Волки

Глава 7 Крест

Жизнь состоит из беспрестанных повторений. Успокоившаяся было от потрясений душа снова стремится к опасности и неосознанно ждет любого призыва, чтобы начать новый виток страдания. Каждый человек, понимает он это или нет, тащит подобный крест на себе. Все, что подчинено вечному покою, не может быть жизнью, это — смерть.

Седого не оставляло чувство тревоги. И совсем не потому, что он снова включился в привычные для себя дела. Что-то иное преследовало его, мешало уснуть, и он вскакивал, ходил из угла в угол, снова ложился и снова вставал. За окном яркими красками переливалось небо. Иногда всполохи разрывали пространство, и в эти моменты, как ни странно, Седой ненадолго успокаивался, но потом опускалась темнота, и в сердце вновь заползала тревога.

«Надо же было такому случиться, чтобы Митя снова всплыл в его жизни, и когда? Времени на жизнь осталось совсем немного, а тут еще эта беспричинная злость терзает душу. Может, из-за этой злости он и пошел на мокруху? В наше-то время убийства были редки, блатные боялись «вышки» — расстрела — и поэтому старались работать чисто, без промахов, а уж тех отчаянных, кто, заведомо рискуя жизнью, лишал этой жизни других, просто сторонились. Внешне выказывали уважение, но больше из-за страха, а сами старались отойти в сторону. Этот пацан, Валерка, хоть и замарал руки в крови, но парень ненадежный, сопляк, может что-нибудь натворить или проболтаться…»

Седой даже приподнялся со стула. Эта мысль обожгла его. Он встал и подошел к телефону.

Номер долго не отвечал. Наконец сняли трубку, и пьяный голос резко спросил:

— Кого надо?

— Валеру позови, — сказал Седой.

— Занят Валера, — буркнули в трубку, — потом позвони.

— Я тебе позвоню, — ответил Седой, — я тебе так позвоню, что ты на кладбище отдыхать будешь…

Собеседник Седого молчал, видимо размышляя, стоит ли связываться, уж слишком требовательным был голос, и спустя мгновение сказал:

— Щас, попробую…

Валерка подошел и дрожащим от волнения голосом (чувствовал, подлец, кто звонит) спросил:

— Седой, ты?

— Ну, — ответил Седой, — приходи, дело есть.

— У меня люди…

— Бросай всех и приходи! — И Седой положил трубку на рычаг.

Валерка явился даже быстрее, чем предполагал Седой. Хозяин угрюмо сидел за столом.

— Звал? — спросил гость.

— Присаживайся. Хочешь выпить, налей себе. — И Седой кивнул на стол, на котором стояла бутылка водки.

— Пить не буду, — отказался Валерка, опускаясь на стул.

— Ты, парень, что-то нервничаешь. Причины есть?

— Кажется, я прокололся, Седой, — глухо сказал Валерка. — Что хочешь со мной делай.

— Небось, пьянствовал долго, вот и несешь черти что. Хочешь дела делать, поменьше надо с бабами валандаться, они до добра никого не доводили. Выкладывай, в чем грешен?

— Расслабился я и Алине сказал про налет… — Валерка сделал паузу. — И про мокруху тоже.

— А она что? — как бы нехотя поинтересовался Седой. На самом же деле он был обеспокоен: события приняли неожиданный оборот, и то, что стало известно одному, тем более женщине, может стать известным всем. — И что дальше? Больше к этому разговору не возвращались?

— Нет, — ответил Валерка, — она как будто и внимания не обратила.

— Хитрая баба, — задумчиво произнес Седой, — присмотреть за ней надо. Ты ее когда последний раз видел?

— Пьют они там с моими корешками, у меня дома, и она тоже.

— Может, сходим, глянем?!

— Нет, Седой, не стоит, я сам за ней пригляжу.

— Вот что, парень, — сказал Седой, — если ты рядом со мной, то слушать меня обязан. Зелен ты еще. А иначе мы, вместо денег, либо на пулю нарвемся, либо в тюрьме сгнием. Понял?

Валерка молча кивнул. Мысли его были тревожными. Он понял, что вырвавшееся у него признание всерьез обеспокоило Седого.

— Если услышишь что, быстро звони мне, — сказал Седой. — Мы ее кончим!..

— Что?! — Валерка подскочил от изумления и, словно не расслышав, переспросил: — Что ты сказал, Седой?

— Кончим ее, говорю, лишней она стала!

— Брось, Седой, она не продаст, своя девка.

