Вор весны

26. Трансформация

На следующий день, когда Ирмы все так же нет, Аид забирает меня с собой в Подземный мир.

— В последнее время все было тихо, — говорит он мне. — Но вооружись, на всякий случай.

Идея быть во всеоружии нравится мне почти так же сильно, как идея снова оказаться в его объятиях, проносясь через долины и пещеры. Кажется, с тех пор, как мы были на мушке, прошла целая вечность. Почему сейчас время так быстро летит?

Мы останавливаемся в одной из расписанных пещер. Эта роспись старше других фресок, изображающих древних фэйри в классических греческих одеждах, которые украшали картины и горшки в кабинете моего отца. На ней показано происхождение богов: пятеро из них были извергнуты желудком Кроноса после того, как он поглотил их новорожденными. Восхитительно.

Она показывает, как они возвращаются в мир смертных, где Зевс правит царем на Горе Олимп, а его братья Посейдон и Аид тянут бразды правления над морями и Подземным миром соответственно.

Я изучаю их золотые лавры.

— Прости, если ошибаюсь, — говорю я, — но я совершенно уверена, что в старых сказках и Посейдон, и Аид названы королями.

— Верно.

— Но теперь просто «лорд».

— Тоже верно. Зера хотела предельно ясно дать понять, кто здесь главный.

— Посейдон так же привязан к океану, как ты к этому месту?

— У него нет целого океана, но он может перемещаться между несколькими потаенными там царствами.

— Отстойная сделка.

— Специальность Зеры, хотя он, кажется, не возражает.

— Хотела бы я, чтобы был способ выйти из…

— Из чего?

— Выйти из сделки или, по крайней мере, этой ее части. Дать тебе и ему свободу, которую вы заслуживаете…

Он наклоняется ближе.

— О? С какой целью?

— Ты знаешь, с какой.

— Думаю, да, но я хочу услышать это от тебя.

— Потому, что я хочу тебя. Потому, что е хочу с тобой прощаться. Потому, что это правильно…

Аид сокращает расстояние между нами с такой силой, что меня отбрасывает к стене, но его руки мгновенно взлетают, обхватывая затылок, чтобы смягчить удар. Он целует меня с такой яростью, что я не знаю, кто больше рискует сломаться.

Он ухмыляется, отрываясь от меня.

— К чему это было.

— К тому, что ты хороший человек.

— Ты хороший человек.

Он вздыхает.

— Нет, это не так. Самое лучшее во мне — это ты.

— Видишь ли, я думаю, все совсем наоборот. Ты, кажется, думаешь, что я лучше тебя, потому что хорошо отношусь к людям, но на самом деле легко быть приятным человеком, когда у тебя есть запас энергии, когда тебе не страшно, не больно, не голодно, когда тебя любили и о тебе заботились всю жизнь. Я смотрю на тебя и думаю, что, возможно, я недостаточно хорошая, потому что иногда мне кажется, что я в шаге от того, чтобы стать суперзлодейкой, а ты… у тебя есть все причины ненавидеть всех и вся, но ты этого не делаешь. Ты продолжаешь стараться творить добро, даже если весь мир подарил тебе так мало хорошего.

— Я не мил ни с кем, кроме тебя.

— Но это неправда. Ты хорошо относишься к псам. К Ирме. Ты добр даже к духам, какими бы бесчеловечными они ни были. Ты добр ко всем и вся, кто и что не причинило тебе боли. Ты даже стараешься понравиться моей психованной кошке.

— Мир был не совсем ко мне жесток, — говорит он, поглаживая мои щеки. — Он привел меня к тебе.

— Я не стою всего плохого, что было в твоей жизни. Никто этого не сто́ит…

— Никто, кроме тебя, — уверяет он. — Все плохое, что было, все плохое, что будет…

— Не искушай судьбу…

— Если я с тобой, мне все равно, что случится. Остальной мир может сгнить.

Я замираю, в горле застревает вдох. Он не может лгать.

