Волки

ГЛАВА X СМЕРТЬ БЕСПАЛОЙ

Беспалая осталась только с прибылым Малышом. Она опять надолго уходила в Северо-восточные районы, где одиннадцатого февраля повязалась с одним старым волком. Через шестьдесят три дня волчица должна была ощениться. Избранный ею самец оказался настойчивее и сильнее других, окружающих в то время Беспалую. Но течка прошла в основном спокойно. Без тех страшных смертельных схваток, какие часто бывают в этот период у волков.

Новая пара отогнала Малыша и он отстал от нее на одном переходе. В дальнейшем Малыш примкнул к паре таких же молодых волков, а в голодный апрель утянулся в родной район на поиски следа матери.

Между тем Беспалая бродила весь февраль и март А в начале апреля, когда на полях уже стали появляться первые проталины и сильно полезла зимняя шерсть, она круто повернула и повела своего самца на родину… к ропакам.

К этому времени волчица уже отяжелела и время щенения приблизилось. Самец неотлучно следовал за нею

…Вихрев возмужал за эту зиму. Длительная и напряженная работа с волками выработала в нем многие качества разведчика-следопыта. Он укрепил в себе выдержку, наблюдательность, настороженность и быстроту решений при правильном анализе обстановки. От суровой волчьей охоты он окреп физически и приобрел ту разумную смелость, которые так были необходимы ему — будущему бойцу Советской Армии.

В феврале Николай ездил в Челябинск. За образцовую организацию в колхозах коллективной борьбы с волками и отличный результаты он был премирован областью новым двухствольным ружьем и отрезом на костюм. Это кроме тех премий, которые были им получены за лично уничтоженных восемь волков. Всего же по кусту трех колхозов было уничтожено за семь месяцев самоловами, капканами, облавами и стрихнином двадцать три волка!

Волчье поголовье было так подорвано, что колхозы вздохнули свободнее. Но с средины апреля опять стали наблюдаться случаи хищения скота и собак волками. Передовые колхозники кустовых колхозов говорили, что всю землю от волков забором не огородить и звери всегда могут подойти из соседних районов. Поэтому они одобряли решение правлений о постройке своего окладного шнура с флажками и о постоянной работе и настороженности самоловов. Коллективная настойчивая регулярная борьба с волками укрепилась в сознании колхозников.

В последнюю поездку Николай привез материалы для межколхозного окладного шнура с флажками. Шнур готовился к осеннему сезону для коллективных облав. Самоловы были насторожены и их количество увеличено. Но сейчас… сейчас хотя и не в прежнем количестве скот от волков все же гибнет, а звери, как сговорились — не попадают в ловушки. В чем дело?

Вихрев знал причину. Он был уверен, что кровожадная, неуловимая, хитрая старая Беспалая, вернулась в родные места и опять обзавелась семьей. Эта она с новым самцом безнаказанно похищает скот и собак. Очевидцы колхозники, пастухи, чабаны подтверждали, что действительно нападения больше производил сначала один крупный волк, а за последнее время два и оба часто уходят в сторону ропаков…

Да, это Беспалая!

Николай уже много дней потерял со своей двухстволкой в поисках гнезда волчицы. Он обследовал островок в ропаках, северную и западную часть ропаков, но без успеха. Оставалась еще необследованной восточная часть болот, но погода не позволяла продолжать поиски.

Были первые дни мая. Но в эту раннюю весну стояла невероятная сушь. В лесу невозможно было двигаться без сильного шума от пересохшего прошлогоднего листа и старых трав.

Николай ждал дождя и влаги, которые заглушили бы его шаги и помогли, как следопыту.

И дождь пришел… ровный, тихий, теплый. Он смывал с зеленых озимых снежный сор, паутину и плесень, пробуждал затаившиеся зародыши яровых посевов. Навстречу ему потянулись первые робкие травы и лопались душистые почки лесов и кустарников. На ропаки спустилась лучистая радуга, и земля вздохнула той радостью весны, которую чувствует и тысячами песней славит все живое…

Николай смотрел в окно. По улице с криком бежали ребятишки. Их волосенки были прилизаны дождем, и мокрые рубашки пристали к спинам.

