Спустя месяц. На границе с Римским престолом. Войсковая часть 7-1-1-7-3 (Войска седьмого крестоносца, сухопутные силы, пехотные войска, седьмая стрелковая бригада, третий стрелковый полк).
Ночь медленно спешит смениться зарёй. Над всей бывшей Италией стремиться установится диктат солнца, причём это можно понимать максимально двояко. Древняя звезда, гелиос, несущая в холодный космос тёплые лучи, спешит водрузиться ярким знаменем над небесной твердью планеты Земля. И в то же время Крестовый поход, развязанный Канцлером, набирает мощь и обороты, заставляя думать города Апенинского полуострова о своём будущем и говорить о том, что звезда славы нового императора восходит всё ближе к зениту.
Стремительная победа в Сиракузы-Сан-Флорен вгоняет ужас и страх в «Римский Престол», который пытается изо всех сил возвести оборону, но это не получается. Разрозненные банды и сгнившие государственные структуры Рима не в силах мгновенно выставить оборонительные круга возле родного города, пополнение обескровленных бригад и полков идёт медленно. Секундный плотский интерес оказался всяко выше иных целей, наплевательство на собственную армию привело к тому, что только один полк оказался готов к бою, а также ауксилии киберариев, этих удивительных киборгов с севера.
Под командованием Канцлера пока слишком мало воинов для ведения полномасштабной войны против городов и стран бывшей Италии, хотя каждый день под их знамёна становятся новые массы простого люда, жаждущие изменить мир к лучшему. «Первоначальные крестоносцы» ведут сражения по всем фронтам, но им катастрофически не хватает ресурсов. Старые танки, древние пушки, устаревшее оружие и использование людей в качестве основной силы подавления. Из всего парада эпохальности выделяются только экзоскелеты могучих полководцев и их гвардий, способных превратить владельца в машину для убийства, грозного полубога войны. Но всего этого не хватит, чтобы побороть «львов Альп» - Аурэлянскую Информократию, Техно-конгломерат, Вененцианскую республику и Лигу севера. Мотополки, технодивизии, артиллерийские бригады, укомплектованные плазменными орудиями и сокрушительными РСЗО, легионы роботехники и киборгов, штурмовых машин и многочисленные эскадрильи авиации – вот наследие мёртвой Италии, преумноженное во времена прогресса пред мраком, и сохранённое осторожными лидерами.
Тем временем солнце медленно стало подниматься из-за горизонта, освещая тусклым, холодным утренним светом полигон и казармы солдат, принятых в строй «Серых знамён» совершенно недавно. Луч света проник через застеклённое окно и пополз по казарме, наполняя помещение светом. Множество окон пропустили сквозь себя свет, освещая продолговатое вытянутое помещение роты. Полумрак стремительно отступал, пока не развеялся совершенно. Можно увидеть лакированный пол из досок, ветвистые зелёные растения в горшках, и три прохода, ведущих в помещения для взводов. Где-то поодаль ещё одна дверь, с табличкой «канцелярия капитана».
В каждом «кубрике», под белыми, местами испачканными одеялами, лежат двадцать парней, мирно сопящих в своё удовольствие и не желавших просыпаться. Пока свет яркого солнца медленно крадётся по казарме в пространстве, наполненным беззвучием, раздался металлический скрип, разнёсшийся по казарме.
- И где же «Ночная охрана»[1]? – спросил вошедший мужчина, отворив дверь казармы.
Высокий небритый вояка, в серой шинели, обшитой серебряной нитью, с погонами в виде бронзовой лычки, застучал каблуками сапог по деревянному полу.
- Господин сержант-инструктор, - вышел вперёд парнишка в серой шинели без знаков звания на плечах; он вытянулся, попытался приставить руку к виску, но был остановлен:
- Тихо, без этого, - махнул рукой мужчина. – Скажи мне, почему у вас дверь открыта?
- Я только что зашёл. С обхода территории.
- Ладно. А где дежурный ротной охраны?
- Он в штабе батальона. Начальник штаба в часов семь приехал и к себе вызвал.
- Предупреди его. Построение будет сразу после подъёма, без завтрака и утренних процедур, - он пристальней посмотрел на солдата. – Что ты таращишься на меня? Да, без зарядки и утреннего туалета. Сам легат[2] бригады будет здесь с утра, и наше время выпало на такое время.
- Хорошо. А капитан? Подъём?
- Командир роты уже готов и ждёт на улице. Я сам всё сделаю.
Сержант-инструктор пошёл дальше, пока не встал напротив спальных помещений взводов. Взгляд его суровых тёмных глаз обежал все двадцать фигур, спящих так крепко, что и не подозревающих о стоящем человеке, который поднёс к глазам часы на руке. Шесть часов двадцать девять минут мелькнули в очах военного, ответственного за дисциплину и снабжение солдат. Мужчина ещё минуту стоял, пока все стрелки не сошлись на значении в «шесть тридцать».
- Рота подъём! – во всё горло заорал сержант, пытаясь перекричать вопящий взводной будильник, и ему это удалось, ибо громогласный приказ мужчины напрочь превозмог звонкий вопль.
Голос достиг и уха Данте, спавшего практически в самом конце эпохальной казармы. Приказ становился сигналом для действий, причём практически автоматических и наполовину обдуманных. Он откинул одеяло, быстро вспрыгнул, став заправлять кровать.
- Шевелитесь, солдаты! – орёт командир. – Я не хочу получать за вашу медлительность! Сам легат ждёт вас!
- Господин сержант-инструктор, позвольте спросить, - прозвучала просьба из чреды собирающихся солдат.
- Да!
- Чем мы заслужили такую честь?
- Сам не знаю. Он же отвечает за политику, воспитание. Вот и думает толкнуть воодушевляющую речь.
Данте в суматохе ищет одежду для ног и тут же находит чёрные военные штаны, беря их и надевая поверх кальсон. Затем на глаза попадаются высокие берцы, больше походившие на шнурованные сапоги. Валерон только потянулся к кителю на спинке стула у его кровати, как был едва ли не оглушён голосом:
- Проклятье, Данте! Быстрее! – кричит сержант. – Все практически оделись! Реще! А то на построение опоздаем!
Юноша впопыхах находит шинель. Чёрная, сшитая из новой ткани, не пропускающей влагу, она длиной практически до колен, больше напоминая удивительное военное пальто.
- Данте! Шевелись! – вновь орёт сержант, осматривая казарму, где одеваются ещё пара человек.
