Воровская зона

Глава 7

Юрий Вожаков возвращался в Москву в самом приподнятом расположении духа. Одержанная крупная победа тешила его самолюбие, и ему приятно было сознавать, что и на этот раз его мысль, нервы и воля оказались сильнее, чем у его противников. Целый год он ждал этой минуты, и когда она наконец наступила и прилетевший утром Рокотов сообщил, что пароходство у них в руках, он вздохнул свободно. Рад был и сам Алтунин и тут же, не отходя от кассы, не только вручил ему двадцать пять тысяч обещанных наградных, но и отпустил на Канары. И только при одной мысли о том, что целых десять дней он проведет в настоящем раю, позабыв о тревожных буднях начальника службы безопасности и серой скучной Москве, на него накатила теплая волна сладких воспоминаний. В свое время он, искусно разыгрывая роль прожигавшего жизнь богатого бездельника, на славу погулял на этих сказочных островах…

Ему, битому и перебитому в годы застоя, нравилось работать с Алтуниным. И не только из-за щедрой оплаты труда, это само собой. Он снова чувствовал себя востребованным. Ведь в последнее время, когда загнивание государственного аппарата уже вошло в завершающую стадию, работать в ПГУ стало невыносимо. Страшно мешали сынки и прочие расплодившиеся до безобразия племянники царственных особ, словно нарочно собравшиеся в его отделе. И когда близкий родственник секретаря ЦК завалил чуть ли не всю резидентуру в одной из ближневосточных стран, уставший терпеть всю эту мерзость Вожаков впервые в жизни взбунтовался. Как сейчас он помнил свой визит к самому Андропову и холодное поблескивание его дорогих очков. Его, руководителя могущественного ведомства, перед которым дрожало хваленое ЦРУ, волновало тогда совсем не то, что погибли люди и развалена с таким трудом налаженная агентурная сеть, а то, как бы не испортить из-за этого отношения с ЦК.

Конечно, ушел он, а бездельник и разгильдяй, вселяя страх в сердца работавших в Швейцарии разведчиков, благополучно переехал из Дамаска в Женеву. Правда, уже в восемьдесят шестом Вожакова вернули на «фирму». Крючкову были нужны опытные кадры. Но в девяносто первом, когда началась вся эта свистопляска вокруг памятника Дзержинскому, а потом и вокруг спецслужб, Вожаков снова оказался не у дел. Но на этот раз он не унывал, знал, что уже очень скоро его позовут совсем другие люди. И они действительно позвали его. В одно из самых крупных и многообещающих СП. Там его и нашел Алтунин, крупный партийный функционер в недавнем прошлом и преуспевающий банкир в настоящем. Ему была нужна хорошо поставленная служба безопасности с сильным человеком во главе. А врагов у него хватало…

Неожиданно его «Волгу», а не любивший по давно выработанной привычке привлекать к себе внимание Вожаков до сих пор предпочитал ее иномаркам, подрезали два «жигуля». Вожаков остановился и на всякий случай расстегнул пальто, под которым висел в кобуре пистолет. Но достать так и не достал, с одного взгляда определив в тормознувших его людях «своих». Бывших или настоящих — другой вопрос, но в том, что попросившие его пересесть в один из «жигулей» люди были одной с ним крови, он не сомневался.

— Вы можете называть меня Алексей Алексеевич, — представился ему сидевший в салоне «жигуленка» мужчина лет сорока, в кожаной куртке и черной кепке, из-под козырька которой поблескивали острые глаза.

Вожаков кивнул. Алексей Алексеевич так Алексей Алексеевич! Главное, что «свой». Значит, не будет ни криков, ни угроз, как это было свойственно доблестной милиции, работавшей преимущественно ломами. Но он хорошо знал цену этой корректности! Да, этот Алексей Алексеевич, или как его там, не будет грозить пистолетом и камерой с уголовниками, он будет спокойно и вежливо говорить с ним, но каждое произнесенное им слово будет разить куда сильнее любой дубинки. Одним словом, ювелиры…

— Я хочу вам кое-что показать! — продолжал Алексей Алексеевич, беря в руку лежавший у него на коленях пульт к видеотехнике.

— Если хотите, то показывайте, — спокойно ответил Вожаков, доставая пачку «Мальборо». — Вы позволите?

Алексей Алексеевич кивнул и включил видеомагнитофон. На засветившемся экране Вожаков увидел небольшую подмосковную речушку, себя, сидевшего на складном стуле с удочкой в руках и… Рокотова. Да, так все оно и начиналось, и в то утро он дал Рокотову добро на проведение акции… В следующих кадрах он снова увидел себя все с тем же Рокотовым, только уже не на речке, а в кафе на Ленинградском шоссе, куда они заезжали с ним сегодня утром. И венцом кинематографического творчества Алексея Алексеевича явилась, конечно, его недавняя беседа с Алтуниным. Да, поспешил он со своими блестящими реляциями, явно поспешил. На деле его победа обернулась самым что ни на есть сокрушительным поражением. И хотя ни один мускул не дрогнул на холеном лице Вожакова, почувствовал он себя очень неуютно. Давно его не били так по щекам…

— Впечатляет? — взглянул на Вожакова отдавший должное его выдержке Зарубин.

— Вполне… — кивнул тот, понимая, что сейчас последует торг.

— Это далеко не все, чем мы располагаем, — словно прочитав его мысли, поспешил «утешить» его Зарубин. — И если желаете полюбопытствовать…

— Избави Господь! — усмехнулся Вожаков, слегка махнув рукой. — Хватит и этого!

И он испытующе взглянул на Алексея Алексеевича, как бы приглашая его открыть карты. И тот открыл. Сразу туза.

— Пятьдесят процентов! — последовал быстрый и четкий ответ.

«Ну вот, — усмехнулся про себя Вожаков, — и до дубины дело дошло!»

— Если ваш шеф, — в голосе Алексея Алексеевича впервые зазвучал металл, — сделает хоть одно неправильно нами истолкованное телодвижение, то… — Он не договорил и только развел руками.

Вожаков едва заметно улыбнулся.

— Мой шеф не очень большой любитель физических упражнений.

— Дай-то Бог, чтобы он таковым и оставался! — совершенно искренне ответил Зарубин. — Засим я прощаюсь с вами, Юрий Васильевич… На днях вам позвонят и передадут от меня привет, связь мы будем держать только с вами… Все!

Уже вылезая из салона, Вожаков на мгновение задержался и, посмотрев отхлеставшему его по щекам человеку в глаза, все-таки сказал:

— Mes compliments[2].

И Алексей Алексеевич, который хорошо знал, с каким мастером плаща и кинжала он имеет дело, несмотря на всю свою выдержку, не сдержал довольной улыбки.

— Merci[3], — тоже по-французски ответил он и, помолчав, добавил: — Et prennez mes condoleances[4].

Вожаков кивнул и быстро направился к своей «Волге». «Жигулята» ушли первыми, а он еще долго сидел и курил одну сигарету за другой. Лежавшая у него в кармане тугая пачка долларов жгла его, словно раскаленный утюг. Да, давно ему не было так стыдно. Не перед Алтуниным, нет! Перед самим собой. Мозги-то оказались сильнее в конечном счете не у него! А он, почивая на лаврах и теша свое самолюбие, не только сам угодил в расставленную для него ловушку, но затащил в нее и Алтунина. Которому не оставалось ничего другого, как только подписать безоговорочную капитуляцию…

И тот подписал, но при этом посмотрел на своего шефа СД с таким откровенным презрением, что Вожаков сразу же заговорил о своей отставке. Да, против него работали профессионалы высшего уровня, да опасность, как это и случается в большинстве случаев, пришла с самой неожиданной стороны, ибо ему не могло даже прийти в голову, что Рокотов, фигура по большому счету проходная, приедет в первопрестольную уже под колпаком этого самого Алексея Алексеевича. Все так! Но на то он и был шефом безопасности и получал сумасшедшие деньги, чтобы предупреждать подобные игры.

Но Алтунин отставки не принял. Он хорошо знал, что в той пока еще очень мутной воде, где ему приходилось плавать, оставленные ему пятьдесят процентов далеко не самый плохой исход. Но… и он был далеко не мальчиком в подобных играх и сдаваться на милость победителя не собирался. И найти замену, да еще в такой ситуации, Вожакову было практически невозможно. Посвящение в дело нового человека могло обернуться только новыми неприятностями. Да и не меняют коней на переправе! И так и не произнеся ни единого слова в упрек и выразив все, что он думал по этому поводу, в своем красноречивом взгляде, он тем не менее весьма недвусмысленно намекнул на то, что за битого, пусть, может, и не всегда, но все же дают двух небитых… И Вожаков вздохнул с облегчением. Вся тайная суть этого иносказания сводилась только к тому, что он получил возможность отыграться…

Изящная, с точеными ногами и высокой грудью стюардесса, очаровательно улыбаясь, попросила застегнуть посадочные ремни и не курить. Авиалайнер «Дели — Пхукет» шел на посадку.

Баронин с интересом прильнул к иллюминатору и сразу же увидел голубое, сверкавшее на солнце расплавленным серебром море, изумрудную зелень джунглей и тянувшийся вдоль всего побережья белый песчаный берег. После утомительных московских пейзажей открывшаяся ему с высоты трех птичьих полетов идиллия производила впечатление. Хотя летел он в этот рай далеко не по собственному желанию…

В обозначенный Зарубиным день он прилетел в Москву за три часа до Рокотова и «друга юности» и с чиновником в тот день уже не работал. Его и встречавшего его седовласого вальяжного мужчину лет шестидесяти, в кожаном пальто на легком белом меху сразу же повели люди Зарубина. И идти за ними дальше Баронин не рискнул. Да и зачем? Пусть чуть позже, но он обязательно все узнает от «друга юности». А вот дальше случилось непредвиденное, и он был вынужден срочно поменять затянутую серыми тучами родную столицу на солнечный тайский берег. Перед самым отлетом в родные пенаты Рокотов встречался с неким господином Кальниковым и имел с ним непродолжительную, но весьма содержательную беседу. И речь шла о доставке из уже известной Баронину от Кутакова Голубой Пади первой партии «товара». Рокотов очень хотел видеть в роли курьера самого Кальникова, на что тот в конце концов и согласился. Но у посольства Германии, куда совершенно неожиданно после встречи с чиновником отправился Кальников, он попал в поле зрения двух неприметных граждан в штатском, от которых едва унес ноги. А на следующий день, выходя из снимаемой им квартиры, он нарвался на двух «сапогов» с автоматами, которые, окинув его долгим внимательным взглядом и о чем-то посовещавшись, медленно направились к нему. Хотя ему и на этот раз удалось уйти, больше испытывать судьбу, и без того никогда не отличающуюся особым терпением, он не решился. И вот тогда-то он вспомнил о спасительном Бангкоке. В тот же день купил шоп-тур и через Дели вылетел в Таиланд…

Пройдя таможню, Баронин вышел в просторный холл, залитый солнечным светом, и сразу же увидел улыбающегося Красавина, уже успевшего покрыться желтым азиатским загаром.

— Рад тебя видеть, Саня! — слегка обнял он Баронина. — Как долетел?

— Хорошо, Игорек! — рассмеялся Баронин, даже позабыв на радостях, скольких нервов стоила ему одна только посадка в самолет. Израильский паспорт никак не вязался с его далеко не семитскими чертами лица, и на Навруцкого он явно не тянул…

— А почему в Пхукет, Саня? — спросил Красавин, когда они, перейдя вокзальную площадь, уселись в маленьком кафе на открытом воздухе рядом с небольшой красивой пагодой, из которой доносился мягкий звон колоколов.

— В Бангкок не было билетов, — улыбнулся продолжавший наслаждаться покоем Баронин. — К тому же «Айрин» предоставляет прямые рейсы, а на «Аэрофлоте» лететь у меня не было желания!

— Ясно! — кивнул Красавин. — Обмоем приезд-то? — улыбнулся он.

— И еще как! — рассмеялся Баронин, которому и на самом деле очень хотелось выпить.

Но уже в следующее мгновение улыбка слетела с его лица.

Всего в трех метрах от него работники кафе растягивали в длину здоровенную кобру, причем настолько умело, что та даже не сопротивлялась. А растянув, перешли ко второму, еще более поразившему Баронина действию. Один из парней вытащил из-за черного пояса, резко выделявшегося на его белом фартуке, кривой нож и одним рассчитанным движением вспорол змее живот.

— Что он делает? — недоуменно посмотрел на Красавина Баронин.

— Все нормально, Саня! — улыбнулся тот, уже привыкший к этому неоднократно виденному им в Таиланде зрелищу.

Тем временем парень, разрезавший кобре живот, вытащил из него какую-то крупную артерию и неуловимым движением вскрыл ее. И в ту же секунду невесть откуда появившийся третий таец подставил под льющуюся кровь стаканы, наполовину заполненные какой-то красноватой жидкостью.

Баронин и глазом не успел моргнуть, как два из них оказались у них на столе вместе с двумя дымящимися тарелками с као пат гай — обжаренным рисом с курицей. Улыбнувшись, официант подмигнул Баронину хитрым черным глазом и, отойдя метра на три, замер в почтительном ожидании вместе с двумя своими товарищами.

Подозрительно взглянув на стакан с неведомым ему напитком, Баронин посмотрел на улыбавшегося Красавина.

— Не бойся, Саня! — успокоил его тот. — Здесь, — кивнул он на стаканы, — коньяк! Смешанный с кровью кобры он дает поразительный эффект! Так что пей смело! — поднял он свой стакан. — С приездом!

Видя нерешительность Баронина, он, еще раз улыбнувшись, медленно и явно смакуя выпил эту странную, в глазах Баронина, смесь. И тот, ободренный его примером, проглотил гремучий коктейль. Нельзя сказать, чтобы напиток уж очень понравился ему, но внезапно его тело приобрело какую-то необыкновенную легкость, которую он всегда испытывал после занятий энергетикой. Видимо, этот и на самом деле чудодейственный напиток каким-то образом воздействовал не только на нервы, но и на меридианы.

Понимая, что Красавин ждет от него рассказа, он не стал томить его ожиданием. И рассказал обо всем случившемся с ним в России в тех пределах, в каких считал нужным. А тот, в свою очередь, познакомил Баронина с положением дел в Таиланде. Они, к явному неудовольствию последнего, мало чем отличались от российских. Здесь шла, по сути дела, та же самая война за место под тайским солнцем. Только с азиатами.

Впрочем, Красавин тут же заметил:

— Тебя это не касается, Саня! Это наши дела!

— Да нет, Игорек, — улыбнулся тот, — теперь уже и мои! И вот что я тебе скажу…

По мере того как он говорил, лицо Красавина прояснялось все больше и больше. А когда Баронин умолк, он серьезно проговорил:

— Ты велик, Саня!

Пожав плечами, Баронин закурил. Велик, значит, велик! Но то, что предложил он, действительно стоило куда дороже всех этих автоматных трелей на ночных улицах.

А когда из пагоды донесся мелодичный звон колоколов, Красавин спросил:

— Как поедем в Бангкок? На автобусе или самолетом?

— А сколько идет автобус?

— Четырнадцать часов… Автобусы самые современные! Идут вдоль моря!

— Тогда на автобусе, — ответил Баронин. — Хочу посмотреть страну! Кто знает, придется ли когда-нибудь еще побывать здесь!

Им не повезло, поскольку последний автобус только что ушел, а следующий уходил только в пять часов утра.

— Ничего! — таинственно улыбнулся Красавин. — Мы найдем чем заняться!

И они нашли! Минут через пятнадцать Красавин, уже, видимо, поднаторевший в подобных делах, привел Баронина в какое-то заведение, на рекламе которого была нарисована склонившаяся над мужчиной женщина. Судя по этой картинке, здесь был массажный салон, или, говоря проще, местный публичный дом.

— С этим делом, — улыбнулся, пропуская вперед себя в стеклянную дверь салона Баронина, Красавин, — здесь благодать! У меня сложилось такое впечатление, что в Бангкоке все население разделено на две части! Одна — проституирует, а другая — сутенерствует! Таксисты, бармены, официанты, метрдотели, служащие — все из кожи лезут, чтобы только затащить тебя в какой-нибудь бордель! Похоже, здесь царит всеобщий культ траха, которому служат все! Женщины, мужчины, подростки любого пола, старухи… Мы с тобой обязательно сходим на Паттайю, пляж недалеко от Бангкока. Вот там посмотришь на чудеса! Чего там только нет! Садомазохисты, трансвеститы и даже зоофилы!

