГДР. Сравнительно маленькая ГДР входила в первую десятку наиболее развитых в индустриальном отношении государств мира. По урожайности сельскохозяйственных культур, продуктивности скота, применению минеральных удобрений и уровню механизации она занимала одно из первых мест в Европе.

На мой взгляд, для немцев не характерно как самоцель высшее образование. Главное — овладеть специальностью, даже самой рядовой, широко распространенной, и обязательно познать ее профессиональные тайны. Восхождение к вершине мастерства требует побывать в роли ученика, подмастерья и только потом дает право сдать экзамен на мастера. Эта хорошая традиция уходит в эпоху феодализма, системы цеховых сословных организаций ремесленников. Мне приходилось наблюдать, с каким достоинством и профессионализмом выполняют свои обязанности продавец в магазине, парикмахер, официант в баре, лифтер, водитель такси, лесник, конторский работник и даже трубочист. Для каждого из них и всех немцев в целом присущи высокое представление о трудовой чести и гордость за хорошо выполненную работу.

Бывший канцлер ФРГ Гельмут Шмидт, давая интервью журналу «Тайм» (1976), высказал такую мысль: «В нашем национальном характере есть некоторая слабость — это стремление доводить все до совершенства. Мы стремимся к совершенству даже в своих ошибках. Это крупные ошибки, даже преступления… Это одна из тех характерных особенностей, которые отмечаются в течение длительного времени в развитии страны».

Приведенные рассуждения именитого немца о своей нации, безусловно, интересны. Они объясняют в определенной мере психологические мотивы расовой теории немцев, их изуверство и геноцид как в самой предвоенной Германии, так и в Польше, Югославии, Советском Союзе и других государствах в годы Второй мировой войны.

Мне довелось посещать бывшие концлагеря фашистской Германии и среди них Бухенвальд. Всегда поражался, с какой скрупулезностью была отработана немцами индустриализация массового уничтожения людей — от убийства до сожжения в печах крематориев. Да, действительно, эти преступления доведены до совершенства.

Иммануил Кант отмечал в немцах готовность ужиться с любым деспотическим режимом. Естественно, с XVIII века в немцах многое изменилось. Но далеко не все. Разве не служат подтверждением слов Канта годы тоталитарного правления в Германии нацистов? Возможно, все осталось бы так и поныне, не сокруши мы с союзниками фашистский режим в годы Второй мировой войны.

Немцы приучены подчиняться властям. Соблюдать законы, директивы и инструкции. Строго чтить субординацию и табель о рангах. Они во всем проявляют свойственную им дисциплину. Дисциплинированность и исполнительность народа множат силы государства. Их значение особенно велико в годы невзгод и испытаний. Но когда дисциплина становится рабской, слепой и казенной, она таит в себе большие опасности для нации. И первое, и второе хорошо прослеживается на истории Германии, складе мышления немцев.

На территории бывшей ГДР много захоронений погибших во время войны советских солдат и офицеров. Кладбища содержались в идеальном порядке. Ухоженные могилы каждую весну и к Октябрьским праздникам украшались цветами. Мне думалось: «Кто же истинный немец? Тот, который занимался грабежами и убийствами на оккупированной территории, прославился жестокостью, или тот, который старательно ухаживает за могилами своих вчерашних врагов?» Видимо, все дело в строгой дисциплине, в беспрекословном выполнении приказов начальников и властей. Приказывали убивать — убивали, приказывают ухаживать за могилами — ухаживают, завтра прикажут сравнять могилы с землей, а заодно снести и памятники советским воинам — сравняют и снесут. У меня сомнений нет.

Кто-то из советских полководцев Великой Отечественной войны отметил любопытное обстоятельство. Строгая приверженность узаконенным способам и формам ведения войны, к тому же скрепленная дисциплиной немецкого толка, не позволила командованию вермахта сделать своевременно выводы и внести коррективы в боевые действия фашистских войск после сокрушительного разгрома под Сталинградом. В дальнейшем последовали новые окружения и уничтожения группировок немецких сил под Корсунь-Шевченковским, восточнее Минска, под Кишиневом, и так повторялось до полного завершения войны.

Идеология милитаризма и культа силы в Германии имеет свои истоки в пруссачестве прошлого. На практике милитаризм заявил о себе постоянным наличием у Германии большой армии, планами насильственного захвата других государств, развязыванием трех войн, когда каждая последующая была страшнее предыдущей.

Вглядываясь в лик Германии, нельзя не заметить, что он изуродован следами милитаризма. Даже в бывшей ГДР, только части Германии, казармы как символ силы военщины встречаются буквально везде. Строились они во все времена, но особенно активно перед Второй мировой войной нацистами. Все сооружения добротные, удобные, рассчитанные не только на нужды сегодняшнего дня, но и на перспективу. Например, к Олимпийским играм 1936 года, проводившимся в Германии, под Берлином была построена для спортсменов Олимпийская деревня. Как только игры завершились, в деревне сразу же разместили части вермахта.

