Вор весны

Глава 13. Созерцание звезд

Ирма ругает меня за то, что я ускользаю от ее уроков, но Аид кричит ей в ответ, настаивая, что она должна учитывать мою смертную форму, и отказывается от ее требований о дальнейших занятиях сегодня вечером. У него есть ванна, приготовленная в большой ванной комнате, размером с небольшой бассейн.

— Я могу сама приготовить себе ванну, — говорю я ему.

— Конечно, ты можешь, — говорит он, — но я подумал… не бери в голову.

Он предлагает мне бомбочки для ванны, шоколад и фруктовый безалкогольный напиток с зонтиком внутри. Это глупо продуманно, тем более что он делает это из-за пределов комнаты. Он даже не замечает моего благодарного лица или непристойных комментариев по поводу моего раздетого состояния, и я почти обнимаю его, когда ванна заканчивается. Каждая частичка меня ощущает удивительную легкость.

Мы ужинаем с Ирмой, но почти ничего не говорим друг другу.

Мы все трое тихо удаляемся в свои покои. Я читаю в постели с Пандорой, и резные розы на столбиках моей кровати шевелятся и расцветают. Магия Аида? Должно быть она.

Раздается тихий стук в дверь.

— Сефона?

— Хммм?

— Если ты все еще не спишь, я хотел бы спросить, не хочешь ли ты понаблюдать за звездами?

Я пересекаю комнату и, нахмурившись, открываю дверь.

— Созерцание звезд?

— Обсерватория, — говорит он. — Безопаснее, чем лунные врата. Но только если ты сама этого захочешь.

В городе у вас не так уж много шансов полюбоваться звездами. Единственный раз, когда я это делала, был, когда я была в отпуске. Однажды летом, когда мне было около тринадцати, папа повез меня на Крит. Мы лежали на террасе на крыше нашей виллы, и он показывал мне созвездия и рассказывал мне истории о них.

Я смотрю на Аида, в его свободной футболке и пижамных штанах на молнии, почти нервно ковыряющего свои выкрашенные в черный ногти.

— Я бы с удовольствием.

Он улыбается, протягивая руку в нужном направлении. Мы на цыпочках проходим мимо комнаты Ирмы и входим в другую комнату.

Потолок мерцает в свете звезд, весь золотой и белый, стеклянный и блестящий. Чернильно-сине-черное небо переливается пурпурным, фиолетовым и алыми цветами, невероятным калейдоскопом ночи. Кто знал, что у ночи так много оттенков?

— Иллюзия, — напоминает он мне, — но такие достопримечательности можно найти где-нибудь в мире».

— Я хочу увидеть их по-настоящему, — говорю я, хотя не могу понять, почему этого недостаточно.

— Я бы хотел взять тебя — говорит он, слегка задыхаясь. Затем он кашляет, указывая на подушки, разложенные на полу. Мы садимся на расстоянии нескольких дюймов друг от друга, и я ложусь на спину, чтобы запечатлеть как можно больше.

— Это прекрасно, — шепчу я.

— Так и есть. — Он поворачивается ко мне лицом. — Скажи мне, по чему ты скучаешь в мире смертных. Не рассказывай мне о таких важных вещах, как люди. Расскажи мне о мелочах, о крошечных ощущениях, которые ты принимаешь как должное.

Я на мгновение задумываюсь, в основном о погоде, хотя мой зачарованный потолок очень помогает при отсутствии солнца, а также в нашей сегодняшней маленькой экспедиции.

— Я скучаю по… тому, как дождь ночью стучал в мое окно, как свет фонарей с улицы заставлял его сверкать, как звездный свет. Я скучаю по запаху кофе в кофейне в конце улицы и звукам бессмысленной болтовни. Я скучаю по тому, как по утрам в выходные я кутаюсь в свое пушистое пуховое одеяло и укрываюсь на эстраде в Гайд-парке во время ливней.

Он замолкает на мгновение, пристально глядя на меня.

— Это часто случалось? Прятаться на эстраде для оркестра?

— Только один раз, я думаю.

— Тогда почему такое приятное воспоминание?

— Я не знаю. Что-то в запахе влажной земли и отблеске солнечного света сквозь облачное небо.

— Звучит красиво.

— Так и есть.

Я поворачиваюсь к нему лицом, подложив руку под голову. Это заслоняет вид на звезды, но я не так уж сильно возражаю.

— Если бы ты мог быть сейчас в любой точке мира, где бы ты был?

Аид делает паузу.

— Я не уверен, что смогу ответить, не напугав тебя.

Я хмурю брови.

— Ну, теперь ты должен мне сказать.

