Вопросы теории гибридной войны

7.1. ПОНЯТИЕ «СДЕРЖИВАНИЕ»

Сохранение стратегической стабильности в биполярный период было ключевой целью лидеров США и СССР за полвека жесткого противостояния двух ядерных сверхдержав, фактически предотвратившей войну на самоуничтожение между ними. Академик А.А. Кокошин рассматривает стратегическую стабильность «как обеспечение политико-военных, оперативно-стратегических и военно-технических условий, минимизирующих опасность возникновения конфликтных и кризисных ситуаций, которые могли бы поставить вопрос о военных действиях с применением ядерного оружия»[159].

В основе стратегической стабильности в ее стратегическом ядерном измерении лежит неспособность каждой из сторон нанести упреждающий удар (или удар в назначаемое время), способный вывести из строя если не все, то подавляющую часть ядерных сил и средств другой стороны, которые могут быть использованы в ответном ударе возмездия. Стабильной ситуация считается тогда, когда страна-агрессор не может прикрыться своими средствами ПРО от ответного удара возмездия (наносящего «неприемлемый» ущерб) стороны, подвергшейся нападению.

Сама стабильность в годы холодной войны обеспечивалась благодаря взаимному использованию сверхдержавами стратегии сдерживания в ее двух взаимодополняющих формах: политического сдерживания и военного устрашения.

Под сдерживанием понимается предотвращение нежелательных военно-политических действий одной стороны в отношении другой (обычно уступающей ей в количественном отношении своего силового потенциала) с помощью угрозы причинения ей неприемлемого ущерба. Сдерживание предполагает совокупность военных, политических, экономических, дипломатических, психологических и иных мер, направленных на убеждение потенциального агрессора в невозможности достижения им своих целей военными методами. В мировой англоязычной политологической литературе сдерживание имеет два термина — containment и deterrence, которые различаются в политологическом и военно-стратегическом смыслах. В СССР при фактическом использовании механизмов сдерживания в военно-стратегическом планировании в силу ряда специфических особенностей теория сдерживания не была столь четко выражена в научной сфере, создав некоторую путаницу в русскоязычных терминах. Следует отметить, что теория сдерживания в СССР разрабатывалась со значительным опозданием по отношению к развитию его материальной основы. Термин deterrence (устрашение), получивший широкое распространение в американской политологической мысли в конце 1950-х — начале 1960-х гг. и вошедший в практику стратегического планирования США при министре обороны Роберте Макнамаре, подразумевает сдерживание противника путем устрашения и неотвратимости возмездия и нанесения непоправимого ущерба. В период холодной войны и биполярного противостояния сверхдержав речь шла о сдерживающем потенциале ЯО.

В последние десятилетия под влиянием как геополитических изменений, так и более глубокого понимания роли и места ЯО в современной системе международных отношений и в механизме обеспечения национальной безопасности происходит трансформация взглядов на стратегическую стабильность в ее стратегическом ядерном измерении и на саму стратегию ядерного сдерживания.

Вследствие этого сформировалось расширенное понимание сдерживания, отраженное, например, в «Словаре современных военно-политических и военных терминов Россия — НАТО». Главным образом оно трактуется как «способность убедить потенциального агрессора в том, что последствия оказания давления и (или) вооруженного конфликта перевесят возможные выгоды. Это требует поддержания достаточного военного потенциала, надежной стратегии, ясно выраженной политической воли и стремления к действиям. Также устрашение»[160]. Ядерное сдерживание начинает рассматриваться как «комплекс политических, военных и других мер, направленных на убеждение другой стороны в невозможности достижения ею своих политических целей путем вооруженного нападения вследствие явной угрозы возмездия».

Таким образом, Россия, США и НАТО, в течение многих десятилетий сосуществовавшие в условиях ядерного противостояния, фактически начинают уходить от понимания ядерного сдерживания только в смысле возмездия и смещаться в сторону принципиально иного измерения феномена сдерживания. Важный импульс подобной трансформации взглядов на фундаментальную характеристику сосуществования ядерных держав придало развитие высокоточных дальнобойных неядерных средств, а также появление нового вида межгосударственного противоборства — ГВ, располагающей собственными возможностями в качестве инструмента сдерживания.

Стратегическая стабильность перестала автоматически отождествляться со стратегическим ЯО, а стратегическое сдерживание — с ядерным сдерживанием.

Сегодня появились возможности сдерживания обычными (конвенциональными) вооружениями, а также использованием в интересах сдерживания технологий ГВ. В военно-теоретических трудах последнего времени такой вид сдерживания принято называть неядерным, или конвенциональным, военным сдерживанием. Неядерное сдерживание стало возможным и эффективным лишь в последнее время, когда наряду с повышением точности и поражающей мощи обычных вооружений технологическое развитие многих государств достигло таких значений, когда разрушение отдельных элементов инфраструктуры, коммуникаций, систем управления может привести к катастрофическим последствиям, способным отбросить государство в его развитии назад на многие годы.

Еще два с половиной тысячелетия назад китайский родоначальник всемирной стратегической мысли Сунь-Цзы писал: «Одержать сто побед в ста битвах — это не вершина превосходства. Подчинить армию врага не сражаясь — вот подлинная вершина превосходства. Тот, кто преуспел в военном деле, подчиняет чужие армии, не вступая в битву. Тогда его оружие не притупится и плоды победы можно будет удержать[161].

Эти идеи естественным образом сочетаются со стратегией ГВ, инструментами сдерживания в которой сегодня выступают доктрины принуждения и сдерживания посредством отрицания.

Эволюция философии стратегического ядерного сдерживания в период 1972–1990 гг. определила появление концепции «стратегической стабильности», о которой говорилось в Совместном заявлении СССР и Соединенных Штатов, принятом на встрече президентов двух стран в Вашингтоне[162]. Стратегическая стабильность определялась как «такое соотношение стратегических сил США и СССР (или состояние стратегических отношений двух держав), при котором отсутствуют стимулы для нанесения первого удара». Это будет достигнуто путем поиска договоренностей, повышающих выживаемость, устраняющих стимулы для нанесения первого ядерного удара и воплощающих соответствующую взаимосвязь между стратегическими наступательными и оборонительными средствами.

Стратегическая стабильность в годы холодной войны определялась в терминах сдерживания: отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом были стабильными настолько долго, насколько обе стороны знали, что каждая способна ответить самым серьезным образом на ядерную атаку противника.

После окончания холодной войны появились новые определения понятия «стратегическая стабильность». «Словарь военно-политических и военных терминов “Россия — НАТО”» даёт свою формулировку стратегической стабильности, определяя её как «состояние военностратегической обстановки, определяемое совокупностью военных, политических, экономических и других факторов, при котором ни одна из сторон не рассчитывает на достижение успеха в войне (военном конфликте) с применением военной силы первой»[163]. Однако это довольно статичное определение понятия, которое, на наш взгляд не позволяет прогнозировать динамику развития процесса стратегической стабильности.

Гораздо большую динамику процессу обеспечения стратегической стабильности придает формулировка, предложенная академиком РАН А.А. Кокошиным, который рассматривает стратегическую стабильность «как обеспечение политико-военных, оперативно-стратегических и военно-технических условий, минимизирующих опасность возникновения конфликтных и кризисных ситуаций, которые могли бы поставить вопрос о военных действиях с применением ядерного оружия»[164].

В целом, несмотря на то что СССР / Россия и США смогли договориться об общем толковании стратегической стабильности, советские (российские) исследователи (как в период холодной войны, так и после ее окончания) высказывали и продолжают выдвигать различные варианты собственного понимания термина.

Однако основная проблема стратегической стабильности в начале XXI в. заключается не в пестроте определений самого понятия, а связана с тем, что представления о способах и механизмах предотвращения ядерной войны, выработанные во второй половине XX столетия, перестали соответствовать изменившейся геополитической обстановке, уровню развития технологий и психологическому настрою в мире.

Сегодня академик А. Арбатов обращает внимание на необходимость обновления концепции стратегической стабильности с учетом изменившихся условий и новых угроз. По его словам, «в прежней концепции стимулы для первого ядерного удара по умолчанию понимались, во-первых, как способность нанести массированный разоружающий удар подругой стороне. Во-вторых, как упреждающий ядерный удар из страха перед разоружающей атакой оппонента. В этом был и остается фундамент стратегической стабильности»[165].