— Видишь? — говорит он. — Я не так добр, как ты думаешь. Ты не всерьез это говорила, верно?

— Нет, — говорю я, — но я все еще чувствую это.

Я все еще связана с миром наверху, с папой, с Либби и моей семьей, с вещами и людьми, которые заложили основу моей души. Я могла бы жить вечно, но никогда бы не смогла от них избавиться. Их усики переживут свои смертные витки, вростая в мою кожу, плоть и года.

На мгновение, тонкое, хрупкое мгновение, что создали прикосновения его губ, прикосновения его рук… Я чувствую себя точно так же, как и он, будто все остальное не имеет значения.

В туннеле что-то звенит. Аид напрягается, выпрямляясь.

— Оставайся здесь, — шепчет он.

Я достаю свои кинжал и хлыст.

— Словами моей дорогой подруги Либби, ага, нет уж.

Аид смахивает с себя улыбку и крадется по туннелю.

— Ладно. Просто держись позади меня.

К этому, по крайней мере, я прислушиваюсь, стоя далеко позади, когда он скрывается в тени, бесшумный, как ночь.

Я замечаю вспышку чего-то легкого и маленького, но не успеваю разглядеть получше, как Аид хватает это за горло и швыряет об стену.

В тусклом свете поблескивают голубая кожа и серебристые волосы, на фоне скалы мерцают радужные крылья. Пикси. Она пинает Аида в живот и отбегает подальше, волоча по земле крылья.

Я замахиваюсь хлыстом, хватаю ее за лодыжку и дергаю наземь. Вес кажется неправильным, будто она слишком тяжелая. Она не визжит, когда я тащу ее назад.

Что-то вокруг нее мерцает, как блеск мыльного пузыря. Аид тоже это видит.

— Ты не пикси, — говорит он, направляя меч на ее шею.

— О чем ты говоришь? Я выгляжу точно так же, как одна из них.

Он прижимает острие своего клинка к ее плоти.

— Отпусти свое очарование.

— Что ты…

Металл обжигает ее кожу, и она вскрикивает. Глаза Аида вспыхивают при этом звуке, и я понимаю, как сильно он не хочет этого делать.

— Стой! — кричит она.

Ее голубая кожа тает, становясь коричневой, а серебристые волосы — черными. Она увеличивается в размерах, тонкие руки превращаются в темные и мускулистые, покров из листьев сменяется кожей и серебром, тиснеными гербом в виде совы.

— Я знаю тебя, — говорит Аид, — Одна из лейтенантов Афины.

Ее взгляд темнеет.

— Раз знаешь, так отпусти меня. Мы на одной стороне.

— Я в этом сомневаюсь, — рычит он. — И ты должна, придя сюда в чужом обличии.

— Я пришла, как велела мне моя леди. Я собираю информацию о том, кто послал гидру.

Он делает паузу, вдумываясь в слова, и я знаю, что в этот момент он уверен, что за этим стоит его мать. Конечно, Зера и Афина легко могут послать кого-то на задание, не раскрывая собственных умыслов.

— И что же ты нашла? — вместо этого спрашивает он.

— Ничего, — отвечает она. — Другие создание, с которыми я сталкиваюсь здесь, внизу, ничего об этом не слышали.

— Значит, не Валериан ее послал?

Она замолкает, и мы оба вслушиваемся в наступившую, гадая, что она скрывает, чего не скажет.

Аид приближает меч к ее коже.

— Говори, лейтенант.

— Гоблины и другие фэйри здесь, внизу… — говорит она, точно из нее вытягивают правду. — Они не со двора Валериана. Они изгнанники. Одиночки.

Глаза Аида вспыхивают.

— Тогда из мог послать кто угодно.

— Да, — она стискивает зубы. — Вам нужно что-нибудь еще, Мой Лорд, или я могу вернуться на свой пост?

— Еще кое-что для начала, — говорит он. Его голос звучит легко, но костяшки пальцев побелели от напряжения, сжимая меч. — Пару недель назад на меня напала группа пикси. Что ты об этом знаешь?

