Ночью звонил давний-давний знакомый из Литвы, задавал наивные вопросы. Мол, трудно найти достоверную информацию. Он — оптимист. Легко быть оптимистом в Литве!
Опять сказки народов мира о тысячах (16 тыщ!) иностранных добровольцев. Интересно, хоть десяток реально воюет? Зачем такое нужно, ясно и понятно, но легче на фронте не станет.
Уже совершенно очевидно, что реальной помощи, кроме некоторого количества оружия, от Запада нет и не будет. Традиция! В свое время они все легли под Гитлера — и лежали до самого 1945 года. Кроме Британии, конечно, но сейчас нет не только Черчилля, но и даже Чемберлена.
Борцы за права человека, угу.
Ладно, но поляки что себе думают? Им-то 1939-й ой как памятен! Неужели и они спеклись?
Над городом ясное небо, солнце — и мороз. Как будто Пуйло заморозил весну.
Над всей Украиной безоблачное небо…
И понятно, стреляют.
Грохочет, грохочет, грохочет… «А правда вас обстреливали из Градов», — спросил меня мой наивный литовский знакомый. Правда, правда.
Тем не менее, жизнь продолжается.
Возле одной из очередей появляются наши солдатики, с оружием, при полной выкладке.
— Слава Украине!
— Героям слава!
В продовольственных стало чуть больше товаров. Есть даже мясо, но такое, как при СССР. Кефир! Кошачий корм! А собачий? А этого нет.
Но — очереди, иногда по часу и больше только в кассу.
Проблема проблем — наличные деньги. Раньше можно было получить в тех же кассах, теперь — нет.
Тем временем русня перебрасывает свои войска из Сирии, видать, резервы на исходе. Как бы теперь Асада не зарезали, а ведь он поддержал их войну!
Умри, русня!
Тесен мир. И время по кругу.
Звонят волонтеры.
— Привет! Это я, Маша!
…в которую я был влюблен в 10-м классе, такой же холодной весной. Стихи писал. «Чем дорожили, что любили мы — все целиком огню мы отдадим. Желанья, радости, страдания, мольбы — все дым, все дым!» От тетрадки, где я это писал, не осталось даже пепла.
Эвакуационный верлибр
Друзья, сидящие в львовской кофейне,
пьющие эспрессо на «галапагосе»!
Снится ли вам расстрелянный Харьков?
Уверен — снится, и вы грустите во сне,
пусть ваша грусть и элегична,
зато благородна.
Думаете ли вы о нас, оставшихся под бомбами?
О, да! Думаете каждую минуту,
и сердца ваши рвутся от боли,
что тоже весьма и весьма благородно.
Но вы знаете, что правы,
оказавшись в кофейне под чистым небом.
Вы спасали детей, внуков, правнуков,
а также кошек, собачек и мышек.
Главное же, спасали мысль, что бессмертна —
и это трижды благородно.
Вы даете интервью,
выслушиваете слова сочувствия,
киваете в ответ,
благородно киваете.
О, как вами будут восхищаться!
И я бы восхитился,
только, увы, воздушная тревога.
Кофе не горчит?
В метро своя жизнь. Как выразился один из обитателей, словно в одесском дворике.
Собак выгуливают в тоннелях, и сами там гуляют. Есть самый минимум удобств, раздают еду. Связь тоже есть, мой коллега регулярно шлет мне весточки.
Поистине, de profundis.
Говорят, в самом большом шоке старики, помнящие еще ту войну. Русню ругают беспощадно.
Война поневоле многое упростила.
Сами собой как-то отпали личные связи по ту сторону фронта. Друзей там и так не было, а всех прочих унесло ветром. У меня там нет больше ни личных, ни деловых интересов. Никаких.
Мордор.
А у нас… Здесь сложнее. Появились — или вернулись — некоторые старые знакомые, с которыми давно не общался. Кое-кто отпал, словно обломанная ветвь. Нет, страну не предал и врагу не продался, но повел себя так, что общаться больше не хочется.
Люди — и отношения с ними — воспринимаются действительно по-иному.
Ночь странно тихая. Поглядим, что будет утром.