Вор весны

29. Потерянные Дни

В одной руке я держу наготове кинжал, а другой цепляю хлыст. Чем дальше мы заходим, тем тише становится даже низкий вой падает до более приглушенного. Мы натыкаемся на валяющиеся скелеты, несколько трупов других созданий. Ни Аида. Ни каких-либо признаков жизни.

Что происходит?

Мне хочется закричать, позвать его, развеять тишину, но я понимаю, насколько это будет глупо. Найдется кто-то, чье внимание я не хочу привлекать.

Я стараюсь вести себя как можно тише, прислушиваясь к своему дыханию и пытаясь представить, что бы сделали Аид, Либби или Ирма. Если представлю себя воином, я стану им. Если воображу себя храброй, стану таковой.

Я не боюсь, твержу я себе. Я не боюсь.

Я не даю своим коленям и шанса дрогнуть. Просто продолжаю идти, следуя за псами, двигаясь к центру.

Я иду, я иду, я иду.

Будь в безопасности, будь в безопасности, будь в безопасности.

Я сворачиваю за угол и чувствую в воздухе резкость, похожую на порыв ветра.

Псы замирают, рыча.

Я уворачиваюсь за несколько секунд до того, как кинжал рассекает воздух, врезаясь о камень позади меня, точно он из масла.

— Смертная! — кричит грубый, высокий голос. Кинжал возвращается в темный туннель, но мои глаза начинают различать очертания, движущиеся в слабом свете. Длинное, гибкое тело, одетое в серебро. Черные волосы. Глаза, будто драгоценные камни.

— Диона.

Она изучает мой наряд.

— Что с тобой происходит?

— Сложно объяснить.

— На тебе нет чар.

— Нет, их нет.

— Ты была когда-нибудь очарована?

Я улыбаюсь.

— Мы не нравимся ему такими.

Она рычит.

— Ты вообще ему не понравишься, когда умрешь.

Она замахивается, собираясь метнуть свой кинжал. Псы бросаются вперед, две пасти смыкаются вокруг ее руки. А третья кидается на голову. Она кричит, поднимая второй кинжал, чтобы вонзить его в их бока, но я бросаю хлыст вперед, ловлю ее запястье и дергая к земле. Я собираюсь попытать удачу, метнув в нее собственный кинжал, когда туннель позади нее сотрясается, и в пещеру врывается великан.

Он взмахивает дубинкой, и я едва успеваю отскочить назад, как она ударяется о землю передо мной. Это колоссального размера создание, по крайней мере, в три раза выше меня, а весом со слона. Если дубинка пройдется по мне, я труп.

Псы бросают Диону, кидаясь на одну из его ног. Его массивное колено валится на землю, но он изворачивается, поднимая дубинку, чтобы отшвырнуть их. Я кручу, чтобы они бежали, бросаюсь вперед и вонзаю кинжал в его огромное мясистое бедро, но он даже не замечает меня. Я принесла иглу на перестрелку.

Я оборачиваю свой хлыст вокруг его запястья, но это едва ли лучше. Он раскачивает меня по пещере, пока я не срываюсь, приземляясь рядом с Дионой.

Она поднимается на ноги, улыбаясь, несмотря на стекающую по ее руке кровь.

— Никогда раньше не видела, чтобы смертные дрались, — говорит она, — или хотя бы давали отпор. Так трогательно.

Раз она так говорит, полагаю, это так.

Она заводит свой кинжал надо мной.

Я пинаю ее в живот, и она откидывается назад. Она шатается, задыхаясь. Я благодарю свои безмолвные звезды за то, что они подарили мне такого друга, как Либби.

— Не… плохо… для… смертной… — хрипит она.

Я возвышаюсь над ней, заставляя себя улыбнуться.

— Я не смертная.

Я чувствую, как что-то слетает с моего лица, но не знаю, что это. Все, что я знаю, так это то, что вижу по выражению ее лица.

— Нет, — говорит она. — Это невозможно.

Псы скулят, и я, не раздумывая, поворачиваюсь к ним. Великан стоит над ними.

Диона пользуется моментом и бросается на меня с кинжалом.

Я вовремя замечаю ее, чтобы пошевелиться, но не для того, чтобы освободиться. Я избежала колотой раны, но лезвие рассекло мне бедро. Кровь брызжет на пол пещеры.

Ирма научила меня драться, владеть хлыстом, клинком.

Она научила меня бегать.

Но не научила боли.

Я кричу и падаю на пол.

— Сефи!

Аид.

Он врывается в устье туннеля, сбивает Диону с ног и бьет ее кулаком в лицо. Я откатываюсь в сторону, пытаясь схватить ее кинжал, пока он делает из нее кровавое месиво, оскалив клыки, с красными глазами. Диона все время смеется, ее хихиканье прерывается его ударами.

— Аид! — кричу я. — Псы!

Кажется, он меня не слышит. Я тяну его за руку, но это все равно, что тянуть скалу. Я вновь выкрикиваю его имя.

Когда это все так же не работает, я шепчу ему на ухо.