Однако, как представляется, для устойчивого фундамента сказанного оказывается недостаточно.

Во-первых, стимулом для первого ядерного удара может стать нападение с применением высокоточных обычных систем оружия против ядерных сил оппонента.

Во-вторых, существует вероятность применения ЯО с целью избежать поражения в неядерном конфликте.

И, наконец, ГВ как новая форма межгосударственного противоборства представляет собой новую, пока недостаточно изученную стратегическую угрозу, способную разрушить суверенитет государства без применения силовых средств и способов борьбы и таким образом поставить под вопрос само существование государства. Особую опасность несет кибервойна, эффективность которой сопоставима с применением ОМУ. Ряд государств и коалиций заявляют о готовности ответить на кибератаки применением кинетического оружия.

Перечисленные стратегические факторы способны спровоцировать быструю и неуправляемую эскалацию войны вплоть до обмена ядерными ударами.

Академик А. Г. Арбатов отмечает, что, «являясь одной из моделей взаимного ядерного сдерживания, стратегическая стабильность сейчас интенсивно размывается вследствие эволюции концепций и оперативных планов ядерного сдерживания, начала масштабного цикла гонки ядерных и новейших обычных вооружений»[166]. Ученый обращает внимание на двойственный характер доктрины ядерного сдерживания, который обусловлен размытостью грани между использованием ядерного сдерживания как политического инструмента предотвращения войны и практическим применением ЯО в качестве средства ведения войны.

Подобная двойственность доктрины ядерного сдерживания стала наиболее очевидной в первые два десятилетия XXI в., которые демонстрируют развитие новой холодной войны, нарастание противоборства по известным геополитическим осям: запад-восток, север-юг, но в новом качестве и в более крупных масштабах. Новое качество доктрин обусловливается достигнутым уровнем развития военной техносферы, прежде всего, техническими характеристиками ядерных и обычных вооружений и их информационно-управляющих систем и построенных на их основе новых стратегических концепций ведущих держав на фоне нарастания международной политической напряженности в Европе, на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Азии. Сегодня именно доктрины ядерного сдерживания превратились в решающий фактор, определяющий внешнюю политику великих держав и порождающий дестабилизирующие концепции ответно-встречного удара, ограниченной или избирательной ядерной войны, «ограничения ущерба» в ядерной войне.

Поэтому «обновленная версия сути стратегической стабильности должна подразумевать такое состояние стратегических отношений сторон, при котором устраняются стимулы для первого применения ядерного оружия»[167].

В брошюре «Армия США в многодоменных операциях 2028 года»[168] с предисловиями двух американских генералов — М. Милли {Mark Milley) и С. Таунсенда {Stephen Townsend) — содержатся важные соображения об эволюции военных конфликтов и способов сдерживания. Первый из них, назвав брошюру «первым шагом в нашей доктринальной эволюции» и заявив, что ИИ, гиперзвук, машинное обучение, нанотехнологии и робототехника приводят к фундаментальным изменениям в характере войны, указывает тех самых «равных противников» США — Россию и Китай, которые синтезируют новые технологии и «развертывают возможности для борьбы с США через несколько уровней противостояния во всех областях — космосе, киберпространстве, воздухе, море и на суше». Второй же мыслит глобально и утверждает, что противники США «стремятся достичь своих стратегических целей, не прибегая к конфликтам, путем использования многоуровневого противостояния в политической, военной и экономической сферах, чтобы отделить США от наших партнеров. Если возникнет конфликт, они будут использовать несколько уровней противостояния во всех областях — на суше, на море, в воздухе, в космосе и киберпространстве, чтобы разделить силы США и наших союзников во времени, пространстве и функциях, чтобы победить нас… и подорвать стратегическое преимущество Соединенных Штатов — величайший вызов американской безопасности, мощи и влиянию, который возникнет в XXI веке».

Все это происходит в условиях стремительной трансформации структуры мировой политики, сокращения роли и веса США, их союзников по НАТО, ЕС в мировых делах, возрастания значения стран Индо-Тихоокеанского региона и прежде всего КНР. Последняя, обойдя в 2014 г. США по объему ВВП (ППС), претендует в обозримой перспективе на роль «второй сверхдержавы», обретая не только экономические и политические возможности, но и значительную военную мощь.

Таким образом, основная проблема стратегической стабильности в начале XXI в. состоит в том, что представления о способах и механизмах предотвращения ядерной войны, выработанные во второй половине XX столетия, перестали соответствовать изменившейся геополитической обстановке, уровню развития технологий и психологическому настрою в мире. Чтобы сохранить стабильность, необходимо пересмотреть многие прежние взгляды на международную безопасность в ядерный век и скорректировать политику в этой области, можно обеспечить и в XXI в., но такие усилия для обеспечения стратегической стабильности требуют нового взгляда на вещи, новой стратегии действий и новых инструментов.

В этом контексте доктрины стратегического ядерного и неядерного сдерживания как фундамент обеспечения стратегической стабильности должны рассматриваться в сочетании с дополняющими их доктринами принуждения и сдерживания путем отрицания как инструментов ГВ.

7.2. ДОКТРИНА ПРИНУЖДЕНИЯ

При сохранении стратегического ядерного сдерживания как формы военно-стратегических отношений России США и НАТО реальной политикой Запада в последние три десятилетия стала политика «силового принуждения». Главной целью принуждения является сохранение военно-политического и финансово-экономического контроля со стороны США как лидера Запада над системой международных отношений и военно-политической обстановкой без перехода грани вооруженного конфликта.

Силовое принуждение становится всё более и более зависимым не столько от военных, сколько от невоенных средств, предусмотренных всем диапазоном инструментов ГВ. Стратегия ГВ исходит из тенденции снижения влияния военной силы во всём наборе мер, сил и средств принуждения и противодействия.

При этом политика «силового принуждения», рассчитанная на долгосрочное стратегическое соперничество, по словам бывшего министра обороны США Джима Меттиса, «требует монолитной интеграции многих элементов государственной мощи — дипломатии, информации, экономики, финансов, разведки, правового обеспечения и военной мощи»[169]. Происходит принципиальная трансформация военной стратегии в целом за счет ее перенацеливания на решение задач сдерживания или поражения долгосрочных стратегических конкурентов в отличие от задач противоборства с региональными противниками, которые были в центре внимания предыдущих стратегий.

Наряду с монолитностью политики силового принуждения, предполагающей системное сочетание всех инструментов насилия, предусматривается возможность эскалации / деэскалации политики «силового принуждения» и ее сочетаемость и взаимосвязь с развитием экономики и промышленности США. Важное место отводится созданию и укреплению НАТО и дестабилизации остальных субъектов военно-политической обстановки в мире, не входящих в альянс и в число партнеров.

В международных отношениях принуждение как форма насилия выступает в различных формах. Во-первых, все чаще принуждение используется в форме косвенного (скрытого) насилия, которое не предполагает непосредственного использования силы в процессе конкуренции (различные формы информационно-психологического давления, политическое вмешательство, вплоть до организации цветной революции и государственного переворота, экономическая блокада, кибероперации). Подобная форма принуждения заключает в себе лишь угрозу применения силы (политическое давление, дипломатический ультиматум). По своему предметному содержанию и объекту направленности насилие можно подразделить на политическое, военное, экономическое, духовное (идеологическое), административное (судебно-законодательное). Во-вторых, принуждение может использоваться в виде прямого насилия, которое выражается в непосредственном применении силы, т. е. в ходе войны.

Таким образом, в дополнение к способам традиционного стратегического ядерного и стратегического неядерного сдерживания в арсенале политики безопасности современных центров силы получает развитие так называемое «принуждение» (coercion). Принуждение (или политическое насилие) — это насилие, применяемое государственными либо негосударственными акторами с целью достижения определенных политических мотивов. Это физическое принуждение, используемое как средство навязывания воли субъекта с целью овладения властью, прежде всего государственной, ее использования, распределения, защиты за счет комплекса односторонних принудительных мер в отношении суверенных государств, который призван воспрепятствовать реализации народами этих стран своих экономических, социальных и культурных прав[170]. Сочетание стратегий сдерживания и принуждения предоставляет возможность гибкой эскалации / деэскалации насилия.

Сдерживание и принуждение представляют собой совокупность мероприятий, в результате реализации которых с использования широкого спектра мер давления от другой стороны добиваются совершения необходимых действий или отказа от своих намерений.

