Вор с палитрой Мондриана

Глава 7

Четвертак Леоны Тримейн в кармане у меня не залежался. Я завернул за угол и вошел в какую-то забегаловку на Мэдисон Авеню, под названием «Большой Чарли», где выпил за стойкой чашку кофе. И положил на прилавок четвертак, в надежде, что чаевые приведут официантку в то же восхищение, что и меня. Потом вышел оттуда и пошел по улице, пока не увидел цветочный магазин.

Шел уже пятый час. Смена стражи в «Шарлемане», очевидно, уже состоялась. Наверно, мне все же проще будет пробраться мимо тех же привратников и консьержа, что видели меня вчера, чем убеждать сегодняшних, что я снова явился доставить товар на дом.

Я зашел в магазин и выложил семь баксов девяносто восемь центов, за точно такой же букет, который часом раньше обошелся мне в четыре девяносто восемь в Вест-Сайде. А что поделаешь? Ведь парню, работающему здесь, арендная плата обходится несомненно дороже. В любом случае я получу еще один четвертак от мисс Тримейн и сэкономлю таким образом на расходах.

«Леоне Тримейн» — снова написал я на конверте. А внутри, на карточке, следующее: «Только не говори, что ты меня еще не простила! Дональд Браун».

Смена в «Шарлемане» произошла. Я узнал консьержа и привратников, дежуривших накануне вечером, и, если мое лицо и показалось им знакомым, они ничем это не выдали. К тому же вчера я был гостем одного из жильцов, вполне приличным джентльменом в костюме и галстуке, сегодня же явился пред ними в облике представителя рабочего класса, простого парня в рубашке с короткими рукавами. И даже если кто-то из них и узнал меня, то наверняка подумал, что видел, как я доставляю цветы, раньше.

И снова консьерж предложил мне оставить цветы, обещая передать, и снова я настоял, что непременно должен доставить их лично, и снова привратник усмехнулся, подумав, что я надеюсь на чаевые. Как все же это приятно, видеть, как люди до последней буквы придерживаются устоявшихся традиций. Консьерж предупредил о моем появлении по домофону, а Эдуардо поднял меня на девятый этаж, где в дверях своей квартиры уже ждала мисс Тримейн.

— О, так это опять вы! — воскликнула она. — Нет, все же я ничего не понимаю! Вы совершенно уверены, что эти цветы мне?

— Но на карточке написано…

— Карточка, карточка, карточка… — пробормотала она и вскрыла конверт. — «Только не говори, что ты меня еще не простила. Дональд Браун»… Господи, что за страсти такие! Кто такой, черт возьми, этот Дональд Браун и за что, собственно, я должна его простить?..

Лифт не уехал.

— И еще меня просили узнать, будет ответ или нет, — сказал я.

— Ответ? Ответ! Но кому именно мне следует адресовать этот ответ? Ведь совершенно ясно, что цветы предназначены вовсе не мне! И все же я не понимаю, как можно так ошибаться! Возможно… существует и какая-то другая Леона Тримейн, но я знаю о ней не больше, чем об этом самом Дональде Брауне… Ну разве что он какой-то стародавний знакомый, чье имя просто выпало из головы… — Пальцы с ярко-оранжевым лаком на ногтях срывали тем временем обертку с презента таинственного мистера Брауна. — Прелесть! — воскликнула она. — Еще лучше чем те, первые. И все же я никак не могу понять, почему их послали мне. Никак не могу понять!..

— Хотите, я позвоню в магазин?

— Простите?

— Я могу позвонить в цветочный магазин, — предложил я. — Разрешите воспользоваться вашим телефоном? Ведь если это ошибка, мне грозят нешуточные неприятности. А если никакой ошибки нет, тогда, может, удастся узнать об этом человеке, том, кто посылает вам цветы.

— О?.. — сказала она.

— Нет, правда, давайте я позвоню, — сказал я. — А то вдруг окажется, что цветы вовсе не вам, и тогда мне придется их забрать.

— Ну… — протянула она. — Ну ладно, хорошо. Может, действительно лучше позвонить.

И она впустила меня в квартиру и захлопнула дверь. Если даже лифт и отправится куда-то на другой этаж, расслышать это теперь, разумеется, невозможно. Я последовал за Леоной Тримейн в гостиную, пол которой устилал пушистый ковер. Комната была слишком тесно заставлена мебелью, по большей части в стиле «французский провинциал». Кресла и диваны покрыты обивкой с преобладанием розового и белого цветов. На самом удобном на вид кресле разлегся кот. Белоснежный перс, и бакенбарды у него были в целости и сохранности.

— Вот телефон. — Она указала на аппарат, тоже во французском стиле, под старину, сверкавший золотом и эмалью. Я поднес трубку к уху и набрал номер Ондердонка. Линия была занята.

— Занято, — сказал я. — Нам, знаете ли, звонят без передышки, заказывают цветы. Ну, вы понимаете… — Да что это я, собственно? Перед кем распинаюсь? — Сейчас еще раз попробую.

— Хорошо.

Ну зачем, зачем только у Ондердонка занято? Ведь совсем недавно его не было. Неужели не мог побродить еще немного, когда мне, наконец, удалось пробраться в здание? Нет, я никак не могу уйти сейчас. Иначе снова сюда уже никогда не попасть.

Я набрал номер и попросил Кэролайн Кайзер. И когда она подошла, сказал:

— Мисс Кайзер, это Джимми. Я у мисс Тримейн, в «Шарлемане».