Юноша подстёгивает подсумок для вещей к поясу, стянувшим шинель и выбегает за порог, чувствуя крепкую ладонь командира, поставившей ему подзатыльник. При выходе из казармы парня тут же встретила стена свежего прохладного утреннего воздуха, но наслаждаться утром времени нет. Данте осталось тихо, практически незаметно прильнуть к построению, не привлекая внимания со стороны взводного, который стоял поодаль, разговаривая с командиром роты.
Справа и слева из казарм так же выходят и строятся солдаты. Трёхэтажные квадратные дома исторгали всё больше и больше солдат, встававшие в «коробки». Территория каждой роты отделялась сетчатым забором, всё залил ровный асфальт. Позади пяти зданий рот приземистой постройкой стоял штаб их батальона, опоясанный высоким забором, чья вершина обвита колючей проволокой.
Данте выдохнул. Он увидел своих командиров – сержанты и лейтенанты вели разговор в стороне от них. Старший лейтенант-штабист позволил себе нарушить один из запретов – он сжимал губами сигарету и мерно её покуривал, а это запрещалось воинам. Данте находил удивительным, что звания срослись с должностями, порождая причудливую игру слов.
- Эй, Данте. Навоевался? – ткнул его в бок товарищ. – Так ты вчера и не рассказал, что делали в операции.
- Об этом не нужно тебе знать, Миллиан, - покачал головой сиракузец. – Я не хочу про это вспоминать.
Италиец не горел желанием рассказывать о боевом выходе его отделения, несмотря на то, что они не понесли потерь. За последние время стычки с Римским Престолом на границе только участились, и они вошли в столкновение с одной из рейдовых групп. Приняв бой, их отделение, слаженным огнём лаз-винтовок смогло отбросить банду, перейти в контрнаступление и войти в лагерь римских войск. То, что открылось юному солдату, повеяло о нечеловеческой сущности армии Рима. К холодным столбам приковывали обнажённых пленных, где на ледяном ветру истязали. По рассказам освобождённых они были местными сельчанами до тех пор, пока сёла не были разорены поднятыми на оборону войсками «Престола». По истине противная картина с десятками избытых, исхудалых, истерзанных и поникших людей не покидала Данте. Он много видел на руинах полумёртвого дома, но страдания невинных переносил тяжелее всего.
- Так, нам пора отправляться! – приказал капитан. – Сержант-инструктор, все!?
- Так точно, господин капитан-командир.
Лейтенанты – командиры взводов, повинуясь приказам встали позади начальника штаба. Сержанты, командиры отделений и их заместители вставали за ними.
- На место построения, - грубым командным голосом обратился капитан. – Шагом, марш!
Позади идущего парнишки остаётся «квартал казарм». Вместе с Данте, практически нога в ногу идут, и остальные бойцы военной части. Седые и молодые, бритые и бородатые, арабы и остатки европейской нации: все. Тут нет различий по происхождению, возрасту или национальности. Все едины в стремлении свергать прогнившие режимы и устанавливать праведное царство Канцлера. Под знамёна нового вершителя судеб встают тысячи различных человек, и всех объединяет лишь святая воля создать новый мир. Главное – пылающее сердце и идеологическое соответствие духовным нормам Ковенанта, которые держаться на столпах радикального клерикализма, христианско-католического фундаментализма и неприязни всего антиморального.
Сиракузец, вместе с целой толпой солдат, прошёл за сетчатый забор, оградивший их «квартал» от дорог, и стал искать глазами вход на плац, куда их ведут. Всюду слышится редкий мат, напоминающий о неблагородном происхождении солдат, ругань, перекрываемая звонкими и чёткими приказами командиров. Данте резала ухо матершина, его с детских лет Патрик учил, что эти речи не красят человека, а наоборот – пёсий лай очерняет душу. К тому же многие всё же старались сдержать язык, ибо за подобную речь капелланы могли сурово отчитать. Глаза италийца поймали в поле зрения нужных людей и нужное место. В суматохе и мельтешении фигур он смог найти позицию на плаце и через несколько секунд занял её, ожидая действий.
Пока две тысячи человек полка пытаются занять огромную территорию, согласно Уставу общей службы, юноша спокойно посматривал по сторонам. Это часть действительно огромна, а плац настолько широк, что спокойно вмещает в себя тысячи солдат. И всю эту махину возвели примерно за две недели, когда передовые войска Канцлера, прорвались сквозь городскую республику, став готовить плацдарм, для следующих войн.
«Каждый должен знать своё место. Будь то на плацу или в вихре войны». – Подумал в мыслях выходец юга, которые тут же развеялись колкой репликой:
- Что ты сегодня раздасованный, братец.
Юноша повернул голову направо и увидел знакомые очертания лица. Высокий темноволосый парень, с широким, но утончённым, носом, изумрудными глазами, с крупным лицом в целом. Солдат так же облачён в чёрные военные одежды: берцы, штаны, тепло-кофту и военное пальто с сумкой наперевес.
Данте слегка улыбнулся, отвечая такой же ехидной фразой:
- Яго, как это ты так раньше меня оделся. Ты всегда путал левый берец с правым. Это прям мистика какая-то.
- Я просто давал тебе фору, – шуткой отвечает брат. – Не хотелось смотреть на тебя проигравшего.
Данте ухмыльнулся, он рад видеть, что его брат пошёл за ним. И тем более его радовало то, что Яго Валерон тоже попал на службу Канцлеру в тот же самый корпус. Он проходил стандартный приём через Военный приёмный временный комитет, осуществлявший набор в «Серые знамёна». Получить личное приглашение от «Первоначального крестоносца» — это честь, но не каждый мог таким похвастаться. Большинство воинов сюда попали именно через Временные комитеты, которые собирали всякий народ, возбуждая его на подвиги во имя веры, Канцлера и родины. Хотя присягу принимали от высших офицеров и Джузеппе Проксима в походных и городских храмах, дабы связать церковь и государство в глазах людей.
Воинская суматоха медленно и постепенно спадает. За пять минут построения командиры смогли навести порядок во вверенных им подразделениях. Все роты компактно уместились на плацу, выстроившись согласно схеме расположения. В первой «коробке» стоял их, «штурмовой батальон», отличный верной и образцовой службой.
