Вопросы теории гибридной войны

2.1. Узлы критичности

Для большинства работ зарубежных авторов по стратегиям СЗ характерно понимание хаоса как «управляемого» явления. В связи с этим политики и военные воспринимают теорию хаоса как новый инструмент продвижения своих национальных интересов в межгосударственной борьбе под предлогом демократизации современного мира и распространения либеральных ценностей[60]. Остальные страны, включая Россию, рассматривают применение технологий «управляемого хаоса» как всеобщее бедствие, способное привести к глобальной катастрофе.

Американскую стратегию использования критичности в национальных интересах США откровенно обрисовал в 1998 г. один из разработчиков концепции «управляемого хаоса», американский стратег-геополитик и дипломат Стивен Манн: «Я хотел бы высказать одно пожелание: мы должны быть открыты перед возможностью усиливать и эксплуатировать критичность, если это соответствует нашим национальным интересам — например, при уничтожении иракской военной машины и саддамовского государства. Здесь наш национальный интерес приоритетнее международной стабильности. В действительности — сознаем это или нет — мы уже принимаем меры для усиления хаоса, когда содействуем демократии, рыночным реформам, когда развиваем средства массовой информации через частный сектор»[61].

В работах С. Манна понятие «хаос» определяется четкими ключевыми принципами:

• теория хаоса прилагается к динамическим моделям — системам с очень большим количеством подвижных компонентов;

• внутри этих моделей существует непериодический порядок, который отражает способность по внешнему виду беспорядочной совокупности данных поддаваться упорядочиванию в разовые модели;

• подобные «хаотические» модели показывают тонкую зависимость от начальных условий; небольшие изменения каких-либо условий на входе модели приводят к расходящимся в разные стороны, несоразмерным и непропорциональным результатам на выходе;

• тот факт, что существует порядок, подразумевает, что модели могут быть рассчитаны как минимум для более слабых хаотических систем.

Так была сформулирована и впоследствии опробована на практике концепция усиления и использования критичности против государств-соперников. Она получила дальнейшее развитие в качестве важного инструмента ГВ, прежде всего, в рамках ее информационно-психологической и экономической составляющих. Одним из важных объектов ГВ становится информационно-психологическая сфера, охватывающая сознание общества, его ментальность. Многие операции ГВ ведутся среди населения на театре конфликта, охватывая всю территорию страны — жертвы агрессии. Некоторые операции имеют глобальное измерение, охватывая население регионов и целых континентов.

Подрывные технологии, маскирующиеся словами о развитии демократии и продвижении рыночных реформ, наши соперники не без успеха используют в мировой ГВ и сейчас.

Наиболее действенными считаются незаконные экономические санкции, информационно-психологические операции, кибератаки, угрозы военного использования космоса. Формы и методы воздействия на население государств, включенных в сферу интересов США и Запада, а это практически весь мир, идут в ногу со временем, однако их цели на протяжении десятилетий остаются неизменными.

Таким образом, стремление Вашингтона реализовывать свои геополитические цели вопреки существующим международным правовым нормам выступает в качестве катализатора обострения критичности и развития глобальной нестабильности.

Важными геополитическими составляющими СОС являются так называемые узлы критичности (далее — УК) и СЗ.

СОС в условиях нестабильного миропорядка становится все более неустойчивой, обусловливая трудно прогнозируемые реакции сторон, противоборствующих в гибридном военном конфликте. Стороны по разному реагируют на минимальные воздействия, предпринимаемые в рамках наступательной или оборонительной стратегии с целью хао-тизировать и разрушить хрупкую архитектуру стабильности отдельного государства или коалиции. Наряду с этим нередко наблюдается и другая тенденция: некоторые типы хаоса, опять-таки при минимальных воздействиях, способны к самоорганизации с последующим формированием островков нового порядка и стабильности.

Подобная двойственность состояния СОС становится возможной вследствие существования в системе обеспечения национальной и международной безопасности так называемых УК, своеобразных ячеек хаоса или порядка. Процессы перехода порядка в хаос и наоборот в таких узлах, как правило, происходят очень быстро, хотя сама подготовка такого перехода нередко занимает многие десятилетия.

Понятие «узел критичности» охватывает широкий круг объектов в пределах СЗ, на которые воздействуют ГУ в ходе операций ГВ. Масштабы УК, своеобразные весовые коэффициенты, определяющие их значимость во внешней политике государств и коалиций по степени воздействия на обеспечение международной и национальной безопасности, могут быть различными — глобальными, региональными или национальными (локальными).

УК — это объекты операций ГВ: государства и их коалиции, города как площадки для манипулирования протестными настроениями населения, предприятия оборонной промышленности, военные штабы, целые отрасли промышленности, государственные институты и центры принятия решений, официальные идеологические концепции, политические лидеры и т. п.

Способность к адаптации при формировании УК предусматривается законом опережающего отражения и стратегией синхронизации ГУ по сферам их действия, времени, месту, очередности и интенсивности применения.

УК выбираются, прежде всего, исходя из соображений стратегической целесообразности и с учетом критерия «эффективность — стоимость». Примером решения США по выбору УК в России служит подход, обоснованный в исследовании корпорации RAND «Перенапряженная и несбалансированная Россия. Оценка воздействия вариантов наложения расходов»[62]. В исследовании перечисляются меры по оказанию подрывного воздействия на УК как объекты операций ГВ против России в различных сферах жизни страны: военной, геополитической, экономической, идеологической и информационно-психологической. Каждая мера оценивается «вероятностью успеха в перенапряжении России» и «выгодами», а также «рисками и расходами для США». Авторы стратегии разрушения России учитывают высокое внутреннее напряжение государства, связанное с удержанием огромных неоднородных пространств, центральное место, которое принадлежит нашей стране как центру Евразии на арене геополитической борьбы.

Можно привести и другие примеры формирования начальных условий для создания УК: создание предпосылок для развала СССР за счет принятия в январе 1924 г. Конституции союзного государства, декларирующей право выхода республик из его состава, произвольная нарезка границ между республиками, что в дальнейшем стимулировало развитие конфликтов в Нагорном Карабахе, Грузии, Центральной Азии и на Украине, неэффективная система мониторинга геополитических угроз в годы холодной войны, недостаточный контроль за деятельностью иностранных разведслужб и пятой колонны внутри государства и нерешительность мер по пресечению их подрывной деятельности против СССР и т. п.

Теоретическую основу глобальной критичности составляет система научных дисциплин, охватывающих так называемую теорию само-организованной критичности — новейшее направление в разработке теории динамических нелинейных систем.

Суть самоорганизованной критичности состоит в том, что по мере развития нелинейная система неизбежно приближается к точке бифуркации, где ее устойчивость снижается и в ней создаются условия, при которых малый толчок может спровоцировать лавину в непредсказуемом месте с непредсказуемыми последствиями, изменяющими всю систему. При этом устранение одной из опасностей (возможных точек бифуркации) зачастую повышает вероятность других нежелательных вариантов. Направление движения «.лавины» из точки бифуркации осуществляется к одному из так называемых аттракторов, т. е. факторов, имеющих решающее значение в переходе системы в новое состояние.

Следует выделить несколько сфер глобальной критичности, в которых технологии «управляемого хаоса» наиболее эффективны. Это ключевые сферы управления коллективной деятельностью людей: административно-государственное (политическое) управление, управление культурно-мировоззренческой сферой, управление социальноэкономической сферой. В сфере политического управления наиболее критичной является военная безопасность государства.

В результате бездумного и авантюристичного применения Вашингтоном концепции создания глобальной критичности и неспособности удержать контроль над процессами критичности современный мир сваливается в хаос, в том числе и США, хотя в Белом доме все еще считают, что могут им управлять[63].

Сегодня практическому применению концепции «управляемого хаоса» новый импульс придает противоречивый характер процессов глобализации, проистекающий из серьезных дефектов в системе международной безопасности. В условиях лавинообразного нарастания проблем и противоречий стихия глобализации выходит из-под контроля и приводит к хаотизации международных и внутригосударственных отношений. Этому способствует одно из важных свойств самой системы международных отношений — ее неравновесный характер с изначально заложенным стремлением к хаосу.

Особенно рельефно усилия, направленные на подрыв стабильного развития и разрушение государства-противника, просматриваются в стратегии холодной войны США и коллективного Запада против СССР в 1945–1991 гг., которая была построена на формировании и эксплуатации УК нашего государства. В число узлов критичности следует включить:

• временную монополию США на ЯО до начала 50-х гг. прошлого века;

• использование смерти Сталина и передачи власти в СССР в новые руки с целью достижения реального прогресса в направлении обеспечения национальных интересов США;

• наращивание системного давления на узлы критичности во властных структурах и в системе обеспечения государственной безопасности СССР в период руководства Н. Хрущева и последующих поколений генсеков вплоть до появления на арене М. Горбачева, Б. Ельцина и их подельников;

• использование пятой колонны и потенциала западных спецслужб в 1991–2000 гг. для инфильтрации в ключевые сферы общественной жизни России, развала ВС и перевода государства под внешнее управление.

Изменение вектора развития России после 2000 г. позволило притормозить разрушительное воздействие факторов критичности на национальную безопасность страны, однако не сняло полностью существующие вызовы и угрозы, совокупное воздействие которых направлено на ослабление и последующую дезинтеграцию государства.

Одним из важных объектов ГВ становится информационно-психологическая сфера, охватывающая сознание общества, его ментальность.

Важное свойство переходов страны из состояний «порядок — хаос» и обратно заключается в том, что аттракторов, т. е. факторов, имеющих решающее значение в переходе государств и их коалиций в новое состояние, может быть несколько и они могут быть разного типа, например, направленными на стабилизацию или, наоборот, дестабилизацию внутренней политики и международных отношений.