— Свои-то и продают, парень, — улыбаясь так, что Валерке стало страшно, проговорил Седой. — Деньги, которые я тебе дал, пока не швыряй, пригодятся, и пей поменьше, от этого много беды может выйти. И не шляйся. Дома посиди. А сейчас иди, я займусь делами…

В ту же ночь Седой вызвал Гурано и велел ему смотреть за Валеркой и его подругой. Оба понимали, что в случае чего от ребят придется избавиться. «Жаль, — думал он, — что моя наука не пошла ему впрок и я не сумел пацана к большим делам пристроить. Но он только с виду крут, а на деле слишком сентиментален и слаб сердцем. Такие быстро ломаются. А может, все и обойдется?»

— Ты, морэ, — сказал Седой Гурано, — знай, что, если они сломаются, нам дорога короткой будет.

— Может, сразу пришить? — спросил Гурано.

— Нет, погоди пока, но гляди хорошенько.

И возле дома, где жил Валерка, стала постоянно маячить тень Гурано. Этот пожилой черноволосый человек вовсе не походил на тайного соглядатая. Дело свое Гурано знал.

…Вечером Алина и Валерка вышли из дома. Они говорили о каких-то пустяках. Но Гурано, следивший за ними, чутко впитывал каждое слово.

— Тревожно мне, Алина, — сказал Валерка, — боюсь я.

— То, что ты сказал недавно, — помолчав, спросила девушка, — не было шуткой?

Валерка отвернулся, и Алина не увидела гримасы, исказившей его лицо. Ему на мгновение показалось, что Седой где-то рядом, и, стоит сказать хотя бы слово, как он исполнит свою угрозу.

— Что я сказал? — переспросил Валерка.

— О какой-то крови, о налете…

Алина говорила нарочно медленно, растягивая слова, как будто понимала, что их могут подслушать, а ох как опасен был этот разговор. Гурано сжался в комок и напряженно ловил каждую фразу.

— Ерунда это, Алина, — произнес наконец Валерка, — придумал я все, хотелось перед тобой покрасоваться…

Гурано облегченно вздохнул. Лишняя кровь была ему не нужна, хотя он и знал, как Седой карает за непослушание. В «зоне» насмотрелся. И хотя однажды Седой признался, что устал от всяких перегрузок (так он назвал «мокруху»), Гурано не поверил ему. Слишком хорошо знал он своего друга. «Может, пацан и Седого обманул и ничего он своей девчонке не рассказывал, а тот просто принимает меры предосторожности на всякий случай», — подумал Гурано.

И вдруг явственно услышал какие-то странные звуки, напоминавшие плач. Так оно и было. Валерка плакал:

— И зачем я только с этим мужиком связался? — всхлипывал он. — Теперь до конца жизни не отмыться. Что делать, Алина?

— Ладно, Валерка, успокойся, я что-нибудь придумаю…

— Только не вздумай к ментам идти, — испуганно прошептал Валерка, — порешит нас Седой.

— Да ты что, какие менты? Есть у меня люди, они тебя защитят.

— Какие люди, что ты несешь? — испуганно бормотал Валерка.

Гурано напрягся. Рука его привычным движением нащупала в кармане нож. «Придется разобраться с обоими», — подумал он.

И так бы оно и случилось, но Алина, словно почувствовав что-то, крикнула:

— Здесь кто-то есть!

— Бежим! — похолодев от страха, бросил Валерка. Но было уже поздно. Из темноты выступил Гурано.

— Здорово, пацан! — приветствовал он Валерку. — Не узнаешь меня?

Валерка отшатнулся.

— Не припомню.

— Мы с тобой недавно в гости ходили, — рассмеялся Гурано. — Нехорошо старых друзей не узнавать.

— Тебя Седой послал?

— Догадливый. Ты со своей девочкой не о том разговариваешь, пацан. Надо о любви говорить, о разных красивых вещах, а ты ее пугаешь, страшные истории придумываешь. Она этого не поймет.

— Ничего я не говорил, — угрюмо сказал Валерка.

— Врешь, парень, я все слышал. Отойдем-ка ненадолго.

— Никуда я с тобой не пойду.

— В чем дело? — спросила Алина и, обратившись к Валерке, добавила: — Кто этот человек?

— Знакомый, — коротко ответил Валерка.

Гурано подходил все ближе. Валерка хотел было кинуться в сторону, но Гурано загородил ему дорогу.

— Не солидно, нельзя от разговора уходить.

— Ладно, пошли, — пробормотал Валерка, нащупывая в кармане стилет.

Они отошли в сторону. Валерка понимал, кто перед ним, чувствовал, что с этим человеком надо быть настороже. «Но все-таки он уже в возрасте, — подумалось Валерке, — и в случае чего с ним можно будет управиться!» Он явно недооценил Гурано. Разговора не получалось. В воздухе мелькнул нож. Сделав резкое движение рукой, Валерка отбил нож в сторону. Но Гурано напал снова. И тогда Алина закричала. Конечно, просить о помощи сейчас, когда люди так напуганы, по меньшей мере смешно. Но возникшее замешательство отвлекло нападавшего, и Валерка бросился бежать. Алина осталась с Гурано.

