Восхождение к власти: «италийский рассвет»

Глава одиннадцатая. Отмеченный судьбой

Спустя четыре дня. Сицилия.

Над островом установилась прекрасная и тёплая погода. Яркое и сияющее солнце заняло точку зенита, поливая землю под собой массивами ослепительного света и приятного тепла. Над головой прекрасное лазурное средиземноморское небо и дует лёгкий не порывистый, но настойчивый освежающий ветерок, который покачивает насыщенные зелёными цветами, пальмы.

Однако ныне ничто ни на земле, ни в море, и города, и порты, и воды древнего острова не принадлежат старым владельцам. Зелёное стяги брошены в огонь, их место занимает флаг серый, с торжествующим орлом.

Воздух над Сицилией пропитался праздничными благовониями, насыщен сладкими ароматами ладана. Отовсюду гремят развесёлые оркестры и фанфары, возвещающие о великом триумфе. У незнающего человека сложится впечатление, что на острове отмечают какой-то широкий и значительный праздник, неимоверно много значащий для здесь живущих людей. В какой-то мере они правы, ибо окончание войны и кровопролития — это торжество. Центром такого политического карнавала стал небольшой амфитеатр, возведённый в середине огромного острова, всё празднование словно течёт и крутится вокруг этого памятника ушедшего государства.

Вокруг огромного исполинского амфитеатра, возведённого Сицилийским княжеством для отмечания множества местных фестивалей или памятных дат, раскинулись огромные поражающие взгляд парки и пышущие зеленью сады. Само строение совсем небольшое и вмещает в себя всего несколько сотен человек. В высоту с двухэтажное здание с небольшим углублением в землю, оно отражает истинную красоту, вместе со сдержанностью. Сделанный из мрамора, в римском стиле, с толикой греческого внутреннего устройства, он обходится без роскошных драгоценных камней, красивые узоры на стенах, орнаменты, лишены подчёркивания золотом или серебром. Простота – главная ценность этого амфитеатра.

По прямой дороге, умащённой камнем, как бы подражая древним дорогам античных цивилизаций, спешат толпы людей. Их одежда не отличается огромной разнообразностью – у мужчин строгие костюмы, а у женщин чёрные или серые платья, чей вид и цвет утверждён нормами правительственных директив. Причём даже в такой строгой ограниченности, продиктованной нормами морали, получивших отражение законах новой страны, дамы умудряются привнести лёгкое разнообразие. Различные фасоны нарядов, длина и украшения на теле и ткани роскошных, но сдержанных одеяниях.

Всё же есть две персоны, идущие посреди всех и выделяющиеся одеждами. Первый на себя надел красно-чёрную мантию с капюшоном и размашистыми рукавами. Ряса не подвязана и слегка колыхается на ветру, давая увидеть кожаный сапог на правой ноге. Левая в нём не нуждается, ибо вся состоит из металла, всё же то же на ней тоже обувь, дабы не приводить в исступление людей. Изрядно хромающая походка киберария вызывает лёгкое удивление у проходящих мимо дам и мужчин и невольно да падёт на него удивлённый, полный настороженности, взгляд. Глаза смотрят на всех хищным синим цветом, а часть лица отделана металликом, однако такое проявление сверхтехнологий закрывает капюшон. Руки укрыты за длинными перчатками, покрывающими рукав кофты. Ноги закрыты штанами. Второй человек одет несколько проще – это сапоги до половины голени, чёрные военные брюки и такого же цвета длинный китель. Однако черты лица второго не несут на себе следа технологического прогресса – это подстриженный, но всё ещё густой чёрный волос, игриво пляшущий на ветру, аккуратный утончённый нос, тонкие холодные губы, и глубокие изумрудные очи, в которых всё ещё зиждется свет души, но он какой-то омрачённый.

- Ты готов? – механическим голосом вопрошает первый мужчина. – Сегодня знаменательная дата будет в исчислительном механизме нового государства.

- Да, – с лёгкой улыбкой на тонких устах даёт ответ сицилиец. – Я готов.

Двое медленно продолжают путь, разговаривая о последних событиях. Вокруг них возвышается на полтора метра зелёная изгородь, а иногда попадаются солдаты, призванные охранять порядок и безопасность на мероприятии.

- В этой войне «Серые знамёна» потеряли больше, чем мы вычисляли, – так же механически констатирует киберарий. – Из десяти бригад, составлявших корпус, после Рима и Сицилии, полнокровных осталось – три.

