Ворон и голубка

Глава 8

— Не смотри так, словно идешь на эшафот, — мягко упрекнул Мерлин, зажигая свечу на ночном столике. — Ты не первая, кому приходится делить постель с мужчиной. И поверь… в этом нет ничего дурного, ни боли, ни страданий… лишь ослепительное наслаждение, если ты позволишь себе отдаться на его волю.

Девушка снова вздрогнула и нерешительно стянула сорочку.

— Я знала, что ты воспользуешься своим положением, чтобы унизить меня, — пробормотала она, не скрывая неприязни. — И, конечно, ты сумел найти способ.

— Я мог бы заставить тебя делить со мной постель в первую же ночь после свадьбы, но надеялся…

Голос его нерешительно замер, и Мерлин поспешно отвел глаза, Синара могла поклясться, что лицо мужа на какое-то мгновение стало невыразимо грустным.

— Я надеялся, что ты придешь сама, — запинаясь, объяснил он.

— Я? Но с чего это?

Синара скрестила руки на груди, ощущая возраставшую неловкость, особенно теперь, когда в глазах мужа появился оценивающий, чуть дразнящий блеск.

— Да, с чего бы это, — повторил он, откидывая покрывало. Девушка, невольно охнув, заметила, что он совершенно обнажен. До сих пор ей никогда не приходилось видеть голого мужчину… и такого великолепного. Симметрия мышц и угловатая грация таили в себе странную привлекательность.

Перегнувшись, через край кровати, Мерлин взял ее за руку:

— Иди сюда. Здесь теплее, чем на холодном каменном полу.

Пожатие было не грубым, скорее ободряющим, и Синара позволила мужу увлечь себя в постель. Но вместо того, чтобы подвинуться, Мерлин рывком притянул ее к себе. Она оказалась сверху. Только прозрачная сорочка разделяла их. Женственные округлости и изгибы словно впечатали» в его твердое тело. Мерлин натянул покрывало на них обоих, и Синару окутал пьянящий чувственный мужской запах. Она уткнулась лицом в ямку между ключицами и плотно зажмурила веки. Он, конечно слышит, как безумно колотится ее сердце… но ведь и она ощущает быстрый неровный стук его сердца, такой лихорадочно-мучительный, что Синара внезапно поразилась силе собственной власти над этим человеком. Неужели она способна вызвать такое волнение в мужчине?

— Ты словно из мрамора — застывшая статуя, — шепнул он, гладя ее спину. Нежная ласка успокоила Синару, и она понемногу расслабилась.

«Предательница»! — упрекнула она себя. Куда девалась решимость не поддаваться? Девушка поняла, что наслаждается прикосновением к себе мужского тела. Она готовилась отдаться, отнюдь не пытаясь получить от этого удовольствие, оправдывая свои поступки лишь необходимостью спасти брата, и была уверена, что ничего не почувствует.

«Это чисто деловой договор», — говорила она себе. Сердце и чувства останутся нетронутыми. Но как оказалось, тело ее не остается равнодушным к радостям любви. И теперь единственной надеждой сохранить достоинство было не позволить этому человеку затронуть Душу.

— Ну же, ну же, — уговаривал Мерлин, — пусть гнев и злоба уйдут. Обещаю тебе, что никогда не причиню тебе страданий. Тебе понравится, вот увидишь.

— Но почему ты хочешь взять меня против моего желания? Чего надеешься этим добиться? — пролепетала Синара, ненавидя себя за то, что испытывает запретное наслаждение.

Муж медленно втянул воздух, словно от сильной боли, и Синара поняла, как ранили его жестокие слова. И хотя, казалось, эта маленькая победа должна была об радовать ее, торжествовать не хотелось.

Мерлин, не отвечая, повернул жену на бок, так что они оказались лицом к лицу, и, нежно сжав упругую грудь, начал ласкать ее через тонкую ткань. Синара не могла противиться сладостному теплу, охватившему все ее существо. Когда он коснулся затвердевшего бутона плоти, Синара подумала, что сейчас потеряет сознание от блаженства, но последним усилием воли умудрилась взять себя в руки.

— Для такой миниатюрной изящной фигурки у тебя удивительно округлые формы. Знаешь, что может сотворить такой соблазн с беднягой вроде меня?

Синара мятежно тряхнула головой, но Мерлин положил ее ладонь себе на сердце:

— Чувствуешь?

Она услышала неровное прерывистое дыхание.