— Ладно, шалава, — буркнул Гурано, — не буду я тебя трогать, не мое это дело. Пошли к Седому, он с тобой разберется.

И, взяв ее за руку, повел за собой. Алина не сопротивлялась.

— Пикнешь, убью! — предупредил Гурано.

Вот уже битых полчаса Седой не отрываясь смотрел на испуганную Алину. Гурано развалился на диване и, словно бы не участвуя в происходящем, перебирал четки.

— Ты вот что, — обратился Седой к Алине, — если не хочешь помирать, держи язык за зубами. Мне тебя убивать неохота, но, если завалишь нас, каюк тебе и твоему ухажеру. Хотел я поначалу убрать вас, да что-то передумал. Но то, что ты знаешь, держи в себе крепко, внутри держи, а выйдет наружу — и все. Жизнь твоя окончится.

— Вы бы оставили нас в покое, — попросила Алина, — я молчать буду.

— Молчание женщины ненадежно, — сказал Седой, — это я уже проходил, а потом платил за то, что расслаблялся… Будешь молчать?

Алина кивнула. Она хотела что-то сказать, но лишь махнула рукой и заплакала. И Седой с Гурано тоже замерли. Дверь открылась, и вошел Митя.

Седой даже не повернул головы, как будто ждал этого прихода и внутренне был готов к нему.

Митя помолчал немного, а потом тихо сказал:

— Зачем тебе эта девчонка, Седой?

Эта фраза напомнила им прошлое:

— Зачем тебе этот пацан, Седой?

— Ты начинаешь мне надоедать, Митя! — крикнул Седой. — Ты лезешь не в свои дела.

— Когда речь идет о крови — это, мои дела!

— Ну? — удивился Седой. — С каких это пор?

— С тех пор как это случилось, — сказал Митя, и Седой понял его, так как слова Мити означали, что кровь для него (помимо его воли) стала такой же жидкостью, как и любая другая…

— Ты, Митя, перестал меня понимать, — глухо сказал Седой, — а мне не хотелось бы с тобой ссориться…

— Мне с тобой делить нечего, Седой, — покачал головой Митя, — пришел я не для того, чтобы решать за тебя. Узел завязывается тугой, ты это и сам понял, и в этом узле лишняя кровь ни к чему.

— Пацан тот, Валерка, ляпнул своей шалаве о нашем деле, а она продать может. Я ее предупредил: в случае чего пусть на себя пеняет.

— Оставил бы ты их в покое обоих… Боятся они тебя.

— Вот и хорошо, что боятся, умнее будут.

— Ты же сам вкрутил Валерку в эту историю! — сказал Митя.

— Думал, из него человек получится, — поморщился Седой.

— Вор, по-твоему?

— Вор не вор, какая разница? Сумеет за себя в жизни постоять. А он малахольным оказался.

В продолжение этого разговора Алина и Гурано не произнесли ни слова, словно понимали: у этих двоих свои особые отношения, в которые никто не имеет права вмешиваться. Но Алина чем больше слушала, тем больше осознавала, в какую историю влипли они с Валеркой… Девушка лихорадочно раздумывала над тем, как ей выпутаться из этой ситуации. Взгляд ее задержался на Седом. «Надо же, крест носит!» — подумала она.

— Вы верующий? — спросила Алина.

— Тебе зачем? — буркнул Седой.

— Я не хотела вас обидеть, но как-то не вяжется с вами…

— Что не вяжется? — переспросил Седой. — Чего ты хочешь?

— Ладно, — вмешался Митя, — оставим эти разговоры, отпусти девчонку…

Что-то произошло в душе Седого — он и сам бы не мог объяснить этого.

— Ладно, убирайся, — крикнул он девушке, — но держи язык за зубами…

Алина вскочила и кинулась к дверям. Единственное, что она услышала напоследок, были слова Седого:

— С тех пор как ты появился, Митя, все сложно стало!

— А малый-то ее сбежал, — усмехнулся Гурано, — бросил ее.

— Жаль, что ты его не прибил, — сказал Седой, — ошибся я, не на того поставил. Посмотрю, что дальше будет. Если он что-нибудь не то сделает, я его своей рукой…

— Брось все это, Седой! И без этого пацана забот хватит.

Митя неожиданно улыбнулся.

— Так и раньше бывало: все идет гладко, пока сам чего-нибудь не натворишь.