— Нигде, — говорит он. — Каким-то образом я понимаю, что в данный момент это именно то место, где я хочу быть.

Что-то пульсирует во мне, какое-то странное, тяжелое ощущение, как будто страх и желание превратились в жидкость. Я перекатываюсь на спину, избегая его взгляда.

— Я встревожил тебя.

— Нет, ты этого не сделал.

Меня не пугают его слова, хотя их абсолютная правдивость меня удивляет. Меня больше беспокоят мои собственные мысли, осознание того, что, по крайней мере, на данный момент, я тоже не хотела бы быть нигде больше.

И ни с кем другим я не хочу быть.

Но только в этот момент.

— Расскажи мне что-нибудь о себе, — прошу я, чтобы заглушить вопросы внутри меня.

— Будь более конкретным.

— Что тебе нравится в Гарри Поттере?

Он на мгновение замолкает.

— Боюсь, мой ответ прозвучит жалко.

— Я сомневаюсь в этом, — говорю я ему. — Это не одно из многих слов, которые у меня когда-либо ассоциировались бы с тобой.

Он вдыхает, и я вижу, как он сдерживает желание спросить, какими еще словами я бы назвала его.

— В детстве у меня было все, что касалось материальных благ. Все, о чем я мог просить, мне было дано. И все же я все еще чувствовал себя мальчиком, запертым под лестницей и ждущим, когда кто-нибудь придет и спасет меня.

Интересно, что могло вызвать у него такие чувства и ответил бы он мне, если бы я спросила. Интересно, должна ли была Эметрия спасти его? Я просто пытаюсь найти слова, чтобы спросить, когда он говорит вместо этого, быстро, как будто чтобы скрыть назревающие вопросы или рану, которую он мне нанес.

— Какая твоя любимая книга?

«—Эм, Питер Пэн, я думаю. В основном из-за ностальгии. Папа часто читал мне ее в детстве. — Я опускаю историю о моей копии и слова, которые, как я надеялся, написала моя мать. — Раньше мне снилось, что какой-то волшебный летающий мальчик упадет в мою комнату и унесет меня в Неверленд. — Я смотрю на него через стол. — Ты не совсем такой, каким я его себе представляла.

Он смеется над этим, одним из его редких, настоящих, теплых смехов, таким, что мне хочется придвинуться к нему поближе. Он протягивает одну из своих рук, и звезды над нами кружатся, две близко друг к другу становятся ярче, чем когда-либо.

— Вот так, Венди, — говорит он. — Вторая звезда направо, и прямо до утра.

Я слишком занята, любуясь его четким профилем и мягкой улыбкой на губах, чтобы обращать внимание на звезды. Я думаю, что мог бы остаться здесь до утра. Я ищу, о чем бы еще спросить его.

— Как тебя зовут? — Я останавливаюсь на достигнутом. — Ты не сказал мне раньше, почему нет?

— Фейри известны своей скрытностью в отношении своих имен. Знание чьего-то истинного имени может заставить тебя подчиниться его воле.

— Но твоя мать не могла назвать тебя Аидом. Ты не занимал эту роль до более позднего времени.

— Нет, она никогда особо не называла меня как-нибудь.

Я сглатываю, не зная, что на это ответить.

— Луливер, — отвечает он так тихо, что я почти пропускаю это мимо ушей. — Это имя я использовал раньше. Это не мое настоящее имя. Но он мое.

— Луливер, — повторяю я, имя слетает с моего языка, как ласка. — Мне нравится. Как мягкая версия Люцифера. Красиво.

Он фыркает.

— Мне все еще следует называть тебя Аидом?

— Когда мы будем только вдвоем, ты можешь называть меня так, как пожелаешь.

Я улыбаюсь и думаю о том, чтобы перекатиться на сгиб его руки, или взять его за руку, или что-то в этом роде. Но нет. Я не могу. Я слишком нервничаю.

— Мне нравится, что ты называешь меня «Сефона», — говорю я вместо этого. — Никто больше не называет меня так, и мне нравится, как это звучит. Но мне тоже нравится, когда ты называешь меня Сефи. — Я поднимаю руки над головой и запускаю пальцы в свои кудри, отчасти для того, чтобы остановить себя от желания запустить руки в его волосы вместо этого. — Первый поцелуй. — продолжаю я.

— Что?

— Расскажи мне о своем первом поцелуе.

Он качает головой.

— Это не веселая сказка. Но я хотел бы услышать твою.

— Это было на вечеринке в честь четырнадцатилетия Либби. Это был наш друг по имени Дэвид. Мы оба вышли на улицу, чтобы подышать свежим воздухом, и было немного холодно, поэтому мы прижались друг к другу, и следующее, что я помню, это то, что мы целовались.