- Андронник, - лёгкая улыбка перешла в натужную, эмитируемую, за которой скрывается печаль, - «Серые знамёна» ещё возродятся. Авиацию и танки, технопехоту и мотострелков нам направят. Всё будет в порядке.

- Данте, ты не глупый человек и понимаешь, чтобы набрать первоначальное количество боевых единиц, необходимо несколько календарных месяцев или даже лет, а нужды военной машины Канцлера требуют немедленного участия, – стальные пальцы Андронника, обтянутые кожей перчаток касаются сумки на поясе и вынимают пожелтевший листок, размером А-4, свёрнутый в четверо. – По нашим подсчётам вам на восстановление понадобится как минимум шесть календарных месяцев. – Без эмоций, хладно говорит киберарий. – В это время входит…

- Я знаю, – мягко обрывает Данте, чуть подняв ладонь. – Знаю, что у нас и запланированные операции по десантированию под Марсель и Корсику. Знаю, что война нас зовёт. Мы будем готовить резерв.

- В отсутствии командира? – ледяно заявляет Примас-искупитель и обращает взгляд безжизненных диодов на юношу.

- Да, в его отсутствии, – уже без улыбки, с мрачной тенью на лице отвечает парень. – Нас наверняка поведёт другой Крестоносец, как было после Примус Рэгэ. Все они великие герои и под стягом каждого из них мы будем только славить имя Его и Канцлера.

- Это так, но они не сверхлюди.

- Кто?

- «Первоначальные крестоносцы». Это обычные биологические люди, которые в тёмные времена примкнули к Канцлеру, рассчитав выгоду или проникнув идеями «Завета». Все они раньше были безжалостными наёмниками, или главами банд. И в час великой нужды, просчитав варианты развития будущего, решили присоединиться к Канцлеру, став шестернями великого механизма. Но и сейчас они остаются его шестернями и верными подчинёнными. Каждая армия – армия Императора, а они лишь его ставленники.

- Только при них так не скажите.

- Они и сами это понимают, – проскрипел киберарий. – Они осознают тот факт, что являются не более чем средствами достижения истинно праведной цели – установления доминирующего диктата над большинством земель.

- Хм, с вами мой брат бы не согласился, – усмехнулся Данте. – Он бы сказал – «Если они обычные наёмники, то почему, они так быстро разгромили Сицилийское княжество?».

- Ответ прост. Если бы не обращение и предательство князя, как символа ментального единства сицилийской нации и вызвавшее это разделение Сицилийского княжества на Южную военную республику, и Западную коммуну, подразделения Крестоносцев как минимум неделю вели бы бои на севере. Да и наша вирусная программа сыграла первую роль в устранении сицилийской угрозы.

- Как? Каким образом вам удалось парализовать всю оборону? – вопрошает Данте, помня о том, когда вирус поразил все автоматизированные системы обороны, машины как будто взбунтовались и обратились против всего живого, и выжившим жителям Сицилии пришлось объединиться с войсками Императора, чтобы выбить дронов-повстанцев и роботов-мятежников из целых городов.

- Простите, - сугубо официально заговорил киберарий, - на данной информации лежит гриф «абсолютно секретно» и я не имею права её произносить.

- Ладно, понятно, – отвлечённо молвит Данте, смотря куда-то в сторону и изредка посматривая на амфитеатр, который становиться всё ближе.

Сегодня собрались все, кто необходим для заключения договора. Имперские чиновники и военные с одной стороны, оставшаяся сицилийская власть со второй. Крупные предприниматели, сицилийские бюрократы, учёные острова и политические деятели – все они признали власть Канцлера над собой и готовятся к отречению от всякого влияния на свой народ. Этот день станет праздником для Империи и Сицилии, которая с относительным миром войдёт в лоно Рейха и именно по этому поводу во всех городах и деревнях острова велено начать помпезные и весёлые празднества.

Данте так же приглашён на этот приём, как и оставшиеся в живых «Утренние тени». Сам Император пожелал видеть их на месте подписания «Акта передачи власти» и «Соглашения о помиловании». Юноша не слишком волновался, но сердце его трепещет от того, что ему придётся стоять на самом важном действии последних дней. Глаза парня смотрят по сторонам и видят прекрасных смуглых девушек, в лицах которых читается спокойствие. Лики мужчин суровы и в тоже время отражают южное радушие. Кажется, все в своей тарелке и только Данте испытывает лёгкие волнения, а Андронник, шагающий в полу сгорбленном виде рядом, являет собой нерушимый бастион спокойствия.