В стратегии ГВ как нового вида межгосударственного противоборства принуждение рассматривается как активная, наступательная доктрина, рассчитанная на длительный период применения ГУ, включающих меры политического и военного давления, экономические санкции, идеологические подрывные мероприятия. Конечная цель принуждения — заставить объект решить, что уступчивость — лучший способ действия, чем игнорирование требований принуждающего. Принуждение предполагает активное политическое и военное поведение принуждающего, нацеленное на переубеждение оппонента изменить статус-кво под угрозой применения силы или наращивания масштабов военно-силового воздействия, экономических санкций, кибератак, угроз из космоса, информационного давления.

Таким образом, если сдерживание призвано не допустить совершения противником нежелательных действий под угрозой применения против него военной силы, то принуждение имеет целью заставить объект подчинить свое поведение требованиям принуждающего, например, отказаться от реализации определенных экономических проектов, снизить уровень военной активности, остановить вторжение, уйти со спорной территории, в конечном итоге лишить противника возможности выбирать курс действий.

Эффект принуждения измеряется тем, насколько быстро удастся сломить противника и подчинить его своей воле. Следует иметь в виду, что уступка угрозе принуждения является более видимой и очевидной, поэтому уступающая сторона должна заранее подготовить объяснение сделанных уступок. Сочетание указанных и некоторых других факторов обеспечивает значимую роль принуждения в спектре стратегий обеспечения интересов государств и их коалиций.

7.3. ДОКТРИНА СДЕРЖИВАНИЯ ПОСРЕДСТВОМ ОТРИЦАНИЯ

В течение первого десятилетия после окончания холодной войны среди оборонных и политических кругов США доктрине ядерного сдерживания уделялось сравнительно мало внимания.

Однако мюнхенская речь президента России В.В. Путина в феврале 2007 г. напомнила нашим западным оппонентам, что «для современного мира однополярная модель не только неприемлема, но и вообще невозможна», а также, что «Россия — страна с более чем тысячелетней историей, и практически всегда она пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику. Мы не собираемся изменять этой традиции и сегодня».

Обнаружив, что Россия выходит из безвременья 1990-х й формирует новый мощный центр силы, политики и дипломаты США и стран НАТО принялись изобретать мифы о якобы возрождающейся «агрессивной» России, которую необходимо сдерживать и контролировать.

Дальнейшее развитие событий показало, что в обозримом будущем проблема сдерживания выходит на центральное место во внешней политике великих держав. Вашингтон к такому курсу подталкивает необходимость консолидации союзников против усиливающейся России и ведущейся ударными темпами модернизация в Китае, продолжающаяся деятельность Ирана по обогащению урана, сохраняющееся участие американцев в военных конфликтах, что создает нагрузку на ВС. В этих условиях стратегии сдерживания противников превращаются в заметный компонент американской национальной и международной безопасности во все более многополярном мире.

По оценкам США, решающий фактор в развитии такой тенденции обусловлен наращиванием Москвой и Пекином военной мощи. Рост этот оказался более значительным, чем прогнозировали американские стратеги, что бросает вызов традиционным американским методам сдерживания путем наказания. В США исходят из того, что снижению эффективности этого вида сдерживания в ближайшие годы будут способствовать следующие факторы.

Во-первых, это огромное количество конкурентов, которых США должны сдерживать. Вместо того чтобы вести борьбу с одним крупным идеологическим противником, каким являлся СССР, Соединенные Штаты должны одновременно бороться с несколькими могущественными соперниками, двое из которых (Россия и Китай) обладают внушительными ядерными арсеналами, располагают значительными обычными ВС, а КНР быстро набирает относительную экономическую и политическую мощь. Это снижает общее военное превосходство США и ставит под сомнение существенную часть ресурсов американского расширенного сдерживания.

Во-вторых, противники США быстрыми темпами наращивают военную мощь, совершенствуют вооружения, в том числе ракеты большой дальности, малозаметность, разрабатывают истребители нового поколения, средства радиоэлектронного подавления и гиперзвуковые системы поражения. Хотя появление подобных средств у противников Америки практически не влияет на ядерное сдерживание США, эти изменения в целом подрывают эффективность сдерживания путем наказания, уменьшая уверенность в том, что США смогут справиться с эскалацией и успешно сделать неприемлемой цену возможных актов агрессии.

В-третьих, что наиболее важно, соперники Америки якобы разрабатывают тактику уклонения от ответного сдерживания, рассчитанную на то, чтобы в ограниченной войне избежать приведения в действие пусковых механизмов расширенного сдерживания.

По оценкам американских специалистов, для России такая ограниченная война может быть связана с вторжением на суше, а для Китая — это ползучая милитаризация морских зон. Оба метода действуют ниже порога сдерживания наказанием и рассчитаны на то, чтобы поставить противника перед свершившимся фактом захвата определенных территорий. Такие методы создают серьезные проблемы для сдерживания посредством наказания, которое основывается на том, чтобы агрессия была идентифицируемой и, следовательно, наказуемой.

В условиях ограниченных масштабов военных действий доктрина сдерживания наказанием быстро переходит в принуждение, когда приходится не просто «отговаривать» агрессора, но и вытеснять его и вынуждать отступить от свершившегося ограниченного, скрытого завоевания. Как утверждал Томас Шеллинг, американский лауреат Нобелевской премии 2005 г. по проблемам конфликтов и исследователь теории сдерживания, «принуждение как угроза, направленная на то, чтобы заставить противника что-то сделать», по своей сути сложнее сдерживания, построенного на «угрозе помешать ему начать что-либо»[171].

Ограниченная война смещает психологическое бремя конфликта — опасение перед возмездием — с агрессора и перекладывает его на плечи защитника — опасения вызвать эскалацию военного конфликта. Подобная дилемма создает ситуацию, когда оба варианта нежелательны (оба хуже!), и выбор происходит по принципу «меньшего зла», что фактически ставит обороняющегося в положение, когда он постоянно недостаточно реагирует на неоднозначные провокации (и тем самым теряет контроль над стратегически важными пространствами по умолчанию) или реагирует чрезмерно (и рискует войной). Выход из создающейся таким образом непростой стратегической ситуации требует немалого дипломатического мастерства.

Примером умелого нахождения баланса в упомянутой стратегической дилемме является использование руководством России возможностей доктрины сдерживания посредством отрицания в ход инцидента с британским эсминцем «Дефендер». 23 июня 2021 г. Минобороны России сообщило, что после предупредительных артиллерийских выстрелов с российского пограничного корабля, которые обозначали, что британский эсминец Defender, следовавший к югу от Крымского полуострова, вторгся в территориальные воды России, бомбардировщик Су-24 сбросил четыре авиабомбы по курсу корабля и заставил его изменить направление движения. Говоря о вторжении британского эсминца в территориальные воды России у побережья Крыма, В. Путин указал на то, что Россия намерена пользоваться в полной мере ядерной угрозой и не станет опасаться локальных военных конфликтов. «Даже если бы мы потопили этот корабль, трудно представить, чтобы мир встал на пороге третьей мировой войны. Потому что те, кто это делают, знают, что не выйдут победителями из этой войны. Потому мы знаем, за что мы боремся», — сказал Путин. Таким образом, Запад получат ясный посыл, что Россия не остановится перед локальными военными ударами, поскольку не верит, что за этим последует серьезный ответ. «Запад слишком боится ядерной войны, чтобы адекватно ответить на локальные удары. И мы собираемся этим пользоваться» — именно так следует понимать заявление Путина.

А это значит, что в следующий раз в ответ на подобные провокации могут последовать уже не предупредительные выстрелы и даже не бомбометание по курсу, а бомбометание по самому кораблю. И что последствий этого показательного удара Москва не боится.

События у берегов Крыма «аукнулись» на наших дальневосточных границах. Японцы увидели угрожающую Токио подоплеку в заявлении президента РФ Владимира Путина о провокации эсминца ВМС Британии и считают, что все сказанное российским лидером в полной мере относится и к их стране, которая ведет с Россией давний спор о принадлежности Курильских островов. Они тут же признают, что агрессия в адрес России может привести к серьезному конфликту, который будет иметь непредсказуемые последствия. Одновременно японцы также призвали не забывать о стратегическом партнерстве РФ и Китая, в том числе в оборонной сфере.