— Это звучит мило. — Он вздыхает, его голос звучит почти задумчиво. — Ты встречалась с ним?

Я качаю головой.

— Я думаю, мы оба вроде как забыли об этом к тому времени, когда наступил понедельник, и решили, что нам лучше быть друзьями.

— Я искренне сомневаюсь, что кто-нибудь забудет, как целовал тебя.

Мои щеки вспыхивают.

— Ну, это было не важно, понимаешь? В то время это было просто забавное занятие.

— Ты когда-нибудь была влюблена? — спрашивает он.

— Нет. Какое-то время у меня был парень, Джек. Он был очень мил, но это было несерьезно. Я не уверена, что действительно хочу встречаться. Кажется, что все делают это только потому, что это делают все остальные. Я бы предпочла быть с кем-то, потому что я хотела быть с ними, понимаешь? Не только потому, что я не хотела оставаться одна или думала, что должна это сделать.

Его блестящие глаза ищут звезды.

— Да, — говорит он. — Я действительно понимаю тебя.

Я не уверена, что готова спросить его о романтике, учитывая его реакцию на вопрос о первом поцелуе.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он, прежде чем я успеваю заполнить расползающуюся тишину. — Искренне мечтаешь. Самое важное в жизни. Это нормально — сказать, что ты тоже не знаешь.

Интересно, знает ли он, каков его собственный ответ, так ли это просто, как не быть бессильным, как он говорил мне раньше.

— Я просто хочу знать, чего я хочу, — говорю я ему. — Чтобы лучше узнать себя. Даже полностью. Я хочу иметь направление, смысл. И я хотела бы перестать беспокоиться о различных вещах.

Он хмурится, поворачиваясь ко мне.

— Беспокоиться о вещах? Какого рода вещи?

— Глупые вещи, — отвечаю я. — Опаздание в школу. Забыть свою домашнюю работу. Разочаровывающий папа. Я почти не выходила из своей квартиры до этого, понимаешь? Я так боялась, что случится что-нибудь плохое.

Он моргает.

— Ты добровольно отправилась, буквально, в Подземный Мир.

— Да… Я это сделала. Я думаю, что все это заставило меня почувствовать, что худшее уже произошло, что бояться на данном этапе немного бессмысленно.

Аид смотрит на меня, и мне требуется мгновение, чтобы осознать, что я только что сказала.

— Не ты самое худшее! — Поспешно добавляю я. — Вся эта история с чуть ли не убийством — полный отстой. И не иметь возможности видеть своих друзей и семью — это не очень хорошо. Но ты не отстой. Точно нет.

Легкая улыбка играет в уголках его рта.

— Ты говоришь очень милые вещи.

Я все еще чувствую себя виноватой.

— Ты, на самом деле, — лучшее, что есть во всем этом злоключении — говорю я ему, борясь с подступающим румянцем.

— Я? — Он задумчиво наклоняет голову. — Как это?

— Ты должен знать, что мне нравится разговаривать с тобой.

— Я не знал, — говорит он. — До сих пор.

Напряженность его взгляда настораживает, и мне почти хочется убежать. Другая половина меня чувствует себя насекомым, который тянется к яркости его взгляда.

Я стряхиваю себя. Я не мотылек.

— Если бы ты мог обладать любым навыком в мире, что бы ты имел? — я пытаюсь продолжить разговор. — Не магические силы, а навыки. То, чему ты, возможно, мог бы научиться, или талант, к которому ты хотел бы иметь склонности.

— Хм, хороший вопрос. — Он протягивает свои руки. — Я думаю, что хотела бы играть на пианино. Длинные пальцы, видишь ли. Думаю, они бы хорошо смотрелись, щекоча слоновую кость.

Я полагаю, он бы хорошо смотрелся, делая это.

— Я думаю, что в какой-то момент я научусь. В конце концов, я собираюсь жить вечно. — В его голосе слышна грусть. — Ты?

— Я бы хотела освоить все, в чем я уже хороша. Я хочу научиться рисовать, по-настоящему рисовать. И вязать, и вязать крючком идеально. И выпекать. Я хочу печь то, что выглядит великолепно, а не только то, что вкусно. И я хочу вырастить идеальный сад. Наверное, мне следовало бы просто выбрать один из них для освоения, но я не могу. Я хочу сделать все это.

Он улыбается, но в его улыбке сквозит печаль. Возможно, он знает, как и я, что у меня может не хватить времени в моей короткой смертной жизни. Но черт возьми я планирую попытаться.