- Всё будет в порядке, – тихим жестяным голосом молвит киберарий. – Вам не нужно испытывать сильную тревогу, да и незначительные тоже.

- Что, вы о чём? – выдав фальшивую улыбку, пытается оправдываться Данте. – Со мной всё в порядке.

- Тут не нужны даже показатели встроенных биосчитываетелей, чтобы понять, что вы испытываете лёгкие колебания в плане психического состояния. Это выдаёт даже ваш дрожащий голос.

- Да, чёрт возьми, – выпаливает Валерон, и тут же переходит на вопрос, чтобы хоть как-то отвлечься, послушав монотонную жестяную речь кибиерария. – Скажите, а почему вы предали Римский престол, и перешли на сторону Рейха. Некоторые ваши браться вас назвали бы предателем, если бы были живы.

- Римский престол был нежизнеспособное государство, отравляющее жизнь миллионам людей. Я сам получил биотехническое преобразование не там, а севернее. Римский престол – место службы, определённое после Схизмы. Мои братья служили ему, так как у нас не было альтернативы или замены на более гуманную модель государственности. Это утверждение справедливо, что для Римского престола, что для Информократии. А ваш Канцлер и идеи его Империи являет не только альтернативу, но самый лучший вариант развития событий для мировой общественности. Разрозненные субъекты, служащие друг против друга, неминуемо обрекают мир на гибель, а ваш император объединяет разрозненное в единую машину, чем спасает мироздание.

- А почему вы сами не стали править, свергнув лордов? И Рим ваш и идеи, которые вы так лелеете, смогли бы воплотиться. Почему Информакратия там не воцарилась?

- Мы размышляем цифрами и формулами. Наши законы – целесообразность, хладность и необходимость. Информократия посчитала это нецелесообразным. Да и чтобы править среди людей необходимо человеческое сердце и законы морали, что не соответствует тому, что утверждают Инфо-апостолы севера. Свергнув мы лордов, стало бы наше правление более справедливым или лучшим? Не думаю.

Общающаяся пара медленно подошла прямиком к пропускному пункту. Как оказалось, они шли практически в конце толп людей, спешащих попасть в амфитеатр. На пропускном пункте стоит три солдата, с автоматами наперевес и два проверяющих, которые держат в руках информативные сенсорные планшеты.

- Стойте! – поднимает руку один из воинов и указывает на тонкие, похожие на пластины металла, рамки. – Пройдите тут.

Данте минует их без препятствий и готовится показывать документы. Паспорт, представленный карточкой со спичечный коробок размером, входит в разъём планшета и тут же вся информация оказывается в распоряжении проверяющего.

- Вы допущены, Данте Валерон.

Как только рамки переступила нога киберария, в уши ударил неожиданно истошный писк. Все тут же оказались в непонятном состоянии и народ, а именно человек двадцать стали глядеть друг на друга взглядом, полным маловразумительности, тем самым показывая полную неосведомлённость.

- Выньте, пожалуйста, все металлические предметы, – потребовал проворящий, а солдаты, одетые в зелёный камуфляж, позади него навострились.

- Я, по-вашему, разобрать сам себя должен? – в жестяном голосе промелькнули слабые посулы человеческого недовольства. – Посмотрите по списку: Андронник Гай Терций.

Проверяющий быстро пролистал информативный планшет и видимо нашёл имя, так как по лицу его легла вуаль удивления:

- Вы представитель «Искупительной ауксилии»?

- Да.

- Проходите.

Двое быстро минуют тёмный проход в амфитеатр и попадают практически к самой арене. Всё вокруг выполнено из мрамора – стены, места для сидения и даже ступени. Где-то ещё может в глаз ударить блик от незначительной серебряной отделки и узоров, сделанной имперскими архитекторами в последний день приготовлений. Только арена не усыпана песком, а уложена гранитными плитами, а практически у самой ложи стоит огромное возвышение с трибуной.

- Это ваше настоящее имя? – поинтересовался сиракузец.

- Нет, - холодно ответил киборг, слегка покачав головой. – Я хочу забыть своё настоящее имя. С ним связано слишком много эмоциональной боли.