— И трансвеститы процветают?

— И еще как! Их здесь полно! Я уже научился их различать! — усмехнулся Красавин. — По направленному на твою ширинку взгляду! А в самой Паттайе у них есть даже свой театр «Алказар», и многие наши лохи, — весело рассмеялся он, — то и дело прокалываются с ними! Клеют, приводят в номер, а потом выгоняют! Но бабы здесь действительно хороши! Как говорят, самые лучшие в Юго-Восточной Азии…

«Малайзийка, — вспомнил Баронин дневник Чехова, — чудо как хороша в постели. Поцелует тебя и засмеется. Возьмет в руки твоего «мальчика» — и снова засмеется…»

Жалко, конечно, что великий писатель не доехал до Таиланда. Что бы он, интересно, написал о тайках?

Сидевший в фойе «массажного» дома молодой парень, лет двадцати восьми, с сальными наглыми глазами, одетый в белые шорты и голубую шелковую рубашку, осведомился, какие услуги требуются господам. Желают ли они получить девушку или пару девушек на всю ночь, на несколько часов или только для разового использования? Чем будут заниматься? Массажем, сексом или и тем и другим?

Господа пожелали заниматься и тем и другим всю ночь с парой девушек. Распорядитель довольно улыбнулся и тут же запросил с них по сто двадцать долларов. Удивленный Баронин посмотрел на Красавина.

— В «Золотой гавани» берут больше!

— Он и это-то загнул! — пояснил Красавин. — И начни я возмущаться дороговизной, он сразу бы начал уступать! Его счастье, — усмехнулся он, — что я не приучен торговаться!

Баронин откровенно рассмеялся. Ему и в самом деле еще не приходилось видеть торгующегося авторитета. Ведь «по понятиям» в этом был особый шик. Пришел в кабак — гуляй, бродяга, на всю железку!

Через минуту Баронина привели в небольшую, покрытую циновками комнату, где среди множества каких-то причудливых растений, на фоне огромного и красиво освещенного изнутри аквариума, в котором плавали невиданной расцветки рыбы, сидело несколько девушек, причем некоторые из них даже еще не вышли из детского возраста. При виде мужчин они заулыбались и принялись демонстрировать свои прелести. Но Баронин остался к ним холоден. Особого впечатления они пока не производили. Правда, в устремленных на него взглядах было столько призыва и нежности, что он махнул рукой стоявшему рядом распорядителю:

— О’кей!

Тот заулыбался и предложил выбирать девушек. И когда были выбраны те, кто постарше, девочки, радостно засмеявшись, подхватили его под руки и повели в «номера». В небольшой комнатке царил мягкий полумрак и стояли все те же экзотические растения. Один из углов занимала роскошная широкая деревянная кровать, а напротив, у другой стены, размещалась довольно вместительная купель, наполненная какой-то удивительно благоухавшей водой розового цвета. Быстро раздевшись, девушки остались в одних набедренных повязках. Одна из них нажала на вмонтированную в стену кнопку, и комната наполнилась мягкой и удивительно спокойной восточной мелодией, под которую девушки принялись с великим знанием дела раздевать Баронина. А когда тот остался в чем мать родила, его посадили в теплую и пахнувшую цветами воду купели и принялись мыть. И тоже ласково и умело. Так молодые матери моют грудных детей. Они мыли его практически везде, но, к великому удивлению Баронина, он и не думал возбуждаться. Более того, он чувствовал себя все более и более расслабляющимся. А потом, когда его отвели на ложе и намазали какими-то благоухавшими бальзамами, началось то, о чем Баронин столько раз слышал от посетивших эту удивительную страну людей. Эротический массаж!

И чего только не вытворяла эта сладкая парочка на его большом и мускулистом теле! Девушки медленно, чуть ли не в такт музыке, прорабатывали его мышцы и суставы практически всем, чем их только наградила природа! И опять же мягко и ненавязчиво. Правда, довольно скоро Баронин не мог оставаться совсем уж безучастным к этим играм, и тонко чувствовавшие ситуацию девушки сразу же занялись его «мальчиком». Только в отличие от малайзиек, так поразивших Антона Павловича, они брали его не только в руки…

А потом… началось великое пиршество плоти, и снова Баронин не смог не оценить их великолепного, даже отточенного мастерства. Со своими «нефритовыми гротами», а именно так на языке величайших мастеров любви — даосов называлось лоно, они творили буквально чудеса, сжимая и расслабляя их так, что уже очень скоро сам Баронин стал слегка постанывать, чего с ним еще не случалось в жизни! Особенно если учесть то, что вторая девушка отнюдь не бездействовала в это время, а продолжала ласкать спину и ягодицы Баронина. А когда уже по-настоящему распалившийся Баронин вступил в яростный финал-апофеоз, то и здесь его ждало море удовольствий.

Потом его снова вымыли и сделали массаж. Только на этот раз успокаивающий. И когда он, чувствуя во всем теле несказанную легкость и никогда еще не испытанную им раньше сладостную истому, блаженно развалился на кровати, одна из девушек все с той же детской улыбкой на лице, но тем не менее совершенно серьезно поинтересовалась, не желает ли господин повторить все с начала? Как ни хорошо было Баронину, но он отказался, а потом и вовсе отпустил чудесниц, заявив, что спать предпочитает один…

Он проснулся в четыре часа и чувствовал себя заново родившимся. Вот так и надо жить! А они? Пятая пятилетка, седьмая, встречный план, пятилетке качества — рабочую гарантию! От этих диких слов он даже зябко передернул плечами, настолько нелепыми они ему сейчас, из его далека, показались.

Быстро окунувшись в бассейн, он вытерся и оделся. Красавин уже ждал его внизу. Завидев спускавшегося с лестницы Баронина, он улыбнулся:

— Ну как, Саня?

Баронин только поднял большой палец правой руки.

— Прекрасно! — Красавин взглянул на часы. — У нас есть еще тридцать пять минут! Позавтракаем?

— Ты знаешь, — покачал головой Баронин, — что-то неохота! Если только кофейку!

Красавин щелкнул пальцами, и в салоне тут же появился распорядитель. А еще через пять минут на столе стоял кофейник и кувшинчик с молоком.

Покидая гостеприимный салон, Баронин столкнулся со своими вчерашними дамами. И те, завидев его, выразили такой бурный восторг, словно встретили давно похороненного ими родственника. Баронин ласково потрепал девушек по щекам.

Неожиданно он вспомнил свою работу и усмехнулся. Боже, как он был сейчас далек от всей этой казенщины и суеты! А ведь не случись с ним того, что случилось, он и сейчас сидел бы в своем прокуренном кабинете и ловил тех, кого ему милостиво разрешили ловить! Нет, что там говорить, сто раз права старинная русская пословица, гласившая, что нет худа без добра!

Самым нежнейшим образом простившись с девушками, которые, узнав, что этот большой и красивый мужчина уезжает в Бангкок и никогда сюда больше не вернется, на какое-то мгновение даже перестали улыбаться, что, видимо, служило у них высшей степенью грусти. Но потом все с тем же серебряным смехом проводили его и Красавина на остановку. А еще через десять минут автобус уже мчал их по блестевшему, словно змеиная кожа, шоссе в Бангкок. Баронин с интересом смотрел и на безмятежно разлившийся до самого горизонта океан, и на поросшие зелеными джунглями горы, и на просторные рисовые поля, на которых копошились крестьяне. На душе у него было легко и свободно…

Была в административном корпусе той самой зоны, где томился Катков, небольшая потайная комнатушка, о которой, кроме «кума» и время от времени навещавших его там многочисленных «племянников», никто даже и не догадывался. И об этой самой комнатушке «племянники» никогда не говорили даже между собой. По той простой причине, что не знали друг друга в лицо, а упоминать о ней всуе как-то опасались, поскольку очень даже просто можно было нарваться на нож. Комнатка эта была на редкость уютной. И маленький диванчик, и этажерочка с «Панасоником», и два удобных мягких кресла около журнального столика, на котором стояла массивная хрустальная пепельница, — все располагало здесь к задушевным, прямо-таки домашним беседам. Попадал стукачок в эту волшебную шкатулочку, садился в мягкое покойное кресло и, закуривая под чашечку кофе «Мальборо», окончательно раскисал своей и без того не твердой душонкой. И сидел в этом кресле уже не какой-нибудь там Резаный или Мослак, а уважаемый Илья Ильич или Василий Васильевич, попыхивавший вкусной сигареткой и прихлебывавший душистый кофеек. Да и обращался он не к осточертевшему за несколько лет «гражданину начальнику», а к Семену Николаевичу, как звали «кума». И неслось тогда из этого мягкого кресла и то, что надо, и то, что совсем не надо. Что там говорить, обстановка разлагала…

Попасть в эту комнатушку было непросто. И приходил стукачок, конечно, не к «куму», а по делам оформления клуба, и, глядишь, сам незаметно для себя оказывался вдруг в кресле. Как? Ну на то он и «кум», чтобы знать как…

Заключенный по кличке Лютый не первый раз усаживался в мягкое кресло, а усевшись в него, сразу же тянулся к «Мальборо». Выкуривал сразу две сигареты подряд и только тогда начинал задушевную беседу. Так было и сейчас. Поприветствовав Семена Николаевича, сексот уселся в кресло и с жадностью накинулся на хорошее курево. Закурил и сам «кум», пока еще молча глядя на сидевшего напротив зека. Он хорошо знал всю его подноготную и не случайно вызвал к себе сегодня именно его… Степан Иванович Цыпивко, 1960 года рождения, уроженец Ростовской области, образование среднее, осужден по статье сто третьей УК России к десяти годам лишения свободы, окончание срока двенадцатого октября девяносто девятого года… Совершил умышленное убийство таксиста с целью завладения выручкой… Прибыв по этапу в ИТК, объявил себя вором в законе. Проверка, посланная в Златоуст уголовными авторитетами, где Цыпивко находился в закрытой тюрьме, подтверждения об его коронации не дала. Он был объявлен самозванцем, и его тут же попытались опустить в наказание, но его спас дежурный наряд. С тех пор его определили дневальным. По имевшимся у «кума» данным сидевший напротив него и куривший одну сигарету за другой человек снабжал информацией не только его, но и «смотрящего» об осужденных, посещающих штаб…

Каким бы «правильным» ни был Ларс, ссученных и он желал знать в лицо. И все же многое повидавший за свою почти уже четвертьвековую жизнь за колючей проволокой майор был доволен, что «смотрящим» у них был именно Катков. На зоне слишком многое зависело от того, кто стоял на этом месте. «Смотрящий» не только держал под контролем ситуацию, но при желании мог в одночасье «разморозить» любую зону, или, говоря иными словами, затеять бунт или объявить голодовку. И когда на «хозяине» висел план, за невыполнение которого Москва по головке не гладила, приходилось идти на любые компромиссы, дабы только ублажить «смотрящего». Высокое начальство имело обыкновение не входить в подробности, и если зона вдруг «вспыхивала», и за беспорядки, и за жертвы, и за разрушения спрашивали не с воров в законе, а с «хозяина», ну а тот, по инерции, уже с него, с «кума»… Ларс же не только держал зону в железном кулаке, но никогда не злоупотреблял своим особенным положением и не требовал, как некоторые, отдельного дома и круглосуточно работающего телефона.

Конечно, «кум» уже знал о покушении на него, поскольку не верил ни в какие сказки о сучках, которые срывают мочки ушей, и вел свое собственное расследование. И некоторые его результаты и заставили его вызвать сейчас к себе именно этого самого Лютого…

И когда тот докурил третью сигарету, благо сгорали все эти «кэмелы» и «кенты» быстро, и бросил оставшийся у него в руках фильтр в пепельницу, «кум» спросил:

— Что нового по Малышеву и Седому?

Откладывая самое главное на потом, Семен Николаевич повел речь о давно уже готовящихся в побег зеках, у каждого из которых за спиной висел «пятиалтынный».

— Да вроде на Новый год собираются, — быстро ответил Лютый и снова потянулся к сигарете.

— Может, кофейку? — предложил «кум».

— Да… не против, — мотнул головой Цыпивко, сглотнув густую слюну только при одном воспоминании о том душистом напитке и сказочных, прямо-таки таявших на губах вафлях, которыми кормил его «кум» в последний раз.

Вскипятив кофе, Семен Николаевич налил его в большую чашку и поставил ее на журнальный столик. Потом достал из шкафа пачку вкусного импортного печенья с шоколадной прослойкой.

— Угощайся, Степан Иванович…

Благодарно взглянув на «кума», зек с плохо скрываемой жадностью схватил печенье и быстро съел три штуки. Потом, насыпав в чашку сразу четыре ложки сахару, принялся за кофе. Обжигаясь и обливаясь, он быстро, словно боясь, что отнимут, выпил так им обожаемый напиток.

Кум молча смотрел на него задумчивым взглядом. Нет, ему не было жалко этого человека, он заслужил то, что заслужил. И все же было что-то унизительное и в его жадности, с которой он курил хорошие сигареты и теперь пожирал, обжигаясь и давясь горячим кофе, печенье. Он вдруг вспомнил фильм об испанской тюрьме, где заключенные, отбывая свой срок на каком-то острове, выращивали там цветы, а вечерами готовились к поступлению в институт. Особенно его поразило их обеденное меню. На десерт их потчевали… фруктовым муссом! Здесь же кормили так, что едва хватало сил таскать ноги. Но с другой стороны, ему почему-то мало верилось в то, что, корми они таких Лютых вишневыми пирогами, они стали бы от этого лучше. Скорее, еще хуже…

И тем не менее он сам должен был заботиться о таких Лютых. На то он и «кум»! Надо же придумать такую кликуху! Кум! Как-то заглядывал любознательный Семен Николаевич в словарь Даля и вычитал, что это слово означает «состоящего в духовном родстве восприемника по крещению».

Все правильно! Так оно и было! Он тоже состоял в некотором родстве со своими «крестниками». Вот только крестил он их не водой, а страшной для них во всех отношениях бумагой. И подписывал его «крестник» этот документ, в котором он обязывался сотрудничать с оперативной частью, чаще всего обливаясь холодным потом. На зонах стукачей не миловали, скор и жесток был воровской мир на расправу… И все же люди всегда оставались людьми. Проходило какое-то время, стиралась свежесть восприятия, и уже новые стукачи оказывались в знаменитом мягком кресле, где под звуки классической музыки, особенно «кум» любил ставить почему-то Баха, рассказывали, затягиваясь «Мальборо», много интересного…

Покончив наконец с кофе, Лютый обтер внутренней стороной ладони губы и снова закурил. И «кум» как бы между прочим сказал:

— И вот что еще, Степан… — (Цыпивко, всем своим существом чувствуя, что сейчас услышит что-то важное, даже вытянул шею). — Посмотри за Волом… По моим сведениям, он встречается с новыми и подбивает их на выступление против Ларса… Вместе с ним работают еще двое… надеюсь, ты знаешь, о ком речь?

— Знаю, — кивнул Лютый.

— Эти работают не только с новыми, но и выявляют недовольных среди мужиков, и таковые уже есть….

И снова Лютый кивнул. Да, Ларс правил на зоне железной рукой, но зона есть зона, и на ней то и дело вспыхивали мелкие конфликты. Напьется или обкурится какой-нибудь воришка и пойдет из себя ломать авторитета. Потом с него, конечно, спросят, но зубов кто-то недосчитается…

— Так что посмотри, Степа, — уже совсем по-домашнему попросил «кум». — И еще, — понизил он голос, и Лютый, снова весь обратившись во внимание, даже наклонил по-птичьи голову, глядя на «кума» одним глазом, — Вол послал на волю маляву, в которой просит прислать ему волыны, так что тоже поимей в виду…

Угостив Лютого еще кофе и поговорив для приличия о разных пустяках, «кум» наконец отпустил Цыпивко. А когда тот ушел, он подошел к столу и, взяв с него пепельницу, брезгливо выбросил из нее груду окурков в стоявшее у двери ведро…

А в это время сам Ларс сидел в комнате отдыха и вместе с другими авторитетами смотрел присланную ему в лагерь видеокассету о процессе над Куманьковым.

