Воображала

Глава 12

Приглушённо звучат тамтамы, их ритм то нарастает, приближаясь, то откатывает, становясь еле различимым.

У Ромы голос человека, доведённого до отчаяния:

— … Просто мужские разговоры!!!

Опираясь огромными ручищами о крышку стола, он нависает над сидящей на стуле Воображалой, но выглядеть при этом умудряется вовсе не угрожающе. Скорее жалко. Рядом с ним — Сеня-студент, и он уже не смеётся.

Воображала сидит на стуле с неприступным и гордым видом, губы её презрительно поджаты, подбородок вздёрнут, руки скрещены перед грудью в демонстративном жесте отрицания. Вместо пижамки и слюнявчика на ней бежевая рубашка с тёмным геометрическим узором и кожаной шнуровкой на груди, вдоль спины и по рукавам до локтей — длинная кожаная бахрома. Время от времени всполохом прорывается яркая расцветка, и одновременно возникает над рыжими волосами индейский головной убор из перьев, а на непроницаемом лице проступает боевая раскраска. Отдалённо звучат тамтамы.

— Понимаешь, — говорит Рома, чуть не плача, — есть такие анекдоты, которых не рассказывают девочкам… не только маленьким девочкам, нет! Что ты! Даже очень взрослым девочкам. Просто не принято. И вовсе это не означает, что над ними смеются… А даже если и смеются — то это не над ними, понимаешь?! Просто это такие анекдоты… А над анекдотами все всегда смеются, понимаешь?..

Не меняя позы, Воображала меряет его презрительным взглядом. Раскраска проступает ярче, отдалённая дробь тамтамов приближается. На голове Сени появляется ковбойская шляпа с воткнутой в неё индейской стрелой, на шее — красный платок. Бряцая шпорами огромных ботфорт, Рома отступает от Воображалы, подходит к Сене — тот с отвращением пытается развязать сложный узел шейного платка, говорит с тихой паникой:

— Если крокодил застанет её в таком состоянии — нам труба. Он не будет разбираться, кто виноват.

Рома кивает, вид у него затравленный:

— У тебя есть идеи? Я спёкся. Она ничего не желает слушать, как об стенку горох.

Сеня хмурится, вытаскивает из-за пояса два старинных шестизарядных кольта, решительно сдирает с шеи платок, сбрасывает на пол проткнутую стрелой ковбойскую шляпу. Ромал смотрит на две одинаковые шляпы с отвращением, тянет просительно:

— Может, я всё-таки глушак врублю? Ну, на всякий пожарный.

— Только на самой малой.

Рома обрадованно щёлкает переключателем.

Антураж Дикого Запада пропадает, смолкают тамтамы. Теперь сидящая на диване с ногами Воображала похожа не на попавшего в плен индейского вождя, а просто на смертельно обиженного ребёнка. Сеня смотрит на неё задумчиво, говорит Роме:

— Ты прав, в таком состоянии её не прошибить, слушать не станет. Нужно встряхнуть как следует, пусть выкричится… хорошо бы, чтобы заплакала, тогда вообще всё сработает. Ладно, с богом…

И — Воображале, громко и агрессивно:

— Да, чёрт возьми, мы говорили о ногах! Не о твоих кривых макаронинах, разумеется! У тебя не такие ноги, чтобы о них хотелось говорить! Мы говорили о Юлькиных ногах, ясно?! И я не обязан перед тобою отчитываться! И разрешения у тебя спрашивать, о чём мне можно говорить, а о чём нельзя, тоже не намерен! Ясно?!

Воображала оскорблённо фыркает, прерывая молчание:

— Враньё! Все враньё! У меня ноги не кривые! А вы и вчера замолкали! И раньше! Не могли же вы всегда обсуждать её жирные ляжки!

— Не твоё собачье дело! — кричит Сеня обрадованно, — Имею полное право обсуждать любые ноги, когда хочу!

— А вчера с самой Юлькой чьи ноги ты обсуждал? — Воображала тоже переходит на крик.

— Не твоё собачье дело! Есть у тебя твои игрушки — вот в них и играй! А во взрослые игры не лезь! Ясно?!..