Аттракторы создают вокруг себя своеобразную «воронку притяжения», которая как бы затягивает множество возможных траекторий развития глобальной, региональной или локальной системы обеспечения международной и национальной безопасности, определяемых разными начальными условиями. Именно в такую «воронку» канули СССР, Югославия, на пути к распаду находится Украина, некоторые другие государства. «Воронка» как бы стягивает разрозненные исходные линии внутренней и внешней политики государства в общий, все более узкий пучок, а аттрактор выступает в качестве детерминанта ожидаемого состояния системы.

Модель формирования УК в методологическом смысле можно представить в виде образа «водоворота», который затягивает в «воронку» потоки ресурсов, людей, средств, идей, финансов и формирует новую систему государства, связывая его настоящее и будущее.

Обеспечение эффективности формирования и использования УК в стратегии ГВ требует глубокого понимания и учета особенностей всех сфер общественной жизни государства: административно-политической, включая военную, финансово-экономической, культурномировоззренческой. Знание текущего состояния и прогнозирование перспектив развития каждой из сфер позволит подвергать выявленные в ней УК воздействиям импульсами хаоса или порядка, создавать или целенаправленно усиливать аттракторы требуемого типа и тем самым ввергать систему противника в хаос и затем формировать из рукотворного хаоса новый порядок. Но при этом, разумеется, необходимо учитывать, что эффективно управлять переходом от порядка к хаосу (и от хаоса к новому порядку) можно лишь тогда, когда ГУ применяются к наиболее уязвимым (критичным) узлам, сферам, процессам в стране.

УК используются в качестве инструментов при формировании новых центров силы, которые стремятся сосредоточить у себя основные интеллектуальные, военные, финансовые и производительные потенциалы через механизмы функционирования транснациональных компаний.

Формирование глобальных и региональных УК в современной конкурентной борьбе обусловлено не социальными и идеологическими противоречиями, как это было в годы холодной войны, а межцивилизационными противоречиями между геополитическими регионами, формирующимися под эгидой геополитических центров силы (США и НАТО, Китай, Россия, формирующееся сообщество исламских государств).

Технологии создания узлов критичности в сфере обеспечения национальной и международной безопасности опираются на сформулированный американским политологом-неореалистом Кеннетом Уольт-цем принцип международной анархии как характеристику системы международных отношений, которая определяет внешнюю политику государств. Ключевой тезис: «Системы внутри государств централизованы и иерархичны. Международные системы децентрализованы и анархичны». Заметим, что «анархия» в понимании Уольтца означает не «хаос» или «беспорядок», но «безвластие», т. е. отсутствие верховного органа, который управлял бы этническими государствами. Технологии создания и эксплуатации УК в пределах СЗ — ТДГВ представляют собой основу стратегии гибридного военного конфликта.

Свойство управляемой критичности используется при создании СЗ как плацдармов ГВ и цветной революции в межгосударственном противоборстве. Истинные цели государства-агрессора тщательно скрываются за совокупностью внешне не связанных между собою минимальных воздействий, синергия которых направлена на хаотизацию обстановки в отдельном государстве-жертве или целом регионе. Конечная цель — перехват рычагов политического управления и обеспечение доступа к ресурсам.

Появление понятия «гибридная война» в начале третьего тысячелетия придало импульс разработке теории СЗ как одного из новых феноменов XXI в., тесно связанного с ГВ, цветными революциями и исследованиями управляемого хаоса. Сегодня вопросы СЗ отражены в новой СНБ США 2022 г.[64], в документах Командования специальных операций США[65], в учебном процессе Военной академии в Уэст-Пойнте[66], а теория СЗ активно развивается в работах многих авторов[67].

Среди отечественных авторов исследованиям проблем СЗ посвящены работы А.А. Бартоша[68], А.В. Виловатых[69], А.М. Кудрявцева, А.А. Смирнова, П.В. Заика[70] и некоторых других учёных.

Прогнозы развития международной обстановки на период нескольких десятилетий объединяет вывод о наличии серьезных предпосылок для дальнейшего усиления глобальной критичности и нестабильности. Этому способствует следующий комплекс факторов:

• применительно к России важнейшим фактором усиления глобальной критичности и нестабильности является отсутствие правовых гарантий безопасности Российской Федерации, перечисленных в проектах Договора между Россией и США о гарантиях безопасности и Соглашения о мерах обеспечения безопасности Российской Федерации и государств — членов НАТО;

• возрастание роли негосударственных субъектов при одновременном росте количества возможных политико-военных комбинаций, включающих государственных и негосударственных участников;

• диффузия мощи в многополярном мире на фоне распространения информационных и военных технологий;

• демографические изменения, включая ускоренную урбанизацию;

• усиление соперничества по доступу к глобальным ресурсам.

В условиях обострения глобальной критичности сохраняется угроза межгосударственных конфликтов с применением современных видов высокоточного оружия при сохранении роли ЯО как средства сдерживания. Как инструменты ГВ получают развитие доктрины принуждения и сдерживания путем отрицания.

Наличие таких тенденций требует подготовки страны и ВС к участию в широком диапазоне возможных классических и иррегулярных конфликтов, разработке стратегий которых посвящены «Белая книга» Командованця специальных операций Сухопутных войск США, «Противодействие нетрадиционной войне» и «Оперативная концепция армии США «Победить в сложном мире”», выдвинутая Пентагоном в 2021 г. «Тихоокеанская инициатива сдерживания» (далее — ТИС).

Одним из важных факторов критичности является диффузия глобальной мощи, которая способствует развитию глобальной нестабильности. Более того, по существующим прогнозам, в течение ближайших десятилетий не ожидается формирования единого центра силы, что, в свою очередь, послужит одной из причин, провоцирующих нестабильность существующих военно-политических и экономических союзов. В этих условиях отношения между государствами будут характеризоваться большей степенью враждебности и недоверия, чем раньше.

Диффузия глобальной мощи проявляется и в возрастании роли негосударственных субъектов, которые будут воздействовать на критичность как на локальном, так и на глобальном уровнях. Усилятся угрозы, связанные с распространением информационных и военных технологий, что позволит отдельным лицам и небольшим группам получить доступ к различным видам летального оружия, особенно к высокоточному и биологическому, к так называемой «грязной бомбе», способной создать радиоактивное заражение на больших участках местности, различным опасным химическим, веществам и кибертехнологиям. Таким образом, экстремисты и преступные группировки будут в состоянии нарушить государственную монополию на масштабное использование насилия.

Комплексное воздействие указанных факторов приводит к усилению роли нового типа конфликтов современности — ГВ и сопутствующим им ГУ, источниками которых могут быть как государства, так и другие субъекты. Особенностью этого вида угроз является их четкая направленность против заранее вскрытых слабых и уязвимых мест конкретной страны или отдельного региона, что обусловливает уникальный характер ГВ как нового вида современных конфликтов.

Для СЗ на границах России системообразующими являются такие понятия, как «критичность», «геополитические интересы», «геополитическая катастрофа», «геополитическая стабильность», «геостратегический паритет».

В ряде исследований в США в качестве локальных объектов критичности рассматриваются важные стратегические районы по всему периметру границ России — на Черном и Балтийском морях, в Арктике, на Дальнем Востоке, российские базы Хмеймим и Тартус в Сирии, вся западная граница РФ, а также Украина, Грузия, граница между Арменией и Азербайджаном. В перечень включаются и стратегические объекты, расположенные на внутренних территориях страны.

Черноморский регион считается центром конкуренции между Россией и Западом за будущее Европы. В числе военных мер в Пентагоне называют необходимым создание надежной и устойчивой военной системы сдерживания за счет развертывания передовых систем противовоздушной и береговой обороны в Румынии и Болгарии. По расчетам США, региональному сдерживанию способствует постоянное содействие Киеву и Тбилиси в развитии их боевого потенциала, военное освоение американцами территории Украины.

Военная активность США и НАТО у границ России возрастает. В несколько раз возросла интенсивность разведывательных полетов самолетов США и стран НАТО вдоль российских границ. Осуществляются полеты стратегических бомбардировщиков США — носителей ЯО в непосредственной близости от границ России. Летчики ВВС государств НАТО, не имеющих на вооружении ЯО, отрабатывают задачи применения атомных бомб по объектам на территории России и Белоруссии, что является нарушением Договора о нераспространении ЯО.

В 2021 г. в НАТО проведено более 20 учений, в том числе ежегодные крупномасштабные совместные многонациональные учения армии США в Европе и Африке Defender Europe 2021, направленные на повышение стратегической, оперативной готовности и совместимости между войсками США, их союзниками и партнерами по НАТО. Маневры и учебные мероприятия, проводившиеся с учетом подготовительного периода с марта по июнь прошли на более широкой территории, чем планировалось в 2020 г., в них приняли участие более 28 тыс. военнослужащих из 26 стран, действовавших почти одновременно на 30 полигонах в десятке стран.

Катализатором глобальной критичности являются крупнейшие за 40 лет учения ВМС США с говорящим названием Large Scale Exercise 2021 («Широкомасштабное учение»). Цель двухнедельных маневров, состоявшихся в августе этого года, — наглядно продемонстрировать мощь американского флота России и Китаю. Сценарий учений — глобальное противодействие США любому вероятному противнику по всему миру. Американцы опробовали новые тактические и стратегические приемы, отработали взаимодействие кораблей с палубной авиацией, проверили в деле передовое вооружение и технику.

География Large Scale Exercise 2021: Атлантика, Тихий океан, Южно-Китайское, Восточно-Китайское, Черное и Средиземное моря. В ходе учения отрабатывалось взаимодействие между корабельными соединениями, координация действий надводных, подводных и воздушных сил флота, проверялась надежность каналов обмена информацией. Также отрабатывались распределенные морские операции, развертывание передовых баз, действия вблизи побережья условного противника. Характерно, что для участия в учениях не были приглашены союзники и партнеры США — американцы решили продемонстрировать миру способность самостоятельно решать глобальные задачи.