- Куда же к нам? – вопрошает Данте. – Смотря на собравшихся людей, и как они рассаживаются по строго отведённым местам.

- По регламенту я и «Утренние тени» занимают посты рядом с императором, – холодно отвечает киберарий.

От осознания того факта, что он займёт место рядом с великим повелителем у юноши едва не перехватило дух, а сердце заколотилось с бешеной силой. Он будет стоять рядом с самим императором Рейха. Ложа находилась прямиком над ними, и Данте с Андронником хватило меньше пяти минут, чтобы подняться наверх, цокая каблуками по мраморным ступеням, пройти строгий контроль, в виде проверки документов и биометрического анализа.

Италиец лишь краем глаза задел лик и облачения Канцлера. На подлокотнике трона лежит рука, покрытая чёрной кожей пальто, а на левом пальце красуется золотое кольцо с большим гранатом.

В императорской ложе довольно просторно. Позади места Канцлера расположились все двадцать пять «Утренних теней», выстроившихся по стойке мирно и одетых в одинаковую униформу. Более двух десятков парней заняли место прямиком за троном повелителя, и настороженные взгляды парней аккуратно коснулись Данте. Каждый готов спросить, почему юноша пришёл позже всех, но никто не решится. Да и сам Валерон рад рассказать, что разбирался с бюрократическими делами в штабе «Серых знамён».

В ложе довольно уютно и распрекрасно. На первом ярусе, где расположилась площадка для оратора и просмотра зрелищ, края балкона увенчаны красивыми цветами и изделиями из них. Розы, тюльпаны, лилии и ещё множество цветков, исторгающих в воздух приятные ароматы, радуют взгляд присутствующих. Флористы потрудились на славу. Второй ярус, к которому по бокам ведут ступеньки, проходящие сквозь всю ложу, величественно расположился императорский трон. Его спинка сияет серебром, а края отделаны золотыми узорами. На спинке выгравирован простой крест с молитвенными гимнами. Так же трон местами усеян самыми дорогими драгоценными камнями, подчёркивая имперский статус обладателя. Ну и третий ярус, где у дальней стенки слабо колышется стяги Рейха с новым знаменем – двуглавый орёл, выполненный в готическом стиле.

Однако, несмотря на всю роскошь ложи, тут витает странный дух ледяного ужаса, как будто сам воздух сковал адский и морозный трепет. Будто бы пространство, из чувства первобытного страха, не смеет шелохнуться, как будто потревожит спокойствие чего-то инфернального и титанического, способного за секунды лишить жизни. И из-за ауры страха сам Данте чувствует, что тут ему как-то не по себе. Чувство ликования и внутреннего тепла, которые грели души от новости, что он будет стоять рядышком с самим Канцлером, моментально пропало, как только нога переступила порог ложи. Сам Император внушает не радость и светлое чувство изумления, а холодный страх и сковывающий душу ужас.

Все ждут команды повелителя, все, кто есть в ложе – Верховный Отец глава Империал Экклесиас[1], с лёгкой сединой, верховный судья, протоколист и пожилой Лорд-Магистрариус, который вскоре освободит место приемнику. «Первоначальных крестоносцев», учувствовавших в компаниях против Княжества, тут нет, ибо они пожелали быть со своими воинами в частях.

Сначала раздался скрип кожи на пальто, и с трона медленно поднялась высокая худосочная и бледная фигура. Чёрные длинные волосы аккуратно ложатся на плечи, а высокий кожаный воротник фиксирует их. Как только Канцлер поднялся с места, тут же все рядом стоящие души накрыла волна страха и благоговейного трепета.

- Начинайте! – мощный, но в тоже время бархатный голос повелителя пронёсся по всей арене, достигая самых дальних мест.

