7.


Ночью о. Евгений внезапно проснулся в смутной тревоге.

Буря билась о дом.

Он, полусонный, стоял, белея в темноте залы, и слушал.

-- Но это только ветер, -- в страхе думал он, -- только ветер.

В ставню злобно колотили десятки рук.

Ураган пытался сорвать ставни с их петель, гремел ими, стучал с воющим хохотом и точно пробегал тяжелыми ногами по железным листам крыши. И казалось, кто-то всхлипывал и плакал за окнами дома, у самых стен.

Но сквозь вой, шум и грохот урагана о. Евгений различал стук в калитку. Кто-то упорно, не переставая, стучал и, должно быть, крикливо звал. Но ветер разбивал зов на тысячи мелких, слабых голосов, носившихся над домом, как печальные крики бури.

О. Евгений разбудил попадью.

-- Случилось что-то, -- шептал он ее теплому, сонному телу.

Попадья валилась на подушку.

Но вдруг вскочила в сонном испуге, спрашивая:

-- Что? что? что?

Чьи-то ноги застучали по крыльцу.

Распахнулись двери.

Дом наполнился суетой.

Испуганные лица что-то кричали.

Поп и попадья метались, полураздетые, ничего не соображая.

Попадья все повторяла.

-- Что? что? что?

-- Потоп, -- кричали ей.

Но это слово казалось ей непонятным.

Ветер мокрыми лапами хлестал в стены, заставляя вздрагивать дом.

В дверь ворвался Алексей Иваныч.

-- Ну, что же вы? Скоро?

-- Что случилось?!

-- Скорее! Некогда! Там народ гибнет!

-- Да, что же? Что, наконец?

-- Наводнение!

Уже не спрашивали.

Без толку толпились, отыскивали одежду, кое-как набрасывали ее. И прислушивались к шелесту воды под досками пола, чувствовали все время, что оттуда ползет, не спеша, с звенящим ласковым лепетом черное чудовище с мутным смехом волн, с нежно хохочущим плеском безжалостной и холодной глубины.


Загрузка...