Данте слегка пригнулся, когда услышал вой над головой. Его примеру последовала и часть солдат, для которых гул реактивных двигателей в диковинку. Армия «Серых знамён» располагала не только пехотой, артиллерией или танками, но даже целым авиаполком. «Первоначальный крестоносец» собрал под своей рукой огромную армию, способную вести широкие наступательные операции за исключением «титанов Аппенин».
Когда истребитель миновал, Данте, стоявший в первом ряду, едва выглянул из строя. На далёкое расстояние растянулась чёрная стена из тел бойцов, выровнявшихся по единой линии. И каждый солдат стремится не нарушать устав, являя из себя пример образцового построения. Но вот форма бойцов. У кого-то множество латаных дыр, кто-то связывал берцы нитями, чтобы те не развалились, а некоторые вообще заливали свою одежду дешёвым клеем, чтобы она на марш-бросках не осталась на полосе. Беда обеспечения.
- Говорят, скоро пойдём на Рим, – донеслась реплика возле Данте. – Совсем скоро. Вот-вот.
Юноша обернул голову. Глаза различили знакомые черты. Среднего роста светловолосый парнишка, матовые холодные губы придают ему некоторую толику мистичности и мрачности, особенно вкупе с бледной кожей. А глаза цвета ртути так и брали за душу. Форма на нём сидит едва мешковато, командир обещал выдать что-то поменьше, но нехватка ресурсов играет свою роль и даже порванную обувь редко удаётся поменять.
- Отставить разговоры в строю! – пытаясь не разорвать медленно наступающую тишину, чуть-чуть прикрикнул офицер и командир их взвода, стоящий в серой шинели, следящий за порядком.
- Не знаю, Веллингтон, – исказив лицо в недовольстве, раздражённым шёпотом молвит Яго. – А теперь лучше заткнись, а не то получим от взводного лейтёхи.
- Я бы не называл так лейтенанта, – сдерживая улыбку, говорит сиракузец.
Однако через секунду весь полк смолк, как и множественные очаги разговоров во всей тысячной солдатской ватаге. На небольшую квадратную сценку, на которой стоит деревянная трибуна с микрофоном, взбирается человек. На нём прилежная зелёная форма, поверх брюк кожаные сапоги, а на плече одна пагона с тремя блестящими лавровыми венками и золотой полоской. Лицо его зрелое, иссушенное старостью и прежним уровнем жизни, суровые серо-голубые глаза, явившиеся отражением бурь древности, смотрят на бойцов с пониманием и некой толикой тепла.
Возле трибуны стоят два бойца, облачённых в чёрную форму подразделений спецназа. Один только их вид вносит в души воинов чувство страха, которое испытывает человек разве что находясь рядом с воплощением ужаса. У них в руках плазменные винтовки, способные пробить практически любую броню, к которым прикреплены длинные боевые штыки, потрескивающие от переполняющей их энергии.
«Похоже это бойцы из гвардии правителя», - подумал Данте.
Старик подошёл к трибуне и, несмотря на преклонный возраст, его голос оказался полным жизни и довольно звонким, чтобы развеять мелкие остатки надоедливой сонливости, одолевающие бойцов:
- Здравствуйте, господа солдаты, капралы, сержанты, маршалы и офицеры!
Строй ответил единым хором, и большинство незнающих солдат просто повторяли за офицерами и маршалами, которых предупредили о прибытии важного гостя:
- Здравие желаем, господин Легат!
Суровые глаза наместника дел военно-аполитических Корпуса, окинули строй бойцов, покорно ожидающих слов его. Он знает, что большинство пропустят мимо ушей то, что сейчас он скажет, сам был когда-то обычном бойцом, желающим поспать подольше и вкусно поесть. Однако регламент есть регламент, да и стоящие пред ним пришли ради высшей цели, а не загнаны из-под палки.
- Господа воины, как вы знаете, несколько тысяч ваших собратьев из артиллерийского полка были переброшены отсюда несколькими днями и вы, наверное, хотите знать, куда воля нашего повелителя их отправила, – секунда, или пара, театральной паузы вновь меняется на сильный голос. – Они отправились на север, для выполнения тактической операции по обеспечению к исполнению праведной миссии нашего владыки! – наигранно торжество воскликнул старый вояка. – Они обеспечат поддержку, возьмут под огневой контроль дороги и трассы ведущие на Рим! Я с радостью вам сообщаю, что сегодня в пять часов утра, праведнейший Канцлер, объявил войну Римскому Престолу и заявил о начале военной операции!
Легат нашёл ключ к чаяниям разгорячённых сердец и может продолжить по намеченному плану. Тут же ликование захватило и верных солдаты Армии Ковенанта. Бойцы торжествуют искренне, а их голоса празднования подобны яростному грому. Они надеются, что вскоре падёт центр ядовитой ереси, центр работорговли и центр бывшей Италии и они примут в этом роль. Лица воинов украсились искренними улыбками, а в воздухе зазвенели победоносные кличи, из очей так и льётся свет искренней радости. Высший офицер поднимет руку вверх, призывая солдат к успокоению и тут же три тысячи человек стихли, и вновь установилась практически абсолютная тишина на плацу.
- Вы сыны и дочери будущей империи, и вы должны будете выполнить любую миссию, что поручит вам великолепнейший Канцлер. Вы его дети, а посему обязаны подчиняться ему во всех своих аспектах жизни! – лицо служивого исказилось в лёгкой гримасе, отдающей духом фанатизма, а очи запылали безумным огнём странного рвения. – Скоро, совсем скоро вас отправят в очень важное задание! И я пришёл, чтобы сказать вам это! Я несу слово Канцлера вам! Ваш полк будет направлен в первой волне, для захвата пригородов, для создания первой части кольца удавки, которой мы задушим скверну!
Данте внимательно смотрит на легата и слушает его ревущую речь настолько, насколько это возможно. Прошло уже несколько минут с начала выступления, но посол больше напоминает читающего проповедь опьяневшего от «благочестия» священника.
- Мы верные слуги собственной родины, а поэтому именно вам выпала одна из самых важных задач! – всё в таком же праведно-фанатичном вскрикивании общается Легат. – Возможно, большинство из вас не вернуться из боя, но этим вы обеспечите славу и процветание будущей империи и кровью своей освободите миллионы людей от гнёта осквернившихся господ! Во истину, многих из вас ждёт смерть, которая будет к славе государства!
