Вороны Вероники

ЧАТЬ ШЕСТАЯ. Вороны Вероники

Дженевра думала, что события последних недель сделали ее сильной и уверенной в себе, но ошибалась. Она, смущаясь как дитя, отвела взгляд от нагого мужчины и слишком поздно поняла, то он стоит совсем рядом. А у нее грудь голая.

Ее руки коснулись теплые пальцы, и Ланти произнес тихо:

- Идем.

И Дженевра пошла спокойно, покорно, не зная, что ждет ее. Она все еще ощущала поцелуй на губах. На также помнила она и страх, преследующий ее в подземельях. А еще, там все было до того причудливо, фантасмагорично, что Дженевра не знала, не было ли произошедшее с ней сном. Или она спит сейчас? Что реально, а что — нет?

- Здесь есть купальня, - откинув пестрый полог, Ланти провел Дженевру в круглую комнату, освещенную тысячей свечей в нишах по стенам. - Я принесу тебе одежду. А эту нужно сжечь.

Дженевра огляделась. Свечи горели тепло и ярко, и стены казались окутаны золотистым сиянием. Потолок был расписан розами, а пол выложен пестрыми коврами, затканными яркими цветами. В центре комнаты был бассейн, достаточно большой, чтобы в нем уместились трое, даже четверо человек. Воображение, предавая Дженевру, подкинуло предательски яркую, сочную и полную жизни картинку: Ланти и пара куртизанок в этом бассейне. Дженевра к своему неудовольствию поняла, то ревнует. Хотя, с чего бы? Любить Альдо Ланти не за что.

- Знаит, - сказала Дженевра, удивляясь сухости тона, - здесь ты развлекался, покинув Сидонью?

- Это мое убежище, - спокойно ответил Ланти.

- Убежище? От чего и от кого?

Дженевра обернулась, но Ланти уже вышел, не отвечая. О его недавнем присутствии говорила только колыхавшаяся штора.

Правильного решения, как поняла Дженевра, не было. Она могла последовать за Ланти, и точно так же могла устроить скандал. А могла снять грязное платье и выкупаться, стирая чужие прикосновения. И все это было одинаково правильно. В конце концов Дженевра решила, что ощущать себя грязной — в моральном и физическом плане — невыносимо. Она избавилась от остатков одежды, быстро, пока Ланти не вернулся, оттолкнула кучу грязного тряпья ногой и подошла к бассейну. Вода была теплой и пахла цветами и травами.

Спустившись вниз по короткой лесенке, Дженевра села на дно, кожей ощущая гладкость камня. Вода доходила ей до груди, но была такой немилосердно прозрачной, то ничего не скрывала. И пусть, решила Дженевра. Пусть все идет как идет. Она устала строить планы, надеяться, гадать, его же хочет от нее Альдо Ланти. Закрыв глаза, она откинулась на бротик, легла затылком на мягкий ворс бальвесского ковра.

Альдо замер в дверях, сжимая в руках холщовую простынь и мягкий бархат халата. Что-то переменилось в нем в последние дни, а еще больше — за последние часы. Настолько переменилось, что напрягая свои силы, магические и физические, он нашел путь в преисподнюю, которую всегда избегал. Он спас ту, кого собирался погубить, и теперь чувствовал себя странно, жутко. Неблагородный рыцарь, которому не положена награда.

Он помнил вкус ее губ. Она пахла тем отвратительным громилой, которого Альдо без сожаления убил, и сейчас хотелось вытравить этот запах, избавить от него Дженевру. Альдо не понимал природу собственных чувств. Это не могла быть любовь. Но это было нечто много глубже и сложнее похоти.

Он сделал несколько шагов, положил простынь и одежду в корзину и сел на пол за спиной у Дженевры. Протянув руку, он мог коснуться ее, вытащить одну за другой шпильки, высвободить ее великолепные волосы.

Он не шевелился. Дженевра мелко дрожала. На руке, которая вцепилась в край мраморной чаши, было надето подаренное им кольцо.

- Ты… ты не пострадала?

- Почти, синьор Ланти, - уклончиво ответила Дженевра. Странное и страшное слово.

- Мне жаль.

Еще одно страшное слово.

Альдо придвинулся ближе, жадно разглядывая тело, прекрасно видное в прозрачной воде. Полные груди, но не обвислые, как бывает у куртизанок, злоупотребляющих чарами и зельями ради своей сексуальной привлекательности. Тонкая талия. Округлые бедра. У Дженевры было тело Любви. И лицо Незримого Мира, строгое и прекрасное. Нельзя было касаться этого тела. И хватит уже гневить богов.

- Здесь есть мочало и мыло. И масла. Я помогу.

На самом деле ему нужно было уйти. Нет — бежать! Но Альдо плохо умел противиться искушению. Он медленно, одну за одной вытащил шпильки, и Дженевра вздрагивала всякий раз. Освобожденные волосы густой и тяжелой волной накрыли спину и плечи девушки. Эти волосы сводили Альдо с ума. И шея. И плечи. И грудь. И все остальное. И еще больше сводило с ума то, что к этому всему нельзя прикасаться. Никак.