— Игрушки?! — Воображала вскакивает. — Мне предлагают играть в игрушки?! И когда?! Сейчас! Когда дорога каждая пара рук, каждая минута, когда под угрозой существование самого человечества — они спокойно обсуждают женские ляжки, а мне предлагают играть в игрушки!!! Знаете, кто вы? Вы вредители! Враги человечества! Я выведу вас на чистую воду!!!

Она потрясает перед лицом ошарашенного Сени маленьким кулачком, лицо фанатичное, глаза безумные. Сеня резво отпрыгивает за стол, шипит сквозь зубы, обречённо:

— Вот влипли! Ну, крокодил! Ну, сволочь! Не мог масонами ограничиться!

Воображала пытается дотянуться до него через стол, её пальцы хищно скрючиваются, руки становятся похожи на лапы стервятника, зубы оскаливаются (клыки заметно увеличены). Но Сеня старается перемещаться так, чтобы между ним и Воображалой всегда находился стол, а стол этот слишком широк, и дотянуться через него ей не под силу. На замершего у мониторов очень бледного Рому Воображала вообще не обращает внимания. Вся её ярость направлена на Сеню, зайцем прыгающего вокруг стола. Она кружит за ним, как тень, смотрит ненавидяще, тянет скрюченные пальцы с загнутыми когтями, шипит:

— Наймиты инопланетных монстров! Я до вас доберусь! Я сразу вас раскусила! Вы не случайно отстраняли меня от работы! Пытались усыпить бдительность при помощи мороженого! Не выйдет, господа хорошие! Распечатки, да?! Никаких больше распечаток!!!

Сеня истерично смеётся. Всхлипывает, опять смеётся. Говорит Роме (голос высокий, нервный):

— Узнаешь лексикончик?! Старая задница!..

У Ромы белые даже глаза. Он что-то шепчет одними губами, потом повторяет немного громче:

— Сеня, она свихнулась… Окончательно. Я видел, я знаю, работал с такими… Чёрт, Алика же предупреждали насчёт ЛСД…

Воображала делает в его сторону быструю отмашку когтистой лапой. Рома взвизгивает уже в полный голос, отпрыгивая за край стола:

— Она свихнулась, Сеня, сделай что-нибудь!

Воображала резко оборачивается, вид озадаченный. Замирает и всё остальное, словно на стоп-кадре — прячущийся за столом Сеня, Рома в нелепой позе и с открытым ртом. Упавший со стола пластиковый стаканчик неподвижно завис в воздухе, выплеснувшийся кофе застыл амебообразной резиновой кляксой. В движении остается одна Воображала. Вернее — уже не одна. Она раздваивается — одна ускользает за кадр, а вторая начинает корчить дикие рожи, волосы её встают дыбом, из ушей валит дым, глаза дико вытаращиваются и начинают вращаться каждый сам по себе, уши удлиняются, заостряясь, из угла перекошенного рта вываливается полуметровый язык…

— Не верю! — говорит совершенно спокойно первая Воображала.

Рыжее чудище, уже совершенно ни на что не похожее, начинает трястись и визжать, одновременно отращивая десятисантиметровые клыки и такие же когти, быстро суёт руки а-ля Фреди Крюгер Воображале прямо в лицо. Жест не угрожающий, а, скорее, заискивающий, почти детский — глянь, что у меня есть.

Воображала смотрит скептически. Монстр вопросительно повизгивает. Воображала обходит его вокруг, осматривая со всех сторон критическим взглядом, трёт в задумчивости подбородок. Монстр следит за ней с опаской, вывернув голову на 180*, и пытается вилять свежеотрощенным хвостом. Хвост рыжий и очень лохматый, упруго загнутый кверху, как у длинношерстной борзой (всё это время Рома и Сеня находятся в застывшем состоянии, неподвижными отпечатками на заднем плане, а стаканчик с кофе так и не долетел до пола).

Воображала двумя пальцами брезгливо поднимает рыжий хвост за кончик, качает головой, отряхивает руки, роняет неодобрительно:

— Чушь собачья…

Монстр поскуливает, нерешительно виляет хвостом. И тут же отчаянно взвизгивает — Воображала безжалостно отрывает этот хвост. Срывает с монстрообразного дубля рыжий косматый парик, кусками сдирает слоистую маску с лица, обламывает когти, выдирает вставную челюсть. Одёргивает рубашку, поправляет волосы, говорит удовлетворённо:

— Обойдёмся без лишней экзотики. Внимание! МОТОР!