Данте напряг глаза и направил взгляд далеко на арену. Спустя секунды на гранитных плитках арены, восходя на высокую трибуну, высеченную из нефрита, больше напоминающую роскошный эшафот, зашло три человека. Первая – женщина, с распущенными смольными волосами и тёмным цветом кожи, одета в чёрное платье с неглубоким вырезом, на ногах такого же цвета туфли. Второй – высокий мужчина, нордического образа, на котором отлично сидит классический костюм докризисного типа. И третья – молодая девушка, с ореховыми волосами, убранными в конский хвост за спину, а на светлом теле серого цвета платье, подпоясанное красивым плетёным пояском. У трибуны стоит древний микрофон, чем Канцлер высказал свою возвышенность над побеждёнными, дав им в распоряжение устаревшую технику, и мужчина, заметно стерпев унижение, стукнув по нему пару раз и убедившись, что звук передаётся отлично, стал говорить отменным баритоном:

- Я представитель Военного ведомства и остатков Республики, от лица Сицилии, а также её жителей, приветствую нашего будущего Императора и Канцлера Рейха. Надеемся, сегодня мы сможем договориться о бескровном воссоединении Сицилии с Империей и установить мир на этих землях. Мы готовы начать переговоры. – Договорив мужчина отступился, дав возможность говоре девушке в сером.

Данте смотрел в лица сицилийских чиновников, руководителей политических партий и общественных объединений. Валерон, посматривая на жителей острова, не мог поверить, что ещё где-то есть политические партии в том старом виде, как в докризисных свободных государствах, в том смысле, какой в них вкладывал демократический дух. Социал-консерваторы, либералы, социал-демократы, правые социалисты, зелёные синдикалисты-физиократы, анархо-социалисты и ещё десяток партий, в лице своих руководителей пришли сюда. Однако удивление менялось скорбью, ибо в лицах Данте видит лишь разочарование и потаённую злобу, которая может выплеснуться в любой момент. Унижения и лишения лишь подогревают сепаратный дух гордых жителей острова.

- Я представительница того, что осталось от Коммуны и по совместительству директор бывшей Корпорации «Тех-Вар» и глава Экономического ведомства, – голос девушки подобен утренней трели за окном, так же звонок и приятен. – Я с готовностью заявляю, что экономика Сицилии может отказаться от крупного предпринимательства, а все владельцы крупных частных компаний передадут их в руки имперских органов власти. – Как только прекрасный голосок смолк, Данте осмотрелся по рядам и заметил растущее недовольство на лицах, а дама продолжила. – Так же мы готовы передать в руки Рейха все важные экономические объекты и отказаться от национальной валюты. – Дама отступает назад, давая слово женщине в чёрном платье.

Народ недоволен таким положением дел, но мирится. Все понимают, что дальнейшая битва не представляется возможной, а будет бессмысленной и только принесёт больше крови. Никто не хотел давать смерти ещё один повод для жатвы невинных душ.

- Я возглавляю Культурное ведомство, а также являюсь главой Духовного общества Сицилии, ну и дочь князя, – голос девушки чуть грубее, чем у прежней ораторши, но обладает какой-то подавленной силой, которая с каждым словом так и рвётся наружу. – Мне выпала горестная миссия возглавлять Сицилию после… отступления моего отца. Это была трудная роль, но я справилась. Сегодня с нас требуют сдачи нашего княжества, нашей родины в руки тех, кто говорит о единстве и призывает нас к культурной импотенции. На нашей свободной земле существуют не менее трёх десятков религиозных движений и все их предлагают уничтожить, нас призывают отказаться от наших идей. Мы были бы согласны. От нас требуют полностью передать власть над нашей землёй, на которой жилы и умирали прадеды, от нас хотят, чтоб мы стали послушными деталями Империи. Я отвечу на это так, – взгляд тёмных глаз пробежал мельком по собравшимся на трибунах сторонников и слуг полумёртвого Княжества; девушка видела их недовольство, смаковала каждую секунду, в её очах заиграл огонь безумия, и как будто промелькнула искра гордыни и сумасшествия, сам воздух раскалился от ожидания до предела и спокойствие разлетелось куски от фразы, подобной раскату грома. – Mai! No![2].

Пространство взорвалось адским криком и шумами. Каждый человек стал орать, выражая криком позицию. Солдаты приготовились к бою. Автоматы прогремели шумом затворов, и сам Данте изрядно напрягся, ошарашенно оглядываясь по сторонам. Мирные переговоры грозили перейти в бойню, и кровь зальёт оставшуюся Сицилию. Останки красоты острова могут сгореть до конца, превратив эти земли в безжизненную пустошь.

- Дура! Ты что творишь!? Мы жить хотим! – кричат с одной стороны в ярости.

- За нашу свободу! – неожиданно поддерживают оттуда же. – Свобода или смерть!