Таким образом, в полном соответствии с теорией сдерживания посредством отрицания инцидент сформировал «горькую пилюлю», которую и было предложено проглотить западным (и восточным) оппонентам России.

Длительное время реакция Америки на ухудшение ее военного положения была в основном технологической, направленной на укрепление своих конкурентных преимуществ перед соперниками за счет военно-технологической мощи и тем самым укрепление доверия к существующим методам сдерживания как основы расширенного средства сдерживания. Однако перед лицом создания новых систем оружия Россией и Китаем лидерство Америки в передовых вооружениях сужается на фоне продолжительного сокращения расходов на оборону. В результате Соединенные Штаты могут столкнуться с ограничениями в использовании технологий для расширенного сдерживания своих соперников.

В этих условиях Вашингтон рассматривает два основных способа сдерживания противника.

1. Традиционное стратегическое ядерное и неядерное сдерживание наказанием (Deterrence by Punishment), которое основано на угрозе причинения противнику ущерба в случае нападения. Эта форма сдерживания зависит от опасения, что защищающийся в состоянии причинить ущерб, превышающий все выгоды, которые нападающий надеялся получить с помощью агрессии. Оружие, которое может быть использовано в интересах сдерживания, должно быть известно, оно должно обладать способностью достигать атакующего, уклоняться или преодолевать его защиту, а также либо наносить поражение его силам, либо уничтожать его население, либо делать и то и другое.

2. Сдерживание путем отрицания (Deterrence by Denial) рассчитано на то, чтобы создать физические препятствия противнику, затруднить ему достижение своей цели. Эффективность этой формы сдерживания также зависит от опасения, связанного с издержками, которые будут понесены противником во время акта агрессии в том месте, где она произойдет. Сдерживание путем отрицания рассчитано на то, чтобы сделать агрессию невыгодной, затруднить захват цели и усложнить ее удержание. Как утверждает А. Весе Митчелл, президент Центра анализа европейской политики (СЕРА), внешнеполитического института, занимающегося центрально-восточной Европой, с офисами в Вашингтоне и Варшаве, противнику, образно говоря, следует дать проглотить «горькую пилюлю», которую он не сможет переварить[172].

Эффективность такой формы сдерживания зависит от достаточности возможностей применить средства сдерживания в вероятном, по мнению США, месте агрессии или рядом с ним (а это все — граничащие с Россией государства: Финляндия, страны Балтии и Восточной Европы, Украина, Молдавия, государства Закавказья и Центральной Азии), чтобы продемонстрировать, что победа будет либо невозможной, либо труднодостижимой. Сдерживаемому должны быть известны возможности защитника по причинению ущерба в операциях по защите, а механизмы сдерживания путем отрицания активируются при физическом контакте с вторгающимся противником.

Американский политолог М. Гереон считает, что «если сдерживание не удается, отрицание предлагает контроль, а не продолжение принуждения… с наказанием, и противнику остается решать, какие шаги еще нужно принять для достижения поставленной цели. С отрицанием выбор удаляется»[173].

Сдерживание путем отрицания может эффективно использоваться небольшими государствами, но оно также может применяться и в расширенной форме великой державой для защиты ключевых участков местности или более слабых союзников, либо как отдельная стратегия, либо в тандеме со сдерживанием наказанием. Важное место отводится многоуровневому сдерживаю отрицанием в киберпространстве.

В рабочем документе РЭНД отмечается, что «сдерживание отрицанием направлено на сдерживание нежелательных действий противника путем демонстрации ему надежной возможности помешать достичь потенциальных выгод, достаточных для мотивации его действия». Важным элементом стратегии является повышение цены атак для противника[174].

В своих отношениях с Россией США рассматривают три способа, с помощью которых рассчитывают добиться расширенного сдерживания России путем отрицания.

Первая форма сдерживания состоит в том, чтобы создать условия, при которых территорию союзника или её часть было труднее захватить. Сегодня Вашингтон под предлогом якобы растущей агрессивности России стремится достичь этого путем расширения НАТО, придания альянсу наступательных способностей, поставок летальных вооружений союзникам и некоторым партнерам.

Вторая форма сдерживания посредством отрицания состоит в том, чтобы усложнить задачу пересмотра границ. Этот вариант является предпочтительным, когда рассматриваемый союзник слишком слаб, чтобы обеспечить надежную защиту, но обладает достаточной силой воли, чтобы сделать агрессию неудобоваримой для атакующего. Применительно, например, к Украине, которая якобы является объектом агрессии со стороны России, в расширенной форме этот подход включает в себя предоставление Киеву американского оружия такого типа или количества, которое позволит незащищенному в ином случае государству вести партизанскую войну против нападающего и сорвать длительную оккупацию.

Третья форма сдерживания путем отрицания — сделать союзника или территорию, о которой идет речь, в социально-экономическом и промышленном отношениях сильнее, чем у атакующего. В отличие от вышеупомянутых методов, которые сосредоточены на военном наказании за нападение, эта форма сдерживания является долгосрочной и в основном построена на экономических факторах. Поскольку главная цель потенциального агрессора — ослабить и разорвать союзы, то отрицанию такой цели может способствовать укрепление связей между страной-мишенью и ее покровителем. Расширенное сдерживание наиболее эффективно, когда военные отношения между двумя государствами подкрепляются экономическими связями, особенно в стратегических отраслях, предоставлением инвестиций для создания стратегических отраслей промышленности и коммуникаций, а также для стимулирования экономического роста.

Одним из первых на подобные различия между сдерживанием наказанием и сдерживанием отрицанием указал Гленн Снайдер в 1961 г.[175]. Однако высказанные им идеи получили развитие лишь через несколько десятилетий.

Сегодня американские политики и военные считают, что если сдерживание посредством наказания оставляет некоторую передовую территорию без защиты и, таким образом, допускает определенную жертву, то сдерживание посредством отрицания стремится сделать завоевание цели совершенно непривлекательной перспективой. Две формы сдерживания не исключают друг друта, а их сочетание укрепит доверие к обеим. Вашингтон исходит из того, что способность наказывать при использовании местных средств сопротивления создает благотворный цикл, сообщая союзнику, что самооборона не безнадежна, и агрессору, что ему, возможно, придется заплатить двойную цену за любые выгоды, которые может принести его агрессия.

В поддержку доктрины сдерживания посредством отрицания Пентагон в 2021 г. выдвинул так называемую Тихоокеанскую инициативу сдерживания (далее — ТИС) (Pacific Deterrence Initiative, PDI), направленную на наращивание военного потенциала США в регионе [176].

Пентагон уделяет приоритетное внимание Китаю как угрозе номер один и предусматривает ведомственные инициативы, направленные на сдерживание агрессии в Индо-Тихоокеанской зоне ответственности. Важным шагом военного ведомства является включение ТИС в бюджетный запрос президента на 2022 финансовый год, что укрепляет сдерживание и поддерживает конкурентное преимущество США. В общей сложности Пентагон инвестирует более 66 млрд долл, в Индо-Тихоокеанский регион на 2022 финансовый год, включая 5,1 млрд долл., указанных в ТИС.

ТИС нацелена на решение следующих задач:

• продемонстрировать приверженность сохранению свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона за счет поддержания и расширения военных преимуществ США в регионе. При этом Пентагон уделяет приоритетное внимание Китайской Народной Республике в качестве главной задачи, одновременно сдерживая и дестабилизирующие действия и противодействуя им, в которых он обвиняет Северную Корею;

• предоставить силы, которые обладают устойчивостью и готовы быстро и эффективно реагировать на агрессию, в том числе в Индо-Тихоокеанском регионе. Считается, что поддержание военной эффективности США является важнейшим элементом сдерживания агрессии и предотвращения конфликтов;

• помогать развивать альянсы и партнерские отношения между США и странами в Индо-Тихоокеанском регионе, продвигая американское видение свободного и открытого партнерства, основанного на правилах Индо-Тихоокеанского порядка и позволяя коллективно реагировать на общие вызовы, которые подрывают безопасность и стабильность.