(Закадровая суета, женский голос:» Кадр бырбырбыр, дубль бырбырбыр». Щелчок. Мужской голос: «Поехали!»).

— Она свихнулась! — взвизгивает Рома, отпрыгивая за край стола.

Воображала оборачивается. Никаких клыков-когтей, личико обиженного ангелочка: бровки домиком, губки бантиком, глаза сиротки Марыси.

— Я поняла… — говорит она тихо, — Это не вы… Это я… То есть, это вы думаете, что я… Вы меня считаете ихней шпионкой, правда? Потому и не доверяете.

Огромные глаза переполняются слезами, крупные капли градом катятся по щекам. Воображала садится на пол, скорбно покачивая головой:

— Злые вы. Уйду я от вас…

— Это я отсюда уйду! — говорит Сеня с тоской. — В спецназе — и то спокойнее было!..

Воображала, танцуя, идёт по коридору. Лицо сияющее, голова запрокинута, глаза закрыты. Звучит бравурный марш, синий плащ вьётся за спиной как крылья (на ней костюм «леди Вольт»). Продолжая кружиться и не открывая глаз, плавным и точным движением заныривает в свою комнату (марш теперь звучит приглушённо).

От двери пункта слежения ей вслед смотрят истерзанные Сеня и Рома. Грязные и мокрые халаты висят тряпками, на шее у Ромы — обрывок ковбойского платка, у Сени из оторванного с мясом кармана торчит сломанная стрела. Он пытается закурить, но ломает третью сигарету подряд. Глаза дикие.

— А не слишком ли? — спрашивает Рома неуверенно. Сеня опять пытается прикурить, на этот раз роняет зажигалку. Руки у него дрожат. Голос хриплый:

— Там двенадцатый уровень сложности. Что она сможет понять?..

— А… вдруг?

— Не глупи. Пусть побалуется… или ты что — хочешь, чтобы она — опять?!

Рома содрогается всем телом. По его лицу видно, что он совсем этого не хочет.

Дежурная часть.

За столом теперь Михалыч, по уныло-терпеливому лицу видно, что дежурство не относится к числу его любимых занятий. Лейтенант на этот раз выглядит гораздо веселее, удобно устроившись на краю стола. Разгневанный человечек потрясает перед ними стопкой отпечатанных листов:

— …это нельзя даже назвать просто хулиганством!.. Это же форменная дискредитация! И что характерно — намёк на мою профессиональную несостоятельность! Злостная порча оборудования! Пришлось вызывать бригаду специалистов… Что характерно — они до сих пор не смогли устранить! Форменный бандитизм! Да если бы только этот вирус! Что характерно — повсеместно ведь, понимаете?! Повсеместно!

Михалыч смотрит страдальчески, говорит успокаивающе:

— Хорошо, хорошо, я понял… но от нас-то вы чего хотите? Поймать этих хакеров? Хорошо, мы будем их ловить… Заявление вы написали, мы его приняли. Теперь несколько стандартных вопросов. Подумайте, кто из ваших коллег мог бы сотворить эту грубую шутку? Не торопитесь, хорошенько подумайте.

— Коллеги! — человечек презрительно фыркает. — Сказали бы уж лучше — завистники. Было бы правильнее! Что характерно, любой бы из них был бы только рад! Но вряд ли. Кишка тонка. А эти гадёныши будут безнаказанно…

— Хорошо, хорошо, — Михалыч успокаивающе поднимает ладони. — Мы обязательно проверим. И, если окажется…

— При чём тут эти, с позволения сказать, коллеги?! Что вы мне ерунду-то городите?! Что характерно, это же какая-то новейшая технология! Да будь у любого из них такие возможности… Уж лучше тогда конкурентов проверьте. Что характерно, кому-то должен быть очень выгоден срыв номера! Вы хоть представляете себе, какие это деньги?!

— А этот срыв… он обязателен?

— Конечно! Что характерно, они отлично знают, что я не дам согласия на правленый без моего ведома материал! Это был бы прецедент, понимаете?! А моя статья тоже обязательна, что характерно, анонс уже был, интерес подогрет. Нет, они всё хорошо рассчитали.