И все же, словно желая помучить себя, Альдо взял мочалку и бутыль пенящегося масла с легким цветочным запахом. При первом прикосновении Дженевра вздрогнула, напряглась, а потом расслабилась, позволяя касаться себя. Только мочалкой. Альдо знал, что если тронет ее хоть пальцем, все разумные доводы, все по крупицам собранное благородство полетят прямиком в Бездну.

- Я сожалею, - заговорил он, надеясь, что серьезный и неприятный разговор поможет удержаться на краю. - Я не думал что Понти-Вале ворвется в дом и попытается тебе угрожать.

- Она хотела, чтобы вы стали ее придворным живописцем, - с едкой ноткой сказала Дженевра.

Альдо ухватился за сарказм.

- Невероятно лестно быть штатным убийцей, мстителем и поставщиком любовников ко двору этой суки!

- Вы это можете?

- Я могу все, - с горечью ответил Альдо. - Почти.

Почти. Он принялся намыливать и промывать густые тяжелые волосы Дженевры, но они были в каком-то смысле еще эротичнее ее тела. Касаясь их, пропуская мокрые пряди между пальцами, Альдо терял последние крохи рассудка. Пальцы скользнули по щеке, по шее, коснулись подбородка, повернув голову. То-то странное было в глазах Дженевры. Немного страха, немного желания и еще что-то такое, чему не было названия. Это сочетание повергало в панику и, увы, ломало барьеры. И Альдо, застонав, склонился и припал к ее губам в жадном поцелуе.

* * *

Дженевра ждала этого поцелуя с той минуты, когда мочалка коснулась ее напряженной, покрытой мурашками коже. Нет. С тех ночей, когда она подсматривала за Ланти и его любовницами. Со дня свадьбы. С первой встречи. Всю жизнь. И она ответила, неумело, но так же страстно. В эту минуту Альдо Ланти был для нее воздухом, и нельзя было все списывать на разбуженную похоть или пережитый страх. Это отдавало магией.

Теперь уже руки Ланти скользили по телу, размазывая вспененное масло, а пальцы Дженевры запутались в его волосах в желании притянуть еще сильнее, еще ближе, сделать поцелуй глубже. Горячая ладонь сжала ее грудь, раз за разом задевая пальцем сосок. Дженевра застонала. Внутри роился мучительный голод, требующий немедленного утоления. И ничего общего с тем страхом и отвращением, что вызывала Джованна и ее любовники или трое оборванцев с острова Нищих. Все, произошедшее в эти недели, стало вдруг меркнуть. Осталось единственное воспоминание: Ланти, кладущий краску на холст короткими, точными… ударами. Ударами… Дженевра вновь застонала, и руки ее скользнули под рубашку Ланти — досадно, что он успел одеться — исследуя тело. Жадно. Жаждающе.

А потом это безумие вдруг закончилось. Дженевра сидела в воде, прямо, укрытая волосами лишь до пояса и клочьями пены на груди и плечах, с напряженными сосками, терзаемая мучительным голодом. Альдо Ланти, взъерошенный, с безумным взглядом отскочил в сторону. Руки его сжались в кулаки и, должно быть, ногти впились в ладони.

- Нет!

Это было унизительно. Но это ничуть не умалило разбуженного желания. Дженевра открыла рот, понимая с отвращением и ужасом, что сейчас будет умолять. Будет предлагать себя этому мужчине, только что сказавшему «нет».

- О-одевайся, - Ланти указал на ворох тряпья в корзине. - Я найду что-нибудь поесть.

И он стремительно вышел, оставив Дженевру одну. Оставив ее мучиться от разбуженного и неутоленного вожделения. От него даже мутило слегка, и в горле застрял ком. Ладонями Дженевра провела по своему напряженному, подрагивающему телу. Она не знала, как избавиться от плотского голода самостоятельно. Как мерзко это было, как унизительно! Дженевра ушла на дно бассейна, но вскоре всплыла, жадно глотая воздух. Волосы тяжело, мокрыми прядями ложились на плечи и спину, и это ощущение также было возбуждающим.

Дженевра выругалась — одно из словечек, подслушанных у любовников Джованны — вылезла из воды и вытерлась почти с остервенением. Просушила волосы краем простыни и парой шпилек закрепила и на затылке. Надела халат. Мягкий бархат нежил покрытую мурашками кожу, и нелегко было смириться с этим ощущением.

Идти пришлось босиком. Кое-где по коврам, а кое-где по шлифованному камню, прохладному и очень приятному на ощупь.

- Я здесь! - крикнул Ланти, когда Дженевра покинула купальню.