— Какой дождь-то хороший! Как все теперь в рост пойдет! — радостно говорила Матрена Ивановна, ловко просеивая муку на очередную колхозную выпечку.

— Мама, покорми меня чем-нибудь, я сейчас в лес пойду, — сказал Николай, отрываясь от окна.

— Опять свою Беспалую искать?

— Да…

— Измучила она тебя, ведьма такая… Ночи с ней не спишь. Я-то ведь все вижу, понимаю. Опять чистое белье достать?

— Белье надо… Мама я чувствую, что все равно убью Беспалую. Пусть проищу еще месяц, но до конца это дело доведу.

— Убить ее и надо. Это же прямо наказание. Только уж ты, Коля, осторожнее, зря-то не лезь, злая она сейчас — щенки у неё.

Вихрев переменил белье, надел дорожные брюки и тужурку, висевшие в чулане на свежем воздухе и подпоясался патронташем. Он еще раз протер стволы ружья и чисто умылся. Пообедав, собрал дорожный рюкзак, в который положил кружку, хлеб, картошку, и кусок свиного сала.

— Молока возьми литр, соли, — помогала ему собираться Матрена Ивановна.

— Не надо, мамочка, целый воз продуктов будет, — отказывался Николай.

— Ничего, ничего, промнешься — съешь, еще не хватит. Кажется все.

Заткнув за голенище сапога нож, Николай поцеловал мать и вышел через огород в поле.

Дождь затих… На дороге было скользко, а стороной по пашне налипала густая грязь. Но вот, наконец, поля кончились и пошли луга. Сапоги заблестели от мокрой, желтой травы. Итти стало легче.

Вихрев вспомнил весну прошлого года, когда с другом Васей они пошли на озеро, и нашли гнездо Беспалой… Как давно это было, но кажется ничего вокруг не изменилось. Как и тогда, гудят в поле тракторы, суетливо и громко гнездятся грачи, и звонко поют жаворонки, камнем падая с высоты. Только Васи нет — учится в районе на колхозных курсах.

Николай дошел до того места, откуда виднелся в ропаках островок и, сбросив мешок, сел отдохнуть. На полянке, среди мокрого прелого листа, белели подснежники и местами выбивалась первая лесная травка. Направо, северная и западная часть ропаков им уже была обследована. Путь предстоял вдоль кромки ропаков на восток. Солнце пошло уже к закату. Охотник отдохнул и пошел дальше. Он часто останавливался, прислушивался и осматривал ржавые кочки и травы. Ничего не обнаружив, отходил от кромки болота и также бесшумно обследовал ближайшие заросли или березовые рощицы. Предположить логово здесь в ропаках было нельзя. Ропаки шли ровным болотом, с редким чахлым кустарником. Никакого сухого островка, а следовательно и гнезда здесь быть не могло. Так он осторожно прошел еще километр.

Стало смеркаться. Где ночевать? После дождя должны быть туманы, а он для облегчения ничего теплого с собою не взял. Огонь разводить нельзя. Гнездо возможно близко, а костер может навести волчицу на подозрение… Николай вспомнил, что здесь километра за два должен быть полевой стан тракторной бригады их колхоза. Временами вдали слышался гул мотора.

«Правильно. По плану севооборота наши яровые поля в этом году должны быть там. У Максима ночую, а завтра пораньше утром вернусь сюда и продолжу разведку», решил он, и, свернув влево через березовый ко́лок, быстро пошел к стану.

