Вольный Флот. К теплым морям. Том второй: "Под Флагом "Интернационала"

Глава 5. Долгоморск

Майор Коваль вышел из служебного вагона и огляделся. К нему, через толпу пассажиров и встречающих, уже протискивался молодой паренек в шоферской спецовке и кепке, из под которой выбивались непослушные кудри. Махнув ему, Коваль выбрался из толпы к лавочкам.

— Здрасьте, товарищ Майор! А я вас уже заждался!

— Заждались? — Коваль посмотрел на часы, — Вроде поезд пришел по расписанию?

— Это да, но дело ответственное, так что я пораньше приехал. Мало ли! Я — Гриша.

— Коваль Сергей Захарович — очень приятно. Так насколько вы раньше приехали?

— Да за час!

— Ничего себе… Ваша инициатива, или начальство так за меня переживает?

— Моя… Встал в шесть, поезд приходит в восемь. Умылся, побрился, позавтракал, машину проверил, а все равно еще час ждать. Вот и решил подъехать пораньше, с людьми поболтать — всяко веселее, чем по квартире круги наматывать.

Махнув рукой он повел Майора через здание вокзала на стоянку, по пути гордо рассказывая, что здание совсем новое — построено пять лет назад и лучшего вокзала, пожалуй, даже в столице не отыщешь.

Это было, отчасти даже верно — если до войны тут, в авральном режиме, строили флотские объекты, то после началось бурное развитие гражданского строительства. Новый вокзал был в числе тех вещей, в которых Долгоморск нуждался больше всего — количество приезжающих каждый год увеличивалось, поэтому маленький Старый Вокзал оставили для пригородных поездов, а за ним, практически в чистом поле, за несколько лет вырос Новый Вокзал — монументальное здание с колоннами, крытыми перронами, гранитными лестницами и просторным залом ожидания. На одной из его стен располагалась главная гордость местных железнодорожников: огромная карта-мозаика увенчанная перекидным табло с названиями приходящих и отбывающих поездов, чей маршрут подсвечивался на карте лампочками. Под картой, смущенно потирая шишки, стояло двое приезжих которые, засмотревшись на это чудо техники, столкнулись лбами.

В противоположном конце зала был небольшой музей железной дороги. Десяток чигизов в пестрых халатах, возглавляемые седобородым аксакалом, бродили между экспонатами, с почтением слушая как старец что-то рассказывает периодически поднимая вверх узловатый палец, дабы подчеркнуть важность сказанного. Их жены, оставленные присматривать за детьми и вещами, столпились вокруг питьевого фонтанчика — сказывалась, видимо, традиция, по которой источник воды служил в их местах «женским клубом», возле которого собирались, чтобы поболтать и посплетничать.

Пройдя через зал и выйдя в широко распахнутые по случаю жары двери, Коваль с сопровождающим оказались в раскинувшемся перед вокзалом «Парке Железнодорожников». Через весь парк вела широкая аллея с обязательным памятником из списанного паровоза, вторым концом упирающаяся в трамвайное кольцо. Возле памятника стоял ларек с мороженым, а напротив него — с разливным пивом. Такая комбинация непреодолимо тянула сюда отцов с сыновьями. Пока дети трескали мороженое и лазали по железной глыбе паровоза, отцы, взяв по кружечке, сидели кто на лавках, кто просто на траве, коротая время за шахматами или картами, сопровождая это все обязательными беседами на темы мирового значения.

У ограды парка в тени была припаркована небольшая легковушка прозванная в народе «бегунком», так как её часто использовали в качестве разъездной все, начиная с военных и почты, и заканчивая старейшинами кочевых животноводов. Основной причиной тому была феноменальная надежность машинки, с усмешкой называемой «самым комфортным транспортом», так как она могла передвигаться лишившись двух третей изначально имевшихся в ней деталей которые, соответственно, нужны были только для комфорта водителя и пассажиров. Однако данный экземпляр был ухоженным и полностью комплектным — имелись даже брызговики, обычно шедшие в расход первыми, так как при попытке сдать назад через грязь или сугробы их прижимало к колесу и вырывало. Усевшись внутрь Коваль еще раз посмотрел на выделенного ему в помощь сотрудника ГБ. Тот, поняв невысказанный вопрос, продемонстрировал удостоверение.

— Григорий Александрович?

— Да, но лучше просто «Гриша». А то подозрительно как-то — офицер водителя по имени-отчеству кличет.

— Как скажете… — показав ему свои документы, Майор согласно кивнул, — Значит под «легендой» водителя действуете?

— Ну не то чтобы… Водитель-то я самый настоящий, вы не подумайте. Довезу куда скажете. Меня к вам на весь срок вашего пребывания откомандировали. Так куда едем? В гостиницу? Отдохнете с дороги?

— Да чего с неё отдыхать? Не ногами же шел. Давай в штаб флота.

— В штаб так в штаб… — покладисто согласился Гриша, — Заодно город покажу. Бывали в Долгоморске?

— В окрестностях.

— Сарманка? Там в войну разведка базировалась.

— Я не запомнил.

— Тогда точно Сарманка. Она как раз такая — незапоминающаяся…

Не переставая говорить, Гриша вырулил на дорогу, по пути спугнув клаксоном и обругав «коровами» пару теток идущих прямо по проезжей части, и принялся «показывать город».

Долгоморск историю имел давнюю и славную. Первыми в этих местах обосновались еще колонисты Старой Империи, начиная свое покорение Арша. Отсюда же те, кому посчастливилось выжить, бежали — с покорителями население Арша особо церемонится не привыкло. На память об имперцах в Долгоморске осталась огромная каменная статуя то ли бога, то ли императора, когда-то указывавшая вглубь континента. Залесцы не стали её сносить, а обтесали до внешнего сходства с Олегом Белое Стремя и развернули на сто восемьдесят градусов, так что теперь изваяние указывало в сторону Лиониса. Соседние народы усматривали в этом некую параллель с отношением залесцев к чужому наследию — присвоить, переделать под себя, потом сказать, что все так и было.

Кроме данной статуи имперские колонисты оставили стандартную, сбегавшую к морю широкую улицу, теперь обсаженную со всех сторон каштанами, которую местные жители называли «Осевой», амфитеатр, возле которого красовалась табличка: «Культурное наследие — не сорить!» и несколько основательных зданий, часть из которых была перестроена новыми хозяевами города в более полезные с их точки зрения постройки. В одной из них и располагался Штаб Долгоморского Военно-Морского Флота.

Предъявив пропуск и проехав во двор Гриша попинал колесо которое подозрительно скрипело всю дорогу и повел Коваля внутрь. На подходе к кабинету комфлота адмирала Рузова они встретили перепуганного вестового и притормозили.

— Вы что-о!!? Совсем берега потеряли!!? — доносилось из-за двери на такой громкости, что вибрировали окна во всем штабе, — Срыв поставленной задачи, а я только об этом узнаю!!? Это вам шуточки, что ли!!? Делайте что хотите, но чтобы сегодня все доставили, завтра смонтировали и послезавтра корабль был в море, иначе вместо него вас патрулировать отправлю в гребной шлюпке!!! Кому не ясно!!? Тогда исполнять!!!

Одновременно с «Исполнять» дверь распахнулась и в коридор вывалилось несколько взмокших и раскрасневшихся штабных офицеров. Следом за ними появился и сам Рузов.

— Вам чего?

— Тршищадмирал! КаперазВасильцевприказалдоложитьчтовсеготово! — скороговоркой оттарабанил вестовой, — Какиебудутуказания?

— Скажи, что тут со всем раскидаюсь и буду.

Вестовой умчался, а Рузов перевел взгляд на Коваля и Гришу. Гриша немедленно извлек удостоверение закрывшись им как щитом.

— ГБ пожаловало? Давно вас тут не было…

— А военной разведки? — Майор показал свое удостоверение, — Мы можем пройти в кабинет?

— Разумеется. Извиняюсь за крик — достали. Надо их всех в море на полгодика, а то распустились совсем… — адмирал провел визитеров в кабинет, — Адмирал Рузов… Виктор Викторович… Ну вы это и сами знаете. Чем могу помочь?