Тут же бывалые капралы сержанты, и офицеры готовы сплюнуть и проклясть Легата за слова. Нет, они были сказаны красиво, патриотично и пафосно, но говорить молодым солдатам, не нюхавшим пороха, о том, что завтра они падут жертвами священных идей правителя – более чем глупость. Тут есть и стреляные вояки, и те, кто прошёл ад уличных бойней, но не менее четверти полка состоит из тех, кто проживал в спокойном захолустье, либо в безопасных районах. Теперь офицеры продумывают, как лучше сегодня ночью придётся выставлять дозоры и патрули, чтобы избежать дезертирства. А корпусные капелланы уже готовят нужные строки молитв, чтобы укрепить дух солдат и спасти их души от паники.
- Сыны и дочери Ковенанта! – к бессодержательности скатился Легат. – Мне поручено Канцлером передать планы миссии высшему офицерскому составу, – как только смысл этих слов был уяснён Данте, юноша тут же напрягся, готовясь внимать каждой букве. – Но, к сожалению, миссия засекречена и поэтому вы всё узнаете только в положенный час, – голос внезапно снизил в громкости и тут же возрос её многократно. – Солдаты! Сам Канцлер несёт вам призыв! Воины, чистите оружие, готовьтесь к сражению, молитесь Господу о защите, отправляйте письма к близким и родным людям, ибо завтра вы будете заняты праведным делом по установлению торжества истины! Сам Канцлер вас взывает завтра пойти за ним! – на секунду запнувшись, он обратился к девизу страны. – Наш путь славен и велик!
Всех бойцов множество часов натаскивали этому кличу и только поэтому был дан чёткий и громогласный ответ:
- Жить за государство и во его умереть!
Старый наместник по политической работе, несмотря на фанатизм и пустую болтовню, всё же внушает мало-мальски трепет. Вытянувшись он отдал воинское приветствие солдатам, они повторили, всё же испытывая в сердце глубокое почтение к этой личности, точнее к статусу ей занимаемой.
Легат кивнул, после чего приложил ладонь к покрытому чёрным беретом виску под фуражкой предварительно ударив ей о грудь, знаменуя то, что сейчас заиграет гимн новой страны. Солдаты встали по стойке смирно, ожидая его слов в предвкушении.
Это «песня» новой контрреволюции, которой Канцлер намеревается смыть все революционные постулаты, шагнувшие в этом мир с начала Великой французской революции, из-за которых гниёт мир, как думает без пяти минут император. Данте слышал, что всякая свобода в делах морали, философии, идеологии и религии теперь будет свёрнута. Как мнит повелитель, новый гимн, полностью отражает его праведные намерения. Сиракузец не впервые слышит эти слова, они отражаются в его душе как будто буквы огня, которые предают его бытию новый смысл, отлично легшие на израненное прошлое. Делами и верой, осмыслением и созерцанием умирающего мира, и даже словами «песни государственной» юноша только укрепился в мыслях о правильности восхождения к власти Канцлера. А вот и сами песнопения загремели под торжественную музыку, от которой по коже пробежали мурашки, будто быв её исполнял хор грозных серафимов:
Сотни лет под стягом святого креста,
Ковали старый мир, что вновь человеком предан!
И не был выучен коварный урок,
Что людям не раз Богом был преподан!
Служители веры, отринули свой долг
Сердца их чёрный порок поразил!
И стали забыты святые и голос умолк
Что им похвальбы паствы возносил!
И посланники дьявола гнилые взошли на престол,
Ложью о свободах и разврате одурманив умы.
Средь танцев разврата, и света от гари костров,
Последние о спасении душ смолкли мольбы.
Много лет проклятой эпохи страданий и тьмы,
Царствует трухлявый свободы порядок, заветы исчезли, как дым.
Люди под гнётом разврата, мир устал от этой войны.
Голос ложных учений так сладок, хочется верить посулам пустым!
Европу окутала тьмой великая ночь,
Но нас поведёт Владыка, что Рейх вознесёт к небесам.
Разгорится заря, мрак изгоним мы прочь
Слава империи, вновь уготована нам!
Вера воспылает в груди, ибо истин свет смогли мы постичь
И ересь, и ложь прахом моментально обернётся.
И громом погибельным станет праведный клич
Луч света во тьме сквозь мрак прольётся.
Наша вера крепка, и истины глас ото сна нас пробудит
Святые пойдут в бой, неся с собой праведный стяг.
Божьи слуги пойдут вслед за ним, и свет тьму искоренит,
Землю затопит кровавый прилив, снося всю скверну и мрак.
Всё пылает в последней из войн, рождается свет;
Народ под хоругвей святой, ложь выжигает огнём;
В душе молитва! Спасенья отступнику нет.
Рейх будет един, ночь скоро сменится днём!
Музыка стала постепенно смолкать. Несмотря на общую несуразность и некую поэтическую сыроватость гимна, практически полное отсутствие рифмы, Данте находит его довольно бодрящим и воодушевляющим. Каждое утро этих солдат начинается с гимна, каждый восход солнца они не пьют кофе, чтобы взбодрить тело, а дух бодрят словам о прогнившем мире и воззванием выжечь ихор разврата и нагноения от людских слабостях, вызванными «царствованием» свобод, принесёнными революциями.
Легат, после звучания слов, поспешил уйти, как можно быстрее покинуть это место. Бойцы гордо и стойко ждут следующих приказаний своих командиров, ожидая утренней тренировки, завтрака и совместных молитв в походных капеллах.
Юноша раньше читал про старые армии мира, и как там всё было устроено. Лишь тень былого отразилась на армии Ковенанта, которая походила на смешение религиозных фанатиков, подразделений генералов и личных войск «Крестоносцев». Воинские уставы были попыткой унифицировать службу.
С самого утра, с шесть часов, их поднимали на осмотр и как только убеждались, что личный состав в порядке, отпускали на утреннюю молитву, а потом завтрак. Сначала все роты выслушивали капелланов, их наставления и приказы повиноваться воле Божьей. Тёплые слова служителей церкви намного лучше укрепляли воинов, нежели белая жижа, от которой воротило. После поглощения массы, мало похожей на еду, Данте вместе со всеми отправлялся на тренировки. И до часов двенадцати он изнывал от истерзывающих упражнений бега, лёгкой атлетики, рукопашного боя, после которых мышцы горели. Дневная молитва, где священники возвещают о благодетелях, медленно переходила в обед, где всё же удавалось попробовать нормальную пищу, после чего полагался отдых. Примерно с трёх дня и до шести вечера велась огневая подготовка личного состава, с тренировкой засад и различных условий боя. Те, кто не слишком удачно пережил этот этап, отправлялись в лазарет, а остальные на вечернюю молитву и ужин. После принятия еды все отправлялись на обучение военным наукам. И примерно два часа до девяти шла грызня гранита познания, после которой мозг отказывался соображать. И примерно оставалось полчаса для личных дел. Сон. День запускается вновь. Исключение составляли только суббота и воскресенье, отданные под выходные.