И Седой улыбнулся ему в ответ. Больше они о ребятах не говорили и даже водки не пили. На столе мирно дымился свежезаваренный чай, словно и не было никаких «мокрухи», угроз, предательств, разборок. Только трое мужчин, с удовольствием вспоминавших прошлое.

На следующую ночь в районе, где жил Седой, произошло событие, которое сам он расценил как вызов. С особой жестокостью был ограблен обменный пункт валюты. Были убиты два охранника, причем на телах нашли множество ножевых ранений. Убивали явно не для дела, а со злости, мстя кому-то. Случайный свидетель утверждал, что от дома, где произошло ограбление, отъехали машины с кавказцами. Седой сразу же смекнул, в чем дело. «Наверное, это меня ищут? — подумал он, в глубине души желая, чтобы это было не так. — И в злобе своей уничтожают всех. Надо узнать у Мити! Но он же был у меня… Значит, и ему не сказали, а ведь он должен быть в курсе событий! Вот оно что! Ему перестали доверять, ведь он не выдает меня. Значит, он тоже в опасности. А может, это и не цыгане?..» Мысли Седого были сумбурными. Он метался по комнате и искал выхода. Скорее даже не выхода, а подтверждения своим догадкам. Неизвестность всегда пугает больше, чем неопределенность… Седого одолевали сомнения. Временами он начинал жалеть, что связался с пацаном, который тут же его и подставил. Да и Гурано, хоть он и кореш его, рано или поздно придет к своим собратьям… Но все разрешилось самым неожиданным образом и именно через Гурано.

Он вошел, не поздоровавшись, молча присел к столу и выпил водки. Немного отдышался и выпалил:

— Цыгане банк взяли!

— Какой банк? — спросил Седой.

— Ну, этот, обменный пункт.

— Откуда знаешь?

— Не спрашивай, Седой, верно говорю. С рома разговаривал.

— Меня, что ли, ищут? Кольцо сжимают. Думают, что я буду в своем районе пакостить.

— О тебе не говорят, но слух есть, что ты им деньги большие должен за голову Бамбая. Ждут, что ты брать эти деньги будешь. Может быть, и в обменном пункте? А может, хотели пересечься с тобой? Пока я толком не узнал.

— А Митя? — поинтересовался Седой.

— Митя не может их остановить. Что-то сломалось, и они его держат на расстоянии. Думаю, он придет к тебе. Не такой Митя человек, чтобы терпеть, особенно если ему не доверяют.

— Вот что я тебе скажу, Гурано, — начал Седой, — Митю я давно знаю. К этим делам душа его не лежит. Это он мстит за свою испоганенную жизнь. А в такие минуты человек беспощаден. И ему все равно, кто перед ним: друг или враг.

— Да ты что, Седой, как это может быть? — вскочил Гурано. — Он что, на друга руку поднимет?

— Всяко бывает… И если они его в такой момент оттолкнули, то сильно ошиблись…

— Никаких разборок промеж них не было, — возразил Гурано.

— Это пока, — сказал Седой. — Скоро начнутся. Митя отойдет в сторону и будет сам орудовать, как волк, а это большая кровь. Ты приведи его ко мне, да побыстрей. Надо с ним договориться окончательно. Либо он будет возле меня, как когда-то, либо погибнет. И даже я не смогу его защитить.

— Ладно, приведу, — сказал Гурано.

В эту же ночь Митя пришел к Седому.

— А я хотел Гурано за тобой посылать, — удивился Седой. — Ты что, почувствовал, что ты мне нужен? Или просто так пришел? В последнее время часто видеться стали, а поговорить не удается как следует.

— Это бывает… Иногда не складывается что-то и, кажется, близкие люди, а договориться не могут. Барьер между ними. Я ведь знаю, чего ты от меня хочешь. И сделаю по-твоему: уйду от цыган, но и к тебе не смогу пристать. Ничего не хочу — время такое для меня настало.

— Ты погоди о душе, — перебил его Седой. — Почему в моем районе цыгане обменный пункт взяли? И тебя не позвали с собой?! А, Митя, скажи, что происходит?

— Знают они, что ты им денег за голову Бамбая не отдашь, вот и открыли охоту на тебя. Была у них задумка пересечься с тобой в этом деле. И много бы крови повылилось! Это цыганский молодняк шалит, барон уголовных не терпит, но те, кто от табора откололся, законов таборных не держат, хотя и побаиваются полевых цыган.

— Кто же вместо тебя теперь у них? — полюбопытствовал Седой.

— Пока что они вразброд все делают, но есть один человек, он сможет их повести.

— Блатной? — спросил Седой.

— Нет, — ответил Митя, — ему эти дела не по сердцу, но цыгане его слушают. Саввой его зовут. Он и в таборе против барона шел. Странная у них картина получается: вроде бы барон его любит, а к власти не подпускает. Одинокий волк этот Савва.