«Убежище» вырубленное в известняковой скале, состояло из множества комнат и коридоров. Кое-где на стенах попадались рисунки, в выемках горели свечи, и цепь магических огней, резвясь, вела Дженевру за собой. Она прошла по тропе за грохочущим водопадом, по длинному коридору, украшенному батальными сценами, вверх по небольшой лесенке в обширную пещеру. Она удивительно напоминала мастерскую в доме на площади Масок. В центре — ложе, накрытое шелковым покрывалом и заваленное подушками. По стенам — холсты, доски, мольберты. Знакомый стол, уставленный плошками и надписанными баночками. Знакомые орпименто и вердетерра, загадочные вайда и индиго. Огромное окно, мерцающее — верный признак иллюзии, что скрывает его снаружи от чужих любопытных глаз. И вид на Сидонью: россыпь огней, отраженных в воде.

- Садись, - Ланти указал на постель, и Дженевра села с покорностью, удивившей ее саму. - Вот, все что есть.

На подносе был белый хлеб, тонкие ломтики белого и желтого сыра, запеченное мясо, виноград и орехи. Настоящий пир для того, кто последние дни провел на хлебе и воде. И вино. Дженевра сделала осторожный глоток, боясь захмелеть, и отщипнула виноградину. Она не знала, что будет дальше, и замерла, ощущая вкус вина и винограда во рту.

Альдо Ланти двигался грациозно. Он был необыкновенно красив. Злые языке, передающие истории о его причудах, извращениях и забавах, никогда не пытались это оспаривать. Он был красив, умен, притягателен, и в голове шумело безо всякого вина. Колдовство какое-то!

- Ты спрашивала, почему я на тебе женился…

Дженевра вздрогнула, до того неожиданны были эти слова. Она и не надеялась получить ответ на тот свой вопрос и смирилась с этим, как смирилась с загадочностью Альдо Ланти и с прочими недостатками его характера. И вот, он сам заговорил с ней.

- Я задумал дурное, Дженевра, - он подошел вдруг и сел на край постели. Протянув руку, можно было его коснуться. - Я решил использовать тебя, чтобы снять свое проклятье.

Виноградина лопнула в пальцах, во все стороны брызнул сладкий сок. Взгляд метнулся к Ланти, к его изящному медальному профилю.

- Не снять, - поправился Ланти. - Передать, ибо от стрега мале не избавиться так просто.

Он повернулся, поджав ногу, налил себе вина, двигаясь с фальшивой непринужденностью, и замер, разглядывая Дженевру.

- Ты помнишь ворона, которого спасла от мальчишек, того, что принес тебе это кольцо?

Она бросила взгляд на свою руку и медленно кивнула.

- Это был я. И на берегу острова Нищих тоже был я, - продолжил Ланти. - Это мое проклятье. Я превращаюсь в ворона раз или два в день, и не знаю никогда, сколько это продлится, сколько мне летать проклятой птицей.

- И… - во рту пересохло, и Дженевра глотнула вина. - И ты хотел с моей помощью снять проклятье?

О, Незримый Мир! Как в сказке!

Стрега мале нельзя снять своей любовью, сказал Фраугар.

- Не снять, - покачал головой Ланти. Было в его взгляде что-то странное, пугающее. - Я уже говорил, не снять — передать. Стрега мале всегда имеет страшные условия. Я мог избавиться от него, взяв в жены женщину, которую никто не хочет и лишив ее невинности, терзаемую похотью и ненавистью ко мне. Так я бы избавился от вороньего проклятья.

Дженевра шумно вздохнула. Все вдруг встало на свои места: и действия Ланти, и брошенные вскользь слова. То, как он будил в ней желание и при этом злил ее.

- И… - Дженевра, не договорив и, признаться, не зная, что хочет сказать, облизнула губы.

- Проклятье должно было стать твоим, - тихо, с убийственным спокойствием отозвался Ланти. - Но я не могу этого сделать.

* * *

В комнате-пещере было очень тихо. Слышно было далекий шум водопада, треск свечных фитилей и стук двух сердце. Оба обдумывали сказанное.

Альдо, честно сказать, испытал облегчение. Столько лет носил он в себе эту тайну, а теперь признался, и стало вдруг так хорошо. Решение было принято. Проклятие нерушимо.

- Ты… все еще можешь снять проклятие… - тихо сказала Дженевра, тиская край халата.

- Нет, - покачал головой Альдо и улыбнулся. - Словно камень с души свалился, и тело стало вдруг легким, точно перышко. - Это невозможно. Условия нарушены.

- Но… - Дженевра вновь облизнула губы, и все тело Альдо как молния прошила. Невозможная женщина!

- Ты ненавидишь меня?

Дженевра покачала головой. Альдо с улыбкой кивнул.

- А я хочу тебя. Безумно тебя хочу. Видишь, два условия нарушены, так что проклятие не снять. Это изначально была обреченная затея. Стрега, наложившая его, была слишком сильно зла на меня.

Выражение лица Дженевры было странным, она что-то напряженно обдумывала.

- Не бойся! - быстро проговорил Альдо. - Я не причиню тебе вреда. Я не трону тебя. Сейчас я лишь могу передать тебе проклятье, как вирус, как дурную болезнь, а этого я точно делать не стану.

