Вороны Вероники

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Триумф похоти

Еще одну книгу Дженевра обнаружила, вернувшись в свою спальню. Ее все еще занимала комната с воронами, и поэтому девушка машинально пролистала страницы. И сразу же наткнулась на иллюстрацию. Соитие. Страсть. Женщина, нагая, на коленях у мужчины, спиной к нему. И видны меж ее раздвинутых ног… все подробности.

Дженевра захлопнула книгу, дрожа от гнева пополам с возбуждением. Что за игру ведет Альдо Ланти? Он сказал, что не хочет ее, а затем подсунул эту книжку. А кто еще? Больше некому. Не Бригелла же! Дженевра протянула и тут же отдернула руку. Нет, она не прикоснется к этой мерзости!

Женщина между двумя мужчинами. Как такое вообще возможно?! Женщина на спине, на четвереньках, на животе. Женщина на столе, запрокинувшая голову, а меж ее губ…

Это презанятная поза для утех, моя дорогая.

Живот свело. Да, Ланти прав. Дженевре не нравилось. Все это.

За обедом она смогла проглотить лишь кусочек мяса и запить его глотком вина. Ее тошнило. Но то была не знакомая тошнота, что появляется, если съесть лишнего. То было нечто непознанное, нечто страшное.

Едва дотерпев до вечера, Дженевра отправилась в постель. Одна. Смеральдина помогла переодеться в сорочку, расчесала волосы, и Дженевра не прогоняла служанку. Вниманием ее владела книга. Нельзя, нельзя к ней прикасаться.

Дженевра была любопытна. И завистлива, как оказалось. Ей хотелось познать ту же радость, что испытывала Джованна в объятьях ди Талонэ. То же наслаждение, что искажало лица женщин на гравюрах. Что заставляло стонать, низко, вибрирующе, возбуждающе.

Стон. Ланти снова с женщиной. Со служанкой. А может, привел куртизанку из Дворца Наслаждений?

Книга с негромким стуком упала на пол.

Дженевра поднялась, медленно, осторожно, и, набросив халат, пошла уже знакомым маршрутом. Казалось, люди в коридоре провожали ее насмешливыми взглядами. Да, верно. Дженевра шла подглядывать. Глупо врать себе. Дженевра нырнула в проход, поднялась по лестнице и, как и вчера, приникла к решетке.

О, что за картина! В точности как на рисунке Ланти!

Белое тело извивалось в путах, но женщина не пыталась спастись. Нет, она подставлялась под щипки и удары и всхлипывала от наслаждения. Бледная кожа шла алыми пятнами, глаза лихорадочно блестели. Как можно получать от такого удовольствие?!

Тебе не понравится.

Дженевра едва не подавилась вдохом. Груди, прижимающиеся к решетке, заныли. Да, ей не понравилось бы оказаться в путах, ей не нравилась боль. Но — Боги! - она хотела на это смотреть.

Ланти распахнул полы своего парчового халата и овладел женщиной, беспомощной, связанной. Грубо. Исторгая хриплые вскрики. Еще и еще. Дженевра стиснула бедра, чувствуя, как низ живота наливается тяжестью. Почему, ну почему она смотрит?! Почему она хочет оказаться на месте этой женщины?!

Ланти с рыком вдавил куртизанку в перину, отстранился спустя полминуты и принялся развязывать узлы. Женщина вяло запротестовала.

- Ты знаешь, чего я хочу, - сказал Ланти и понес ее… к столу.

Это презанятная поза для утех, моя дорогая.

Тебе не понравится.

Это было, как на рисунке. Это было возбуждающе. Это было чудовищно. Дженевра грудью вжалась в решетку и шевелила бедрами, бездумно, ритмично, пока что-то горячее и дикое не родилось внутри. Пока она не сползла на пол, тяжело дыша, не отрывая глаз от Ланти, входящего раз за разом в раскрытый рот куртизанки, чьи волосы свисали до пола.

Дженевра была зла.

Дженевра хотела отомстить.

* * *

Перетирая вердетерра с яичным желтком, Альдо боролся с головной болью. Это было простое, привычное действие, почти машинальное. Не нужно думать, не нужно чувствовать, лишь действовать. Проклятая картина Понти пила из него силы. И Надья, проклятая Надья! Хорошо еще, что не пришлось браться ночью за плеть, чтобы довести девчонку до оргазма. Ей нелегко было угодить, а приходилось: Надья была любимицей Примаверы, и не скажешь, за какие заслуги. Попадать же к Примавере в немилость неразумно. Она не только владеет самым известным Дворцом удовольствий в городе, она также владеет и неограниченным доступом к информации. Вот и страдал теперь Альдо от головной боли, перетирая краски.

- Кофе и завтрак, синьор.

Кофе и завтрак приносил обычно, ворча и шаркая ногами, Бригелла. Не Дженевра. Альдо обернулся и обнаружил, что, кажется, слишком раззадорил девчонку. Корсаж был зашнурован туго, так что высоко поднимал грудь, и сорочки под платьем, считай, и не было, до того она была прозрачной. Тонкий шелк мягко облегал бедра. Зрелище это вызвало вожделение пополам с новым приступом головной боли. А еще хотелось, чтобы Дженевра распустила волосы.