В комнате, а фильм шел уже около часа, было сильно накурено, и тем не менее авторитеты продолжали вовсю дымить сигаретами, то и дело отпуская реплики по поводу суда и самого Куманькова. И если сидевший с бесстрастным лицом Батя всем своим поведением вызывал только восхищение, то на судью, рыжего откормленного американца, почти с квадратным могучим подбородком и подернутыми поволокой глазами, постоянно сыпалась отборная брань.

Двойственное чувство испытывал Ларс, глядя на хорошо ему знакомое лицо «крестного папы номер один». С одной стороны, редко кому из крутых заправил их мира удавалось встретить спокойную старость в кругу семьи. Но с другой…

За всю свою лихую жизнь Куманьков с завидным упорством экспроприировал ценности, нажитые отнюдь не праведным трудом. Он был по-настоящему предан воровской идее и уже с четырнадцати лет верой и правдой служил ей. Он любил не просто украсть, а украсть красиво и элегантно. Как и сам Ларс, Виталик залетел на каком-то ценителе антиквариата. Но если скупал и продавал он сам, то вывозил уже с помощью власть имущих, которым было мало их секретарских и референтских льгот. Отмотав первый срок, Батя превратился в настоящую грозу для уже набиравших ход теневиков, акул и прочих шашлычников. Брала его уже сама «контора», и дали ему по полной программе. Но потом случилось непредвиденное: Батю, которому оставалось тянуть еще целых пять лет, вдруг, словно по мановению волшебной палочки, освободили. Какие тайные и, надо полагать, могучие пружины были задействованы в ходе этого освобождения и последующего отъезда Бати в Америку, до сих пор оставалось тайной даже для самого Ларса.

Конечно, интерес к Виталику был непомерно раздут журналистами, и тем не менее личностью он был неординарной. При желании он мог очаровать практически любого, с кем имел дело. Он проворачивал такие многоходовые комбинации, что даже видавшие виды опера только качали головами. Его брала целая бригада волкодавов из спецподразделения «конторы», и тем не менее он едва не ушел, пойдя на таран догонявшей его машины. Это из-за него конвой по дороге в суд был вынужден то и дело менять маршрут, зная о готовящемся нападении. Это его кидали в шизо на хлеб и воду более пятидесяти раз, и он так ни разу и не запросил пощады! И это он стал первым среди равных, когда закончился раздел страны в начале девяностых, теперь же именно ему повесили очередные пятнадцать лет, только теперь уже американской тюрьмы, и почти три сотни тысяч штрафа…

Когда Куманькова выводили из зала, все авторитеты, как по команде, встали со своих мест, отдавая дань уважения своему теперь уже бывшему главарю, заставившему говорить о себе весь мир.

Ларс выключил магнитофон. Да, постепенно уходили последние из могикан. И ничего с этим не поделаешь. На смену им придет совсем уже другое поколение. Возможно, оно будет более смелым, более наглым и более беспринципным. Но, Ларс в этом не сомневался, оно будет работать нынче только за хорошую жратву и баб.

После фильма авторитеты не спешили расходиться, обмениваясь впечатлениями об увиденном. Ларс особого участия в обсуждении не принимал, молча курил и слушал. Он оживился, только увидев входившего в комнату Грошева с весьма озабоченным выражением на лице.

— Что случилось, Паша? — негромко спросил он приятеля, отводя его в сторону.

— Вол готовит бузу, Веня, — ответил тот. — Он вовсю работает со «своими» и недовольными мужиками…

Ларс ответил не сразу. В общем-то он ничего нового для себя не услышал. То, что новые были согнуты, но не сломлены, он понял еще тогда, в бараке. По глазам Бузины, когда вбивал в него покорность. Все так и случилось…

— Ну что же, — спокойно улыбнулся он, — этот парень только растет в моих глазах! Остается лишь пожалеть, что нашим он уже никогда не станет…

Артист понимающе кивнул. В этом Воле жило отвращение к каким бы то ни было законам вообще. Но уважения он, конечно, достоин. Не сломаться после учиненного ему разгрома был способен далеко не каждый…

— Ну что же, — проговорил Ларс, — предупреждены — значит, вооружены…

Проиграв до четырех утра в казино, Баронин весь день провалялся на широком портике бассейна в Королевском спортивном клубе. И все это время он пребывал в том блаженном состоянии духа, когда не хотелось не только о чем-нибудь думать, но даже лишний раз пошевелить рукой. Обгореть он не боялся, с середины ноября в Таиланде начинался сухой сезон и температура не поднималась выше двадцати двух градусов…

Да, двадцать лет не брал он карты в руки, но при виде трепещущего пламени свечей и зеленого поля, по которому с сухим треском летели карты, зажглось в нем ретивое… И, начав играть, он с радостью убедился, что не забыл освоенное им искусство. Игра щекотала ему нервы, напрягала интуицию и заставляла работать во всю свою мощь то знаменитое шестое чувство, которое никто до сих пор так и не смог определить. Ему по-прежнему везло в баккара. Только в эту ночь он выиграл пятнадцать тысяч долларов и изрядно пощекотал себе нервишки, раз за разом проигрывая схватки с банкометом и наверстав упущенное только в последнем с ним поединке…

Впрочем, он не только играл, но и присматривался, ведь в казино, словно на свет ночной лампы, слетались авантюристы самых высоких марок. И многие из них могли пригодиться «русской бригаде» в ее постоянных изысканиях. К тому же оно принадлежало тому самому Чамананду, с которым сейчас «русская бригада» и вела беспощадную войну за место под тайским солнцем. Поощрявший походы Баронина в казино Красавин предоставлял ему самые настоящие «представительские»: для игры и нужных знакомств…

Отлежав себе спину и решив освежиться, Баронин уселся на своем полотенце и… замер. Взобравшаяся прямо напротив него на помост для прыжков в воду яркая блондинка была почти обнажена. Узкое зеленое бикини едва прикрывало ее стройное загорелое тело. Несколько раз подпрыгнув на пружинившей доске, она взлетела в воздух и, сделав сальто, почти без брызг вошла в воду. И тут же раздались аплодисменты, наблюдавшие за ней мужчины по достоинству оценили и потрясающую фигуру девушки, и блестяще исполненный ею прыжок. Вынырнув из воды, блондинка проплыла несколько метров и, перевернувшись на спину, застыла в этой позе.

Баронин улыбнулся. Да, это было то, что надо! Тайки ему начинали надоедать. Нет, с сексом там все было по высшему классу, но хотелось уже общения и вне кровати. Проплывая мимо блондинки, Баронин всего на какую-то долю секунды встретился с нею глазами. В ее блеснувшем взоре он увидел то, что и надеялся увидеть. А когда она выходила из бассейна по спускающимся в воду ступенькам, выложенным голубым кафелем, как-то так само собой получилось, что оказавшийся рядом Баронин поддержал поскользнувшуюся было девушку.

— Благодарю вас! — дольше, чем следовало бы, задержав свой взгляд на лице Баронина, прощебетала девушка по-английски.

— Не за что! — отвечая ей на том же языке и слегка наклоняя голову, ласково улыбнулся Баронин. — Алекс!

— Беата! — ответила девушка, выходя из бассейна и направляясь к стоявшему метрах в десяти от портика шезлонгу.

— Вы из Польши? — спросил Баронин.

— Нет, — покачала головой та, — из Канады! А вообще-то я украинка! Во время войны мои дедушка и бабушка эмигрировали из Советского Союза, а потом и мы с мамой приехали к ним…

— И говорите по-украински? — поинтересовался Баронин.

— И по-русски тоже! — рассмеялась Беата, и ее ласковый смех напомнил Баронину серебряный перезвон колоколов буддийских пагод.

— В таком случае научите этому языку меня! — попросил он.

— Ну что вы! — махнула рукой Беата. — Это очень трудный язык! Наверное, самый трудный в мире!

— Но дело, видимо, не столько в учениках, — возразил Баронин, — сколько в их талантах!

— А вы талантливый? — с интересом взглянула на него Беата.

— До того талантливый, — к ее великому изумлению, продолжил он по-русски, — что могу даже беседовать с вами!

Эффект был силен.

— А вы… — начала было она, оправившись от неожиданности.

— Русский, русский! — рассмеялся Баронин.

— А почему же тогда Алекс?

— Потому что имя Алексей мало известно на Западе, а в Таиланде, — улыбнулся он, — его и вообще никто не знает!

— А я подумала, что вы из Австралии! — усмехнулась Беата.

— Это когда заговорил? — улыбнулся Баронин, намекая на свое далеко не мельбурнское произношение.

— Нет, — покачала головой девушка, — по внешнему виду…

— Надеюсь, — внимательно посмотрел ей в глаза Баронин, — я вас не разочаровал?

— Нет, что вы, Алекс! — совершенно искренне воскликнула Беата. — Наоборот! Мне очень приятно будет с вами говорить по-русски! Как-никак, а это мой родной язык! Правда, я слышала, что теперь на Украине учат только украинский. Это так?

— Да, — кивнул Баронин, — вроде того… — И, посчитав официальную часть законченной, прямо спросил: — Что вы делаете вечером, Беата?

— Я еще не решила, — прекрасно понимая, о чем пойдет речь, кокетливо блеснула та своими зелеными глазами.

— Сегодня в Таиланде праздник, — продолжал Баронин, — и я предлагаю вместе посмотреть на этот самый Лой кратонг! А поскольку самое интересное начнется вечером, то пока мы могли бы сходить на петушиные бои! Как?

— С удовольствием! — сразу же ответила Беата, которая, в свою очередь, давно уже положила глаз на этого красивого и приятного в обхождении мужчину.

— В таком случае надо спешить! — бросил быстрый взгляд на часы Баронин. — Бои начинаются через полчаса!

— Я буду готова через десять минут!

Беата легко поднялась со своего шезлонга и, перекинув полотенце через плечо, двинулась к раздевалкам, снова становясь объектом пристальных мужских взглядов.

Когда же через десять минут Беата снова подошла к нему, он смотрел на нее уже с восхищением. Темно-синие шелковые шорты и голубая шелковая же рубашка как нельзя лучше шли к ее выгоревшим на солнце волосам и нежной белой коже. Подойдя к Баронину, она взяла его под руку.

— Я готова, Алекс!

Петушиные бои проходили в знаменитом парке, названном в честь рощи Лумбини в столице государства шакьев, где родился Будда. У входа в парк стояла впечатляющая его посетителей статуя короля-поэта Вадджиравудха. Недалеко от нее разместилось местное отделение туристской полиции, где владеющие английским языком его сотрудники выслушивали жалобы и просьбы туристов. Да и сам парк впечатлял. Ухоженные газоны, заботливо отделанные дорожки, клумбы, все это очень оживляли искусственные водотоки и, конечно, плавучий ресторан на большом озере, славящийся своей великолепной китайской кухней. Особый интерес у приходящих сюда вызывала и небольшая католическая церковь Спасителя, куда местные жители приходили посмотреть на диковинное для них богослужение, а туристы-католики — помолиться… Прямо на огромном ухоженном газоне был сооружен своеобразный ринг, на котором бились петухи, а вокруг ристалища тесными рядами стояли зрители. Баронин купил два билета на места, находившиеся рядом с рингом. Бои уже начались, и многотысячная толпа реагировала на каждый удачный выпад бойцов таким ревом, что Баронину показалось, будто он находится по крайней мере на знаменитом «Сан-Сиро», где великий «Милан» играет финал Лиги чемпионов с «Аяксом».

Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Вот уже много лет петушиные бои в Таиланде наряду с муай таем оставались зрелищем номер один, и петухи-чемпионы собирали зрителей не меньше, нежели чемпионы-люди. Ведь здесь можно было не только отвести душу, но и выиграть приличные деньги. Канули в Лету те времена, когда эта забава служила безобидным развлечением крестьян, и выигрыш приносил хозяину петуха чисто моральное удовлетворение. И не только. Ведь к победителю со всех дворов тут же несли кур, дабы иметь здоровое, истинно чемпионское потомство. Ну а сам владелец петуха в одночасье становился не только известным, но и уважаемым на всю округу человеком… Но все это было давно… Как только за петушиные бои взялись «деловые» люди, они превратились в процветающий бизнес. Теперь за чемпионов предлагали огромные деньги, их старались приобрести не только любители боев, но и хозяева птицеферм со всей страны, дабы улучшить свою продукцию. Ведь боевой петух являл собой породистую и прекрасно тренированную птицу, о которой хозяин заботился больше, нежели о самом себе. Будущих чемпионов заботливо выращивали тренеры-профессионалы по специальной диете и уже в раннем возрасте начинали тренировать их. А когда петух начинал овладевать бойцовскими навыками, его пробовали в спаррингах, прикрепив к шпорам острые пяти-восьмисантиметровые кинжалы. Если птица с честью проходила эти испытания, ее выпускали на профессиональный ринг. Были среди петухов и знаменитые чемпионы, посмотреть на которых приезжали из самых отдаленных районов Таиланда. И нередко с трудом добравшийся до столицы крестьянин уезжал из нее на выигранном им «мерседесе» да еще с чеком в кармане на приличную сумму, а процветавший бизнесмен в одночасье разорялся.

— На кого поставим? — взглянул на Беату Баронин, когда к ним подошел весь сиявший широкой улыбкой, позволявшей видеть его прокуренные желтые зубы, один из букмекеров.

— Не знаю! — пожала плечами Беата.

— Мне нравится имя Кео! — глядя на бумагу с парами бойцов, улыбнулся Баронин. — Как? — взглянул он на букмекера, молодого тайца с хитрыми глазами и лицом торговца.

— Кео?! — спросил тот с таким выражением на лице, будто его спрашивали о Кассиусе Клее.

— Да, — кивнул Баронин.

— Это очень хороший боец, — ответил таец. — Не такой, конечно, как Рама Пятый, но все же сильный. И сегодня он многим попортит оперение!

— А где же сам Рама Пятый? — все с той же улыбкой взрослого человека, разговаривающего с ребенком, спросил Баронин.

Букмекер как-то грустно посмотрел на него и снисходительно пояснил:

— Он простудился!

С трудом сдержав смех, Баронин сделал ставку на понравившееся ему имя и подмигнул Беате:

— Надо заработать на плавучий ресторан!

Та только пожала плечами. И уже в следующую секунду диктор объявил:

— На ринге Кео и Напхалай!

Баронин взглянул на своего избранника. Никакого впечатления он на него не произвел. Петух как петух…

Но вот хозяева выпустили птиц из рук, и те с удивившей Баронина яростью кинулись друг на друга. Зрители сразу же заревели, подбодряя своих любимцев. А те лупили друг друга крыльями, били изо всех сил клювами, хотя до смертоносных шпор дело пока еще не дошло. Они словно проверяли друг друга, надеясь уложить противника обычными петушиными средствами…

Но не уложили, и тогда в ход пошли закрепленные на ногах остро отточенные кинжалы. И сразу же белоснежная грудь Кео окрасилась в красное, словно кто-то на ней раздавил клубнику, а почувствовавший слабину противник еще яростнее напал на него. И хозяин Кео, дабы спасти своего питомца от неминуемой смерти, признал Кео побежденным.

Боже, что творилось у помоста! Баронин взглянул на Беату, и его поразило выражение растерянности на ее красивом лице. Зрелище было явно не для нее…

— Пойдем отсюда, Алекс, — жалобно попросила Беата, перехватив его взгляд, — мне это… неприятно…

Баронин кивнул и двинулся мимо продолжавших улюлюкать зрителей, наблюдавших уже за следующим поединком. От увиденного он тоже был не в восторге.

— Может быть, поужинаем? — взглянул на девушку Баронин.

— Мне не хочется… — как-то жалобно покачала головой пораженная неприятным зрелищем девушка. — Давай лучше пройдемся…

Баронин кивнул. Взяв его под руку, Беата слегка прижалась к нему, и он почувствовал, как она дрожит. Кровавое зрелище, видно, и в самом деле было не для нее. По просьбе Беаты, они зашли в церковь Спасителя, и Баронин, никогда не понимавший ни единого слова в православных храмах, с интересом слушал возвышенную, полную тайн музыку органа. Но еще больше его поразила сама Беата, молившаяся с каким-то странным выражением на лице. Похоже, сейчас она, забыв обо всем мирском и низком, внимала самому Спасителю.