- Кто тебя проклял? Почему?

Альдо хмыкнул и упал на спину, сцепив пальцы на груди. Потолок убежища был белым, он еще не успел расписать его. Белое — это обещание, потенциал.

- Ее звали Вероника. И я поступил с ней дурно.

Альдо вдруг обнаружил, что никому об этом не рассказывал, а теперь под взглядом Дженевры не мог смолчать. И это тоже приносило облегчение. Как будто давно мучающий его нарыв вскрылся, и гной вытек.

Он родился в крошечной рыбацкой деревушке в паре дней пути от Сидоньи. Она носила название Ланти и ничем не могла похвастаться. Население — человек пятьдесят, считая грудных детей, то могут не дожить до года, и глубоких стариков. Единственный промысел — ловля рыбы. Единственное развлечение — красивая по местным меркам вдова Анна, за которой подглядывали все деревенские мальчишки. Она переодевалась нарочито медленно, давая всю себя рассмотреть, а потом распахивала ставни и с площадной бранью накидывалась на подглядывающих. Мальчишки с визгом бросались врассыпную, а Анна долго еще хохотала, и ее нагое тело белело во тьме.

Она привечала всех в деревне, принимая скромную «благодарность»: рыбу, хлеб, кусок холста, новую утварь. Тогда тоже подглядывали, дивясь, что все происходящее так не похоже на то, что делают в своей постели родители.

Жители Ланти ничего не скрывали. Церковь сгорела еще до рождения Альдо, и некому было попрекать людей за разврат, звать растлителями. Впрочем, девушек учили беречь невинность до свадьбы, пугая всякими суевериями, вроде рождающихся до брака лохматых монстров. Мальчиков наставляла та же Анна, а она, ненасытная, предпочитала тех, что постарше.

Альдо звали тогда — Башмак. Уж и не вспомнить, откуда взялось такое прозвище. Обычного имени у него, кажется, не было, во всяком случае, из-за отсутствия церкви он не проходил обряд именования. Приятелей его закадычных звали Колпак и Шкура, и, так разобраться, им еще повезло, потому что брата Колпака по неведомой причине звали — Мошонка.

Жизнь Башмака переменилась в одночасье в день, когда ему исполнилось шестнадцать. Во-первых, на него обратила наконец внимание Анна. Она явилась в полдень, взяла его за руку и повела в свой дом. И там открыла ему дверь во взрослый мир. Это было прекрасно и ужасно одновременно; веселая вдовица была неутомима. Спустя несколько часов Башмак выполз из ее дома, не вполне уверенный, хочет ли продолжать заниматься этим еще когда-либо в своей жизни. Он сидел на обочине дороги, пытаясь привести в порядок мысли, и рисовал в пыли, это было излюбленное его занятие. И в этот момент перед Башмаком возникла Судьба.

Звали судьбу - синьор Фронутти, и то был самый прославленный живописец Сидоньи.

* * *

Странно и немного страшно было слушать рассказ о чьей-то чужой жизни. И еще удивительнее было, что этот красивый мужчина — по виду настоящий аристократ — был когда-то деревенским мальчишкой по прозвищу Башмак. Дженевра пыталась представить его ребенком или подростком, но не могла.

Она сама не заметила, как оказалась в центре постели рядом с распростертым Ланти. Близость мужчины все еще будоражила ее, но не это было главное. Когда Альдо Ланти протянул руку и выдернул шпильки, распуская ее влажные волосы, Дженевра даже не вздрогнула. Мужчина подхватил ее пряди и принялся перебирать их, глядя задумчиво.

- У тебя потрясающие волосы. Никак не могу подобрать цвет… скорлупа ореха, золотой и медный отблеск, а иногда они отливают серебром. Сущая мука для художника.

- Это синьор Фронутти дал тебе имя?

Между ними возникла такая причудливая близость, то все условности вылетели из головы.

- Да, - улыбнулся Альдо. - Сперва я был «пареньком из Ланти», а потом стал Желанным и Благородным. Старик писал с меня юных принцев для своих картин. В цикле «Завоевание Кастасары» я изображен раз двенадцать, и минимум трижды обнаженным. Фронутти был большим любителем юношей, но… то ли мы, его ученики ценились слишком высоко за наш талант, то ли он был слишком застенчив, чтобы нас совращать. Думается, он всю жизнь прожил монахом.

Совратить? Дженевра залилась краской, когда до нее стал доходить смысл сказанного. Так синьор Фронутти… он…

- Я смутил тебя, фея? - хмыкнул Ланти, пальце его нежно коснулись ее щеки. - Прости. Продолжим нашу историю?

Бывший Башмак, а теперь Бьенвенуто Альдо Ланти делал успехи. Он оказался одарен как художник, умен, быстро схватывал все, буквально на лету. Вскоре он уже читал, прекрасно писал и овладел еще двумя-тремя языками. И, конечно, совершенствовал сидонский, вытравив все уродливые просторечные словечки. Он стал обходителен, и вскоре его полюбили сидонские куртизанки, некоторые из которых весьма и весьма переборчивы.