Слова лейтенанта, ведущего взвод, разразились подобно звонкому эху, достигнув ушей парня:
- Взвод! Приготовится! На-прав-в-во!
Двадцать человек развернулись по правую сторону, зная, что сейчас будет принятие пищи в кухонных помещениях их батальона. Да и сама команда взывала к этому.
- По направлению в столовую, вперёд! – Скомандовал лейтенант.
Спокойным шагом, Данте с взводом напарился к месту приёма пищи до которого, примерно, метров двести. Посмотрев в сторону, парень увидел, как второй взвод их командир решил провести строевым. Этот «шаг» «Серых знамён» примечательн тем, что все солдаты идут, приложив правую руку к сердцу и только левой совершая размахивания. И таким образом нужно шагать, пока солдаты не покинут плац.
- Данте, – тихо, словно шёпотом взывает голос сзади. – Как ты думаешь, что это сейчас было?
- Не знаю, Веллингтон.
- Слишком много пафосных слов и все не о чём. – Острые слова Яго тут же воспринялись лейтенантом.
- Так, отставить разговоры, а то отправлю к исповеднику весь взвод!
Беседы тут же смолкли, ибо никто не хочет испытывать страдания от весьма проникновенно-ментальных методик воспитания батальонного исповедника, который рьяно занимается искоренением всякой неприязни к государственным чинам.
Воины шагали примерно минут пять до столовой и кухонных помещений в полнейшем безмолвии. Они прошли в здание, ощетинившееся серыми лицами щербатых кирпичей, заняли место за деревянным массивным столом, лишь слегка обтёртым наждачной бумагой, чтобы занозы не цеплять в фантастических количествах и не портить форму ещё сильнее. Только двое «охранных» остались следить за шинелями. Пластиковые эпохальные стулья делают обстановку лишь ещё мрачнее. Вскоре помещения наполнились живым звуком общения. Каждый стремиться поделиться с боевым товарищем впечатлениями. Всякий солдат ценит моменты общения вместе с сослуживцами. Радость, удивление, хитрость – множество эмоций можно разглядеть на лицах бойцов, олицетворявших саму жизнь.
Вместе с Данте шесть человек сидят за одним местом. Неважно, что у каждого в тарелке отвратительная смесь, а в кружках жуткое пойло, приняв которое и пьяный может протрезветь. Все сидят вместе и задорно болтают, вспоминая прошедшие дни.
- Хакон, скажи, а сколько ты уже служишь в «Серых»?
Мужчина, лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной седой бородой, тёмными глазами что-то вроде тёмно-зелёной и тёмно-синей расцветки, неспешно повернулся к источнику звука. Его взгляд суровых очей ложится на юношу, после чего худые губы разверзлись, давая ответ:
- Ох, Данте, я начал службу под знамёнами доброго Джузеппе Проксима раньше, чем ты начал ходить. Времена тогда были тяжёлые, не то, что сейчас, – и стукнув железной ложкой по миске, старый капрал продолжил. – Даже вот это месиво, что мы хлебаем, раньше было деликатесом.
- Сержант Хакон, расскажите про «те времена», – вопрос исходит от юного паренька, ему лет семнадцати, довольно невоенной внешности – большие карие глаза, чистое и округлое лицо, пухлые губы; из-за всего этого, юноша больше напоминает мальчика, ребёнка, но не воина.
- Какие, Сиро?
- Ну, вы их так постоянно называете, когда говорите про начало службы. Когда рассказываете, что наш Крестоносец не был ещё воином посланника Божьего.
- А что, кроме меня некому больше рассказать про это? – по-старчески возмущённо пробурчал Хакон, поедая противную жижу.
- Может и некому, вы один, как живая библиотека, кинохроника и архив вместе взятые, – реплика Яго, наполненная сарказмом и язвой, лишь раззадорила Хакона и только льстит ему.
- Ну ладно, расскажу, – слышится лязг ложки, которую он небрежно отбросил в сторону. – Это было тёмное время. Наш дорогой Ковенант был одним из тех государств, что обслуживали жадность и похоть говнюков и засранцев, от которых мы чистим мир, а Канцлер даже не начинал проповедовать в Неаполе. Я тогда ходил под началом Атамана Оршевца. Парень прибыл далеко с востока и принёс с собой такой чудной титул или звание… неважно, – секунда безмолвия, специально взятая, что подогреть интерес, разверзлась словами, полными ностальгии и потаённого ужаса. – Вы бы видели юг, во время его падения. Нищета на каждом шагу, бандитизм, грабежи, налёты и войны – они повсюду. Наёмники, эти поскуды и сволочи, грабили целые города, точнее убивали и обчищали людей средь руин. Мы с атаманом ходили возле Таранто и порой достигали Козенца.
- Вы тоже были, как кочевые банды? – тоном, полным наивности вопрошает Сиро.
- Мальчик, - голос старика так и распылялся негодованием, - ещё раз применишь ко мне такие слова, заставлю унитазы чистить голыми руками.
- Простите, господин сержант.
- Мы не были бандитами. Мы с атаманом защищали местное население от преступников и банд, пока не случилась «Бойня под Вистиницой». У этой деревни в схватке с сектой «Испивающие плоть» мы потеряли несколько тысяч своих товарищей. У-у-х, вот это и была битва! – воскликнул старик. – Вы бы видели те адские механизмы, что на нас пускали. Шипы, черепа, оторванные куски плоти до сих пор стоят перед глазами. Пески становились стеклом, а деревья полыхали как спички. Сам атаман положил голову в той бойне, но нам удалось уничтожить весь нечестивый культ! – взгляд капрала внезапно стал печальным, словно из Хакона вырвали душу. – А потом несколько лет, потеряв боевых братьев и сестёр, мы скитались по югу. Брали любую работу, и даже поучаствовали в изведении «Средиземноморской чумы».
- А когда вы встретили нашего командующего? – этот вопрос обронил довольно крупный рыжеволосый мужчина, напоминающий перекормленного ирландца, которому на вид лет тридцать.
