Воровская зона

Глава 8

Уже начинало темнеть, когда в ухоженный подъезд одного из престижных «сталинских» домов на Кутузовском проспекте вошел моложавый мужчина лет пятидесяти, в черной шляпе, уместно оттенявшей холеную кожу его словно выбитого из бронзы лица. Поднявшись на лифте на шестой этаж, он позвонил в массивную дубовую дверь. И та сразу же открылась, словно хозяин квартиры только и ждал этого момента.

Хозяин, полноватый мужчина лет шестидесяти, радушно поприветствовав гостя, провел его в гостиную.

— Ты посиди, — улыбнулся он, — мне надо еще кое-что доделать!

Гость понимающе развел руками. В просторной гостиной, обставленной легкой и красивой мебелью, царил полумрак, из которого мягко лилась мелодия Сороковой симфонии Моцарта в обработке Поля Мориа. Возможно, божественный Моцарт был единственной слабостью хозяина этой квартиры, отнюдь не чуждого музыке. Насколько было известно гостю, он и сам в далекой молодости играл на скрипке в одном оркестре на Западе. Правда, играл он не только из-за великой любви к композитору, но и по заданию советской разведки. И иногда генерал-лейтенант Борис Юльевич Юргин, возглавлявший ныне крупное управление одной из российских спецслужб, любил в тесном кругу вспоминать то веселое и, увы, невозвратное время…

Борис Юльевич появился в комнате минут через пять с большим серебряным подносом в руках. Поставив поднос на стол, он повернулся к гостю:

— Садись, закусим! Ну что, — поднял он свой, — со свиданьицем!

— Рад вас видеть, Борис Юльевич! — чокнулся с ним гость.

И это отнюдь не было дежурной фразой. Каждая встреча с этим человеком была для гостя всегда маленьким праздником, чего он никогда не скрывал.

С удовольствием выпив коньяк, Борис Юльевич взглянул на гостя:

— Смотрел Тайсона?

Сидевший напротив него человек прекрасно понял, о чем шла речь. Вчера состоялся бой, которого ждали почти семь лет. Майк Тайсон — Эдевандер Холлифилд… От одного только упоминания этой пары у любителей бокса начинала кружиться голова.

— Конечно, — наливая еще коньяку, говорил Борис Юльевич, — вчерашний бой еще раз подтвердил мое мнение о том, что бокс если и не катится вниз, вперед тоже пока не идет!

— Если бы только бокс! — улыбнулся, беря бутерброд с икрой, гость.

Борис Юльевич грустно покачал головой. Все так… Человечество давно прошло свой звездный час и теперь неуклонно деградировало. Как это было ни прискорбно, настоящее искусство могло развиваться только в подполье, в то время как свобода убивала его. Литература превращалась в один сплошной детектив, в кинотеатрах шла вызывавшая тошноту дурацкая американщина, а телевидение обрушивало с каждым днем все большее и большее количество бесконечных «тропиканок», снятых для существ с воображением дятла. И то, что по рейтингу именно эти творения стояли почти всегда на первом месте, лишний раз говорило о вырождении нации.

Минут через двадцать Борис Юльевич, покончив с философией и боксом, перешел к делу.

— Вот, — протянул он гостю лежавшую у него на коленях черную кожаную папку, — ознакомься!

С видимым интересом взяв папку, тот открыл ее и погрузился в чтение документов. Да, подумал он, прочитав первую же бумагу, для осведомленных людей не стало тайной и совещание членов совета знаменитого «Бамбукового союза» в старом буддийском храме. Оставалось только догадываться, сколько же надо было проявить изобретательности и сноровки, чтобы записать от слова до слова беседу его главарей! Тон в этом синдикате задавали тайваньские гангстеры, о которых до самого последнего времени вообще было мало что известно. Во весь голос заговорили о них после убийства в США американца китайского происхождения Генри Лю, осмелившегося в своей книге нелестно отозваться о чанкайшистском режиме. Этим делом занялись разведывательные службы, и очень скоро последовало сенсационное сообщение о «Бамбуковом союзе», возглавляемом неким Чэнь Цили — сыном известного тайваньского судьи. Наделенный недюжинными способностями, он быстро вышел на первые роли, и именно при нем «Бамбуковый союз» стал самым могущественным на Тайване гангстерским кланом, чье влияние простиралось далеко за пределы острова. Понятно, что не оставил он без своего пристального внимания и некоронованную столицу Юго-Восточной Азии Гонконг, где уже давно задавала тон китайская мафия. Именно там несколько лет назад и состоялся первый съезд главарей крупнейших гангстерских синдикатов, к которым прибавились «гости» из Японии и Южной Кореи. «Мы все члены одной большой семьи!» — было выведено на пригласительных билетах, служивших пропусками на эту встречу. Правда, до сих пор «большую семью» то и дело лихорадило, ибо ее непокорные дети постоянно вели между собой кровопролитнейшие войны за сферы влияния. Поэтому они и съехались в Гонконг, и здесь «крестные отцы» и оябуны после долгих препирательств и угроз выработали-таки своеобразную «Сухаревскую» конвенцию, строго разграничив сферы влияния. Разговор на языке автоматов начинал надоедать всем… Конечно, особенно поначалу, отдельные инциденты все же имели место, но в целом с беспределом было покончено. Сейчас «Бамбуковый союз» возглавлял последователь легендарного Чэня Цили Ван Гунь, шестидесятилетний китаец, официально являвшийся владельцем одной из тайваньских авиационных компаний. Именно этот Гунь и был инициатором сходки в Ват-Буддапате, где членов совета принимал один из его «младших братьев»…

Чуан Чамананд, человек сотворивший сам себя…

Он родился в 1930 году в Бангкоке в семье простого служащего. Однако следовать по стопам родителя, обыкновенного инженера, не пожелал. У него были совсем другие интересы. Он становится сначала членом, а потом и главарем прекрасно организованной банды, грабившей торговцев опиумом. Очень быстро сколотив на «белой смерти» приличное состояние, Чамананд легализовался и превратился в преуспевающего бизнесмена. Но преступную деятельность продолжал. Чамананд не брезговал ничем. Наркотики, торговля как настоящим, так и фальшивым золотом, рэкет и даже политические убийства… А когда он стал одним из заметных членов совета «Бамбукового союза», к своему послужному списку прибавил и промышленный бандитизм. А все началось с самой обыкновенной на первый взгляд телеграммы из Гонконга. И в самом деле, что удивительного? «Высылаем партию ананасов, получение просим подтвердить…» Вот только вместо ананасов ему прислали настольные и карманные микрокалькуляторы японской компании. И хотя изготовленные на подпольных фабриках Гонконга и Сингапура поделки никакого отношения к этой знаменитой компании не имели, шли они прекрасно. «Сони» есть «Сони»…

Вслед за «ананасами» последовали партии «манго» — радио- и телевизионной техники… Большие доходы приносила и торговля контрабандным золотом из Макао — единственного места в мире, куда был разрешен свободный ввоз золота, поскольку Португалия, не будучи членом Международного валютного фонда, его правилам не подчинялась. Помимо прочего, Чамананд владел выстроенным по последнему слову техники «Бангкок-паласом», где отмывались «грязные деньги» триад, якудза и прочих гангстерских корпораций, контролировал в столице муай тай и петушиные бои.

Все, казалось бы, шло хорошо, если бы не… русские… Именно они то и дело наступали на горло его воровской песне, перехватывая рынок сбыта и источники доходов. В открытой войне с «русской бригадой» он постоянно терпел поражения. Сейчас Чамананд привлекал к себе особое внимание спецслужб различных стран, имевших интересы в этом регионе, и еще по одной причине. Азиатская мафия переживала в настоящее время далеко не самые лучшие времена. Дело дошло до того, что знаменитые оябуны якудза под прессом полиции были вынуждены бежать из родной Японии. Ко всему прочему же Гонконг, своеобразная столица Юго-Восточной Азии, уже в следующем, девяносто седьмом, году должен был перейти под юрисдикцию коммунистического Китая, что совсем не радовало его тайных владык с их огромными армиями гангстеров. Поэтому Чамананд уже в очень скором времени мог не только выдвинуться на первые роли в «Бамбуковом союзе», но и приютить у себя очень многих из тех, по ком давно навзрыд плакали Интерпол и тюрьмы самых различных стран мира…

Покончив с «азиатами», гость принялся за «русскую бригаду», снимки некоторых представителей которой удалось заполучить через Интерпол. Практически все они числились гражданами Израиля и имели двойное гражданство. Один из снимков «соотечественника», к которому был подколот еще и фоторобот, привлек особо пристальное внимание гостя.

— Этот человек, — по-своему понял генерал его заинтересованность, — не так давно ушел от двух работников Интерпола… — Заметив удивленный взгляд гостя, Борис Юльевич пояснил: — Они работали с одним из торговцев оружием с дипломатическим паспортом и совершенно неожиданно вышли на этого, — генерал кивнул на снимок, — Навроцкого… Но тот оказался тоже не лыком шит. Ну а дипломат, как нарочно, погиб в автокатастрофе, оборвав найденную к заказчикам ниточку. Так что экземпляр интересный…

Гость досмотрел документы, отметив про себя еще одного человека, и положил папку на стол.

— Ты хорошо знаешь этот регион, — проговорил Борис Юльевич, отламывая от сигареты фильтр и вставляя ее в длинный красивый мундштук из вишневого дерева. — Подумай, что можно сделать! Нам, — щелкнул он зажигалкой, — пора выходить на Восток! И повод для этого, как теперь видишь, у нас превосходный! Я не вижу причин, почему бы не помочь главарям «Бамбукового союза», — кивнул он на папку, — в их поисках! Ну а ты известный мастер на подобные комбинации… Как?

Борис Юльевич хорошо знал, кого он просил. И когда гость, усмехнувшись, сказал: «Ребята серьезные и с той и с другой стороны, но что-нибудь придумаем…», он налил в бокалы коньяку.

— Ну что, давай на посошок? — улыбнулся он.