Жизнь подтверждает, что пруссачество не изжито и в сегодняшней ФРГ. Оно находит проявление в рецидивах реваншизма, шовинизма и неонацизма.

Чем, как не стремлением к возрождению «прусского духа», объяснить церемонию перезахоронения с участием политических деятелей Германии при массовом стечении народа и почетном офицерском карауле останков прусских королей Фридриха Вильгельма I и Фридриха II. Их останки перевезены в августе 1991 года из фамильного склепа Гогенцоллер-нов в Хехингене (Западная Германия) в парк дворца Сан-Суси в Потсдаме.

Напомню, что Фридрих Вильгельм I внес значительный вклад в становление прусского государства и укрепление армии.

Его сын Фридрих Великий почти беспрерывно вел войны с соседями и удвоил территорию Пруссии.

Любовь к порядку и прилежание считаются немецкими добродетелями. Да, действительно, порядок, аккуратность и методичность присущи если не всем немцам, то подавляющему большинству. Эти качества нашли свое выражение в образе жизни, отношении к труду, поведении, быту, одежде и даже в любви.

Бывшая ГДР, как и вся объединенная теперь Германия, имеет большую плотность населения. Нет даже клочка необжитой и невозделанной земли. Кажется, в такой человеческой тесноте негде разгуляться диким животным и птицам. Однако здесь, в центре Европы, — обилие оленей и ланей, диких коз, кабанов, лис, зайцев, фазанов, куропаток и другой дичи. Причина такого изобилия в том, что животный мир надежно охраняется законами, регулирующими охоту. В них определены сроки охоты, виды животных и птиц, подлежащих отстрелу, дни и места охоты, и так все до деталей. За нарушение правил охоты законодательством предусмотрены суровые наказания. Определенными нормами регулируется и спортивная рыбная ловля. Немецкие граждане приучены к строгому соблюдению установленного порядка охоты и рыбалки.

Для немцев лес — по-настоящему бесценное национальное богатство, а профессия лесника — одна из самых престижных. Лес напоминает заботливо убранную, огромную зеленую квартиру. Лесные массивы прочерчены ровными просеками, очищены от сухостоя и бурелома, тщательно ухожены. Вырубка леса ведется планово. На вырубленных участках сразу же производятся посадки молодняка. Воспроизводство леса носит постоянный и научно обоснованный характер. Немцы твердо усвоили, что лес — не только составная часть экономики государства, но прежде всего окружающая среда, их здоровье. Не случайно, наверное, и первое рождение партии «зеленых» имело место именно в Германии.

Известны выдающиеся успехи спортсменов бывшей ГДР. Секреты их рекордов и достижений таятся в хорошо продуманной системе подготовки и пунктуальном выполнении самими спортсменами установленного для них порядка тренировок и режима поддержания спортивной формы. После объединения двух Германий в одно государство, несомненно, немцы станут одними из сильнейших в мировом спорте.

За годы службы в ГДР мне довелось участвовать во многих деловых встречах и совещаниях, быть на разного уровня приемах, посещать многолюдные собрания, факельные шествия и спортивные мероприятия. Везде наблюдался образцовый порядок. Каждый знал, в какую дверь ему следует войти и выйти, на какое место сесть, вслед за кем выступить и т. д. Никогда не приходилось видеть людей, которые что-то ищут, толпятся, опаздывают или ротозейничают.

Находясь однажды в курортном местечке Бад-Эльстер, на самом юге ГДР, я обратил внимание на телефонный справочник, лежавший в переговорной будке. В справочнике не только не было вырванных страниц, но на его листах отсутствовали какие-либо посторонние записи и пометки. Телефонная будка размещалась возле небольшого, окруженного лесом железнодорожного вокзала с редкими пассажирами. Немцу в голову не придет унести или испортить справочник, не говоря о том, чтобы оторвать телефонную трубку или изломать сам аппарат.

Как-то понадобилось срочно доставить из Потсдама в Берлин служебный документ. Я поручил это сделать своему водителю Косте Карпову Костя, попутно замечу, не только мастерски водил автомашину, но мог разобрать и собрать ее, как говорят, по винтику Самозабвенно любил Одессу, где родился и вырос, считал ее лучшим городом в мире.

Возвратившись в Потсдам, Костя доложил мне о выполнении задания и одновременно рассказал, что на подъезде к Берлину его остановил немецкий полицейский. Слабо владея русским языком, полицейский указал на неисправность стоп-сигнала, о чем, наверное, ему сообщили по рации коллеги. Быстро найдя и устранив дефект, Костя хотел уехать, но полицейский предложил зайти в постовой домик, где, к удивлению Кости, дал ему мыло, полотенце и рекомендовал помыть испачканные при ремонте руки. Такого жеста внимания со стороны дорожной милиции Косте встречать прежде не приходилось. Да, действительно, случай уникальный. Он еще раз иллюстрирует немецкую аккуратность и культуру…

Штаб 18-й гвардейской армии ГСВГ, о чем яуже писал, дислоцировался в трех километрах от районного центра Луккен-вальде. Этот небольшой, чистый, типично немецкий городок ничем не отличался от своих собратьев. Разве только тем, что один из героев известного романа Ремарка «Три товарища» был оттуда родом.