— Как ты? — усмехнулся Седой.

Митя улыбнулся.

— Знаешь, что я тебе скажу, Седой? Собаку надо очень сильно разозлить, чтобы из нее настоящий волк получился. Вот у тебя на груди крест висит, а людей ты не любишь. Уж больно донимали они тебя, люди. Всю жизнь донимали. Может, они из тебя вора и сделали, а? Кажется мне, что еще тогда, в детстве, ты не очень-то к этому клонился. Что там вышло? Какая причина тебя в омут кинула? Сдается мне, что тут без женщины не обошлось. Но я про это ничего не знаю, а ты никогда не рассказывал. Вот и я через женщину ожесточился. Выходит, что есть женщины, которые корону могут надеть, а другие, и их большинство, — ночной горшок. Так ведь, Седой?

— Это правда, Митя. Об этом мы не говорили… За что их любить-то, людей, если они способны на предательство? И не знаешь, когда тебе нож в спину всадят. Я среди блатных прожил, но там такого, как на воле, нет. За предательство карают сразу.

— Не надо их высоко ставить, Седой. Разные они. Много и среди них всяких. На воле больше выбора, надо только силу иметь да душу удержать от падения.

— Ты же не удержал, — ответил ему Седой. — Мог бы и простить ее, не убивать. И друга простить мог.

— Надо было простить, — сказал Митя. — Все не могу забыть, как они умирали. Надо мне было за этот грех ответить. И больше ничего бы не было. Ни борьбы, ни беготни… Испугался я тогда, вот и покатилось все под уклон. А сейчас, смотрю на человека и думаю — продаст. Никому не верю.

— Знаю я это, Митя, — сказал Седой, — прошел. Думал, тихо доживу, а вот не получилось. Злость поднялась.

— Что будем делать? — спросил Митя.

— Отпущу я этого пацана на все четыре стороны, пусть живет. А мне на этих, новых, смотреть невмоготу. Не потому, что они быстро разбогатели, а больно рожи их мне не нравятся, человеческого в них мало.

— Это так, — кивнул Митя, — да что тебе до них? Живи спокойно.

— Душа болит, и нет ей успокоения.

Разговор был прерван на полуслове. В дверях возник Арнольдыч. Он так тихо появился, что Митя и Седой поначалу даже не обратили на него внимания.

— Беседуете? — ехидно спросил Арнольдыч. — А возле дома цыгане ошиваются.

Седой мгновенно преобразился. Митя взглянул на него и не узнал. Холодом и силой вдруг повеяло от этого уже не молодого человека. Когда-то, в далеком прошлом, Митя уже видел его таким — обычно потом Седой надолго исчезал в тюрьме или на пересылках.

— Вот что, братва, — сухо сказал Седой, — вы как хотите, а я должен о жизни позаботиться.

Он открыл ящик тумбочки и достал оттуда пистолет. Потом подошел к окну, слегка отодвинул занавеску и выглянул. Во дворе шевелились какие-то тени.

— Без пользы все это, Седой, — сказал Арнольдыч. — Раз они твою хазу нащупали, деваться некуда.

— Придется и тебе в бега уходить, — подтвердил Митя.

— Пошли черным ходом, — уже на ходу бросил Седой и по-кошачьи прошмыгнул в дверь.

Они вышли на деревянный настил, примыкающий к коридору. Остановились.

— Кажется, кто-то ходит, — послышался голос внизу.

— Глянь, — донеслось в ответ, — да поосторожней.

Арнольдыч приложил палец к губам и тихо сказал:

— Я вперед пойду.

Арнольдыч первым принял в себя цыганский нож и без стона упал на деревянный настил.

— Не стреляй, Седой! — крикнул Митя. — Уходи, я отвлеку их.

И Митя стал спускаться по деревянной лестнице. В лицо ему ударил луч карманного фонаря.

— Ты, морэ?! — вскрикнул молодой цыган. — Как здесь оказался? — удивленно оглядывал он Митю. — Дэвлалэ! Кича, иди сюда. Это Митя!

— Да ты что?! — отозвался голос.

— Что ищете, ромалэ? — спросил Митя. — Тот, кто вам нужен, давно ушел, нет его здесь.

— Откуда знаешь?

— Сам его ждал…

Голоса посовещались.

— Ладно, подождем еще.

— А может, он его предупредил?

Снова зажегся свет фонаря, к Мите подошел Савва.

— Вот ты какой стал, — сказал Савва, — говорили мне рома. Таким я тебя и представлял. Что ж, поговорим.

— Не здесь же, — отозвался Митя. — Позже. А Седой ушел, зря время теряете. Больше он сюда не вернется.