Дружески распрощавшись с генералом, гость уже через несколько минут размеренно вышагивал по Кутузовскому проспекту. Такси брать не стал, после долгого сидения на одном месте ему хотелось прогуляться. Хотя погода к прогулкам явно не располагала: с неба сыпалась отвратительная каша из снега, града и дождя. Когда-то, еще совсем молодым человеком, он любил поздно вечером ездить по засыпавшей Москве. Теперь в троллейбусы его не тянуло, как и не хотелось смотреть на московские улицы из их окон. Это была уже не его Москва, а Москва другого, чуждого ему поколения. Современнее, моднее и в то же время все более и более чужая… По Тверской он вообще прекратил ходить. Своими роскошными магазинами она уже ничем не отличалась от миллиона западных улиц. Да и не в магазинах в конечном счете было дело. Что дома? Куски стали, кирпича и бетона. В Москве начинал преобладать уже совсем другой дух — дух торгашества и наживы…

А в результате… бывший сотрудник уголовного розыска Александр Баронин оказался совсем не там, где ему следовало бы сейчас находиться! Да, он знал этого человека. Впрочем, информаторам он был только благодарен, ибо именно на Баронине, так внезапно объявившемся в Таиланде, он и собирался строить свою комбинацию по выходу на Восток. На Восток надо было выходить в любом случае, поскольку интересы России лежали все-таки там, а не на сытом и богатом Западе, где давным-давно все уже было построено и перестроено…

Дождь становился все сильнее, и кожаный плащ начинал постепенно набухать. С променадом пора было заканчивать. Уже у самого моста через Москву-реку мужчина остановил «левака» и, усевшись на заднее сиденье, проговорил:

— На Песчаные, пожалуйста!

Водила, совсем еще молодой парень интеллигентного вида и явно не с шоферскими руками, кивнул, и машина, проскочив через мост, под которым чернела грязная вода, покатила по Калининскому проспекту. У бывшей «Метелицы» дралась какая-то пьяная компания, слышался мат и женские вопли. Мужчина поморщился и отвернулся в другую сторону…

А в это время Баронин находился совсем не в Бангкоке, а в каких-то пятидесяти километрах от Кутузовского проспекта. Вместе с Красавиным он направлялся к находившейся недалеко от Звенигорода даче «старого приятеля». Стоял легкий морозец, приятели бодро шагали по вечернему лесу. Конечно, минус три не Бог весть что для русских людей, но после синего неба и теплого солнца оба чувствовали себя не очень уютно. И ласковое море, и вечнозеленые пальмы, и коньяк с кровью кобры, и даже Беата казались сейчас Баронину в этом мрачном и пустынном лесу странным сном. Да что там Таиланд, все случившееся с ним за последнее время казалось ему теперь ирреальным, происходившим с кем-то другим.

Впрочем, ему было пора подумать и о себе самом и, конечно, о все еще остающейся в Японии Зое. И что мог предложить ей он, и сам не знавший, что с ним будет завтра? Даже если победит. Небрежно швыряться долларами, как он это уже однажды продемонстрировал ей, он уже не сможет. А тех выигранных им в баккара двадцати тысяч, что еще оставались у него, надолго не хватит. О возвращении в милицию не могло быть и речи, а чинить телевизоры и холодильники он не умел. Да и не та у него кровь, как не так давно заметил взорванный Гориллой Хлус… Что оставалось? Сторожем в коммерческую палатку или опять к тому же Клесту? Начальником службы безопасности к Рокотову? Тоже не хотелось… Поработать в Бангкоке на одной из фирм Красавина? Можно, конечно, но вряд ли Мариховский уже позабыл о своем героине. Да и Чамананд мог в любую минуту выкопать зарытый им до поры до времени топор войны! Особенно теперь, когда затевал всю эту эпопею с экспортом в Юго-Восточную Азию и Китай российской стали. Значит… пока прощай, семья! Каким бы распрекрасным человеком ни была Зоя, она оставалась еще и женщиной, с вечным стремлением к хорошему дому. Да он и сам уже не желал прозябать от зарплаты до зарплаты, которую к тому же еще и не платили…

Блеснувшие огоньки отвлекли Баронина от его невеселых размышлений, и через несколько минут они подошли к вилле Зарубина. Домик был хоть куда! Он со своими балконами, многочисленными мансардами и террасами словно сошел с рекламных роликов на эти поросшие лесом пятьдесят соток земли. Его хозяин рубил во дворе дрова. На двух близлежащих дачах света не было, а третья еще только строилась. И когда Зарубин, воткнув колун в огромный пень и набрав охапку дров, направился к крыльцу, Баронин догнал его и как ни в чем не бывало спросил:

— Не тяжело, Женя? Может, помочь?

Зарубин обернулся так, словно услышал позади себя шипение готовой броситься на него кобры.

— Ты?! — изумленно воскликнул он, уставившись на Баронина широко открытыми глазами.

— Я, Женя, я! — улыбнулся Баронин. — Собственной, так сказать, персоной, и, как видишь, не один!

Зарубин взглянул на стоявшего в двух шагах Красавина, державшего на всякий случай в руке пистолет, и понимающе покачал головой.

— Вижу…

— А раз видишь, — согнал с лица улыбку Баронин и своим тоном сразу же ставя все на место, — то иди в дом! И постарайся на этот раз без сюрпризов, хотя здесь Звенигород, а не Ханка, но я все тот же!

Зарубин кинул на него быстрый внимательный взгляд, но ничего не сказал. Он уже начинал приходить в себя и сейчас думал над тем, как ему вести себя дальше.

Они вошли в дом, и Зарубин, положив дрова у камина, вопросительно посмотрел на Баронина.

— Я зажгу?

— Валяй! — кивнул тот, осматривая огромную, метров под сорок, комнату.

Да, вкус у Зарубина явно был, и о нем лучше всего свидетельствовали развешанные по стенам дорогие картины, красивый камин, часы в бронзе и прочий антиквариат. Баронин поморщился. Вполне возможно, что за каждой этой вещью стоял какой-нибудь Туманов…

Тем временем Зарубин, сложив дрова в виде колодца, опустил в него несколько лучин и бросил в этот колодец зажженную бумагу. Огонь жадно перекинулся на сухое дерево, и уже через пять минут дрова весело стреляли, а отблески пламени заплясали в зеркалах и темных стеклах книжных полок.

— Может, пообедаем? — неуверенно взглянул на Баронина Зарубин.

— Нет, Женя, — покачал головой тот. — Согласно восточному обычаю в доме врага я ничего не ем!

Зарубин пожал плечами. Несмотря на всю свою прыть, Санька, похоже, так и остался наивным мальчиком. Какие враги? Да он просто выполнял свою работу, только и всего!

Но Баронин понял его как надо.

— Да ты мне, может, и не враг, — холодно взглянул он на бывшего приятеля, — но убрать мы тебя уберем! Нам не нужны так много знающие люди… Как, Игорек? — повернулся он к Красавину.

— А зачем он нам? — пожал тот плечами с таким видом, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

Зарубин насторожился. Похоже, перед ним стоял совсем другой Баронин, каким он его еще не знал. И хорошо, конечно, если это только бравада. Он закурил и уселся в мягкое кресло метрах в трех от камина, потом обвел все еще стоявших Баронина и Красавина долгим, оценивающим взглядом.

— Я слушаю вас…

— Он слушает нас? — удивленно взглянул на Красавина Баронин. — Каково, Игорек? Да ведь это мы, — снова повернулся он к Зарубину, — прилетели почти за десять тысяч километров послушать тебя, Женя! Неужели не понятно?

— Понятно…

— Ну а раз понятно, — холодно продолжал Баронин, — то начни все с начала, и не с того дня, когда ты увидел меня у дома Туманова!

— А с чего же? — удивленно взглянул на него Зарубин.

— С Рокотова и того человека, который его встречал не так давно в Шереметьево вместе с твоими парнями!

Зарубин уже не удивлялся, он уже боялся. Видно, он и на самом деле недооценил этого мента, и вся его игра вокруг Туманова, которую он намеревался повести сейчас, рассыпалась как карточный домик.

— И вот что, Женя, — добил «старого приятеля» Баронин, — я знаю с твоей же помощью очень много, и, если ты начнешь мне врать, я тебя пристрелю сразу же… И тогда уж точно мечты идиота не сбудутся!

Зарубин вздрогнул. Даже его самообладанию наступил предел, Баронин и на самом деле знал многое. Откуда? Да какая теперь разница откуда? Об этом надо было думать раньше! И теперь ему оставалось говорить только правду…

Да и какая, к черту, теперь была разница? Как бы там ни было, а операцию, по большому счету, провалил он. А подобных проколов у них не прощали, и если его не уберет сейчас «старый приятель», свалившийся ему словно снег на голову с этим бандитом, то уж кто-кто, а Бордовский обеспечит ему переход в мир иной обязательно…

И он принялся рассказывать. Его ни разу не перебили, а когда он закончил, в комнате еще долго висела тишина. О многом Баронин догадывался и раньше, но только сейчас получил подтверждение. Пока, правда, чисто словесное…

— А где все твои аудио- и видеокассеты? — нарушил ее наконец Баронин.

— Они у меня… дома…

— Ты отдашь их нам, Женя! — тоном, не терпящим возражений, произнес Баронин. — Сегодня же! И помни, я пока твой единственный шанс на продолжение жизни! За полный провал операции тебя, я думаю, твои шефы по головке не погладят… К тому же ты ведь юрист и не можешь не понимать, что пусть и косвенно, но все же замешан в убийстве Туманова! Или, может быть, ты полагаешь, что Алтунин возьмет его на себя? — насмешливо закончил он.

Нет, чего-чего, а этого Зарубин не полагал. Не только не возьмут, а еще и спихнут на него одного! Баронин был прав: он, и только он оставался его единственным шансом! Вот только как его использовать?