В центре Луккенвальде находился скромный и уютный цветочный магазин. Для меня полной неожиданностью явилась возможность покупать в нем зимой, к тому же за умеренную цену, белую сирень. С 1959 по 1964 год я обязательно дарил жене 24 февраля, в день ее рождения, пышные букеты любимой ею белой сирени. Позднее ни в Москве, ни в теплом Закавказье повторить подобное я не мог. Просто сирень зимой нигде не выращивали.

Подобные иллюстрации можно приводить многократно. Они еще и еще раз подтверждают мысль о том, что для немцев характерен во всем порядок, он стал частью уклада их общественной жизни и быта.

Говорят, что после воинской доблести бережливость является второй особенностью немецкой нации. Против такого у тверждения трудно возразить. У немцев во всем просматриваются экономия, взвешенность, трезвый расчет. Они рачительны в расходовании семейного бюджета, рациональны в одежде и питании, сдержанны в приеме гостей.

Вместе с тем немецкая бережливость нередко теряет в нашем восприятии свою здоровую суть, обретает черты скупости, жадности, переходит границы этики поведения. Для немцев в порядке вещей, когда отец и сын, перекусив в кафе, расплачиваются каждый сам за себя. Не считается зазорным часть еды, поданной на приеме, сложить в пакет и забрать домой или же набить карманы конфетами со стола. Так бесцеремонно и во многих других случаях поступают не только простые немцы, но и лица, занимающие довольно высокое положение.

В моей памяти запечатлелась встреча, кажется в 1960 году, с бывшим председателем Народной палаты ГДР Дикманом. Насколько мне помнится, Дикман происходил из знатной немецкой семьи. В годы Второй мировой войны воевал на восточном фронте в офицерском чине. Военный совет армии пригласил его выступить перед офицерами штаба, а затем в узком кругу был организован ужин. Встречали высокого гостя радушно, полным столом. Когда застолье завершилось, и Дикман стал прощаться с присутствующими, он без всякой щепетильности попросил дать ему с собой «для фрау Дикман» фрукты и сладости. Конечно, просьбу удовлетворили, но чувствовали мы себя неловко. По нашим меркам, неприлично, отужинав в гостях, уносить еду домой…

Сказанное мною о немцах не претендует на исчерпывающую характеристику их уклада жизни, нравов и привычек, национальных особенностей. Это — отдельные наблюдения, возможно, не лишенные налета субъективизма. Одно очевидно: те качества, которые определяют личностный характер немцев, определяют и характер немецкой нации в целом.

Грани и особенности национального характера немцев нашли свое выражение и в их традициях, памятниках старины, архитектуре и изобразительном искусстве.

Россиянам, например, хорошо известна Дрезденская картинная галерея — один из крупнейших в мире художественных музеев. Вместе с тем в России мало кто знает о нахождении в долине реки Эльбы, южнее Дрездена, единственной в своем роде в Европе наскальной крепости Кенигштайн (королевский камень).

При взгляде на Кенигштайн со стороны кажется, что на ровной местности вздыбился кусок земли более чем на двухсотметровую высоту и образовал массивную скалу, превращенную умом и опытными руками человека в неприступную крепость.

Первые упоминания о Кенигштайне в документах относятся еще к XIII веку За прошедшие столетия средневековые укрепления неоднократно перестраивались с учетом развития военного дела, постепенно превращая Кенигштайн в мощную крепость.

С учетом рельефа местности крепость обнесли защитной стеной, сторожевыми башнями, построили бастионы и казематы, окружили рвом. Три подъемных моста и несколько оборонительных сооружений перед входными воротами служили с 1589 года для охраны единственного въезда на крепостное плато. В XVI века барщинные рабочие прорубили в узкой расщелине скалы входной тоннель, называемый Темным проездом. Тоннель весьма круто поднимался вверх, чем создавал серьезные трудности транспорту. В связи с этим командование крепости в 1779 году в конце Темного проезда установило ручной ворот, с помощью которого до 1912 года втаскивали в крепость орудия, повозки и кареты. В конце Темного проезда в них опять впрягали лошадей.

Само крепостное плато находится на высоте 240 метров над уровнем Эльбы. Общая протяженность крепостного парапета 1700 метров. На плато расположились дом коменданта, старый и новый арсеналы, казармы, жилые дома, пивоварня и гарнизонная церковь — всего 20 построек.

В новом арсенале имеется сорокаметровый зал героев. Здесь Август Сильный, являвшийся с 1694 года саксонским курфюрстом, а с 1697 года под именем Августа II — королем Польши, устраивал свои пышные празднества. На построенных специально для этой цели весах взвешивал каждого гостя до и после праздника и по разнице в весе судил, хорошо ли пировали приглашенные.