Учитывая весь масштаб проблем в Индо-Тихоокеанском регионе, Министерство обороны рассматривает развитие передовых, асимметричных возможностей и потенциала, предназначенных для работы в условиях, препятствующих «доступу / отказу в доступе» (access/denial of-access) в определенные районы, что имеет важнейшее значение для сдерживания в Тихом океане. Поэтому ТИС включает инвестиции в программы, особенно важные в этом отношении. Ключевыми среди этих инвестиций являются усовершенствованные разработки и закупки боеприпасов большой дальности, передовые ударные платформы, расширенные позиции и устойчивость передовых сил, целевые программы сотрудничества в области безопасности для расширения возможностей союзников и партнеров США, инновационные учения и эксперименты, а также технологически более совершенные системы управления, связи, компьютеров, разведки, наблюдения и разведки (C4ISR).

Американское военное ведомство исходит из того, что реализация ТИС будет способствовать укреплению отношений с союзниками и партнерами в Индо-Тихоокеанском регионе, а также включать функции, предназначенные для дальнейшего взаимодействия и усиления способностей партнеров, чтобы защититься от агрессии, обеспечить защищенность и безопасность на море, повысить информированность и способность участвовать в совместных операциях с силами США и партнеров в регионе.

ТИС самым прямым образом затрагивает интересы безопасности России в регионе и требует принятия соответствующих мер по сдерживанию противника. Некоторые меры должны приниматься при координации с Китаем.

В рамках интеграции методов отрицания в свою болей широкую систему сдерживания, основанную на наказаниях, Соединенные Штаты используют альянсы с относительно небольшими государствами, у которых есть мотивация противостоять гегемонии других держав.

С этой целью США стремятся задействовать НАТО и союзы в Азии в качестве инструментов для предотвращения попыток контроля над стратегически важными регионами. Стратегия Вашингтона может включать все три формы сдерживания путем отрицания, направленные, прежде всего, против России и Китая.

В рамках доктрины сдерживания отрицанием азиатские союзники Америки, находящиеся на архипелаге, могут использовать морские мины, подводные лодки и все более совершенные ракетные комплексы, чтобы превратить узкие водные пути региона в механизмы закупорки, препятствующие развертыванию военно-морских сил Китая. Необходимое содействие со стороны США будет им оказано в рамках ТИС.

В соответствии с доктриной сдерживания отрицанием союзников и партнеров США в Восточной Европе в полосе между Балтийским и Черным морями, а также страны СНГ на Кавказе и в Центральной Азии под предлогом надуманных угроз со стороны России планомерно превращаются в «горькие пилюли», за счет довооружения их средствами ПВО, противотанковыми и противокорабельными ракетами, чтобы распылить усилия Москвы и отвлечь часть военного бюджета на оборонительные возможности против подобных видов оружия. На границах стран Балтии, например, могут быть заранее установлены наземные мины, которые автоматически приводятся в боевое положение при первых признаках подготовки агрессии.

Как в Европе, так и в Азии стратегия стимулирования и организации сетей внутри- и межрегионального сотрудничества в стратегических отраслях промышленности и НИОКР в долгосрочной перспективе сделает ткань союзнических границ более плотной и трудно проницаемой.

Пока в России и за рубежом можно назвать немного исследований, систематически изучающих теорию и стратегию отрицания в современных условиях безопасности. В то же время на практике сдерживание посредством отрицания получает все большее распространение. В одном из свежих изданий по этой теме — книге «Сдерживание посредством отрицания: теория и практика» показано, что сдерживание путем отрицания снижает предполагаемую выгоду, которую планируемое действие, как ожидается, принесет противнику[177]. При принятии решений учитываются как затраты, так и выгоды, поэтому, в то время как наказание манипулирует поведением, увеличивая затраты', отрицание работает, лишая благ.

Современная динамика национальной и международной безопасности кардинально изменилась. Проблемы безопасности все чаще носят негосударственный характер, и они гораздо более расплывчаты. В то время как ЯО и сдерживание с помощью наказания по-прежнему имеют значение, рост угроз со стороны международных террористических организаций, усиление обычных военных вызовов, цифровых и обычных угроз, за исключением открытого конфликта, сегодня в совокупности склоняют расчет сдерживания в пользу отрицания.

В этом контексте работа А. Вилнера и А. Венгера представляет собой одно из первых исследований, которое сосредоточено исключительно на современном отрицании, преодолевая теоретический разрыв, который сохраняется между классической теорией сдерживания и современной небезопасностью. Книга значительно продвигает науку о сдерживании путем отрицания с помощью эмпирически обоснованных и актуальных для политики статей, написанных ведущими международными учеными в области обычной военной агрессии, ПРО, терроризма и агрессивности, преступности и кибербезопасности.

Большинство американских специалистов считают, что включение отрицания в расширенную систему сдерживания, применяемую США, способно дать Соединенным Штатам важные преимущества и в стратегическом плане позволит сосредоточить ограниченные ресурсы в тех местах, где наиболее вероятно возникновение конфликта. Сегодня это Украина, а в Азии — Тайвань. Технологически такой шаг вносит существенный вклад в совершенствование многих новых областей конкурентоспособности Америки, в том числе в оборонительных вооружениях, таких как ракеты воздушного и морского базирования, которым отдается предпочтение в третьей форме сдерживания путем отрицания. С точки зрения защиты это обеспечило бы инструменты, которые в случае неудачи сдерживания легче использовать для борьбы и победы в конфликте, чем те, которые используются для наказания.

С другой стороны, систематически укрепляя возможности союзников по противодействию на передовой линии соприкосновения с противником, Соединенные Штаты получают дополнительную возможность сконцентрировать свои собственные ресурсы на разработке более совершенных систем оружия сдерживания путем наказания. Одновременно усиление возможностей сопротивления союзников также укрепило бы и прояснило спусковые механизмы сдерживания посредством наказания и помогло бы сделать расширенное сдерживание в целом более устойчивым против угроз ГВ.

Усиление акцента на доктрине сдерживания путем отрицания в стратегии США также имеет политическую и дипломатическую выгоду для НАТО и американских союзов в АТР. Не секрет, что союзники по НАТО и особенно прифронтовые государства в Европе испытывают недоверие к США, которые чрезмерно полагаются на сдерживание наказанием и угрозу возмездия. В отличие от возмездия, которое во временной перспективе может показаться неопределенным и неподконтрольным защищаемому государству, отрицание является немедленным и отвечает очевидным интересам союзника, который, следовательно, имеет сильные стимулы для противоборства с врагом в условиях непосредственной угрозы завоевания. В то время как упование в первую очередь на сдерживание путем наказания со стороны покровителя может ослабить альянс, что приведет к опасениям быть оставленным или быть просто козырем на переговорах с великой державой. Кроме того, совместные инвестиции США и союзника в создание потенциала сдерживания путем отрицания укрепляют единство альянса.

Теория сдерживания посредством отрицания открывает новые возможности сдерживания для новой области: когнитивной, или ментальной, войны, в которой человеческий разум становится полем битвы. Цель состоит в том, чтобы изменить не только то, что люди думают, но и то, как они думают и действуют, навязать им нужную идеологию[178].

Большой упор на сдерживание путем отрицания сигнализирует о том, что противник заплатит высокую цену за агрессию в том месте, где она происходит, а реакция подвергнувшейся нападению стороны может простираться от резкого отпора до войны на истощение.

Наряду с вопросами использования сдерживания посредством отрицания в традиционных сферах внешней политики государства в последние годы существенно возросла значимость многоуровневого сдерживания в киберпространстве. Такой вид сдерживания отрицанием основывается на трех уровнях — формировании поведения, отказе в выгодах и наложении затрат. Все они работают согласованно, чтобы предотвратить агрессивные действия со стороны противников. Сдерживание посредством отрицания, то, что Джозеф Най называет отрицанием защитой (denial protection), — это попытка затруднить противнику достижение цели или увеличить его затраты. Чтобы быть эффективным, сдерживание посредством отрицания должно сделать цену агрессии «невыгодной, поскольку цель будет труднее захватить, труднее удержать или и то и другое». Тем не менее стратегия сдерживания путем отрицания или приоритизация защиты и устойчивости в киберпространстве до сих пор отсутствует в стратегиях кибербезопасности государств.

Следует учитывать, что мере того, как государство становится все более зависимым от кибернетической сферы, крайне важно лишить противников возможности ослабить эти элементы национальной мощи или разрушить их во время кризиса.

Такому подходу способствуют ряд новых факторов, связанных с развитием кибернетики.