Было уже темно, когда он подошел к вагончику стана, возле которого горел костер и еще издали слышались голоса. При стане было два трактора. Один из них работал невдалеке и его фары на дальних поворотах бросали на пашню яркий сноп света. Тихая весенняя ночь наполнялась рокотом мотора… Другой трактор, «Сталинец», стоял у вагончика. Это была машина тракториста Максима. У трактора произошла какая-то небольшая поломка и сменщик Максима — Федор, еще при солнце уехал за запасной частью.

На стане было человек десять — все молодежь. Кроме работников тракторной бригады здесь заночевала и бригада по очистке полей от сорняков и снегозадержателей. Люди расположились у костра за ужином. Как знакома и близка была Николаю эта картина по прошлогодней работе, когда он доставлял тракторам воду и горючее.

Появление из темноты Вихрева все встретили радостно и шумно. Максим обнял его с криком.

— Привет дорогому волкодаву и следопыту Дерсу Узала![6] — и освободил ему место за общим столом у костра.

Девушки и парни забросали его вопросами. Он отвечал, шутил и энергично работал ложкой. После ужина, несмотря на напряженный рабочий день парни и девушки не пошли на отдых в вагончик, а остались у костра. Шутки, остроты и песни скоро превратились в вечер самодеятельности. Развеселился и Николай.

— Максима просим спеть, Максима! — кричала Дуся, веселая краснощекая девушка из бригады по очистке полей. Максим имел хороший тенор и любил петь.

Он спел о весенних полях, где бархатным ковром широко раскинулись озимые, а на высоких яровых участках гудят трактора с Кировского завода.

Он пел о том, что местами разбитый враг все еще грозит, но пусть он помнит о Сталинграде и «котлах».

Шум аплодисментов и криков покрыл последние слова его песни… Молодежь долго не могла успокоиться, повторяя куплеты.

Потом восстановился порядок, и вечер самодеятельности продолжался. Тут были рассказы и анекдоты, танцы и пляски под быстро собранный джаз из ложек, тарелок и ведер.

Дошла очередь и до Вихрева. Он стал декламировать. В стихах он говорил о своей любви к уральской природе… Злые зимние метели, морозный сон полей, опушенные снегом березы и ели были также дороги ему, как и весенний лепет ручьев, небес глубоких синева и нежных зорей красота…

Любил он зной полей, покосы, дурманный запах их и прель лесов тенистых… и шалости озерной волны, когда «в горах стучит, грохочет могучий гром, и ливень льет, и эхом дальним то хохочет, то плачет пенистый поток».

Уральской осенью ему нравилась тишина, короткий день и холод ночи, когда на извечно родной земле созревают хлеб, плоды, корма и по натоптанной тропе проходят тучные стада…

Еще любил он мешок походный, централку верную свою, топор и нож, и день свободный, давно знакомую тропу… Тропу, которая должна, наконец, привести его к победе над легендарной, злой волчицей.

Его декламация также всем понравилась, как и песня Максима. Только Дуся с улыбкой заметила:

— Вот о девушках ничего не сказал, не любишь?

Максим в ответ ей пропел:

— Ну а девушки, а девушки потом!

Все весело расхохотались. Стан шумел той неугасимой энергией, которую может создать только свободная, радостная молодежь.

Подъехал Федор с запасными частями.

Максим поднялся и сказал:

— Все, товарищи, точка! Для меня вечер самодеятельности закончен. Через час мои стальные кони должны работать, как часы, чтобы догнать и перегнать трактор Виктора Николаевича.

Дуся увела бригаду на отдых в вагончик. Николай прилег на соломе у костра.

Чуть только забрезжил рассвет, Вихрев покинул стан. Он вернулся к ропакам и опять направился вдоль их кромки. Часто отходя в сторону и обследуя каждое интересное место, он прошел еще метров шестьсот. Солнце уже высоко поднялось, ночные туманы сбились в прозрачные облака и плыли на запад.