Август II — интересная историческая личность, но малоизвестная в нынешней России. Он жил и правил в одно время с Петром I, являлся почти его ровесником и союзником по Северной войне против шведского короля Карла XII. Петр I встречался и вел переговоры с Августом, но Август союзнической верности придерживался не всегда, за спиной Петра заигрывал с королем Швеции. Разбитый Карлом XII в 1706 году, Август II вынужден был отречься от польской короны. И только после разгрома шведов войсками Петра I под Полтавой он получил возможность возвратиться на польский престол.

Август II имел хорошее образование и светское воспитание. Был человеком рослым, красивым и физически крепким. Любил роскошь, развлечения и женщин. В Дрездене и теперь стоит ему памятник — на мощном коне восседает сильный человек.

Но возвратимся к разговору о крепости Кенигштайн. В вырубленных в скале глубоких подвалах в XVII и XVIII веках были установлены три огромные винные бочки. Самую большую, вмещавшую 25000 литров, сделали в 1725 году. Ее стягивали 30 железных обручей, каждый весом в 350 килограммов. На верхнем днище бочки была устроена танцевальная площадка, на которой могли танцевать одновременно 30 пар.

Для гарнизона каждой крепости жизненно необходима вода. В Кенигштайне колодец построен в 1563–1569 годах горняками из Фрайберга и Ма-риенбурга. Его глубина 152,2 метра, а диаметр ствола 3,5 метра.

За свою долгую история крепость Кенигштайн ни разу не подвергалась штурму, однако ее оборонительные сооружения служили самым разнообразным целям. В военное время здесь находили убежище саксонские короли и князья со своими семьями, при возникновении угрозы Саксонскому дворцу сюда вывозили из Дрездена казну, архивы и сокровища искусства, в отдельные периоды здесь творили взаперти алхимики, нередко казематы крепости превращали в тюрьму для государственных преступников и революционеров, размещали в крепости лагеря военнопленных.

В 1706–1707 годах в крепости жил и работал Иоганн Фридрих Беттгер. Судьба этого человека необычна. В то далекое время о нем шла слава как о мастере, способном превращать неблагородные металлы химическим путем в золото. Опыты Бет-тгера привлекли к себе внимание короля Пруссии Фридриха I. Он заставил экспериментатора работать на себя фактически в условиях заточения. Стремясь избавиться от опеки короля, Беттер бежал в город Виттенберг, где неожиданно оказался в руках саксонского курфюрста Августа Сильного. Как говорят — попал из огня да в полымя.

Курфюрст Саксонии, нуждавшийся, как и все монархи, в золоте, взял Беттгера под стражу и тайно поместил в замок Альбрехтебург, но боясь, что Карл XII в ходе Северной войны может захватить Беттгера, спрятал его еще с тремя мастерами помощниками в неприступной крепости Кенигштайн. Своим трудом и экспериментами Беттгер не добыл так необходимого курфюрсту золота, но в январе 1708 года изобрел впервые в Европе и поныне знаменитый майсенский фарфор, нередко именуемый «белым золотом».

Кроме заключенных офицеров и аристократов в числе узников крепости Кенигштайн находились и революционеры. Здесь содержались члены Временного правительства Саксонии, брошенные в подземелье крепости после майского восстания 1849 года в Дрездене, а в 1874-м — вождь немецких рабочих Август Бебель. Среди узников крепости в 1849 году оказался и россиянин — один из идеологов анархизма Михаил Бакунин. Царские власти выкупили Бакунина у немцев, обменяв его на полотна известных живописцев. Во время Первой мировой войны в крепости размещались пленные русские офицеры, а в период Второй — группа высших офицеров французской армии.

В 1955 году, впервые за всю историю крепости Кенигштайн, был открыт свободный доступ для осмотра этой исторической достопримечательности…

Я никогда не испытывал интереса, а тем более влечения к охоте. Впервые пришлось приобщиться к ней в период службы в Группе советских войск в Германии. По своей сути участие в охоте для меня имело не спортивный интерес, а являлось средством укрепления взаимопонимания с немецкими товарищами.

Вскоре после повторного моего приезда в ГДР, глубокой осенью, группу советских военных, в том числе и меня, пригласило партийное и административное руководство Потсдамского округа на охоту в лесном массиве, расположенном недалеко от Потсдама. Я был наслышан об особенности немецкой национальной охоты, ее высокой организованности и зрелищности, поэтому приглашение принял не без доли любопытства.

Охотники встретились ранним, прохладным утром, еще затемно, в гаштете небольшого селения. Собравшихся (около двадцати человек) гостеприимные хозяева напоили кофе. Всем раздали охотничьи ружья и патроны к ним. Разбили участников охоты на две группы — красных и синих, прикрепив на грудь к одежде соответствующего цвета ленточки.

Перед присутствующими выступил приятный мужчина среднего возраста, одетый в униформу егеря. Все поняли, что он является главным распорядителем охоты. Тепло поприветствовав нас, выступающий разъяснил порядок и правила поведения на охоте. Особенно подчеркнул, что, находясь в лесу на номере, можно стрелять диких животных, выходящих только прямо на тебя. Ни в коем случае нельзя стрелять в стороны и назад. Пока выступал главный лесничий, с улицы постоянно раздавался громкий лай возбужденных собак, собранных для участия в охоте.