— Кстати, Женя, — снова спросил Баронин, — а что этот твой Бордовский…

Договорить он не успел, дверь комнаты открылась, и в комнату ворвались три человека с миниавтоматами в руках.

— Руки за голову! — крикнул старший из них, в котором Баронин сразу же узнал встречавшего Рокотова в аэропорту человека. — Стреляю без предупреждения!

Зарубин только усмехнулся. Сегодня сюрпризы на него сыпались словно из сумки сказочного Санта-Клауса. Хотя ничего удивительного в появлении у него на вилле Вожакова не было. После своего провала тот не сидел без дела. И первым делом нарисовал портрет беседовавшего с ним в «жигуленке» Зарубина. Он обладал не только прекрасной зрительной памятью разведчика, но и многими другими профессиональными талантами. В том числе умением прекрасно рисовать. Ну а дальнейшее уже не представляло особого труда, и он, используя свои старые и надежные связи, очень быстро вычислил «Алексея Алексеевича». И узнав сегодня утром о поездке Зарубина на дачу, Вожаков возрадовался. Наконец-то ему представилась возможность побеседовать с так отхлеставшим его по щекам человеком по душам. И он не сомневался, что заставит этого «Алексея Алексеевича» работать на себя. Да и не было ничего нового в подобной комбинации! Подумаешь, перевербованный агент! Старо, как сама игра… А заартачится, получит свое тут же, на месте! Особенно теперь, когда один из его людей, с утра дежуривший на соседней даче, сообщил Вожакову о появлении у Зарубина каких-то людей. Убрав всех, он только отведет от себя подозрения, которые обязательно возникнут у шефа Зарубина.

Когда с немой сценой из финала гоголевского «Ревизора» было покончено, Вожаков взглянул на стоявшего рядом с ним парня.

— Этих, — кивнул он на Баронина и Красавина, — отведи на второй этаж и посмотри за ними! А я пока побеседую, — в его голосе послышалась ирония, — с Алексеем Алексеевичем!

Направив автомат на весьма огорченных подобным поворотом событий и тщательно обысканных вторым волкодавом гостей Алексея Алексеевича, парень кивнул на ведущую на второй этаж лестницу:

— Вперед!

Заведя пленников в небольшую комнатушку, парень усадил их на стоявшую у стены кушетку, а сам разместился напротив, в низком удобном кресле. Правда, руки опустить разрешил. Да и что ему, вооруженному автоматом, были их, пусть и мощные, но все же голые руки? Снизу послышалась музыка: верный привычке, Вожаков включил музыкальный центр, и теперь до пленников доносилась снизу величавая в своей грусти мелодия Шопена.

— Послушай, командир, — сказал Красавин к великой радости Баронина, уже имевшего свои виды на сторожившего их волкодава, — покурить-то хоть можно?

— Валяй! — милостиво разрешил тот, знавший, что в карманах сидевших напротив него людей не было ни ножей, ни пистолетов.

— Саня, дай зажигалку! — попросил Красавин Баронина, надеясь хоть как-то попытаться использовать заключенный в ней нервно-паралитический газ.

Баронин кивнул и полез в карман, где у него вместе с зажигалкой лежал не отобранный при обыске сюрикэн — метательная звезда из стали, являвшая собой страшное оружие в руках умевшего владеть им. Баронин умел. Научился этому искусству он все у того же Ли Фаня и бросал зажатый у него сейчас в руке сюрикэн практически из любых положений. Но сразу бросать не стал. Только при одном его движении рукой волкодав, как и всякая овчарка, насторожил уши. Спокойно прикурив, Баронин передал зажигалку Красавину, зная, что именно на него сейчас будет переключено внимание их сторожа. И когда тот невольно уставился на прикуривавшего Красавина, отработанным до совершенства движением правой кисти пустил сюрикэн в цель. Парень охнул и, схватившись левой рукой за перебитую сонную артерию, из которой тут же ударил фонтан крови, согнулся вперед и медленно упал на толстый персидский ковер. Но при этом уже бессознательно нажал на гашетку, и длинная автоматная очередь вспорола пол. К счастью для Баронина и Красавина, ни одна из пуль не попала в них. В следующую секунду Баронин, одним мощным прыжком покрыв разделявшее их расстояние, подобрал выпавший из рук парня автомат. Затем, машинально стараясь не запачкаться в крови, вытащил у него из-за пояса пистолет и кинул его так ничего и не понявшему Красавину. И сделал он это вовремя, ибо в следующее мгновение в дверь ударила автоматная очередь второго. Распластавшись рядом с трупом на полу, Баронин негромко проговорил:

— Давай в окно, Игорь! В комнате они нас перебьют! Я прикрою!

Красавин кивнул и, прижимаясь к полу, пополз к окну, а Баронин, дотянувшись до двери с помощью лежавшего на полу и еще не прибитого плинтуса и открыв ее, ударил из автомата вниз, отбивая всякую охоту у своих противников подниматься по лестнице. А добравшийся до окна Красавин одним мощным ударом ноги выбил раму и крикнул:

— Давай, Саня!

И Баронин тряхнул стариной, правда, сейчас он приземлился довольно чувствительно, поскольку прыгал не на мягкую да еще к тому же покрытую травой землю, как это было в доме Борцова, а на промерзший скользкий грунт. Света в окнах не было, и они долго не решались войти в дом, в котором царила мертвая тишина. А когда все же вошли, то поняли, что другой она и не могла быть. Ни лежавший с простреленной наискось грудью волкодав, ни сам Зарубин уже не смогли нарушить ее даже при всем желании. Вожакова в комнате не было, и «старого приятеля», судя по развороченному пулей затылку, убрал он сам. С грустью смотрел Баронин на восковое лицо бывшего товарища — да, это была уже не баккара и даже не рулетка…

Правда, и сам Вожаков особой эйфории после так бездарно закончившейся для него операции не испытывал. И совсем не удивился, когда его вскоре снова достали сподвижники покойного Алексея Алексеевича. Слегка покорили за своеволие, но рассказать ему о своем лихом налете на виллу Зарубина пришлось все, а потом с полчасика покорпеть над портретами его таинственных гостей покойного хозяина дома. И воссоздал он эти глубоко запечатленные у него в памяти образы на славу. Правда, на прощанье его все-таки предупредили больше подобных эскапад не предпринимать. И он обещал… Впрочем, Вожаков не обманывался на свой счет и прекрасно понимал, что его оберегали отнюдь не из-за человеколюбия. Совсем нет! Покамест он был нужен хозяевам «Алексея Алексеевича» как «свой человек» в доме Алтунина. И ни для чего больше…

Сам же Бордовский, ничуть не удивившись гибели ближайшего помощника, в тот же самый день позволил себе недопустимую роскошь. Рассматривая привезенные ему портреты побывавших у Зарубина людей, он впервые за многие годы по-настоящему удивился и чуть было даже не воскликнул «Ба, опять знакомые лица!». А уже на следующий день Борис Юльевич Юргин снова имел продолжительную беседу с приходившим к нему не так давно человеком. И, по достоинству оценив предложенную ему остроумную комбинацию, дал согласие на ее проведение…

А вот Вениамин Катков в этот день пил водку в комнате для свиданий со специально прибывшим к нему на зону Владимиром Завражным, человеком, уже при жизни ставшим воровской легендой. И им тоже было о чем поговорить…

Сами же возмутители спокойствия, вернувшиеся транзитом через Дальнегорск в родные пенаты, сидели в эти часы в салоне черной «Волги» на Приморской улице, где уже очень скоро должен был разыграться один из последних актов этой слегка подзатянувшейся драмы. И домой, надо заметить, они прибыли не с пустыми руками. Признания признаниями, но увезенные с квартиры Зарубина две видео- и три аудиокассеты с поистине бесценными записями стоили куда дороже. И сейчас они поджидали того самого человека, который в свое время так неожиданно исчез в германском посольстве. Они сидели в машине уже около двух часов, и наконец Красавин не выдержал, недовольно бросив взгляд на часы.

— Что-то он долго едет!

— А ты чего хотел? — пожал плечами Баронин. — По такой дороге не очень-то разгонишься… Здесь тебе не Таиланд! — улыбнулся он.

Да, здесь был далеко не Таиланд, и даже не Москва с ее сопливой зимой. На Дальнем Востоке стоял такой лютый холод, что деревья разве только не лопались от мороза. Дороги же представляли собой самые настоящие катки, по которым можно было плестись со скоростью не больше сорока километров в час.

Баронин взял из лежавшей на сиденье пачки сигарету и прикурил. Задумчиво пуская синий дым, он смотрел в окно. Мимо куда-то спешили редкие прохожие, и у всех были опущены на шапках уши. Зима здесь, в Дальнегорске, что-то уж очень долго раскачивалась, словно примерялась, но примерившись, ударила так, что на улицах только звон от мороза стоял. В этом городе довелось им встретиться с крайне важным для них человеком.

Валерий Георгиевич Виригин, тот самый таинственный господин N, как его окрестил во время своего первого пребывания в этом городе Баронин, оказался весьма симпатичным, уже немолодым человеком, с мягкими, даже какими-то слащавыми манерами и липким взглядом карих глаз. Принял он их с Красавиным куда как радушно. Глядя на его улыбающееся лицо, в котором даже Ломброзо вряд ли бы нашел хоть что-нибудь для себя интересное, трудно было себе представить, что этот человек не только возглавляет охранно-сыскное агентство, но является еще и главарем корпорации убийств. Поэтому беседовал он с посетителями с глазу на глаз у себя в кабинете. Ибо слишком многое из того, о чем говорилось в этих стенах, увешанных красивыми гобеленами, не было предназначено для чужих ушей. Помешивая ложечкой кофе, он с интересом посматривал на своих новых, как он полагал, клиентов.

— А как у вас со стенами, Валерий Георгиевич, — спросил Красавин, — все в порядке?

— Что вы имеете в виду? — удивился тот, оглядывая все четыре стены.

— Я имею в виду уши, — улыбнулся Игорь.