Примером опасных манипуляций с локальной критичностью может служить также провокация британского эсминца Defender в территориальных водах России вблизи крымских берегов в июне 2021 г., попытки нарушения кораблями ВМС США морских границ России на Дальнем Востоке, создающие условия для перерастания локального конфликта в крупномасштабное военное столкновение.

Подобные провокации, которые постоянно устраивают США и их союзники у границ России, одной из целей имеют сместить психологическое бремя конфликта — опасение перед возмездием — с провокатора-агрессора и переложить ответственность на объект агрессии за реальную опасность эскалации военного конфликта.

Такая дилемма, свойственная англосаксонской дипломатии «двойных стандартов», создает ситуацию, когда оба варианта нежелательны («оба хуже»), и идет выбор по принципу «меньшего зла». Это ставит обороняющегося в положение, когда он может недостаточно отреагировать на неоднозначные провокации и тем самым рискует потерять контроль над стратегически важными пространствами по умолчанию. Или среагировать чрезмерно и вследствие этого рискует войной.

Выход из создавшейся таким образом непростой стратегической ситуации потребовал немалого дипломатического мастерства, которое в полной мере было продемонстрировано Кремлем, сумевшим оперативно оценивает критичность сложившейся обстановки и принимает правильные решения.

Говоря о вторжении британского эсминца в территориальные воды РФ у побережья Крыма, Владимир Путин указал на то, что Россия намерена в полной мере пользоваться инструментами стратегического ядерного сдерживания и не станет опасаться локальных военных конфликтов. «Даже если бы мы потопили этот корабль, трудно представить, чтобы мир встал на пороге Третьей мировой войны. Потому что те, кто это делают, знают, что не выйдут победителями из этой войны. Потому мы знаем, за что мы боремся», — сказал президент. Таким образом, Запад получил ясный посыл, что Кремль не остановится перед локальными военными ударами, поскольку не верит, что за этим последует серьезный ответ. «Запад слишком боится ядерной войны, чтобы адекватно ответить на локальные удары. И мы собираемся этим пользоваться» — именно так следует понимать заявление Владимира Путина.

А это означает, что в следующий раз в ответ на подобные провокации могут последовать не предупредительные выстрелы и даже не бомбометание по курсу, а удар по кораблю-нарушителю. И что последствий этого показательного удара Москва не боится.

На фоне роста военной активности Запада можно утверждать, что концепция СЗ в том или ином ее виде используется Вашингтоном для оказания глобального дестабилизирующего воздействия на ключевые страны и регионы, в первую очередь — на Россию и Китай, обострения всех видов критичности, проведения энергичной дезинформационной кампании по сплочению союзников и партнеров под предлогом эффективного реагирования на надуманные угрозы СЗ.

Стратегия СЗ как инструмента управляемой критичности эффективна вследствие комплексного использования двух взаимосвязанных измерений — пространства и времени.

Пространство СЗ следует разделить на физическое и политическое. Физическое пространство характеризуется границами и размерами СЗ, количественными характеристиками объектов. К политическому пространству относятся особенности взаимодействия объектов друг с другом и длительность (время) существования.

Именно в пределах стратегического политического пространства СЗ международная система, балансируя между состояниями войны и мира, переформатируется под правила нового миропорядка. Политическое пространство имеет свойство относительности — оно расширяется или сужается в зависимости от активности субъекта политики. Соответственно изменяется и уровень критичности и способности влиять на военно-политическую обстановку, что связано со свойством многомерности СЗ — оно включает в себя множество возможностей, направлений политического действия по управлению критичностью.

Свойства пространства и времени порождены обособленностью объектов СЗ, их отделенностью друг от друга, возможностью самостоятельного существования, а также способностью проецировать критичность в другие локальные и региональные районы ТДГВ.

Сказанное обусловливает специфические требования к операциям в СЗ при управлении критичностью. Это, прежде всего, тщательная синхронизация различных способов военного и невоенного насилия, применение которых осуществляется постепенно, скрытно и неожиданно для противника.

В числе таких способов:

• наращивание силового давления на внешних границах СЗ, организация военных учений, ведение всех видов разведки, включая агентурную;

• заблаговременное создание ресурсной базы, включая отработку внешних и внутренних каналов скрытого финансирования подрывных элементов в СЗ (иррегулярных военных формирований, националистических и сепаратистских структур, пятой колонны и некоторых других), закладка в тайники оружия, средств связи, оргтехники, информационной литературы;

• развертывание сети информационных центров, псевдорелигиозных организаций и других манипулируемых «общественных» движений для ведения подрывной работы среди населения, прежде всего молодежи, подбор и подготовка лидеров, способных возглавить оппозиционные движения, отработка каналов связи;

• синхронизированное по времени, месту, интенсивности и видам использование ГУ в СЗ как важнейший инструмент «управляемой критичности».

Важно подчеркнуть, что если ГВ планируется и ведется на всей территории государства-противника, то СЗ охватывает лишь стратегически важные части такого театра (Черное и Балтийское моря, границы Калининградской области, Закавказье и Центральную Азию, российские базы в Сирии с прилегающими воздушными и морскими просторами). Новым катализатором критичности на южных границах России является Афганистан, где после ухода США и НАТО создается обстановка хаоса и неопределенности. Таким образом, создаются своеобразные «точечные» плацдармы локальной критичности, на которых используются уникальные для каждой зоны наборы сил, средств и методов.

Стратегия СЗ как территорий управляемой критичности представляет угрозу национальным интересам нашей страны, поэтому наряду с формированием надежного щита против военных операций для мониторинга обстановки и организации противодействия подрывным операциям противника назрела необходимость создания в России единого межведомственного национального центра, способного объединить меры по противодействию ГУ и оценке уровня критичности в военной, административно-политической, дипломатической, информационно-психологической (когнитивной), экономической, кибернетической, космической сферах.

В ГВ уникальные возможности для обеспечения внезапности создаются за счет развития новых технологий, использование которых позволяет координировать (синхронизировать) разнообразные ГУ для воздействия на уязвимые места противника.

Для государства-агрессора важным является вопрос об оптимальной «дозировке» интенсивности ГУ, выбора соотношения между акциями военного и невоенного порядка, их эшелонировании во времени и пространстве. Не вызывает сомнения, что государство-агрессор заранее просчитывает варианты наборов ГУ для различных военнополитических ситуаций. По форме ГУ могут быть политическими, экономическими, информационными, дипломатическими, военными. При этом все они ориентированы на психологическое подавление противника, т. е. носят политико-психологический характер.

Для обороняющейся стороны меры противодействия гибридной агрессии должны быть убедительными с целью заставить потенциального агрессора отказаться от своих изначальных намерений ввиду высокой неопределенности достижения военных и политических целей путем осуществления нападения, утрачивающего черты внезапности. Перед разведкой ставится задача заблаговременного вскрытия политико-психологических особенностей, стереотипов поведения, реакций на проводимые операции различных групп военно-политического руководства и населения другой стороны, механизмов принятия военных и политических решений.

Важно четко уяснить, какие именно ГУ и в какой последовательности противник намерен использовать на различных этапах гибридной агрессии.

Понятие «гибридные угрозы» объединяет широкий диапазон враждебных обстоятельств и намерений, таких как экономические санкции, ИВ, кибервойна, сценарии асимметричных военно-силовых конфликтов низкой интенсивности, глобальный терроризм, пиратство, незаконная миграция, коррупция, этнические и религиозные конфликты, безопасность ресурсов, демографические вызовы, транснациональная организованная преступность, проблемы глобализации и распространение ОМУ. В доктринальных документах США и НАТО ГУ определяются как угрозы, создаваемые противником, способным одновременно адаптивно использовать традиционные и нетрадиционные средства дая достижения собственных целей.

ГУ являются инструментом, используемым для нанесения ущерба государству или коалиции государств без прямого использования военной силы или с ограниченным ее использованием. Разведка обороняющейся стороны при прогнозировании угроз не всегда в состоянии точно определить их источник, содержание и предвидеть тяжесть наносимого ущерба. Особую опасность несут угрозы в киберсреде, которые обладают высокой степенью внезапности применения. В результате планирование действий и необходимых ресурсов для парирования ГУ связано с рядом неопределенностей и ставит разведку перед необходимостью решать ряд новых задач.

Внезапность применения ГУ может быть стратегической, оперативной, тактической и индивидуальной.

В стратегии ГВ внезапность представляет собой один из ключевых принципов достижения преимущества в конфликте. Содержание внезапности заключается в существенном и значимом отличии прогностической модели предстоящих событий, имеющейся у участника конфликта, от их реального развития, оценке неожиданных действий противоположной стороны как угрожающих и труднопреодолимых, возникновении психической перенапряженности как реакции на трудность и снижении эффективности действий по парированию внезапного удара. Анализ ситуаций боевой внезапности показал, что оценка полководцами роли внезапности в достижении победы на протяжении последних 2 тыс. лет не претерпела существенных изменений. В 64 % боевых ситуаций внезапность считалась и считается одним из основных условий достижения успеха. Выявлена тенденция увеличения соотношения потерь в оружии и боевой технике с 1:7 до 1:26 в ситуациях внезапности в пользу нападающего по мере совершенствования средств вооруженной борьбы. Соотношение потерь в людях при достижении внезапности также возрастало с 1:9 до 1:14 до середины XX в. В локальных войнах соотношение потерь в людях стало 1:8, т. е. меньшим, чем в годы Второй мировой войны.