А еще в нем пробудился магический дар. Пробудился поздно, но мощно. Синьор Фронутти считал, что все дело в бедном крестьянском рационе. Он оплатил уроки придворного мага и ревниво следил за успехами своего ученика. Магия Альдо была сильна, а вот Дар подкачал. Он умел управлять животными. Отличное умение для любителя песьей или соколиной охоты, но вот художнику оно ни к ему. Альдо досадовал на свой Дар, на свои силы, и тут как нельзя кстати появилась она. Вероника.

- Стрега? - тихо спросила Дженевра.

Она сидела пугающе близко. Альдо ощущал тепло ее тела, аромат цветов и трав. Ее спокойный, внимательный взгляд согревал и успокаивал. Вот она, подлинная суть проклятья Вероники: быть так близко к самой желанной женщине и не иметь права к ней прикоснуться.

Презирая собственный запрет, Альдо коснулся девушки, потянул ее на себя, увлекая в объятья, и лицом зарылся в ее волосы. Хоть так, немного, недолго. Прохладные пальцы осторожно, робко коснулись его щеки.

- Да, она была стрегой. Самой прекрасной стрегой на свете.

Должно быть, было в его тоне что-то такое, потому что Дженевра спросила:

- Ты любил ее?

- Любил? - Альдо коснулся губами теплой, бархатистой щеки. - Нет, я не любил ее. Я был ею одержим.

Мужчина не может противиться стреге. Маг — тем более. Что-то в самой магии делает этот союз неизбежным. Но, конечно, Вероника была красива. Той особенной красотой, что отличает ее племя. Дикой, хищной, бесовской красотой иного мира. Ей повиновались, ее боготворили. Даже ревнивые и завистливые куртизанки были ей очарованы.

А еще она умела творить удивительные вещи. Она писала слова на листе бумаги, сжигала, и написанное воплощалось. Она вышивала обереги. Она рисовала узоры на коже больных, и они исцелялись. То был дар, о котором мечтал Альдо. Подлинный дар Творца.

На его счастье — так тогда Альдо думал — он приглянулся Веронике. Стреги любят мужчин, и в любви своей всегда ненасытны. И они — прекрасные любовницы. Любой от них теряет волю и разум. Вероника поманила, и Альдо пошел, как телок на убой.

* * *

Это — ревность, с изумлением поняла Дженевра. Вот это вот чувство — ревность. Желание выдрать все волосы неведомой Веронике за то, что она имела такую власть над Альдо Ланти. Но почему? Из-за его привлекательности?

Дженевра отстранилась, в объятьях мужчины стало вдруг неуютно и неудобно, и села. Альдо только вздохнул и сплел на животе пальцы. Манжет его рубашки был перепачкан в краске.

- У Вероники был домик на берегу. Тогда, почти двадцать лет назад стреги часто появлялись в городе, и это было делом привычным. Славный домик, с палисадом, в котором цвели розы. И с чердаком, где сушились травы. И с подвалом.

- И это было ваше любовное гнездышко, - съязвила Дженевра.

Альдо посмотрел на нее удивленно.

- Любовное: о нет, нет. Ты в юности своей можешь путать любовь и похоть, но даже ты не назовешь это любовью. Я был ее рабом.

- Рабом? - отозвалась Дженевра эхом.

Сперва все было, конечно, не так. Первое время Альдо обманывался. Он жил в состоянии непреходящего восторга, настоящего экстаза. Иногда они дни и ночи не вылезали из постели. Вероника была изобретательна, ее ласки искусны, и ей хватало взгляда, чтобы воспламенить желание. Но спустя месяц с небольшим Альдо понял, что лишен главного удовольствия своего бытия: он за это время не сделал ни одного рисунка. И — это пугало — не испытывал тяги к карандашу и краскам, тогда как раньше это было его одержимостью. Но, должно быть, две одержимости не могут ужиться в человеческом теле и разуме.

Перепуганный, Альдо попытался сбежать, и это была роковая ошибка. Никто не оставляет стрегу.

Может быть, если бы он поговорил с Вероникой, беду можно бы было предотвратить. Сейчас уже и не скажешь. Он бежал, и Вероника его вернула.

Из любовника Альдо стал рабом.

Ирония судьбы заключалась в том, что теперь он мог рисовать. Вероника приносила ему карандаши, уголь, краски, листы бумаги. Альдо писал ее портреты, ничего более. он… жил на привязи. Когда он проявлял неповиновение, Вероника доставала кожаные ремни и опутывала своего пленника по рукам и ногам, а порою оставляла связанного в подвале на сутки, а то и двое.

Теплая ладонь нежно коснулась щеки, возвращая Альдо к реальности. Дженевра склонилась над ним, глядя своими печальными глазами Незримого Мира. Лик ее был чист и суров.

- Это было давно, - сказал Альдо сипло, отодвигаясь.