— Коваль Сергей Захарович. Я к вам по поводу вашего предшественника.

— Иваркина?

— Я понимаю — дело давнее, но вскрылись кое-какие новые обстоятельства. Вы же знаете капитана Вареникова?

— Опять вы про него… Что я могу еще добавить то? Знал я его? Да — знал. Служили вместе, общались — как обычно. По поводу того инцидента — не знаю, что сказать. Не мог он такого сделать… Сам, по крайней мере. Что еще добавить?

— Дело в том, что Вареников как оказалось, жив-здоров. Недавно снова объявился, и с тех пор как с цепи сорвался — наворотил дел как в старые добрые времена.

— Вот оно как… — Рузов по бычьи засопел, — И что ваши собираются делать по этому поводу?

— Для начала — выяснить все детали. Поэтому я и пришел к вам. Мы предполагаем, что Иваркин отдал ему приказ, который и стал причиной всему произошедшему.

— Что за приказ?

— Вот и мы хотели бы знать. Госбезопасность по своим каналам установила, что незадолго до самоубийства Иваркин получил некие документы. Но в его вещах ничего подобного обнаружено не было. Так же пропал его дневник и еще ряд личных записей. Тогда их поиски не были доведены до конца — ГБ вскрыло группу Фролова и сосредоточилось на ней. Считалось, что Фролов или кто-то из его ячейки и забрал эти бумаги…

— А что, кстати с Фроловым? Я его, конечно, недолюбливал, но чтоб такое. Вроде нормальным парнем был, хоть и честолюбивым излишне.

— Это не ко мне вопросы. Могу только сказать, что его не принуждали.

— То есть сам все… — Рузов вздохнул и сел, — Ну дурак… Хорошо отец не дожил.

Адмирал на минуту задумался, потом хлопнул по столу рукой.

— Иваркин, перед этим… Ну перед тем как всё случилось… Он к матери Вареникова ездил. Это точно. Возможно мог какие-то бумаги касательно этого всего там оставить? Все таки её сына вопрос касался.

— Вы уверены?

— Насчет поездки — да. Абсолютно.

— Что-ж — это зацепка. Спасибо. Где вас найти если еще вопросы будут?

— В училище. Сегодня строевой смотр и распределение выпускников.

— Хорошо. Спасибо за помощь. Не смею задерживать.

— Один вопрос…

— Да.

— Я правильно понял, что раз он выполнял приказ…

— За исполнение приказа у нас не наказывают.

— Хорошо, — Рузов медленно кивнул, — Тогда, надеюсь, вы во всем разберетесь.

— Обязательно. В этом можете не сомневаться.

Выйдя из штаба Коваль и Гриша почти одновременно закурили. Увидевший это дневальный некоторое время соображал, как обратиться к сухопутному аналогу кап-три, потом просто молча указал в сторону «курилки». Сев в беседке, посреди которой торчала вкопанная в песок гильза от снаряда, Майор кивнул напарнику.

— Ну? Что скажешь?

— А что тут сказать? Если Иваркин мог подозревать насчет Фролова, то мог и важные документы от него припрятать. В необычное место. Но вот отдавать их Варенихе… Это вряд ли.

— Почему ты так решил?

— Ну сами посудите — если бы были у неё на руках записи, которые её сына оправдывают, стала бы она столько лет их скрывать? Тем более зачем такие сложности?

— И правда… Тогда где они?

— Мое мнение товарищ майор — спер кто-то. Сами посудите — целый адмирал признается, что отдал приказ потопить мирное судно. Значит основания были серьезные. Тогда что врагам делать надо?

— Что?

— Доказательства скрыть, а из остальных записей странички подергать, так чтобы себе на пользу это развернуть. Это уж не говоря о том, что за дневник Иваркина любая иностранная агентура денег отвалит два чемодана, учитывая какими операциями тот командовал.

— Но Фролов и его люди эти бумаги не брали. Значит..?

— Значит мог взять кто-то из штабных: суматоха из-за этого была знатная — могли и не уследить.

— Ну в любом случае других зацепок пока нет. Будем эту отрабатывать, а там посмотрим. Поехали.

— Ну раз хотите — поедем. Только сразу предупреждаю: Варениха — баба своеобразная.

Доходный дом Клавдии Семеновны Варениковой представлял из себя небольшой двухэтажный особнячок, перестроенный из бывшего подсобного здания. На первом этаже располагались две двухкомнатные квартиры с отдельными входами, одну из которых занимала сама владелица, а другую снимало на постоянной основе Ум-Кыыдымское животноводческое товарищество для оправляемых на отдых по путевке передовиков.

Второй этаж был поделен на шесть комнат с общим санузлом, где любили останавливаться командированные. Для них, и для остальных желающих, во флигеле находилась столовая с домашними обедами, о чем извещала табличка на заборе. Пройдя через калитку во двор Коваль притормозил и кивнул в сторону прикрытого кустами акации уголка. Там располагался покосившийся от времени турник к которому была прислонена тяжеленная потрескавшаяся боксерская груша. Ими давно никто не пользовался, но хозяйка не торопилась убирать этот инвентарь. Понимающе кивнув, Майор вошел во флигель и огляделся.

— Хозяйка дома?

— Та дома, я дома! Шо вы с порогу орать-то сразу!

Из дверей показалась низенькая дородная женщина в ситцевом халате и недомытой тарелкой в руке.

— Вы бы еще часом позже пожаловали! Нету уже ниче! А обед еще не ставила! Разве только рыба осталась…

— Мы к вам по другому вопросу. Майор Коваль — военная разведка. По поводу вашего сына.

Гриша быстро шагнул вперед одной рукой подхватив падающую тарелку, а второй подсунув под начавшую оседать женщину стул.

— Вы в порядке?

— А шо? У меня повод шобы быть в порядке?! Давайте — говорите. Лучше уж так чем неведение.

— Успокойтесь — с Вадимом все в порядке. Обнаружился недавно живой и здоровый. Более того — в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, похоже, с него могут быть сняты обвинения.

— А я всегда знала… — обмахиваясь рукой Клавдия Семеновна поднялась — А вам пятнадцать лет понадобилось, харпидоны, чтобы понять — не мог он!

— Не торопитесь — не все так просто. Мы предполагаем, что он исполнял приказ адмирала Иваркина. Подробности нам неизвестны.

— Ну так выясняйте! Я шо ли за вас этим заниматься буду?

— Так мы, гражданочка, этим и занимаемся, — примирительно улыбнулся Гриша, — Адмирал Рузов вспомнил, что незадолго до смерти Иваркин ездил к вам. Он, случайно, не передавал вам никаких бумаг?

— Каких еще бумаг?

— Любых. Записи, дневники, документы. Вспомните как следует — это может стать свидетельством невиновности вашего сына.

— Так я помню! Приезжал он. Ходил вокруг. Внутрь так и не зашел — совесть, видать, не позволила мне в глаза смотреть! Понятное дело — после такого как смотреть-то!

— Вы уверены?

— Да шо я по-твоему? Совсем плохая? Конечно уверена!

Гриша вздохнул и перевел взгляд с подбоченившейся Клавдии Семеновны на Коваля. Тот развел руками: «Накрылась зацепка», потом, присев, снял фуражку и начал барабанить пальцами по столу.

— Это шо с ним?

— Размышляет! Варианты ищет. Если бумаги не у вас — значит украли. Вопрос — кто?

— Да… Вопрос… — согласился Майор, потом внезапно вскинулся, — Скажите… А к вам никто не приходил? Не задавал вопросы о сыне, Иваркине, «Фелиции»?

— Да кто только не приходил! Когда это все стряслось, тут все бегали как в муравейнике разтурушеном! По семь раз на дню приходили!

Во Флигель заглянул аккуратно одетый седеющий человек и удивленно покрутил головой.

— Клава — все в порядке?

— Ой, да кода тут шо было в порядке, Сеня! Вадик жив оказывается! Только шоб его домой вернуть, бумаги какие-то найти надо, а они их прохлопали!

— Ну ладно тебе так — жив, это уже хорошо. А то ты уж и не знала, что и думать.