Основными способами достижения внезапности являются: новизна способа нанесения удара, скрытность его подготовки, неожиданность времени нанесения удара, дезинформация противника, неожиданность места нанесения удара, необычность применяемого оружия. Психологическими условиями достижения внезапности являются знание и творческое использование способов достижения внезапности, способность принимать нестандартные решения, склонность к оправданному риску, высокая военно-профессиональная подготовленность, наличие мотивации достижения успеха, а не избегание неудачи, обладание боевым опытом. Достижению внезапности способствуют ошибки, допускаемые обороняющейся стороной. К достижению стратегической внезапности приводит неоптимальное взаимодействие политического и военного руководства стороны, подвергающейся нападению, а также наличие неверной установки на оценку поступающей разведывательной информации, переоценка своих способностей по пониманию ситуации и степени управления развитием событий[71].

Чрезвычайно высокая степень внезапности присуща ГУ в киберпространстве, атакже при проведении некоторых подрывных мероприятий по созданию критичности в информационно-психологической сфере.

Экономические санкции. Сегодня Россия является одним из основных объектов санкций со стороны США. Санкции вводятся в политической и финансово-экономической сфере.

Особенности применения ГУ в экономической сфере требуют от разведки способности к быстрой адаптации средств и способов добывания и обработки специфических сведений о деятельности противника, охвата новых объектов — источников ГУ.

Информационно-психологическая среДа. Внезапность информационно-психологического воздействия на противника как важный фактор управляемой критичности носит двоякий характер.

С одной стороны, подрывные мероприятия в информационной сфере требуют тщательной, кропотливой подготовки, работы «в поле», на что уходят многие годы, а скрытность подобных мер является весьма относительной. Так, например, государство-агрессор заблаговременно разворачивает на территории страны-мишени сеть НПО, формирующих опорные пункты подрывной работы. Только на Украине в период с начала 90-х гг. прошлого века были созданы более 400 таких организаций. Именно они стали инициаторами законов о дерусификации и ряда координированных других русофобских акций, внесли значимый вклад в организацию государственного переворота. Именно с помощью НПО в стране создается обстановка терпимости вокруг бесцеремонных действий США и НАТО по военному освоению территории Украины, размещения на её территории около 10 тыс. иностранных военнослужащих и их привлечения для подготовки ВС для действий против ЛДНР, России и Белоруссии, формированию так называемых «партизанских» отрядов для противодействия надуманной «агрессии» со стороны России. Продолжаются поставки современного оружия Киеву из США и стран НАТО. Размах подрывных операций в СЗ на Украине и их угрожающая антироссийская направленность требуют повышенного внимания со стороны разведки.

Подобные информационные атаки могут начинаться неожиданно и стремительно развиваться, что требует наличия сил и средств, способных энергично противостоять подрывным информационным усилиям, направленным против России.

ГУ в киберпространстве связаны двумя разными видами враждебных действий: кибератаками и кибершпионажем. Под киберпространством понимается искусственное неоднородное технологическое пространство со множеством разноуровневых органов оперативного и технологического управления, процесс создания и эксплуатации которого не предопределяется требованиями одной системы управления, а функционирует в интересах множества разнородных, в том числе антагонистических, систем управления, при этом свойства зависят как от характеристик собственных элементов, так и от объема и свойств реализуемых процессов в интересах внутренних и внешних потребителей[72].

Организация разведки в кибепространстве требует учета основных черт киберсреды: формирование баз единого конструкторского замысла, отсутствие единой системы управления и единого набора средств для построения киберпространства, высокая степень неоднородности практически по всем параметрам.

Объектами ГУ в киберпространстве с целью нарушения информационного обмена абонентов являются, например, волоконно-оптические линии связи, сети спутниковой связи, 3G-, 4G-, 5С-сети. Управление киберпространством осуществляется множеством разноуровневых органов управления, в том числе банковской системой, логистическими процессами, энергетикой, водоснабжением, медициной, образованием и др.

Из любой точки планеты посредством киберпространства возможно осуществлять деструктивные воздействия на критическую инфраструктуру противника, автоматизированные системы управления технологическими процессами, пользователей и т. д. Источник киберугроз при этом остаётся анонимным.

Подрывные действия в киберпространстве позволяют без фактического ввода ВС на территорию противостоящего государства и объявления войны дестабилизировать его экономику и инфраструктуру. Учитывая данный факт, страны НАТО признали киберпространство новой средой ведения военных действий.

Военный конфликт в киберпространстве представляет собой противоборство двух или более сторон, в качестве которых могут выступать как государства, так и действующие с ведома и по указанию государств акторы-посредники, осуществляющие специальные действия и специальные операции в киберпространстве, последствия которых приводят к гибели людей, нанесению серьезного ущерба объектам, содержащим опасные субстанции, массовое разрушение гражданской и военной инфраструктуры.

В сентябре 2012 г. Госдепартамент США принял все еще остающееся в силе положение, что кибернетическая деятельность в соответствии со статьей 2 (4) Устава ООН и общего международного права может рассматриваться как применение силы, например, — искусственные аварии на атомных электростанциях, плотинах, а также крушение самолетов из-за вмешательства в управление воздушным движением.

По утверждению Института исследований государственной политики конгресса Соединенных Штатов (Congressional Research Service), если рассматривать конечные результаты, а не средства, с помощью которых они достигаются, определение кибервойн вполне вписывается в существующие международные правовые нормы. Если те или иные субъекты используют кибероружие для создания разрушающих эффектов, которые по конечному результату соответствуют применению огневых средств, то использование такого кибероружия может быть приравнено к применению силы.

Однако американские эксперты признают, что при определенных обстоятельствах кибератаки без кинетических эффектов также являются элементами вооруженного конфликта. Кибератаки на информационные сети в ходе вооруженных конфликтов будут регулироваться теми же принципами соразмерности, которые применяются к другим действиям в соответствии с правилами ведения вооруженных конфликтов. Эти правила включают ответные меры на кибератаки с пропорциональным применением кинетических вооружений. Кроме того, «деятельность в компьютерной сети, которая равносильна вооруженному нападению или непосредственной угрозе его совершения», может привести к нарушению права нации на самооборону в соответствии со статьей 51 Устава ООН.

На сессиях Совета НАТО в формате министров обороны уже традиционно затрагивается проблема соответствия организационной структуры альянса условиям ведения ГВ. Важную роль в противодействии гибридным угрозам руководство Североатлантического союза отводит возможностям в сфере кибербезопасности. Еще с 2014 г. кибероборона признается составной частью коллективной обороны Североатлантического союза (признается, что к этой сфере применима ст. 5 Вашингтонского договора). Однако вопрос о выработке критериев, на основании которых совет НАТО может принять данное решение, остается открытым.

Итоговыми документами Варшавского саммита 2016 г. подобная формулировка закреплена и в отношении ГУ: возможность задействования механизмов коллективной обороны в ответ на «гибридную агрессию» не исключается. Кроме того, в соответствии с принятыми на саммите в Варшаве были приняты «Обязательства по обеспечению кибернетической обороны». Документом предусматривается обеспечение необходимого финансирования профильных программ, развитие взаимодействия между национальными структурами, задействованными в сфере информационных технологий, активизация обмена данными о соответствующих угрозах, отработка вопросов кибернетической обороны входе мероприятий оперативной и боевой подготовки. При этом киберпространство объявлено новой операционной военной сферой, а вопросы противодействия кибернетическим угрозам включены в рутинный процесс оперативного планирования Североатлантического союза. Таким образом, проблема переведена из области теоретических построений в практическую плоскость и становится частью четкого институционального процесса.

Сточки зрения противодействия ГУ в США и НАТО большое значение придается наращиванию возможностей гражданского сектора: обеспечению непрерывного функционирования органов государственного управления и бесперебойной работы важнейших национальных служб, повышению безопасности критически важных объектов инфраструктуры, оказанию эффективной поддержки ВС со стороны гражданских структур в сферах энергетики, транспорта и связи. Целый ряд докладов, подготовленных в 2015–2019 гг. западными аналитическими центрами, специально посвящен проблеме обеспечения устойчивости (боевой, а также связанной с защищенностью жизненно важных систем государства — социальной, политической, экономической и технологической) {resilience; forward resilience).

В феврале 2017 г. Центр передового опыта НАТО по киберобороне в Эстонии выпустил переработанную версию «Руководства по международному праву, применимому к ведению военных действий в киберпространстве» («Таллинское руководство»), опубликованную впервые в 2013 г.

В обновленном «Таллинском руководстве» отмечается, что кибератаки должны использоваться против конкретных целей и объектов; «веерные атаки» должны быть под запретом. Государства имеют право применять различные контрмеры против незаконных киберопераций. Контрмеры могут быть признаны незаконными, но только не в случае ответных действий. В целом документ закрепляет право альянса на начало боевых действий при обнаружении киберугрозы или в ответ на атаку с использованием цифровых технологий[73]'. Примечательным выглядит также консолидация в сфере борьбы ГУ внутри Евросоюза. Об этом, например, свидетельствует то, что в сентябре 2017 г. на саммите по цифровым технологиям президент Литвы Д. Грибаускайте выступила с инициативой «кибернетического Шенгена» — создания в рамках ЕС сил быстрого реагирования на кибернетические атаки. По ее мнению, данная структура будет дополнять НАТО в борьбе с ГУ, терроризмом и в помощи третьим странам. Уже в декабре участники европейской программы Постоянного структурированного сотрудничества в области обороны и безопасности (PESCO) одобрили оказание взаимопомощи для обеспечения кибернетической безопасности и создание кибергруппы быстрого реагирования, включив эту инициативу в число 17 утвержденных проектов. Как отмечают европейцы, создание таких сил выведет взаимодействие государств ЕС в кибернетической сфере на новый уровень, когда страны-участницы не станут ограничиваться национальным форматом.