— Ах, вот вы о чем! — рассмеялся Виригин. — Можете быть совершенно спокойны и смело излагать свое дело! Видите, — гаденько захихикал он, — я даже стихами заговорил! «Смело» — «дело»!

— Ну, — насмешливо взглянул на него Баронин, — нас Господь не сподобил подобными талантами, и мы будем изъясняться презренной прозой!

Виригин только развел руками. Прозой так прозой!

— Мы, — протянул ему Баронин лист бумаги, — хотели бы заказать вам этого человека…

Несколько озадаченный, Виригин взял бумагу и, к своему изумлению, прочитал на нем фамилию видного российского политика.

— То есть как это… заказать? — Уже без улыбки Виригин обвел своих странных, если не сказать больше, визитеров долгим взглядом.

Хотя его подивило, конечно, не само предложение, а то, как оно было сделано. Ведь заказы он принимал только через хорошо проверенных и близких ему людей, которые, в свою очередь, работали с целой сетью посредников. А эти… Ничего себе! Хотели бы сделать заказ! Одним словом, здравствуйте, я ваша тетя!

— Как заказать? — тоже удивился наивности Виригина Баронин. — Да очень просто! Точно так же, как вам заказали Туманова! Как же еще? Или я не очень хорошо объясняюсь по-русски?

Виригин не отвечал, но уже и не юродствовал. Он уже понял, что эти люди пришли к нему не просто так. Кто они, сейчас его интересовало меньше всего на свете. Вот что у них на уме — это другой вопрос.

— Хотите, — продолжал Баронин, в упор глядя на Виригина ничего хорошего ему не обещавшим взглядом, — я вам расскажу сказку?

— Сказку? — непонимающе сморщил лоб тот, ожидая услышать все, что угодно, но только не подобное предложение.

— Ну да, — покачал головой Баронин, — самую обыкновенную сказку! Русско-, так сказать, чухонскую…

При этом замечании Виригин уже начинал понимать, куда клонит этот уверенно державшийся мужик.

— Жил-был один, может быть, и не очень добрый молодец, — начал Баронин, — но зато очень восприимчивый к духу нового времени. И когда это новое время настало, он создал с другими тоже не очень добрыми молодцами некое подобие дружины… И для молодецких забав этим нехорошим людям были нужны не мечи и даже не палицы, Валерий Георгиевич, а снайперские винтовки самого что ни на есть высшего класса! И тогда возглавивший дружину дядька, назовем его пока так, — улыбнулся Баронин, — стал посылать за этими самыми винтовками своего гонца, или, по-современному, курьера! И посылал он его к чухонцам! Почему? Да только потому, что один из них имел дипломатический паспорт. И этот самый варяжский гость исполнял свою арию превосходно! Спрятав винтовки в багажник своего автомобиля, он заезжал на паром, курсирующий между Финляндией и Эстонией. Потом заходил в бар и передавал ключи от машины гонцу. И тот забирал стволы из неприкасаемого для таможни «мерседеса» и укладывал их в свою машину. На эстонской границе все было проще, как-никак вчерашние братья! Правда, в родные пенаты этот молодец стволы вез уже не на машине, ибо на этом тернистом пути его подстерегали многие опасности в виде рэкетиров, гаишников и обыкновенных бандитов, а на поезде. Звали этого гонца…

— Не надо, — впервые улыбнулся Виригин, — я помню, как его звали… Теперь мне хотелось бы знать, чем я обязан такому приятному для меня знакомству?

Баронин разлил коньяк по рюмкам. Взяв свою, он слегка пригубил ее и взглянул на Виригина, из глаз которого уже исчез страх.

— Кто вам заказывал Туманова?

Понимая, что темнить бессмысленно, Виригин негромко назвал имя.

— Это слова, — поморщился Баронин, — а нам нужны факты!

Не говоря ни слова, Виригин поднялся из-за стола и подошел к стоявшему в углу сейфу. Красавин на всякий случай вытащил из кобуры пистолет. Правда, вместо ожидаемого «ТТ» или «вальтера» Виригин извлек из сейфа самую обыкновенную кассету и молча передал ее Баронину. Тот тут же вставил ее в стоявшую на журнальном столике магнитолу и включил. Нет, похоже, Виригин не блефовал, и эта кассета действительно имела цену.

— Он сам приезжал ко мне, — пояснил Виригин. — А я всегда записываю разговоры со своими клиентами… Так, знаете ли, на всякий случай!

— Знаем! — заверил его Баронин, вытаскивая кассету и пряча ее в карман брюк.

Усевшись в свое кресло, он взглянул на Красавина. Разговор переходил в его компетенцию. И тот сразу же взял быка за рога.

— Ваш Пауэр, — без обиняков начал он, — под колпаком! У кого, мы, к сожалению, не знаем… Зато я знаю другое, — жестко продолжал он, глядя на сразу же съежившегося от страшного для него известия о Пауэре Виригина, — отныне вы будете работать на меня! Поставку стволов пока заморозьте, и не тряситесь вы так, — поморщился он, глядя на посеревшего Виригина, — если пока не повязали, то, значит, еще на вас не вышли! Месяца через два вы снова начнете покупать оружие, много оружия, и доставлять его мне! С заказами тоже поутихнете, чем там черт не шутит! Ну а с Пауэром… договоритесь сами… Надеюсь, вы правильно меня поняли?

— Да, — хмуро кивнул все еще не пришедший в себя Виригин, — но мне хотелось бы все-таки знать, на кого я работаю…

— Пусть вас это не волнует! — усмехнулся Красавин. — Работать вы, — уже совсем весело договорил он, — будете на очень серьезных людей! Сами видите, какой у нас размах!

— Вижу… — мрачно подтвердил Виригин.

И снова прозвучало угрюмое «вижу»…

Подъехавшая к соседнему дому машина оторвала Баронина от воспоминаний. Из нее вышел сам Кальников, сдержавший данное еще в Москве слово и сам прибывший на свою голову за первой партией «товара». И как только он двинулся к подъезду, Баронин взглянул на Красавина.

— Пошли!

Они быстро вышли из машины и двинулись за Кальниковым. Баронин уже давно знал, за каким «товаром» приехал этот лощеный господин. Но в Голубую Падь, где этот «товар» добывали, он все-таки съездил, и не только для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что ему сказали правду. Для полной картины необходимо было иметь все доказательства. По тайге им пришлось полазить чуть ли не сутки, прежде чем они нашли наконец таежную речку и стоявшие рядом с ней штольни. Здесь же они увидели и бомжей, периодически так странно исчезавших из города. Всех их завозили сюда, пообещав водку и еду. И то, и другое здесь на самом деле давали. Отсюда, из тайги, у них была только одна дорога — в старую штольню, заменившую им братскую могилу. Обряд похорон был упрощен до предела, и очередного усопшего, а умирали здесь от непосильных нагрузок много, просто сбрасывали в штольню и засыпали гашеной известью… На костях этих несчастных строили свое благополучие совсем другие люди. И не только строили, но и покупали на добытые бродягами ценности власть — только власть.

Кальникова они перехватили в нужный момент, когда он звонил в дверь квартиры, купленной в этом доме Рокотовым на подставное лицо. И когда тот открыл дверь, его гостя с силой втолкнули в прихожую, и в следующее мгновение хозяин квартиры услышал:

— Я думаю, нам есть о чем поговорить с вами, Илья Васильевич!

Локотов сидел за накрытым столом и с некоторым удивлением смотрел на только что вернувшегося с переговоров Барского. Тот был взбешен, и за каждым его словом сквозило с трудом сдерживаемое раздражение. А ведь все складывалось как нельзя лучше! Ларс торчал на зоне, исчезнувший после разборки с омоновцами Блат был не у дел, убиенному стараниями ментов Каротину уже начали возводить роскошный памятник из красного гранита на городском кладбище… Так чего нервничать? Кирпичик по кирпичику, но здание было построено, и до заветного трона оставался всего один шаг…

— Что-нибудь не так, Андрей? — наконец спросил Локотов, глядя на недовольное лицо Барского.

— Да многое у нас не так, Сева, — кивнул тот.

— Например? — поднял брови Локотов.

— Нашу долю с пароходства урезали почти втрое! — с силой хлопнув ладонью по столу, воскликнул Клест.

— Вот как? — удивленно посмотрел на него Локотов.

— Именно так, Сева! — мрачно кивнул Клест.

— А чем объяснили?

— Чем? — усмехнулся Барский. — Тем, что надо еще кому-то давать на самом верху, и прочее, прочее! Когда надо было ехать на разборку с Волом, что-то никто из них не сел в машину и не поехал с нами! А теперь слетелись на готовенькое, как воронье!

— Да они и есть самое настоящее воронье, Андрей! — пожал плечами Локотов. — Или ты серьезно полагаешь, что тебя не трогает уголовка только потому, что боится? Не тебя она боится, а именно тех, кто никогда не сядет в твою машину…

Он не договорил, а только махнул рукой. Он хорошо помнил те времена, когда воров в законе уничтожали как класс. И не потому, что они наводили ужас на население, — это было выгодно верхам.

— Если откровенно, — стряхнул пепел Клест, глядя Моголу прямо в глаза, — то мне надоело таскать каштаны из огня для чужого дяди!

— Ты имеешь в виду… — начал было Локотов, но Клест перебил его.

— Да, да, именно их я и имею в виду! — хмуро произнес он.

Локотов покачал головой. Да, ничего не скажешь, из молодых, да ранний! Не успел еще стать «смотрящим» региона, а уже замахивался со всего плеча. Впрочем… таскали они каштаны из огня для чужих дядей, чего там говорить, таскали! И сгорали в этом огне, а упитанные и холеные дяди продолжали жировать как ни в чем не бывало.

— И что ты предлагаешь? — наконец нарушил он молчание, понимая, что Клест затеял этот разговор не просто так.

— Я хочу баллотироваться в мэры! — ответил Барский.

Локотов даже не удивился, он всегда знал, что Барский никогда не остановится на достигнутом. Неожиданно, конечно, но… не так уж и невыполнимо! Ведь даже в Думе есть люди с судимостями! Что же говорить о провинции?