- Да, конечно, – у всех тут же сложилось ощущение, что старик ушёл в себя. – Я повстречал его почти перед войной «Нефритового беса». Тогда не было ни корпуса, ни «Серых знамён». «Серыми» мы стали, когда стали частью войск отца-Канцлера, а сам командующий был обычным наёмником, который сражался, убивал и грабил за деньги. Это был один из сотни безжалостных воинов удачи, но только он и другие «крестоносцы», наверное, увидел в юноше с улиц Неаполя спасение мира и только поэтому пошёл за ним на смерть. Под началом Джузеппе Проксима было едва ли тысяча человек, а после войны нас стало около пяти.
- Война «Нефритового беса»? – Вопросом разродился Данте.
- Господь милосердный, как вы, пускай даже молокососы, можете не знать историю государства, ставшего вашей родиной, что б вас.
Внезапно из пространства вне стола доносится реплика:
- Так, не ворчи.
- Да ты кто такой там?! – разошёлся Хакон, но как только увидел фигуру в серой шинели, тут же смолк.
- Что? Если продолжишь так же хамить офицерам прикажу сбрить бороду, понял?
- Простите, господин лейтенант. Исправлюсь.
Высокий военный в кителе, отдающим образом пиджака, подтащил стул, забрав его от пустующего стола. На нём фуражка, полностью закрывшая короткую стрижку, а ладони обтянуты кожаными перчатками. Лицо сильно исхудало, отчего внушает чуточку страха, а холодные серые глаза лишь дополняют этот образ. Через губы и нос проходит глубокий шрам, обезобразивший и без того мрачный лик. Данте мало знает этого человека, лейтенант Гадри очень скрытый парень и мало треплется о себе.
- Господин лейтенант, вы что-то хотели?
- Да, Веллингтон, я займусь вашим просвещением и расскажу вам про войну. Вкратце. – И кинув взор ледяных очей на сиракузца, изрёк. – А потом передам приказ самого Крестоносца.
- Ну, расскажите, господин лейтенант, – смотря на офицера, не теряя сарказма и вызова в голосе, просит Яго.
- Случилось всё примерно перед восхождением юноши, что сейчас зовётся Канцлером. Тогда это был обычный проповедник, возвещавший о скором «часе справедливости», – на изуродованных губах Гадри промелькнула еле заметная мрачная улыбка. – Но ему не верили. Практически никто. И тогда наш будущий повелитель воспользовался давно забытым правом «Plebs Imperium», – заметив лёгкое негодование на лицах слушателей, скоротечно выговорил. – То есть «народная власть». Он заявил, что «его поддерживают огромные народные массы» и потребовал передачу власти себе. Тогда-то люд и пошёл за ним, когда зазвучали первые слова о «социальной справедливости», но господа старого Ковенанта, и богатеи не захотели передачи власти и стали с ним бороться. Ни одно покушение, ни один засланный убийца не достиг цели, ибо тогда отчаянные люди стали сбиваться в дружины и его защищать. А когда он выжел после химической атаки, люди решили, что он избранный Господом для праведной миссии.
- Господин лейтенант, - в разговор вклинился Данте, - я слышал, что ему помогли братья таинственного ордена. Они передали ему технологии, оказали поддержку людьми и дали возможность действовать.
- Об этом история умалчивает, - уклончиво ушёл от ответа офицер.
- А вы как думаете?
- Яго, для меня он великий человек, который выводит людей из такого дерьма, что писакам-фантастам прошлого и не снилось. Я отклонился. И в тот момент истории он разработал «Обращение к государству», в котором призывал перейти на его сторону органы власти. Тогда откликнулись, - лейтенант поднял ладонь и приготовился загибать пальцы, - Исполнительный департамент, Конвенц-суд, и Бюро по связям. И только Верховный совет Ковенанта, прикормленный буржуа, и Конфедеральная служба охраны не подчинились тому, кого нарекли Канцлером.
- Почему же они перешли на его сторону? – спросил Данте
- Потому что там тоже работали люди, ещё не потерявшие связь с реальностью, - лейтенант поперхнулся. – Совсем забыл упомянуть, что перед объявлением о передачи власти до перехода на сторону протестующих прошло два с половиной года… годы тяжёлой кропотливой работы. Удалось наладить сеть сопротивления, в стране стала появляться альтернативная структура управления. Целые регионы и кварталы столицы могли сменить… подданство. «Официальная власть», что б её, не могла взять ситуацию в руки. Не было сил, да и кучку богатеев это не заботило, пока реально жаренным не запахло.
- А где же тут война?
- Вот сейчас будет. Когда всё достигло пика, когда власть смогла собраться с силами, стороны объявили друг другу войну. С одной стороны, очень бедные люди, дошедшие до крайней степени отчаяния, а с другой вооружённые до макушки наёмники, за которыми «владыки жизней». Посреди же них государственные структуры, деморализованные, разрозненные и не знающие к кому примкнуть. Война началась, когда Канцлер изгнал из Неаполя всех прислужников старого режима, а всю собственность паразитов раздал людям… при поддержке перешедших на его сторону войск. Да, так и началась война «Нефритового беса». Я тогда служил под началом одного из дружинников. У нас один городок и его окрестности, у врагов – весь остальной юг.
- А как вы тогда победили?
Гадри ухмыльнулся и ответил:
- Канцлер поставил практически всё боеспособное мужское население Неаполя под ружьё, создав первую единую армию. Именно тогда и появились «Первоначальные крестоносцы». Каждый из них возглавлял группировку наёмников, которым надоели реалии времени, уверовавших в слово Канцлера, которым готовы ради людей, страдающих и нищих, сокрушить бывших хозяев.
- Две армии получается? – спросил Данте.
- Да… первая – с генералами и Канцлером, вторая с лучшими полководцами. Я со своей дружиной встал под стяги Проксима, когда «Крестоносцы» воззвали ко всем боеформированиям.
- Что было дальше?
- В первой же битве враг был разгромлен, три бригады прекратили существование. Так начался победоносный марш на юг, – Данте заметил, как в глазах лейтенанта промелькнуло нечто от ностальгии и грёз. – С каждым городом в войско вливалось всё больше людей, готовых сражаться за новый мир. Мы стойко сражались в заражённых полях под Фоджа, подыхали плечом к плечу в вонючих канавах Таранто, и сражались с адскими механизмами в Бари во время «Восточной кампании». Потом мы перекинулись на остальную часть юга. И всё кончилось во «Дворце шипа», где был повержен один из знатных представителей рода богатейского – «Нефритовый бес». Надо ли говорить, что эту войну назвали в честь него?