Во-первых, нет взаимной уверенности в разрушении инфраструктуры. Океаны не защищают США от киберугроз, а сама проблема для американцев приобретает все больше двусмысленности и больше неопределенности в связи с ростом числа субъектов, обладающих киберпотенциалом, включая преступников и других субъектов, которых с меньшей вероятностью можно сдержать за счет наложения затрат. В киберпространстве акторы формируют сложные структуры, линии между которыми не ясны.

Несовместимость динамики ядерного и обычного сдерживания в применении к киберпространству привела к тому, что подавляющее внимание уделяется сдерживанию противников путем демонстрации потенциально сильной военной реакции на нападение в киберпространстве или наложения затрат и последствий на действия противника постфактум. Но ни одна из этих мер не остановила волну угроз и, возможно, даже усугубила ее — придавая смелости противникам и отвлекая ресурсы или ограничивая усилия по обеспечению безопасности и устойчивости, которые могли иметь более существенное влияние на расчет затрат противников.

Во-вторых, сдерживание путем отрицания в киберпространстве должно подчеркивать важность создания защитного потенциала и устойчивости для противодействия атакам, при этом сосредоточивая усилия непосредственно на защите и сохранении национальных активов, которые составляют основу национальной мощи, или системно и критически важной инфраструктуры. Это организации, разрушение которых приведет к каскадным сбоям и поставит под угрозу целостность ВС, экономики, правительства и общества, а также сделает государство бессильным во время кризиса.

В этом контексте стратегия киберсдерживания путем отрицания должна признавать и воплощать три ключевых принципа[179].

1. Стратегия должна быть построена на основополагающем принципе, согласно которому жизнестойкость, а не только строгое предотвращение, имеет решающее значение для лишения противников преимуществ. В киберсфере стратегия сдерживания путем отрицания должна строиться на этой концепции устойчивости или способности противостоять атакам и быстро восстанавливаться после них. Это требует выявления активов, функций и организаций, подвергающихся наибольшему риску нападений и сбоев, и обеспечения непрерывности их функционирования и устойчивости в мирное время и в условиях кризиса. Обеспечение непрерывности этих функций имеет решающее значение для отказа противникам как в выгодах от сбоев в киберсистемах, так и подрыва уверенности в том, что их операции могут быть использованы для достижения последствий, которые могут вынудить, сдержать или иным образом сформировать политику государства в кризисе.

Повышение устойчивости в основном будет вращаться вокруг выявления и снижения рисков и обеспечения потенциала для оказания помощи в реагировании и восстановлении киберсистем. Необходимо создать дополнительные кадровые и технологические ресурсы для проведения надежных оценок рисков и взаимозависимостей на национальном уровне.

Целесообразно, например, кодифицировать отраслевые агентства по управлению рисками и создать пятилетий национальный цикл управления рисками, чтобы сформировать всеобъемлющую национальную стратегию управления рисками, а также предусмотреть необходимое планирование, чтобы противостоять кризисам в киберсфере, которые подорвали бы национальную экономику.

2. Стратегия должна признать и отразить, что киберпространство отличается от обычных областей конфликтов и конкуренции. В киберконфликтных ситуациях и конкуренции киберпространство — это поле битвы. В отличие от других областей — суши, моря, воздуха и космоса, — оно полностью создано руками человека и поэтому готово для манипулирования способами, которые не действуют в других областях.

Следовательно, киберсдерживание путем отрицания должно быть сосредоточено на построении киберсистемы таким образом, чтобы в буквальном смысле слова исключить из схем ведения бизнеса тех, кто может причинить вред. Следует иметь в виду, что стратегия сдерживания путем отрицания должна формировать поле битвы за счет уменьшения уязвимостей, которые используют наши противники и которые присущи технологиям, людям и процессам, составляющим киберсистему.

На протяжении почти всего времени существования киберпространства его создание в значительной степени определялось рыночными силами. Во многих случаях подобная работа в условиях рынка приносила положительные результаты. Постоянный шквал кибератак привел к созданию совершенно новых отраслей для управления инцидентами и смягчения их последствий, а также побудил поставщиков интернет-услуг улучшать свои предложения по обеспечению безопасности. Однако не везде рыночные силы в значительной степени не смогли обеспечить адекватную безопасность продуктов и стимулировать более эффективные меры безопасности со стороны компаний.

3. Стратегия должна воплощать идею о том, что в киберпространстве создание лучшей национальной киберзащиты — сдерживание наших противников за счет отказа в выгоде — в основном является деятельностью частного сектора, и правительство должно сосредоточиться на тех областях, в которых оно имеет сравнительные преимущества и может играть вспомогательную роль. Частный сектор не просто владеет подавляющим большинством критически важной киберинфраструктуры; он отвечает за большинство ключевых решений и действий по подготовке, реагированию и восстановлению после киберинцидентов — как в отношении того, чем владеет частный сектор, так и в отношении продуктов и услуг, которые он предоставляет, которые составляют саму киберсистему. В этом контексте правительство во многих случаях играет вспомогательную роль в обеспечении безопасности и обороны и не является главным действующим лицом.

Следует упомянуть две группы субъектов из частного сектора, которые заслуживают особого внимания при решении вопросов обеспечения национальной безопасности в киберсфере.

Первая группа — это те, кто предоставляет инфраструктуру информационных и коммуникационных технологий, в' том числе провайдеры интернет-услуг, хосты данных и другие. Эти организации имеют уникальные возможности для реализации мер безопасности, масштабируемых по всей экосистеме.

Вторая важная группа — это те, кого называют системно важными поставщиками критически важной инфраструктуры. Это субъекты, владеющие активами и управляющие ими, от которых в более широком смысле зависит остальная часть экономики, правительства и общества. Эти субъекты часто становятся мишенью для национальных государств, и, несмотря на все усилия субъектов, они будут скомпрометированы. В интересах государства поощрять, стимулировать, и иногда требуется, чтобы частный сектор наращивал потенциал и устойчивость, чтобы оба могли работать вместе для защиты от наиболее серьезных угроз. Отказ или нарушение работы этих объектов становится проблемой для национальной безопасности государства, поэтому обеспечение их надежного функционирования должно быть наивысшим приоритетом.

7.4. «МНОГОСЛОЙНОЕ» СДЕРЖИВАНИЕ

Анализ феномена СЗ как ТДГВ, главными инструментами которой являются доктрины сдерживания посредством отрицания и принуждения, строится на рассмотрении двух качественно отличающихся градаций сдерживания.

Во-первых, применительно к СЗ понятие «стратегическое ядерное и неядерное сдерживание» должно рассматриваться в рамках анализа общего контекста отношений между ядерными державами.

На основе полученных результатов анализа разрабатываются международные или национальные нормативно-правовые акты, вносятся изменения в стратегию.

В табл. 7.1 приведены факторы стратегического ядерного и неядерного сдерживания, влияющие как на международную политику в целом, так и на тактики сдерживания и принуждения, применяемые в СЗ.

Доктрины стратегического ящерного и неядерного сдерживания

Окончание табл. 7.1

В стратегическом ядерном и неядерном сдерживании на поверхности находится материальная военно-техническая составляющая. Это в первую очередь ядерные боезаряды и различные средства их доставки, а также системы предупреждения о ракетном нападении и системы контроля космического пространства, системы ПРО и т. п. Важным дополнением к стратегическому ядерному сдерживанию служит стратегическое неядерное сдерживание, использующее угрозу применения высокоточного оружия в обычном оснащении большой дальности действия.

Стратегическое ядерное и неядерное сдерживание сохраняет свое ведущее место во внешней политике великих держав, в том числе и в их действиях в СЗ.

Во-вторых, относительно новая градация сдерживания должна учитывать, что важным следствием трансформации военных конфликтов является использование в межгосударственном противоборстве доктрин сдерживания посредством отрицания и принуждения как самостоятельных инструментов внешней политики, являющихся составной частью стратегии ГВ.

В табл. 7.2 приведены факторы, обусловливающие характеристики доктрин, используемых в СЗ как ТДГВ в пределах которого реализуются инструменты доктрин сдерживания посредством отрицания и принуждения. Факторы этих доктрин по сравнению с факторами стратегического ядерного и неядерного сдерживания носят гораздо более приспособленное к конкретному объекту, индивидуальное содержание. Формулировки факторов определяются особенностями стратегической культуры государства, входящего в границы СЗ. В общем виде такие особенности отражены в матрице стратегической культуры[180].