Приведенные положения позволяют предположить, что в среднесрочной перспективе знаковой чертой процессов информационного противоборства скорее всего станет повышение уровня конфликтности в киберпространстве, что способно в корне изменить процесс протекания военных конфликтов, причем уже в обозримом будущем.

Трансформация военных конфликтов современности ведет к тому, что в перспективе границы между состоянием войны и мира станут ещё более размытыми. В этом контексте в США приступили к анализу возможностей приравнивания кибернетического оружия к традиционным видам ОМУ. По оценкам чиновников Пентагона, кибероружие целесообразно ставить «на одну доску» с ОМУ, поскольку с его помощью можно подорвать или уничтожить критическую инфраструктуру, поставить под угрозу сохранность больших баз данных (например, в сфере здравоохранения или в банковском деле), выявлять и подавлять сигналы спутниковой системы навигации, организовать с использованием соответствующих платформ в соцсетях кампании дезинформации, нацеленные на широкую аудиторию.

Согласно стратегии кибербезопасности Министерство внутренней безопасности США подготовило перечень объектов критической инфраструктуры США, которые могут быть целями кибератак. К ним причисляются 16 секторов: 1) химические объекты; 2) коммерческие предприятия; 3) системы связи; 4) предприятия непрерывного цикла; 5) плотины и дамбы; 6) оборонные промышленные объекты; 7) службы по ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций; 8) энергетическая инфраструктура; 9) сектор финансовых услуг; 10) предприятия пищевой промышленности и сельского хозяйства; 11) правительственные учреждения; 12) система здравоохранения; 13) информационные технологии; 14) ядерные реакторы, радиоактивные материалы и их отходы; 15) транспортные системы; 16) объекты водоснабжения и очистки сточных вод. За разработку национальных стандартов США в области кибербезопасности отвечает Национальный институт стандартов и технологий.

Характеристики ГУ и особенности ГВ накладывают серьёзный отпечаток на формирование фактора внезапности специальных действий и специальных операций в киберпространстве, обусловливают высокую степень их неожиданности и сложности вскрытия источника и прогнозирования.

Высокой степенью внезапности отличаются террористические акты, а также действия иррегулярных формирований, заранее созданных на территории государства-жертвы и находящихся в «спящем режиме» до получения сигнала об активизации.

Фактор внезапности и связанные с ним неопределенности и риски всегда были неотъемлемым атрибутом войны. Однако трансформация военных конфликтов современности изменила характер этих категорий, придала им новое, ранее не виданное содержание.

В классическом конфликте, например, все силы разведки, талант полководца были направлены на то, чтобы предотвратить внезапность нападения и с этой целью определить, когда, где и какими силами противник нанесет главный удар.

Стратегии ГВ как многомерного конфликта не предусматривают нанесения главного и вспомогательных ударов по противнику, они представляют собой замысел некой разновидности «ползучей агрессии», искусство которой заключается в синхронизированном по интенсивности, времени и месту использовании комплекса ГУ. При этом операции в киберсреде, космосе, теракты и некоторые виды информационного воздействия осуществляются с высокой степенью внезапности.

Вместе с тем предпосылки по обеспечению внезапности при подготовке и в ходе гибридного военного конфликта сочетаются с общей тенденцией в развитии всех видов разведки, наблюдения и мониторинга обстановки.

Фактор непрерывности ведения разведки существенно затрудняет для стороны, готовящей внезапное нападение, скрытное проведение соответствующих мероприятий. В результате в заметной мере возрастает значение информационных средств как в обеспечении внезапности, так и в принятии мер по предотвращению внезапного нападения.

Анализ смысла и целей ГВ показывает, что в современных условиях победа в войне не обязательно заключается в полном разгроме ВС противостоящей стороны, в их фактическом уничтожении или пленении, оккупации или установлении тотального контроля над территорией противника. Смысл ГВ состоит в дезинтеграции военного организма государства — жертвы агрессии, использовании технологий управляемой критичности для разрушения основных элементов государственной власти, в достижении тотального контроля над сознанием населения, что требует наличия централизованной системы противодействия этому виду конфликта.

В отечественных военно-научных кругах все чаще поднимаются актуальные вопросы создания в России системы ведения ИВ как важнейшей составной части обеспечения национальной безопасности. Не вызывает сомнений и правильность выдвигаемых некоторыми специалистами утверждений, что отсутствие действенной и оперативной системы информационной борьбы создает реальную угрозу существованию страны.

Однако вряд ли стоит ограничиваться противодействием пусть и важной, но далеко не единственной информационной составляющей на фоне существования целого спектра ГУ национальной безопасности России. ГУ воздействуют на административно-политическую, военную, финансово-экономическую и культурно-мировоззренческую сферы государства, а использование совокупности ГУ обусловливает существенное наращивание измерений современных конфликтов, что ведет к их качественной трансформации.

Поэтому при всей своевременности предложений о создании централизованного органа решение вопросов обеспечения информационной безопасности России должно рассматриваться в более широком контексте, включающем прогнозирование и планирование противодействия всему спектру действующих и потенциальных ГУ.

В отличие от некоторых других видов угроз, ГУ являются рукотворными и ориентируются строго на выбранный объект воздействия (конкретную страну-мишень и ее уязвимые места), имеют четко определенный формат, заранее определенную конечную цель и представляют собой ядро стратегического замысла ГВ.

ГУ обладают рядом характеристик, обеспечивающих эффективное применение на всех этапах современных конфликтов. «Кумулятивный эффект» от воздействия угроз обеспечивается реализацией системы комплексных и взаимозависимых подготовительных и исполнительных мероприятий, связанных с координацией деятельности значительного количества участников, действующих на территории страны-мишени и за ее пределами.

Поэтому назрело создание в России межведомственного органа, полномочия которого должны обеспечить противодействие спектру ГУ.

Решения о формировании такой структуры и алгоритмы ее функционирования должны основываться на традиционной стратегической управленческой триаде, включающей стратегическое прогнозирование — аудит ресурсов своих и противника — стратегическое планирование.

Синергетический эффект применения ГУ обусловливает их особую опасность для всей системы обеспечения национальной безопасности страны, что требует своевременного вскрытия угроз разведкой на основе научно обоснованного прогнозирования смысла и целей действий противника, определения сил и средств гибридной агрессии, объектов воздействия угроз.

Прогноз должен учитывать, что на начальных этапах подготовки и ведения ГВ государство-агрессор активизирует мероприятия по подрывной деятельности в политико-административной, социальноэкономической и культурно-мировоззренческой сферах.

Наращиваются масштабы и агрессивность операций ИВ и публичной дипломатии. Проводятся кибероперации против объектов государственного и военного управления, промышленной инфраструктуры. У границ государства-мишени развертываются дополнительные контингенты войск, наращиваются мероприятия по подготовке к действиям иррегулярных сил внутри государства, активизируется деятельность ССО, проводятся военные учения по провокационным сценариям. Консолидируется пятая колонна.

В процессе прогнозирования ГУ и планирования мер противодействия целесообразно использовать специальное понятие — «категории риска», отражающее вероятность неожиданного возникновения ГУ на тех направлениях, где они в данное время практически отсутствуют. Своевременное определение таких направлений позволяет сработать на опережение, вовремя сосредоточить внимание разведки на изучении изменений в обстановке и вскрыть угрозу на этапе ее зарождения. При этом риск — признак потенциальной опасности понести ущерб определенной тяжести и содержания, а понятие «категория риска» определяет уровень и возможные последствия скрытых ГУ.

В ГВ и цветной революции категория риска связывается с открытым посягательством на жизненно важные интересы государства и нации. Анализ риска, который принимает множество форм, является существенным фактором при разработке разведывательных операций в ГВ и цветной революции. Такой анализ должен стать неотъемлемой частью системы управления рисками в политической и военной сфере, в сфере обеспечения национальной безопасности.

Так, например, репутационные риски следует считать чрезвычайно важными для устойчивости коалиций, таких как ОДКБ и их отдельных членов, а также СНГ и ШОС, поскольку сплоченность участников является фактором успеха в противостоянии операциям ГВ и технологиям цветной революции. Отсюда следует, что отношение отдельных государств и коалиций к рискам будет оказывать определяющее влияние на своевременность их вскрытия и организацию противодействия в современных конфликтах. В связи с этим необходима заблаговременная работа по формированию единства действий коалиции по противостоянию угрозам.

Стратегический прогноз, своевременное вскрытие и правильная интерпретация разведкой ГУ позволяют предвидеть решения противника по выбору стратегии ГВ. Разработка мер противодействия должна осуществляться с учетом важной роли внутренних и внешних факторов в ГВ.

Общие способы противодействия ГВ сводятся к надежному перекрытию каналов финансирования подрывных сил, использованию дипломатических средств для изоляции и наказания государств-спонсоров, нацеливанию всех видов разведки на вскрытие и идентификацию лидеров, расположение лагерей подготовки и складов как первоочередных объектов нейтрализации. Деятельность разведки должна учитывать построение по сетевому принципу сил и средств противника, всей системы управления. Первостепенное внимание должно уделяться совершенствованию территориальной обороны с опорой на данные разведки и контрразведки о планах действий противника.

Разведка привлекается и для оценки ущерба от ГВ, когда приходится прибегать к сопоставлению экономического и стратегического значения территорий, контролируемых мятежниками и правительственными силами.

При своевременном вскрытии планов подготовки ГВ с целью противодействия формируется соответствующая долговременная военно-политическая стратегия, создается специальный национальный / коалиционный орган для координации усилий разведки на всех уровнях, от стратегического до тактического, вырабатываются принципиальные подходы по эффективному и скрытному использованию ССО и нанесению ударов высокоточным оружием. Тщательно определяются районы, которые могут быть охвачены ГВ, предварительно изучаются все их характеристики.