— Хаос в чувствах…

И, не выпуская ее руки, провел ею по заросшей волосами груди, животу, все ниже, ниже…

Синара задохнулась. Прикосновение к напряженной, бархатисто-гладкой мужской плоти оказалось потрясением, неожиданно приятным сюрпризом. Что же ей теперь делать?

Мерлин придвинулся еще ближе, так, что пальцы Синары невольно сжались, и она ощутила, как его естество, подрагивая, возбужденно пульсирует. Охваченная отвращением к собственному нарастающему желанию, Синара пыталась отстраниться, уйти в себя, но усилия казались напрасными. Каждая частичка тела, каждый уголок души были насыщены его запахом, ласками, голосом, смехом, и она, к своему огорчению, поняла, как легко привыкнуть к близости с этим человеком, полюбить проведенные с ним минуты. Нет-нет, нужно держать себя в руках, не поддаваться вихрю ощущений.

— Ты по-прежнему слишком скованна, дорогая, — пробормотал он, перебирая ее золотистые локоны. Волосы, словно тонкий шелк, кожа, как мягкий атлас, тело — воплощенная женственность и изящество. Угрызения совести вновь напомнили о себе. Мерлин хотел эту женщину так сильно, что не остановился перед шантажом, чтобы залучить ее в постель, непонятно почему надеясь, что она поймет и раскроет ему свое неприступное сердце. Он знал, что должен быть очень терпеливым, если хочет пробиться сквозь возведенную ею стену гордости, унести любимую в царство безбрежного экстаза. Он терял голову лишь от прикосновения к ней и изо всех сил пытался сохранить ясность мысли.

— Если бы ты знала, как много значит для меня то, что ты сейчас здесь, со мной, — шепнул он и, проведя рукой по ее плоскому животу, отыскал мягкий холмик, хранящий ее женские тайны. Он понимал, что ей, девственнице, неведомо истинное наслаждение, и поэтому торопиться нельзя. Палец Мерлина осторожно скользнул между горячими, чуть скользкими складками, скрывающими святилище блаженства. Мерлин едва не терял сознание от головокружительного счастья. Она была столь сладостно нежной, и влажной, и уже хотела его, сама не зная об этом.

Синара, откинувшись на спину, отчаянно вцепилась в матрац, пока муж неустанно ласкал шелковистую плоть, сосредоточие ее женственности. Наслаждение, такое жгучее, что Мерлин едва не застонал вслух, захватило его, и лишь боязнь, что он не сможет подарить ей блаженство, омрачала восхищение. Будь проклято ее сопротивление… и все же… все же… кажется, она всхлипывает ВСХЛИПЫВАЕТ! Мерлин замер и всмотрелся в любимое лицо. Волосы — восхитительная путаница белокурых локонов, щеки едва заметно порозовели, но глаза… эти потемневшие глаза обвиняли. Может, ей больно? На кончике ресницы повисла слеза, и Мерлин не сумел удержаться от искушения наклониться и слизнуть ее.

— Что случилось? — спросил он.

Но Синара молча покачала головой. Она не могла признаться, какой ужас сотворил он в ее мыслях и чувствах, не могла найти в себе силы увидеть торжествующую улыбку на его лице, если с ее губ сорвется стон экстаза. Закрыв глаза, она отвернулась от мужа, не желая больше никогда видеть его.

— Ты используешь меня, — бросила она.

Нежность и мягкость Мерлина, казалось, мгновенно испарились, а их место заняла стальная решимость. Не отвечая, он притянул ее к себе:

— Но тебе ведь нравится то, что делаю я, — выдохнул он наконец, снимая с нее обвившуюся вокруг ног сорочку и швыряя ее на пол. — И мне показалось, что ты наслаждаешься каждой минутой.

Рука снова жала заветное местечко между ее бедер, и Синара безуспешно пыталась бороться с обуревавшим ее непонятным чувственным безумием, заставшим ее врасплох.

— Нет, вовсе нет, — жалко шепнула она, вынуждая себя думать о скучных обыденных вещах, пока его волшебные пальцы дарили сладостные муки, терзая каждый дюйм воспаленной кожи. Он сжимал ее грудь, пока нежные холмики не набухли от невыносимого томления, и Синаре хотелось лишь одного — обрести освобождение, избавиться от сладостной пытки. Она кусала губы, пока не ощутила вкус крови во рту, и мгновенно почувствовала жалость к себе. Девушка старалась отдалиться от него, выбросить из головы, но ничего не выходило. Когда же он понял, что она не собирается обернуться, то раздвинул ее ноги, и могучий отросток прижался к ее спине, словно ища входа в потаенные глубины. Она против воли начала извиваться в экстазе. Спиной, прижатой к его чреслам, она ощущала жаркое биение крови в этом кусочке плоти, который так стремился соединиться с ней.