Все прослушали лейтенанта, внимательно уяснив каждое слово. Конечно, рассказ не отличался красочностью описания или резким крепким словцом, которые любит вставлять Хакон, но всё же для молодняка и этого было достаточно. Лейтенант никогда не пытался корчить из себя уникальную личность путём удивительных рассказов, ибо никогда не отличался умением их излагать, но вот командир из него всегда получается отменный.
- Так, - и метнув взор ледяных очей на юношу, офицер строго отчеканил, - Данте, тебе приказано явится Джузеппе Проксиму в ближайшее время. Он лично хочет с тобой поговорить в штабе полка.
- Что же вы молчали, господин!? – Прикрикнул Валерон, резко поднимаясь со стула.
- Он не говорил, когда точно по времени тебе явится, – с лёгкой улыбкой изложил мысль Гадри и его ухмылку подхватили едва ли не все, сидящие за столом. – Постой! Возьми его письменный приказ, чтобы тебя не останавливали.
Сиракузец зацепился краями пальцев за пожелтевший лист и выхватил его, унося с собой. Через секунды бега сквозь всю столовую парень оказывается за её пределами. Расположенная на пустынном месте, где есть только асфальт, столовая, по счастливому стечению обстоятельств, где-то в метрах пятистах от расположения штаба полка. Юноша, чтобы как можно быстрее явится по приказу, перешёл на быстрый шаг, полетев так, что практически не сшиб пару солдат по пути.
Спустя несколько минут ходьбы по серым, пустынным аллеям статуй ангелов, где есть единственно асфальтированная тропа и всюду царит запустение, италиец дошёл до штаба. Это высокое трёхэтажное здание, напоминающее по форме букву «Т», обращённую шляпкой к парню. Дом, исполненный из крепкого кирпича, такого же серого и бесцветного, как бывалая действительность, повергает своей… выдержкой. Его края обиты бронзой, на которой отчётливо виднеются заклёпки. На каждом углу есть вытянутая башня, своим куполом устремлённая высоко вверх. Окна так же удлинены, а их рамы украшены молитвенными словами.
Данте видит впереди широкое крыльцо, со ступенями, отделанными мраморной плиткой и каждый его шаг, каждое соприкосновение каблука, чеканит приятный стук. У входа два стяга с одноглавым геральдическим орлом. Он смог надавить и отворить массивную дверь, вырезанную из дуба. У ней стоят два солдата, в довольно странной и уникальной форме. У них нет шинелей или пальто. Вместо этого мощный нагрудник, чёрные штаны, заправленные под военные сапоги, высотой до колен. На руках перчатки, и наручи, подминающие под себя чёрные рукава. А лик скрыт под маской-противогазом и шлемом. В руках массивное вытянутое оружие, с батарейкой вместо магазина.
- Стойте, воин, – послышался глухой поток слов из-под противогаза. – Ваши основания для прохода вовнутрь? Внутри сам командир корпуса, просто так ты не попадёшь.
Юноша лишь протянул лист с личным приказом главы «Серых знамён», который тут же выхватил боец и тут же дал ответ:
- Проходите. Как только пройдёте, поверните на право. Там будет лифт. На нём подниметесь на третий этаж.
«Лифт?» - мельком пронеслось в уме парня. «Зачем он нужен в здании, где всего три этажа?»
Сиракузец как можно быстрее юркнул за дверь, оказавшись внутри массивного здания. Внутри оно оказалось таким же серым и мрачным. Тот же пол отлит из бетона и накрыт каменными плитами, а стены и подавно – отделаны мрамором и зачищены, чтобы об них нельзя пораниться.
Лифт нашёлся довольно быстро. Спустя две минуты блужданий по коридорам, смотря на множественные тусклые двери кабинетов, Валерон вышел к «шахте». Пара нажатий на сенсор и тихое мелодичное звучание вещает о том, что он едет откуда-то снизу, далеко из-под земли. Когда двери распахнулись, Данте вошёл в кабинку и нажатием пары сенсорных кнопок отправился на третий этаж. Сама кнопка значилась как «Уровень десять», и мысль о том, что ещё под землёй где-то семь этажей пришла сама собой. Самый верх штаба представлял собой более праздничные помещения. Тут и чёрные флаги Рейха, и молитвенные стяги, написанные на веленованой бумаге, и ароматы благовоний, и расписанные религиозными гимнами текста.
- Данте! – знакомый голом окликнул юношу. – Пошли за мной.
Парень быстро развернулся, и на его глаза попалась высокая фигура. Мужчина в чёрной рясе, с броне-нагрудником и укреплёнными пластинами для голени и рук, сверкающими металликом из-под чёрной рясы. И, несмотря на такой новый наряд, юноша узнал черты лица человека, радостно воскликнув:
- Отец Патрик!
- Я теперь Примус-капеллан, - слегка улыбнулся священник, тронув солдата за плечо. – Сын мой, называй меня так, штабные могут не понять. А теперь за мной. «Первоначальный крестоносец» уже заждался тебя.
Спустя минуты четыре блужданий по различным коридорам двое парней вышли к удивительному помещению. Оно находится в довольно скрытном месте, за лабиринтом переходов и дверей, где ведётся бюрократическая война, а сам вход в него прикрыт куском парчовой ткани, за который и нырнули Патрик с юношей.
Пространство не обширно, но его содержание… удивляет. Всё вокруг залито холодным, светом, не тусклым, но лунным, исходящим от полдесятка ламп и касающимся всех предметов. В центре растёт небольшое деревце, посаженное в подобии каменного, гравированного колодца. У стен комнаты, имеющую форму восьмигранника, из тех же отёсанных тёмных камней собраны клумбы, в которых проросли различные цветы, изливающие в воздух благоухание. Но вот только эти изумительные и прекрасные создания природы, словно из загробного мира – бледные, хрупкие и как будто на грани того, чтобы начать вянуть. Под сапогами Данте каменная плитка с узором, выкрашенная преимущественно в тёмно-синие цвета.
Умиротворение этого места не входит в молодую душу Данте. Он не может понять, оттого и волнуется, почему его сюда притащили, а посему вопрос сам срывается с губ:
- Зачем вы привели меня сюда?
- Я тебя пригласил именно сюда, – послышался из тени суровый голос, наполненный тяжестью и властью, – чтобы поговорить.