В основе надежной и эффективной системы управления новым видом войны должен находиться межведомственный орган, полномочия которого должны обеспечивать координацию государственных и военных органов управления с целью придания им необходимых «гибридных» свойств, т. е. способности реагировать в рамках широкого спектра разнообразных угроз, повышения оперативности и гибкости управления. Внимание следует уделить процедурам, принятия решений на использование военной силы с учетом трудно предсказуемых изменений обстановки. Для успешного планирования и взаимодействия необходима выработка и согласование терминологии, используемой в штабных документах в процессе подготовки и ведения войны.

2.2. «СЕРАЯ ЗОНА» КАК ИНТЕГРАТОР УЗЛОВ КРИТИЧНОСТИ

Свойство управляемой критичности используется Вашингтоном при создании СЗ как плацдармов ГВ и цветной революции в межгосударственном противоборстве. Истинные цели государства-агрессора тщательно скрываются за совокупностью внешне не связанных между собою действий, ведущих к хаотизации обстановки в целом регионе или отдельном государстве-жертве. Конечная цель — перехват рычагов политического управления и обеспечение доступа к ресурсам.

Геополитическое противоборство между центрами силы все чаще разыгрывается в СЗ, которая охватывает пространство, выходящее за рамки дипломатии, и не связана с обычной войной. Способность СЗ выступать в качестве интегратора УК изучается и используется политиками и военными США, НАТО и их союзниками при проведении операций, направленных на усиление критичности в различных государствах и регионах мира. Особую значимость проводимым в этом направлении работам придаёт курс США на сохранение статуса единственной сверхдержавы-гегемона в противоборстве с Россией и Китаем.

Хиллари Клинтон в программной статье «Размышления о национальной безопасности» подчеркивает, что Китай и Россия представляют собой угрозу, отличную от СССР «Нынешняя конкуренция — это не традиционное военное соревнование в силе и огневой мощи, — утверждает недавний госсекретарь США. — Ведь Китай и Россия используют новые инструменты для борьбы в серой зоне на границе мира и войны, прибегают к открытому Интернету и экономике, чтобы подорвать американскую демократию и выставить напоказ уязвимость ее устаревших систем вооружения». В этом выступлении, как и в заявлениях многих высокопоставленных политиков и военных США, делаются набившие оскомину попытки переложить на другие государства ответственность.

События в регионах по периметру границ России напрямую связаны с использованием СЗ как части современного операционного пространства, формирующего свопобразнон «кольцо анаконды» вокруг нашей страны с целью ее удушения и изоляции. В СЗ торпедируются интеграционные проекты в Евразии, создается фундамент для продвижения проектов глобального доминирования США и Запада путем проведения управляемой региональной дестабилизации неподконтрольных субъектов геополитики.

Феномен СЗ с середины нынешнего десятилетия является объектом пристального изучения на Западе, в то время как в России военная наука и практики уделяют ему недостаточное внимание.

Дальнейшее игнорирование важного фактора, оказывающего прямое влияние на обстановку в России, в странах бывшего СССР повлечет за собой серьезный ущерб национальной безопасности нашей страны, ее союзников и партнеров.

Сегодня в свете событий в Белоруссии, на Украине, в Киргизии, Сирии и Закавказье особенно остро ставится вопрос о необходимости разработки в России доктринального документа (или дополнения в Военную доктрину), содержащего анализ угроз и вызовов СЗ — ТДГВ и цветной революции и определяющего стратегию противодействия. В стратегической концепции СЗ должны получить отражение задачи, цели и принципы создания и использования СЗ, ее основные характеристики и факторы влияния в меняющихся условиях безопасности.

Управление операциями в СЗ осуществляется на трех основных уровнях: стратегическом, оперативном и тактическом, отличаясь от классического управления в военной сфере некоторыми специфическими чертами.

Прежде всего, следует отметить качественные отличия управления в СЗ, на пространстве которой действуют три международных субъекта:

• государство-агрессор, планомерно воздействующее на внутреннюю обстановку государства-жертвы при реализации стратегии действий по созданию на его территории СЗ и использования ее возможностей в своих интересах;

• государство-жертва, которое, начиная с определенного этапа, внимательно наблюдает за формированием на своей территории мозаики из элементов с различными «оттенками серого», конечной целью которой является окраска всей страны в однотонный серый цвет. Интенсивность сопротивления жертвы действиям агрессора может варьироваться от крайне решительного до фактического сотрудничества с агрессором. Заметим, что в государстве-жертве процесс осознания себя жертвой, формулирование адекватных угрозе выводов, мер противодействия и ликвидация последствий подрывных действий на своей территории могут занять многие годы;

• и наконец, соседнее государство (или государства), осознающее угрозу использования против него подрывного потенциала СЗ.

Действия нескольких государств в СЗ превращают ее в сложный геополитический узел с участием глобальных и региональных центров силы, находящихся в состоянии конкуренции между собой, что предопределяет особенности управления операциями на стратегическом, оперативном и тактическом уровнях и деятельность разведок.

События в Белоруссии показали, что важный практический интерес для разведки представляет развитие событий на тактическом уровне, где в соответствии с поставленными задачами осуществляются выбор оптимального способа решения конкретной задачи и руководство операциями по ее решению. На этом уровне исполнительские структуры ГВ построены по сетевому принципу, что повышает их неуязвимость и позволяет оперативно замещать выведенные из строя ячейки. Сеть исполнительских структур ГВ охватывает всю территорию государства — жертвы агрессии, некоторые ячейки длительное время находятся в спящем состоянии и активизируются при получении соответствующего сигнала с высших уровней управления.

Сети на тактическом уровне управления операциями в СЗ представляют собой открытые структуры, которые могут неограниченно расширяться путем включения новых ячеек, доказавших способность к коммуникации в рамках данной сети, и использовать аналогичные коммуникационные коды (например, идеологию, ценности или задачи). Социальная структура, имеющая сетевую основу, характеризуется высокой динамичностью и открыта для инноваций, не рискуя при этом потерять свою сбалансированность и самобытность. Сеть, объединяющая действующих на тактическом уровне акторов, обладает свойствами гибкой адаптации к меняющимся условиям обстановки за счет быстрого усвоения новых ценностей и общественных умонастроений, способствует трансформации социальной организации, имеющей своей задачей завоевание пространства и влияния в СЗ в сжатое время.

Сказанное требует особой организации управления операциями и деятельности разведки и контрразведки в СЗ как ТДГВ.

В Соединенных Штатах в последние годы изучается вопрос создания многоуровневой управляющей структуры для СЗ. Направленность ведущимся исследованиям задал генерал Джозеф Л. Вотел, глава Центрального командования ВС США, в прошлом — главнокомандующий войсками специального назначения ВС США. Он определил невоенные глобальные боевые действия между нациями как конкурентные взаимодействия между государственными и негосударственными субъектами и внутри них, которые находятся между традиционной двойственностью войны и мира в СЗ.

Управление операциями в СЗ строится на сочетании комплекса усилий, направленных на продвижение целей государства-агрессора за счет использования средств, выходящих за рамки тех, что связаны с рутинным кругом задач по обеспечению национальной безопасности, и находящихся ниже способов противостояния, связанных с прямым военным конфликтом между соперниками. Используя возможности СЗ, субъект стремится избежать пересечения порога, который приводит к открытой войне.

Для стратегического уровня в США рассматриваются два основных варианта управления. Первый из них предусматривает использовать стратегию, одобренную президентом, в которой предлагается изложить основные элементы концепции реагирования на СЗ и дать указания относительно действий конкретных правительственных департаментов и учреждений по оказанию поддержки. Координация поручается специально созданному органу Совета национальной безопасности под руководством старшего директора, занимающегося задачей СЗ.

Второй, более сложный вариант, предусматривает создание специализированного офиса в правительстве США со значительным штатом сотрудников для проведения операций в СЗ во главе со специальным представителем президента. В дополнение могут быть созданы региональные исполнительные бюро — своеобразные эквиваленты региональных командований ВС США — для руководства операциями СЗ в соответствующих районах (как минимум в Европе и Азии).

Каждый из возможных вариантов организации управления должен иметь целью придать стратегии СЗ необходимый профиль в планировании конкретных шагов по обеспечению национальной безопасности. Эти шаги включают в себя следующее:

• привлечь к вопросам использования СЗ особое внимание в региональных отделениях Госдепартамента и Министерства обороны, обеспечив необходимую кадровую поддержку для мониторинга деятельности в СЗ и ее развития на условиях, выработанных этими структурами;

• включить меры реагирования на деятельность в СЗ в качестве важной темы в соответствующие стратегии посольств, находящихся в СЗ;

• добиваться преимущественного финансирования и поддержки организаций, занимающихся исследованиями и разработками технологий и концепций, адаптированных к СЗ.

Аналитические центры США (RAND, CSISnsp.) рассматривают СЗ и открывающиеся в ней возможности внешнеполитического влияния как стимул для проведения всеобъемлющей реформы национальной безопасности. В этом контексте СЗ представляет собой стратегический фактор, интегрирующий усилия по проведению реформ и разработке новой региональной и глобальной стратегии.

Приоритетными являются реформы в следующих областях:

1) продвижение стратегических действий от политики к операциям для синхронизации использования американской мощи, содействия качественному принятию решений, улучшения информированности, управления рисками и стимулирования инноваций и подотчетности;

2) объединение разведывательных усилий по вскрытию узких и уязвимых мест государства — мишени гибридной агрессии, согласованию перечня УК, подлежащих синхронизованному воздействию ГУ и улучшение предупреждения и осведомленности в СЗ;

3) обеспечение приоритетности инвестиций в ключевые возможности, такие как повышение роли информации как важнейшей области государственного управления и укрепление национального кибернетического потенциала;

4) наращивание международных усилий путем создания коалиций с союзниками и партнерами и государственно-частного партнерства, используя для этого целый ряд стимулов.