Когда рассвело и мы все вышли во двор, три музыканта, облаченные в егерские национальные костюмы, торжественно протрубили в медные трубы, похожие на волторны, начало охоты. Предохотничья церемония порождала приятное волнение, ощущение важности предстоящего события и его загадочности. Настраивала на хороший лад.

По лесной дороге, густо осыпанной осенней листвой, охотников развезли на джипах по номерам, расставив друг от друга примерно на 50–70 метров. Я стоял в довольно густой чащобе не испытывая охотничьего азарта. Чувствовал себя больше зрителем, чем участником охоты. Впереди сквозь ветки проглядывалась небольшая поляна. Часть деревьев еще не сбросила листья. Лес выглядел хмурым и неприветливым.

Через некоторые время стали слышны лай собак и постукивание загонщиков палками по стволам деревьев. Лай и стук все время приближались и нарастали, но дикие животные на меня не вышли, чему я, собственно, не огорчился.

Спустя примерно часа три автомашина нас всех забрала и привезла на большую лесную поляну. Посредине поляны пылал огромный костер, излучая тепло и разбрасывая многочисленные искры. На некотором удалении от костра жарился на вертеле убитый дикий кабан, а на столиках лежали бутерброды и стояли большие самовары. Все выглядело оригинально и красиво, даже как-то сказочно.

Охотники перекусывали на пластмассовой посуде. Их угощали мясом, отрезая куски прямо от зажаренной кабаньей туши. Никаких спиртных напитков не было. Желающие для согрева могли в чай добавить ложечку рома. После лесного импровизированного обеда охотников повторно развезли по номерам в лесу.

С приближением ранней темноты снова всех собрали и отвезли в селение, где находилась школа подготовки резервистов для армии. Перед зданием школы, прямо на земле, посыпанной песком, в большом прямоугольнике лежали для осмотра убитые на охоте дикие животные. Здесь находились зайцы, кабаны, лани и олени. Значит, среди охотников были удачливые и опытные стрелки.

В наступившей темноте три стороны прямоугольника, посыпанные опилками, пропитанными горючей смесью, подожгли. Яркое пламя осветило добычу охотников. Здесь же стояли на пьедестале музыканты и играли на трубах мелодии, воспевающие каждую из жертв охоты. Завершилось торжество в большом зале школы, украшенном десятками срубленных елок. Все участники охоты, приведя себя в порядок, расселись в хорошем настроении за столики и подняли бокалы за дружбу и успехи на охоте.

День, проведенный на охоте, навсегда остался в моей памяти волнующим и красивым спектаклем, поставленным замечательным немецким режиссером, имя которому национальная традиция.

В историческом плане более столетия проблема Европы сводилась главным образом к проблеме Германии. Ее экономическая и военная мощь, милитаристская экспансия нарушали равновесие на Европейском континенте, приводили к войнам, за которые народам приходилось расплачиваться очень дорого. Вторая мировая война потребовала объединения усилий многих стран, чтобы обуздать Германию. В 1945 году Германия как государство-агрессор была строго наказана мировым сообществом. Среди санкций предусматривались ее оккупация и разделение на зоны, передача Померании и Пруссии Польше и Советскому Союзу.

Известно, что после победы в войне СССР последовательно выступал против расчленения Германии, предложенного в различных вариантах США и Англией. Однако образование в 1949 году в зонах оккупации союзников Федеративной Республики Германии, а затем вхождение ее в НАТО привели к созданию ГДР и принятию ее в организацию стран Варшавского пакта. Создавшаяся ситуация разделила Германию на два самостоятельных государства и крайне затруднила их объединение.

Такое решение германской проблемы практически устраивало государства Европы и Америку. Достаточно вспомнить, что с окончания войны по 1990 год — а это период в сорок пять лет — ни США, ни Франция, ни Великобритания и никто из видных политиков в ООН на международных переговорах и встречах вопрос о воссоединении Германии не ставил.

Хотя в тот конкретный послевоенный период раздел Германии был, очевидно, оправдан, но в плане долговременной перспективы, как говорят — на века, он основы под собой не имел. Длительное пребывание рядом, бок о бок, двух разобщенных германских государств — ФРГ и ГДР, связанных единой историей и языком, общей судьбой, национальной однородностью, являлось противоестественным. Поэтому самих немцев оно не устраивало. Мне приходилось слышать от них: «Если бы Россию разделили рекой Волгой на две части, как бы вы к подобному отнеслись? Не задевало бы это ваше национальное самолюбие?».

Здравомыслящие люди понимали, что рано или поздно объединение двух Германий обязательно состоится. А раз так, то к этому чрезвычайно важному событию необходимо было заблаговременно готовиться. Однако, считая, что в ближайшем будущем практически нет возможностей для изменений, никто нечего не предпринимал. И сами немцы в основном смирились со своим статус-кво.