— Я пришлю тебе кое-какие садовые принадлежности завтра, — говорит он. — Ты можешь делать в саду все, что захочешь.

Я уже давно собиралась спросить об этом, и я ошеломлена, что он опередил меня.

— Спасибо. — шепчу я.

— Всегда пожалуйста.

Еще несколько минут проходят в приятной тишине. Звезды медленно кружатся вокруг нас.

— А как насчет сверхспособностей? — спрашивает он. — Ты говорила об обычных талантах, но как насчет сверхъестественных? Если бы у тебя была хоть какая-то сила, что бы ты имела?

Я на мгновение задумываюсь. Когда я была младше, я хотела летать, думая, что мир откроется для меня, если я смогу, что я смогу отправиться куда угодно. Потом я поняла непрактичность этого подарка, что меня поймают в одно мгновение, и, не говоря уже о том, что это был довольно эгоистичный подарок. Я бы даже не стала настоящим супергероем, если бы не сочетала это с силой; я не была достаточно сильной или храброй, чтобы вытаскивать людей из горящих зданий.

— Я бы хотел иметь власть, чтобы что-нибудь исправить, — говорю я ему. — Что-нибудь, что сломано. Поцарапанное колено или кровоточащая рана. Порванная кукла или разбитое сердце. — Я смотрю на него. Его рот приоткрыт, глаза широко раскрыты. — Это глупо, не так ли? Я никогда никому этого не говорила, даже Либби. Это еще более невозможно, чем летать… что, по-видимому, возможно.

— Это не глупо, — говорит он, — Но почему эта сила?

— Мне не нравится видеть, как людям больно.

— Конечно, нет. — Он на мгновение отводит взгляд. — Ты когда-нибудь причиняла кому-нибудь боль?

Я замираю на секунду.

— Я имею в виду, я толкнула нескольких хулиганов на игровой площадке, и однажды я случайно ударила Либби по носу, и однажды я наступила на хвост Пандоры, и я чувствовала себя ужасно …

— Я не это имел в виду.

— Я знаю, что ты не об этом. — Я вздыхаю, принимаю сидячее положение и обхватываю ноги руками. Вряд ли я могу ожидать, что он расскажет мне о важных вещах, если я не поделюсь ни тем, ни другим. — Мой отец начал встречаться с женщиной, когда мне было около десяти. Алиса. Я не знаю, встречался ли он раньше и не говорил ли мне об этом, но об этом я знала. Мы вышли вместе. Она была милой, доброй. Хорошо ко мне относилась. И вот однажды мой отец пригласил меня на ланч и сказал, что подумывает о том, чтобы попросить ее выйти за него замуж. И я просто… Я застыла. Я взбесилась. Я не хотела, чтобы она переезжала к нам. Я не хотела, чтобы что-то менялось. Мне нравилось, что мы были только с папой, и… и, как и большинство детей, которые растут без родителей, я все еще ждала, когда моя мама снова войдет в нашу жизнь, и я просто не могла смириться с мыслью, что для нее там нет места. Поэтому я рыдала и умоляла своего отца не делать этого.

— И он этого не сделал.

Я опускаю голову.

— Вскоре после этого они расстались. Он пытался притвориться, что у них не получилось, но я знала правду. И… Я не думаю, что с тех пор он ни с кем не встречался. Я думаю, она могла бы стать для него тем, кем он был, а я все испортила.

— Если это единственная плохая вещь, которую ты когда-либо делал в своей жизни, я думаю, у тебя все хорошо.

— Я не уверена, что это делает ситуацию лучше для моего отца.

— У него все еще есть ты.

От этой мысли у меня на глаза наворачиваются слезы.

— Я ужасная дочь и ужасный человек.

Чья-то рука касается моего плеча.

— В детстве у тебя был один неприятный момент. Ты не должна вечно стыдиться этого.

Я смахиваю слезы тыльной стороной ладони.

— Может быть, еще несколько лет.

Честно говоря, я, вероятно, буду чувствовать себя плохо из-за этого, пока папа, наконец, не начнет встречаться с кем-то другим, и я точно знаю, что он счастлив. Последние пару лет я пыталась предложить ему это, но он отмахивается и говорит, что счастлив и так. У него такое же отношение, как и у меня: ты должен быть с кем-то, потому что он тебе нравится, а не просто из-за мысли о том, чтобы быть с кем-то.

Должно быть, ему очень нравилась Алиса.

И моя мать.

— Горячий шоколад, — объявляет Аид.

— Что?

— Горячий шоколад. На кухне. Потом в постель. Уже ужасно поздно.

Он поднимает меня на ноги, сжимая мою руку. Он не отпускает меня.