- Я не голоден, - Альдо взялся за кисть.

- Бригелла сказал, что вы вчера не ужинали.

Она шагнула и прижалась грудью, мягкой и пышной, к локтю Альдо. Так неумело, так неловко и так соблазнительно. Почему искомая женщина не может быть уродлива?

А какое же это тогда наказание, глупый?

- Подай орпименто, - резко приказал Альдо. - Это…

- Желтый. Я помню. Он ядовит.

Альдо бросил короткий взгляд через плечо.

- Все прекрасное ядовито. В том или ином смысле.

Дженевра поставила плошку с краской на табурет и вновь прижалась к нему грудью.

- Зачем вы пишете эту картину?

- Потому что этого хочет мой заказчик, - Альдо тронул кистью распущенные волосы Бианки Понти-Вале. Ночью не без помощи Надьи он почти закончил с женской фигурой.

- Ему нравится… такое? - Дженевра явно не могла подобрать слов.

- Вероятно.

Еще немного, несколько мазков орпименто, немного рыжей охры, и можно будет заняться зелеными драпировками алькова.

- А вам?

- Что мне? - широкий мазок намечает складку на пологе.

- Вам это нравится?

«Если я скажу «да», - подумал Альдо, - что ты сделаешь, глупое дитя? Побежишь за веревкой?»

- Принеси флакон с белладонной. Он подписан. Живо!

Дженевра, удивленная, исполнила приказ, а потом продолжила задавать вопросы. Ее чувственная натура уже заставляла ее желать Альдо, но еще сильнее было ее любопытство. О, как же она была любопытна и любознательна.

Она должна хотеть его. И ненавидеть. И ничего иного.

- Зачем вам белладонна?

Вопрос застал Альдо врасплох, заданный в череде прочих, пикантных. И он ответил честно.

- Чтобы убить графа Понти.

Холодные пальцы сжали его запястье. Голос Дженевры прозвучал испуганно.

- Что вы такое говорите?!

- Чтобы убить графа Понти, который любой ценой хочет овладеть вдовой своего племянника. Это благородная цель. По-своему.

- Это волшебная картина? - догадалась Дженевра.

- Да, - согласился Альдо, кладя близко друг к другу зеленые мазки.

- Вас поэтому боятся? - спросила Дженевра. - Потому что вы умеете писать волшебные картины?

- Меня боятся, потому что меня стоит бояться. Подай вердазуро. Тусклый зеленый.

Руки были холодны, когда Дженевра передавала плошку с краской. Напуганная, она не пыталась больше соблазнять Альдо, и поделом. Альдо положил несколько мазков светло-зеленого, рождая перелив бархата.

- Зачем вам убивать графа Понти?

Упрямая. Назойливая. Альдо повернул голову. Девчонка не отводила глаз от его руки, пристально следила за каждым движением кисти.

Отвести ее во Дворец Наслаждений, вот что надо сделать.

- Синьор, - повторила девушка, - зачем вам убивать его?

Хороший вопрос. Альдо перевел взгляд на картину. Именно такие волшебные полотна принесли ему богатство и славу. И нечистую совесть. Люди, прибегающие к помощи магии, никогда не просят доброго. За добро не платят, его предпочитают выпрашивать у богов совершенно бесплатно. Нет, все заказы, приносимые с ночной почтой, темны и опасны. Волшебные картины Альдо Ланти несут зло, и иногда его хочется искупить, хотя бы отчасти. Еще большим злом.

- Это не мое дело, синьор, - вздохнула Дженевра.

- Совершенно верно, - согласился Альдо.

- Вы выйдете к обеду? - девушка спрыгнула с табурета и вновь подошла так близко, что можно было сполна ощутить тепло ее тела.

- Нет, - Альдо положил еще несколько мазков, отрешаясь от всего наносного. За спиной его шелестела ткань платья и скрипели доски пола. - Синьора… вечером мы идем на карнавал.

Карнавал. Отличная идея. Настоящий триумф похоти.

* * *

Карнавалы были в Сидонье трех типов. Весенний, устраивающийся после Месяца Штормов, посещали даже дети. То был праздник радости, избавления от зимнего страха, праздник-обещание. Дженевра любила его в детстве: яркие шествия, маски, факельщики, артисты, шпагоглотатели, леденцы на палочке. Карнавал Любви и Силы, называемый также «свадебным», был не для детей. В нем ничего постыдного не было, но он был просто слишком скучен для тех, кто не любит танцевать, петь дуэтом, и слишком мал, чтобы целоваться украдкой с незнакомой маской.

И был ночной карнавал куртизанок. О нем рассказывали много — и ничего. «Это не для девичьих ушей», - неоднократно слышала Дженевра. Умалчивали ли оттого, что происходящее слишком чудовищно, или же сами ничего не знали? Страх и предвкушение кружили голову, заставив в конце концов позабыть и о волшебных картинах, и о неудавшемся соблазнении. До вечера Дженевра не находила себе места.