В связи с возможностью перемен взвесить и оценить обстановку прежде всего было необходимо советским политикам, дипломатам и военным. К этому обязывали два главных обстоятельства. Первое: в Советском Союзе шла перестройка, и следовало предвидеть, что она могла сыграть роль катализатора в реформировании жизни в странах Восточной Европы, в том числе ускорить объединительный процесс двух Германий. И второе: возвращение к единой Германии ревизовало Ялтинские и Потсдамские соглашения, вело пересмотру итогов Второй мировой войны, а значит, глубоко затрагивало государственные интересы Советского Союза, его безопасность. Советские руководители обязаны были заранее выработать подход к решению финансовых и имущественных вопросов, позаботиться о достойном выводе Группы войск и юридически-правовой защите наших бывших друзей в ГДР, сохранении с ней выгодных экономических связей и какой-то части первоначальных прав Советского Союза как державы-победительницы.

Но все сложилось по-другому. К лавинообразным событиям в ГДР, как и в Восточной Европе, мы оказались неподготовленными. Заняли выжидательную позицию, проявили растерянность. В результате понесли огромные материальные и моральные потери, рухнула наша военная инфраструктура в Восточной Европе. Проявляя уважение к объединению немцев, понимая его историческую неизбежность, советские политики и дипломаты не имели права забывать и о наших национальных интересах, жертвах, понесенных народами Советского Союза в минувшей войне.

Если во времена Бисмарка единство Германии рождалось сверху, насаждалось железом и кровью, протекало мучительно, то последнее объединение, в 1990 году, больше напоминало стихийный порыв народных масс, носило скоротечный характер.

Все же назвать слияние ФРГ и ГДР объединением вряд ли будет правильным. Скорее, произошло то, что всегда считали нежелательным: ФРГ поглотила ГДР. Здесь был нарушен принцип равенства сторон. Оправдывать происшедшее различием в экономических потенциалах и количестве населения нельзя.

В ГДР тоже имелись свои социальные, культурные и другие ценности, которые могут быть полезными объединенной Германии. Следует также помнить, что ГДР все 40 лет своей истории была антифашистским государством.

Объединение двух германских государств в одно создало новую ситуацию в Европе. Правда, она не является полным возвратом к прошлому, не тождественна обстановке кануна Второй мировой войны. За послевоенное время Европа добилась многого и изменилась к лучшему. Она прошла сложный путь от конфронтации к консолидации, единению государств региона, созданию системы коллективной безопасности.

Но положительные сдвиги в Европе не должны мешать трезвому взгляду на реальное положение дел. Сложившийся после Второй мировой войны баланс сил снова оказался нарушенным. До объединения численность населения, темпы рождаемости и валовой национальный продукт в Западной Германии совпадал с аналогичными показателями ее главных соседей. После присоединения ГДР к ФРГ картина существенно изменилась. Численность населения превысила почти 80 миллионов человек, а валовой национальный продукт примерно в 1,5 раза превзошел валовой национальный продукт Франции, экономика которой стоит на втором месте после Германии, и вдвое — Англии. Объединенная экономика Германии, считают специалисты, составила бы около 75 процентов советской экономики. Такой вывод делался еще до развала Советского Союза. С военной точки зрения, бундесфер остается сильнейшей армией НАТО после американских вооруженных сил.

С учетом развала СССР, ослабления входивших в него республик ФРГ по своему экономическому и военному потенциалу выходит на одно из ведущих мест на Европейском континенте. Рывок Германии вперед не может не вызвать определенного беспокойства и «чувства неудовольствия» у ее соседей.

Пассивное поведение советских руководителей в переломный период вхождения ГДР в состав ФРГ, пренебрежение государственными интересами и нашим будущим, очевидно, не только удивило правительство ФРГ, но и было воспринято им как редкий по уникальности «подарок», за который следует отблагодарить. Отсюда финансовая, экономическая и гуманитарная помощь России, бывшим республикам Советского Союза. И не следует думать, что немцы щедро делятся с нами последним куском хлеба. Будучи людьми бережливыми и расчетливыми, они быстро компенсируют свои расходы хотя бы продажей в другие страны советской военной техники, ранее поставлявшейся ННА ГДР.

Здесь, наверное, уместно напомнить и о том, что нынешняя Германия, являясь правопреемницей Третьего рейха, все еще окончательно не расплатилась с его многочисленными жертвами, не компенсировала понесенные им колоссальные потери и ущерб…

Истории России и Германии взаимно переплетены. Корни сближения народов двух государств глубоки. Дом Романовых и династию германских императоров Гогенцоллернов связывали тесные узы дружбы и родства. Периодами немцы, занимая важнейшие посты при дворе, в правительстве и армии, оказывали на внутреннюю и внешнюю политику России значительное влияние. Крупнейший отечественный историк Василий Ключевский, говоря о времени правления Анны Иоанновны, отмечал, что «немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепив двор, обсели престол, забрались во все доходные места в управлении». К слову сказать, многие немцы служили русскому трону вполне достойно.