После службы они долго сидели на одной из скамеек под навесом из ветвей какого-то неизвестного Баронину дерева, на котором цвели большие и очень пахучие голубые цветы.

— Я вообще не понимаю, — проговорила вдруг Беата, доверчиво прижимаясь к Баронину, — почему люди так любят смотреть эти ужасные зрелища: бокс, кэтч и вот такие бои… Ведь это же отвратительно — натравливать одно животное на другое… Неужели мы и на самом деле так жестоки?

— Что поделаешь, — улыбнулся Баронин, — хлеба и зрелищ!

— Ладно, Алекс, — устало проговорила Беата, — Бог с ними, со всеми этими темными энергиями… Что мы будем делать? Время, — она посмотрела на часы, — еще детское! В ресторан мне не очень хочется…

— Как это что? — пожал плечами Баронин. — Идем смотреть Лой кратонг, как и собирались!

И они отправились на набережную Чао-Праи.

Да, Баронин не ошибался, главное действо праздника разворачивалось вечером. С наступлением сумерек миллионы тайцев собирались на берегах рек и каналов. В руках каждый из них держал небольшой самодельный кораблик, на котором был установлен маленький светильник или свеча. Такие кораблики назывались в Таиланде «корабликами надежды». Пуская их на воду, тайцы приносили их в жертву Мае Конг Ка — матери вод, одному из пяти таиландских божеств. По поверью, жизнь любого человека сложится так же, как и путь его кораблика, а бегущая за ним вода смоет все трудности и невзгоды. А прежде чем отправить кораблик в путь, необходимо загадать желание и никому о нем не рассказывать, иначе оно не сбудется…

Как и любой праздник на Востоке, Лой кратонг имел свою собственную легенду. Семь веков назад государством Сукотаи, находившимся на месте современного Таиланда, правил король Пхра Руанг, взявший себе в жены прекрасную дочь брахмана Нанг Наппомат. Будучи женой короля-буддиста, она осталась верной своей религии — брахманизму. А каждый брахман обязан был раз в год преподнести подарок духу реки и просить отпущения грехов. Однажды Нанг Наппомат смастерила красивый кораблик из лепестков лотоса и установила на нем свечу. Вечером в окружении своей свиты она вышла к реке, и это шествие привлекло внимание самого короля, который тут же поспешил к супруге. Ему так понравился сделанный ею кораблик, что он сам зажег на нем свечу, и королева пустила его по реке. С того дня и стали в середине ноября отмечать Лой кратонг — праздник плывущего лотоса…

На набережной Баронин купил у низенького тайца два кораблика и протянул один из них Беате. Они спустились к воде, и Баронин зажег укрепленные на нем тоненькие свечки.

— Ну что, — улыбнулся он, — загадала?

Беата кивнула, и Баронин опустил суденышки на воду. Течение сразу же потащило их на середину, и уже очень скоро огоньки их надежд затерялись среди сотен других. Баронин задумчиво смотрел на утыканную свечами реку, и ему очень хотелось, чтобы его кораблик выплыл бы наконец к желанному берегу. Краем глаза он взглянул на притихшую и тоже задумавшуюся о чем-то своем Беату, и его удивило выражение ее зеленых глаз, следивших за уплывавшей в ночную тьму надеждой. Было в них что-то хищное, совсем не вязавшееся с ее внешностью и, насколько успел заметить Баронин, легким и веселым нравом. Но кто знает… Может быть, это и было истинное, и он, сам того не ведая, заглянул в самый потаенный уголок ее души, где до поры до времени дремала, свернувшись в черные кольца, та самая мрачная энергия, которая и правила бал, толкая человека к пропасти, в которую, по выражению Достоевского, было даже страшно заглянуть? Кто знает…

Они поднялись на набережную и долго шли вдоль реки мимо многочисленных торговцев, наперебой предлагавших им сувениры, пиво и закуску. От сверкавшей всеми огнями иллюминации было светло как днем, и уже очень скоро все это сияние начало надоедать Баронину. Куда больше его привлекала давно уже желанная женщина, державшая его под руку.

— И что же мы будем делать в этот праздничный вечер? — взглянул он на Беату, когда они, присев в каком-то кафе, выпили по бокалу холодного шампанского.

Беата, понимая, что дань приличию уже отдана, просто ответила:

— Мы можем поехать к моей подруге!

При известии о подруге по лицу Баронина пробежало едва заметное облачко, и Беата поспешила его успокоить.

— Ее нет дома, — улыбнулась она.

В следующее мгновение их губы слились в поцелуе. Они настолько желали друг друга, что уже не замечали ни подмигивавших друг другу официантов, ни улыбавшихся таек, ни демонстративно отвернувшейся от них какой-то чопорной супружеской пары из Англии. С трудом оторвавшись от Баронина, Беата умоляюще взглянула на него:

— Поедем быстрее, Алекс!

Они вышли из кафе, и Баронин взял такси. Беата тесно прижалась к Баронину, и он сквозь тонкий шелк ощущал струившееся от нее тепло.

Машина весело бежала по залитому светом ночному городу через Китайский квартал, с его бесчисленными, громоздящимися друг на друге лавочками, рекламными плакатами и таким же бесчисленным количеством ресторанчиков, наперебой предлагавших ласточкины гнезда, маринованные яйца, плавники акул и лягушачьи бедрышки. Баронин, уже успевший полюбить китайскую кухню, даже не обращал на них внимания, сейчас его интересовали совсем другие бедрышки, куда более соблазнительные и уже почти доступные.

Подруга Беаты жила на улице Вамрунг муанг, около знаменитого Ват Сутхата — «Храма с качелями» — большого культового комплекса, прославившегося своими ста пятьюдесятью шестью статуями Будды. Как только они оказались в кровати, Беата, взобравшись на Баронина, самым блистательным образом доказала ему, что не зря так горели все это время ее зеленые глаза. И через полтора часа они, донельзя довольные друг другом, уснули как убитые…

Баронин проснулся около шести часов. В комнате было уже светло, но солнце еще не вставало. Бросив взгляд на сладко посапывающую Беату, Баронин вышел на огромную лоджию и с наслаждением вдохнул в себя еще по-утреннему прохладный воздух. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохнув из себя, как говаривал когда-то Ли Фань, «застойную» энергию, он занялся энергетической гимнастикой, полностью отрешившись от всего мирского и даже позабыв о лежавшей всего в трех метрах от него обнаженной красавице. Правда, та помнила о нем и, как только он появился в комнате, снова обрушила на него целый водопад горевшей в ней страсти…

Потом они долго плескались в огромной ванне и завтракали на лоджии. Ровно в десять Баронин покинул Беату, договорившись сводить ее вечером в «Бангкок-палас». Еще через полчаса он уже сидел в ресторане «Саватди», где у него была назначена встреча с Красавиным. Ему очень нравился этот находившийся в небольшом парке вдалеке от деловой части города ресторан.

В ресторане было пусто, и только за одним столом какая-то явно загулявшаяся компания играла в кости. А метрах в десяти от нее молодой человек с какой-то упрямой тупостью играл в дарт, бросая меленькие стрелы в нарисованных на пробковом щите тигров и медведей, уже почти прекративших свое существование в Таиланде и давно занесенных в Красную книгу. Не успел Баронин заказать себе мороженое и кофе, как к нему подсела совсем еще молоденькая девочка и… сразу же начала улыбаться. Она была твердо намерена добиться своего, и Баронину не помогло все его английское красноречие. От юной жрицы любви его спасло только вмешательство официанта…

Баронин сделал несколько маленьких глотков душистого кофе и блаженно закрыл глаза. Хорошо! Эротические и прочие массажи, любовь с вечно юными тайками, прогулки по морю и долгие купания — все это давало свои плоды. Он помолодел и похорошел, сбросил несколько лишних килограммов и выглядел прекрасно. Да и не только в массаже и гимнастиках было дело! Впервые в своей жизни он работал с удовольствием, ибо теперь от него ждали не угодничества, а результатов. А там, у Турнова? Не трожь того, не смотри на этого! И работал он сейчас как истинный художник, с головой ушедший в свое произведение.

Появился Красавин и, усевшись за столик, небрежно бросил метнувшемуся к нему официанту:

— Кофе!

— Все готово? — спросил Баронин.

— Да, — кивнул тот. — Свидание начнется, — посмотрел он на часы, — через час!

Закусив кофе превосходным банановым мороженым, они вышли из ресторана и через полчаса уже были в одном из старых районов Бангкока, где время если и не остановилось, то уж во всяком случае замедлило свой бег. Их уже ждали: Беркетов и тот самый таец, который принимал участие в нападении на лабораторию в горах на границе с Бирмой. Баронин достал из лежавшего на столе чемодана свой хитрый прибор и, подключив его к стоявшему рядом с чемоданом монитору, направил лазерный луч на окна одной из квартир дома напротив. В следующее мгновение они увидели роскошно обставленную в европейском стиле комнату и лежащего на кровати мужчину лет сорока в темно-вишневом халате. Мужчина просматривал какой-то спортивный журнал, время от времени потягивая из банки пиво.

— Ну что ж, Игорек, — взглянул на Красавина Баронин, — все готово! Дело за дамой!

— Сейчас придет! — улыбнулся тот. — Охота пуще неволи!

Баронин кивнул и сел за стоявший в углу компьютер. Пока суд да дело, он решил перекинуться в преферанс. И сразу же начал громить своих электронных партнеров. Да, сегодня был его день, и он питал особые надежды на вечер… Правда, доиграть пульку он так и не успел, сидевший у окна Красавин торжественно объявил:

— А вот и наша красавица!

Баронин выглянул на улицу и увидел стоявшую рядом с такси молодую тайку в синего шелка брючном костюме, необычайно идущем к ее стройной фигуре с удивительно длинными для азиатки ногами. Еще через минуту она появилась на экране монитора. Едва войдя в комнату, Жэнь швырнула небольшую сумочку, которую держала в левой руке, на стоявшее в углу кресло и кинулась к даже и не подумавшему подниматься с кровати мужчине. Обняв его за плечи, Жэнь прильнула к нему долгим поцелуем, но Сарит, так звали мужчину, был настроен куда менее страстно. Однако он не устоял под бурным натиском своей любвеобильной подруги. На мгновение оторвавшись от любовника, Жэнь быстро разделась, и в следующую секунду до зрителей поневоле донеслись ее стоны, причем у Баронина создалось впечатление, что все они присутствовали на соревнованиях по сексу. Наконец Жэнь удалилась в ванную. Взмокший от этой езды Сарит только покачал головой.

Баронин хорошо знал историю влюбленных. Хотя по-настоящему влюбленной была, конечно, только Жэнь, привязанная к своему бывшему сутенеру какой-то удивительной силой, не позволявшей ей уйти от него даже сейчас, когда она находилась на содержании у самого Чамананда. История была весьма банальной. Жэнь отрабатывала с богатыми клиентами, под которых ее засовывал Сарит, а тот пропивал и проигрывал все ее деньги в казино, где работал года два назад. И все-таки в ней жила какая-то неистребимая вера в то, что рано или поздно Сарит обязательно выиграет крупную сумму денег и они откроют небольшую гостиницу. Даже теперь, когда Жэнь уже не «работала», она продолжала поддерживать сутенера, каждую неделю одаривая его выклянченными у хозяина деньгами. Но тому просто фатально не везло, и он постоянно проигрывал. Его положение усугублялось еще и тем, что Чамананд и не собирался расставаться с Жэнь и все больше привязывался к ней. И встречаться им с каждым днем становилось труднее, поскольку с Жэнь теперь постоянно находились телохранители. И теперь девушке приходилось вытворять буквально чудеса изобретательности, дабы вырвать хотя бы пару часов в неделю для встречи с любовником. И в эти редкие минуты она прощала ему и его грубость, граничащую с хамством, и непомерную жадность, и постоянные попреки в неумении обманывать Чамананда, и даже побои! И только одного она пока не смогла сделать для него: украсть у своего хозяина что-нибудь уж очень ценное, как того все настоятельнее требовал Сарит…

— Ты что-нибудь принесла? — сразу же начал переводить сидевший вместе с русскими у монитора таец, как только Жэнь вернулась из ванной.

— Нет, Сарит, — сразу же помрачнев, с виноватым видом покачала головой Жэнь. — Денег у меня нет…

— Ну ты стерва! — зло произнес Сарит, с ненавистью глядя на свою рабыню. — Сама купаешься в роскоши, а обо мне и думать забыла?

— Да нет же, Сарит! — В голосе девушки послышалось отчаяние. — Но ты же знаешь, что он мне почти не дает денег, а в магазинах все записывается на его счет!

— «На его счет»! — передразнил ее Сарит, закуривая сигарету. — Если бы ты любила меня по-настоящему и думала о нашем будущем, то нашла бы способ! Ну а что с казино? Выяснила что-нибудь?

— Нет, — снова виновато ответила девушка.

— Ну, тварь! — замахнулся на нее Сарит. — Другой бы на моем месте давно уже бросил тебя! А я все терплю! Ну ничего, скоро мое терпение кончится!

— Подожди, Сарит, — попыталась его успокоить Жэнь. — Ведь это не так просто! Не могу же я спросить у него в открытую, кто настраивает рулетки! Мне кажется, — грустно улыбнулась она, — что после такого вопроса ты меня больше не увидишь…

— Ладно, — снисходительно махнул тот рукой, понимая, что девушка права и, поинтересуйся она напрямую рулетками, дело с Чаманандом будет иметь уже он, чего ему не хотелось даже за очень большие деньги. — Но, — снова повысил он голос, — у меня осталось всего несколько долларов! Даже сигареты не на что купить, не то что сыграть! А я чувствую, что способен выиграть!

— Возьми вот это! — Жэнь решительно сняла с шеи массивную золотую цепочку. — Скажу, что потеряла!

Похоже, что Сарита ее объяснения с Чаманандом интересовали с этой минуты меньше всего. С видом знатока он подбросил цепочку на ладони, и взгляд его потеплел.

— Ну спасибо тебе, малышка! — довольно улыбнулся он и, словно в награду, ласково погладил Жэнь между ног.

Этого было достаточно, чтобы она снова бросилась на него. На этот раз Сарит спешил. Золотая цепочка жгла его сильнее страстных поцелуев, и уже через десять минут он, быстро покончив с любовными играми, проводил Жэнь до двери.

Оставшись один, он еще раз внимательно рассмотрел цепочку и довольно усмехнулся.

— Ну погодите у меня! — обращаясь неизвестно к кому, погрозил он, наливая себе виски.

Выпив, он закурил и принялся одеваться. Еще через пять минут он вышел из комнаты и бодрым шагом, видно, спешил как можно скорее продать или заложить золото, направился вверх по улице по одному только ему известному адресу.

— Мне почему-то кажется, — усмехнулся, вытаскивая видеокассету, Баронин, — что ни черта он не выиграет!

— Посмотрим, — пожал плечами Красавин. — Ты будешь сегодня в казино?

— Да, — кивнул Баронин, — сегодня мой день…

— Ладно, — улыбнулся Красавин, уже хорошо знавший о том самом знаменитом шестом чувстве, которое позволяло Баронину вести порою практически беспроигрышную игру, — завтра расскажешь…

«Бангкок-палас» находился в самом центре города, рядом с Золотым холмом, на котором возвышался сверкающий на солнце золотом знаменитый монастырь Bап Сракет, где хранилась кость Будды, доставленная в него сто лет назад из Индии.

Очень быстро «Бангкок-палас» стал почти такой же достопримечательностью города Ангелов, как и его знаменитый сосед. В огромном, выстроенном по последнему слову техники двадцатипятиэтажном здании гармонично соприкоснулись вечные мировые противоположности — Восток и Запад. Отель, бесчисленное количество ресторанов, кафе и закусочных, вся кухня мира, бассейны, сауны, тренажерные залы и великолепные теннисные корты снискали «Бангкок-паласу» заслуженную славу. И конечно, казино, где каждую ночь кипели страсти. Зеленое сукно, канделябры с оплывшими свечами, бледные лица и воспаленные глаза игроков, вист, баккара, рулетка словно магнитом притягивали азартных людей туда, где между столами была обречена на вечные скитания тень пушкинского Германа.