Всё вокруг постепенно скатывается в хаос, но вот сам Канцлер через динамики задаёт вопрос, заставляющий толпу, хоть на минуту успокоится и вернуться к переговорам:

- И что же вы хотите… княжна? Чтоб я вам Апеннины подарил?

- Нет! – дерзко кричит девчонка, а её лицо корчит гримасы отвращения при каждой фразе. – Я хочу, чтобы вы, господин кровавый тиран, катились прочь с моей земли! Я хочу контрибуцию за нанесённые разрушения! Я хочу, чтобы вы восстановили все разрушенные города! Я хочу свободы для нашего народа!

В ответ Канцлер разразился пламенной речью, пытаясь переубедить мятежницу, которую на мушку взяли гвардейцы Канцлера. Их энергетические винтовки в любую секунду готовы испепелить восставшую девушку.

- Ты думаешь только о мелких интересах своего народа, каким бы великим он не был. Ты не желаешь праведного единства пред морем тьмы, ибо оно требует пожертвовать излишками свободы ради общего блага. Тебя корёжет от одной мысли, что ваша национальная гордость будет брошена в имперский котёл. Я – всевластная длань Бога! От меня зависит участь вашего островка! – в вихре неожиданно вспыхнувшего гнева фанатично кричит Император. – И ваш выбор прост – вы подчинитесь или умрёте! – с последним словом Канцлер ударил кулаком по балкону и дерево буквально застонало.

В ответ на слова Императора, тонкие губы девушки перекосились в коварной улыбке. Её глаза наполнились гордыней и чувством скорой победы, что стало зловещим предзнаменованием. В ложу императора внезапно влетает размытая фигура и лишь её размытые очертания можно установить – плотно прилегающий чёрный костюм. Сверкнувший клинок в руках незнакомца описывает дугу и лишает жизни одного из охранников, окропив алой кровью стены ложи, а затем с поразительной скоростью, оставаясь в памяти лишь размытым пятном, бросается на Канцлера с одной целью – убить его.

Повелитель отходит в сторону, пропуская удар, и широкий меч входит в деревянное покрытие балкона, вязнет там. Канцлер этим воспользовался и сам вступил в бой. Выхватив с пояса висевший короткий меч, правитель Рейха наносит молниеносный рубящий удар с левого плеча, и лишь сверкание клинка заметно. Враг пытается отойти назад, но острие меча рвёт его капюшон и нагрудную защиту, потроша врага.

- Нападение на императора! – кричит охрана, не замечая, как второй убийца прорывается и заходит императору сзади.

Все мышцы напряглись сразу, Данте рванул со всех ног и расстояние в десяток метров парень пробежал за несколько секунд. Незащищённое плечо юноши ударилось в чёрную прилегающую броню врага, и раздался страшный хруст. По плечу, ключице и всей правой стороне моментально пробежала жуткая парализующая боль, но цель того стоила. Убийца падает на пол, цепляется за балкон и пытается встать, но тут же четыре коротких лезвия ему впиваются в спину. Примас-искупитель, сорвав перчатку, обнажив встроенные в пальцы клинки, всё глубже вдавливает их во врага, до тех пор, пока ладонь не начинает входить в тело.

Данте поднялся и посмотрел на арену, понимая, что мира уже не будет. Новую княжну пытается остановить мужчина, рядом с ней стоявший, но тут же девушка достаёт пластиковый кинжал, прикреплённый у ляжки, и наносит десять скоротечных ударов в живот, отталкивая ногой первого оратора, давая ему рухнуть с возвышения. Дама в сером платье пытается её остановить, пытается ударить кулаком, но всё безуспешно. Она хватается за волосы, но тут же получает удар в правую щёку и отшатывается. Понимая, что она с ней не справится, спрыгивает с арены… неудачно. Нога хрустнула, бедолага завалилась на песок, став кричать от боли.

Возле княжны постепенно начинает сходиться круг её единомышленников, устроивших резню на местах амфитеатра. Они медленно продвигаются к трибуне. С кровавыми руками и маленькими деревянными клинками, с самодельным оружием, спрятанным от металлодетектора сицилийскими технологиями, они пожелали свергнуть тирана или показать ему своё недовольство. Не менее сотни человек, которые лишь предтечи большого мятежа, ждут действий от двадцатки гвардейцев императора. Немногие выжившие лоялисты теснятся к ложе Канцлера. Солдаты могли перестрелять из энерговентовок мятежников, однако эту миссию решили оставить тем, кто это сделает максимально устрашительно.