— Вы, как я понял, Авсен Турухаев? — поинтересовался Гриша, — Гражданский муж?

— Да. Он самый. Вы из милиции?

— Госбезопасность. У нас к вам тоже будет вопрос.

— Ко мне? Ну — это неожиданно, конечно, но ладно… Что за вопрос?

— Вы знаете что-то о людях, которые могли интересоваться адмиралом Иваркиным? Или капитаном Варениковым? Или какими-то связанными с ними делами, записями?

— Сейчас подумаю… Тут вообще много кто этим интересовался — дело такое…

Внезапно Авсен замер, что-то напряженно вспоминая. Настолько напряженно, что пуговица с лацкана, которую он в задумчивости крутил, осталась у него в руках.

— Вы кого-то вспомнили? Кого?

— Ну, я не уверен, что это важно…

— Это уже нам судить.

— Бабкин Аркадий… Журналист… Комнату снимал на втором этаже…

— Да шо ты опять, Сеня! — Клавдия Семеновна возмущено всплеснула руками, — Ну шо ты к нему прицепился? Он журналист — ему положено!

— Нет, Клава — я все понимаю, но по моему мнению, он перешел всяческие границы приличия! Он тебя тогда до слез довел своими вопросами!

— Ой да ладно тебе! Тогда ситуация была такая. Ну всплакнула — шо теперь? Подозревать человека в чем не попадя? Ты сам то хорош — с топором за ним гонялся.

— А можно поподробнее? — Коваль с Гришей заинтересованно подались вперед.

— Да шо там поподробнее? Авсену показалось, шо кто-то залез. Он взял топор и пошел проверять. А там Аркаша — он уезжал, хотел вещи забытые поискать. Увидел его, испугался…

— Почему испугался?

— А я-то почем знаю? Наверное, потому, шо после того разу он ему обещал голову отломать, если еще раз с вопросам приставать будет. Авсен у меня не смотрите шо инженэр — спуску не даст.

— И что потом было?

— Ну а шо там может быть? В милицию обоих забрали, протокол составили, заставили объясниться.

— А когда это было?

— Вот шоб я так помнила! Я же говорю — в милиции протокол писали. Зайдите, да у них и поинтересуйтесь. Там на протоколах дату ставят.

— Обязательно… — Коваль повернулся к Авсену, — Значит, говорите, Бабкин особенно активно этими вопросами интересовался?

— Да. Именно так. И он мне очень не нравился. Навязчивый какой-то. Липкий.

— Хорошо — мы вас поняли. Проверим, что за фрукт этот Бабкин. А вы, если еще кого вспомните, то немедленно обращайтесь в местное управление.

Майор, надев фуражку, отдал воинское приветствие и вышел. Гриша вышел следом, задумчиво почесывая затылок.

— Твое мнение? Ты местные дела лучше меня знаешь.

— С одной стороны, у этого Авсена к тому Бабкину явная личная неприязнь. Да и профессия его обязывала во все нос совать. С другой стороны — проверить надо.

— Как долго по вашим каналам займет справки о нем навести?

— Быстро. А по пути в местный участок заедем — дату узнаем и протоколы почитаем, чтобы понимать, насколько показаниям этого Авсена доверять можно. Потому, что если он на него с топором прыгал, то тут всякое может быть.

— А кто он вообще?

— Главный электрик в грузовом порту. Привозил сюда жену на лечение. Что-то легочное. Тут она и скончалась. Потом несколько раз приезжал с детьми могилу проведать. Останавливался у Варенихи — он вдовец, она — вдова, то се. Перевелся сюда, стали жить вместе. Сын в Североокольске в Институте учится на физика, дочь в этом году школу оканчивает.

— Ого! Все знаешь! — удивился Коваль, — Из спецкадров? Эйдетик?

— Не — память просто хорошая и слушать умею. А так-то я эмпат. Слабенький правда — десятка. Но умею людей к себе располагать. Очень помогает в работе.

— Ну десятка — это не такой уж и слабенький.

— Да ладно — я свои возможности хорошо понимаю… — Гриша некоторое время молча рулил, — А правда, что вас учат людей на расстоянии ушатывать? Ну вот бежит, к примеру, человек с ножом, а вы его раз — и, не касаясь руками, уложили?

— А вас в ГБ не учат?

— Ну, кого-то может и да. Может и меня научат, когда я на повышение пойду. Просто интересно — как это?

— Давай сперва с делами закончим.

— Понял, товарищ майор, не дурак. Был бы дурак — не понял.

Машина въехала на узкую мощеную булыжником улицу. Гриша поморщился, слушая скрипы и кряхтение подвески, и предложил прогуляться пешком — тут недалеко.

Местный милицейский участок располагался в утопающем в зелени домике с мезонином, и если бы не табличка и антенна радиостанции, то ничем бы не отличался от жилого дома. Во дворе пожилой усатый сержант, скинув китель и старательно орудуя тряпкой, наводил лоск на мотоцикл с коляской. Чуть дальше двое парней лет шестнадцати пилили дрова двуручной пилой. Возле них, похлопывая крыльями, важно расхаживал жирный белый гусь.

— Дядя Леша… — заныл один из пильщиков, — Ну может хватит уже?

— Пили-пили. Я сам скажу когда хватит.

— Ну руки уже отваливаются…

— А гусей тырить — не отвалились? Вот и работайте, лиходеи. Совместный труд облагораживает. Ишь додумались! Ладно бы на другой стороне, где вас никто не знает. А то ведь посередь бела дня, да при знакомых! Вот теперь, коли башкой думать не умеете — тренируйтесь пилой работать, потому как если за ум не возьметесь, то оно вам пригодится.

— Да мы больше не будем!

— Вот и покажи это. Упорным трудом на благо общества, — сержант что-то прикинул в уме и ухмыльнулся, — Баба Маня! Да за гуся! Тут чтоб она вас извинила, два куба дров — не меньше! Так что пили — не отвлекайся. Тебе еще вечером от бати огребать.

Парни, понурив головы, закинули на козлы следующее бревно и снова принялись дергать пилу туда-сюда.

Коваль с Гришей прошли по дорожке, поднялись на крыльцо и вошли внутрь. Там за столом сидел усталый капитан милиции и, задумчиво грызя карандаш, перечитывал написанное. Рядом со столом на табуретке примостился с виноватым видом еще один гражданин. Увидев Гришу, милиционер удивленно вскинул бровь.

— У-у-у! Какие люди!

— Здрасьте, Петр Егорьевич. Работаете?

— Работаем… — милиционер повернулся к гражданину на табуретке, — Ну что, Макарьев? Дошутился? Вот, пожалуйста — пришли за тобой!

— Ну мы, вообще-то, тут по другому вопросу, — Гриша сделал официальное лицо, — Но если по нашей части, то чтоб не прихватить? Что сделал?

— Он то? Пошутил он!

— Пошутил?

— Ну да. У нас на Канатной улице здание, то ли Лонгского, то ли Аменского, шут их разберет, торгпредства стоит… Или как там у них это заведение называют? А рядом — Канатный переулок. И иностранцы часто путаются.

— Да — есть такое. А в чем шутка?

— Я, товарищи, телефонистом работаю, — пояснил Макарьев, — И вот сижу я на столбе, никого не трогаю, линию прозваниваю. А внизу двое иностранцев Канатную улицу ищут. Карту крутят, что-то на своем ругаются.

— А вы язык знаете?

— Да. В армии радистом был — слушали мы их. Так что я и знаю, и говорю. И вот сижу я наверху, а они спорят. Потом один юморнуть решил. Говорит: «Знаю что делать! Тут в Залесье везде агенты ГБ. Давайте их позовем, и у них дорогу спросим!». И вдвоем: «Джи Би! Джи Би!». Ну как тут удержаться? Свешиваюсь со столба и на чистом ихнем говорю: «В чем проблема, господа? Канатную улицу ищете? Это вон туда. А тут — Канатный переулок.»…

Гриша некоторое время держал серьезное лицо, потом, не выдержав, всхлипнул и расхохотался. Макарьев показал на него милиционеру.

— Вот — я же говорил! Смешная же шутка!