Едва войдя вместе с Беатой в казино, Баронин всем существом сразу же почувствовал ту особую атмосферу напряженных как тетива нервов и вечного ожидания чуда, свойственную только этим местам. Здесь, среди мерцающих свечей и холодных зеркал, более чем где-либо можно было за какую-то минуту увидеть все оттенки доступных человеку чувств, кроме, пожалуй, одного — равнодушия.

У одной из рулеток Баронин увидел Сарита. С бледным, осунувшимся лицом, на котором выделялись блестевшие от неимоверного напряжения глаза, ничего не замечая вокруг, он, словно завороженный, следил за летавшим по деревянному полю рулетки шариком. А когда тот, вдоволь накатавшись, наконец нашел свое прибежище в ячейке под номером «шесть», он побледнел еще больше и только что лихорадочно горевшие глаза его потухли. Ему не хватило всего единички, но стоила она целых двух тысяч долларов. Но… охота пуще неволи, и он снова полез в карман…

Они прошли в другой зал, и тут Баронин предложил Беате самой попытать счастья. Девушка смущенно улыбнулась:

— Только не очень крупно, Алекс, ладно?

Баронин кивнул и тут же сделал ставку на двенадцать, именно это число почему-то показалось Беате счастливым.

Но, увы! Шарик упал в «тройку». Два раза заказывала Беата свою лунку, и каждый раз ошибалась. А когда Баронин собирался сделать очередную ставку, она удержала его:

— Не надо, Алекс! Это бессмысленно!

— Тогда пойдем в зал, где играют в карты! — сразу же предложил он. — Хочешь взглянуть?

— А ты будешь играть? — спросила Беата.

— Да…

— Тогда пойдем!

В огромном зале, где шла игра в карты, стояла напряженная тишина, время от времени нарушаемая сухим треском сдаваемых карт и негромкими репликами игроков. Понятно, что даже со всем своим пониманием игры Баронин мог сесть далеко не за каждый стол. За иными изначальные ставки были настолько велики, что тягаться с банкометом могли только очень богатые люди. Но сейчас здесь сидели как раз те, кто был Баронину по зубам.

— Тебе придется смотреть отсюда! — произнес Баронин, направляясь к огражденному медными перилами широкому столу для игры в баккара.

— Ни пуха! — улыбнулась Беата.

— К черту! — согласно обычаю ответил тот.

Заметив Баронина, уже знающий его ведущий, слегка согнувшись в поклоне, снял обтянутую зеленым бархатом цепочку и открыл проход к ристалищу.

— Седьмое место! — негромко произнес он.

Баронин кивнул и, пройдя через ограждение, уселся в удобное кресло. Достав из карманов пиджака деньги, пачку сигарет и зажигалку, он положил их перед собой и внимательно взглянул на сидевшего напротив него банкомета, рослого лысого мужчину в толстых роговых очках и с массивной нижней челюстью.

Почувствовав взгляд Баронина, банкомет тонко улыбнулся одними губами и, в свою очередь, обвел долгим внимательным взглядом сидевших за столом. Против него сражались шесть мужчин и три женщины. Среди них не было ни одного азиата. Почти все были бледнее обычного, и глаза жаждущих помериться силами с судьбой лихорадочно горели. Еще раз скривив губы, банкомет слегка повернул свою массивную и блестевшую в ярком электрическом свете лысую голову, и стоявший рядом с ним крупье достал шесть запакованных колод. Уверенными движениями своих длинных и ловких пальцев он снял обертки и принялся тасовать карты. Делал он это настолько профессионально, что Баронин невольно залюбовался им. Закончив тасовать, крупье сложил колоды в длинный деревянный ящик, инкрустированный слоновой костью и золотом, и почти сразу же раздался низкий голос банкомета:

— В банке десять тысяч долларов!

Правила игры в баккара были довольно просты и напоминали столь распространенное в России очко. Только в отличие от очка в сданных партнерам картах считались только те, которые несли цифровую нагрузку. Ни десятки, ни картинки в счет не шли, а великий туз считался всего за одно очко. Побеждал тот, кто набирал девятку, ибо больше набрать в баккара было невозможно, или любое другое число, но обязательно большее, чем у банкомета. И когда на руки приходили, скажем, восьмерка и девятка, они считались не за семнадцать, а только за семь, тогда к ним прибавлялась по желанию игрока третья карта. Если игроку сдавали две картинки и десятку, он и получал в этом случае как раз то, что и называлось баккара, то есть… ничего! Все остальное походило на очко. Банкомет ставил банк и начинал по очереди его разыгрывать с партнерами. После же того, как банкомет объявлял ставку, в игре происходило следующее. Если первый номер, сидящий по правую руку от банкомета, принимал ставку, он передвигал к центру стола свои деньги, если же ставка казалась ему слишком крупной, он пасовал. И тогда в игру вступал номер третий. Но если никто из сидевших за столом ставку не принимал, то они могли сыграть на одну руку…

Объявив банк, банкомет быстро сдал себе и сидевшему от него по правую руку тощему господину весьма желчного вида по две карты и выжидательно посмотрел на него. Едва глянув на свои карты, тот уверенно взглянул на банкомета:

— Ва-банк!

Банкомет кивнул и взглянул на свои карты. Пятерка бубей и тройка треф, а значит, победа! Желчный господин поморщился, отчего его худое лицо приобрело еще более неприятное выражение, и взглянул на сидевшую рядом с ним толстую даму с длинным черным мундштуком в руке. Теперь была ее очередь бросать вызов…

Баронин вступил в игру, когда банк вырос до ста тысяч. Получив свои две карты, он медленно принялся тянуть их. Натянул же довольно приличное сочетание: две восьмерки. Третью карту он брать не рискнул. Шансов на то, что к нему придет туз, двойка или тройка, было мало, да и не «слышал» он сейчас ничего, не было того волнения, какое его всегда охватывало в те мгновения, когда было суждено выиграть. И он постучал по картам пальцами, что означало «себе». Банкомет перевернул свои карты, и игравшие зашумели. Две четверки гарантировали ему успех, и банк пополнился еще на десять тысяч. Игра покатилась дальше.

Краем глаза взглянув на Беату, Баронин увидел на ее лице уже однажды виденное им на реке хищное выражение. Широко раздув ноздри, она не отрываясь смотрела на двигавшиеся по столу тысячи.

На второй раз Баронин заполучил два туза и пасанул. Когда игра снова вернулась к Баронину, на кону стояло двести пятьдесят тысяч долларов. Вновь получив свои две карты, он вдруг почувствовал, как в глубине души у него стало расти напряжение: пожалуй, удастся сорвать куш. Он взглянул на лежавшие перед ним банкноты: всего около двадцати пяти тысяч… Он открыл рот, и управляющая им сейчас сила заставила его произнести роковые слова:

— Ва-банк!

Но с этой силой был, видно, связан все-таки не он один. Змеившаяся на тонких губах банкомета усмешка исчезла, и он посмотрел на «номер семь» с явной тревогой.

В установившейся мертвой тишине глухо шлепнули по зеленому сукну четыре карты. На этот раз Баронин даже не стал тянуть их. Глухо ударило сердце: червовый валет и бубновый туз. То есть всего очко. Но это было совсем не плохо, и, учитывая теорию вероятности, следующей должна была появиться карта с цифровым номиналом. Взглянув на еще более встревоженного банкомета, Баронин негромко произнес:

— Еще!

Медленно, словно нехотя, банкомет вытащил карту и перевернул ее. У Баронина сильно стукнуло сердце. Великолепная семерка! То, или почти то, что надо! Насмешливо взглянув на банкомета, словно заранее предупреждая его о проигрыше, Баронин постучал пальцами по столу.

Тот перевернул карты, и все увидели совершенно бессмысленных двух валетов. Теперь банкомета могла спасти только восьмерка или девятка. Но когда он перевернул третью карту, по затаившим дыхание зрителям и участникам спектакля пронесся вздох разочарования. К банкомету пришла трефовая десятка, и он получал таким образом баккара!

Засим игра была закончена, и банкомет, поднявшись из-за стола и сохраняя хорошую мину, протянул свою полную руку Баронину.

— Примите мои поздравления! — еще более глуховатым от только что пережитых волнений голосом по-английски произнес он, и Баронин с чувством пожал его руку.

Поздравив соперника, банкомет поднялся из-за стола и медленно, ни на кого не глядя, направился к выходу из зала. Баронин взглянул на улыбавшуюся Беату. Хищное выражение уже исчезло с ее лица, и сейчас оно светилось настоящей радостью.

— Поздравляю, Алекс! — слегка прижалась она к нему, когда тот, преодолев заграждение, снова оказался рядом с ней. — Это было блестяще! Фантастика какая-то! Мне до сих пор не верится!

Баронин только покачал головой в ответ. На него огромной свинцовой плитой навалилась страшная усталость, словно он проработал несколько суток подряд на каменоломнях, а не открывал практически невесомые карты.

— Как прикажете получить выигрыш? — услышал он голос появившегося рядом крупье. — Чеком или наличными?

— Десять тысяч наличными, — ответил Баронин, не имевший особого желания таскать с собой толстую пачку денег, — и чек на остальное… — и, повернувшись к продолжавшей сиять Беате, спросил: — Ну что, обмоем выигрыш?

— С удовольствием! — улыбнулась та.

В мягком полумраке бара было немноголюдно. Бар был выдержан в европейском стиле: зеркала, бронзовые подсвечники с мерцающими свечами и белый мрамор. Много цветов. Посередине зала стояла небольшая эстрада, и молодая девушка негромко напевала какую-то песенку на неизвестном Баронину языке. Ее удивительно нежная мелодия словно приглашала присутствующих отправиться вместе с девушкой в искусно создаваемый мир грез и хотя бы на время забыть о тревоге и печалях…

С согласия Беаты Баронин заказал все русское. Сказать по правде, он очень соскучился по русской пище и с удовольствием навернул бы сейчас кислых щей с бараниной и какие-нибудь домашние котлеты. Но, увы, щей здесь не было, и им пришлось удовлетвориться каким-то подобием рыбной солянки. Впрочем, их и не могло здесь быть. Кислые щи в Бангкоке означали бы приблизительно то же самое, что цыганочка в исполнении филиппинцев. Баронин был, что называется, в ударе. Неожиданно ему пришла в голову шальная мысль. Он подозвал к себе метрдотеля и спросил:

— На каких языках поют у вас песни?

Ничуть не удивившись вопросу, тот поинтересовался:

— А на каком бы вам хотелось?

— На русском! — ответил Баронин и даже не пытался скрыть своего изумления, когда метрдотель как ни в чем не бывало, совершенно спокойно спросил:

— «Очи черные» вас устроят?

— Более чем! — не смог удержаться от улыбки Баронин.

— Это будет стоить двести долларов! — слегка поклонился метрдотель.

Без лишних слов Баронин положил на стол две сотенных бумажки. Взяв деньги, метрдотель направился к оркестру. И уже в следующую минуту Баронин услышал до боли знакомое:

— Очи черные, очи жгучие, очи страстные и прекрасные…

И как всегда, романс под семьсот граммов водки, разбавленной шампанским, настроил Баронина на философско-лирический лад.

Певица закончила петь, и зал разразился бурными аплодисментами. Большинство посетителей бара были европейцами, а «Очи черные» наряду с несколькими другими русскими знаменитыми романсами давно уже завоевали Европу. А Баронину хотелось уже послушать не менее знаменитую во всем мире «Дорогой длинною». И поскольку метрдотеля он не увидел, а ждать не пожелал, то в лучших традициях русских кабаков двинулся к оркестру сам. Направляясь к эстраде, Баронин машинально взглянул в висевшее на стене огромное зеркало и в золотом мерцании свечей увидел, как мимо Беаты прошел худощавый мужчина спортивного вида, одетый в нарядный белый костюм. На какое-то мгновение ему даже показалось, что мужчина что-то сказал Беате и та, словно соглашаясь с ним, слегка кивнула головой. Впрочем, чего удивительного? Такая женщина обречена на всеобщее внимание! Когда Баронин вернулся к столику, мужчины в белом костюме уже не было, а Беата как ни в чем не бывало взглянула на него:

— Заказал?

— Да, — кивнул Баронин, усаживаясь за стол. Когда отзвучал романс, он посмотрел на Беату. — Поедем? — улыбнулся он.

— Давно пора! — качнула она головой, и ее грациозное движение мгновенно отразили окружавшие их зеркала.

Они вышли на улицу.

— Ты не хочешь меня пригласить к себе? — томно потянулась Беата.

Баронин хотел уже было согласиться, но, вспомнив, что у него вечером Красавин должен был встретиться с какими-то нужными ему людьми, покачал головой:

— Там сегодня не совсем удобно… Поедем лучше к твоей подруге, если ее, конечно, нет дома!

— Нет, — ответила девушка, — она улетела в Японию…

Баронин остановил такси и, открыв дверь, пропустил Беату в салон. Затем уселся в него сам и, назвав адрес шоферу, обнял Беату. Внезапно кровь ударила ему в голову, и Баронин с удивлением почувствовал, что сидевшая рядом с ним девушка, расплываясь в своих очертаниях, исчезает в какой-то надвигающейся на него темноте. И уже очень скоро она растворилась в ней совсем…

Он очнулся только утром и сразу же… рассмеялся! Как видно, дураки не учились даже на своих ошибках! Почему дураки? Да потому что умные не валялись связанные по ногам и рукам в неизвестных квартирах! Даже не пытаясь высвободиться, он попытался вспомнить, что же с ним все-таки произошло. Он вышел вместе с Беатой, сел в такси, даже обнял девушку и… провалился в темноту!

Впрочем, чего гадать! Скоро он узнает все, не для того привезли его сюда, чтобы играть с ним в молчанку… И уже через четверть часа в комнате появился парень лет тридцати, стройный и гибкий. Подойдя к кровати, он насмешливо взглянул на Баронина своими светлыми, слегка навыкате глазами и спросил по-английски:

— Как спалось, господин Навроцкий?

— Вашими молитвами! — усмехнулся Баронин, красноречиво пошевелив кистями рук.

— А что прикажете делать? — состроив скорбную мину, словно ему и на самом деле было неудобно перед гостем, пожал плечами парень. — Оставить вас, так сказать, во всеоружии? А вдруг вы нас не так поймете? — явно издевался он над Барониным.

— Да нет, — продолжая разминать затекшие пальцы, улыбнулся Баронин, принимая игру, — не беспокойтесь, я понял вас правильно!

— Кофе хотите? — предложил парень.

— Хочу, — кивнул Баронин. — Особенно если вы будете меня поить с ложечки!

— Ну зачем же так? — развел руками парень. — Вы будете пить его сами! А меня вы можете называть Марек.

С этими словами он подошел к какому-то подобию буфета и, выдвинув один из ящиков, достал из него пару наручников. Еще через минуту стальные браслеты красовались на запястьях и щиколотках Баронина.

— Так, знаете ли, на всякий случай! — словно оправдываясь, проговорил парень, пряча ключи от наручников в карман. — А то ведь и буйные попадаются!

Сняв с Баронина ремни, парень вышел из комнаты, но уже через пару минут снова вернулся с большим серебряным подносом в руках. На подносе стоял кофейник, кувшинчик со сливками, графинчик с коньяком и блюдечко с бутербродами. Баронин начал с коньяка. После подсыпанного ему вчера зелья голова у него была тяжелой. Подмигнув Мареку, он с удовольствием выпил коньяк и принялся за бутерброды с икрой. Когда с завтраком было покончено, он вопросительно взглянул на парня, как бы приглашая его к беседе.

— Как вы сами понимаете, господин Навроцкий, — мягко улыбнулся он, — здесь, в отличие от «Бангкок-паласа», выигрыш всегда будет за нами!

Баронин кивнул. Он давно понял, что речь пойдет не о полученном им вчера в казино чеке, который и без того находился в руках у этих людей.

— И что же стоит у нас сейчас на кону? — поинтересовался он.

— На кону, — все так же мягко улыбнулся Марек, — стоят некоторые ваши русские друзья… И в первую очередь господин Валицкий!

Баронин помрачнел. Это было уже серьезно. Под фамилией Валицкого в Таиланде проживал Игорь Красавин. Однако с братьями-славянами, насколько было известно Баронину, «русская бригада» отношений пока еще не портила… И если бы этот Марек и его хозяева желали наладить с ней сотрудничество, они бы и не подумали себя вести столь странным образом. Нет, здесь было что-то другое…

— Не забывайте, Алекс, — впервые показал зубы Марек, — что у нас Беата…

— Да плевать я хотел на вашу Беату! — презрительно поморщился Баронин, кидая пробный шар своему противнику.