— Луливер, — тихо говорю я. — Пожалуйста, остановись.

Он отступает, его плечи опускаются, огонь в глазах меркнет.

— С тобой все хорошо.

Я киваю.

— Псы…

Он поднимает глаза и видит их на свету, все еще пытающихся избежать ударов великана, даже несмотря на то, что одна из их лап раздавлена. Он прыгает вперед, не говоря больше ни слова, оставляя меня с Дионой.

Она сплевывает кровь на землю, едва двигаясь и продолжая смеяться.

— Я знала, что он монстр, — хихикает она. — Как и я, в глубине души. Он один из нас.

— В нем нет ничего похожего на вас, — размахивая ее оружием в своей руке. Не знаю, куда делся его близнец, и хватит ли у нее сил призвать его к себе.

Она смотрит на меня одним окровавленным глазом.

— Значит, ты убьешь меня?

— Нет, — говорю я тихо, — я не такая, как ты.

Я рассекаю лезвием ее щеку, металл обжигает ее плоть, и мне не нравится вой, который она издает.

— Сука! — кипит она.

— Я не говорила, что идеальна.

Я отбрасываю ее кинжал подальше и хватаю свой, не думая о том, что сделала, о том, что только что оставила ей шрам на всю ее оставшуюся бессмертную жизнь. Я ковыляю из туннеля, цепляясь за псов, пока Аид плетется вокруг великана.

По туннелям вновь проходят толчки.

— Нет, — шепчет Аид.

К нам на максимальной скорости бежит огр в сопровождении нескольких троллей и орды гоблинов и красных колпаков. Они настигнут нас буквально через несколько секунд.

Он ныряет вниз, уворачиваясь от очередной атаки, вонзая свой меч в руку великана и рассекая его поперек туловища, когда тот отступает. Великан пошатывается, Аид сжимает кулаки почти в молитвенном жесте, и по комнате струится синий свет. Разбросанные кости оживают. Другие выталкивают камень.

Их силы текут по туннелям, отбивая силы противников. Но этого недостаточно. Мы все еще в меньшинстве.

Аид оседает на пол.

— Аид!

— Беги! — шипит он.

Но я не могу. Не говоря уже о поврежденной ноге. Не могу. Я не оставлю свою половинку позади.

Псы скулят, глядя на меня, и я киваю.

— Идите, — настаиваю я.

Они меньше, быстрее, даже на трех ногах. А у меня есть лишь одна. Они с сожалением хнычут и убегают в один из туннелей. Аид пристально на меня смотрит, и его глаза обшаривают комнату, каждый вход, каждый туннель.

Как раз перед тем, как они настигают нас, он хватает нас, поднимает в воздух и забрасывает в другую пещеру. Огромная дубина поднимается, преследуя нас, но Аид цепляет каменную стену и дергает ее вниз, словно она весит не больше занавеса.

Мы погружаемся во тьму.

Все стихает, звуки внизу замолкают. Долгое мгновение мы лежим на полу, тяжело дыша. Я жду, когда мир снова обретет смысл, но этого не происходит. В моем бедре пульсирует боль.

Аид трогает меня.

— Ты ранена? — спрашивает он.

Мои глаза быстро привыкают к полумраку, к пурпурно-голубому свету, который наполняет помещение. Аид держит мое лицо, но пока я больше ничего не могу разобрать. Интересно, завершится ли мое превращение в полуфэйку, или мои глаза обречены оставаться иакими же слпбыми.

— Моя нога, — выпаливаю я

Он что-то рвет и оборачивает вокруг моего бедра. Я хватаю его за руки, когда он делает это, и стараюсь не кричать.

— Что происходит? — спрашиваю я его, стиснув зубы.

— На нас напали.

— Браво, гений, я это уже поняла. Кто? Диона не похожа на главного…

— Нет, — говорит он, — это не она.

— Тогда кто…

— У меня есть идея. Что ты здесь делаешь?

— Перевозчик сказал, что тебе нужна помощь…

— Харон? Я не посылал его…

— Тебе и не нужно было.

Он вздыхает, поднимаясь на ноги. Он водит руками по каменным стенам.

— Что ты делаешь?

— Ищу выход. Только не уверен, что он есть. Я не могу раскрошить огромные глыбы камня, только тонкие куски.

— Значит, мы в ловушке?

Он падает на землю, немного в стороне. Что-то вздрагивает вдалеке.

— Как долго… — начинаю я.

— Я не уверен.

Мгновения идут, секунды утекают. Я не знаю, что произойдет, когда они прорвутся, или сколько времени это займет, или сколько энергии у него осталось для борьбы. Я не знаю, что нас ждет.

Мне так много нужно сказать, так много узнать.

Я подползаю ближе к нему, почти не соприкасаясь.

— Расскажи мне о том, как мы впервые встретились, — прошу я его.

— Зачем?

— Хочу это представить.

Он вздыхает, но с каким-то горько-сладким облегчением, словно всю жизнь хотел рассказать эту историю, только не думал, что расскажет ее так.