Уже стемнело, когда Смеральдина принесла ей корзину с платьем и маску.

- Синьор велел передать вам это, - служанка разложила на постели наряд, прежде невиданный: сорочка — не сорочка, всего два шва на плечах, рукава, сшитые лишь на манжетах. Надень такой, и рука от плеча до запястья окажется обнажена. И ни единой нитки по бокам, точно это фартук. - Это надо надеть на голове тело.

Дженевра вспыхнула. Щеки запылали от предвкушения и ужаса, когда она представила себя в этом чудовищном наряде. Тело ее будет обнаженным, доступным…

Туника была потрясающего синего цвета.

- Синьор сказал, что вы не решитесь так это надеть, и прислал еще это.

«Это» было сорочкой охристо-желтого цвета, широкой, из трех или четырех слоев почти прозрачной ткани.

- Еще пояс, - продолжила перечислять Смеральдина. - Маска и чопины.

Щеки снова вспыхнули, когда взгляд упал на пару туфель, раззолоченных, украшенных жемчугом, на высокой пробковой подошве. Во всей Сидонье такую обувь носят одни только куртизанки, и их далеко видно в толпе.

- Еще синьор сказал, если вы не хотите все это надевать и идти на карнавал, то он пойдет работать, - в голосе служанки чудилось неодобрение, но синьора ли Ланти или Дженевры — неизвестно.

- Я… - Дженевра провела рукой по разложенным на постели тканям. - Я пойду.

- Я помогу вам одеться, синьора.

Сперва Смеральдина помогла ей раздеться. Снять платье, верхнюю сорочку и юбки, туго зашнурованный, высоко поднимающий грудь корсет. Когда дело дошло до нижней, нательной сорочки, Дженевра испугалась. Ни перед кем она не представала голой со дня своего рождения. И муж должен был первый увидеть ее нагое тело, а не шлюха-служанка. Но прошла минута, и любопытство взяло верх над смятением и смущением. Дженевра хотела знать, какую игру ведет Альдо Ланти. Зачем будоражит и соблазняет ее, а затем отталкивает. Зачем женился, если ночи проводит с куртизанками. Зачем и почему, целая тысяча этих «зачем» и «почему». Дженевра распустила шнурки, и сорочка мягко скользнула к ногам. Смеральдина оглядела ее бегло.

- Вы прекрасны, синьора, как Незримый Мир.

Лучше бы это сказал Альдо Ланти.

Дженевра покорно облачилась в наряд, принимая помощь от служанки — той было лучше знать, как все это надевается. Сперва тело точно облако обняло — многослойная сорочка из мягкой, шелковистой ткани нежила кожу. Сверху синяя туника. В разрезах по бокам и на рукавах — облака охры. Пояс с серебряной пряжкой. Чопины прямо на голую ногу, без чулок. Смотреть с приобретенной высоты было непривычно. Потом, не слушая слабые протесты, Смеральдина распустила Дженевре волосы и протянула маску.

Ходить на чопинах оказалось непросто. Привычная к мягким туфелькам на кожаной подошве, теперь Дженевра ощущала себя деревом в бурю. Она пошатывалась при каждом шаге, и путь до холла занял втрое больше времени, чем обычно.

- Вы прекрасны, синьора, - похвалил Ланти. Это не звучало как комплимент, и в этом не было восхищения.

На нем самом был костюм Скарамуччи, яркой театральной маски: алый кафтан, весь расшитый металлическим бляшками, ведь этот синьор — записной дуэлянт. У пояса ножны без шпаги, ведь дуэли Скарамучча предпочитает словесные, а когда дело доходит до реальной драки — убегает. На голове берет с петушиными перьями. За спиной лютня.

Ланти-Скарамучча протянул руку.

- Идемте, синьора?

Дженевра сделала два неловких шага и коснулась его ладони кончиками пальцев. И окунулась в ночной карнавал.

В первые минуты показалось, он охватил весь город. Площадь Масок пестрела огнями и яркими тканями. Музыканты играли гальярду, и площадь танцевала. Музыка была веселой, зовущей в пляс, но глядя на свои чопины, Дженевра понимала, что едва ли ей суждено сегодня танцевать.

- Идемте, синьора, - Ланти сжал ее руку, увлекая за собой к каналу. - В лодку.

Лодочник был одет в домино и золоченую маску, закрывающую пол-лица. Больше всего он походил на Смерть из старинной книги. Страх сдавил горло. Невольно Дженевра прижалась к мужу, и теплая рука легла ей на плечо.

- К Мраморному мосту, - приказал Ланти.

С большой воды город выглядел совсем по-другому. Часть островов спала, погруженная в темноту и тишину, другие же были ярко освещены фонарями, факелами, магическими огнями. Оттуда доносились смех, музыка, иногда - брань. На каждом карнавале непременно случается десяток-другой дуэлей.