— Ошиблись номером, — ответила моя сообразительная подружка. — Ой, погодите! Как вы сказали? Это ты, что ли, Берн?

— Да, именно. Доставка на дом, — сказал я. — Причем уже вторая за сегодня. Но она говорит, что не знает никакого Дональда Брауна и уверена, что цветы не для нее… Да, да…

— Ты звонишь из чьей-то квартиры?

— Это мысль, — сказал я.

— Она тебя подозревает?

— Пока нет. Но дело в том, что она не знает, кто этот человек.

— Ну а мне ты зачем звонишь, Берн? Чтобы потянуть время, да?

— Правильно.

— Хочешь, чтоб я с ней поговорила? Я скажу, что этот, как его там, уже забыла, заплатил наличными и назвал только ее имя и адрес. Ну-ка, напомни, как звать этого чудака?

— Дональд Браун. А ее имя — Леона Тримейн.

— Усекла.

Я протянул трубку мисс Тримейн, которая, возбужденно посапывая, нависала у меня над плечом.

— Алло? — сказала она. — С кем, простите, говорю?.. — А затем она произнесла лишь «да», и «понимаю», и «но я не…», и «все это так загадочно и таинственно». Потом снова передала трубку мне.

— Настанет день, — сказала Кэролайн, — когда я все наконец пойму.

— Можете быть уверены, мисс Кайзер.

— Удачи вам, мистер Роденбарр. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в своих словах и поступках.

— Да уж, мэм.

Я повесил трубку. Леона Тримейн сказала:

— Нет, это положительно становится все любопытнее и любопытнее, как говаривала Алиса. Оказывается, этот ваш Дональд Браун — высокий господин с седыми волосами, элегантно одетый, носит трость и расплатился за оба букета парой новеньких хрустящих двадцатидолларовых купюр. Своего адреса не оставил… — Лицо ее заметно смягчилось. — Возможно, это действительно какой-то давний знакомый… — тихо добавила она. — Возможно, я знала его под другим именем. И вполне возможно, он снова даст о себе знать. Нет, я просто уверена, что даст знать, а вы как думаете?

— Ну, если уж он решился на такие хлопоты и расходы…

— Вот именно! Вряд ли бы он стал заходить так далеко, если б решил и дальше сохранять инкогнито. О, Боже! — вздохнула она и взбила свои красно-рыжие волосы. — Все это так неожиданно, так волнительно…

Я направился к двери.

— Что ж, — заметил я. — Я, пожалуй, пойду.

— Да, э-э… вы были так любезны, что сделали этот телефонный звонок. — Мы вместе дошли до входной двери. — О!.. — вспомнила она. — Погодите минутку, сейчас найду кошелек и отблагодарю вас за беспокойство.

— Какое там беспокойство, все в порядке, — сказал я. — Тем более что в первый раз вы меня уже отблагодарили.

— Ах, ну да, правильно, — сказала она. — Уже отблагодарила, верно? Совершенно вылетело из головы. Хорошо, что напомнили.

Если лифт все еще тут, подумал я, тогда сдаюсь. Но его не было. Световое табло показывало, что он достиг третьего этажа и движется сейчас на четвертый. Возможно, Эдуардо забыл обо мне. Но может, и нет, и вот теперь за мной поднимается.

Я открыл дверь на лестничную клетку и вышел.

Что дальше? Телефон у Ондердонка был занят. Правда, я набрал номер по памяти и вполне мог ошибиться. А может, было занято потому, что в этот момент номер набирал кто-то другой? И потом, он вполне мог и вернуться.

Нет, если дома у него кто-то есть, рисковать нельзя. И постучать и позвонить перед тем, как войти, тоже нельзя. И торчать целую вечность на лестничной площадке тоже невозможно, потому как консьерж, лифтер и привратник могли, конечно, забыть обо мне, но могли и не забыть. И одного звонка по домофону им достаточно, чтобы убедиться, что я вышел от Тримейн, а уже вслед за этим предположить, что я незаметно для них спустился по лестнице или на лифте или же до сих пор нахожусь в здании.

И в этом последнем случае они непременно начнут меня искать.

А даже если и не начнут, все равно — лестница не слишком подходящее место для того, чтобы узнать, есть кто в квартире Ондердонка или нет. А уж потом, если нет, войти в эту самую квартиру и дождаться полуночи, чтобы затем выбраться из «Шарлеманя» вместе с картиной. Потому как нынешние дежурные наверняка меня запомнили, и им может показаться странным, отчего это парень, доставляющий цветы из магазина, выходит от клиента через час после того, как он эти цветы доставил. Можно, конечно, попробовать отвертеться, напустить туману, подпортить, так сказать, репутацию мисс Тримейн, намекнув им, что мы провели это время, занимаясь амурами, но если до этого они успеют связаться с ней и узнать, что я давно ушел…

Я поднялся двумя этажами выше. Приотворил дверь, выглянул в коридор. Убедился, что там никого, и решился на наиболее благоразумный в данных обстоятельствах поступок. Не озаботившись натянуть перчатки, не предприняв даже такой простой меры предосторожности, как проверочный звонок в дверь, не потратив ни секунды на возню с поддельным охранным устройством, я вытащил из кармана мое заветное колечко с отмычками и вошел в квартиру Джона Чарльза Эпплинга.