— Ничего, — отвечает она.

— Что насчет каких-либо заговоров с целью моего убийства?

— Это не входит в мои приказы, Мой Лорд.

— А какие приказы Афина отдала относительно меня?

— Избегать очарования с вами, — она напрягается, стискивая челюсти.

— Продолжай.

— Докладывать обо всем, что узнали о вас, если наши пути пересекутся.

— А, — тянет Аид, опускаясь рядом с ней. Он пытается вести себя непринужденно, поглаживая подбородок длинными пальцами изящной руки, но глаза его темны. Мне это не нравится. Совсем не нравится. — И что ты собираешься доложить из нашей сегодняшней встречи?

Ее глаза обращаются на меня, она осторожно дышит, чувствуя оружие вблизи своего горла.

— Что кажется странным брать в патруль свою очарованную смертную. Что я слышала ваш разговор и не уверена, очарована и безвольна ли она вообще.

Глаза Аида практически лишены цвета.

— Да, — говорит он твердо, — этого я и боялся.

Он отводит свой меч.

— Подожди! — кричу я.

Аид поворачивает голову, но не встречается со мной взглядом.

— Я не могу позволить ей доложить об этом Афине. Не могу позволить Зере узнать о тебе. Даже если она ни за чем не стоит, узнав это, она…

— Не убивай ее, — умоляю я его. — Она ничего не сделала. Вместо этого ты можешь взять с нее клятву.

— Она, должно быть, отдала свою клятву Афинк. У нее нет выбора.

— У нас есть, — я смотрю на лейтенанта. Она одна из немногих фэйцев, которых я видела, чьи глаза могли бы сойти за человеческие. Коричнево-черные, как у птицы. Это могли бы быть глаза Либби. Тети Имоджен.

— Назови ему свое настоящее имя, — говорю я ей.

Те же глаза становятся ядовитыми.

— Нет, — вскипает она. — Я верна Афине…

— И можешь оставаться верной, пока жива, — уверяет ее Аид, его голос стал мягче. — Я никогда не прикажу тебе ничего, кроме этого. Но сейчас я не могу позволить тебе уйти с какой-либо информацией, которая может повредить моей леди. Понимаешь?

— Да, — говорит она, сжав челюсти. — Я понимаю.

— Тогда делай, как велит Моя Леди, и назови мне свое истинное имя.

Ее глаза полыхают гневом.

— Сиерра Верадина Лай.

— Очень хорошо. Сиерра Верадина Лай, ты никому не расскажешь о нашем сегодняшнем разговоре. Ни каким-либо образом, никакими средствами. Ты забудешь произнесенные нами слова. Поняла?

— Поняла.

Он убирает свой меч, и она поднимается на ноги, массируя шею.

— Ваша мать не зла, Лорд Аид.

— Ты можешь верить в это, — говорит он. — Но я — нет.

Он вновь проявляет свое очарование, исчезая в туннеле. Лишь после ее ухода мне приходит в голову, что Зера, вероятно, уже знает о том, что я не была очарована; Арес мог ей сказать. Но Аид этого не знал, и я умолчала об этом, не желая еще больше его тревожить.

Домой мы оба летим в тишине.

Только подойдя к двери, я нахожу в себе силы заговорить.

— Как думаешь, кто устроил засаду? — спрашиваю я его.

Он пожимает плечами.

— Не знаю.

— Есть шанс, что за этим стоит Валериан? — я знаю, что бы он ни говорил о Зере, он не хочет, чтобы она за этим стояла. Он предпочтет ей любого врага.

— Он был бы не первым королем, что использовал изгнанников для выполнения своей грязной работы в обмен на помилование, и всегда есть способы сокрыть истинные намерения, но нет, — эти слова словно причиняют ему боль. Его лицо ничего не выражает, но я знаю. — Не думаю, что он кого-то сюда посылал. Он мало что может с этого выиграть.

— Но если Зера послала Гидру, зачем ей поручать кому-то расследование?