Цветные пятна ложились на неспокойную воду, свет искрился на маске лодочника, и он все больше походил на Перевозчика из иного мира. Дженевра нащупала руку Ланти и сжала ее.

Лодка ткнулась носом в небольшой причал, и зазвенели подвешенные на лентах колокольчики. Ланти легко спрыгнул и протянул руку, помогая Дженевре перебраться на берег. Обнял на мгновение, и его дыхание опалило щеку.

- Развлекайтесь, синьора.

* * *

Площадь Песен, красивейшая во всей Сидонье, была полна народа. Веселого народа. Полного силы и страсти. Смеялись женщины, мужчины расточали комплименты и дарили влажные поцелуи. Пахло похотью, вином и речной тиной. Такова была атмосфера ночного карнавала. Его любили в этом веселом, лишенном стыда городе. То, что здесь увидит малютка Дженевра, взбудоражит ее. Заставит кипеть юную кровь. Всколыхнет желание. Дженевра юна и чувственна, этой ночью она найдет немало интересного на площадях и набережных Сидоньи. Ночной карнавал позволит добиться своего. Маленькая Дженевра будет сгорать от вожделения и ненавидеть его за то, что бросил здесь, на этих улицах. Едва ли девочка догадывается, что никто не обидит ее, не возьмет женщину силой в эту ночь.

И все же, Альдо задержался на минуту, чтобы закрепить метку, хотя и сомневался, что хоть что-то сегодня представляет для Дженевры опасность. А потом, еще ощущая под пальцами незримую волшебную нить, он нырнул в толпу.

Обитель Проклятых таилась в самом сердце Сидоньи, совсем рядом с герцогским дворцом. Сюда стекались отверженные, ища крова. Сюда слетались новости и слухи. Здесь можно было раздобыть многое из того, что оказывалось в иных местах под запретом. Иногда здесь даже можно было встретить стрегу, настоящую стрегу, не те жалкие подобия, что торговали амулетами на ярмарках.

Чтобы попасть на Двор Чудес, нужно было спуститься под землю, всерьез рискую жизнью. За нетолстой стеной, сложенной из когда-то серых, позеленевших от влаги камней, плескалась вода. Иногда она стекала ручейками и лужами скапливалась на полу. Здесь ощущалась остро собственная смертность.

Коридор, освещенный чадящими факелами, оканчивался дверью с зарешеченным окошком. Альдо постучал, взявшись за уродливый молоток. За решеткой блеснули глаза, и низкий голос пророкотал:

- Плата.

Альдо приложил ладонь к ржавым прутьям, напитывая привратника силой. Некоторым проклятьям магия нужнее воздуха. Здоровяк за дверью шумно вздохнул; лязгнул засов.

- Проходите, синьор.

- Спасибо, Пепе.

Верзила Пепе был огромный и уродливый, и притом — с разумом ребенка. Сила Альдо была для него как лакомство. И без того широкое лицо расплылось в счастливой улыбке. Стрегово отродье. Он всегда вызывал у Альдо смесь отвращения и жалости.

- Пожалуйте вперед, синьор.

Альдо кивнул и шагнул в темноту.

Это место называли Двором Чудес. А еще — Крысиной Норой и Клоакой. Это и была клоака, оставшаяся от древнего города, давно разрушенного, лежащего на дне залива. За века тут не осталось ни нечистот, ни захоронений — коридоры и камеры использовали как свой некрополь сектанты, служители Зримого Мира. Все это ушло в прошлое, и здесь теперь жили такие, как Альдо. Проклятые. Уходили под землю те, кого обезобразила злая сила, и те, кто не мог или не желал снять проклятье. Условия бывают страшны, Альдо ли не знать. На поверхности это место считали разбойничьим притоном, и так было отчасти. Во Дворе Чудес было немало ужасного. И прекрасного тоже.

В комнатах справа и слева на соломенных тюфяках, на ворохах ткани трудились, отрабатывая еду, Чудесные шлюхи. Ослепленные, незрячие, они не могли видеть, что за уродцы используют их тело. Некоторые картинки возбуждали воображение, иные вызывали отвращение и даже ужас. Но находились ценители и такому: за ширмами и шторами часто прятались зрители. Помимо ослепленных шлюх попадались и почтенные матроны, жены аристократов и купцов. Глаза их были плотно завязаны. Не потому, что женщины могли испугаться, а чтобы не увидели лишнего. В Крысиной Норе вершились разные дела. Большая их часть должна была оставаться в тайне.

Женщины не интересовали Альдо. Он прошел мимо, спустился ниже еще на один ярус и протиснулся в узкую дверь. Проклятые уже ждали его. Каким-то образом они чувствовали его приближение, как он всегда чувствовал их присутствие.

- А-а, Ланти! - поприветствовал Слепой, махнув сухой, длиннопалой рукой. - С чем пожаловал?

- За малой тенью.

В углу меленько захихикал Аптекарь.

- Это сильное средство, - сказал Старуха. - Против кого ты хочешь его использовать?