— Но там, — он кивнул на потолок, — прочат на это место Рокотова…

— Все мы, все мы в этом мире тленны, — неожиданно пропел Клест строчку из песни Есенина. И жестко закончил: — Рокотов в том числе… Мы найдем способ избавиться от него, и так, что комар носа не подточит! Но мне нужна поддержка центровых… Скажи откровенно, Сева, ты со мной?

Локотов ответил не сразу. Ему-то, по сути дела уже пожилому человеку, давно ничего уже не надо. Даже если в Думу изберут. Находиться среди людей, занятых только собственными, шкурными интересами, в то время когда разваливалась Россия, ему было скучно. Но… помочь Клесту, конечно, можно…

— Хорошо, Андрей, — наконец нарушил он молчание. — Я буду с тобой! Хотя гарантировать ничего не могу! Сам знаешь наши дела…

Да, Клест знал. После того как Куманьков получил пятнадцать лет, построенное им и до сего дня казавшееся незыблемым здание сразу же зашаталось. Между центровыми начались трения, и даже те, кто до недавнего времени не осмеливался и подать голос, требовали переделов. Одним словом, в воздухе пахло войной… Там, в Москве, было сейчас не до него. И с Локотовым он, уже начинавший чувствовать себя полновластным хозяином на Дальнем Востоке, советовался больше для приличия…

— Спасибо, Сева! — протянул руку Барский, но в его голосе уже не было искренней признательности. — Беспредел с пароходством им дорого обойдется!

Локотов едва заметно улыбнулся. Старый вор не мог не заметить произошедшей в его «племяннике» разительной перемены. Уже почти усевшись на трон, он как-то сразу повзрослел, от былой легкомысленности не осталось и следа. А может, он и всегда был таким? Просто скрывал до поры до времени?

Он еще раз внимательно всмотрелся в сидящего напротив него человека. А чем черт не шутит, может, он и на самом деле сидит сейчас с будущим мэром Николо-Архангельска? А потом и депутатом Государственной думы? В самой непредсказуемой стране мира было возможно всякое. Возглавлял же в начале века группу медвежатников, взявших сейф у самого князя Строганова, член Второй Государственной думы. Так чем же Седьмая хуже…

Очень скоро прибыли все, кто совсем недавно собирался на вилле Красавина. На этот раз высокое собрание открыл сам Локотов. Обрисовав обстановку в связи с последними событиями и выразив соболезнование Клесту, чьи люди тоже полегли у Старой дачи, он предложил авторитетам снова выбрать «крестного папу» региона, поскольку Блат не был в состоянии выполнять возложенные на него обязанности…

— Конечно, — закончил он речь, — выбирать вам, но я думаю, что Клест сейчас самая подходящая кандидатура…

Локотов умолк и с достоинством, как какой-нибудь режиссер, представляющий свой фильм в Каннах, уселся на место.

Как таковых прений не было. Хотя по закону какие-то вопросы Клесту его будущие вассалы должны были задавать.

Да и что обсуждать? Никто из них и не испытывал ни малейшего желания заполучить «шапку Мономаха». Им и своих забот хватало. Как, впрочем, и власти. В отличие от гражданских министров, со «смотрящих» спрашивали. И, если что не так, могли и пришить! Радовался избранию Клеста по большому счету только один Мох. Всегда тяготевший к беспределу, он очень надеялся на то, что Клест нет-нет да посмотрит на его подвиги сквозь пальцы…

Но когда Локотов уже собирался было поставить вопрос на голосование, случилось то, что не могло никому из присутствующих присниться даже в страшном сне. В комнату, к величайшему изумлению авторитетов, вошли Блат, неизвестный им рослый мужик и… Владимир Завражный, по кличке Разгон, живая легенда воровского мира России! Завидев Завражного, авторитеты, радостно зашумев, поднялись со своих мест и поспешили выразить ему свое почтение. Все — кроме Барского. Завидев Блата с Разгоном да еще вдобавок ко всему с другом Ларса Барониным, он сразу же почувствовал неладное. Но этикет должен был быть соблюден в любом случае, и он с наигранной улыбкой на лице потянулся было рукой к Завражному, избегая встречаться взглядом с внимательно наблюдавшим за ним Красавиным. Но, к удивлению авторитетов, знаменитый вор и не подумал пожимать ее. Скользнув холодным взглядом по Клесту, у которого почему-то сразу засосало под ложечкой, он негромко проговорил:

— Отойди от меня, гад!

Царившее оживление сразу же стихло, и в комнате установилась страшная по своей напряженности тишина. Слово «гад» считалось в воровском мире самым оскорбительным, и смывалось оно только кровью. И притихшие авторитеты с некоторым недоумением смотрели на Разгона, прилюдно бросившего страшное оскорбление побледневшему Клесту.

— Сколько ты должен Ларсу? — все тем же ледяным тоном спросил Завражный.

Барский назвал сумму.

— Почему не отдаешь?

У Клеста отлегло от сердца. Ларчик-то, оказывается, открывался просто! Оставшийся не у дел Блат не рискнул потребовать долг сам, потому и привел друга своего бывшего босса! Он быстро подошел к письменному столу и вытащил из него «дипломат», набитый поборами с коммерческих организаций. Вернувшись на середину комнаты, он протянул «дипломат» Блату.

— Я же тебе сказал, что отдам, Игорек! — улыбнулся он.

Взяв протянутый ему «дипломат», Блат взглянул на Разгона, и тот едва заметно кивнул. Все в той же напряженной тишине Красавин вышел из комнаты, но уже очень скоро снова появился в ней. Только на этот раз с… Кутаковым и Кулябиным-старшим, специально привезенными для такого случая из Уссурийска. И вот тут-то Клест по-настоящему дрогнул. Глядя на недавних соратников, словно на привидения, он провел языком по сухим губам и судорожно сглотнул застрявший комок. И впервые в своей лихой жизни почувствовал, что у него есть сердце.

— А теперь расскажи братве, как ты, гад, собирался стать «смотрящим»? — сверля Клеста ледяным взором, потребовал Разгон.

Барский молчал. Да и что ему было говорить? Похоже, он уже все сказал на этой земле… Он хорошо знал, что могут простить какую-нибудь мелочь, но сейчас ожидать пощады за его деяния было бессмысленно.

— Будешь молчать? — откуда-то из сразу же ставшей холодной пустоты долетели до него слова Завражного.

Барский неопределенно пожал плечами.

— Ну так я расскажу! — проговорил Разгон и поведал ошарашенным услышанным «крестным братьям» историю падения их теперь уже бывшего кореша. Когда он замолчал, авторитеты глухо и угрожающе заворчали, а Бурый, с бешенством глядя на Иуду, проревел:

— На ножи его, суку, на ножи!

Завражный поднял руку, и все сразу же умолкли.

— Все должно быть по закону, — произнес он. — Я выдвинул обвинение и сейчас его докажу, потом дадим слово Клесту, а уж там примем решение… Ну, крысы, рассказывайте! — презрительно посмотрел он на покрывшихся смертельной бледностью Кутакова и Кулябина, не ожидавших для себя ничего хорошего от этого толковища.

И те, даже не пытаясь темнить, выложили все как на духу, и снова законники глухо и грозно заворчали, Бурый кинулся на Барского, на ходу обещая ему перегрызть глотку. И, наверно, перегрыз бы, если бы его не перехватил Блат. В комнате застыла страшная в своей напряженности тишина. Завражный взглянул на Барского.

— Есть чем отмазаться? — прищурился он.

Клест отвел глаза и тяжело покачал головой.

— Что скажете, братва? — обратился к авторитетам Разгон, и те чуть ли не в один голос проревели:

— На ножи суку! Разорвать!

Да и не могли они сейчас даже при всем желании прощать Клеста. Человек, поднявший руку на вора в законе, был обречен. Спустить это дело на тормозах считалось уже западло.

— А с этими что? — брезгливо кивнул Батя на начинавших трястись мелкой дрожью Кутакова и Кулябина.

— Туда же! — выразил общее мнение Кий.

Кутаков, не выдержав напряжения, упал на колени. Обведя присутствующих безумным взглядом, он пронзительно завизжал:

— Пощадите, братва! Это он, — указал он на Клеста, — заставил меня! Я его предупреждал, что добром это не кончится!

Он прополз несколько метров и, обняв ногу Разгона, принялся покрывать его ботинок исступленными поцелуями. Но тот с силой оттолкнул его.

— Ты не того предупреждал, Матвей! — поморщился он. — Раз такое дело, надо было обратиться к кому-нибудь из нас, а ты на кореша руку поднял… Так что пеняй на себя!

Распластавшись по полу, Рамс с силой принялся колотить по нему кулаками, с ним началась истерика.

— И еще одно, — снова заговорил Разгон, на лице которого застыла брезгливая гримаса. — Данной мне властью снимаю с Клеста и Рамса звание воров в законе…

Братва одобрила эти слова новыми выкриками. Подождав, пока все успокоятся, Завражный взглянул на Клеста.

— Ну что, Андрей, — спросил он совсем уже другим тоном, — выпьешь на дорогу?

Теперь, когда приговор был вынесен и жить Барскому оставалось всего ничего, строгость была ни к чему. Да и отходчив в такие минуты русский человек…

Бледный как полотно, Барский кивнул.

— Давай! — указал на накрытый стол Разгон и, повернувшись к уже умолкшему Рамсу и стоявшему рядом с ним Губе, добавил: — И вы тоже…

Клест быстро подошел к столу и налил себе полный стакан водки. Быстро и жадно выпив его, он тут же налил второй. Вслед за ним к столу приблизился Губа. Дрожащими руками, расплескивая водку и стуча горлышком бутылки о край стакана, он налил себе и с трудом выпил. Рамс даже не встал. Так и оставшись сидеть на полу, расширенными от ужаса глазами смотрел, как пируют такие же, как и он сам, смертники.