— Обхохочешься! Только они теперь в гостинице заперлись и не выходят. Даже есть боятся! Это не говоря уж о том, что сотрудником Госбезопасности представляться — уголовка.

— А я не представлялся! Они сами уже додумали!

— А они написали, что представлялся. И жалуются теперь куда только можно. В Спортлото скоро напишут, кляузники долбаные!

— Так, товарищи… — отсмеявшийся Гриша поправил кепку, — Шут с этими иностранцами. Человек не виноват, что они нашего юмора не понимают. Вы, Макарьев, раз языками владеете и телефонистом работаете, как время будет в Управление подойдите. Скажете, я прислал.

— Это зачем?

— Нужны нам такие люди. Веселые. За этими фруктами забугорными сами видите — глаз да глаз нужен.

— Понял… А мне пистолет дадут?

— По ситуации. А к вам, Петр Егорьевич, мы по поводу Бабкина и Турухаева. Это давно было — нужно протокол из архива поднять.

— Это легко! — милиционер с готовностью поднялся, — Когда было?

— Вот это и хотим узнать.

— Тогда немного сложнее — у нас архив по датам.

— Ориентировочно лет пятнадцать назад.

— Пятнадцать? Пятнадцать — это уже в хранилище. Пойдемте…

— Мож я тоже пойду? — поинтересовался Макарьев, — Меня уж потеряли поди?

— Иди… Юморист… Хотя стой! Раз уж тут все равно, посмотри телефон — там в трубке шорохи какие-то — ниче не слышно! Скажешь, что у нас связь делал. Пройдемте, товарищи.

Архив располагался в цоколе того же здания. Выйдя во двор и отперев низенькую дверь, милиционер нащупал сбоку бакелитовый вертушок и, включив свет, начал пристально вглядываться.

— Что такое?

— Сейчас… Одну минутку… Кажется… ЕСТЬ!

С победным кличем метнув тяжеленную связку ключей куда-то в угол, Петр Егорьевич гордо поднял за хвост толстую крысу.

— Вот она, падла! Вредительница казенной собственности! Попалась-таки!

— Вам бы кота завести — архив все таки.

— Да в архивы она не доберется — нам с завода старые металлические шкафы под это дело отдали. Ржавенькие, конечно, но запираются плотно. Она проводку портила — латать умаялись. А котов нам нельзя — кот по углам метить будет. У нас тут, все таки, правоохранительные органы. У нас тут люди ходят. Нам нельзя чтобы котами воняло.

Милиционер отпер архивный шкаф и достал кипу протоколов за нужный год.

— Вот — ищите. А я пойду эту тварь прикопаю со всеми почестями.

Гриша благодарно кивнул и принялся искать нужный протокол.

— Нашел, товарищ майор! — он быстро прочитал написанное, — Интересно… Турухаев заявил, что Бабкину не угрожал и даже не сразу узнал его в потемках, а тот сразу принялся убегать. Бабкин не отрицал. Пояснил, что не знал, что в его бывшую комнату уже кто-то въехал и испугался, что его примут за вора.

— И поэтому, вместо того чтобы объяснится, попытался сбежать?

— Ну да — мне это тоже кажется странным. Зачем бежать, если ничего такого не сделал?

— Давайте-ка, Григорий, прокатимся в Управление и посмотрим, что там у ваших есть на Бабкина этого. И на Турухаева — его тоже стоит проверить.

— Понял. Поехали, заодно там и пообедаем. У нас вот такая столовка!

В столовой и правда кормили неплохо. Расположившись под плакатом «Не обсуждай рабочие вопросы в общих помещениях», Коваль похлебал солянки, съел кашу с котлетой, запив все компотом, поблагодарил поварих и поднялся на второй этаж где ему выделили временный кабинет. Гриша, который съел тоже самое, но в два раза быстрее, уже бегал по этажу, рассказывая коллегам новую хохму и попутно собирая информацию на интересующих их лиц. Набрав внушительную стопку документов, он вывалил их на стол и вместе с Майором начал разбираться в этом всём.

— Так… Турухаев, похоже, нам не интересен, — спустя несколько часов устало резюмировал Коваль закуривая, — Хотя был многообещающ… Такая родня — клейма ставить некуда. А кроме того, решение жить совместно они приняли уже после самоубийства Иваркина, так что если бы он интересовался ей только из-за сына или документов, это было бы нелогично. Обычно брачные аферисты сходу предлагают руку, сердце и золотые горы, а потом исчезают.

— Тоже верно…

Гриша покосился на Коваля, который держал сигарету большим и указательным пальцем, пряча уголек в ладони, и решил взять свою так же. Коваль, заметив это, усмехнулся и продолжил.

— Ладно — Турухаева в сторону пока. Бабкин… А вот насчет этого гражданина у меня теперь очень сильные подозрения. Во-первых, он был не просто журналистом, а имел доступ в штаб флота. В отличие от Турухаева, кстати.

Во-вторых, после самоубийства Иваркина он в штабе больше не появлялся, ссылаясь на то, что случившееся оказало на него сильное влияние.

И в-третьих — после окончания командировки он взял в редакции «творческий отпуск», ссылаясь на сильное моральное истощение, а знакомым сказал, что после всего пережитого хочет уехать куда-нибудь в глушь.

— Пережитого чего? Он же не фронтовым корреспондентом был? Всю войну при штабе просидел.

— Вот именно: «При штабе»! Помнишь, ты предположил, что документы мог взять кто-то из штабных. Два чемодана денег — это серьезный соблазн. Надо побольше накопать на него. Мне нужна служебная связь. И готовься — нам, похоже, придется до утра сидеть.

— Надо — будем! — с готовностью откликнулся Гриша, — Я тогда дежурных предупрежу.

Клавдия Семеновна мыла посуду после завтрака, наблюдая как Авсен задумчиво ходит вокруг забора с молотком. Был выходной и он решил заняться благоустройством. В такие моменты за ним нужен был глаз да глаз, так как несмотря на глубокие познания в области электричества и связанных с ним сложных приборов и конструкций, простые плотницкие инструменты ему не давались, а попытка просто забить гвоздь могла привести к впечатляющим травмам и разрушениям.

Клавдия бы с удовольствием сама заколотила эту несчастную доску, но Авсен был твердо уверен, что мужчина обязан сам чинить свой дом и очень болезненно реагировал, когда такие вещи делались без него. Увидев уже знакомый автомобиль, затормозивший под перекинувшей ветви на улицу старой яблоней, они переглянулись.

— Кто там, Сеня? — Клавдия Семеновна прекрасно видела кто там, но ничего лучше не придумалось.

— Это тот офицер, который вчера приходил с сотрудником…

— Шо опять такое?

— Не знаю — возможно что-то выяснили?

— Ох — эти выяснят… Пятнадцать лет не могли, а тут нате — присесть не дадут!

— Здравствуйте, хозяева! — вошедший в калитку Гриша приветливо растопырил пятерню.

— Да уж поздоровей видали! — Клавдия махнула на него полотенцем, — Ну шо вы мне тут имеете опять сказать?

— Мы хотим уточнить кое-какие моменты про вашего квартиранта. Бабкина.

— Ну шо я тебе говорила, Сеня?

— А что я? — Турухаев отложил молоток, — Я просто сказал, что он подозрительный. Его проверили и видимо так и есть!

— Все верно… — кивнул Коваль, — Мы обнаружили кое-что интересное по данному гражданину. Пройдемте — покажете комнату, которую он снимал.

Клавдия Семеновна кивнула и, поднявшись по лестнице сбоку от дома, приглашающе махнула рукой.

— Вот та что справа. У которой низ зеленой краской покрашен.

— Открыть можете?

Пошуршав в кармане халата, Клавдия Семеновна достала ключ и отперла дверь. Коваль с Гришей заглянули внутрь.

— Кто тут сейчас живет?

— Коллега Авсена. Они вместе в порту работают. Честно говоря, живет в убыток — сейчас самый сезон… Но да пусть — не в деньгах счастье.

— Это все его вещи?

— Ну а чьи же еще?

— А где вещи, которые Бабкин забыл?