- Ланти получил заказ от Понти, мой дорогой, - сказал из темноты четвертый, безымянный. Неформальный лидер, тайный король этого места. - И уже приобрел белладонну. Но передумал.

Альдо кивнул.

- Смерть — чересчур простое дело.

- К тому же, если твои заказчики начнут умирать, очень скоро пойдет дурная молва, - вновь захихикал весельчак-Аптекарь.

И это тоже. Хотя в действительности Альдо не знал, отчего переменил свое решение. Оно просто показалось вдруг неверным.

Темнота зашевелилась, и Безымянный вышел на свет. Уродство его было неописуемо. Что за проклятье обезобразило его, не знал никто ни во Дворе Чудес, ни за его пределами. Как неизвестно было, позабыл ли он свое имя или просто не желает называть его. «Цена избавления от моего проклятия — смерть, - вот и все, что говорил Безымянный. И уточнял: - Много смертей».

- Держи, - уродливый король проклятых протянул коробочку. - Чистейшая киноварь. Плата обычная.

Малая тень стоила дорого, очень дорого. Но не для таких, как эти четверо проклятых. Тут была своя цена. Альдо кивнул и достал карандаш и тетрадь для эскизов.

* * *

Должно быть, Дженевра обезумела. А как иначе объяснить, почему она не бежала со всех ног, а наоборот — жадно осматривалась. А вокруг развлекались люди, используя для этого все средства. Пили, пели, совокуплялись во всех мыслимых и немыслимых позах. Танцевали; это, впрочем, тоже походило на соитие. Сперва разозлившись, теперь Дженевра радовалась, что Ланти исчез куда-то. Она не смогла бы смотреть на все это, зная, что рядом стоит кто-то знакомый. А ей — о, ужас! - нравилось смотреть, иногда воображая себя на месте любовников, иногда ужасаясь тому, что они делают.

Ей протянули чашу с вином, Дженевра приняла, выпила и пошла дальше. Ее не трогали, ее не принуждали, она не чувствовала опасности, несмотря на немыслимое количество возбужденных людей.

Вырвалась ненадолго. Выбралась на еще одну набережную. На воде канала покачивались разноцветные фонари, где-то в глубине, под водой, кружились магические огни. Сырая прохлада остужала разгоряченные щеки.

Что она делает? Как позволила привести себя сюда? Чего она хочет?

Желания Дженевры всегда были скромны. Она понимала с обреченной ясностью, что не выйдет замуж, не познает материнства, не станет одной из почтенных городских матрон. Старых дев нигде не любят, даже в Сидонье. Особенно в Сидонье: они напоминают, что человеческая жизнь состоит не из одних только наслаждений. Дженевра смирилась со своей участью. Но все в одночасье переменилось, и чего она хотела теперь? Мужчину? Или же наоборот, чтобы ее оставили в покое?

- Погадать тебе, девочка?

Вопрос застал Дженевру врасплох. Она обернулась, борясь с легким испугом, и посмотрела на старуху в домино — вот ведь наряд на все случаи жизни! В прорезях украшенной белыми перьями маски блестели хитрые и не сказать чтобы добрые глаза. Как говорят, «у гадалки не бывает добрых намерений».

- Нет, синьора, спасибо.

Дженевра попыталась обогнуть старуху, чтобы вернуться на площадь. Совокупляющиеся пары не так смущали ее, как пугала гадалка.

Сухие узловатые пальцы, очень холодные, сжали ее руку.

- Постой, дитя.

Дженевра попыталась вырваться, но старуха держала крепко, а потом и вовсе ноги точно приросли к земле под ее внимательным взглядом. Он все шарил, шарил по лицу Дженевры, по ее телу, казалось, способный проникнуть под слои ткани и даже под кожу.

- Спасение в гибели. Будь готова шагнуть за грань, девочка, если хочешь выбраться и выжить. Болтливые надгробия немало тебе расскажут, а их мертвецы промолчат. Комната за водопадом.

Старуха вдруг моргнула и отступила, разжав пальцы. Дженевра оказалась на свободе, но отчего-то все еще не могла пошевелиться, разглядывая гадалку с испугом.

- У вас могущественные враги, девочка. Если хочешь победить, не отступай от своего. И помни, если таково желание стреги, кто-то непременно умрет.

Старуха развернулась и пошла прочь. Голос ее звучал все глуше и глуше, пока не стих совсем. Фигура в домино растворилась в сумраке. Дженевра отмерла.

Она не верила в предсказания, но в том и беда. Как только оно прозвучит, это уже не имеет значения. Услышанное почти невозможно выкинуть из головы. Дженевра часто слышала о людях, для которых произнесенное пророчество становилось погибелью. И самое ужасное: она помнила все слово в слово. Этот яд уже разъедал изнутри.

Дженевра, гоня от себя этот страх, поспешила назад так быстро, как только позволяли непривычные и неудобные чопины. На них она покачивалась, точно молодое дерево в бурю.