Со странным чувством наблюдал Баронин за этим пиром приговоренных, ибо подобное видел впервые. Особый интерес вызывал у него Завражный, чью историю он хорошо знал, но видел легендарного вора впервые. И он, надо заметить, произвел на него впечатление…

На большую дорогу Завражный вышел в далеком пятьдесят первом году, избрав для себя самый что ни на есть деликатный промысел — кражи на доверии. Всегда прекрасно одетый, в галстуке и с кожаным портфелем в руках, он с ходу располагал к себе будущую жертву. А подбирал он ее тщательно, изучая пути отхода, распорядок дня, связи и личные качества. Что, впрочем, не помешало ему иметь двенадцать судимостей и отсидеть в общей сложности почти сорок лет из прожитых им шестидесяти двух. Правда, Разгон отличался крайне «неусидчивым» нравом и постоянно уходил в бега. Свой первый побег он совершил не только до гениального просто, но и остроумно. Отбывая наказание на одной из строек коммунизма, Завражный покинул ее в одеянии начальника этой стройки, и стоявшие на вахте часовые, взяв под козырек, пожелали «Петру Ефимовичу» всего доброго! Этот уход «с прощанием» прославил Завражного на весь Союз. А в следующий раз он бежал уже с Колымы, откуда боялись срываться даже самые отчаянные блатняки. Не только бежал, но и, словно издеваясь над ментами, открыл у них под носом на окраине Магадана ларек по приему утильсырья, а заодно и «слама» — ворованного барахла. Апофеозом его отчаянной деятельности явилась поездка «по северам», где он читал якутам и прочим малым народностям лекции о международном положении. Читал, понятно, не безвозмездно, а за мех и еду. Завершающим аккордом в его бурной деятельности стала крупная кража в одном из ленинградских научных заведений. Но… видно, укатали сивку крутые горки, и после последней ходки Разгон завязал. Впрочем, жил он и сейчас безбедно. Почитаемый всем воровским миром, заботившимся об этом действительно «последнем из могикан», он ни в чем не знал отказа, время от времени выполняя ответственные поручения центровых…

Тем временем пиршество подходило к концу. Да и что толку было пить людям, нервное напряжение которых было настолько велико, что водка уже не действовала на них? Оттягивать минуту казни? Так все равно надолго не оттянешь…

На трех машинах приговоренных отвезли километров на пятьдесят в тайгу, туда, где находилась старая заброшенная штольня, почти на треть заполненная водой.

Неприятно и страшно было смотреть, как приговоренные брели по бурелому, то и дело спотыкаясь и падая. А когда всех троих поставили у уходящего в черную пустоту шурфа, Кутаков завыл. Не отставал от него и Кулябин, и только Барский держался по-мужски. Он даже не взглянул на достававших пистолеты бывших «братьев», его по сути дела уже потусторонний взгляд был устремлен в серое низкое небо, на котором уже проглядывали ранние звезды… Так, с задранной вверх головой, он и полетел в штольню…

В Николо-Архангельск Баронина отвозил Красавин. Остановившись у его дома, он протянул ему взятый у Клеста «дипломат».

— Это подарок Вени, Саня… — просто сказал он.

И Баронин не посмел отказаться. Только грустно вздохнул. Если бы люди, на которых он все эти годы работал, вот так же заботились о нем или по крайней мере хотя бы не мешали…

Красавин, понимая, что творится в душе Баронина, не стал его успокаивать. Достал из кармана куртки фляжку коньяку, из какой не так давно его угощал сам Баронин.

— Ну что, Саня, на посошок?

Баронин кивнул, лишний раз оценив деликатность Красавина. Ничего не стал тот ему говорить «за жизнь», справедливо полагая, что он все решит «за нее» сам.

Они выпили, и Красавин, дабы не портить песню, не стал тянуть с прощанием. Изо всех сил долбанув стакан о мерзлую землю, крепко обнял Баронина и пошел, не оборачиваясь, к машине.

Зарычал мотор, и могучий «джип-чероки» покатил в сторону центра. Баронин долго смотрел ему вслед. Он опять остался один и… без дела… Зоя, конечно, Зоей, но что ему-то теперь делать? Мемуары писать? Рановато. Разводить пчел? И он, совершенно позабыв о том, что держит в правой руке сумасшедшие даже для игроков в баккара деньги, медленно вошел в свой подъезд, в котором не был почти три месяца…

Недели через две Баронин снова навестил ту самую квартиру, в которой совсем недавно вместе с Красавиным «брал» Кальникова. Правда, тот попытался было качать права, изображая из себя подданного другого государства. Но когда Красавин пообещал спустить его в штольню, где находили свой последний приют несчастные бомжи, и он понял, что повязали его отнюдь не официальные структуры, пыл его заметно поутих. И тут же подданный двух стран подробно выложил все, что ему было известно о деяниях своего сидевшего с убитым видом подельника. Ну а самому Рокотову, просмотревшему и прослушавшему целую гору собранных против него материалов, не оставалось ничего другого, как пойти на все условия. Именно он и вызвал того человека, свиданием с которым Баронин намеревался поставить последнюю точку в этой драме. И когда тот, ничего не подозревая (Красавин обещал сжечь Рокотова со всем его пометом только за одно не в ту сторону произнесенное слово) и потирая замерзшие руки, наконец появился в гостиной, Баронин медленно вышел ему навстречу. Не произнося ни слова, он насмешливо смотрел на изумленное лицо гостя, который, похоже, и сам на какие-то доли секунды лишился дара речи.

— Вы помните, — спросил Баронин, когда гость уселся в указанное ему кресло, — что я обещал вам в свое время раскрутить дело об убийстве Туманова?

— Да, — хмуро кивнул тот.

— Так вот, Павел Афанасьевич, — улыбнулся Баронин, — я выполнил свое обещание… И сейчас поведаю о своих подвигах вам, а вы по достоинству оцените проделанную мною работу! Договорились?

— Хорошо! — пожал плечами начинавший уже приходить в себя Турнов.

— Когда года три назад, — начал Баронин, — вы, будучи еще начальником отдела, прижали Клеста с его наездами на один из банков, то даже не подозревали, чем для вас может кончиться сделка с Рокотовым. И убедило вас, я думаю, отнюдь не его красноречие, а те пятьдесят тысяч долларов, которые он вам, как это принято говорить, отстегнул! Таким образом создался пресловутый черный квадрат: обладающий большим влиянием в области крупный чиновник-бизнесмен, а в этой роли выступал Замятин и компания, — милицейский чин, то бишь вы, и группировка Клеста. Туманов начал мешать вам сразу, как только пришел. Воровать он не хотел и думал не о собственной шкуре, а о городе, благо, что у него нашелся очень высокий покровитель в лице Затонина. Рано или поздно вы все равно заказали бы мэра, но его упорное нежелание приватизировать пароходство, которое он, пусть и наивно, но все же надеялся поднять своими силами, приблизило его конец. Конечно, один он бы не устоял перед новыми веяниями, но его поддерживал сам Затонин, фигура по российским масштабам внушительная! Но Рокотов хорошо знал о давней вражде между Затониным и бывшим партийным функционером, а ныне могущественным, не знаю уж чьими там стараниями, банкиром Алтуниным. И этот бывший-настоящий, которому Рокотов верой и правдой служил еще при коммунистах, давно разевал рот на пароходство. На этом вы и решили играть! Правда, задача перед вами стояла непростая: не только убрать Туманова, но при этом скомпрометировать и Затонина! Вы придумали, надо вам заметить, отнюдь не блиставшую новизной комбинацию. Алтунин через начальника своей безопасности благословил Рокотова на этот подвиг! Вам же оставалось найти исполнителей. Клестовскую гвардию вы презрели сразу, в таком деле нужны были уже профессионалы. И вы отправились в Дальнегорск к своему старинному приятелю Виригину, главарю синдиката киллеров…

Баронин сделал паузу и, вытащив из лежавшей на столе пачки «Кента» сигарету, закурил. Турнов, воспользовавшись паузой, улыбнулся.

— Все это звучит очень красиво, Саня, но даже для следствия, я уже не говорю о суде, не представляет никакого интереса! И ты сам хорошо знаешь это! Бездоказательно, дорогой мой!

Насмешливо взглянув на начинавшего постепенно обретать былую уверенность Турнова, Баронин придвинул к себе стоявший на столе приемник и вставил в него кассету.

«Паша, — услышали он хрипловатый голос Виригина, — шуму будет много, поэтому и прошу такие деньги… Мэр есть мэр, да еще с такой «крышей»! А ну как этот Затонин спустит по нашему следу всех собак? А ты… дорого…»

«Ладно, черт с тобой, — при звуке собственного голоса Турнов вздрогнул, — согласен! Половину сейчас, половину после дела… Идет?»

«Только по старой дружбе, Паша…»

— А вы говорите, бездоказательно, — выключая магнитофон, усмехнулся Баронин.

Турнов уже не улыбался. Он почти физически почувствовал, как ему на горло набросили удавку, которую начинали постепенно затягивать. И теперь у него не было никаких сомнений и в отношении всего остального. Баронин не блефовал…

— Но уже на устранении Бродникова, который, кстати сказать, очень мешал Клесту в его тайной войне с Ларсом, — невозмутимо продолжал Баронин, — которого вы решили «завязать» на Туманова, у вас случилась осечка. Каким-то образом Брод завалил одного из киллеров, и в дело вступил уже я. На меня, кстати, совсем не произвели впечатление найденные у мэра в сейфе доллары и золото. И даже отпечатки пальцев. Я почувствовал натяжку. Прекрасно понимая, что я имею на руках Звонарева и пойду дальше и дубина Симаков меня не остановит, вы тут же попытались убрать и самого Булатова, но ему удалось уйти от ваших боевиков. Но по-настоящему вы забеспокоились только после того, когда я рассказал вам о Рамсе и Дальнегорске. Это становилось уже действительно опасным для вас, и вы начали изыскивать способы, чтобы нейтрализовать меня, попутно убрав становившегося очень опасным Лукина, который вышел на сына Рокотова и корейца! И тут вам повезло! Или, вернее, вам так показалось! Получив видео- и аудиопленки, на которых я пил коньяк с Ларсом и разговаривал со своими парнями в шашлычной о Гнусе, вы так обрадовались, что даже забыли выяснить, кем же были эти самые благодетели, так вовремя приславшие вам компромат…

— И в самом деле, кто, Саня? — поинтересовался Турнов, воспользовавшись небольшой паузой.