— Может, чтобы замести следы? И Зера ее не посылала. Это сделала Афина.

— Разке Афина не работает на Зеру?

— Когда не можешь лгать, ты очень осторожен с тем, с кем делишься своими планами, — он гладит меня по щеке, обводя большим пальцем изгиб моего ужа.

— Постарайся не беспокоиться обо мне, — говорю я ему. — Я беспокоюсь о тебе.

И о том, как далеко ты зайдешь, чтобы обезопасить меня.

Я тоже хочу, чтобы он был в безопасности. Но не знаю, как далеко могу ради этого зайти.

Он слабо улыбается, целуя меня в лоб.

— Мне не травится тебя беспокоить, но приятно, когда о тебе беспокоятся. Это имеет смысл?

— Вполне, — говорю я, прислоняясь к его груди, пытаясь забыть, как близок он был к убийству той женщины, и задаваясь вопросом, существует ли внутри меня тьма, и как недалека я от нее.

Я просыпаюсь посреди ночи, находя свет слишком ярким. Интересно, Аид понятия не имеет, на каком уровне он должен его поддерживать для моих смертных глаз, и когда должен быстро его приглушить? Часы подсказывают мне, что уже рассвело, так что я не утруждаю себя возвращением ко сну. Вместо этого я смотрю на его лицо и глажу свернувшуюся между нами калачиком Пандору. Аид обнимает ее одной рукой, когда я глажу ее мех, и она прижимается к его голому торсу.

Не скажу, что виню ее.

— Похоже, теперь он тебе нравится, — говорю я, целуя ее в макушку. — Понимаю, мне он тоже нравится.

Ко мне тянется рука и притягивает меня к нему, мягко, как рябь на берегу.

— Просто нравлюсь? — говорит он, его глаза все еще закрыты.

— Ты знаешь, что я люблю тебя.

— Я послушал бы это еще несколько раз.

Я нежно целую его, и он открывает глаза. Его руки скользят по моей шее.

— Это видение, от которого хочется проснуться.

— Однажды тебе это надоест.

— Нет, — говорит он тихо, — не надоест.

Я снова целую его, на этот раз дольше, чтобы отвлечься от нарастающей в его голосе грусти и громкости моих мыслей, напоминающих о том, что мы не будем вместе достаточно долго, чтобы наскучить друг другу.

Я выбираюсь из кровати и направляюсь в ванную, чтобы ополоснуть лицо. Если следующих нескольких месяцев недостаточно, так как смогут удовлетворить два дня в году после?

Я не буду двигаться дальше этого. И не могу это побороть.

В стене над ванной есть дыра, напоминающая порванные обои, но дыра эта наполнена чистым, ярким светом. Это довольно красиво. Мгновение я смотрю на нее, ожидая, что что-то произойдет, и ловлю себя на мысли, как бы украсила эту комнату, если смогла бы очаровать каждый ее дюйм. У меня была бы огромная цветочная фреска над ванной, а лепестки были бы отделаны золотом. Пространство над раковиной заполнило декоративное зеркало, а ванна была бы огромной, на когтистых лапах, с причудливыми кранами.

С трудом сознавая, что делаю, я наклоняюсь вперед, чтобы открыть больше света, снимая кусок краски, как кожуру с фрукта. Вся стена исчезает, сменяясь той самой фреской, которую я себе представляла. Я провожу руками по остальным частям комнаты, и старое исчезает.

— Аид… — я высовываю голову из ванной, — ты дал мне привилегии на очарование ванной, не сказав мне об этом?

Он резко садится, потревожив Пандору.

— Что?

— Ванная. Взгляни.

Он вскакивает, присоединяясь ко мне

— Что… как ты это сделала?

— Не знаю. Просто отчасти представила себе, как хотела бы, чтобы это выглядело.

— Это… ты просто очаровала это.

— Я… нет. Я не могла наложить чары. Ведь наложение чар означала бы, что я…

Аид приподнимает бровь.

— Но я человек.