Стиснув ее грудь, Мерлин, казалось без усилий, скользнул во влажную расщелину. Мгновенная боль пронзила Синару, боль, сразу же затерявшаяся в нарастающем, набегавшем волнами возбуждении, когда Мерлин заполнил ее изнутри, отстранился и заполнил снова. Этот странный ритм доводил ее до безумия, каждый толчок приносил безумное блаженство, тело пульсировало от желания. Ощущение слияния с этим человеком было таким полным, что Синара поняла — сколько бы раз она ни мылась, желая стереть все следы прикосновения этого человека, он по-прежнему будет с ней, в самой ее сущности. Отныне и навеки. В какую-то минуту она сосредоточилась только на становившемся все острее наслаждении, но как раз тогда, когда она уже, казалось, была на грани чего-то великолепного, чудесного, никогда не испытанного, Мерлин резко вздрогнул раз, другой, с силой врезался в нее и застонал, охваченный конвульсиями чувственного наслаждения, но тут же обмяк и замер. Тишину нарушало лишь громкое прерывистое дыхание.

— Боже, как я жаждал этого, — хрипло прошептал он.

Но Синара испытывала только чувство невозвратимой тяжелой потери, неудовлетворенности столь глубокой, что ей захотелось плакать. Измученная наслаждением, снедаемая гневом, она с трудом села, упорно борясь со слезами. УНИЖЕНИЕ. Слово огненными буквами горело в мозгу, и Синара прокляла свое непокорное тело. Он понял, что она ощущала в его объятиях. Ему удалось победить… но что она потеряла, кроме девственности? Свою гордость.

Синара соскользнула с постели и начала ощупью искать сорочку.

— Не уходи, — прерывисто попросил он, все еще задыхаясь. — Ты подарила мне самые прекрасные в жизни минуты, и сама не знаешь, как долго я желал обладать тобой.

Он снова попытался притянуть ее к себе, руки его были теплыми и нежными.

— Не прикасайся ко мне!

Боясь, что не выдержит и расплачется, Синара вырвалась и выбежала из комнаты. Прижав к губам сорочку, чтобы заглушить всхлипывания, она заперла дверь и бросилась на постель. Простыни оказались неприятно холодными, и пахли мылом, а не опьяняющим ароматом возбужденного мужчины. О, Мерлин! Почему ты вынудил меня пройти через это? Последнее, окончательное предательство… ведь он знал, что она испытывает, знал, не так ли? Знал, что она будет наслаждаться его прикосновением.

То местечко между ляжками, еще недавно так сладостно заполненное им, пульсировало, разгоряченное, неудовлетворенное. Груди, казалось, нестерпимо набухли, а соски затвердели, став настолько чувствительными, словно тоже жаждали высвобождения от чувственных терзаний. Синара долго лежала без сна, дрожа, как в ознобе, пока не провалилась в темную бездну. И пока первые рассветные лучи пробивались сквозь неплотно задернутые занавески, она грезила о Мерлине, человеке, завладевшим ее чувствами, околдовавшем сердце.

На следующее утро Синара долго мучилась вопросом, как войти в маленькую гостиную, не покраснев при этом. Будет ли Мерлин там? Сумеет ли мать увидеть предательские приметы того, что произошло прошлой ночью? Ей хотелось лишь одного, чтобы пол провалился прежде, чем она переступит порог.

— Доброе утро, дорогая, — приветствовала Эстелла.

Синара облегченно вздохнула, заметив, что место мужа за столом пустует. Поцеловав мать в щеку, она села. Брембл поклонился и налил ей чай из серебряного чайника. Молодая графиня, откусив кусочек тоста, щедро намазанного клубничным джемом, рассматривала мать» Сегодня пожилая женщина выглядела еще более изможденной, под глазами темнели круги, портившие безупречную кожу. Она казалась неестестествено бледной, а глаза были полны тревоги.

— Мама, у меня хорошие новости, — начала Синара. — Мерлин обещал сделать все, что может, для Брендона. Не успеешь оглянуться, как Бренд снова будет с нами.

— Желала бы я, чтобы это оказалось правдой, — вздохнула Эстелла. — Однако хватит ли у Мерлина влияния?

— Влияния? — донеслось с порога, и в комнату вошел Мерлин.