Оказавшись снова в гуще толпы, она испытала неожиданное облегчение, несмотря на то, что вокруг по-прежнему бесновались возбужденные люди. Те, кто не поддался похоти, пили. Вино лилось рекой, на карнавале оно ни минта не стоило. И все же, среди криков, стонов, среди запахов вина и похоти Дженевра чувствовала себя спокойнее, чем там, в темноте, один на один со старухой-предсказательницей.

Кто-то подхватил ее. Дженевра не успела испугаться, а ее уже увлекли в танец, в безумную гальярду с ее прыжками и смешными шажками. Танцевать на чопинах было трудно, но очень скоро ей, несмотря на это, — а может, и благодаря собственной неуклюжести, — стало весело. Страх схлынул, оставив по себе легкую дрожь и явное облегчение. В мутное, странное предсказание старухи больше не верилось при свете факелов и магических огней, под визг скрипок. Просто какая-то маска-домино решила поразвлечься и напугать растерявшуюся девушку.

Дженевра запрокинула лицо к небу и рассмеялась.

Она выпуталась из объятий и углубилась в улочки этого веселого, охваченного карнавалом острова. Альдо Ланти оставил ее, так пусть потеряет теперь. Пусть поищет, если захочет.

Шаг за шагом, Дженевра затерялась в карнавальном действе. Парочки перестали смущать ее, а пьяные пугать. В конце концов, никто здесь, в городе полном жизни и силы, не причинит ей вреда. Со временем она и сама прониклась этой жизнью и силой. Она шла по набережным, пританцовывая. Одни только чопины не давали пуститься в пляс.

Дженевра шла и все более жадно глазела по сторонам, рассматривая яркие наряды, карнавальные маски и непристойные, возбуждающие сцены. Мир был полон стонов и возгласов, и ярких красок. На грудях женщин — на иных из одежды осталась только маска — цвели яркие цветы. Иногда Дженевра останавливалась и жадно рассматривала любовников, не зная, хочет ли она сбежать или испытать это. Кровь то и дело приливала к щекам, когда глаз выхватывал безумную позу или тревожащее воображение сочетание любовников. Двое, трое, четверо. Стоны, крики, бормотание, непристойные — еще более непристойные, чем все остальное, — возгласы. Розы и лилии на обнаженных грудях.

Маска слетела с лица одной из женщин, что скакала, точно дикая наездница, оседлав бедра любовника.

- Джованна… - ошарашено прошептала Дженевра.

На груди сестры «цвели» алые розы.

* * *

Всякий раз Альдо старался поскорее покинуть обитель Проклятых. Все они напоминали о скоротечности бытия и о том исходе, что ждет его. Оказываясь там, Альдо отчаянно стремился разрушить чары любой ценой. Когда со всех сторон окружали вода и тьма, когда чувствовалась близкая гибель, ничто не казалось слишком.

Оказываясь на поверхности, вдыхая сырой, но все же живой и свежий воздух, Альдо понимал, что у него есть пределы. Есть вещи, которые он ни за что не сделает. В минуту избавления от тьмы, спасения из загробного царства, Альдо ненавидел себя за решение причинить вред Дженевре Карни. Это пройдет. Совсем скоро лишь он сам будет иметь какое-то значение.

Ночной карнавал сыпал огнями, смехом, музыкой. И неизбежно даже здесь, на празднике похоти, можно было сыскать островок покоя и целомудрия. Особенно здесь. Отчего-то раз за разом, точно приливной волной Альдо приносило к этим людям, юным и невинным. И всякий раз он задавался вопросом, был ли когда-то таким же или уже родился бесчестным и жестоким?

При свете дня эти дети, называющие себя Святым Орденом Чистой Лилии, воротили нос от него, от Рауля, поносили Джанлу — негромко, впрочем, — и ужасались разгулу похоти и насилия. Но в ночь карнавала на всяком маска. Кто-то из членов ордена, для кого целомудрие было лишь игрой, пустым ханжеством, развлекались сейчас на площадях и каналах. А он мог под маской подойти к этим невинным.

В жаровне-клетке горел огонь, выплясывая на угольях. Тихо, нежно звучала теорба, инструмент слишком деликатный для Сидоньи, приверженки скрипок и валторн. Вино... вино было, не воду же пить в разгар карнавала, но мягкое, легкое. Оно веселило, но им нельзя было напиться. Мунсу с левого склона вулкана Пити не превращало пьющего в скотину. «Как угораздило вас родиться здесь? - думал иногда Альдо. - Каким сюда занесло ветром?»

- Вина, синьор?

Райской птичкой подпорхнула девушка, чей карнавальный костюм был украшен перьями. Альдо поклонился, принял бокал и сел на груду ящиков. Ночь сгущалась, от воды поднимался вязкий туман. Кое-где его разгоняли маги, но только не в Старом порту, в двух шагах от которого находился выход со Двора Чудес. Здешним обитателям туман был на руку. Совсем рядом располагалось настоящее пиратское логово, и его обитатели под покровом ночи и тумана нападали на стоящие на рейде иноземные корабли, особо часто пользуясь тем, что команда сходит на берег выпить и поразвлечься. Трепетные юноши и девушки рассказывали об этом не без восхищения. Невинность, как всегда полагал Альдо, относительна.