— Это выглядит так, — говорит он с оттенком сожаления в голосе. — Ты стареешь, как человек. Выглядишь, как человек. Но… ты не знаешь, кто твоя мать.

Эта старая надежда, полустрах, поднимается во мне.

— Думаешь, она могла быть фэйкой?

Он кивает.

— Нет. Нет, это же смешно. Это слишком случайное совпадение…

— Так ли это? Ты не помнишь, откуда у тебя ожерелье. То, что рассеивает чары.

— Я — нет, — рынок? Подарок от родственника? Я не могу вспомнить.

— И ты сказала, гоблин дал тебе приглашение? Может, он просто выбрал смертную. Или, может, он увидел в тебе что-то еще. Или, может, ты пришла к нам, потому что что-то в твоей крови взывало к тебе.

Я хочу качнуть головой, но чем больше он говорит об этом, тем больше в этом смысла.

У меня немеют ноги. Аид подхватывает меня за локти и ведет меня к кровати.

— Есть ли… если способ узнать наверняка? — спрашиваю я.

— Какой-нибудь тест? Не уверен.

— Потому, что, возможно, есть другое объяснение. Может, часть твоей силы передается мне или что-то в этом роде.

Он слабо улыбается.

— Может быть.

Раздается стук в дверь.

— Дети, вы уже встали? Я голодна!

Аид вздыхает.

— Одну минуту, Ирма, — он снова поворачивается ко мне. — С тобой все будет в порядке?

— Я… я так думаю.

— Сегодня я никуда не пойду, если нужен тебе.

— Что? Нет. Иди патрулировать.

— Если ты уверена…

— Аид, — я ловлю его руки, — со мной все будет в порядке. Я крепкий орешек.

Он улыбается, целуя меня в лоб.

— Я знаю это. Это одна из множества, множества причин, почему я люблю тебя.

Я хочу спросить его, каковы другие, поцеловать его и перечислить все причины, по которым и я люблю его, но раздается еще один, более громкий стук в дверь.

— Бекон не готовится сам по себе!

— Это буквально так! — рявкает Аид в ответ. — Дай мне секунду!

— Обойдитесь без очарования и присоединяйтесь ко мне за завтраком!

Аид подает руку. Мы не обнажены, но он все равно чарует на нас наряды. Я не жалуюсь, он знает, что мне нравится, лучше, чем я сама. Скоро мне не захочется менять это голубое платье с цветочными украшениями на тренировочную одежду.

— Идем, — говорит он, — давай не будем заставлять ее ждать.

Все утро я тренируюсь, как безумный зверь, прыгаю и скачу, бегаю и карабкаюсь, пытаясь отогнать свои мысли. Даже Ирма изо всех сил старается выглядеть невозмутимой.

— Сегодня утром кое-кто получил свою порцию клетчатки.

— Я чувствую странную мотивацию.

— Превосходно. Сделаем перерыв на обед и начнем снова.

После обеда мы берем оружие. Моя меткость с хлыстом улучшается, мне почти удается «крученый кинжал» — когда переворачиваешь его в руках. Ирма говорит, что в этом нет никакой необходимости, но я не согласна. Я чувствую себя немного очарованной, будто смогу больше походить на воина, если буду выглядеть как он.

— Не мне жаловаться на то, что у тебя в самом деле хорошо получается, — говорит Ирма, — но сегодня ты выглядишь иначе. Ты с ним поссорилась? На каждой мишени представляешь его лицо? Потому что, если это работает…

— Мы не ссорились, я просто… — не хочу рассказывать ей о предположении Аида, но хочу больше знать о том, что, по-моему, со мной происходит. — Прошлой ночью я прочитала кое-что, что меня беспокоит, — говорю я ей вместо этого. — О полуфэйцах. На них просто ссылались. Мне стало интересно узнать о них.

— Так интересно, что заставляет тебя настолько сосредоточиться, — с любопытством произносит она.

— Ты что-нибудь о них слышала?

— За эти годы их было несколько. Раньше их много было. Легче размножаться с людьми. Быстрее. Однако полукровное потомство не такое сильное, именно поэтому столетие назад Зера запретила связи с людьми. Сказало, это засоряет линию.