— Тебе было шесть, почти семь. На тебе был розовый комбинезон с низом в горошек и вышитыми повсюду цветами. Я спотыкался на твоем имени, и ты сказала называть тебя Сефи. Ты дала мне свою шляпу, потому что боялась, что я получу солнечные ожоги. Но забыла забрать ее обратно, и я носил ее, пока она не разошлась по швам. Ты была самым прекрасным и милым человеком, которого я когда-либо встречал, и я плакал, когда Эметрия объяснила мне, что ты меня не помнишь.

Он делает паузу, и у меня тоже сжимается горло. Я помню этот комбинезон. Помню, как потеряла шляпу. Ненавижу, что не помню его.

— После того дня я жил ради первого мая, в ожидании, когда Эметрия возьмет меня с собой, чтобы увидеть тебя. Едва ли имело значение, что ты не помнишь меня, потому что каждый раз ты казалась добрее, чем в прошлый. Мое сердце разбилось, когда Эметрия сказала, что я больше не могу с тобой видеться, но она забыла взять с меня обещание, и я все равно возвращался. И ты тоже. Даже когда твой отец говорил, что ты слишком взрослая, ты возвращалась, и я осмелился поверить, что это потому, что в глубине души ты тоже хотела меня увидеть. Ты не помнила, почему тебе нужно было прийти, но знала, что это важно.

То же чувство терзает мое сердце и сейчас.

— Однажды я напросился проводить тебя домой, а потом иногда приходил и смотрел, как ты сидишь в саду на крыше, ухаживаешь за растениями и кормишь голубей, как какая-нибудь принцесса из сказки.

— Став старше, я понял, как это странно, как высоко я возвел тебя на пьедестал, сделал лучшей из всех людей. Я знал, что, должно быть, выдумал половину того, какой ты человек, и что, если я действительно влюблен в тебя, то влюблен и идею, фантазию, которую придумал, чтобы мне было не так одиноко. Затем, в позапрошлый Хэллоуин, я улизнул с празднования Самайна, чтобы посмотреть, смогу ли я тебя найти. Я увидел, как несколько гоблинов преследовали тебя, когда ты возвращалась домой. От тебя, должно быть, исходит какой-то интересный аромат. Я боролся с ними, но знал, что не смогу всегда быть рядом и защищать. Я купил амулет, который должен был защищать от чар; но не знал, что он работает только против чар. Я оставил его там, где, как я думал, ты его найдешь.

Кажется диким, безумным и сумасшедшим, что я ничего этого не помню.

— Ты позволил мне думать, что это моя мать мне его подарила.

— Я пытался вбить тебе в голову, что мы встретились случайно. Потому что думал, что кто-то или что-то хотело, чтобы ты пошла на это веселье. Увидев тебя там я… это было подобно смерти. Я знал, что должен вытащить тебя, что не мог позволить, чтобы тебя выбрали… Поэтому я обманом заставил тебя выпить вино и допросил других смертных, кто, по-моему, стал бы лучшей жертвой. Я все еще отчаянно надеялся, что Эметрия придумает хороший план, но времени было недостаточно… — он качает головой. — Я вытащил тебя. Вернул сюда. И был в ужасе. Был уверен, что ты возненавидишь меня, и нервничал, думая, что, может быть, обойдется. Боялся, что ты не оправдаешь моих ожиданий, когда мне так отчаянно нужно было верить, что в этом мире есть что-то настоящее и хорошее. Я воображал тебя смертной богиней, и теперь ты здесь, жива и… так же прекрасна, как я надеялся. Я любил тебя так же сильно, как то видение, которое, я был уверен, сам создал, и, несмотря ни на что… я, кажется, тоже тебе нравлюсь.

Он делает вдох, долгий и медленный. Нравится? Я даже не помню того времени, когда он мне просто нравился. Я наполовину сомневаюсь, что такое время вообще было.

Я все еще в замешательстве от своей матери, но он меня смущает гораздо меньше. Он всю мою жизнь был тайной константой, ангелом в тени. С каждой секундой я все больше в него влюбляюсь.

— И если с тобой что-нибудь случится, клянусь, я стану таким же монстром, каким пыталась сделать меня моя мать, потому что мое сердце умрет вместе с твоим.

— Аид…

— И я буду жить вечно, в то время как ты… кто знает, сколько времени тебе отведено? — он вздыхает. — Я ненавижу любить тебя. Иногда я думаю, что было бы намного легче до того, как я по-настоящему тебя узнал, легче перенести смерть мечты, чем смерть кого-то реального и настоящего, но… я бы не хотел ничего менять. Я бы еще больше возненавидел это, если б никогда не знал и не любил тебя.

Что-то стонет под обвалившейся грудой.

— Как думаешь, сколько у нас времени? — спрашиваю я его.

— Немного, — спешит он. — Совсем немного. Но, возможно, достаточно, чтобы обдумать запасной план.

Он смотрит на меня, мрак наконец рассеялся. Его глаза сверкают темным, отчаянным озорством.

— И каков он?

— Тебе не понравится.