Началось сухое мелколесье с кустами дикой вишни. Николай хотел присесть, отдохнуть и, выходя из лесной мелочи, замер… Левее метрах в тридцати стоял крупный волк и смотрел на него. У волка виднелась из вишняка только голова и грудь. Он, видимо, только что заметил человека и еще не принял решения, что делать.

Роились мысли: «Стрелять? Но может быть это не Беспалая и я испорчу все дело — испуганная выстрелом волчица спрячет волчат, скроется… Но если это ее самец, то он сейчас вернется и все равно взбудоражит Беспалую. Надо стрелять!»

Волк повернул голову, видимо, приняв решение. Николай вскинул ружье, и два выстрела один за другим дробным эхом разнеслись по ропакам. Зверь прыгнул в куст вишни и забился.

Сменяя патроны, Николай подбежал к нему. Волк вклинился в куст и лежал вверх спиной. Вихрев вытащил его за хвост и опрокинул. Старый самец. Но что это? Набитая тропа к ропакам? Ага… по этой тропе он шел на водопой. Значит эта тропа идет от гнезда. Скорее туда, к Беспалой!

Держа ружье наготове, с взведенными курками, он быстро пошел вдоль тропы. Метров через восемьдесят на прогалинах стали встречаться старые кости и норки, видимо, накопанные волчатами прошлого года. Земля была сильно набита, кусты отоптаны и местами поломаны.

В настороженной тишине он вдруг услышал впереди скуление и подвизгивание волчат…

Тут он почувствовал кисло-тухлый запах разложения мясных остатков и, сделав еще шагов двадцать, увидел… гнездо.

Под выворотом, обгорелой осины, большая яма, на дне которой лежали и ползали на косых лапах щенки. Их было девять. Они уже зрячие и передвигались, но еще неуверенно. Глаза были с тем тускло-синеватым отливом, какой бывает и у щенков собаки в возрасте 18—19 дней.

Заглянув в логово, Вихрев выпрямился и опять прислушался. Кругом все та же особенная, тревожная тишина… В голубом небе парил коршун.

Щенки успокоились и замолчали. «Что делать? Где волчица? Возможно она затаилась и наблюдает за ним из зарослей, а может быть от выстрелов убежала дальше и в этот светлый день боится подойти к гнезду. В момент выстрелов она была здесь, и, убегая, разбудила, потревожила щенков, которые подняли визг и возню. И безусловно мать вернется к детям. Ее заставит это сделать сильнейшее чувство — инстинкт материнства… Но когда? В вечерние сумерки?»

Так анализировал Вихрев, привалившись боком к вывороту осины. Потом он обошел вокруг логова, все время готовый к выстрелу. От гнезда отходили две тропы. Одна тянулась к выпасам его колхоза, другая к колхозу им. Куйбышева. Обе тропы от гнезда были сильно набиты и имели свежий вид.

Вблизи только изредка встречались высокие березы и осинник. Караулить волчицу у гнезда или вблизи на одной из троп было неудобно. Кругом мелкий кустарник и заросли. Волчица вечером будет рыскать вокруг в надежде вынести щенков, но ее не увидишь и не убьешь. Необходимо было придумать что-то другое, более верное. Он заметил недалеко от ропаков по направлению к своей деревне на расстоянии двухсот пятидесяти-трехсот метров высокие развесистые березы и осины. Там не было таких зарослей и безусловно удобнее организовать засаду.

Солнце уже пошло к закату. Можно действовать. Николай никогда не был жестоким парнем, но в данном случае он безжалостно перебил палкой по переносице семь щенков и только двух оставил в живых. Потом он посадил живых волчат в мешок, а перебитых связал шпагатом и пошел, волоча их за собою. Он прошел таким образом до убитого самца, взвалил его себе на плечо и пошел дальше к высоким березам, волоча за собою «потаск». Мокрый от тяжести и нервного напряжения, наконец, он добрался до пары берез и, оставив тут перебитых волчат, пронес тушу самца к кромке ропаков и забросил в кусты тала. Вернувшись, достал живых волчат и сильно перетянув им лапки шпагатом, отнес в сторону на бугорок и привязал к кустику шиповника. Затем, протащив мертвых щенков дальше метров на двадцать, он забросил их в высокую, старую траву.