— Конечно, она запретила, — я делаю паузу, щелкая хлыстом по одному из манекенов Ирмы. Настоящий вес лучше иллюзии. Я бросаю его на пол. На что они похожи? Полуфэйцы?

Она пожимает плечами.

— Смесь. Они стареют быстрее, намного быстрее. Кто-то может лгать, кто-то нет. Одни могут накладывать чары, другие могут быть очарованы. Никогда не знаешь, что выпадет тебе.

— Неудивительно, что Зере они не понравились.

— Зере очень нравится планировать, — соглашается Ирма.

— Я так понимаю, ты тоже не поклонница ее?

— Опасно дальше комментировать.

— Здесь все опасно.

— И все же хочешь быть частью этого.

Я делаю паузу и вновь щелкаю хлыстом.

— Не думаю, что смогу вернуться в мир смертных и просто забыть все. Все это слишком меня изменило.

— Значит, ты планируешь остаться здесь, внизу?

Я качаю головой.

— Там, наверху, остались люди, которых я люблю, мир, который я люблю, и вещи, которые я хочу сделать, даже если…

— Твое сердце останется здесь, внизу?

Я смотрю вниз.

— Да.

Я щелкаю хлыстом иллюзии Ирмы, рассеивая ее в одно мгновение. Я снова кидаюсь вперед и задаюсь вопросом, не борюсь ли я с судьбой, с ограниченностью моих возможностей, с их несправедливой абсурдностью.

Если моя мать одна из фэйцев, интересно, она отказалась от меня, чтобы защитить, или просто потому, что я слабая и смертная.

Я вонзаю кинжал в бок одного из манекенов. На пол, как кровь, струится песок.

Теперь уже не такая слабая и смертная, Мама.

Неужели подобные мысли крутятся в голове Аида всякий раз, как он сражается? Он явно презирает Зеру так же сильно, как и я, но, мне интересно, все ли еще втайне он жаждет ее одобрения, даже если знает, что он намного, намного лучше нее.

Надеюсь, что знает.

В коридоре слышится возня, словно что-то тащат. Несколькими секундами позже в комнату врывается Аид, волоча за собой связанного гоблина.

— Подарок тебе, любовь моя!

Я улыбаюсь.

— Ты приносишь мне все самое милое.

Гоблин вырывается. Аид пинает его. Я смотрю на него, и понимаю, чего от меня ждут.

— Ты не обязана… — начинает Аид. — Мы можем подождать, если ты предпочитаешь…

— Нет, — говорю я, — я хочу.

Хочу покончить с этим. Не хочу, чтобы гоблин томился в страхе, ожидая своей кончины. Он должен понимать, что происходит вокруг.

Аид щелкает пальцами, и путы вокруг создания падают на пол.

Гоблин немедленно кидается на меня, но я отскакивая в сторону, описывая хлыстом дугу. Моя первая атака мимо, но второй я ловлю его за лодыжку, и он валится на пол. Я тащу его к себе. Он наносит удар, и я отскакиваю назад, забыв, что он безоружен. Хлыст выпадает из моей руки.

Он бросается к нему, но я бью его кулаком в нос, заставляя отшатнуться. Он моргает. Я бью кинжалом вверх, не дрогнув но и не вложив в удар всю свою силу. Разрез приходится поперек живота. Зеленая кровь забрызгивает пол. Он шатается, шипит, и именно это помогает мне собраться с духом, этот гнев приправляет мои действия.

Закричи он — не уверена, что решилась бы на смертельный удар.

Я вонзаю кинжал под ребра, в то место, что Ирма показывала мне дюжину раз.

Зеленая кровь хлещет из раны и из его рта. Гоблин задыхается, но затем его рот кривится в ужасающей улыбке.

— Ты не выиграла, девочка, — он кашляет. — Ты не можешь надеяться на победу. Мы… мы идем… за тобой… — его слова наносят последний удар, которого он желал, и я вонзаю кинжал ему в бок, чтобы остановить их.