Доктрины сдерживания посредством отрицания и принуждения

Окончание табл. 7.2

Обе доктрины осуществляются скрытно и пока не нашли отражения в официальных документах. Вместе с тем доктрины как часть стратегии ГВ детально разрабатываются в ряде научно-практических исследований аналитических центров США и активно применяются Госдепом и Пентагоном против России, Китая, Ирана и некоторых других государств.

Новый импульс планы США по использованию инструментов сдерживания посредством отрицания и принуждения в отношении Китая и России получили в подготовленном администрацией Д. Байдена документе «Временные указания по стратегии национальной безопасности» от 3 марта 2021 г.

Анализ заявленных в Указаниях основных положений политики США показывает, что Вашингтон по-прежнему намерен объединять две основных доктрины военно-силовой политики во внешнеполитической сфере: «оборонительную» (сдерживание) и «наступательную» (принуждение). Каждая из доктрин характеризуется своими количественными и качественными военными, политическими и экономическими параметрами, а также различием основных целей: сохранения или изменения статус-кво. Сдерживание — типичная доктрина сохранения, тогда как принуждение — доктрина по изменению.

Применительно к России обе доктрины предусматривают проведение последовательной и весьма агрессивной политики, направленной на то, чтобы сорвать наше развитие, затормозить его, создать проблемы по внешнему периметру с использованием «удушающей» петли СЗ, спровоцировать внутреннюю нестабильность, подорвать ценности, которые объединяют российское общество, в конечном итоге ослабить Россию и поставить её под внешний контроль.

В этом контексте принуждение — это активная, наступательная доктрина, рассчитанная на длительный период применения ГУ, включающих меры военного давления, экономические санкции, идеологические подрывные мероприятия в рамках стратегии КВ. Конечная цель принуждения — заставить объект решить, что уступчивость — лучший способ действия, чем игнорирование требований принуждающего. Принуждение предполагает активное политическое и военное поведение, нацеленное на переубеждение оппонента изменить статус-кво под угрозой применения силы или наращивания масштабов военносилового воздействия, экономических санкций, кибератак, угроз из космоса, информационного давления.

Эффект принуждения измеряется тем, насколько быстро удастся сломить противника и подчинить его своей воле. Следует иметь в виду, что уступка угрозе принуждения — более видимая, поэтому уступающая сторона должна заранее подготовить объяснение сделанных уступок. Сочетание указанных и некоторых других факторов обеспечивает значимую роль принуждения в спектре стратегий обеспечения интересов Запада.

В контексте отношений с Россией американцы надеются, что за счет усиления мер принуждения им удастся через значительное ухудшение Социально-экономического Положения внутри РФ оказать решающее воздействие на слом политической системы, ее переориентацию на Запад с одновременным отказом от установления многополярного мира в пользу такого мироустройства, в котором нашей стране будет отведена роль второстепенной региональной державы при подчинении российских национальных интересов глобальным приоритетам США.

Новому хозяину Белого дома вторит бывший советник экспрезидента США Дональда Трампа Джон Болтон, который на страницах консервативного издания National Review обратил внимание на СЗ вокруг России[181]. Речь идет о постсоветских республиках, переманивание которых на сторону НАТО позволит США укрепить позиции и «потрясти Кремль».

Среди стратегических находок отставного политика: лишить Россию СЗ на границах с альянсом, т. е. активно использовать в своих интересах потенциал СЗ, найти новые и раздуть старые тлеющие конфликты, столкнуть Россию и Украину в кровавой схватке, принять в НАТО и направить против России всех желающих.

Экс-советник главы Белого дома по иацбезопасиоспи педантично перечисляет уязвимые и «аномальные» места на периферии России: Украина, Молдавия, Абхазия и Южная Осетия, которые он призывает вернуть Грузии, район армяно-азербайджанского конфликта. В список аномальных зон Болтон включает и Белоруссию, которую тоже хотел бы втянуть в зону влияния Запада, учитывая размер и географическое положение страны. Однако политик отдает себе отчет в том, что она никогда не войдет в НАТО. Но и отдавать Москве важную в стратегическом отношении страну Болтон тоже считает непозволительным.

Таким образом, по мнению Д. Болтона, пока между НАТО и Россией существует СЗ, состоящая из бывших советских республик, будет оставаться и угроза для национальных интересов США Отставной политик исходит из того, что Москва перестанет вмешиваться в постсоветское пространство только тогда, когда оно будет под контролем альянса, и чем раньше России это дадут понять, тем лучше.

Значимым методом принуждения выступают экономические санкции, но наибольший принудительный эффект имеет угроза применения военной силы, к которой США и НАТО прибегают на всем протяжении границ с Россией на западе, в Арктике и на Черном море, а американцы — и на Дальнем Востоке против России и в ЮВА против Китая.

Сказанное подчеркивает стратегическую значимость СЗ как ТДГВ, на которых против России используются доктрины принуждения и сдерживания посредством отрицания, что требует внимательного изучения этого феномена с целью разработки эффективных стратегий противостояния.

На современном этапе глобализации один из ведущих военно-политических трендов связан с появлением новой волны конфликтов, сопровождающих дрейф «глобального центра силы» от США к Китаю (при пока ещё невысокой вероятности прямого военного столкновения между ними). Развитие событий по такому сценарию уже сейчас приводит к расширению локальных и региональных конфликтов, характерным для которых стало изменение форм разрешения межгосударственных противоречий и использования различных форм и методов сдерживания, не предусматривающих применения военной силы. Последнее требует дополнительных разъяснений.

Сдерживание в значительной мере — угроза применения силы в ответ на применение силы оппонента. Распространяется асимметричное сдерживание — способность относительно слабых стран сдерживать гораздо более могучие в военном отношении державы, используя фактор неопределенности. Наглядные иллюстрации — Китай, обладающий возможностью взаимного гарантированного уничтожения с США без количественного паритета СЯС, и Северная Корея, вынудившая Вашингтон начать диалог вскоре после заявленного испытания ракеты большой дальности[182].

Приобретение дальнобойными высокоточными неядерными вооружениями стратегических свойств обусловило появление нового вида стратегического неядерного сдерживания. В 1990-х гг. академик А.А. Кокошин фактически стал первым глашатаем формулы стратегического неядерного сдерживания в военной политике России, которое он считал важным дая обеспечения деэскалации конфликтов. Способность стратегического сдерживания заложена и в некоторых других неядерных средствах, в том числе в кибероружии: с их помощью можно не только совершить нападение, но и нанести удар возмездия с большим ущербом. Однако не только военными средствами может обеспечиваться сдерживание, но и угрозами «экономической войны», блокады, других жестких мер в отношении «оппонента» еще до порога применения ВС.

Политические элиты стран Запада не демонстрируют стремления развязать войну с участием других ядерных держав. Они пытаются добиться своих геополитических целей другими, прежде всего невоенными, средствами.

Поэтому при сохранении первоочередной роли стратегического ядерного сдерживания и появлении высокоточных обычных средств стратегического неядерного сдерживания в существенной мере возрастает значимость других доктрин сдерживания, которые выступают в качестве дополнения к первым двум видам сдерживания в современных военных конфликтах.

Эти доктрины, получившие названия доктрин «Принуждения» и «Сдерживания посредством отрицания», выступают в качестве важных инструментов ГВ как новой формы межгосударственного противоборства.

В общем случае эффективность доктрин в решающей степени определяется наличием технологий, способных обеспечить нужную степень влияния на противника и подчинение его своей воле. Для стратегического ядерного сдерживания это технологии изготовления ЯО и средств его доставки к цели, для стратегического неядерного сдерживания это дальнобойные высокоточные боеприпасы в обычном снаряжении.

Технологический прогресс наделяет неядерные вооружения стратегическими свойствами, что делает их действенными инструментами доктрин принуждения и сдерживания посредством отрицания. Речь идет о высокоточных вооружениях в неядерном оснащении, БПЛА различного предназначения, использовании космоса в военных целях, о кибервооружениях, которые являются оружием массового поражения, поскольку могут повредить критическую инфраструктуру государства, нарушить системы связи, командования и контроля над ВС, вывести из строя спутники и т. д. В перспективе способность нанести стратегический ущерб будет также определяться арсеналом лазерного оружия, обладанием технологиями ИИ.