Он с трудом вытащил из лежавшей на подносе пачки сигарету, ибо ему пришлось вытаскивать ее двумя руками, и щелкнул зажигалкой.

— Ладно, — равнодушно пожал плечами Марек, — плевать так плевать… Посмотрим, как вы запоете, когда мы начнем у вас на глазах резать ремни из ее великолепной кожи!

Да, это было уже серьезнее. Впрочем, не в Беате, по большому счету, дело… Снова заговоривший Марек только подтвердил его опасения.

— Ну а если вам и на самом деле плевать на вашу роскошную любовницу, — расставил он последние точки над «и», — то мы искалечим ее, а потом… потом примемся за вас! А у меня есть много способов развязывать языки, и, смею вас уверить, вы позавидуете мертвым, когда я возьмусь за дело…

— И еще как позавидуете, Алекс! — проговорил вошедший в комнату седоватый поджарый мужчина в голубых брюках и белой рубашке с короткими рукавами, позволявшей видеть его тонкие мускулистые руки.

Баронин взглянул на говорившего и… едва заметно улыбнулся. Теперь он знал, что к чему. Не знал он другого. Этот самый Мариховский и был тем незадачливым стрелком, которому в нужный момент отказал автомат, когда он убил одного из подельников Беркетова. Проколовшись с лабораторией, Мариховский и не подумал выходить из игры и уже очень скоро нашел в Бангкоке Беркетова, а через него вышел и на Красавина, за которым установил постоянную слежку. Но грянула война с Чаманандом, «русская бригада» сменила адреса, и Мариховский потерял Красавина из виду. Правда, уже очень скоро он, к своей великой радости, наткнулся на Баронина, которого пару раз видел с Блатом. Все остальное было уже делом техники… И теперь он играл наверняка. Отобранный у американцев героин, а он потратил полгода на поиски этой лаборатории, должен принадлежать ему! И будет принадлежать ему, если ему даже придется разрезать на куски этого молодца с еврейской фамилией и далеко не иудейским профилем.

— Вы напрасно улыбаетесь, — сказал Мариховский, подходя к столу и усаживаясь в одно из стоявших около него кресел. — Дела ваши далеко не блестящи… Я бы даже сказал, — поморщился он, — что они очень плохи, Алекс! Собственно, — продолжил он, — мне нужен не столько сам Валицкий, сколько те деньги, которые он у меня украл! — Заметив удивленный взгляд Баронина, он тут же пояснил: — Я не буду утомлять вас долгим рассказом, но замечу, что из-за его людей я потерял целое состояние! И теперь он мне должен вернуть то, что принадлежит мне по праву, а заодно и выкупить вашу драгоценную жизнь! Если, конечно, — усмехнулся он, — она ему дорога… И решать, Алекс, вам! Если вы уверены, что ваш приятель готов обменять вас… ну, скажем, на три килограмма героина, три я оставляю ему, как-никак он тоже работал, то связывайтесь с ним и пусть нам привозят либо порошок, либо деньги! А чтобы вам поверили, напомните Валицкому об убитом в горах русском парне и трех валявшихся в крови американцах! Если вы не уверены в его лояльности по отношению к себе, то сообщите нам его местопребывание, и мы сами разговорим его, пока в дело не вступил господин Чамананд. Ну а если вам не подходят эти варианты… дело ваше! Помните, Алекс, вырваться отсюда у вас нет ни единого шанса…

Мариховский замолчал и, налив в тонкий длинный бокал коньяку, слегка пригубил из него.

Баронин молчал. Он даже не сомневался, что Красавин вернет этот чертов порошок, но вот уцелеет ли при этом сам? Хозяин Марека прекрасно понимал, что его собственная жизнь, останься Красавин в живых, не будет стоить и ломаного гроша — вряд ли у него хватит смелости и сил пойти против «русской бригады». Говорить о каких-то гарантиях тоже было смешно…

Он посмотрел в открытое окно и высоко в небе увидел парившую птицу. И при виде этой безмятежной и свободной птицы его охватила тоска, ибо решать ему было нечего и Красавина он сдавать не собирался. Он вспомнил Зою, и впервые за много лет у него повлажнели глаза. Она так никогда не узнает, где и как его убили. Для нее он навеки останется пропавшим без вести…

— Так как? — отставляя коньяк, поднял левую бровь Мариховский, отчего его породистое лицо обрело неприятное выражение лавочника, за копейку торгующегося с покупателем.

— Мне надо подумать… — слегка пожал плечами Баронин.

— А чего тут думать? — разочарованно протянул Мариховский, театрально разводя руками. — По-моему, все ясно как Божий день! Ладно, — вдруг махнул он рукой, — черт с вами, думайте! А Марек, — взглянул на давно рвущегося в бой парня, — вам сейчас сделает легкий массаж! Для того чтобы лучше думалось! Как, Марек, готов?

Марек радостно кивнул и, мягко подойдя к Баронину, сильно ударил его кулаком в живот. Баронин, выдохнув из себя воздух, направил всю внутреннюю энергию в место удара. Когда-то он держал подобные удары сотнями. Это была жестокая школа, но она пошла ему на пользу… Дабы не настораживать своих противников, он, конечно, изобразил на своем лице гримасу страшной боли и даже застонал. А Марек тем временем входил во вкус. Но, надо отдать ему должное, в лицо он Баронина пока не бил. Да и зачем? У человека было достаточно других уязвимых мест. Он работал на Баронине словно на боксерской стенке, и некоторые из ударов были весьма болезненны. В конце концов Баронин «потерял сознание», а потом, охая и стеная, изобразил «возвращение к жизни». Все это время Марек молча курил, а Мариховский с интересом наблюдал за «массажем».

— Как думается, Алекс? — усмехнулся он, едва тот открыл глаза. — Может быть, хватит? Тогда давайте вернемся за стол переговоров и поговорим как принято у цивилизованных людей!

— Я еще не… надумал… — покачал головой Баронин.

— Дело ваше, — холодно произнес Мариховский и взглянул на уже докурившего сигарету Марека.

На этот раз тот молотил Баронина уже изо всех сил, и его спасало теперь даже не столько умение закрывать внутренние органы с помощью энергетики, сколько то, что Марек, на его счастье, оказался дилетантом. И когда через пять минут он снова «потерял сознание», Мариховский, о чем-то предупредив его палача, вышел из комнаты. Марек взял графин с водой и, приблизившись к лежавшему на кушетке Баронину, несколько раз плеснул ему в лицо. Тот застонал и открыл глаза.

— Не обижайтесь на меня, Алекс, — проговорил Марек, встречаясь с Барониным взглядом, — но вы сами виноваты…

Баронин невольно усмехнулся.

— Мой хозяин, — не обращая внимания на улыбку Баронина, продолжал Марек, — просил вам передать, что на сегодня вас оставят в покое, но если вы и завтра будете продолжать упорствовать, я займусь вами уже по-настоящему… А пока отдыхайте!

И снова Баронин не сдержал улыбки. Ему только и остается, что отдыхать! Не хватало только Беаты… И вдруг на небольшом журнальном столике рядом с креслом, на котором сидел Марек, он увидел то, что могло его спасти. Но для этого надо было под каким-нибудь предлогом избавиться от Марека. И, улыбнувшись, он попросил:

— Принесите мне что-нибудь поесть! На голодный желудок не очень-то думается!

— О, это сколько угодно! — усмехнулся Марек. — Я, надо вам заметить, вообще никогда не понимал всех этих пыток голодом! Зачем столько ждать, — с искренним недоумением пожал он плечами, — когда существуют другие эффективные способы! Огонь, например…

С этими словами он вышел из комнаты, закрыв дверь на ключ. С минуту пролежав на тахте, Баронин скатился с нее на пол и быстро пополз к журнальному столику, на котором лежали его документы, сигареты и две зажигалки. Одна принадлежала ему, вторая Мареку. Встав на колени, он взял зажигалку Марека и, спрятав ее в карман, так же быстро и бесшумно вернулся на свое ложе.

Марек появился минут через десять. Он принес обед и все тот же коньяк. Выпив сразу пару рюмок, Баронин принялся за еду. Марек листал какой-то боксерский журнал и даже не смотрел на Баронина. Поев, тот вытер лежавшими на подносе салфетками губы и, прикрыв веки, с напряженным вниманием следил за Мареком, моля Бога, чтобы тот закурил. Наверное, его мольба дошла до Бога, и Марек, испив банку голландского пива, от которого в комнате сразу запахло солодом, вытащил сигарету и поискал глазами свою зажигалку. Баронин насторожился, наступала минута, от которой зависела его жизнь. Так и не обнаружив искомое, Марек похлопал по карманам.

— Что за черт? — недоуменно спросил он сам себя.

Так ничего и не поняв, он встал с кресла. Взяв со стола баронинскую, он поднес ее ко рту. В следующее мгновение, даже не пикнув, с глухим звуком растянулся на полу рядом с кушеткой, на которой лежал Баронин. И немудрено! В лицо ему ударил сжатый в одном из отсеков зажигалки нервно-паралитический газ, на который Баронин и переключил режим работы своего тайного оружия, отобранного им пару лет назад у одного контрабандиста. Остальное было делом техники. Вытащив из кармана Марека ключи от наручников, Баронин освободился от кандалов. Потерев слегка затекшие запястья, он крепко связал Марека теми же самыми ремнями, которыми совсем еще недавно был связан сам, и, благо опыт в подобных делах у него уже был, заклеил ему рот пластырем. Мягко ступая по полу и прихватив по дороге свои документы, Баронин вышел из комнаты и наткнулся на висевший в прихожей пиджак и кобуру. Вытащив из кобуры пистолет и убедившись, что он заряжен, Баронин осторожно выглянул в окно и увидел расположенную метрах в пятнадцати от него двухэтажную виллу. Здесь же, в саду, стоял темно-вишневый «ягуар» с открытыми дверцами. Сколько ни вглядывался Баронин в сад, людей так и не увидел. И он двинулся к вилле. Когда до нее оставалось метров десять, из открытых окон до него долетели хорошо знакомые ему страстные стоны. Подкравшись к окну, он заглянул в комнату. Так и есть! На широкой кровати на коленях стояла совершенно обнаженная Беата с пристроившимся к ней сзади Мариховским.

Баронин поморщился. Да, обвели его вокруг пальца, как последнего фраера! Подсунули девку в надежде, что он клюнет на нее! И он на самом деле клюнул! Позвольте вас проводить на петушиные бои! Вот и сопроводил! И не случайно показался ему вчера в ресторане подозрительным Мариховский, а ведь это именно он подходил к Беате, когда Баронин заказывал музыку! И если бабок за героин ему уже, похоже, никогда не видать, то весь его вчерашний выигрыш так или иначе попадал к Мариховскому! Впрочем, и это еще бабка надвое сказала! Сейчас он вернет свои деньги! Баронин двинулся к двери. Но отыграться ему было уже не суждено. Во всяком случае, пока. В тот самый момент, когда он собирался уже нарушить несколько затянувшийся, на его взгляд, акт и потребовать свои кровные, послышался шум въезжавшей на виллу машины. Уже было взявшийся за ручку двери Баронин молниеносно отскочил в густые кусты и увидел, как из «мерседеса» вышли четверо крепких молодых парней. Все, здесь ему больше делать было нечего! И он, перепрыгнув через низкую каменную ограду, помчался в ту сторону, откуда приехали машины…

Только через три часа добрался он в Бангкок и сразу же отправился к Красавину. Выслушав незадачливого донжуана, тот только присвистнул.

— А ведь могли бы и не свидеться, Саня! — не очень-то весело усмехнулся он.

Баронин только пожал плечами:

— И на старушку бывает прорушка…

— Ладно, — как бы подвел черту Красавин, — посылать сейчас туда людей бессмысленно! Там уже никого нет! Так что с твоими похитителями разберемся позже! А бабки твои мы уже вернем вряд ли! — насмешливо добавил он. — За любовь надо платить, Саня!

— Черт с ними, — махнул рукой Баронин, — голову унес — и то слава Богу!

— А вот Богу ты свечку действительно поставь, — уже серьезно добавил Красавин. — К Сариту ты, конечно, по причине усталости не пойдешь? — усмехнулся он.

— Почему это не пойду? — удивился Баронин. — Еще как пойду!

— Тогда вперед, — сделал широкий жест рукой Красавин, — ландо нас ждет!

Весьма удивленный появлением нежданных гостей, Сарит долго смотрел на европейцев. Но в конце концов предложил им войти в квартиру. Поднимать шум было не в его интересах. Он хорошо знал, что такие люди случайно не приходят и лучше их не злить.

— У нас, — усаживаясь в глубокое удобное кресло, проговорил Баронин, — к вам несколько вопросов, уважаемый Сарит!

— Я слушаю вас…

— Вы несколько лет проработали в «Бангкок-паласе», — сразу же приступил к делу Баронин, — и вам несомненно известны некоторые очень маленькие его секреты…

— Да ну что вы, — недоуменно пожал плечами Сарит, — какие уж там секреты! Ничего я не знаю…

— Жаль, если так! — разочарованно произнес Баронин, поднимаясь с кресла. — Очень жаль!

Сарит с удивлением следил за этим рослым мужчиной. Обычно в таких случаях выхватывали пистолет и нужные ответы выбивали уже с его помощью. Хотя утечка информации тоже ничего хорошего не сулила. Особенно когда дело касалось самого Чамананда. Он слишком хорошо помнил судьбу одного из дилеров, при полнейшем попустительстве которого какой-то шулер умудрился заполучить три джек-пота подряд. Ему вообще не задали ни одного вопроса. Просто прирезали у него же на квартире.

А тут… Да, он знал многое, но если что, от Чамананда ему не уйти. Еще раз окинув хмурым взглядом незваных гостей, он отметил, что, услышав его «не знаю», те и не подумали уходить. Более того, заговоривший с ним мужчина совершенно неожиданно для него подошел вдруг к видеомагнитофону и вставил в него кассету.

— Прежде чем мы расстанемся с вами, — произнес Баронин, — я вам все же кое-что покажу…

Сарит только провел сразу ставшим сухим языком по губам. Все правильно, наивен-то он, а не эти два шкафа. И на пленке у них, видимо, есть кое-что пострашнее пистолета. Во всяком случае, для него… И к сожалению, не ошибся. Едва Баронин пустил пленку, как он, к своему неописуемому ужасу, увидел себя и Жэнь в позах, которые вряд ли бы понравились Чамананду. Таких оскорблений он не прощал…

— Если будешь играть с нами в молчанку, — продолжал Баронин, вынимая пленку из видеомагнитофона, — Чамананд получит эту пленку через полчаса… А от него, — посмотрел он в глаза тайцу, — ты не спрячешься нигде!

Сарит поморщился. Что ж, все было сделано в лучших традициях, и разъяренный Чамананд найдет его на дне моря.

— Что вас интересует? — хмуро спросил он. — Но только учтите, я не работаю в казино уже более двух лет, а за это время в Чао-Прае утекло много воды…

— Кто из больших людей стоит за казино?

— Этого я не знаю, — покачал головой Сарит. — Этого не знает никто, кроме самого Чамананда…

Это была правда, и Баронин поверил ему. Такие вещи действительно мало кто знал. Зато хорошо знал, как выбить из Сарита хоть что-то.

— Ладно, — поднялся он с кресла, — как я вижу, наше хорошее отношение до тебя не доходит! Что ж, пеняй на себя!

Удар попал в цель, и Сарит решил-таки бросить кость, чтобы хоть как-то умаслить визитеров.

— Я знаю другое, — поспешил добавить он.

— Что именно? — равнодушно взглянул на него Баронин.

— Человека, который еще при мне возил каждую неделю деньги… туда… — закатил Сарит глаза к потолку, — наверх!

— Кто же он?

— Его зовут Чатчай Тинсуланон, он близкий родственник Чамананда… — продолжал Сарит, — проработал в казино около пяти лет…

— И что с ним стало? — удивленно спросил Баронин, хорошо понимавший, что подобные люди в случае отставки своей смертью не умирают.