Я не получаю удовольствия от непроизвольного напряжения мышц под моими руками, когда выдергиваю свой клинок, но что-то иное наполняет меня, внутри словно что-то меняется, снимается какая-то завеса. Мои глаза горят, а грудь сжимается.

На этот раз меня не разрывает на части. Мои колени остаются сильными, удерживая меня, в то время как гоблин все еще дрожит.

Ирма одобрительно свистит, хотя и бормочет что-то о том, чтобы я выкинула хлыст. Аиды выходит вперед и забирает кинжал их моей руки, призывая тряпку, чтобы вымыть мои пальцы.

— Все хорошо? — спрашивает он мягко.

— Прекрасно.

— Уверена? Обычно первые убийства…

— Это было не первое мое убийство

Он хмурится.

— Я убила гоблина, который напал на меня, когда я пошла отправить Эметрии сообщение.

— Почему ты ничего не сказала?

— Меня немного отвлекла вся это история с почти-умирающим-тобой.

— Ты убила ради меня?

— Я бы сделала ради тебя и гораздо худшее.

Он берет мои руки и целует меня. Ирма стонет, подходя, чтобы забрать гоблина и вытащить его из комнаты. Я едва замечаю, что она делает, слишком сосредоточена на поцелуе. Он успокаивает меня, приземляет, рассеивая слова гоблина.

— К чему это было?

— Я просто слегка ошеломлен тем, что кто-то может так сильно обо мне заботиться.

Я обвиваю руками его шею, притягивая обратно к себе.

— А я ошеломлена, что не многие это делают, — говорю я, прижимая его к своей груди. Я чувствую, как бьется его сердце рядом с моим, и больше, чем когда-либо, хочу выскользнуть из своей кожи и слиться с ним воедино. Я вновь целую его, нежно и медленно, лаская острые углы его скул.

— Гоблин тебе что-то сказал? — спрашивает он, все еще прильнув к моему сердцу.

Я напрягаюсь.

— Он сказал, что они идут за мной.

Аид отстраняется на несколько дюймов.

— Конкретно за тобой?

— Нет. Я думаю, он имел в виду нас. Это было просто, чтобы напугать меня. Я уверена.

Атд пристально вглядывается, выражение его лица непроницаемо.

— Мне не нравятся туманные угрозы, особенно когда они адресованы тебе.

— Никто не любит туманные угрозы, дорогой.

На последнем моем слове он улыбается, и я знаю, что мне удалось его обезоружить.

— Дорогой? — улыбается он мне в шею. — Мне очень нравится, как это звучит. Я также принимаю «любимый», «милый», «любовь моя»… — с каждым словом он целует меня в шею, перемещаясь к моим губам для ленивого поцелуя. Я медленно отстраняюсь, его глаза сверкают, глядя в мои. Всего на мгновение в его взгляде что-то мелькает.

— Ты когда-нибудь был раньше влюблен? — спрашиваю я его.

Он ощетинивается.

— Что? Нет.

— Из того, что ты говорил ранее, я была уверена, что ты любил кого-то до того, как мы встретились…

Он замолкает на некоторое время.

— Я никогда никого не любил, кроме тебя. И никогда не полюблю.

— Ты будешь жить вечно. Я бы не хотела, чтобы ты был одинок…

— Раньше я был одинок. Единственное, что изменилось, — это мои и без того исключительные стандарты. Никто не в силах конкурировать с тобой. Даже близко.

— Я, правда, надеюсь, что ты позволишь им.

Аид гладит линии моего лица, большие пальцы касаются веснушек. На мгновение он замирает, словно по моему лицу пробежал паук, но секундой позже вспышка страха исчезает. Я не могу прочитать выражение его лица; он может быть счастливым или грустным, сожалеющим или виноватым, понятия не имею, что он чувствует.

Я говорю себе, что это не имеет значения, и снова целую его, гоблинская кровь все еще липнет на моих пальцах.