— Чего ты встрял в наши дела? — спросил Савва.

— Я же знаю, Савва, что уголовные тебя не интересуют. Почему ты здесь?

— Кровь цыганская пролилась, — был ответ.

— Барон все решил, — сказал Митя.

— Я по-другому думаю, — отозвался Савва. — Ладно, пошли отсюда. На этот раз ускользнул пахан.

И Савва повернулся и пошел не оглядываясь, как будто бы был уверен в том, что Митя идет следом.

Машина ждала их неподалеку, и через полчаса все уже были на цыганской квартире, где их ждали.

— Хассиям![13] — воскликнул открывший им дверь молодой цыган, когда увидел Митю. — Где ты его отыскал, Савва? А мы пол-Москвы облазили. Думали, сбежал?!

И так это было сказано, что Митя, несмотря на всю серьезность обстановки, рассмеялся и развел руками:

— Куда же я от вас сбегу, ромалэ? Нет мне без вас дороги!

— Ой, врешь, морэ, по глазам вижу, что врешь, — ответил парень. — И все-таки, Савва, где ты его нашел?

— Друга он своего спасал, — ответил Савва, — того, которого мы ловили…

— Садись, морэ, рассказывай, — сказал молодой цыган, — все равно тебе выбирать придется: или мы, или он!

— Да, — с тоской протянул Митя, — куда деваться, загнали меня в угол. Зачем вам жизнь Седого? Отдаст он ловэ, отдаст.

— Что ж до сих пор не отдал? — спросил Савва. — И дело было бы закрыто, а то мороки много, а времени нет.

— У него нет сейчас, но он достанет!

— Врешь ты, Митя. Слышал я, что твой Седой недавно большой куш взял, — усмехнулся Савва, — а платить не хочет.

— Его деньги — его заботы, — ответил Митя, — но, насколько я Седого помню, он никогда денег не жалел. Деньги для него — пустота.

— Что же он людей за них гробит? — снова вмешался молодой цыган.

— А ты, — поинтересовался Митя, — давно руки отмыл?

Парень угрожающе двинулся к Мите, но Савва остановил его взглядом.

— Погоди, не время, еще не поговорили.

— Нам с тобой делить нечего, вины за мной перед вами нет, а то, что друга вам на съедение не отдаю, так это вы сами должны понимать, ведь не выродок я, а человек. Жизнь вы мне спасли, приют оказали, все это верно… Что же, я за это рабом вашим должен быть?

— Не заводись, — сказал Савва. — Но сам посуди. Меж двух огней стоять всегда опасно. А один ты быть не сможешь, не такой человек. Так что отдай Седого. Скажи, где его лежбище, где он может скрываться? И мы тебя в покое оставим. И жизнь его не хотим брать, а только деньги. Что же он бегает?

— Говорил я уже, если он не отдает деньги, значит, нет их у него сейчас. Появятся — отдаст, чтобы только с вами развязаться. Зачем ему лишние хлопоты?

— Ладно, Митя, верю я тебе, не знаю почему, но верю. Не будем искать Седого, дадим ему время. Но если он тянуть станет — крышка и ему, и тебе, ведь выходит, что ты за него ручаешься?!

— Ручаюсь, — сказал Митя.

И сразу обстановка изменилась: и напряжение как будто рукой сняло, и гитара появилась, и стол был накрыт, и песни зазвучали. Митю всегда удивлял этот мгновенный переход от радости к горю, от печали к веселью. Так перестраиваться умели только цыгане.

Женский голос оборвал песню на полуслове, и, словно ниоткуда, в ответ ему возник мужской голос, и песня снова ожила и полетела.

Песня снова оборвалась, на этот раз окончательно. Дверь распахнулась, и на пороге возник избитый Валерка. Он еле стоял, его поддерживали под руки молодые цыгане.

— Вот, морэ, — сказал один из них, Николай, — отыскали пацана, который с тем паханом шатался.

Валерку втолкнули в комнату. Он плюхнулся на стул и рукавом вытер стекавшую с губ кровь.

— Что, парень, где твой хозяин? — спросил Савва.

— Откуда я знаю? Давно не видел.

— Где вы его отыскали? — поинтересовался Митя.

— В баре водку глушил, — ответил Николай. — Мы его в машину кинули и сюда.

— Дураки вы, — снова вмешался Митя, — в баре ошиваетесь, а там люди Седого. Опять кровь будет. Потом лишние разборки.

— Ты, Митя, нам не указчик! — резко и отчетливо произнес Николай. — Мы тебе верили и за тобой шли. А ты с Седым снюхался.