Улыбнувшись теще, он поцеловал ее в щеку.

— О чем вы говорите?

Мерлин шагнул к тому концу стола, где сидела жена, и та вспыхнула, заметив в глазах мужа лукавый блеск. Куда девалось вечно мрачное задумчивое выражение? Притворяясь, что ничего не произошло, Синара послушно подставила щеку, но вместо того он страстно, крепко прижался губами к ее губам. Синара вздрогнула… но это была дрожь не отвращения, а жгучего наслаждения. Внизу живота мгновенно разгорелось пламя, и возбуждение вновь охватило ее.

— Мы обсуждаем, что делать с Брендоном, — пояснила Эстелла. — Синара сказала, что вы согласились помочь ему.

Она перевела взгляд с дочери на зятя, темные глаза не упускали ни одной мелочи.

— Я очень благодарна вам, Мерлин. Вижу, вы так же внимательны, как ваш дорогой отец.

Мерлин уселся на другом конце стола, пока Брембл наливал ему кофе.

— Я никогда бы не подумал отступить от слова, данного жене, особенно после того, как ее доводы оказались… настолько убедительными.

Он посмотрел на Синару, и та ответила мужу гневным взглядом.

— Я знаю свою дочь. Когда она решает добиться чего-то, всегда идет до конца, — гордо объявила Эстелла. Она одарила дочь сияющей улыбкой, и почему-то ночное приключение перестало казаться столь унизительным. Зато в глазах матери появилась надежда, и это было щедрым воздаянием.

— Когда ты начнешь? — вызывающе бросила она. Сегодня Мерлин выглядел таким привлекательным, сильным и красивым. Синаре неожиданно трудно стало ненавидеть его. Черные локоны были аккуратно зачесаны, но она знала, что при малейшем ветерке они снова рассыплются непокорными прядями. Накрахмаленный белый галстук был безупречно завязан. Да, он не причинил боли ее телу, однако нанес урон гордости.

— Как только позавтракаю, Синара. Мы с Гидеоном Свифтом отправимся в Лондон и разузнаем, что можно сделать для твоего брата.

Эстелла, охнув, восторженно прижала руки к груди:

— Какое счастье!

— Если напишете записку Брендону, я, возможно, смогу пронести ее в камеру. Удивительно, сколько всего можно добиться при помощи взятки.

Госпожа Хоторн искоса взглянула на дочь:

— Уж не знаю, какими словами убедила вас Синара поехать в столицу так поспешно, но, должно быть, сумела объяснить, насколько важно выиграть время. Бог знает, какие ужасные болезни гнездятся в этих грязных камерах, и Брендон в любую минуту может стать их жертвой.

Синара снова заметила, что глаза Мерлина весело сверкнули:

— Вашей дочери не пришлось много трудиться, чтобы убедить меня.

Остаток завтрака прошел в молчании, и Синара торопилась поскорее уйти из комнаты, чтобы избавиться от присутствия Мерлина — знакомое напряжение между ними росло, с каждой минутой становясь все более невыносимым. Она не могла заставить себя взглянуть на мужа, но знала, что тот бесцеремонно уставился на нее — затем, конечно, чтобы еще больше смутить. Синара швырнула салфетку:

— Прежде чем распорядиться, чтобы слуги начали генеральную уборку, я хочу немного покататься верхом, — объявила она, — и возможно, не успею проводить тебя.

Когда графиня вышла из-за стола, Мерлин поднялся, и Синаре пришлось приподняться на цыпочки, чтобы прикоснуться к его щеке. Она поспешила заверить себя, что делает это ради матери — обычное проявление супружеской привязанности, только и всего, однако не могла отрицать, что по спине прошел жар возбуждения, когда Мерлин в ответ поцеловал ее в губы.

— Счастливого пути, — пробормотала Синара и выбежала из столовой, прежде чем он успеет сказать что-то такое, от чего она окончательно растеряется.

— Не езди одна, Синара. Возьми с собой одного из конюхов.

Утро выдалось сырым и прохладным. Легкий туман висел над заливом, но ветерок должен был разогнать его, и день обещал быть теплым. Тяжелая ткань амазонки натирала нежную кожу, но женщинам полагалось надевать такой костюм для прогулки верхом. Амазонка Синары была сшита из тонкого серого сукна и отделана черным бархатом. Жакет плотно облегал талию, зато юбка была очень широкой. Шляпка с загнутыми вверх полями и черным страусовым пером, свернувшимся над ухом, дополняла туалет.