— Не знаю — как съехал все пусто было.

— А кровать с матрасом тут были, когда Бабкин жил?

— Нет — кровать новая. Я ее за три с полтиной у соседки взяла. Матрац тоже недавно набивали. А шо?

— А ремонт давно делали?

— Ой, да давно — лет пять назад!

— А есть тут какой-то предмет, или, может, какая-нибудь полость в стене или в полу, где можно было спрятать небольшой сверток? Бабкин же тогда за чем-то вернулся?

— Ой, товарищи! — Авсен, стоявший за их спинами, замахал руками, — Это не та комната!

— Шо ты говоришь, Сеня? — Клавдия удивленно повернулась, — Времени прошло много, но я отлично помню где кто жил!

— Да! В том и дело! Он стоял возле другой двери!

— Ты уверен?

— Конечно! — Авсен отбежал к входу, встав как будто только поднялся, — Совершенно определенно! Та что напротив!

— Интересно… — Коваль сверкнул глазами и стал похож на тигра перед прыжком, — А это чья комната?

— Вадима… — охнула Клавдия, торопливо перебирая ключи, — От стервец!

— Ваш сын жил тут? Почему?

— Захотел так. Говорил негоже, чтобы взрослый мужик, да под мамкиным крылом. Самостоятельный он у меня. Серьезный. Хотел отселятся куда-то на отшиб. Насилу уговорила тут поселиться — как я без мужика-то в доме?

Клавдия отперла дверь и замерла на пороге.

— Что такое?

— Так ведь мы тут тоже ремонт делали… Я, когда Вадичка пропал, его комнату сперва решила не трогать.

— А потом?

— А потом Авсен с детишками приехали… У меня и так раздрай в душе… А тут они… Без мамки… — Клавдия Семеновна пустила слезу, — Жалко их так стало… У меня тогда комнат свободных не было, так я их к себе пустила, сама решила — тут поживу. А тут Вадима вещи. Как взгляну — рыдаю! Ну я и вынесла их. Обои, шторы, все поменяла и все равно… А Сеня увидел и говорит мол «Возвращайтесь — нам одной комнаты хватит». Я и вернулась. И знаете — муж сгинул, сын пропал… А тут как снова семья…

— Извините, что прерываю… — деликатно перебил её Майор, — А когда это все происходило, Бабкин еще у вас жил? Или это случилось после того, как он съехал?

— Ох — сейчас вспомню… Когда Вадим пропал, от тут еще жил. Когда Иваркин самоубился — тоже… Да! Мы как раз решили с Сеней вместе жить и он поехал перевод на старой работе брать и вещи. Тогда Бабкин и съехал. Я еще радовалась этому — Сене он не нравился, так что я решила, что хорошо шо его тут не будет.

— А когда его тут застали?

— Да дня через два как съехал! Сеня как раз с поезда на извозчике приехал, чемоданы и сундук привез. Мы их занесли, вышли извозчика отпустить…

— Я деньги ему отдаю, поворачиваюсь, — продолжил Турухаев, — Темно уже… Вижу в окне огонек мелькает, как будто кто-то себе спичкой подсвечивает тайком. Жилец бы свет включил, вот я и решил, что воры. Схватил топор из колоды и наверх. А там Бабкин. А Клава сказала, что он съехал. Только я не сразу понял, что это Бабкин, потому что он наутек от меня сразу. Ну я за ним — честный человек бежать не будет.

— С топором?

— Нет. Он когда на выход кинулся, меня оттолкнул и я топор выронил. Поэтому я и запомнил, у которой двери его видел — топор был в правой, ею я и стукнулся об стену. Стало быть, он у левой двери был. Догнал его возле хлебного. Схватил за шиворот, а он вырываться стал. Мимо участковый шел — разнял нас и в участок отвел протокол составлять.

— Так! Кажется начинаю понимать… — Коваль повернулся к Клавдии Семеновне, — Бабкин видел, что вы вещи из комнаты убрали? Был в курсе про ремонт?

— Да я шо докладывать ему буду! Тем более мы с ним и не виделись в последнее время — завтракать не завтракал, обедал где-то в городе и на ужин ни разу не попал. Все время приползал за полночь, стервец!

Клавдия Семеновна возмущенно фыркнула давая понять, что думает о квартирантах которые игнорируют её стряпню и приходят в неурочное время.

— «Стал?» — уточнил Гриша — То есть раньше он приходил в другое время?

— Да. Обычно к ужину был как штык. А тут в полуношники заделался. Я думала, он себе жЭнщину нашел.

— Значит, что вещей вашего сына в комнате уже нет, он не знал. И перед тем как съехать, где-то пропадал допоздна, а потом попытался проникнуть в комнату Вадима? — подвел итог Коваль.

— Ну выходит шо так.

— Товарищ Майор… Кажись есть! — Гриша потер руки, — А где вы, гражданочка, вещи сына сложили?

— Да какие где… Какие на чердак, какие в подвал…

— Вы говорили, что сперва не хотели ничего трогать? Бабкин про это знал?

— Знал-знал, — заверил энергично кивая Турухаев, — Я сам слышал, как он Клаву расспрашивал на тему того, что она собирается с той комнатой делать. Смеялся еще, что она её в музей превратит.

— И думая, что эту комнату, по крайней мере пока, не будут трогать, он мог в ней что-то спрятать?

— Мог. Только откуда у него ключи? — Клавдия посмотрела на связку ключей в руке, — Ох ты-ж холера!

— Что такое?

— Да я тут вспомнила… Бабкин мне сказал, что ключ потерял. Каялся — обещал, что новый сделает и попросил запасной. А они у меня-ж все на кольце. Вот и дала ему связку целиком… Дура… Думаете, он и с того ключа копию сделал и эти бумажки у Вадика в комнате спрятал?

— Почему нет? Держать документы у себя было опасно. А в той комнате, даже если бы их нашли при обыске, то подумали бы, как и мы сначала, что вам их передал Иваркин. Копия ключа и присутствие тут в качестве жильца, позволяло Бабкину легко забрать спрятанное при необходимости. Думаю, поздние возвращения связаны с тем, что Бабкин искал на них покупателя. Но, вернувшись за бумагами, он обнаружил, что вещи исчезли, а кроме того, его тут видели. Так что он запаниковал и решил исчезнуть. Либо залег на дно, либо сбежал за границу…

— А я тебе говорил! — Турухаев победоносно поглядел на Клавдию Семеновну, — Я сразу в нем что-то не то почувствовал!

— Ой шо ты начинаешь! — отмахнулась та и повернулась к Грише и Ковалю, — То есть вы думаете, шо бумаги в вещах?

— Вполне возможно.

— Тогда шо мы стоим?! Сеня — тащи лестницу! А я пойду пока в подвале свет вверну!

Семейство засуетилось и принялось доставать вещи. Авсен приволок стремянку, забрался на нее и полез на чердак. Клавдия Семеновна швырялась в комоде, ища лампочку. Раздался грохот. Охая, она поспешила к месту трагедии

— Сеня! Ну шо ты творишь! Ты шо — убиться хочешь?

— Да чемодан просто не закрыт был!

Турухаев сидел на полу, растерянно глядя на разбросанные вещи, выпавшие из внезапно распахнувшегося деревянного чемодана.

— Шо? Не может такого быть — я их все лично запирала!

— Ну а этот был не заперт! — поднявшись, Авсен снова полез наверх, — Ну да! И этот тоже не заперт!

— А вы уверены, что запирали их? — Гриша взлетел на чердак и принялся дергать крышки чемоданов и сундуков, — Точно потом не открывали?

— Конечно уверена! Шо мне там лазить! Как положила, так и не трогала.

— Это плохо — значит там лазил кто-то другой…

— Воры?!

— Хуже… Идем в подвал…

Не дожидаясь окончания поисков лампочки, Коваль и Гриша бегом спустились в подвал, светя зажигалкой, и пробравшись через нагромождения рухляди, распахнули большой старый ларь.

— Тут тоже рылись… Все перевернуто… Вот же пи… роги какие!