Он в разговоре не участвовал. Сидел, смакуя вино, и разглядывал огни, проступающие сквозь туман, любовался приглушенной игрой цвета. Ждал.

На ночном карнавале Дженевра увидит всякое. Сидонцы изобретательны, когда дело доходит до постельных забав, а маски снимают последние запреты. В такую ночь можно увидеть все, что угодно. Карнавал разожжет в юной чувственной девушке похоть. А одиночество и царящее вокруг безумие породят страх. Карнавал неизменно доходит до точки, за которой лежит бездна. Он для того и затевается, чтобы пройти по самой грани и заглянуть во тьму. Пройдет совсем немного времени, и Дженевра отдастся ему, чувствуя желание и ненависть, как и должно. Может быть, уже сегодня.

- Это ведь все бабьи сказки! - голосок, испуганный и очень уж пронзительный, оторвал Альдо от размышлений.

- Вовсе нет, прелестная роза, - ответил ей с усмешкой один из юношей; даже невинности по вкусу пугать хорошеньких девиц. - Я видел стрегу, настоящую стрегу собственными глазами. И она вела на поводке свое чудовище. Монстр источал зловоние.

Альдо оттянул воротник, борясь с внезапным приступом удушья. Все в прошлом. Давно в прошлом.

- Стрега… она была страшной? - пискнула девушка.

Ее собеседник, заводила в этой юной безрассудной компании, хмыкнул.

- Она была прекрасна.

Стреги всегда прекрасны. Настоящие стреги, не те жалкие несчастные создания, что торгуют амулетами и предсказаниями, а порой и собою. Стреги подлинные ничего не продают. Они дают и очень дорого берут взамен. И любой, на кого стрега обратила внимание, обречен.

Альдо поставил бокал на перевернутую бочку и, проходя мимо, взглянул в глаза юноше, мерцающие в прорезях шелковой, золотом шитой маски. В них уже были знакомое чувство, сияла готовность откликнуться на зов. Покачав головой, Альдо пошел прочь. Он мог бы дать этому юноше совет, но слишком хорошо знал, что влюбленные их не слушаются. Влюбленные в стрегу — и подавно.

* * *

Дженевра во все глаза смотрела на сестру. Джованна тоже ее заметила, изогнулась, улыбнулась призывно и поманила пальцем. Не узнала. Надо было бежать, но Дженевра не могла сдвинуться с места. Ноги приросли к земле. Она стояла, покачиваясь, на неудобных чопинах и все смотрела, смотрела, как двое незнакомцев сношают ее младшую сестру. Джованна их, должно быть, тоже не знала, и это не имело значения. Она просто принимала их с благодарной улыбкой на лице. Получала ли удовольствие?

На груди ее расцветали порочные цветы.

Джованна поднялась, поправила юбку — лиф оставался расстегнут, и полные груди вывалены на всеобщее обозрение — и приблизилась, танцуя. Цветы на груди не были рисунком. То был ожог, магическое клеймо, что носит каждая проститутка. Символ ее гордости и позора одновременно. Кожа, обычно такая чистая и белая, покраснела. Джованна должна была испытывать боль. А по лицу и не скажешь. Она улыбалась, глаза сияли. Она была прекрасна и порывиста, и сладко благоухала духами. Или… тленом?

Дженевра не успела додумать свою мысль. Джованна вдруг оказалась совсем близко, сжала в кулаке волосы старшей сестры, заставляя нагнуться, и впилась в губы противоестественным поцелуем. Омерзительным. Дженевру замутило от происходящей мерзости и от сладкого запаха. Она принялась отбиваться, но прошло несколько минут, прежде чем Джованна отступила, хохоча.

Дженевра еле удержалась на ногах.

- Какая забавная девочка, - холодная рука коснулась щеки прежде, чем Дженевра сумела отступить. Это прикосновение вызвало новую волну отвращения. - Такая славная, такая невинная. Бальдо, ты любишь невинных?

Один из любовников Джованны, покуривающий трубку с ленивым удовлетворением, ухмыльнулся.

- Все любят невинных, принчипесса.

- Одних восхищает чистота, - согласился второй, глотнув вина из оплетенной бутыли, - другие хотят смять и растоптать ее.

Это было в глазах мужчин. Желание уничтожить, смять, порвать в клочья, присвоить. Страх парализовал. Холод поселился внутри, не давая шевельнуться. Вены промерзли, и члены окаменели. Все, что могла сделать Дженевра, это сглотнуть образовавшийся в горле ком. А Джованна вновь оказалась рядом, губы ее так пугающе близко от лица. И новый поцелуй - в щеку, но также вызвавший приступ отвращения.