В США и странах НАТО обмен информацией и взаимодействие в СЗ базируются на нескольких структурах:

• Центр передового опыта НАТО по совместной киберзащите в Эстонии, Центр НАТО и ЕС по противодействию ГУ в Финляндии и Центр стратегической коммуникации в Латвии;

• региональный центр «Юг» в Неаполе, который формально призван решать ряд задач, связанных с повышением осведомленности НАТО об обстановке и понимания региональных вызовов, угроз и возможностей, с оказанием поддержки работе по сбору, обработке и распространению информации, осуществляющий координацию действий НАТО на юге и взаимодействие с партнерами;

• Лондонская группа кибербезопасности (Cyber Defense Alliance — С DA), которая служит платформой для обмена между банками информацией о передовой практике, извлеченных уроках из прошлых кибератак и разработке рекомендаций другим частным предприятиям для совершенствования систем кибербезопасности. CDA взаимодействует с созданным в США Центром разведки и интеграции киберугроз;

• Канадский центр передового опыта в сфере инноваций для обороны и безопасности, который специализируется главным образом на стратегиях и контрстратегиях КВ.

Для обеспечения эффективного реагирования на угрозы СЗ предлагается учредить должность старшего директора Совета национальной безопасности США по проблемам СЗ, под руководством которого разрабатываются операции и ведется межведомственная и разведывательная реализация планов через группу действий СЗ. Кроме того, в ЦРУ должна быть создана рабочая группа по активным действиям в СЗ.

Сегодня в условиях набирающей силу трансформации постбиполярной системы международных отношений англосаксонские страны взяли курс на создание соответствующего их видению нового миропорядка, проявляя в том числе активность в практической отработке вопросов гибридного противоборства. С точки зрения зарубежных аналитиков, наиболее эффективно такое противоборство можно вести в ходе предвоенной стадии конфликта, не прибегая к инструментам, которые задействуются на этапах средней и высокой интенсивности противостояния (sub-threshold conflict). Усиливать неопределённость могут именно технологии ГВ как феномена, не требующего международной реакции, в частности вмешательства ООН на основании резолюции «Об агрессии» от 1974 г.[74].

Один из разработчиков терминологии ГВ, американский военный эксперт Джон Чемберс даёт определение СЗ и приводит возможные способы противоборства с локализованными в них известным и потенциальным угрозами. Он рассматривает СЗ не в качестве типа конфликта, а как его театр, а именно, как среду скрытого противостояния государственных и негосударственных образований, существующего на грани международного вооружённого конфликта, но не переходящего данную грань [75].

Соединенные Штаты считают (или, может быть, считали до потрясших Америку событий 2020–2021 гг.) хаос «управляемым» и видят в нем новый инструмент продвижения своих национальных интересов под предлогом демократизации современного мира и распространения либеральных ценностей. Остальные страны, включая Россию, рассматривают применение технологий «управляемого хаоса» как всеобщее бедствие, способное привести к глобальной катастрофе.

Таким образом, с опорой на фактор СЗ ставится вопрос о необходимости развития новых направлений деятельности системы управления и формирования новой парадигмы стратегического управления политической и военной организацией страны за счет создания единой интегрированной межведомственной системы управления на основе современных информационных и других технологий, основой которой может стать система управления ВС.

Успех стратегии противоборства в СЗ зависит от четкого определения целей государства в протяженном противостоянии в ГВ, выделенных ресурсов и инструментов политического, информационного, экономического и военного влияния.

В стратегической концепции СЗ должны получить отражение задачи, стратегические цели и принципы создания и использования СЗ, ее основные характеристики и факторы влияния в меняющихся условиях безопасности.

К числу факторов влияния на стратегию СЗ следует отнести:

• фактор неопределенности, который осложняет задачу определения истинных намерений противника в потоке событий с неясной политической ориентацией, структурой и составом действующих лиц. Кроме того, неопределенность («туман гибридной войны») затрудняет классификацию отдельных событий в СЗ, которые могут представлять собой как устойчивую тенденцию, так и разовое действие;

• фактор времени, который требует максимально сжать временные рамки оценки событий, повысить оперативность связи и оснащенность сил и средств в СЗ современной техникой. Каналы обратной связи должны быть быстродействующими, непрерывными и активно использоваться в процессах управления операциями в СЗ;

• фактор многовекторности ГУ, действие которого направлено на распыление усилий России по многим географическим районам и видам противостояния;

• наличие в СЗ большого количества УК как объектов операций ГВ: государства и их коалиции, города как площадки для манипулирования протестными настроениями населения, предприятия оборонной промышленности, военные штабы, целые отрасли промышленности, государственные институты и центры принятия решений, официальные идеологические концепции, политические лидеры и т. п. При этом СЗ выступает своеобразным интегратором операций, направленных на усиление критичности в рамках СОС;

• обеспечение скрытности планирования операций в СЗ требует налаживание системы связи между участниками строго по вертикали без пересечения линий связи и недопущении горизонтальных связей между ячейками сети;

• для эффективного управления операциями в СЗ требуются охват стратегически значимых УК, визуализация данных о каждом из них, интеграция разведывательных сведений и четкая классификация их источников, отработка механизмов принятия решений в неопределенных обстоятельствах;

• оценка ГУ СЗ должна осуществляться при максимальной степени децентрализации этого процесса на широкой межведомственной основе;

• фактор единства и централизации управления на стратегическом и оперативном уровнях руководства операциями в СЗ требует, чтобы действия властей при парировании ГУ были оперативными, решительными, последовательными и осуществлялись в рамках единой стратегии. С этой целью необходимо централизовать конкурентные стратегии и элементы политики СЗ при неуклонном воплощении стратегических замыслов в практические действия. Особое внимание уделить управлению организациями тактического уровня, поддерживать разумную инициативу и выдвигать инновационные предложения;

• на стратегическом и оперативном уровнях управления операциями в СЗ следует наладить межведомственную координацию;

• согласовать отношения с союзниками и партнерами по взаимодействию в СЗ, сделать акцент на вскрытии неблаговидных действий противника в СЗ и осведомлении о них широкой международной общественности (то, что в США называют «наименование и позор»). Разработать внутренний инструментарий для повышения осведомленности общественности, качества подготовки кадров и устойчивости к угрозам СЗ;

• уделять первостепенное внимание разработке политизированной информации, освещающей события в СЗ с упором на эмоциональную составляющую, продвигать инвестиции в гражданское общество и обеспечивать возможно более широкое вовлечение социальных сетей, добиваться, чтобы публичная дипломатия включала программы, направленные на подрыв и разоблачение действий конкурентов в СЗ;

• предоставить высокий приоритет действиям в киберпространстве при воздействии на УК, согласовании операций в киберсфере с всеобъемлющей стратегией СЗ, организации взаимодействия государственного и частного секторов, а также сотрудничества союзников и партнеров;

• решительно использовать полный спектр стимулов при создании сети союзников, партнеров, привлечении третьих сторон, бизнеса, гражданского общества, общественных организаций и отдельных граждан.

Таким образом, в XXI в. расширился спектр видов военных конфликтов. К существующим классическим и противоповстанческим войнам добавились гибридные, ведущиеся скрытно (латентно) на ТДГВ — в СЗ.

Министр обороны России Сергей Шойгу на заседании совместной коллегии Министерств обороны России и Белоруссии заявил: «США с помощью технологий цветных революций целенаправленно нагнетают напряженность, расшатывают внутриполитическую ситуацию в ряде стран». Совсем недавно при политической и финансовой поддержке Запада была предпринята попытка смены власти.

С учетом военно-политических реалий, связанных с использованием нашими противниками СЗ как театров ГВ, должны быть выработаны рекомендации по выполнению задач обеспечения национальной безопасности России в новых условиях: какие средства и способы следует применять, как организовать разведку, управление и связь, наладить взаимодействие и вснстороннне обеспечение сил и средств.

Существенным для каждого из центров силы является целенаправленное формирование вокруг него географических пространств (СЗ), трансформированных в соответствии с правилами нового миропорядка. Каждая СЗ по своему значению, сопоставимой мощи в современных условиях Не способна претендовать на самостоятельность, суверенность, поэтому она втягивается в орбиту центра силы. Конкуренция, борьба между центрами силы диктует, что глобальными дестабилизирующими факторами становятся противоречия не'соци-альных, идеологических систем, а межцивилизационные.

Российские аналитики А.М. Кудрявцев и его коллеги отмечают актуальность проблемы СЗ, которая определяется существованием глобальных и региональных центров силы, их воздействием друг на друга, пересечением их интересов. По их мнению, СЗ является зоной неопределенности и в качестве таковой представляет собой источник вооруженных конфликтов, ГВ, мятежей и т. д. К её описанию хорошо подходят мегахарактеристики типа занимаемая площадь, численность населения и его лояльность властям (местным или центров силы), подверженность населения влиянию различных идеологических догм, ресурсный или конфликтный потенциал территории и т. п.[76]

Таким образом, СЗ как территория, возникающая под влиянием формирующихся глобальных и региональных центров силы, тесно увязана с развитием феномена критичности. С учетом временного и пространственного факторов появление и развитие СЗ связано с этапами возникновения и непосредственной подготовки к развязыванию войны глобального или регионального масштаба с использованием технологий «гибридности». Такая тенденция в развитии критичности была убедительно продемонстрирована в агрессии НАТО против Югославии, в событиях на Украине, в Грузии, Нагорном Карабахе, искусственном нагнетании военно-политической обстановки на Черном море, в Прибалтике, в ситуации вокруг Тайваня, в Венесуэле.