Выбравшись обратно, Коваль огляделся по сторонам, как будто надеялся что тот, кто это сделал, еще где-то здесь, потом бухнулся на ступеньку, щелкая крышечкой зажигалки.

— Да. Обидно, товарищ майор… — Гриша присел рядом, — Зуб даю, что это ни хрена не воры. Уверен, мы правильно догадались и о роли Бабкина, и о месте положения бумаг. Но поздно…

— И шо теперь будет? — Клавдия Семеновна растерянно посмотрела на Авсена, — Шо? Все?

Коваль не ответил, мрачно сопя и сверля взглядом горизонт. Потом зажег зажигалку и посмотрел на пламя. Потом на Гришу и Клавдию с Авсеном. И резко защелкнул крышку.

— Отставить панику, товарищи! Еще раз проговорим ситуацию: Бабкин украл бумаги, предположительно, с целью дальнейшей их продаже иностранной агентуре. Но из-за внезапной возникшей сердечной привязанности гражданки Варениковой к товарищу Турухаеву происходит цепь событий и сделка срывается — Бабкина застают возле комнаты капитана Вареникова, он попадает в милицию, после чего скрывается в неизвестном направлении, потому, что понимает, что обозначил свой интерес и его в любой момент могут начать подозревать.

Вероятно, ему пришлось объясняться с покупателями и он вынужден был рассказать, что бумаги были спрятаны в вещах из той комнаты. Покупатели посылают своего человека, скорее всего под видом командировочного или отдыхающего, который обыскивает дом, находит бумаги и скрывается с ними. Так?

— Так! — кивнул Гриша, — И теперь их ищи-свищи…

— Тогда вопрос — что дальше?

— В смысле?

— В прямом… — вскочив, Коваль начал прохаживаться туда-сюда, — Почему нет никаких последствий? Почему они нигде не всплыли в том или ином виде? Не для коллекции же им нужны эти бумаги? Они должны были их как-то использовать. Если они у них есть…

— Вы думаете, товарищ майор, что они не у них? Что они их не нашли?

— Да. Я именно так и думаю. Гражданочка — вы точно убирали вещи только на чердак и в подвал? Точно ничего не подарили, не сдали в музей, не продали?

Клавдия Семеновна замерла, вращая глазами от напряжения, потом они с Турухаевым синхронно воскликнули: «Сервант!» и кинулись в дом.

— Сервант, товарищи! Я, дура, про него совсем забыла!

— Вещи в серванте?

— Нет — в кладовочке! Когда Авсен ко мне переехал, он свои мебеля привез. Квартирка маленькая — все расставляли как получалось. А сервант — огромный!

Подбежав к монументальному дубовому серванту, Клавдия Семеновна принялась вытаскивать из него посуду и фарфоровые статуэтки.

— Мы эту гробину туда-сюда — нигде не помещается. Пришлось им кладовочку задвинуть!

— И вы его с тех пор не трогали?

— А как его тронешь? Куда? Мы даже когда ремонт делали — обои за ним не клеили! Он пудов десять весит, плюс наложено в него!

— То есть, даже если агент знал про кладовку, ему туда в одиночку было не добраться?

— Да ему и вдвоем не добраться. Нам бы вчетвером его подвинуть. Сеня — выноси стол! Он тут мешает!

Закончив разгружать посуду, Клавдия Семеновна уперлась в бок серванта, скользя тапками. Остальные кинулись помогать. Некоторое время казалось, что все их усилия бесполезны, потом, наконец, влипшие в слои краски ножки серванта с хрустом отделились от пола и он нехотя пополз в сторону.

— Да… — Гриша, тяжело дыша, утер пот и посмотрел на борозды на половицах, — Незаметно и в одиночку туда точно не проникнуть… Ну — что там?

За сервантом обнаружилась затянутая пылью и тенетами облезлая дверь. Ключ от нее давно потерялся, так что пришлось ломать. Своротив топором простенький замок, Коваль открыл кладовку. Она была набита вещами которые, видимо, в подвал или на чердак убрать не решились. Книги, конспекты из мореходки, огромная модель броненосца из картона, боксерские перчатки и награды с различных соревнований. Коваль осторожно покрутил модель, заглянул в перчатки, подергал шпагат, которым были перетянуты тетради, охлопал старый выходной костюм. Потом осторожно, словно боясь спугнуть, снял с полки кубок.

Судя по табличке, это была награда победителю флотских соревнований по боксу. Полированная латунь давно потемнела, а на надписи явственно выступил припой, которым заделывали неправильно выбитую букву. Венчала кубок литая боксерская перчатка, навинченная на резьбовую шпильку, проходившую через кубок и удерживавшую составные части кубка вместе. Отвинтив навершие, Коваль снял крышку и заглянул внутрь.

— Ну шо там? — не выдержала Клавдия Семеновна.

— Есть что-то…

Запустив руку внутрь, Майор извлек тугой пакет и разорвав его, просмотрел содержимое.

— Да! Они!

— Сенечка! — Клавдия обняла Авсена так, что у того что-то хрустнуло, — Ну шо — все? Вадик невиновен? Вы его вернете?

— Сделаем все возможное… Документы надо изучить…

Коваль посмотрел на Клавдию Семеновну, отвернулся к стене и достав толстую клеенчатую тетрадь, открыл и прочел последние страницы.

— Документы, как я сказал, надо будет еще изучить, но дневник Иваркина содержит записи, подтверждающие, что он санкционировал атаку на «Фелицию» и берет на себя всю ответственность за последствия. Поэтому обвинения в дезертирстве и военном преступлении с вашего сына мы снимем. Насчет «вернуть», правда, пока обещать не могу, но сделаем что сможем.

— Ну что, товарищ майор — мчим в управу? — осведомился Гриша.

— Погоди… — Коваль устало улыбнулся, — Нам еще шкаф назад задвигать.

— Да бросьте! — Клавдия замахала на них руками, — Там пылюку вытереть надо, раз уж сунулись, да и вещи перебрать. Ох, радость-то какая! Пойду соседям расскажу!

— Погоди Клава, — Авсен замахал руками, — Может нельзя пока? Дело-то такое — государственное.

— И шо? Я этого пятнадцать лет ждала — выслушивала за спиной всякое! Нет! Я молчать не буду!

Клавдия Николаевна выскочила наружу, откуда немедленно донеслось: «А! Людка — вот ты где, падла! Иди-ка сюда — у меня есть пара слов тебе за моего мальчика сказать! Ты на него наговаривала? Ну во я тебе сейчас устрою!». Вздохнув, Турухаев беспомощно развел руками.

— Ну… С этим ничего не поделать.

— Ничего — мы понимаем. Спасибо за сотрудничество, — Коваль пожал ему руку, — Мы, пожалуй, поедем.

— А вы… — Гриша следом за Майором тоже пожал руку Турухаеву, — Когда немного все успокоится, найдите время заглянуть к нам. Попробуем вспомнить, кто у вас останавливался, может, найдем того кого они послали тут порыться.

— Непременно — я всегда рад помочь… — Авсен немного помялся, — Вы уж извините Клавдию… Ей так сложно было все эти годы.

— Понимаю. Ничего страшного — пускай…

Ободряюще улыбнувшись, Гриша вышел на улицу, где его уже ждал Коваль. День был выходной, поэтому вопли Клавдии Степановны собрали достаточно большую толпу зрителей, от которой отделился пожилой мужичок и комкая в руке картуз, бочком подошел к ним.

— Я извиняюсь, товарищи, а шо, собственно, происходит?

— Все в порядке, дядь Саш.

— Просто Клавка голосит, шо докУменты нашлись, которые шпиен покрал, и шо те документы свидетельствуют, шо ее сынок не виноватый?

— Да, примерно так все и обстоит, — Гриша весело подмигнул ему и сел за руль, — Остальное секрет… Уж извиняй.

— Дела…

Мужичок почесал лысину и, проводив взглядом отъехавшую машину, вернулся к остальным.

— Ну че там? — нетерпеливо осведомилась растрепанная женщина, теребя фартук со следами муки.

— Че-че… Посодют тебя, Людка, вот че.

— Это почему-й то меня посодют?

— А шоб не болтала шо попало про честных людей.