Баронин усмехнулся.

— Да вот… Один из крупных политиков, которому очень мешал Алтунин, давно уже держал под колпаком и его самого, и начальника службы безопасности. Именно его люди и вышли на Рокотова! Здесь, в Николо-Архангельске, постоянно находился со своей бригадой их резидент, державший вас под контролем… А заодно, — грустно улыбнулся он, — и меня… Они тоже опасались, что я найду заказчиков убийства и подниму шум! Потому и вывели меня из игры! К неописуемой радости Симакова, вы уволили меня и заодно развязали мне руки… Они же и здесь оказались дальновиднее вас и продолжали пасти меня до самого Дальнегорска, где проживал некто Борцов, которого Булатов вместе со Звонаревым пригласил на «работу» к Виригину. Правда, этот парень не пожелал пребывать в киллерах и с помощью Булатова купил себе небольшой домишко у озера. На свою беду он знал человека, который служил у Виригина курьером, — сильно выпивший Булатов проболтался. Я ничего не сказал вам о Борцове, о котором узнал от похоронившего Булатова егеря, иначе, я думаю, вы его убрали бы куда раньше, чем это сделали посланные за мной к озеру люди. А убили его всего за один листок бумаги, на котором несчастный парень написал имя и адрес жившего в Москве курьера. А потом постарались избавиться и от меня, чего им, на вашу и их собственную беду, — усмехнулся Баронин, — не удалось…

— Так их убрал все-таки ты… — начал было Турнов, но Баронин оборвал его:

— Да, я! А вам было бы по душе обратное? Я убил не стоящих в очереди пенсионеров, а напавших на меня вооруженных людей! Вы же сами недавно сообщили в Дальнегорск, что убитые у озера люди принадлежали к одной из николо-архангельских группировок, а я побывал на озере по вашему заданию! Или я ошибаюсь?

Турнов покачал головой. Нет, Баронин не ошибался… Но что ему оставалось делать, когда Рокотов в категоричной форме приказал ему сделать все возможное, дабы только вывести из-под удара Баронина? И он вывел его…

— По ходу дела, — продолжал Баронин, — вы отделались и от Ларса, которому Клест был должен около четырех сотен тысяч долларов за наркотики, в самый последний момент конфискованные на границе! К тому же Клест спал и видел себя на троне вместо все того же Ларса! Убивать его он не решился даже вашими руками, хорошо понимая, что подозрение обязательно падет и на него, и за Ларса он может положить свою собственную голову. Он все рассчитал правильно! Сначала срок, а потом смерть в колонии! Его советник тут же поспешил в Уссурийск, где проживал его ближайший друг, с которым он когда-то тянул срок, а брат этого друга отбывал наказание в той же самой колонии, куда направили Каткова! А потом, используя переданную вам Клестом информацию о стрелке у Старой дачи, вы одним ударом убили сразу двух зайцев: разгромили группировку Каротина и отправили в бега Красавина. И теперь Клесту уже никто не мешал взять под свою «крышу» пароходство, которое якобы перешло в «руки рабочего коллектива»! А я продолжил свое расследование и отправился в Москву. Не буду вам описывать свою поездку в Финляндию, где меня, кстати сказать, тоже чуть было не вывели из игры, а вернусь сразу же в Дальнегорск. Туда я и прибыл в одном вагоне с курьером, переправлявшим снайперские винтовки. А уже потом вышел на лагерь, где тренировались киллеры, и на самого Виригина. Так что, когда я увидел в «Золотой гавани» привезшего вторую половину денег Володина, я понял, что начинаю выходить на финишную прямую! Но в этот момент вы получили мою фотографию, сделанную убитыми в лесу парнями, и поняли, что я продолжаю работу! И снова заволновались, как и те, кто держал вас под контролем, они ведь тоже потеряли меня из виду. Вот они-то и сообщили вам, что я нахожусь в городе и меня надо брать через Зою. Но даже здесь вы прокололись, и мне удалось спасти ее…

— Я так и думал, — как-то криво усмехнулся Турнов, — что это ты убрал Володина! Вот только не мог понять, как ты его вычислил…

— Теперь знаете! — холодно отрезал Баронин и продолжал: — По глупой случайности вам удалось взять меня у дома благодетеля, который и посылал вам на меня компроматы. Вы начали играть со мною, пытаясь выяснить, что мне известно, в любом случае заготовив для меня вариант с попыткой к бегству при этапировании в Дальнегорск. Я, правда, не оправдал ваших ожиданий и сумел уйти. Только один Бог, — поморщился Баронин, вспомнив страшную трубу, — знает, чего мне это стоило!

При этих словах Турнов невольно вздрогнул. В тоне Баронина ему послышалась угроза.

— Я не буду объяснять вам, как я вышел на штольни и мастерскую, где обыкновенный гений Крачковский обогащал для вас уран, который вы сплавляли в Южную Корею. А когда Крачковский умер, за дело принялся его бывший коллега Попов, такой же мерзавец, как и вся ваша шайка! Но этот оказался похитрее! Да и кому охота мучиться в вырытой в тайге землянке, испытывая постоянный страх за свою шкуру? Я не знаю как, но он умудрился выйти на корейцев и предложил им свои услуги, но уже, правда, в Сеуле. А когда те согласились, а они, конечно, согласились, и Попов уже сидел на чемодане, вы убрали его! А когда Мишка Лукин докопался до одного из корейцев и сына Рокотова, сразу же поплатился за это жизнью… Вам не удалось с помощью Зои прижать меня, зато вы сделали единственное, что оставалось: объявили меня в розыск! Но я был уже далеко, так далеко, — при воспоминании о Таиланде голос Баронина стал мягче, — что вам даже и не снилось! Уже потом я разобрался с моим и вашим благодетелем, и он документально подтвердил то, о чем я давно догадывался! Но еще раньше начали давить на Алтунина, и тому не оставалось ничего другого, как согласиться на предложенные ему условия. В результате вы лишились многих процентов прибыли от пароходства… Я повязал вашего курьера с двойным гражданством, когда он приехал к Рокотову на эту самую квартиру за золотом и платиной! Единственное, чего ваш подельник не сделал, увидя нас, — так это только не наложил от страха в штаны. Он же и назначил вам встречу здесь, прекрасно зная, что вместо него здесь буду я… Что скажете, господин полковник?

— Что скажу? — неожиданно зло переспросил тот. — Скажу, что за ошибки надо платить! И моей ошибкой было то, что я не убрал тебя сразу!

Баронин понимающе и все так же насмешливо покачал головой.

— И еще скажу, что профи ты классный, Саня! — доставая сигарету, добавил он. — Но думаю, что ты и сам прекрасно понимаешь, что не моя вина в том, что случилось со всеми нами! — с каким-то вызовом закончил он.

— Не моя вина! — поморщился Баронин. — А чья же, позвольте вас спросить? Чанкайшистов? Агентов Моссад? Может, «Коза ностры»? Ваша, Павел Афанасьевич, и только ваша! Вы думали, что я не осмелюсь выступить против вас! А я сорвался, потому что надоело быть рабом, и доказал всей вашей сволочи, что даже один человек очень много может сделать! При желании. Впрочем, — махнул он рукой, — это уже не интересно…

Наступило долгое молчание. Баронин с наслаждением курил, а Турнов пребывал в мрачной задумчивости, полагая, что доживает на земле последние минуты. И, не выдержав напряжения, наконец спросил:

— Ты… уберешь меня?

— Что, страшно? — с некоторой брезгливостью посмотрел на него Баронин. — Еще бы не страшно, когда собственной шкуры дело касается! Куда спокойнее сидеть в теплом кабинете и отдавать приказания убивать других… Нет, — покачал головой Баронин, — я не буду убивать вас. — И, заметив облегчение в глазах бывшего шефа, холодно добавил: — И не потому, что вы мне дороги! Просто не хочу, не имею права опускаться до вас… У меня только одно требование: вытащите с зоны Каткова!

— Его дело ушло в областную прокуратуру, — пожал плечами Турнов, — и, думаю, уже очень скоро ты встретишься с другом детства…

Последнюю фразу он произнес без малейшей насмешки. Да и какая там, к черту, насмешка? Его обложили со всех сторон, и стоило тому же Баронину только пошевелить пальцем, как его за милую душу шлепнут. Как того же Клеста. Впрочем, об этом он еще успеет подумать, а сейчас главное — выплыть из того мутного омута, в котором он оказался, и уцелеть!

— И еще одно, — поставил последнюю точку Баронин, — если хоть один только волос упадет с головы Лукиной, вас вместе со всей семьей разрежут на куски!

С нескрываемым изумлением Турнов уставился на Баронина. Оказывается, есть на свете вещи, способные подивить и его непробиваемого шефа. Ничего подобного Турнов и на самом деле не ожидал! Особенно больно его резануло упоминание о семье.