- Хочешь знать, что с тобой сделают, сестричка? - шепнула Джованна. О, Незримый Мир! Она узнала! - Они не станут церемониться, эти синьоры, и нежничать, и осторожничать. Они возьмут твою невинность, как пожелают. Сперва твое лоно, затем — твой ханжеский ротик, и наконец последнее местечко. Держу пари, ты и не догадываешься, что мужчина может брать женщину сзади, запретным, постыдным образом.

Вспомнились рисунки Альдо Ланти и гравюры в книге, что он подсунул. И сам Ланти. Альдо! - взмолилась Дженевра, мысленно, борясь с паникой. - Спаси меня! Она не верила, что Ланти придет, но на кого еще ей было надеяться, кого просить о помощи? Одна, одна в целом мире. Одна и наедине со страшными хищниками. Если только найти в себе силы бежать, если попытаться затеряться в проулках, нырнуть в канал, только не стать их добычей.

- За-зачем ты делаешь это? - вот все, что могла выдавить Дженевра.

- Затем, что у тебя есть все, чего нет у меня, - сказала прекрасная, шикарная, раскованная Джованна. - У тебя была сила, они любили тебя. Меня же они хотели продать, и продали.

Они. Родители. Чувство несправедливости, горькое и острое, сдавило горло. Ведь это ее продали, чтобы устроить пышную свадьбу и дать Джованне богатое приданное.

- У тебя есть муж, - пробормотала Дженевра, гоня прочь всхлипы.

- У тебя есть муж, - выплюнула Джованна, лаская кончиками пальцев шею сестры, так близко от того, чтобы вцепиться ей в горло ногтями. - Богатый, красивый, известный в городе. У меня лишь человек, что отдал меня за долг, а потом продал в Дворец Наслаждений. Я не собираюсь вечность смотреть на тебя в твоем хорошеньком богатом доме. Она ваша, синьоры.

- Альдо! - всхлипнула Дженевра.

- Кричи, - ухмыльнулся один из мужчин. - Очень скоро ты будешь кричать мое имя: Донни! Донни!

Губы Дженевры шевельнулись. И тут она отмерла, словно что-то наполнило ее силой. И она побежала, босиком, сбросив чопины, едва не свернув себе ногу. Понеслась, поскальзываясь на холодных и влажных камнях. Что есть сил.

Над головой послышалось карканье, и ворон, старый знакомец, бросился на мужчин, царапая им лица когтями, метя клювом в глаза. Дженевра использовала эту передышку и побежала быстрее. Но она плохо знала эти улицы, и дорога, ведущая, казалось, к спасению, окончилась тупиком. Дженевра уткнулась в стену, развернулась, прижалась к ней спиной. Свет факелов озарил ее преследователей. Лица были в крови, и это озлило их еще сильнее. В глазах, прищуренных, налитых кровью, горела жажда насилия.

- Я выебу тебя! - процедил один, взявшись за шнурки гульфика. - Выебу до гребаной твоей смерти! Жизнь из тебя выебу, шлюха!

И тут переулок преградила высокая, гибкая фигура. На землю упала шляпа. В руке блеснул клинок.

- Вам лучше взять свои слова обратно, - холодно сказал Ланти. - Извиниться и исчезнуть.

- Альдо… - выдохнула Дженевра, не веря своим глазам.

Он бросил взгляд через плечо.

- Ты в порядке?

Дженевра кивнула, и Ланти вновь повернулся к мужчинам.

- Да кто ты такой?

- Муж этой синьоры, - зло и холодно сказал Альдо Ланти.

Он двигался стремительно, с изяществом танцора. С изяществом записного дуэлянта. Его противники обнажили кривые моряцкие палаши, но у них не было шансов. Альдо Ланти был слишком ловок, слишком искусен и слишком зол. И минуты не прошло, как один из мужчин, захрипел жутко, вызывая этим звуком тошноту, и осел на землю. Второй бросился наутек.

У Дженевры подкосились ноги от противоречивой смеси ужаса и облегчения. Не стой она, прислонившись к стене, уже лежала бы на грязной мостовой.

- Вы в порядке, синьора? - спросил Ланти, делая шаг к ней.

- Д-да, - выдавила Дженевра, глядя на приближающегося мужчину. Ужас, облегчение, благодарность сплелись так туго, что их уже нельзя было распутать, отделить одно от другого. И в глазах потемнело.

- Дженевра!

Альдо успел за секунду до того, как Дженевра упала на землю, подхватил, сжал в объятьях. Горячие губы прижались ко лбу.

- Все хорошо, хорошо, девочка. Все кончилось.

Оказавшись в надежных объятьях, на руках у мужчины, Дженевра дала волю слезам. Они все лились и лились, и с ними утекали страх, отчаянье и чувство колоссального одиночества. Альдо Ланти прижимал ее крепко, гладил по голове, по спине, и его касания, нежные, лишены были похоти. Дженевра чувствовала себя покойно, в безопасности в его руках. И глаза закрылись сами собой, и Дженевра погрузилась в теплое, тихое небытие. Последним она ощутила легкое прикосновение губ к губам и услышала тихие слова:

- Значит, так тому и быть.