— Дак кто-ж знал то? Все говорили…

— Вот говорили все, а посодют тебя… А если узнают, шо ты сахар со столовой таскаешь, то еще и расстреляют.

— Это кто это сказал, шо я таскаю?

— Все говорят! — мужичок довольно оскалился, демонстрируя золотую фиксу, — Как Петрова дежурит, так у ней чай сладкай. А как ты — так шиш!

— Да брось ты еще тут глупости рассказывать, — возмутилась Людка, но как-то неуверенно.

Это не укрылось от внимания окружающих. Крепкий высокий рыжеволосый парень подмигнул дяде Сане и согласно закивал.

— Таскаешь-таскаешь! Жена сама видела.

— Да то остатки! Не выбрасывать же!

— Во-от! А куда таскаешь? Ладно бы на самогон, так нет! Когда мать твоя делала — прям мед был! Ни похмелья, ни запаха. А опосля твоего башка раскалывается. Вывод? Не на сахаре ставишь! Куда тогда деваешь?

— А твое какое дело? Мож сама ем?

— Мож и ешь. А мож и продаешь, а на эти нетрудовые доходы иностранную ахентуру спонсируешь. Ты смотри — доберутся до тебя.

— Да ну тя — такое говоришь! — возмущенно пихнув его в бок, Людка поспешила ретироваться.

— Убежала! Правда глаза колет, да, дядь Саня?

— А то!

— Дураки вы… — молодая женщина взяла рыжего за рукав и потащила прочь, — Взяли напугали человека.

— Да ладно тебе, Ленка! Мы ж шуткуем.

— Ты, шутник, лучше б половики вытряс. А то зубы скалить всегда первый, а как по дому работать, так не допросишься. Пошли — я там лещика купила.

— А пиво?

— И пиво. Но сперва — половики.

День подходил к концу. Завершив все дела, Коваль и Гриша прогулочным шагом шли по Вечерней Набережной, которая, как следовало из названия, была популярным местом вечерних прогулок горожан. По ней туда-сюда, под звуки игравшего на летней сцене духового оркестра, неторопливо прогуливались парочки. Одинокие девушки со скучающим видом сидели на скамейках, ожидая смельчаков, которые рискнут подойти и завязать знакомство.

Периодически в толпе мелькали стайки одетых в парадную форму курсантов, которым дали увольнение в город. Они шумно обсуждали свое распределение, слышались подколки в адрес тех, кому выпало ехать в места считавшиеся незавидными и ответные реплики в стиле: «В холода съеживается не только писюн, но сроки между званиями. Я «каперанга» получу и к тебе с проверкой приеду — я ведь все припомню.». Скользивший мимо, с показной ленцой сытой акулы, патруль, искоса наблюдал за курсантами, следя чтобы те на радостях не перешли границу дозволенного.

У фонтана давали «номера» парочка оборванцев. Один наяривал на старенькой гармошке, второй, обходя с кепкой народ, без умолку декламировал незамысловатый текст.

— Эх, граждане-товарищи, не проходите мимо. Сегодня в программе гармонь и мои пантомимы. Насильно вас не держим, но дальше — причал. Там представление еще хуже: поверьте — проверял.

Я — Жора, а с гармонью Егор. Держим прямой путь с кудыкиных гор. Устали с дороги — сил нет. Но сперва представление, а потом — обед. Бесплатно нас кормить никто не собирается. Так что у нас тут проблема намечается.

Кому не жалко — дайте монет. А то так жрать хочется, что сил нет. Кто дал — тому желаем здоровья. А кто зажал — тот жопа коровья.

Через толпу протиснулся милиционер, встал в первом ряду и, когда декламатор с кепкой дошел до него, показал ему кулак.

— Работникам органов наше почтение, но нас застали на месте преступления. Егор — самое время играть отступление.

Гармонист заиграл «Марш уходящих кораблей» и под эту мелодию и хохот зрителей парочка скрылась в ближайших кустах. Милиционер, удовлетворенно кивнув, огляделся и заложив руки за спину неторопливо зашагал дальше.

В конце набережной находился пляж. Расположившийся на нагретом песке народ наслаждался теплом вечернего Ореола. Дальше от воды, на травке среди кустов, уже горели костры, вкусно пахло печеной картошкой и шашлыком, а пожилой пузатый дядька в распахнутой рубашке тащил, бережно прижимая к груди, две больших банки с разливным пивом. Коваль сошел с гранитных плит на горячий песок, подошел к воде и некоторое время задумчиво постояв, снял туфли, закатал штанины форменных брюк и побрел по краю прибоя.

— Хорошо тут у вас…

— Это да — согласился Гриша, который крутил головой, рассматривая девушек, — Хотя в столице, поди, не хуже.

— Там погода не та. И людей больше.

— А мне нравится, когда много народа. Так оно веселее. А то у нас, как сезон закончится, город будто вымирает. В будни никого на улицах — все на работе. Военные тоже в своем хозяйстве. Пара бабок сидит на завалинке и все.

— Ну вам-то скучать некогда, наверное.

— Да — у нас всегда что-то да есть, но все равно. Хочется движения.

— Эх, Гриша — бойся своих желаний. Сбудутся — за голову схватишься. Я вот тоже в свое время хотел мир посмотреть…

— Я так понял, не понравился он вам?

— Понравился. Но дома все равно лучше…

— А где были — если не секрет?

— Из не секретного только Црев могу назвать, — улыбнулся Коваль, — Красивый город…

— Так он же наш?

— Тогда был не наш…

— О как! А я самое дальнее — до Уваровска доезжал. Там уже тайга начинается. Ух, я вам доложу, поездочка! Потом месяц за «баранку» сесть не мог!

— А почему не поездом?

— Да потому, что деятеля одного искали. А он на месте не сидел — все время переезжал. И, главное, аккуратно так — на попутках, товарняках. А мы — за ним. Так, считай через полстраны и проехали, пока под Уваровском его ВОХР не изловил при попытке на поезд прыгнуть. Обратно уже, понятно, на поезде — он в спецвагоне, мы с машиной — на платформе. Мне наши сочувствовали, а я наоборот доволен был. Виды с неё шикарные, воздух свежий, — Гриша потянулся раскинув руки, — У меня с собой керосинка была, на ней еду готовил, чай кипятил. Считай как в походе, только едешь еще. Пока до сюда доехали, обжился — навес, скамейка, нужник… Еще бы чуть и дом ставить начал.

— Не скучал, в общем…

— Да я вообще скучать не приучен. Всегда себе дело найду. Подвеску вон перебрал, пока время было, а то удолбали мы её по тем дорогам.

— А спал где?

— Да в машине же и спал. Спинку у сиденья снял, между передними и задними ее затолкал и как на перине. Только под ноги надо ведро подсунуть, чтобы пятки не свисали, а то за ночь онемеют — фиг встанешь.

Майор остановился и огляделся. За разговором они уже прошли пляж и теперь шли по узкой тропинке между скалами и морем. Впереди в сумерках выступали очертания огромного поднимающегося из воды камня, который закрывал собой небольшую бухту с странным названием «Бесстыжая». Гриша пояснил, что столь необычный топоним появился благодаря тому, что это место облюбовала для романтических ночных купаний молодежь. Усмехнувшись, Коваль задумчиво поскреб за ухом.

— Ты знаешь… Побывать на море и не искупаться… Это ведь неправильно, верно? Ты иди — я окунусь, на песочке поваляюсь и сам доберусь.

— А мож не стоит. Мне сказали, что я за вас головой отвечаю.

— Боишься, что утону?

— Ну не то что бы — просто мне так как-то спокойнее.

— Не волнуйся — я на чужбине не сгинул, а на родной земле меня ни вода, ни огонь не возьмут. Иди — отдыхай. Мы хорошо поработали, так что можно чуть-чуть расслабиться.

— Понял, товарищ Майор… Ладно — тогда до завтра.