Маггинс уже появился в конюшне и отдавал распоряжения младшим конюхам, спешившим накормить и вычистить лошадей.

— Мое почтение, — угрюмо буркнул он молодой графине, и та заметила, что Маггинс не позаботился снять шляпу.

— Я хочу прокатиться верхом, и прошу вас сопровождать меня, Маггинс.

Суоллоу, гнедую кобылку Синары, привели в Блек Рейвн после свадьбы.

— Видно, придется, — пробормотал Маггинс, и Синара, пристально-жестко поглядев на конюха, увидела, что по красному лицу катятся крупные капли пота, словно тот долго бежал и не успел отдышаться.

— Это ваша обязанность, и я не собираюсь унизить вас, — твердо сказала она. — Многие мужчины были бы более чем счастливы оказаться на вашем месте.

Маггинс промычал что-то неразборчивое, наподобие: «Вы слишком высокого мнения о себе, мадам». Не веря собственным ушам, Синара уставилась на нагло ухмылявшегося конюха.

— Я только имела в виду, Маггинс, что ни один грум не посмел бы… или не имел причин протестовать против подобной просьбы.

Высоко держа голову, она огляделась и увидела молодого парнишку не старше шестнадцати лет, который выводил Суоллоу на утоптанный двор перед конюшнями. Юноша прихрамывал, но, по-видимому, не от боли. Одежда из грубой ткани, но чистая, рыжие волосы аккуратно причесаны и разделены сбоку пробором. Лицо и руки сплошь покрыты веснушками. Он застенчиво улыбнулся Синаре, и та спросила:

— Как тебя зовут?

— Бобби Блек, миледи.

— Ты ездишь верхом?

Она позволила ему подсадить себя в седло.

— Да, миледи.

Парень покраснел, как свекла, обветренные руки нервно мяли шапчонку:

— Это мне нравится больше всего на свете. Синара задумчиво оглядела Маггинса:

— Поскольку мистер Маггинс очень занят сегодня, ты можешь поехать со мной, Бобби. Лошади застоялись, и я хотела бы побыть в компании человека, который любит прогулки верхом.

Она слегка улыбнулась потрясенному Маггинсу:

— Не беспокойтесь, Маггинс, Бобби сам оседлает себе коня.

— Но… что скажет хозяин? — начал Маггинс.

— В его отсутствие отдаю приказы я. Надеюсь, это понятно?

Маггинс злобно зыркнул из-под шляпы, чем-то напомнив Синаре старого лиса — косо посаженные расчетливые глазки, длинный нос и острый подбородок. Мохнатые брови, длинные волосы неряшливо падают на воротничок. В его присутствии Синаре было не по себе:

Маггине держался так уклончиво, словно любой ценой хотел скрыть что-то от нее.

Графиня поехала по тропинке, вьющейся вокруг конюшен, поднимавшейся на холм позади склепа Рейвнов и исчезавшей в лесу Гейрлок Вудз, простиравшемся до самого Дартмута. На некотором расстоянии от побережья местность стала более холмистой, напоминавшей лоскутное одеяло из-за огороженных низкими каменными заборами зеленеющих полей, занимавших каждый акр ровной почвы. Солнечные лучи отражались в каплях росы, сплетая кружевную паутину света на деревьях. Счастливо улыбаясь, Синара вдохнула аромат мокрой травы и мха.

Бобби следовал за хозяйкой в нескольких шагах из почтения к ее высокому положению. Синара сделала юноше знак приблизиться:

— Чудесное утро, не правда ли? — спросила она.

— Да, миледи.

— Блек? Ты родственник Мойры, поварихи?

— Моя мать, — объяснил Бобби, снова краснея. — Она будет так гордиться, когда услышит, что мне позволили сопровождать миледи.

Круглое лицо на мгновение омрачилось, в веселых голубых глазах промелькнула тревога.

— Что-то случилось? — спросила Синара. Юноша заерзал в седле и испуганно вскинулся:

— Мистер Маггине будет сердиться на меня.

— За что?

— Вы выбрали меня вместо него. Синара поняла, что имел в виду мальчик.

— Он не из тех, кто легко прощает, но я не позволю ему обижать тебя.

— Спасибо вам, миледи, — кивнул Бобби.

Синара понимала, что ему не очень хочется говорить о старшем конюхе, но все же хотела узнать побольше о человеке, который осмелился так вызывающе вести себя с хозяевами.

— Ты хорошо знаешь мистера Маггинса? — настаивала она.