Появление Преторианцев быстро сбивает спесь со стихийных повстанцев, которые прозрели всю бесполезность и обречённость своего положения. Пулемёты и скорострельные пушки за первые моменты выхода усеяли воздух сотнями пуль, а каждое попадание обращало в противно-багряные ошмётки повстанцев. Спустя секунды выхода грузных исполинов, арена залилась кровью и заполнилась мертвецами. Испугавшиеся сторонники мятежа не выдержали и побежали, их сердца не были готовы к смерти в этот день и они трусливо оставили свою предводительницу.

Княжна стоит и впивается глазами в Канцлера. В её взгляде читается безумие, желание убить императора и править самой. Её лицо искажено в злобе, как у дикого зверя, который готовиться к броску. Она предпринимает последний шаг. Когда её соратники обращены опрокинуты за порог жизни жутким образом, она подбирает валяющийся под ногами оставленный самодельной однозарядный пистолет и целится в Канцлера. Щелчок, выстрел и снаряд отправляется по траектории прямо в голову повелителя. Секундная реакция и пуля предательски вязнет в металлической ладони Примас-искупителя, которая выбила сноп искр в паре сантиметров от Канцлера.

- Я тебя ещё достану, тиран! – кричит с яростью дама и спрыгивает с трибуны и возвышения, убегая к выходу, который оставили её сторонники; она всё ещё хочет жить и проводя жизнь в правлении над людьми.

- Оружие мне! – в повелительном тоне кличет Канцлер.

Солдат кидает императору энергетическую винтовку, и тот её ловит цепкими пальцами, за мгновение, возведя в боевое состояние. Секунда и стрекочущий оранжевый луч озаряет местность, хищной стрелой ударяя в ногу княжны. Девушка заверещала и упала на гранит, разбив нос. Захлебываясь соплями и кровью мятежница увидела, как последнего её соратника разорвал снаряд пушки Преторианца, разукрасив его кровью и мертвенно-белый мрамор.

Данте пытается встать, но боль заставляет его сидеть. Всё же с помощью друзей он поднимается и видит лик повелителя Рейха – это сапфировые глаза, которых пламенеет огонь истинного безумия, от которого охота спрятаться, бледная кожа и тёмные губы. Все черты лица выражают какую-то надменность в нём, самовозвеличивание в гранях лица так и читается.

- Ты как парень? – обхватывая здоровое плечо Данте кожаной перчаткой, по-отечески спрашивает Канцлер.

- В порядке, господин Император, – сквозь боль отвечает сиракузец.

- Как тебя зовут?

- Данте, господин, – терпя боль, почтенно отвечает юноша. – Данте Валерон.

Все, кто стоит рядом впали в исступление от такого разговора. Редко, когда Канцлер позволял себе говорить с обычными солдатами, поле своего возвышения в императоры. А тем временем, понимая всеобщее удивление, Канцлер спокойно продолжил:

- Данте, сегодня ты поступил отважно, засим награждаю тебя почётным орденом магистра государственного почёта. Джузеппе Проксим гордился бы твоим поступком, помяни Господь его праведную душу. – Рука Канцлера соскользнула с плеча, пихнула парня.

В ложу входит один из бойцов и почтенно докладывает, приковывая к себе внимание:

- Господин император, периметр в безопасности, ожидаем дальнейших приказаний.

- Так как не все сицилийцы готовы пойти против нас, я буду милостив, - рука Канцлера вытянулась, и указательный палец ткнул в сторону стонущей девушки в сером платье и мужчины, растерзанного княжной, - и те двое тому доказательство. Отправьте к представителям Западной коммуны и Республики моих послов с ультиматумом – либо они добровольно сложат оружие, освободят оставшиеся города и станут слугами Империи, либо погибнут. Мятежников казнить на главных площадях крупных городов, в назидание сопротивляющимся. Ах да, - губы Канцлера тронула улыбка безумия, - посадите в клетку княжну и несите её как боевое знамя в каждый город, который подумает бунтовать, – сквозь шум говора, гула всеобщей суматохи можно было расслышать, как с языка Канцлера слетело безумное шипение. – Сицилия будет моя.

[1] Империал Экклесиас – имперская религиозная организация, восстановленная по образу католической церкви докризисной эпохи.

[2] Mai! No! – новосиц. – «Никогда! Нет!»