Существенными возможностями для принуждения и сдерживания противника путем отрицания обладают санкции в экономической и финансовой сферах, технологии КВ.

Таким образом, формируется своеобразная «многослойная» модель сдерживания, элементами, или «слоями», которой являются доктрины:

• стратегического ядерного сдерживания;

• стратегического неядерного сдерживания;

• сдерживания посредством отрицания;

• принуждения.

«Многослойная» модель сдерживания отражает комплексные воз-можностидоктрин, основанные на угрозе применения стратегического ядерного и высокоточного неядерного вооружения дальнего действия, а также дополняющих их доктрин принуждения и сдерживания посредством отрицания.

Последние две доктрины основаны на использовании широкого спектра ГУ как «рабочих» инструментов ГВ, представляющей собой форму насилия, основанную на комбинированном применении военных и невоенных средств, включая средства и способы политико-дипломатического, финансово-экономического, когнитивного и военного воздействия на противника, прежде всего, без применения военной силы.

Комплексное использование «многослойной» модели сдерживания и принуждения предоставляет дополнительные возможности инициаторам современных конфликтов избежать развития их по силовому сценарию с целью не допустить втягивания собственных войск в мясорубку воен пых действий, сохранить ресурсы и инфраструктуру страны — жертвы агрессии, которая с использованием «мягких технологий» переводится под внешнее управление, избежать обвинений в агрессии со стороны международного сообщества.

Трансформация конфликтов ведет к расширению использования моделей сдерживания и принуждения, отражающих более медленную эволюцию событий в СЗ — ТДГВ. Временные параметры противоборства в СЗ не рассчитаны на использование стратегии «блицкрига». В такой модели технологический прогресс играет меньшую роль в сравнении с организационными, информационно-технологическими, управленческими, логистическими и некоторыми другими общими нематериальными изменениями, позволяющими применять современные технологии достижения политических целей с минимальным военно-силовым воздействием на противника за счет использования информационно-когнитивных технологий с опорой на «мягкую силу» и «жесткую силу».

При этом сочетание традиционных и «гибридных» доктрин сдерживания в современных военных конфликтах уже сейчас является детерминантом, определяющим фактором для всех вооруженных конфликтов. Применение доктрин сдерживания и принуждения опосредованно влияет на повышение порога перехода к использованию ЯО в случае разрастания конфликта между странами, обладающими таковым оружием; позволяет удостовериться в серьезности гипотетической агрессии со стороны вероятного противника и его готовности пойти на компромисс (противнику должно быть ясно, что если неядерными средствами его не удастся удержать от начала или продолжения агрессии, тогда переход к применению ЯО будет закономерным и неизбежным). Важная роль принадлежит этим доктринам в стратегии сдерживания в киберпространстве.

Заметим также, что если применение гибридных методов в военных конфликтах нового вида позволяет достигать поставленной цели без открытого военно-силового вмешательства (например, в цветной революции), то традиционные конфликты в обязательном порядке используют гибридные технологии, включая технологии принуждения и сдерживания посредством отрицания. Использование «многослойной» модели доктрин стратегического ядерного и неядерного сдерживания, а также сдерживания посредством отрицания и принуждения, представляет собой непростую задачу, особенно для России, окруженной государствами — членами НАТО, отличающимися антироссийской, а порой русофобской политической ориентацией, с различными уровнями социально-экономического развития, военных потенциалов и боеспособности ВС, людских ресурсов и т. п.

Сказанное выдвигает «многослойную» модель сдерживания и принуждения в число приоритетных объектов военно-научных исследований. Важным стимулом для таких исследований является понимание способности ГВ под воздействием различных факторов, нередко трудно прогнозируемых, трансформироваться из стадии не силового конфликта в полномасштабный военный конфликт вплоть до ядерного.

ВЫВОДЫ ДЛЯ РОССИИ

Доктрины стратегического ядерного и неядерного сдерживания, принуждения и сдерживания путем отрицания от Восточной Европы до Западной части Тихого океана направлены в первую очередь против России и Китая под предлогом ограничить надуманные намерения этих и некоторых других государств осуществить легкий пересмотр статус-кво.

Результирующий вектор доктрин, их синергия направлены на то, чтобы увеличить непосредственные затраты и сложности якобы планируемого захвата и удержания территории. Фактически использование такого механизма имеет целью укрепление военно-политической гегемонии Соединенных Штатов за счет более плотного привлечения союзников и партнеров к американским внешнеполитическим авантюрам. В США и НАТО важное внимание уделяется совершенствованию использования технологий сдерживания отрицанием в киберпространстве.

Обнаружив в начале XXI в., что Россия выходит из безвременья 1990-х, Вашингтон сделал ставку на доведение американо-российских отношений до состояния максимальной напряженности по всем фронтам и направлениям: политическим, дипломатическим, экономическим, социально-идеологическим (приобретающем национал-расистские черты), агрессивным кибернетическим, русофобско-пропагандистским, разведывательно-подрывным, военно-силовым, при этом сохраняя тенденцию количественного и качественного наращивания войск и усиления других видов давления в непосредственной близости от границ Российской Федерации.

На некоторые страны СНГ, государства Балтии и Восточной Европы делается главная ставка США в применении доктрины сдерживания отрицанием как важного элемента стратегии ГВ против России. Не случайно в государства СНГ Вашингтон осуществляет щедрые долларовые вливания под предлогом «поддержки демократии и культуры», которые фактически идут на создание в странах СЗ антироссийских плацдармов КВ (по терминологии НАТО). Некоторым государствам достаются и американское оружие, советники, биолаборатории, офицеров приглашают на учебу в США и страны НАТО.

Правящие элиты этих государств, похоже, не задумываются над предостережением известной русской пословицы: «Коготок увяз — всей птичке пропасть» — стоит поступиться чем-то, начать какое-либо предосудительное дело, как, втянувшись, уже не сможешь из него выпутаться, и можно оказаться в более худшей ситуации. Вашингтон циничной безжалостно использует в своих интересах коррумпированность и неопытность правящих в этих странах элит, готовых за небольшие подачки подчинитьсвои государства заокеанским манипуляторам.

Синергия доктрин стратегического сдерживания, принуждения и сдерживания отрицанием рассчитана на то, чтобы одолеть нас по возможности без непосредственного крупномасштабного вооруженного столкновения, распылить и ослабить потенциал России, добиться ее развала и перехода под внешнее управление.

Российская Федерация сталкивается с рядом проблем в новых областях конфликта. Эти области могут возникнуть в результате внедрения новых и революционных технологий и стратегий сдерживания. Например, новые угрозы в области космоса и кибернетики возникли в результате разработок ракет, спутников, вычислительной техники, телекоммуникаций и технологий межсетевого взаимодействия.

Все более широкое использование социальных сетей, обмена сообщениями в социальных сетях и мобильных устройств открывает новые возможности для новой области — КВ, в которой человеческий разум становится полем битвы. Цель состоит в том, чтобы изменить не только то, что люди думают, но и то, как они думают и действуют. Технологии КВ при успешном ведении формируют и влияют на индивидуальные и групповые убеждения и поведение, способствуя достижению тактических или стратегических целей агрессора. В своей крайней форме КВ может расколоть и раздробить все общество, так что у него больше не будет коллективной воли противостоять намерениям противника. Противник мог бы подчинить себе общество, не прибегая к прямой силе или принуждению.

Для России противодействие технологиям борьбы за сознание граждан своего государства, союзников и партнеров представляет собой важное направление в контрстратегии ГВ, требующей системного и координированного ответа на угрозы. В этом контексте своевременным шагом в правильном направлении является, например, инициатива президента В.В. Путина о поддержке изучения русского языка в странах СНГ.

Угрожающая реальность спектра новых вызовов и угроз для России делает необходимой разработку комплексной программы противодействия, разработанной на основе единой методологии оценки и анализа синтеза доктрин сдерживания, принуждения и сдерживания отрицанием, воплощенных в стратегии ГВ, ставшей одним из важных факторов межгосударственной борьбы и связанной с комбинированным применением силовых и несиловых методов и средств ее ведения.

Важным ориентиром при развертывании такой работы служит стратегическая культура государств — участников геополитического противоборства, которая представляет собой совокупность стереотипов устойчивого поведения соответствующего субъекта при масштабном по своим политическим задачам и военным целям применении военной силы, в том числе при подготовке, принятии и реализации стратегических решений.