Однако отношения России и Германии никогда не были ровными, постоянно дружественными. Дружба сменялась ненавистью, союзнические отношения — враждебностью, а годы мира — противостоянием и войнами. Кровавое начало двух мировых войн лежит на совести Германии. Русские и советские войска не сами приходили в Берлин, их приводили немцы, затевая разрушительные войны.

После воссоединения двух Германий мой добрый товарищ, прошедший огненными дорогами Великой Отечественной войны от Сталинграда до Берлина, спросил полушутя-полусерьезно: «А не придется ли нашему поколению еще раз брать Берлин?» Вопрос не из простых. Твердо уверен, что моему поколению уже не придется. Не будут, наверное, участвовать в таком походе и наши дети. Теперь совсем не та Европа. Претерпела серьезные антифашистские, демократические преобразования и Германия. А вот в отношении внуков и тем более правнуков сказать затрудняюсь. Нет твердых гарантий в том, что в Германии со временем не возьмут верх правые, милитаристские, неонацистские группировки, не возобладают, как бывало раньше, культ силы, политика агрессии и реваншизма, не появятся новые территориальные и другие претензии к России.

Очень хочется, чтобы в Европе дело никогда не доходило до военных конфликтов. И вместе с тем нам нет смысла пренебрегать историческим опытом.

В бытность мою в ГСВГ Управление особых отделов возглавляли генералы Михаил Артемьевич Белоусов, Александр Иванович Матвеев, Серафим Николаевич Лялин, к которому я прибыл заместителем, и Иван Лаврентиевич Устинов.

Каждый из них, безусловно, являлся опытным руководителем и имел индивидуальные особенности стиля управления. Здесь я позволю себе рассказать более подробно о Михаиле Артемьевиче Белоусове.

Впервые мое знакомство с Михаилом Артемьевичем состоялось в 1958 году в Киеве, куда я прибыл в составе группы сотрудников 3-го управления КГБ с целью проверки состояния работы возглавляемого им особого отдела Киевского военного округа. Проверка носила плановый характер и завершилась вполне нормально. Каких-либо существенных претензий ни в адрес коллектива, ни его руководителя не было. Мы знали о предстоящем после проверки отъезде Михаила Артемьевича в Группу советских войск в Германии, куда он получил назначение начальником Управления особых отделов.

Более близко, как человека и руководителя, я узнал генерала Белоусова уже в ГСВГ, где работал с 1959 года в его подчинении.

Несомненно, Михаил Артемьевич относился к числу руководителей-профессионалов, хорошо знавших чекистское дело. И это естественно. Сразу же после окончания Военно-политической академии его направили на работу в органы военной контрразведки. Как вспоминал Михаил Артемьевич, массивные, тяжелые двери четвертого подъезда дома № 2 на площади Дзержинского он впервые открыл 27 июня 1941 года, на пятый день начала Великой Отечественной войны. Боевое крещение и опыт оперативно-разыскной работы получил в сложнейшей обстановке на Юго-Западном фронте и других сражениях войны. После ее окончания руководил особым отделом армии в Порт-Артуре, а затем военной контрразведкой Киевского военного округа, где ему присвоили звание генерал-майора.

Большим коллективом чекистов ГСВГ генерал Белоусов управлял уверенно, жестко, требовал высокой исполнительности и отдачи в работе. Являясь человеком общительным, к подчиненным стоял близко. Правда, излишняя эмоциональность иногда приводила его к скороспелым решениям, о чем спустя некоторое время он сожалел.

Однажды, после проверки особых отделов дивизий, входивших в состав 18-й армии, он позвонил мне и предложил дать ему письменное обязательство о готовности аппарата особого отдела армии своевременно устранить выявленные недостатки в деятельности этих органов. Дело шло не о каких-то провалах, грубых срывах, а обычных, как говорят, рутинных упущениях. Меня такое указание крайне удивило, и я сказал:

— Михаил Артемьевич, вы что, не доверяете мне? Ведь у вас есть право наказать меня, в крайнем случае поставить вопрос об освобождении от должности. Зачем разводить подобную бюрократическую писанину?

— Для повышения ответственности особого отдела армии. Выполняй мое распоряжение, — раздраженно сказал он и повесил трубку.

Прошло несколько месяцев. Управление особых отделов приехала проверять московская комиссия. Кто-то из проверяющих нашел в бумагах управления мое «письменное обязательство». Руководитель комиссии генерал П.И. Ивашутин, выступивший с докладом на разборе по результатам проверки, раскритиковал этот случай как порочный, бюрократический метод руководства со стороны аппарата управления подчиненными органами. Скажу откровенно, внутренне я был доволен подтверждением своей правоты.

Михаил Артемьевич всегда, даже в состоянии «кипения», все же заставлял себя выслушать оппонента. А самое главное — никогда не таил обиды, не искал удобного случая прижать, свести счеты или отомстить. Стремился быть справедливым, а при возможности и исправить свою ошибку.