Модель, основанная на понимании мирового порядка как единого силового поля и наличия на нем нескольких конкурирующих противоборствующих центров силы: глобальных — Атлантический центр силы (США, Великобритания, Канада, Австралия), ЕС, Россия, Китай; региональных — Индия, Иран, Египет, Бразилия, вероятно, Турция, — ставит под сомнение дееспособность прежних моделей мирового порядка, начиная от Вестфальского мира XVII в. и заканчивая Ялтинско-Потсдамской системой (1945–1991).

США и НАТО формируют тенденцию переформатирования моделей существования множества самостоятельных, независимых и суверенных национальных государств в несостоятельные и требующие подтверждения «суверенности» их существования глобальными центрами силы.

В современной мировой геополитике на пространствах между центрами силы складываются СЗ, в совокупности своей огромные по площади и по численности населения, со своими авторитарными и «демократическими» режимами, амбициозными лидерами, трудностями в экономическом выживании. Наиболее отчетливо значимость СЗ поняли искушенные в геополитике представители правящих властных групп Атлантического центра силы, что и подтвердил новый президент США Джо Байден в документе «Временные указания по стратегии национальной безопасности» от 3 марта 2021 г. Он пообещал «поддерживать квалификацию войск специального назначения, чтобы сосредоточиться на кризисном реагировании и приоритетном противодействии терроризму и нетрадиционной войне и развивать возможности для лучшей конкуренции и сдерживания действий СЗ».

Первые признаки системного и многоуровневого глобального кризиса, последствия которого пока невозможно прогнозировать, ярко проявились в Соединенных Штатах. Это антирасистские протесты, а также оспариваемые половиной избирателей результаты выборов президента США. Это, наконец, штурм Капитолия как апогей политических игр, придавший новый импульс хаотизации обстановки в Америке.

СЗ представляет собой операционное пространство для вооруженных формирований как государств — центров силы, так и различных региональных сил. Наряду с усилением центров силы как модели центростремительных сил одновременно возникает модель ослабления центров силы как модели действия центробежных сил, что можно наблюдать на примере событий последнего времени в США, где внутриполитическая ситуация достигла преддверия гражданской войны. В этом контексте политолог А. Фененко в статье «Исчезающая Америка» в качестве возможных проектов трансформации США называет дезинтеграцию, трансформацию в леволиберальный идеологический проект или как наиболее реалистичный — «растворение» США в более крупном проекте или, точнее, перерастание в него.

Такой тенденции способствуют деиндустриализация Америки, вывод денежных потоков в офшоры, потери в долларовой финансовой системе, движение BLM, разрушающее гражданское общество США, усиление миграционных потоков при одновременной эмиграции населения из Соединенных Штатов (количество покидающих страну американцев тщательно скрывается, однако, судя по европейской статистике, из Нового Света в Старый ежегодно переезжает до 200 тыс. человек) и др.

Ослабление США как одного из центров силы обостряет критичность воздействия событий в одной стране на другие государства, вызывает еще более значительные неопределенности в динамике развития событий в СЗ, инициирует метания властных группировок лимитрофов между центрами силы в поисках внимания и поддержки. Это вызывает высокий уровень неупорядоченности, хаотизации в СЗ, порождающей в переломные моменты в политической или экономической конъюнктуре прямые агрессивные действия по заказу управляющего центра силы против его конкурентов или союзников его конкурентов.

Усиление центров силы, так же, как и их ослабление, создает конфликтные проблемы и потоки угроз из СЗ, служит мощным катализатором военных конфликтов.

Здесь перечислены лишь несколько факторов, обусловливающих переменчивые геополитические сценарии и оказывающих важное влияние на состояние глобальной критичности мира.

Сегодня угрозы Российской Федерации из СЗ на периферии ее границ сосредоточены не только в военной сфере. Это широкий диапазон подрывных информационно-психологических, административно-политических, социально-экономических и культурно-мировоззренческих технологий, используемых в острейшем противоборстве Запада и России. К дальнейшим глобальным потрясениям следует готовить ВС России и нашу страну.

2.3. УПРАВЛЕНИЕ КРИТИЧНОСТЬЮ В СОВРЕМЕННОЙ ОПЕРАЦИОННОЙ СРЕДЕ

Комплексный характер стратегии ГВ требует теоретического осмысливания вопросов взаимодействия разнородных сил и средств, которые являются инструментами стратегии для воздействия на различные сферы общественной жизни страны-мишени: административно-политическую, включая военную, финансово-экономическую и культурно-мировоззренческую, в последней главные усилия предпринимаются в ходе информационно-психологической, КВ. Цель — завоевание контроля над сознанием населения страны — жертвы гибридной агрессии, порабощение населения, разрушение государства и перевод его под внешнее управление.

В общем случае взаимодействие — это процесс непосредственного или опосредованного воздействия объектов (субъектов) войны друг на друга, что порождает их взаимную обусловленность. Взаимодействие в ГВ предполагает согласованные по сферам воздействия на противника, задачам, направлениям, рубежам и времени действия сил и средств, привлекаемых для участия в операциях на тактическом, оперативном или стратегическом уровне в интересах достижения общей цели.

С учетом факторов ГВ — времени, пространства, внезапности, стратегической мобильности, а также фактора управляемой критичности и применения технологий «управляемого хаоса» — необходимо организовать взаимодействие в масштабах ТВД между привлекаемыми разнородными силами и средствами для решения задач разного масштаба.

Масштаб взаимодействия может меняться от тактического уровня до крупных стратегических операций, ведущих к завершению войны в целом в. соответствии с выбранным критерием победы.

Взаимодействие на тактическом уровне организуется на основе принятого решения по проведению конкретной операции, ограниченной ее масштабом, целями и привлекаемыми средствами. Следует учитывать, что на тактическом уровне силы и средства распределены по сетевому принципу, что сводит к минимуму горизонтальное взаимодействие между отдельными ячейками сети.

Указания по взаимодействию при необходимости передаются по вертикали от высших уровней управления. Это может быть, например, согласованная в рамках единого замысла по цели, месту и времени операция по дискредитации местного политического лидера с целью продвижения на его место нужной фигуры, диверсия против важного объекта инфраструктуры, способная вызвать недовольство населения, и т. п. Развитию успеха проведенной операции способствуют умелая манипуляция настроениями местного населения с использованием СМИ, привлечение сторонников из числа местных жителей.

Свойство нелинейности ГВ обусловливает способность тактической операции при соответствующем перспективном планировании и выборе цели придать импульс достижению крупных успехов на оперативном или стратегическом уровне.

Взаимодействие на оперативном уровне заключается в согласованном использовании военных и невоенных средств в рамках крупных операций на одном стратегическом или операционном направлении, направленных на достижение значимых успехов при действиях в нескольких сферах общественной жизни. Это может быть использование кибератак с целью дестабилизация крупного региона страны за счет дезорганизации промышленности и транспорта, работы здравоохранения или объектов образования.

Чрезвычайно важными являются организация взаимодействия тактической и оперативной разведок, постоянный и систематический анализ добываемых разведывательных сведений, передача значимой информации на стратегический уровень руководства.

Взаимодействие на стратегическом уровне достигается за счет согласованного использования всего спектра ГУ в интересах достижения цели ГВ, ослабления и разрушения государства с последующим переводом его под внешнее управление.

В алгоритме управления критичностью следует выделить несколько взаимосвязанных иерархических уровней управления. Применительно к вопросам моделирования и прогнозирования социально-политических и международных систем предложения по уровням управления разработаны в исследовании группы авторов во главе с В.А. Садовничим. Предложен фундаментальный подход, предполагающий наличие трех взаимосвязанных уровней в любой иерархической структуре системы моделирования. Это позволяет выделить главные для каждого уровня проблемы[77].

Рис. 2.1. Алгоритм управления критичностью

Исходя из особенностей организации взаимодействия в ГВ, формируется алгоритм со следующей иерархией уровней управления и разработки решений:

• стратегический, или концептуальный, уровень, на котором осуществляется постановка целей и формируется общий замысел (сценарий) по их достижению;

• оперативный уровень, на котором осуществляется детализация целей, распределение и постановка задач исполнителям и планирование операций;

• тактический (исполнительский) уровень, на котором осуществляется выбор оптимального способа решения конкретной задачи и руководство операциями по ее решению.

На каждом уровне осуществляется мониторинг ситуаций, складывающихся в административно-политической, финансово-экономической и культурно-мировоззренческой сферах. Между уровнями функционируют каналы обмена информацией, контроля и управления.

Наиболее стремительно сегодня развиваются направления ГВ, которые «пронизывают» все три уровня взаимодействия. Это война в киберсфере и КВ, о которых речь пойдет ниже.

Факторы взаимодействия в наступательной / оборонительной стратегии ГВ включают:

• источники мощи, связанные с синергетическим, мультипликативным и кумулятивным применением всего спектра возможностей государства на всех уровнях;

• способы интегрированного применения сил и средств в различных сферах общественной жизни по отношению к противоборствующей стороне;

• способы противоборства с противостоящей стороной, позволяющие расстроить ее планы и нейтрализовать ее потенциальных союзников;

• непрерывность, оперативность, гибкость и устойчивость управления операциями;

• взаимная осведомленность и сотрудничество между силами и средствами ГВ на основе координированного использования данных всех видов разведки и непрерывного мониторинга обстановки;

• способность сил и средств действовать практически автономно при сохранении высокой степени адаптации к изменениям обстановки, но в рамках единого замысла;

• фактор мобильности, позволяющий сосредоточить силы и средства в нужное время и в нужном месте и добиться преимущества над противником;

• фактор целеполагания в процессе выбора одной или нескольких целей операции с установлением параметров допустимых отклонений при управлении ходом ГВ в соответствии с ее стратегией и замыслом.

Применение основных положений теории взаимодействия к реалиям ГВ строится на основе адаптации классической теории войны к условиям ведения современных военных конфликтов.