Он поднялся, прошел по комнате, борясь с искушением вернуться в постель и прижать к себе столь желанную Дженевру. Постоял у окна. Иллюзия слегка приглушала звуки и сдерживала ветер, но ничуть не мешала ощущать разлитое в воздухе напряжение. К Сидонье двигалась гроза. Сам город, проклятый и прекрасный, привычно горел огнями. Над островом Нищих полыхало зарево пожара. Городские власти привычно боролись со вспышкой болезни. Моровые поветрия — частые гости любого портового города. Оставалось только надеяться, что Бригелле хватило ума и ловкости, чтобы выбраться.

- Как получилось, что тебя не искали? - спросила Дженевра.

Альдо вздохнул, наполняя бокал вином.

- Неудачный был год. Учитель скоропостижно умер. Базиле Мондо был занят статуей Силы, той то стоит на площади перед герцогским дворцом, а он забывает за работой поесть, не то что проведать друга. Рауле Басси уехал навестить своих родных.

Альдо сел на пол, скрестив ноги. Так, кажется, проще было бороться с искушением.

- Словом, я был предоставлен сам себе.

Дни сменялись днями. Иногда Вероника меняла гнев на милость, и Альдо вновь становился ее любовником. Все забывалось, и он любил ее исступленно, с надрывом. А потом он совершал какую-нибудь оплошность и снова превращался в раба. С любовником Вероника была ласкова, с рабом — жестока. Словно у ее личности было две стороны.

Гневаясь, Вероника приводила в дом других мужчин. Пока они предавались утехам, Альдо, низведенный до предмета мебели, до вещи, мог только наблюдать. Первое время он ревновал, отчаянно, мучительно. Потом что-то в нем оборвалось, ушла ревность, ушла влюбленность. Глядя на сплетающиеся тела любовников, он хотел только одного: предупредить очередного дурака. Не связывайся со стрегой. Не теряй себя.

Но худшее было впереди.

* * *

Прошел год или около того, и гнев Вероники иссяк. А, может быть, ей попросту наскучил Альдо, приелась игра. Но отпускать его она не собиралась. Стреги никогда не выпускают добычу. И тогда Альдо получил то, о чем когда-то мечтал: новый Дар. Он и не представлял, что это будет так… грязно. Бурное соитие, влажные от пота тела, вкус кровь на губах. Сила, бутоном распускающаяся внутри. Сила, так непохожая на его собственную сила, по капле вливаемая в кисти, краски и холст. Никаких сложных расчетов, никаких ритуалов. Создание магического предмета одним своим желанием.

А потом Вероника стала приглашать гостей. В ее домик на берегу приходили все влиятельные люди города, приезжали знать и богачи из других стран с единственной целью: купить зачарованную картину. Они платили золотом, иногда — по весу Вероники. Альдо же был в их глазах не лучше ярмарочного фокусника. Когда он ухитрялся разозлить свою хозяйку, а Вероника была вспыльчива, гостей приходилось встречать в ошейнике.

Он писал картины, приманивающие богатство и удачу. Он писал картины, вызывающие любовь и страсть, и никто не мог противиться этой магии. И он писал портреты. Портреты людей, которым суждено было умереть.

Альдо Ланти сидел на полу, обхватив колени, поджав пальцы ног, и обнажался перед Дженеврой, сдирая с себя кожу. Сдирая наслоения лет, чтобы обнажить кровоточащие раны. Дженевру мутило. Она чувствовала себя палачом, насыпающим соль на отверстую рану.

- Я не люблю людей, - сказал вдруг Ланти. - Ты ведь слышала в городе разговоры о моих причудах? Что я предпочту прогулку с собакой попойке с лучшими людьми города.

Дженевра не была уверена, что хочет продолжать этот разговор. Ее собственные горести на фоне прошлого Ланти казались несущественными, и оттого хотелось раздуть их до небес, придать им значимость.

Речь ведь зашла о проклятье? С чего ему вздумалось сдирать с себя кожу?

- Друзья мои были единственными, кто пытался сделать хоть что-то. Но им рассказали, что я живу в доме Вероники по собственному желанию и не хочу возвращаться в город.

- И они поверили? - голос Дженевры дрогнул.

- Да. Я ведь слыл дамским угодником и ценителем красоты.

- И они все еще твои друзья?

Ланти вдруг рассмеялся, тихо, сипло. По коже пробежали мурашки, но причиной их был не страх или холод. Это было возбуждение. Смех Ланти волновал ее. А еще была дурная смесь жалости и нежности. Чтобы не совершить ничего неправильного, Дженевра вцепилась в вышитые подушки.

- Но вы ведь выбрались?

Альдо улыбнулся снисходительно. Конечно, глупый вопрос. Он ведь здесь.

- Я нашел себе покровителя.