— Он попал в автокатастрофу и не может двигаться… Его собирали буквально по частям…

— Где он сейчас?

Сарит облизал сухие губы.

— Живет на своей вилле в Саттахипе… Жэнь как-то ездила туда с Чаманандом. Хотя даже и она не подозревает, кем Тинсуланон был в свое время. Она мне так и сказала, ездили, мол, к какому-то калеке. А этот калека был прекрасным боксером и в свое время спас Чамананду жизнь — вытащил, раненного, на берег после нападения на его яхту в море… А преданных людей хозяин умеет ценить, да и родственник как-никак…

— А сколько денег отмывается ежедневно в казино? — спросил Красавин, и Баронин перевел его вопрос.

— Не знаю, — хмуро ухмыльнулся Сарит. — Но много, очень много! Чамананд большой человек в Таиланде, и с ним считаются в самом «Бамбуковом союзе»… В казино есть комната, где каждый вечер сидят специальные люди. В комнату попасть практически невозможно. Даже охранники думают, что там работают с какими-то документами… А особо любопытных, — криво усмехнулся он, — я в «Бангкок-паласе» не видел! Они там не задерживаются…

— А как об этом родственнике узнал ты? — поинтересовался Баронин.

— Случайно… Как-то раз хозяин сказал этому самому Чатчаю: «Самому скажешь, что остальные деньги я пришлю в следующий раз вместе с новыми поступлениями! Они пошли на… в общем, он знает, на что они пошли!» Я был совсем рядом и слышал их разговор… А поскольку этот Чатчай появлялся раз в две недели и каждый раз выходил из казино с черным «дипломатом», прикованным к его руке, мне нетрудно было догадаться, что именно он возит деньги наверх… Это все! — приложил он обе руки к груди, — больше я ничего не знаю! Верьте мне!

— Пока верим! — улыбнулся Баронин. — И за пленку ты не волнуйся, она будет у нас! Я не люблю пугать, Сарит, — Баронин внимательно посмотрел ему в глаза, — но думаю, ты все понял правильно!

— Да уж куда правильнее! — воскликнул Сарит, которого только при одной мысли, что с ним мог бы сделать Чамананд, попади эта кассета к нему, бросало в холодный пот.

— Тогда все, — кивнул Баронин, — будь здоров!

Жалко улыбаясь, таец проводил гостей до самых дверей. Но как только за ними захлопнулась дверь, улыбка сбежала с его лица. Оно сразу же стало жестким и волевым. Он мало верил в обещания, и данное громилой слово совсем не успокоило его. В случае нужды его опять потянут за тот самый крючок, на который только что посадили. Он попал в дурную историю, и если Чамананда заманят в западню, ему несдобровать. Тот начнет копать так, что только земля в разные стороны полетит. А несколько комков обязательно попадут в него. И он протянул руку к телефону…

А в это время Баронин вместе с Красавиным, Беркетовым и Хмелевым уже взяли курс на Саттахип, где проживал бывший курьер. Понятно, что идея операции принадлежала Баронину, который еще в день своего прилета заявил Красавину, что война с Чаманандом вещь, конечно, хорошая и даже нужная, но было бы куда лучше вместо фейерверка на ночных улицах Бангкока посадить его на очень и очень толстый крючок. Он же вышел за время своих посещений казино на этого Сарита, и всего за пару сотен долларов его бывший приятель, измученный хронической нехваткой опиума, поведал ему всю подноготную сутенера.

Дорога пролетела быстро, и уже через два с половиной часа они входили во двор ухоженной виллы. Кроме двух слуг и какой-то старухи, на ней никого больше не было. Чамананд, уверенный в том, что никто и никогда не узнает тайну его несчастного родственника, даже не охранял того. Слуг и старуху закрыли в доме, и Красавин приступил к допросу сразу же посеревшего лицом Чатчая, беспомощно сидевшего в кресле-каталке посередине ухоженной лужайки. Переводил Красавину уже довольно сносно изъяснявшийся по-английски Беркетов, а Баронин решил осмотреть виллу. Да, здесь было все, что надо для жизни и отдыха. Ухоженные клумбы с цветами, посыпанные морской галькой дорожки, мраморный бассейн и даже теннисный корт, на котором неизвестно кто играл… Хорошо было бы здесь, среди тиши и покоя, провести всю оставшуюся жизнь. Понятно, с Зоей… Но… все это было не для него.

Неожиданно Баронин почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Он повернул голову влево и… остолбенел. Не него своими немигающими глазами уставился огромный удав, метров четырех в длину и толщиной с его бедро. Свернувшись в клубок, он лежал на большой каменной плите, нежась в лучах довольно жаркого сегодня солнца. И хотя Баронин уже знал, что в сельской местности таких удавов, являющихся своеобразными семейными талисманами, держат во многих домах, дабы отпугивать ядовитых змей, под этим неподвижным взглядом ему стало не по себе. Одно дело любоваться красивой змеей, глядя на нее через толстое стекло террариума, и совсем другое — оказаться с ней с глазу на глаз на свободном пространстве. Конечно, пойди питон в атаку — у Баронина хватило бы времени убежать, но приятного все равно было мало, даже от одной мысли, что по вилле совершенно беспрепятственно перемещается огромная змея, способная задушить в своих стальных объятиях быка. Но разнежившийся на солнце питон был настроен, видимо, благодушно и даже не сдвинулся с места при виде чужака. И Баронин, у которого сразу пропал интерес к дальнейшему осмотру виллы, принялся медленно, дабы не возбудить удава, отступать. Кто знает, что было у удава на уме. Ведь в некоторых магазинах их использовали в качестве сторожей, и он хорошо сделал, что не отвернулся. Пятясь спиной к вилле, он вдруг увидел метрах в пятидесяти от нее двух людей с автоматами в руках. Баронин, сразу же позабыв про удава, поспешил к уже закончившему допрос Красавину. И тот, завидев подходящего к нему приятеля, довольно улыбнулся:

— Порядок, Саня, раскололся!

— Там, — указал Баронин себе за спину, — идут по наши души! С автоматами!

Улыбка сбежала с лица Красавина. Погибать на этой роскошной вилле у него не было ни малейшего желания. Как, впрочем, и у его спутников.

— На машине не уйти, — произнес он. — Придется драться!

Баронин пожал плечами. Тоже удивил! Хотя положение их было аховым, с точки зрения ведения боевых действий вилла была расположена крайне неудачно. Задней своей стороной она упиралась в высокую гору, поросшую непроходимыми джунглями, а с трех других на нее шли хорошо вооруженные люди. И когда они ударили из автоматов, оборонявшимся пришлось несладко. Правда, из русских свинцовая пурга задела только одного — Хмелева. А вот позабытого всеми Чатчая она накрыла с головой. И с каждой очередью в его уже безжизненное тело попадало все больше и больше горячего свинца. Но и Хмелев был, по сути дела, обречен, тяжело раненный в бедро, он без сознания лежал у ограды.

Рассыпавшись по вилле, «русская бригада» открыла ответный огонь. Правда, стреляли русские скорее наугад и уже очень скоро прекратили впустую тратить патроны, которых и без того было очень мало. Да и что они могли противопоставить восьми вооруженным с ног до головы бойцам со своими двумя миниавтоматами и двумя пистолетами? И стоило только кому-нибудь из них подняться, как тут же вылетавший из джунглей и накрывавший виллу шквал огня заставлял смельчака снова падать на землю. Лежавший ближе всех к дому Баронин оглянулся. Можно, конечно, спрятаться в доме, но вот только что дальше? В них даже не будут стрелять, а просто подожгут. И вдруг он увидел, как из окна выскочил слуга и со всех ног кинулся к горе. Еще мгновение — и он скрылся из виду в джунглях. Баронин взглянул на распластавшегося метрах в пяти от него Красавина:

— Надо идти к горе!

— Зачем? — удивленно спросил тот. — Она же почти отвесная!

— Туда побежал слуга! — пояснил Баронин. — Может, что и найдем! Все равно делать-то ничего не остается, Игорек!

— А как идти-то, Саня? — слабо улыбнулся Красавин. — Под таким огнем мы даже доползти до нее не сможем!

Как и всегда, помощь пришла с самой неожиданной стороны, и понимавший свою обреченность Хмелев, который уже пришел в себя, проговорил:

— Я не дам им подняться, а вы тем временем доберетесь до горы… Киньте мне еще пару рожков…

Красавин взглянул на Баронина, и тот только пожал плечами. В таких случаях решали сами люди. Хотя, с другой стороны, чего решать? Хмелеву с его перебитым очередью бедром уже не уйти при любом раскладе, и он не мог не понимать этого. А спасти его они, сами висевшие на волоске, не могли даже при всем желании…

— Хорошо! — качнул головой Красавин и крикнул лежавшему метрах в шести от Хмелева Беркетову: — Дай ему пару рожков!

Получив боеприпасы, Хмелев сразу же открыл ураганный огонь по нападавшим. И, жертвуя собой, спас остальных. Выигранных секунд им хватило для того, чтобы, низко пригибаясь к земле, добежать до горы. Конечно, в них стреляли, но все же плотность огня была уже не та. Но когда до спасительных джунглей оставалось всего несколько метров, одна из шальных пуль достала-таки Беркетова. И он, повертевшись волчком на траве, затих уже навсегда. А Красавину и Баронину повезло, и они, добравшись-таки до горы, с радостью убедились в том, что слуга совсем не случайно побежал именно к ней. В почти отвесной скале были вырублены ступеньки, по которым при известной ловкости можно было подняться наверх.

Нет, никогда Баронину не забыть этого страшного подъема, с которым не мог сравниться даже его побег через канализационную трубу. Вырубленные неизвестными благодетелями ступеньки оказались настолько мелки, что им приходилось проявлять чудеса изобретательности, постоянно цепляясь руками за лианы и прочие растения. Вся эта воздушная эквилибристика чуть было не стоила Красавину жизни. На высоте пятнадцати метров куст, за который он схватился, неожиданно сломался, и он, пролетев метра три по воздуху, лишь каким-то чудом сумел зацепиться за оказавшуюся спасительной для него лиану. Но беглецам грозили не только ломавшиеся ветки и непрочные лианы. Не рискнувшие пойти на этот безумный штурм горы преследователи продолжали поливать из автоматов прятавшую их густую растительность. И под этим смертоносным дождем даже путешествие по колено в дерьме казалось теперь Баронину детской прогулкой за бабочками.

Конечно, своим спасением они были обязаны не столько собственной ловкости, сколько уже погибшему Хмелеву. И умер он страшной смертью. На него, продолжавшего стрелять по нападавшим, напал тот самый удав, который смутил Баронина. В мгновение ока он заключил несчастного парня в свои железные объятия, и чем сильнее сопротивлялся обезумевший от ужаса Хмелев, тем сильнее его сжимала разъяренная змея.

Но добравшиеся наконец до вершины скалы Баронин и Красавин так никогда и не узнали того, как погиб их спаситель. С ободранными в кровь руками и коленями они бежали через джунгли до тех пор, пока наконец, обессиленные, не свалились прямо на траву.

И все-таки им повезло, и уже через полчаса они вышли на шоссе. Зайдя в первый же попавшийся им по дороге магазин, они, перепугав своим оборванным и окровавленным видом продавца, тут же объяснили ему, что заблудились в джунглях и долго блуждали по ним, не зная, как выбраться. И тот сделал вид, что поверил. Тем более, что его посетители, вымывшись и приведя себя в божеский вид, тут же купили у него джинсы, ковбойки и кроссовки. И он, уже совсем осмелев, угостил их сытным обедом и предложил на десерт чьих-то там племянниц. Баронин взглянул на чуть было не подавившегося куском Красавина, и они весело расхохотались. Только девочек им сейчас и не хватало! Особенно Баронину, которого его кобелирование уже чуть было не довело до могилы.

Еще через час они сидели в такси, увозившем их в столицу. Они до того устали, что даже не задумывались над простым вопросом, кто же послал напавших на них людей. Впрочем, кого-кого, а врагов себе «русская бригада» уже успела нажить. Откуда им было знать, что нападавших на них навел все тот же Сарит, позвонивший знакомым бандитам и сообщивший, что сегодня несколько русских повезут с дачи Чатчая большие деньги и золото. По сути дела, их спасло только то, что любители поживиться за чужой счет выехали из Бангкока на сорок минут позже. Иначе их бы встретили на самой вилле и тогда… Впрочем, и на этот раз фортуна была на их стороне…

Выключив видеомагнитофон, Чамананд поморщился. Да, зацепили его прилично, и если эта пленка будет пущена в дело, его благодетеля ждут крупные неприятности. Врагов у него хватало, и они постараются раскачать его трон! А вместе с ним полетит и он сам. Полиция закрывала глаза отнюдь не за так, непротивление злу насилием было оплачено все тем же Чомом Клао…

Да, пока он проигрывал, но в то же время не сомневался, что придет черед и переговорам. Не может не прийти! Для того и прислали эту пленку поначалу ему, а не политическим друзьям-врагам его высокого покровителя! Это было ясно как Божий день, и какой-то шанс в любом случае еще оставался. Но как они могли выйти на Чатчая, единственного человека, знавшего нынешнего курьера? Никто, кроме него, ни сном ни духом не ведал об этой вилле! Впрочем, как это никто? А Жэнь? Разве она не знала? Знала! Пусть и случайно, но могла проговориться о живущем в горах инвалиде! Чамананд нажал на кнопку селектора и приказал секретарю немедленно доставить к нему девушку. И когда та, по своему обыкновению очаровательно улыбаясь, уже через несколько минут вошла к нему в кабинет, ее поразило мрачное и одновременно злое лицо Чамананда. Она-то полагала, что ее вызывают для массажа и любви. Окинув пригретую у него на груди змею хмурым и не обещавшим ничего хорошего взглядом, тот, не выдержав, сорвался на крик.

— Кому ты, сука, — сверля Жэнь гневным взглядом, проревел он, — говорила о нашей поездке в Саттахип?

— Никому не говорила! — испуганно пробормотала побледневшая девушка, и улыбка мгновенно сбежала с ее сразу же посерьезневшего лица.

— Раздевайся! — сверкая глазами и тяжело дыша, приказал Чамананд.

Дрожащими руками — она впервые видела хозяина в такой ярости — Жэнь быстро скинула с себя все. И впервые в жизни Чамананд остался холоден к ее великолепной, словно выточенной искусным мастером из слоновой кости фигуре. Да и не женщину он видел сейчас своими налитыми кровью глазами, а настоящую кобру, готовую в любую минуту ужалить его в спину. А с кобрами у него был разговор иной, нежели с любовницами. И Чамананд, схватив лежавшую на столе бамбуковую палку и одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, сильно ударил Жэнь по плечу.

— Говори, сука!

Из мгновенно вздувшегося на нежной коже рубца брызнула кровь, но побледневшая Жэнь продолжала хранить молчание. И тогда, уже не в силах себя сдерживать, Чамананд принялся охаживать ее палкой куда попало. И напрасно она пыталась, вытянув руки, смягчить удары — палка доставала и ее спину, и бедра, на которых так любил лежать ее хозяин, и хрупкие плечи. А тот, входя все в больший раж, продолжал калечить так любимое им еще этой ночью тело. Он уже ничего не спрашивал, а только поднимал палку и опускал ее, и Жэнь, видя его налитые холодной яростью глаза и не имея больше сил терпеть, дрогнула. Заливаясь кровью и слезами, она выдавила из себя страшное признание.

— Я говорила об этом… — Она на мгновение запнулась, но новый удар заставил ее поспешить: — Сариту!

