Волчий гребень. Часть первая

79. Мария. Серые тени. Мидриаз и Тапетум.

Так чудесно за самоваром сидели… Рыбак стихи Гумилёва читал (отличные стихи, и читал хорошо!)

И тут – нате вам! «Тревога, в ружьё!» Не вовремя, не кстати. А куда деваться?

А у меня «Бенелька» как раз в руках была. Я её в очередной раз зарядила, но ещё не разрядила – тренировалась, уж не помню, какой раз за вечер. А тут Рыбак со стихами. Ну, я и не стала шуметь. Так и остались в магазине четыре патрона.

Выскочила с веранды первой – ну муж же позвал, вот я и подорвалась! Хорошо, ружьё не забыла и ни за что не зацепилась с непривычки.

Слышу – со стороны леса шум, Курц там рычит, что-то звякает металлически. У меня фонаря с собой не было, но тут как раз подоспели остальные наши. Кто-то зажёг один фонарь, за ним второй, третий… осветили всю полянку. И видим…

От леса базу отделяет сетка, высотой – рослому мужику по грудь, пожалуй. Натянута на каких-то ржавых столбах. То есть, прямо скажем, преграда не особо серьёзная. Скорее, чтобы лисы или там барсуки на базу не лазили, в мусоре не рылись. И в свете фонарей за той сеткой стоят три фигуры, подобные человеческим. Серые такие. А если приглядеться – то синие. Стоят молча, только руками за сетку держатся, качают её туда-сюда. И от этого сетка позвякивает. Жуть, аж до мурашек.

Именно от того так жутко, что эти серые-синие фигуры сетку трясут в полном молчании. Ни крика, ни вздоха. Только сетка о столбы – «звяк-звяк». И глаза у ночных гостей тоже жуткие: мертвые, неподвижные, но горящие яростью, будто полные ненависти ко всему живому. И бездонные, и светятся в темноте…

То есть, как медик я понимаю, что мидриаз[61] у этих наших зомби – скорее всего, паралитического характера. Пардон за мой сленг, но это сфинктер зрачка так расслабился, потому что нерв глазной в отключке. Либо же это симптом Вестфаля-Бумке[62] – но тогда следует предположить, что зомби – это разновидность шизофрении. Что вряд ли.

Ну а то, что глаза у зомби светятся – это вполне объяснимо. Никакой мистики, сплошная наука. Тапетум[63] у зомби, конечно, вряд ли есть – откуда взяться? Но при таких расширенных зрачках глазное дно вполне себе отражает свет и без тапетума.

Но, божечки, что это я? Стою тут с ружьём, да рассуждаю сама с собой на около-медицинские темы… С ума сошла? Стреляй, Мария!

Их три фигуры. У меня четыре патрона. Вроде дробь, но какой номер – я, конечно же, не помню. Крупная? Мелкая? Некогда раздумывать! Вскинуть ружьё, приклад плотней втиснуть в плечо. Навести на ближайшего. Метров десять? Не промахнусь. В голову целься, Маша! Сдвинуть предохранитель. Палец на спуск. Жми и не жмурься.

Выстрел. Голова ближайшего зомби разлетается, как арбуз. А можно, я всё-таки зажмурюсь? Не хочу видеть. Нет, нельзя жмуриться. Надо стрелять, ещё двое. Да и первый не упал, хоть и остался без головы – тело ещё стоит, вцепившись пальцами в сетку. Не смотри на него! Целься в следующего!

Прицелилась во второго, снова в голову. Палец жмёт на спуск, мягкий приклад пинается в плечо – но не сильно, терпимо. Всё-таки, это отличное ружьё! Второй тоже готов. Я молодец!

Сразу следом – ещё один выстрел, но это уже не мы с «Бенелькой». Это рядом, кто-то из мужиков, кажется. Опомнились и начали исполнять свои мужские обязанности по защите лагеря? Ну и хорошо. Ну и славно. Я вовсе не горела желанием убивать, пусть даже и не-живых.

Но, если совсем честно, себе самой по секрету… Я довольна, что успела первой. И не промазала. Я молодец.

Только… можно я присяду на землю? И закрою глаза, всё-таки. Теперь же можно? Спасибо. Подержи ружьё, дорогой…