Волчий гребень. Часть первая

100. Шатун. Доказательства смерти.

Следом за Ульяной Александровной мы прошли в кабинет на втором этаже. Маленькая приёмная, табличка «Главный врач» на двери, довольно скромная обстановка.

– Будете чай? – спросила хозяйка. Мы не отказались. Пока грелся чайник, начали разговор. Представились, объяснили в двух словах кто мы и откуда. Тимофей первым повернул разговор к цели нашего визита:

– За последние дни мы встретили не меньше десятка «синих». В двух случаях я своими глазами видел процесс «обращения». Понятно, что опыт наблюдений у нас очень скромный. Поэтому хотелось бы узнать – может быть, у вас есть больше данных? Может, какие-то исследования проводились? Что-то удалось понять о природе заболевания?

– Я бы не сказала, что многое удалось понять… Всё-таки, у нас просто маленькая ведомственная больница и поликлиника, а не научный центр. И даже профильных специалистов штат не полный. Инфекциониста просто нет. Понимаете?

Мы кивнули.

– Инфекционное отделение есть во Второй Городской Больнице. Но это на другом конце города. А передвижения сейчас очень затруднены… Хорошо ещё, что работает городской телефон. Так что мы с самого начала проводим селекторные совещания, обмен информацией. «Мы» – я имею в виду специалистов из Второй, Первой и Четвертой больниц, из ВИЧ и Тубдиспансера, Скорой медицинской помощи. Так что можно сказать, что какие-то исследования проводятся, пусть и в меру наших скромных возможностей. И некоторой информацией мы располагаем. Давайте сделаем так – сейчас выпьем с вами чаю, и переместимся в другой корпус, где у нас собственно больница. Я вас познакомлю с нашими специалистами, и мы все вместе побеседуем. Вы же не очень торопитесь?

– Часов до трех-четырех мы совершенно свободны, – заверил Тим.

– Ну и отлично. А пока нам приготовят чай и печенье, вы могли бы рассказать подробнее о тех случаях ресуррекции, или как вы говорите – «обращения», которые наблюдали.

– Да, конечно. Только… Вы употребили термин «ресуррекция». Если я правильно понимаю, это означает «оживление», «воскрешение из мертвых»… Надо ли понимать, что умершие и ожившие мертвецы – это живые люди? Тут ведь и правовые, и этические вопросы сразу возникают…

– Как вы сразу, быка за рога! Ухватили самую суть… Но нет, можете не беспокоиться – с правовой точки зрения мертвецы – это мертвецы. Даже если они встали, пошли, и начали кидаться на живых людей. Любой врач руководствуется правилами и критериями определения момента смерти человека – они четко прописаны в законе.[84] Это, во-первых, функциональные признаки: отсутствие сознания, дыхания, пульса и артериального давления. Во-вторых, биологические: максимальное расширение зрачков, кожные покровы – бледные или цианозные…

– И то и другое мы точно наблюдали, и не раз! – воскликнула Маша.

– Ещё снижение температуры тела – это тоже есть. Ну и, наконец, инструментальные признаки: энцефалограмма, ангиограмма…

– Вы производили?

– Мы – нет. Но на Станции скорой медицинской помощи удалось это сделать. Успели зафиксировать пациента, который был укушен, уложить на стол под аппарат… В общем – всё подтвердилось. ЭЭГ показала полное отсутствие активности мозга. По всем инструментальным признакам – труп. Однако через семь минут… Ну, как это бывает, вы знаете, пожалуй лучше меня. Так что рассказывайте.

Тут уже нашим пришлось докладывать всё, что было известно. В основном говорил Тимофей, ведь это он наблюдал процессы «ресуррекции» укушенного в магазине, затем Гошу… Но, кое в чем и Маша помогала, вспоминала, что видела и знала. Собственно, не так уж много наши могли рассказать. Но Ульяна Александровна слушала с интересом.

Потом мы пили чай с печеньем, а, закончив с этим, собрались идти дальше.