Военный дневник. 100 дней

4 апреля (день 40)

Снились полеты — над верхушками деревьев, над крышами. Леталось легко, почти как в детстве.

Все утро за окном отдаленный грохот. То ли гроза, то ли… Да какая там гроза, прости господи!

Подробности вчерашнего ракетного удара по жилому району на Одесской жуткие. Прямо в дом, по людям. Последние остатки моей «советской» наивности испаряются болтным туманом. Мне почему-то казалось, что даже Пуйло не захочет делать два братских (само собой братских, друзей выбирают) вечными врагами. Но ему явно все равно, впрочем, как и гопникам, составляющим подавляющее большинство нынешней русни.

Впрочем, нынешняя война позволяет сделать и куда более глобальные выводы. Только вот надо ли? Умные давно все поняли, а остальными правят инстинкты.

Звонок из Чернигова. Там еще хуже, чем у нас, русня уничтожает город.

На улице холодно, северо-восточный ветер, но почки уже распускаются. Убрали битый кирпич и стекло возле разбитой при взрыве аптеки на противоположной стороне дома. В продовольственном (уже привычно) солдатики с автоматами, их пропускают вне очереди.

В полупустом торговом центре (то есть, никак не «полу», почти пустом) работают сразу два киоска аксессуаров к мобильным телефонам. Самих телефонов нет.

Канонада гремит, не умолкая.

Людей стало чуть-чуть больше, и сразу же на тротуарах появились автомобили, а баррикаду на проспекте начали растаскивать, чтобы не мешала проезду.

Дорогие беженцы! Моя душа рвется от жалости, когда думаю о вас. Как я вам сочувствую! Поэтому не возвращайтесь как можно дольше, а лучше оставайтесь в Европе, вам пособие выпишут. Чем вы хуже африканцев?

Страны европейской цивилизации всегда ощущали антагонизм к Московии практически с первых же десятилетий знакомства задолго до Ивана, прозванного за жестокость Васильевичем. Причем личное знакомство резко усиливало недоумение и неприятие. Даже христианство в московском варианте вызывало сомнение, во времена Флетчера путешественники всерьез считали, что в Москве поклоняются не Христу, а «Николе Богу», а солдаты Наполеона называли русские церкви «мечетями». Реформы Петра привели к тому, что возник раскол — небольшой слой «своих» европейских россиян и огромная масса «аборигенов», по сути азиатских дикарей. После 1917-го почти все «свои» исчезли, чтобы после возродиться в виде диссидентов.

Россия оставалась для Запада глубоко чужой, зато научила себя бояться, особенно сейчас, когда европейцы и иные страны европейской цивилизации утратили волю и силу. Но русня напрасно радуется, с востока уже поднимается Дракон. Что ж, Соловьев-младший оказался прав, пусть и ошибся со сроками.

Перед тем как закрыть дверь подъезда на засов, вышел ненадолго во двор. Огромный девятиэтажный дом темен, как скала, присмотревшись, насчитал лишь четыре слабо светящихся окна.

Зябко, холода никак не желают уходить.

Сегодня в переписке давняя знакомая заметила, что хорошо было бы как-нибудь встретиться. Я ответил: «Да, в шесть часов вечера после войны».