Кажется все в порядке! Он вернулся к паре берез, и выбрав самую развесистую из них, с упавшей на нее осиной, забрался по стволу вверх до пяти метров. Тут он выбрал удобный сук и уселся лицом к привязанным волчатам. Николай обломал ветки, мешавшие ему для наблюдений и выстрела. Огляделся. Засада замечательная. Кругом все видно на большое расстояние, а он здесь вверху достаточно замаскирован. Слабый ветерок дул с берега в ропаки.

Только сейчас, к вечеру, Николай почувствовал, что сильно хочет есть, но хотя мешок был рядом, он решил терпеть, чтобы не делать лишних движении и не выдавать своего присутствия. Щенки внизу скулили.

Солнце зашло за далекие леса. С востока наступали сумерки и все предметы внизу стали принимать общий серый фон, теряя ясность очертаний. Совсем рядом пролетела стайка чирков-трескунов и, покружившись, опустилась в болоте ропаков. Пара ворон уселась на березу, но, разглядев Вихрева, в испуге снялась и отлетела дальше. Внизу, в прошлогодних листьях берез шуршали мыши. Настороженный слух ловил малейший шум…

Сидеть было неудобно. Затекла одна нога и больно в пояснице. Но Вихрев терпел и не менял положения. И вот метров за семьдесят он заметил тень волка. Она двигалась. Идет!..

Сердце замерло и забилось частой дробью. Но Николай наружно был спокоен. Курки взведены. Он осторожно вставил приклад ружья в плечо, ощупал собачки спуска.

Беспалая приближалась. Ее бег был возбужденный, нервный. Она делала частые остановки, кружки и повороты, улавливая направление следа потаска волчат. Вот она вскинула голову и, насторожив уши, вгляделась в основание берез… Затем опять закружилась и, поймав след, побежала ближе с низко опущенной головой.

Расстояние уже пятьдесят… сорок метров… Она встала. В этот момент волчата у куста шиповника подняли визг и мать встрепенувшись, бросилась прямо к ним…

…Выстрел!

Волчица сунулась носом к земле, но справилась и поползла к ропакам.

…Выстрел!

Беспалая повалилась на бок и забила задними ногами.

Николай сменил патроны но… она уже успокоилась.

Тогда охотник спустился с березы и подбежал к волчице. Она лежала на боку, оскалив окровавленную пасть. По широкому отвисшему брюху темнели ряды крупных сосков. Он опустился на землю и взял рукой правую заднюю лапу. Двух передних пальцев у нее не было. Это была она, Беспалая!

Вихрев заметил, что он сильно ослаб… руки тряслись мелкой дрожью.

— Переутомился я сегодня, нервы разгулялись, и голоден, — сказал он в темноту. Скинув с плеч мешок и не вставая с земли он достал кусок хлеба, остаток сала и с невероятной быстротой съел. В мешке осталась только сырая картошка. Ему захотелось лечь и уснуть крепко крепко, но он переборол себя и встал.

«Нельзя так, охотник. Встряхнись!»

Он поправил гимнастерку, и пошел к березам. Там собрал замеченный еще днем сушняк и развел костер. Потом он стащил к огню обоих волков, убитых щенков и живых волчат. Затем сходил в ропаки и, зачерпнув кружкой воды, поставил ее к огню…

— Вот и все мое хозяйство. Кругом звери, словно я какой таежник-зверобой Дерсу Узала…

Он рассмеялся этому сравнению и высыпал из мешка картошку, чтобы запечь ее в нагоревшей золе.

Волчата опять подняли возню и визг. Николай не хотел убивать их и решил унести домой, а там видно будет.

Он надергал сухой травы и, сделав подстилку, устроил их ближе к огню.