— Ничего не поделаешь, — словно прочитал его мысли Баронин, — с волками жить…

Не договорив и сразу же потеряв интерес к своему бывшему начальнику, Баронин вышел из комнаты. Он сделал свое дело, — не только не подставил правую щеку, но и воздал по заслугам. Все правильно, судите по делам их! И он судил…

Не успел он еще спуститься на лифте на первый этаж, как к покинутой им квартире с площадки следующего этажа, словно две тени, метнулись два молодых человека. Бесшумно открыв отмычкой дверь, они проскользнули в прихожую. Осторожно подойдя к двери, один из них заглянул в комнату. Стоя у окна, Турнов задумчиво наблюдал за густо повалившим снегом. О чем он думал в эти последние мгновения? О Баронине, умудрившемся оставаться чистым посреди всей той грязи, в которой они копались? О себе самом? О деньгах, сломавших его как щепку?.. Но последнее, что он увидел в своей жизни, когда наконец повернулся от окна, был длинный глушитель направленного ему прямо в лоб пистолета, который картинно держал двумя руками молодой парень. На какие-то доли секунды Турнов заглянул в холодную могилу его глаз, все понимая, вскинул вверх руки, в наивной попытке защитить себя, и… в следующую секунду упал на ковер с простреленной головой…

Молодой человек подошел к полковнику и потрогал его за руку. Пульса не было. Он и его напарник быстро покинули квартиру. Вот только дверь за собой оставили почему-то приоткрытой…

Ларс сидел на пне и задумчиво курил. Бойня с «воловцами» на жилзоне сейчас была, наверно, в самом разгаре. Он не сомневался в победе, но все же ему было тоскливо. Снова заточки, снова ножи и колья, снова кровь… Потом зализывание ран, выжидание удобного момента, и… все сначала…

Как и следовало ожидать, Каротин на переговоры пошел, но не принял ни одного предложенного ему компромисса. Он так и заявил Ларсу: «Пока я сильнее, вы будете делать так, как хочу я!» И уже очень скоро Калюжному, чудом уцелевшему после устроенного на него покушения, пришлось переходить чуть ли не на нелегальное положение. Но надо отдать ему должное — чувствуя поддержку постепенно набиравшего силу Ларса, он и не подумал уйти в тень. Именно с его помощью Ларсу удалось за короткий срок создать мощную разведку и контрразведку, в которой работали бывшие сотрудники всевозможных «контор», оказавшихся к этому времени не у дел или откровенно перекупленных тем же Калюжным.

Работа закипела. Теперь Ларс Каротина обкладывал постепенно, со всех сторон, лишая его жизненно важного пространства. Время от времени приходилось, конечно, играть мышцами и лить кровь, но отныне это были очень крепкие мышцы. Вскоре настал час, когда сам Каротин, явившись пред его светлые очи, запросил «пардону». Обложенный, словно матерый волк флажками, он был готов на любые условия. И Ларс этот «пардон» ему даровал. Он предпочитал держать прирученного пса на своей собственной цепи, которая не позволит ему укусить самому и не даст этого сделать подраставшим и уже пытавшимся показывать острые зубы щенкам. Конечно, он прекрасно понимал, что вечно побеждать невозможно…

Правда, пока побеждал, особенно когда увидел возвращавшегося к нему с места «боевых действий» Грошева, и по одному только его виду понял, что они снова одержали верх.

— Все, Веня, — просто сказал Артист, подходя к нему, — никаких волов в природе больше не существует…

— Наших много? — взглянул на него Катков.

— Пятеро… — поморщился Грошев. — Сопротивлялись как черти…

Катков покачал головой. Вот и еще пять матерей не дождутся своих отчаянных сынов. И что в сравнении с их горем «правильность» или «беспредел»…

— Да, — улыбнулся Грошев, — пришел приказ о твоем освобождении… Так что с волей вас, Вениамин Борисович!

Поднявшись с пенька, Катков молча обнял старого приятеля. Но в его глазах не было радости, ибо и по ту сторону колючей проволоки его ждало то же самое. Сладкая и пьянящая власть, из-за которой столько лет на земле лилась кровь, была только одна, а желающих заполучить ее — великое множество. И за нее будут драться всегда. Ныне, присно и во веки веков…

Баронин приехал на аэродром за час до прилета самолета. Давно у него уже не было так легко и радостно на душе. Усевшись в кафе, он положил на стул огромный букет роз и с наслаждением принялся за кофе.

Нет, что бы там ни говорили, но в разлуках что-то есть! Они дают почувствовать радость встречи намного острее! Особенно после хождения по лезвию ножа, чем он в основном и занимался последние четыре месяца. О будущем он сейчас не загадывал и пока твердо знал только одно: ни в органах, ни в том, другом мире он не останется. Хватит с него, настоялся на краю пропасти. Хотя пройдет время, и его натура сама потребует настоящего дела! Но все это будет потом, а пока ему надо встретить Зою и как следует отдохнуть вместе с ней. Может быть, в Таиланде? Вспомнив Беату, он безо всякой злости усмехнулся. Все правильно, и на старушку бывает прорушка, а за удовольствие надо платить…

— Вы позволите?

Баронин поднял голову и увидел мужчину лет пятидесяти, с сухой спортивной фигурой.

— Да, конечно, — улыбнулся он.

Мужчина уселся и заказал кофе.

— Прекрасный букет! — кивнул он на благоухающие цветы. — Есть все-таки в розах нечто божественное! Думаю, что мадам Зоя будет довольна…

Улыбка сбежала с лица Баронина, и он уже внимательнее посмотрел на попыхивавшего ментолом «Салема» человека.

— Да, Александр Константинович, — как ни в чем не бывало продолжал тот, — мне многое известно о вас… И даже, — насмешливо проговорил он, — остались кое-какие сувениры!

С этими словами Бордовский, а это был, конечно, он, вытащил из кармана тот самый сюрикэн, которым Баронин убил одного из волкодавов Вожакова, и положил на стол.

— Узнаете?

Скользнув помрачневшим взглядом по лежавшей перед ним стальной звезде, Баронин хмуро кивнул. Ему все было ясно… Называлась эта ясность «не долго музыка играла, не долго фраер танцевал…».

— Возьмите эту штукенцию себе! — проговорил Бордовский, придвинув сюрикэн к Баронину. — У меня и так, — улыбнулся он, — достаточно воспоминаний о вас! Пусть и не совсем для меня приятных, но все же… И это тоже возьмите! — Бордовский вытащил из кармана несколько фотографий и протянул их Баронину.

Тот взглянул на них и поморщился. Снимочки были хоть куда, один к одному, словно специально для Симакова! Вот он входит в хорошо известную ему квартиру, вот сидит напротив Турнова, вот выходит. А вот и сам Турнов, валяющийся на полу в луже крови.

Баронин молчал. Да и что говорить? Все уже сказано.

— Вы напрасно расстраиваетесь, Александр Константинович! — тонко уловив настроение Баронина, как ни в чем не бывало продолжал Бордовский. — Ничего страшного пока не случилось…

— Вот именно, что пока! — грустно усмехнулся уже овладевший собой Баронин.

— И не случится, — пожал плечами его собеседник, — если вы правильно оцените ситуацию… Наоборот! Нормальная жизнь с Зоей и хорошо оплачиваемая работа…

— На вас?

— Да, — кивнул Бордовский, — на меня…

— Вместо Зарубина?

— Ну почему же вместо? — удивился тот. — У вас будет свое и, смею вас уверить, весьма достойное место! Женя был хорошим работником, но он недооценил вас и за это поплатился…

Баронин снова усмехнулся. Только на этот раз насмешливо, и Бордовский понял его правильно.

— Да, да, Александр Константинович, — покачал он головой, — если бы вы остались в лесу у озера вместо тех парней, многое бы пошло по-другому. Но самое интересное заключается как раз в том, что меня куда больше устраивает нынешний расклад! Ведь именно вы сейчас являетесь доверенным лицом вашего старинного приятеля, и он уже обрел вашими стараниями свободу.

— Я так полагаю, — слегка поморщился Баронин, — что он обрел бы эту самую свободу и без меня…

— Возможно, — пожал плечами Бордовский. — Но это заняло бы куда больше времени, да и лишний шум нам ни к чему… — В голосе Бордовского послышалась легкая ирония, но устремленные на Баронина глаза были серьезны и даже слегка грустны. — А ваш приятель, — продолжал он, — нужен нам именно сейчас… Догадываетесь где?

— Догадываюсь, — мрачно кивнул Баронин, сразу же оценив всю грандиозность и остроумие задуманного этим человеком плана. Внедриться в «Бамбуковый союз», да еще с помощью затребованного его же главарями человека, стоило дорогого для любой спецслужбы мира!

И вся тайная суть иносказаний Бордовского сводилась только к одному — Баронину! Именно он и должен связать этого лощеного господина с «русской бригадой»! Отказаться? Можно, конечно, но только что делать потом? Беда заключалась уже в том, что он оказался посвящен. А для людей такого уровня, каким был его собеседник, этого достаточно. Слишком в серьезные игры он играл, чтобы даже в малейшей степени зависеть от прихотей ее участников! Бордовский, словно прочитав мысли Баронина, нанес последний удар.

— Вы не слышали, — спросил он, — какое несчастье случилось с Рокотовым?

— Нет, — покачал головой Баронин, уже догадываясь о природе этого самого «несчастья».

— Попал в автомобильную катастрофу, — грустно сообщил Бордовский. — Поехал на дачу и угодил под самосвал! Хорошо еще, что без жены…

Баронин взглянул сидевшему напротив него человеку в глаза и сразу же вспомнил выражение глаз игравшего против него банкомета в тот знаменательный вечер в «Бангкок-паласе», когда он, отчаянно рискуя, пошел ва-банк. Помимо чисто профессионального интереса ему удалось прочитать в них и нечто человеческое. «Да, — говорил ему этот взгляд, — я все понимаю, и мне даже жаль тебя, но и ты должен понять меня!»

— Да Бог с ним, с этим Рокотовым, Александр Константинович! — небрежно махнул рукой Бордовский. — Наплюйте и забудьте! Не стоит он того, чтобы портить из-за него праздник… — поднялся он из-за стола. — Мой привет мадам Зое!

Баронин долго смотрел ему вслед. Уже совсем было позабытый атмосферный столб весом в два с лишним центнера снова навалился на плечи, и сейчас у него было такое ощущение, словно вся жизнь прожита на огромной воровской зоне, где безраздельно властвовал только один закон — закон беспредела. И когда увидел спешащую к нему, сияющую от радости Зою, он грустно вздохнул. Мира не было не только под оливами…