— Послушайте, я, конечно, не специалист… — вид у Михалыча несчастный, как у ленивого и достаточно мудрого кота, которого слишком активные и недостаточно мудрые хозяйские дети пытаются использовать вместо половой тряпки. — Мне не совсем понятно, в чём проблема? Если редактор согласен с вашим вариантом, то кому какое дело до этих шутников? Перепечатайте заново…

— Да в том-то и дело, что я не могу перепечатать это! — человечек со всего размаха шлёпает на стол пачку листов, — Я пытался! Всеми способами! На разных машинах! Но у нас в редакции — ни одной нормальной машины! Все с этой вирусной придурью! Все! Что характерно!

Михалыч крякает. Чешет волосатую грудь. Искоса бросает злой взгляд на радостного старлея. Говорит осторожно:

— Техника — оно, конечно… того, этого. Но раз уж так… хм-м… вышло… Почему бы просто не взять ручку и не… хм-м… исправить? По старинке?

Выражение лица сочувственно-добродушное и очень терпеливое. Акула пера секунду смотрит на него, наливаясь тихой злобой, шипит ядовито:

— Умный, да?! — неожиданно суёт пачку гранок и маркер Михалычу, кричит с ненавистью. — На! Сам попробуй! От руки! По старинке!

— Гражданин, а вот за оскорбление при исполнении… — с полтычка заводится старлей, и даже встаёт, делая намёк на движение в сторону зарвавшейся акулы, но Михалыч вдруг говорит изменившимся голосом:

— Ша!..

Негромко вроде бы говорит. Но оба оборачиваются к нему. Камера крупным планом выхватывает замазанный чёрным кусок текста, над которым от руки написано «Электра», и успевает поймать тот момент, когда по буквам проходит лёгкая рябь, слово разрывается на два, изменяясь. Теперь почерком Михалыча над зачёркнутой фразой написано «Леди Вольт».

Удивлённый свист. Голос старлея растерянно:

— Ничего себе!..

— Вот видите? — говорит акула пера устало, и становится видно, что никакая это не акула, а просто насмерть перепуганный карась со вставной челюстью.

В дверях возникает растерянная машинистка с листком.

— Ребята, тут какая-то ерунда получается… Я отчёт оформляла, по делу Конти… Ну, помните, с потеряшкой, он заявление отозвал, а с контроля сразу не сняли… И, похоже, что-то с принтером. Вроде бы не сломался, но… Как только доходит до имени…

Она замолкает испуганно, потому что все оборачиваются к ней. Голос Михалыча мягок и обманчиво ленив:

— Ну так и что же там с именем?

— Вы будете смеяться! — обиженно говорит машинистка, выставляя перед собой лист, как щит.

Старлей, хихикая:

— Что, тоже Леди Вольт!

Машинистка (растерянно):

— А как вы догадались?..

Пауза.

Михалыч (в пространство):

— И что нам теперь с этим делать?..

На сером экране компьютера два коротких синих слова «Конец игры».

Несколько секунд Воображала продолжает смотреть на экран, лицо напряжённое. Встряхивает головой, трёт пальцами виски. Задевает прицепленные датчики, машинально отдирает их. Медсестра невозмутимо подхватывает провода и пытается прилепить датчики на место. Воображала второй раз их отбрасывает, думая о своём. Медсестра с таким же невозмутимым видом пытается прикрепить их опять.

Воображала встаёт, и медсестра отлетает к дальней стене, сшибая на пути людей и приборы. Лицо удивленное.

С разных сторон к Воображале бросаются сразу несколько человек, она отшвыривает их взглядом. У неё жёлтые глаза, сильно увеличенные клыки и манера по-волчьи подтягивать верхнюю губу. Она стоит, втянув голову в плечи и засунув руки глубоко в карманы брюк (расцветка нестерпимо-яркая, ядовитая, почти светящаяся). А вокруг взрываются мониторы, падают шкафы, вихрем закручиваются серпантинные ленты распечаток, осколки стекла, обломки мебели. Включается сирена…

Грохот вышибаемой двери. Она падает в комнату, через неё перепрыгивают ребята в пятнистых комбинезонах. Мгновенно рассредоточиваются.

Конти смотрит на них обиженно:

— Вот же гадство!.. Заметь — именно тогда, когда кончились патроны…

Качает головой, протягивает руки с сомкнутыми запястьями, как для наручников:

— Вяжите! Но попрошу отметить добровольное…

Его аккуратно отодвигают в сторону, толкают обратно на диван со словами:

— Посиди, отец, про тебя приказа не было…