Кивнув, Коваль махнул Грише на прощанье, спустился к бухте и, раздевшись, с наслаждением окунулся в теплую воду. Стемнело. Где-то с музыкой прошел прогулочный теплоход. Вволю наплававшись, Майор с наслаждением растянулся на песке и закурил, прислушиваясь к мерному плеску волн. Откуда-то издалека раздалось хихиканье и перешептывание. Вздохнув, Коваль натянул трусы и приготовился. Через несколько минут из воды поднялась, прикрываясь ладошкой, девушка.

— Извините, а у вас закурить не будет?

Майор прикурил сигарету и протянул ей, с усмешкой наблюдая как она сперва неуклюже её вертела, а потом сделала затяжку и закашлялась.

— Вы же не курите, верно?

— Нет. Просто не смогла придумать, как разговор завязать.

— Могли бы время спросить.

— Не догадалась… Я просто с подружкой поспорила…

— О чем?

— Что я побоюсь с вами заговорить. И что вы меня за русалку примете.

— Тогда тем более неудачно — русалки точно не курят.

— А вы видели русалок?

— Нет, но там где они живут, с этим есть вполне понятные проблемы.

— Я об этом не подумала… А вы не местный?

— С чего вы так решили?

— Слишком светлый… — девушка присела, чтобы из воды была видна только голова и плечи.

— А вот это хорошее наблюдение. Да — все верно. Я сюда в командировку приехал.

— Надолго?

— Нет. Скоро уже уезжаю.

— Жаль. Я думала познакомиться — вы вроде ничего так. Симпатичный.

— А что вам мешает? Я же не прямо сейчас уезжаю. Время есть.

— Да не — я хотела тут с кем-то погулять. Я тоже не местная. Так-то я из Заречинска.

— Ну тогда мы почти земляки. Я с Краснокаменска. Это от вас всего три тыщи километров на север.

— Шутите? — девушка засмеялась, — Три тысячи километров — это же очень далеко!

— Смотря с чем сравнивать. Мир огромный, так что если судить по его масштабам — то считай соседи.

— Ну так можно сказать, что все земляки… А вы моряк?

— Нет — военный.

— А где служите?

— А вы с какой целью интересуетесь?

— Ну просто… Вам нельзя об этом говорить, да?

— Болтун — находка для шпиона.

— А звание какое, можно говорить?

— Звание можно… — Коваль подтянул к себе китель и продемонстрировал его, — Майор я.

— Целый майор? А я думала, майоры старше.

— Ну я же с Краснокаменска — там холодно, а в холоде, как вы знаете, все сохраняется гораздо лучше. Майоры не исключение.

— Вот как… — девушка снова засмеялась, — А вы женаты?

— Так вы же не хотели знакомиться? Какая разница тогда?

— А может я передумала? Мы, женщины, такие…

— Ну тогда берите китель и вылезайте — я отвернусь. А то вода хоть и теплая, но у вас уже губы посинели.

Майор деликатно отвернулся пока девушка выбиралась и заворачивалась в его китель, после чего кивнул в ту сторону, откуда ранее донесся настороживший его смешок.

— А подруги? Может предупредить их?

— Не — они меня подначивали, так что пусть маются теперь… Ну что — давайте знакомится? Я — Саша. Александра то есть.

— Сергей. Очень приятно. Вы студентка? Или работаете?

— И то, и другое. Я на океанолога учусь.

— В Заречинске?

— Ну нет конечно! Это я родом оттуда, а учусь я тут. У нас возле Бычкова исследовательская станция. Мы сегодня термометры ставили и решили досюда доплыть — искупаться. Может, даже заночуем тут. Все равно завтра их по тому же маршруту снимать.

— А работаете где?

— Там же — в институте. Лаборанткой. И практика заодно, и довесок к стипендии. Даже родителям получается отправлять, — Саша гордо приосанилась.

— Серьезно? Так много получаете?

— Мало трачу. Общежитие у нас отличное — рядом с морем, место тихое. До учебы пешком — там недалеко, и просыпаешься пока идешь. Еду сама готовлю, тем более что рыба у нас, считай, бесплатная — ихтиологи её отлавливают для изучения.

— Ну и на одежде, опять таки, экономите, как погляжу…

— Я обижусь…

— Вы меня не так поняли — климат тут теплый… Шуб не надо. Так, говорите, вас подружки подначивали со мной заговорить?

— Да. Я просто в нашей компании одна без парня.

— Что так?

— Требовательная я очень!

— И какие же ваши требования?

— Вам так интересно?

— А почему бы и нет?

— Так вы же все равно скоро уезжаете?

— Да я всегда «скоро уезжаю». Служба у меня такая. Я вообще в этом смысле очень удобный — все время по командировкам. Не успею надоесть.

— А я выучусь и тоже все время буду в экспедициях всяких.

— Вот видите как здорово? Приехали, погуляли, новости последние друг другу рассказали и снова путь. Никакой нудной рутины быта.

— Ох, боюсь подруги завидовать будут… Они с лейтенантами гуляют, а я сразу с майором…

— Кто не рискует — тот не побеждает. Они сами вас сюда послали, так что пусть теперь локти кусают.

— И то верно… — Саша дернула плечами и китель сполз на песок, — Пойдемте искупаемся еще разок?

Прикативший утром Гриша сиял довольной улыбкой и хитро косился на Майора, пока тот завтракал. Коваль спокойно доел, отнес посуду, поднялся за вещами и сев в машину, отчеканил.

— Александра. Девятнадцать лет. Студентка ЗГОИ. Но ты, судя по всему, уже в курсе.

— Ага! Не подумайте, что я за вами следил…

— Из института доложили?

— Ну да. Вы ж девчонке ниче про себя, считай, не рассказали, вот они с подружками и пошли строить версии, что же это там за майор такой загадочный. А до нас слухи о загадочных людях быстро доходят.

— Пусть… Тебе-то не прилетело, что ты меня оставил?

— Не. Но подкалывают. Говорят: «Там еще подружки были, а ты и сам ушел, и нас не позвал.». Симпатичная хоть?

— Кто? Саша? Да. Вполне.

— И что вы?

— Я? Нормально — искупались, поболтали, снова искупались, обменялись почтовыми адресами. Проводил её, потом пошел спать.

— Думаете, получится у вас чего?

— А что тут думать? Там видно будет. С нашей службой и работой такое наперед не загадывают. Ты мне лучше скажи — есть версии, как Бабкин документы забрал? Ему ведь, несмотря на допуск в штаб, в кабинете долго рыться вряд ли бы кто позволил. Значит точно знал, что брать.

— Турухаев с Варениковой говорили, что он этим делом очень интересовался. Мог еще до самоубийства Иваркина что-то узнать. Сперва профессиональное любопытство, а потом и жадность свое слово сказала. Меня больше удивляет, что они с Фроловым никак не связаны. Сразу два независимо действующих предателя в одном месте.

— Поэтому его и прозевали. Думали на Фролова и его ячейку, их колоть пытались, а Бабкин тем временем улизнул. Ну ничего — найдем его. И тех кто в доме рылся — тоже найдем.

Машина нырнула в служебный проезд вокзала. Поезд только подали, так что было время попрощаться. Гриша смущенно улыбаясь, протянул Майору перетянутый шпагатом бумажный сверток.

— Рыба. Наша. Копченая. В дорогу. Я, когда тогда один обратно шел, все голову ломал, что вам на память отгрузить, чтобы у вас память о нашем городе хорошая осталась. Про Александру тогда не знал, а то бы не парился. О Долгоморске ведь что помнят? Какие тут девушки…

— Ну да… — Коваль понимающе улыбнулся, — И какая тут рыба…

— Ага. Так что вот вам. Только с документами не кладите.

Гриша кивнул на чемоданчик в руке Майора. Тот снова улыбнулся, и взяв сверток, взвесил его в руке.

— Спасибо… Ого — да я столько не съем.

— Я знаю сколько брать — поверьте. Съедите и добавки попросите…

— Ну — тогда хорошо. Ладно — приятно было с вами поработать. Надеюсь, я в следующий раз к вам приеду уже не по делам, а в отпуск.

— А куда вы денетесь? У вас тут барышня теперь. Ей долго учиться. Ладно — «прощай» у нас не говорят…

— А говорят до встречи, — закончил фразу Коваль и пожав Грише руку, зашагал к служебному вагону.