Его звали Клаас вон Раух, и у него было много врагов. Вон Раух торговал пряностями и тканями, держал несколько лавок в Сидонье, а также на всем пути до самого Висалбада, и мастерски наживал себе врагов. Его ненавидел тесть, потому что жену свою вон Раух заполучил шантажом. Ненавидели родители девушек, которых он брал в любовницы. Ненавидели сами любовницы. Ненавидели конкуренты и деловые партнеры. И Альдо его ненавидел, и вместе с тем сознавал, что Клаас вон Раух — единственный шанс на спасение. И он продался с потрохами. Заключил договор с демоном.

Дело было за малым: вырваться из когтей прекрасного чудовища.

Несколько дней Альдо был очень мил и покладист. Настолько мил и покладист, что Вероника вновь возжелала его и впервые за долгое время приняла не как раба, а как любовника. Они пили вино, шутили, целовались. Занимались любовью на ее широкой постели. Близость спасения придавала сил и помогала сохранить разум острым и трезвым. Когда Вероника, в третий раз доведенная до экстаза, задремала, Альдо накинул ей шнурок на шею и затянул. И бежал в ночь, в сторону города, под защиту другого монстра.

Вероника появилась несколько дней спустя. Убить стрегу не так легко. Она не стала тягаться с вон Раухом, а может быть игрушка ей уже надоела. Она просто прокляла Альдо, наложила свое стрега мале. Ращрушить которое можно лишь женившись на женщине, которую никто не хочет, и лишив ее невинности, когда она сгорает от похоти и ненависти. Желать и ненавидеть девушка должна в полной мере, иначе проклятье, нерушимое, ляжет на обоих.

Вероника после этого исчезла, оставив Альдо искать того, кто разрушит проклятье.

- А вон Раух вскоре умер, - глухо добавил Ланти. - Затонул со своим кораблем. Я тут не при чем.

* * *

Дженевру охватило странное чувство, словно бы она узнала что-то жизненно важное, и в то же время главное от нее ускользнуло. Она сидела, не сводя глаз с Альдо Ланти и пытаясь понять этого человека. И еще больше понять, что она к нему испытывает.

Это больше не был страх, определенно. Узнав Альдо чуть ближе, Дженевра перестала бояться. После того, как он обнажился перед ней, рассказывая свою историю — Дженевра не сомневалась в ее правдивости — для страха и неприязни не осталось места. Это не было жалостью. Жалость унизительна для обоих. Но что тогда? Симпатия? Нежность?

Дженевра слегла с кровати и опустилась на колени рядом с Альдо.

- Почему ты… не снял проклятье?

Мужчина бросил на нее короткий взгляд.

- Потому что его нельзя снять. Условие невыполнимо. И потому что я не могу погубить девушку, которая так добра даже к ворону.

- У любого проклятия есть верное условие, - покачала головой Дженевра, вспомнив, чему ее учили. - В противном случае оно не работает.

Альдо ухмыльнулся криво.

- Это стрега мале, душа моя. Оно всегда работает. И снять его может теперь только стрега, а она, увы, мертва.

Альдо взъерошил волосы, продолжая улыбаться так же криво.

- Я тогда радовался ее смерти. Пришел на площадь - ее вешали, она исхитрилась перейти дорогу кому-то слишком влиятельному — и улюлюкал вместе со всеми. Я был дураком. И теперь… Я останусь здесь, пока проклятье не поглотит меня. Ты же… у меня есть деньги, много денег. Их хватит, чтобы начать жизнь в Вандомэ или Роанате. Они не почитают Четверых, и там ты, если пожелаешь, можешь снова выйти за…

Дженевра поцелуем заставила его замолчать. В эту минуту она не думала, не отдавала себе отчета, просто подалась вперед, обвила руками шею Альдо и прижалась к его губам. И пришла к выводу, что ей нравятся поцелуи. И нравится та власть, которую она обрела в одночасье.

Слишком большую власть. Альдо пытался оттолкнуть ее, пытался сопротивляться, но руки-предатели притягивали девушку ближе, еще ближе, пока она не оказалась у него на коленях. Одна рука скользнула за отворот халата, по гладкой коже, вторая легла на затылок, поворачивая голову удобнее. Теперь уже Альдо целовал ее, а Дженевра дышала прерывисто, цепляясь за его рубашку. Грудь ее то опадала, то поднималась, удобно ложась прямо в ладонь.

Они оторвались друг от друга, когда кончился воздух, и Альдо предпринял новую попытку оттолкнуть девушку. Но грубые, обидные, резкие слова замерли на губах. Она смотрела спокойно, мягко, и нечего было противопоставить этому взгляду. Старый его учитель, Фронутти, говорил, что женщина — это вода. С водой бесполезно бороться, она сильнее. Сильнее в своей мягкости, гибкости, она способа сточить камень и вырастить могучее дерево.

- Я…

Альдо не знал, что хочет сказать. Или — наоборот — знал слишком хорошо? Знал, что он мерзавец, который погубит сейчас единственного человека, которого… любит.

Это было странное чувство. Желание и остатки порядочности сражались, и желание победило. Он встал и поднял Дженевру с пола.

- Идем.