Так без сна прошла эта вторая ночь в лесу. На рассвете, далеко за старым полем долго и надсадно завывал Малыш.

Утром, замаскировав травой и сушником волчьи туши, и захватив живых щенков, Вихрев ушел домой.

Усталый, с синими кругами под глазами, он вошел в дом. Мать всплеснула руками и, выронив хлебную лопату, с криком и слезами бросилась к нему на шею.

— А я-то что переживаю! Две ночи не было… Думала, что неладно с тобой. Была уж сегодня у Ивана Ивановича, решила с обеда посылать людей искать тебя. Только что Нюра была, тоже волнуется…

— Мама, успокойся, дорогая. Так пришлось. Я знал, что ты разволнуешься.

Наконец Матрена Ивановна затихла и Николай за завтраком рассказал ей свои похождения.

— Ой, страсти-то какие! Да как ты, Коля, вынес все это? То-то я вижу с лица спал, почернел весь.

Николай принес из кладовки волчат и пустил их на пол.

Матрена Ивановна, забыв о квашне, налила им молока и занялась кормежкой.

— Без матери они теперь, Коля! А какие хорошие!

— Но они же, мама, дети Беспалой!

— Ну, и что же?

Николай улыбнулся этой материнской, прощающей доброте и пошел в правление за лошадью.

Слух об уничтожении Беспалой и ее гнезда быстро облетел колхозы. Не было ни одного колхозного двора, в котором бы в эти дни не говорили о Вихреве, о волчице. Николай был героем дня…

Когда он после обеда привез из леса волчьи туши, то несмотря на горячие дни весенних работ, у него в доме и во дворе было много народа. А вечером началось настоящее паломничество. Из Северного колхоза приехали охотник Семен, председатель Прохор Игнатьевич, из колхоза им. Куйбышева восемь человек, среди них Сергей Пахомов. Проездом с поля подвернул на линейке Иван Иванович, и, поздравив Вихрева с удачей, долго осматривал Беспалую и живых волчат.

— Ну, Прохор Игнатьевич, не в обиду будь сказано, может наша молодежь большие дела делать? Можно ей доверие оказывать? — улыбаясь, спросил он.

Прохор Игнатьевич смутился и ответил:

— Зачем вспоминать это, Иван Иванович? Я вот думаю, чем премировать Вихрева от нашего колхоза за уничтожение волчьего гнезда? Чем?

— По постановлению облисполкома в таких случаях выдается телка годовая, но… это само собой, а мы придумаем еще что-нибудь. Как мы оценим такую работу? Это десятки сохраненных колхозных лошадей, крупного рогатого скота и многие десятки овец. Мы с тобой, Игнатьевич, об этом потолкуем на исполкоме. Как у тебя с семенами-то дело обстоит? Заедем ко мне поговорить.

Председатели крепко пожали руку Николаю и уехали. Егор Васильевич взял нож и начал обрабатывать туши волков. К нему присоединились охотники Семен и Сергей.

— Ты сегодня, Николай, будь именинником! Без тебя управимся, — шутили они.

Во двор вбежала комсомолка Нюра…

Ее светлые локоны выбились из-под платочка, грудь высоко вздымалась, а глаза, синие, как васильки, сияли такой лаской и радостью, что Николай смутился и, взяв ее за руки, тихо спросил:

— Ты что, Нюра?

— Как я за тебя волновалась, Коля. Только сейчас услышала, что ты таким победителем вернулся. Все расскажи мне подробно, с самого начала… А где она?

— Беспалая? Вон Егор Васильевич прилаживается с нее шкуру снимать.

Девушка поглядела на волчицу, повернулась к Николаю, зажмурилась.

— Ух, страшная какая!..

Николай и Нюра ушли в избу.

В проулке послышались хлопки кнута и окрики пастухов; с полей возвращались стада.

Этим стадам Беспалая уже не угрожала…