Юноша покачал головой:

— Он не отсюда родом. Из Плимута. Приехал в Блек Рейвн еще при мистере Сидни. Тот граф, что помер в битве при Ватерлоо, тоже не очень-то жаловал его.

— Ты неглупый парнишка, Бобби, — кивнула Синара, — и знаешь, что творится в мире, не так ли?

Бобби, в который раз залившись краской, пожал плечами:

— Не совсем. Просто слушаю разговоры матросов на пристани в Селкомбе и в деревенском трактире. Вот они все на свете знают!

Парнишка помолчал и тяжело вздохнул:

— Как, должно быть, здорово уметь читать и писать, — пробормотал он наконец больше себе, чем ей, и Синаре почему-то страстно захотелось помочь этому бесхитростному парню. У нее было все, а люди, подобные Бобби, вынуждены довольствоваться крохами. Ему и его матери повезло найти службу в Блек Рейвн: хотя поместье и обременено долгами, его обитатели не голодают, как бедные крестьяне, у которых ничего не было, кроме жалких огородиков и пары свиней — только этим они и отличались от последних нищих.

— Возможно… я смогла бы помочь.

Синара поколебалась, не желая обещать того, что скорее всего не смогла бы выполнить. Но в деревне Блек Рейвн, наверное, было немало молодых людей, не умеющих читать и писать.

— Ну что ж, поехали.

Она взмахнула поводьями, и пустила Суоллоу рысью. Они вернулись в лес, где солнечные лучи едва пробивались сквозь заросли, превращаясь в приглушенно-зеленоватое свечение. Здесь стояла торжественная тишина, и Синара ощутила необычайную свободу духа. Они оказались на поляне, где единственным звуком был шорох копыт по мху.

Синара неожиданно вспомнила дуэль, случившуюся совсем недавно, в такой же роще, и удивилась тому, что Мерлин поспешил исполнить ее желание попытаться освободить Брендона вместо того, чтобы заняться своими, куда более неприятными проблемами. Может, она была слишком эгоистична, когда просила о помощи? Нет, если Брендон вернется, он, несомненно, сделает все, чтобы спасти имя Мерлина. Если подобная вещь возможна…

— Осторожнее! — завопил Бобби, и Синара краем глаза заметила темную фигуру, неожиданно вынырнувшую прямо перед кобылой. Лошадь мгновенно встала на дыбы — Синара вскрикнула, но чудом удержалась в седле и сразу оглянулась, заметив лишь нечто неопределенное — что-то вроде развевающегося серого плаща, тут же исчезнувшего.

— Что это было? — задыхаясь, спросила она Бобби, пытаясь усмирить Суоллоу. Юноша, подъехав ближе, схватился на поводья кобылы, удерживая ее на месте:

— Вы хорошая наездница. Другая на вашем месте упала бы. Кобыла могла понести.

— Кто это?

— Помешанный Жан, деревенский дурачок. Он похож на большую летящую птицу, и все из-за этого широкого серого плаща.

— Он ужасно напугал лошадь, когда кинулся ей под ноги.

— Жан всегда был странным.

Тишину внезапно нарушил тонкий, жуткий вопль, от которого кровь застыла в жилах. До всадников, постепенно отдаляясь, донеслись зловещие слова, которые выкрикивал Жан на бегу:

— Смерть посетила Блек Рейвн и снова посетит еще не раз! Души мертвых не успокоются, пока тайна не будет открыта!

На светлую поляну словно опустилось траурное облако, и Синара, вздрогнув, обменялась с Бобби тревожными взглядами. Но тот лишь пожал плечами:

— О, Жан считает, что может предсказать будущее, бедняга! Не обращайте на него внимания, миледи.

Решительно кивнув, Синара направила кобылу к тропинке, ведущей назад, в Блек Рейвн. Но хотя Жана считали безумным, его мрачные предсказания запали в душу, разрешили счастливо начавшийся день. В лесу было тихо, и только ветки потрескивали в отдалении, словно под напором ветра. Синара могла бы поклясться, что Жан нарочно испугал лошадь. Но почему?! С чего бы кому-то специально бросаться под копыта скачущих коней, да еще в лесу, где много дорожек!

Утро было окончательно испорчено, и Синара немедленно повернула Суоллоу к конюшне.

— Что бы ни делал Жан в лесу, я рада, что моя кобыла не пуглива. Нет времени размышлять о случившемся — нужно немедленно начинать генеральную уборку. Все же она могла поклясться: Жан знал, что они будут проезжать по той полянке.