— Прав Митя, — сказал Савва, — дело он говорит. Нечего лишнюю кровь проливать, без пользы это. — В голосе Саввы прозвучали угрожающие нотки.

Все стихли.

— Что делать с тобой, парень, ума не приложу! — воскликнул Савва.

— Пришить его, и дело с концом, чтобы пахану был урок, — хмуро проговорил молодой цыган.

— Меня уже пытались пришить сегодня, — зло усмехнулся Валерка, — меня и мою девчонку.

— Да что ты? — подивился Савва. — Кто же это?

— Цыган! — ответил Валерка.

— Какой еще цыган?

— Его, кажется, Гурано зовут. Друг Седого.

— Знаю я его, — кивнул Савва.

— Чем же ты своему хозяину не угодил? — поинтересовался Николай.

— Расслабился я, — признался Валерка, — сказал своей девчонке о ночном налете на одну фирму и о том, что охранника убили. А это стало известно Седому. Посчитал он, что девчонка нас продаст, вот и велел замочить и меня, и ее.

— Крут твой хозяин, — проговорил Савва, — ни своих, ни чужих не щадит. А много ли бабок взяли при том налете?

— Много, — ответил Валерка, — баксы там были.

— Вот видишь, — усмехнулся Савва, повернувшись к Мите, — а ты мне мозги пудришь, что у Седого денег нет. Платить он не хочет.

— Этого я понять не могу, — ответил Митя, — на Седого это не похоже, здесь что-то не так. Отпусти нас, меня и пацана этого. Я же тебе сказал, что за Седого я буду в ответе перед тобой.

— Ладно, — ответил Савва, — забирай пацана, никому он пока не нужен. Но с Седым разберись, или мы с вами обоими разберемся…

Седой сидел на одной из подмосковных дач, о которой никто, кроме Мити, знать не мог, и глушил водку. Какое-то безразличие овладело им. Такого состояния не было у него давно. На столе стояли пустые бутылки, рядом на полу валялась сумка с долларами. Изредка Седой посматривал на деньги, и тогда кривая усмешка появлялась на его лице.

«Господи, — думал Седой, — и из-за этой пакости я снова ввязался в дела, которые мне совсем не нужны. Может, Митя прав и надо уехать отсюда? Заплатить цыганам за жизнь Бамбая и уехать?»

Но сомнения были недолгими. Седой вспоминал свою полную тревог и опасностей жизнь, в которой потоком лилась кровь и гибли люди. И снова приступы ярости охватывали его. Седой пил и не пьянел. Не брала его водка. Нервы были напряжены до предела.

«Что же ты не приходишь, Митя, — думал Седой. — Именно сейчас, когда ты мне так нужен…»

В дверь заглянула хозяйка дачи.

— Что-нибудь надо? — спросила она.

— Сходи, принеси водки.

Хозяйка исчезла. Седой снова остался один. Чувство одиночества преследовало его давно, хотя он и не сознавался себе в этом. Но порой ему хотелось выйти на улицу и заговорить с первым попавшимся человеком.

«Вот и Арнольдыч ушел из жизни, еще одна ниточка порвалась, — подумал Седой, — придется Катерине говорить что-то. Она его любила, будет бабий вой, и снова нервы напрягутся. Уходят люди, один за одним. Люди из моей прошлой жизни…»

Седой заставил себя прервать размышления. Было не до эмоций. Ведь ситуация накалилась до предела, и любая оплошность могла привести к самым неожиданным результатам. Раньше такого не случалось, — жизнь приучила его к холодному расчету, и он был благодарен ей за это.

Дверь снова отворилась. Вошла хозяйка с двумя сумками в руках.

— Вот, принесла все, что просил, — сказала она.

— Ладно, — кивнул Седой. — Выгружай содержимое и посиди со мной.

Хозяйка, миловидная женщина, лет сорока, с добрыми глазами, была вдовой одного из бывших корешей Седого, погибшего на пересылке.

— Тоскуешь, Седой? — спросила она. — Чего в бега пошел? Ты же вроде бы от дел устранился?

— Душа моя плачет, Милка, — сказал Седой, — и покоя ей нет.

— Эх, — вздохнула женщина, — дурные вы все. И денег у вас тьма, и все вам неймется, все куда-то тянет и тянет, а в конце этой дороги — пропасть.

— Мудреная ты, Милка. Что-то раньше, когда твой был жив, я таких слов от тебя не слышал…

— Что бабе надо, — улыбнулась она, — тепла побольше да денег, а все остальное, если не дура, она сама сделает.

— Это верно, — согласился Седой, — да что-то в жизни так не получается, неполадок много. Ты про Митю слышала?

— Да ты же сам и говорил. Это который бабу свою и друга убил?

— Он самый, — кивнул Седой. — Тишайший был человек когда-то, а теперь ожесточился.