С минуту Альдо колебался, выбирая. А потом Дженевра пробормотала: «не прощу, если прогонишь». По крайней мере часть его плана увенчалась успехом, девушка вся пылала, желая его. Какая ирония. Альдо все еще мог себя убедить, что остановится вовремя, что Дженевра, невинная, наивная, но настойчивая удовлетворится поцелуями и прикосновениями, а он… знает способы. Некоторые из низ пронеслись перед глазами, и Альдо застонал.

- Надо снять это…

Халат соскользнул с плеч, открывая прекрасное юное тело. Дженевра была необычайно красива, и лишь круглого дурака мог остановить страх перед утраченной магией. Альдо втянул воздух сквозь зубы, разглядывая девушку, а потом принялся покрывать поцелуями шею, плечи, грудь, спускаясь все ниже, ниже, пока Дженевра не застонала протестующе.

Альдо уложил ее на постель.

- Доверься мне.

Довериться? О, именно это Дженевра и делала. Хуже того, она отдавала себя, жертвовала.. просто… некоторые вещи были… чересчур. Слишком приятны, слишком непристойны. Но Дженевра давно утратила способность сопротивляться и позволила Альдо делать все, что он пожелает. Она лежала, впившись зубами в ребро ладони и позволив его губам и рукам быть везде. Позволив его языку находить самые чувствительные точки. Всхлипывая. Еще минуту назад у нее был план, кажется… Дженевра ни в чем уже не была уверена, только в этом мужчине. И вот настал момент, когда всего стало слишком, и она повалилась, распласталась по постели без сил, опустошенная и вновь чем-то наполненная.

* * *

Альдо удержался на краю пропасти, хотя стоны и всхлипы Дженевры, конвульсии ее красивого тела заставляли его изнывать от желания. Он отодвинулся, пытаясь принять позу при которой эрекция не настолько мучительна, и постарался дышать неглубоко. Как учили когда-то в фехтовальной зале обуздывать свой гнев.

Почему-то удовлетворять себя рукой, когда рядом лежит Дженевра, было неимоверно стыдно.

- Это же еще не все? - тихо спросила Дженевра, и голос ее прервался, в нем скользили томные нотки.

Альдо застонал.

- Все, Дженевра. Дальше… мы заходить не будем.

Горячая ладонь, скользнув под рубашку, легла ему на живот, и Альдо выругался. Что творит эта невозможная маленькая дрянь?! Желанная, прекрасная, невозможная. Ее ладонь сжала напряженную плоть, и Альдо скрипнул зубами.

- Мне страшно, - призналась Дженевра, садясь. Вторая ее рука принялась расстегивать пуговицы его рубашки. - Но я упрямая.

Это верно. Упрямая дура! Альдо застонал, непроизвольно двинув бедрами. Дженевра склонилась к его лицо, губами коснулась щеки, и он ощутил ее улыбку.

- Я ничего не умею, - продолжила девушка искушающим тоном, - и мне скорее всго будет больно. Я буду плакать…

- Бесово отродье! - восхитился Альдо.

- Похоже на то.

Он понял, что пропал. Что крах неизбежен, даже если сейчас он кончит от неумелых ласк маленькой ручки. Потому что в конце концов Дженевра добьется своего. Зачем ей это? Он не знал. Но он никогда не был благородным, не был хорошим, а единственная попытка поступить «правильно» только что провалилась.

- Ля-ляг на спину, - выдавил Альдо.

Звучало не слишком-то романтично, но тут Дженевра сама виновата.

Она покорно легла, потом скрестила руки на груди, запоздало испугавшись. Но одного взгляда на Альдо хватило, чтобы понять: назад пути нет. Он раздевался, быстро, дерганными движениями. Тело его было напряжено, лицо искажено гримасой. Его член… Дженевра поспешно отвела взгляд и послушно развела ноги, окончательно смиряясь с неизбежным.

Она совершает величайшую глупость в своей жизни.

Прекрасную глупость.

Сперва было больно и немного неудобно, а потом за минуту до того, как разум покинул ее, оставляя место только чувствам, Дженевра поняла, что все происходит именно так, как должно. Об этом пророчествовала старуха в домину, на это намекал Фраугар. Она обняла Альдо, прижалась к нему и нырнула в сладкое безумие.

Выбраться из него удалось не сразу. Дженевра едва дышала и почти не чувствовала тело, болели мышцы, губы распухли от поцелуев. Но все эти мелкие неприятности были несущественны, совершенно несущественны. Дженевра чувствовала себя счастливой. Едва слышно постанывая, она повернулась на бок и посмотрела в лицо Альдо Ланти. В его глазах было удовлетворение, было сожаление и была грусть. А еще хотелось бы думать, что там есть немного любви. Но разглядеть ее Дженевра не успела. Ее истомленное тело вдруг свело судорогой, затрещали и заныли от нестерпимой боли кости. Дженевра вскрикнула и с этим криком точно высвободилась из своей страдающей плоти. Под потолок комнаты-пещеры, хлопая крыльями, взмыла ворона.