При одном только упоминании ненавистного ему имени кровь с новой силой ударила Чамананду в голову. Еще бы! Потаскуха, вытащенная им из грязи и одетая в расшитые жемчугами шелка, за его спиной продолжала крутить любовь с этим подонком! И на беззащитную Жэнь посыпались новые яростные удары. Только теперь Чамананд молотил ее ногами, и Жэнь, даже не пытаясь уже защищаться, только вздрагивала всем телом при каждом новом ударе. Излив наконец душу, Чамананд несколько раз плюнул в лицо бывшей любовницы и, тяжело дыша, без сил опустился на стул. Взяв стоявший на столе недопитый стакан с соком, он сделал несколько жадных глотков, потом, брезгливо поморщившись, с силой швырнул стакан в продолжавшую лежать на полу Жэнь и направился к секретеру. Достав из бара бутылку с виски, Чамананд налил себе полный стакан и большими жадными глотками выпил спиртное. Вернувшись к столу, он уселся в кресло и с отвращением посмотрел на сотрясавшуюся от рыданий Жэнь. Ему стало стыдно за то, что он потерял свое лицо. И чего он, собственно, распустил слюни? Баба есть баба, и сколько ее ни одевай и ни ухаживай за ней, она все равно таковой останется. И не было у него никаких оснований боготворить эту девку. К нему она попала не из института благородных девиц, а все от того же Сарита. Да и какие в Азии, где девочки чуть ли не с двенадцати лет становятся женщинами с благословения родителей, могут быть благородные девицы? Но самолюбие есть самолюбие, а ему… надо было идти дальше…

И Чамананд, не мешкая, вызвал Кринсака. А когда советник, сделав вид, что даже не замечает валявшееся на полу окровавленное тело, почтительно замер в двух метрах от стола, Чамананд хмуро спросил:

— Ты помнишь, у нас работал некий Сарит?

— Да, шеф, — согнулся в почтительном поклоне советник.

— Привезите его ко мне сейчас же на яхту, — понизил голос Чамананд, — но так, чтобы никто вас с ним не видел!

И снова последовал низкий поклон. Проходя мимо Жэнь, советник не удержался и краем глаза все-таки взглянул на поверженную фаворитку. Да, все правильно, видно, старая любовь и на самом деле не ржавеет. Каким бы умным ни был босс, но привязываться почти в шестьдесят к двадцатидвухлетней женщине было наивно. К тому же по роду своей службы он хорошо знал, что «некий Сарит» обладал какой-то невероятной способностью притягивать к себе баб, летевших к нему, словно бабочки на огонь свечи. А огонь этот порою и обжигал…

— Оденься! — коротко и уже без прежней ярости приказал Чамананд с испугом смотревшей на него Жэнь, и та быстро исполнила его приказание.

Через двадцать минут мощный «мицубиси» уже летел, рассекая со свистом воздух, к морю, где находилась одна из вилл Чамананда. Поднявшись на яхту, он закрыл девушку в одной из кают, а сам уселся на палубе, подставив разгоряченное лицо дувшему с моря бризу. Яркое солнце слепило глаза, и Чамананд прикрыл их. И неожиданно увидел картину из далекого уже прошлого. В тот день он вот так же стоял у борта яхты со стаканом виски в руке, а напротив него сидел на шезлонге Чатчай. Они только что провернули удачную сделку с поставкой изделий из фальшивого золота в Японию и на Сингапур и обмывали успех. Но виски ему так и не удалось допить. С пролетавших мимо вертолетов ударили автоматы, и в завязавшейся перестрелке он упал в море и, конечно, утонул бы, если бы не прыгнувший за ним в море кузен. «Ничего, — сказал ему тогда Чатчай, — мы еще свое возьмем!»

И они взяли… Да, он не забыл добра и оставил Чатчая в живых, и теперь это самое добро вышло ему боком! Это хороший урок. Следы надо заметать всегда, чего бы это ни стоило.

Когда привезенный на яхту Сарит увидел мрачное, словно грозовая туча, лицо Чамананда, у него подкосились ноги.

— Кому ты говорил о Чатчае? — сверля яростным взглядом сутенера, прохрипел Чамананд, с огромным трудом подавляя в себе искушение выхватить пистолет и всадить в эту сальную смазливую рожу всю обойму.

Уже махнувший на себя рукой Сарит незамедлительно поведал о нанесших ему визит европейцах.

— А почему они приехали именно к тебе? — все так же яростно выкрикнул Чамананд.

— Потому что… — Сарит замялся. — Потому что я… они видели меня с Жэнь… — едва слышно договорил он.

Он умолк и усиленно рассматривал вившихся над рыбной стаей чаек.

— Ну что же, — вдруг совершенно спокойно проговорил Чамананд, — если у вас такая любовь, то я больше не буду вам мешать!

И, провожаемый взглядом несказанно удивленного Сарита, он подошел к каюте, где томилась их общая любовница, и открыл дверь.

— Выходи! — проговорил он, и в следующую секунду на палубе появилась, щурясь от яркого солнца, Жэнь.

Увидев стоявшего напротив нее с посеревшим лицом Сарита, она вздрогнула так, словно ее опять ударили палкой. Чамананд кивнул охранникам, и те вывели яхту в открытое море. За все время пути хозяин даже не взглянул на них. Оперевшись о борт, он задумчиво смотрел в морскую даль, все больше и больше успокаиваясь. А когда они отошли от берега миль на восемь, Чамананд приказал привязать Сарита и Жэнь друг к другу. На них, уже почувствовавших ледяное дыхание смерти, было страшно смотреть. Чуть ли не волоком их подтащили к борту, и в напряженной тишине было хорошо слышно, как у Сарита стучат зубы, словно его бил озноб.

— Ну что же, дети мои, — повернулся к ним улыбавшийся Чамананд, — будьте счастливы! Теперь вам никто не будет мешать…

Как только тела несчастных любовников погрузились в воду, на них жадно накинулась стая акул, которые остервенело принялись пожирать кровоточащее мясо, вырывая его куски друг у друга из пасти. Через несколько секунд от Жэнь и Сарита не осталось ничего. А так и не насытившиеся акулы продолжали кружить вокруг яхты, ожидая новой подачки. Чамананд снял с шеи золотой медальон и открыл его. С вложенной в него фотографии улыбалась Жэнь… Поморщившись, словно от зубной боли, Чамананд вытащил снимок и разорвал его на мельчайшие частицы, которые тут же подхватил усиливающийся ветер и унес далеко в море. И было при этом в его лице нечто такое, от чего охранники недоуменно переглянулись…

Этим же вечером Чамананд, пригласив к себе советников, приказал временно прекратить все военные действия против «русской бригады». Оставшись один, он долго сидел, куря сигарету за сигаретой и сосредоточенно глядя прямо перед собой. После пережитых потрясений лицо его было непроницаемым и хмурым. Но когда зазвонил его личный телефон, номер которого был известен только избранным, Чамананд с каким-то благоговением взял трубку и услышал то, что уже давно хотел услышать:

— Брат приветствует брата!

Радостно улыбнувшись, Чамананд теми же словами ответил на приветствие…

Через день Чамананд приехал в Ват-Буддапат, расположенное километрах в ста от Бангкока местечко, названное так в честь находящейся здесь и почитаемой во всей Азии святыне.

По длинной лестнице, перила которой были украшены пятиголовыми нагами, Чамананд медленно поднялся к мондхопу — квадратному строению, увенчанному пирамидальной башенкой, где была назначена встреча. После реставрации храма Чамананд был здесь впервые и теперь с интересом смотрел на этот окруженный двадцатью стройными колоннами величественный храм, конусообразная крыша которого заканчивалась острием с золотым навесом. Под серебряный перезвон маленьких колокольчиков, укрепленных на коньковом брусе, Чамананд вошел в инкрустированные перламутром ворота и оказался у святыни, которая некогда была покрыта водой, а теперь заполнена золотыми пластинками, монетами и денежными купюрами. Положив свои приношения, Чамананд замер в благоговейном созерцании… Он хорошо помнил связанную с этим местом легенду, множество раз рассказанную ему дедом, не раз привозившим мальчика в Ват-Буддапат.

Около пяти сотен лет назад охотник преследовал здесь раненную им газель. Неожиданно истекавшее кровью животное пропало в густых зарослях, и недовольный охотник поспешил за ним. Но когда он приблизился к кустам, из них выскочила та же самая газель, но только совершенно здоровая, и, чуть не сбив его с ног, помчалась прочь. Изумленный увиденным чудом охотник даже забыл про лук и стрелы. А когда вспомнил, газель уже скрылась из виду. Но охотник и не собирался стрелять в нее, его охватило трепетное ощущение встречи с чем-то чудесным. И он, как завороженный, с трудом преодолевая густые заросли, двинулся вперед. Правда, вместо ожидаемого чуда он увидел на небольшой зеленой лужайке самую обыкновенную лужу, наполненную прозрачной холодной водой и напоминавшую своими очертаниями форму огромной человеческой ступни. Разочарованный охотник, измученный долгой погоней, а теперь и жаждой, направился к луже. И… странное дело! Чем ближе он подходил к воде, тем легче и покойнее он себя чувствовал. И даже зуд на его теле, а охотник с детства страдал тяжелым и время от времени обостряющимся кожным заболеванием, стал меньше. А когда он погрузил руки в воду, зуд и вовсе прекратился. И стоило ему только обмыть все тело чудодейственной водой, как отвратительные язвы, покрывавшие его, сразу же исчезли. Вымывшись, охотник уже начал понимать, что встретился с чудом, и стал пить прохладную и удивительно вкусную воду. А напившись, вдруг с отвращением отбросил от себя лук и стрелы. Как мог он убивать животных? Разве он вдохнул в них священную жизнь? Конечно нет! Значит, не ему и отнимать ее!

Охотник уселся под огромным эвкалиптом и с изумлением заметил, что с ним стали твориться странные вещи! То, чем он совсем еще недавно дорожил, вдруг потеряло свою цену, а то, чему не придавал никакого значения, стало дорогим и желанным. Словно по мановению волшебной палочки, ушло все мелочное и суетное и появилось непередаваемое словами ощущение вечности. Земля вдруг затряслась под ним, и из нее выступил золотой туман, а все его существо пронизали льющиеся с неба мощные потоки мира и доброты…

— Ну что, — услышал он вдруг звучный голос, — и ты начинаешь понимать жизнь?

Охотник повернул голову и увидел спускающегося к нему с холма невысокого старца с удивительно спокойным и радостным лицом.

— Да, — с неожиданной для него самого доброжелательностью ответил охотник, отличавшийся крайне замкнутым и буйным нравом.

Он с почтительным поклоном ждал приближения старца.

— Что ж, — покачал головой тот, — это хорошо…

— А скажи мне, почтенный старец, — продолжая удивляться словам, возможно впервые вылетавшим из его уст, спросил охотник, — что это за лужа? Она напоминает мне человеческий след!

— А это и есть человеческий след, — улыбнулся старец.

— Невероятно! — воскликнул охотник. — Если бы я не видел этого своими глазами, то никогда бы не поверил! Но каким же великим должен был быть тот человек, который оставил такой огромный след!

— А он и был, и остается великим, Санам! — с некоторой торжественностью ответил старик, назвав охотника по имени.

— Что значит «был и остается»? — недоуменно переспросил охотник. — Он что, еще жив?

— Конечно, — улыбнулся старец. — Он живет везде, и надеюсь, что с этой минуты поселился и в тебе!

— Так это он? — воскликнул пораженный охотник.

— Да, это он! — все с той же торжественностью проговорил старец. — И тебе выпала великая честь первому увидеть след великого Будды!

Изумленный и обрадованный охотник упал ниц перед лужей и долго оставался неподвижным. Из леса охотник отправился прямо к королю. И его, обыкновенного простолюдина, сразу же провели в королевские покои. Чао Сонгдам ласково принял своего подданного. А когда услышал его рассказ, то поначалу даже не поверил.

— Тогда взгляни сам, владыка! — спокойно ответил охотник, не чувствуя никакого смущения перед лицом грозного повелителя Сиама.

И король отправился вместе с охотником в джунгли. Увидев лужу, он приказал окатить водой из нее одного из своих советников, страдавшего уже много лет лихорадкой. И лихорадка под силой чудодейственной воды тут же отступила.

— Проси у меня все, что хочешь! — воскликнул потрясенный и обрадованный король, видя в этой луже хорошее знамение для своего царствования. — Что тебе дать? Золота, серебра, денег?

— Нет, владыка, — улыбнулся просветленной улыбкой охотник. — Мне ничего не надо… Но если бы ты воздвигнул на этом месте храм и оставил меня в нем настоятелем, я был бы тебе трижды признателен за это…

— Санам, — удивленно взглянул на охотника король, — ты словно читаешь мои мысли! Я только что хотел сообщить всем о строительстве здесь храма, который назову Ват-Буддапат, и предложить тебе в нем место настоятеля! Так тому и быть!

Король исполнил просьбу охотника: выстроил храм и назначил его настоятелем. Понятно, что Ват-Буддапат сразу, стал местом самого настоящего паломничества со всей Азии. И именно здесь была назначена Чамананду встреча с его братьями. Когда они появились в благоговейной тишине храма, Чамананд склонил перед ними голову.

Может быть, до духовных совершенств Великого Учителя всем им было и далеко, но реальной властью над людьми они мало в чем уступали даже ему. Ибо все они являлись членами совета знаменитого «Бамбукового союза» — огромной гангстерской империи со штаб-квартирой на Тайване. В этот Совет входили лидеры практически всех крупнейших гангстерских кланов Японии, Гонконга, Таиланда, Сингапура и Южной Кореи. Постоянного председателя у Совета не было, и его обязанности по очереди исполнялись его членами. Сейчас Совет возглавлял Ван Гунь, шестидесятилетний китаец, официально занимавший пост главы одной из тайваньских авиакомпаний. Он, являясь инициатором встречи в Ват-Буддапате, и открыл собрание, когда была отдана дань приличия великой буддийской святыне.

— Братья, — негромко и торжественно возвестил он, — я собрал вас обсудить очень важный для всех нас проект…

Не спеша и очень толково изложил он то, что и привело его в Таиланд. Речь шла, конечно, о прибылях. Гунь донес до сведения уважаемых братьев основные положения подготовленного для него накануне его техническо-экспертным отделом доклада. Идея заключалась в постоянном росте потребления стали в Юго-Восточной Азии. Тайваню и Брунею, Индонезии и Южной Корее, Малайзии и Вьетнаму — всем была нужна сталь. Но на первом месте стоял, конечно, Китай. Правда, уже с двухтысячного года он грозил превратиться из ненасытного покупателя в крупнейшего экспортера. Но до этого момента оставалось еще целых четыре года, и за этот срок можно было сделать очень хорошие деньги. Ведь только в этом году импорт стали в Китае вырос на пятьдесят процентов. И львиная доля этих процентов падала на Россию…

Закончив аналитический обзор, Гунь перешел к изложению своей идеи. Уже в ближайшее время уважаемым братьям надлежало как можно скорее наладить «деловые» отношения с российскими криминальными структурами, которые могли бы основательно помочь «Бамбуковому союзу» в реализации сулившего баснословные прибыли проекта.

— Насколько мне известно, — подвел итог своего выступления Гунь, — у многих из вас отношения с русскими складываются далеко не самым лучшим образом… Но тем не менее я призываю вас, братья, проявить благоразумие и помнить о том, что любые войны обязательно рано или поздно кончаются миром…

Слушая Гуня, Чамананд грустно усмехнулся. Не лучшим образом… Да это было бы полбеды! Ведь почти треть его людей уже была перебита свалившимися на его голову исчадиями ада из «русской бригады»! И, несмотря на всю его легендарную жестокость, на колени российских «крестных братьев» ему так и не удалось поставить. А ведь он как раз собирался просить у членов Совета помощи в его кровопролитной войне…

— Конечно, — продолжал Гунь, — мы должны иметь дело не с первым попавшимся нам под руку человеком, а с сильными лидерами нашего уровня… И помимо стали, у нас будет о чем поговорить с ними… Так что, — развел он руками, — вкладывайте мечи в ножны и садитесь за круглый стол…

Официальная часть была закончена, и высокие гости, погуляв по святым местам, на нескольких роскошных «кадиллаках» отправились в Бангкок, в знаменитый на всю Азию ресторан господина Чжэна. Всего раз в месяц Чжэн устраивал банкет, на котором подавались блюда, приготовленные по древним китайским рецептам времен императрицы Тай Хао. На банкет приглашалось всего четырнадцать персон, и билет на него стоил две с половиной тысячи долларов. Ничего удивительного в такой цене не было. Мясо для блюд выписывалось из Австралии, плавники акул из Гонконга, а отборные бамбуковые побеги — из Японии. Стол сервировался приборами из чистого серебра и слоновой кости, а меню на этом пиршестве, продолжавшемся целых три дня, состояло из… ста восьми блюд. И надо отдать высокопоставленным гостям господина Чжэна должное: они выдержали все три дня! А проводивший их Чамананд срочно принялся наводить с «русской бригадой» полусожженные мосты…