— Баба поганая ему попалась, — сказала Милка, — такая только и может, что до могилы довести.

— Вот что я тебе скажу, — начал Седой, — конечно, тебе виднее. Но все же каждый от женщины разного ждет: один — заботы, другой — понимания. А любовь, милая моя, это совсем другое, это как в омут головой! И тогда не видишь, плох человек или хорош, просто не можешь без него — и все тут! Вот ведь какая штука получается!

— Любовь! — возразила Милка. — Знаем мы про нее все, гаснет она быстро, текучка ее убивает, ежедневное мельтешение. Силы гаснут, и на любовь времени не остается.

— Если дорог человек, на него всегда времени хватает. Ты-то своего любила?

— Любила. Да мне его уголовные дела поперек горла стояли. Хотела я нормальной человеческой жизни, а он даже ребенка мне не сделал. Все потом да потом… Вот и не успел, сгинул.

— Бабские твои разговоры, — сказал Седой, — все счета предъявляете да судите, а мужик, он в пропасть падает и не считает, что да как.

Милка рассмеялась.

— Мужик с бабой не понимают друг друга, как бы близки они ни были… Ладно, хватит об этом. Ты долго будешь здесь отсиживаться?

— Не знаю, — ответил Седой. — Может, Митя догадается приехать? Он про эту хазу знает. Мне его очень недостает. Одинок я, Милка.

— А как же твоя?

— Чужая она, — в сердцах сказал Седой. — Холодом от нее веет.

Милка подошла ближе, положила голову ему на плечо, и Седой почувствовал, что размякает. Он повернулся и обнял ее.

В дверь постучали — два раза, как и было условлено.

— Это Митя! — сказал Седой и отстранился. — Пойди, открой ему.

Милка пошла к дверям.

— Кто? — спросила она.

— Митя! — последовало в ответ.

Голос был незнакомым.

— Что-то не похоже, — засомневалась Милка.

— Открывай, шалава, — раздался голос, — а то дверь выбью.

— Беги, Седой! — крикнула Милка.

Седой прыгнул к окну и распахнул его. При тусклом свете фонаря в саду виднелись какие-то люди, прячущиеся за деревьями. Седой наугад выстрелил. Послышался стон. В то же мгновение дверь затрещала под ударами. Послышалась цыганская речь.

«И здесь они меня нашли, — подумал Седой, — вот вездесущие, дьяволы!»

Откуда мог знать Седой, что неподалеку от этой дачи, на соседней улице, живут цыгане и что им, конечно, известно: кто-то скрывается рядом. И еще подумал Седой о том, что, может быть, так и не увидит Митю и не успеет с ним перемолвиться хотя бы двумя словами. Он хотел рассказать ему о том, что на земле совсем не осталось близких людей и холод забрался в душу и леденит ее.

Но что-то спугнуло цыган, и они не добрались до Седого. Милицейский наряд, объезжающий поселок, услышал выстрелы и подъехал к даче. Через сады и лес Седой пробрался в безопасное место. Он чувствовал себя затравленным зверем. И такая тоска была в его сердце, что, попадись сейчас Седому любой человек, ему бы не поздоровилось.

А Митя искал Седого. Конечно, он догадывался, где тот может быть, но, сойдя с электрички (дача была неподалеку от станции), услышал выстрелы и сразу же понял, в чем дело. Митя перешел на другую платформу и с первым же поездом уехал обратно в Москву. Видно, дело это решилось и кто-то накрыл Седого в его лежбище, а, значит, надо сказать цыганам, что Седой мертв.

Но цыганская почта работает безотказно, и, когда Митя приехал к цыганам, там уже обо всем знали.

— Что скажешь, Митя? — спросил его Тари.

— Нет больше Седого, прихлопнули его. А кто — не знаю.

— Плохо же ты думаешь о своем друге, — усмехнулся Тари. — Не так-то просто его взять. Ушел он. Спугнули нас. Менты поперек дороги встали, а Седой ускользнул.

«Это он мне нарочно говорит, — подумал Митя, — чтобы держать на крючке. Только зачем ему это надо? Вообще, зачем я им?»

Этого он понять не мог.

— Ты нам не нужен, Митя, — словно читая его мысли, сказал Тари, — можешь идти куда хочешь, мы тебя не держим.

— Куда мне идти?! Нет у меня дороги.

— Дорога всегда найдется, — сказал кто-то из цыган.

Митя устало подошел к столу, ни на кого не глядя, налил себе водки и выпил.

— Я переночую здесь, — сказал Митя, — а потом уйду.

Тари кивнул.

— К тебе счетов нет, — проговорил он. — Седого мы с тебя списали. Это наша забота.