Ко мне в армию как-то заехал находившийся в ГСВГ заместитель начальника 3-го управления КГБ генерал С.З. Остряков (о нем я еще расскажу). Как я понял из состоявшейся между нами беседы, хорошо зная меня по Москве, Сергей Захарович решил пообщаться со мной и апробировать свои мысли в отношении работы военных контрразведчиков Группы войск. Провели мы вместе около трех часов, пообедали, и он возвратился в Потсдам.

Спустя некоторое время я узнал, что Михаил Артемьевич на меня рассерчал. Почему-то воспринял приезд Острякова ко мне как стремление получить на него компрометирующие материалы. Хотя в нашей беседе с Сергеем Захаровичем фамилия Белоусова вообще не упоминалась. Для Сергея Захаровича, человека высоко воспитанного, сбор негативной информации на своих коллег был просто чужд.

Будучи в Потсдаме с очередным докладом, я напрямую высказал Михаилу Артемьевичу свое недоумение его необоснованными подозрениями о цели нашей встречи с Остряковым. Он ответил:

— Все вы, москвичи, постоянно жалуетесь и доносите на меня руководству военной контрразведки.

Безусловно, это был абсурд. Я постарался Михаила Артемьевича разубедить. Как подтвердило время, к моим словам он прислушался. В один из дней позвонил мне и пригласил приехать в Потсдам, чтобы присутствовать на проводимой им с сотрудниками теоретической конференции и высказать свое мнение о ней. Приглашение на роль «эксперта» мне показалось странным, но я поехал. Конференция прошла интересно. И руководитель, и участники подготовились к ней достаточно обстоятельно. Из начальников особых отделов армий, кроме меня, на конференции присутствовал Юрий Орлов, близкий Михаилу Артемьевичу человек еще по Киеву.

После завершения научной конференции Михаил Артемьевич пригласил нас с Орловым к себе на ужин. Хозяйка дома Нина Николаевна организовала замечательный стол, и мы за интересными разговорами, закуской и выпивкой просидели допоздна. Я понял, что Михаил Артемьевич все сомнения в отношении меня снял и сделал твердый шаг навстречу нашим нормальным отношениям.

Меня направили в Закавказье весной 1964 года, а он возвратился к прежнему месту службы в Киев несколько раньше. В последующие годы между нами всегда присутствовало взаимное уважение.

Михаил Артемьевич любил людей, общество, был компанейским человеком. Умел интересно рассказывать о событиях и своих наблюдениях. Хорошо владел пером, писал и издавал воспоминания. В 1978 годувсборнике «Военные контрразведчики» опубликовал очерк «В те трудные дни…». В нем описал трагические события начала войны: окружение немцами под Киевом и героическую гибель командования и руководителей особого отдела Юго-Западного фронта, свидетелем которых он являлся. Для высших начальников Михаил Артемьевич был нелегким подчиненным. Он никогда и ни к кому не приспосабливался, всегда говорил то, что думает, свое мнение умел отстаивать.

Генерал Михаил Артемьевич Белоусов прожил большую, насыщенную трудом, полезную для страны и общества жизнь. В моей памяти остался сложным, но честным и многогранным человеком, с которым интересно было работать. Проживая после развала Советского Союза в Киеве и находясь в отставке, серьезно болел, мне говорил, что «разваливается буквально на части». Почти совсем ослеп. Приезжал в Москву, надеясь на помощь врачей, но ему в операции глаз отказали — опоздал.

Ушел из жизни Михаил Артемьевич Белоусов осенью 2000 года в Киеве. Проститься с ним пришли многие бывшие сослуживцы и чтившие его друзья…

До сих пор я тепло вспоминаю службу в органах военной контрразведки Группы советских войск в Германии, сплоченный и трудолюбивый коллектив сотрудников. Находясь в тесном соприкосновении с иностранными спецслужбами, как бы чувствуя на себе их дыхание, мы всегда вели бескомпромиссное единоборство, хотя и не все наши ходы в «тайной войне» достигали желаемой цели. Работа в войсках за границей стала для многих военных контрразведчиков университетом чекистского мастерства и мудрости.

Коллектив контрразведчиков, проживая в одном военном городке, являл собой единую, дружную семью. Свободное от работы время проводили на спортивных площадках, на прогулках в самом городке и чудесных парках Потсдама, выезжали на озера. Встречать Новый год сотрудники традиционно собирались все вместе в клубе. Из зала выносили сиденья, устанавливали столики, ставили красавицу елку, украшали новогодней атрибутикой само помещение.

Сотрудники и члены их семей готовили веселую самодеятельность. Новый год встречали дважды — по московскому и берлинскому времени с интервалом в два часа…

В феврале 1980 года, когда я уже работал в Москве, в посольстве Германской Демократической Республики состоялось вручение орденов и медалей группе генералов и офицеров КГБ. Министр Эрих Мильке вручил и мне орден «За службу народу и Отечеству» в бронзе. Ранее, во время пребывания в ГДР, я был награжден тремя медалями. Так немецкие друзья оценили мой скромный вклад в дело совместного обеспечения безопасности наших союзных армий и государств.