Из полумрака сразу же показалась мощная фигура, облачённая в серый блестящий под тусклыми лучами серый стихарь, подпоясанный обычной толстой пеньковой верёвкой.
- Господин Джузеппе, – говоря, поспешил приклонить колено Данте.
- Не нужно, - приподняв руку, он остановил Данте.
- Что это за место?
- Это «Лунная оранжерея», – голос Джузеппе, его тембр и резкость, стали несколько мягче. – Тут я выращиваю «лунники». Как и в во всех штабах полков. Везде есть такие комнаты, - слегка улыбнулся мужчина.
- Что выращиваете, господин? – вопрос изобиловал удивлением, что сам «Крестоносец», отчего по спине юноши пробежали скользкие мурашки, кинул суровый взгляд на парнишку. – Что это за «лунники»?
- Посмотри на эти цветы, – могучая рука воителя указала на бледные, хрупкие цветочки, представленные четырьмя белыми лепестками с желтоватым сердцем. – Эти красивейшие растения я забрал в одном из домов генной инженерии в Таранто. Канцлер приказал уничтожить всё, что не связано с истинной природой, поэтому я забрал их себе, чтобы не дать им умереть. Эх, - голос могучего «рыцаря» задрожал от меланхолии, - им не место в этом мире. Посмотри, Данте, они словно пришельцы из другого мира. Их красота, Данте, красота тысячекратно превышает красоту человеческих душ.
Данте ещё раз за сей день был готов впасть в шок от увиденного зрелища. Могучий воин, что на его глазах крошил противников и взывал к праведной ярости, с особым рвением и заботой следит за милыми цветами. Несовпадение реалий, представлений и шаблонов достигло пика, отчего Данте на секунду подумал, что всё ещё спит. Но всё же развеялась стена молчаливого недоумения вопросом:
- Господин, зачем вы пригласили меня сюда?
- Как тебе сегодняшний гимн? Не находишь ли ты его слишком… эпичным и до ненужности патриотичным?
- Да, – с дрожью и страхом говорит парень, и страх ловко подмечает Джузеппе и кивает головой, поддерживая юношу в его ответе. – Он малосодержателен, но он нужен для поддержания морального духа бойцов.
- Хорошо.
- Но к чему все этот вопросы, господин?
На губах Джузеппе промелькнула лёгкая улыбка, перейдя в довольную ухмылку, после чего и был дан ответ:
- Данте, как ты себя видишь в моём гвардейском батальоне «Утренние тени»?
- Почему я? – выпалил Данте. – А как же более умелые воины. Хакон, Гарди, Санти? Все они намного дольше сражаются и знают войну. А я всего лишь несколько недель в армии. Не думаю, что мой боевой опыт равен пережитому другими воинами.
- Но то, что мне удалось прочесть – впечатляет, - Джузеппе наклонился над цветком, став аккуратно рыхлить землю. – Ты смог возглавить звено, лично пленил вражеского командира. В третий боевой выход смог сориентироваться в засаде, найти место огня пулемёта и ликвидировал его. Во второй выход тобой был подбит танк.
- А те, кого я перечислил?
- Они солдаты. Простые солдаты, а мне нужны советники. У меня в корпусе несколько тысяч солдат, а советников практически нет.
- Разве я могу дать какие-то хорошие советы? – усомнился в себе Данте, принюхавшись к сладковатому запаху цветка.
- По логике, по стратегической науке, по тактике боя, по скрытности ты первый в своей роте и едва ли не полку среди молодого пополнения. А мне нужны такие воины, которым я смогу доверить особые миссии в истории Рейха. Нужно юное пополнение в батальон, - Джузеппе поправил пару хрупких листков. – Да и духом ты крепок, в вере настойчив.
- Духом крепок? – смутился Данте. – Не может быть.
- Отец Патрик рассказал мне о твоей сознательной вере, - отвлёкся от грёбки суровый мужчина, показав на священника и потянувшись за небольшой лейкой. – Рассказал, что ты… далёк от духовного разложения, коснувшегося людей.
- Но почему вы меня просто не назначили, путём приказа, как обычно? – всё не унимается и раскидывается от удивления и страха перед неизвестностью Данте. – Почему меня не отправили сразу на тренировки и в расположение части?
- Несмотря на идеи Канцлера о полном подчинении, об элитаризме, я всё же ценю некоторую свободу. Большинство моих воинов в «Тенях» собраны не приказами, а прошениями. И каждый, кого я просил, откликнулся. Некоторые мои братья могут, не согласится с таким подходом.
- Господин, а если я откажусь?
- Данте, если ты откажешься, я пойму, – смягчив голос, выговорил Джузеппе. – Ты отправишься обратно в свой взвод и продолжишь службу. У каждого есть друзья и родственники, с которыми он не хотел бы расстаться.
- Господин, – На этот послышался голос тяжёлый голос священника, который стоит у клумбы, поглаживая массивный посох, увенчанный крестом, - давайте я поговорю.
- Разрешаю.
- Данте, скажи мне, ты знаешь, как зовут твою мать?
- Нет, – тягостно дал ответ парень.
- Всё потому, что она скорое всего умерла, защищая тебя, – после сказанных слов лик юноши стал бледнее лунных цветов, в изумрудных очах явился призрак печали. – Прости меня, за эти слова, сын мой, но я должен тебе это сказать. Тебе тётка не рассказывала, но я знаю. Твоя мать, когда отдавала вас пеленованных, меня просила разыскать её сестру и передать ей тебя да брата. А знаешь, почему она ушла, Данте? Всё потому что перешла дорогу таким людям, которые держали в руках едва ли не треть Рима, – выдержав паузу, дав усвоить сказанное, капеллан резко продолжил. – Да, именно Рима. И когда за ней началась охота, она с вами маленькими рванула сюда, но загребущие лапы бандитов достали её. Я не знаю, что с ней в конце концов стало и сколько она ещё выдерживала преследование, но суть одна – твоя мать погибла благодаря лукавым римлянам, – слово капеллана стало жалить пламенем, словно это проповедь, достигая самого сердца Данте. – Сын мой, сейчас тебе предлагают встать наконечником копья, который сокрушит несправедливость, направленный в сердце Рима. Скажи мне, Данте, сколько лет ты жаждал возмездия всем отступникам и несправедливым угнетателям? Данте, ты можешь остаться обычным солдатом и быть банальной шестерней в механизме Рейха. А можешь стать хозяином своей судьбы и направить священный гнев с лучшими воинами Его против тех, кто повинен не только в смерти твоей матери, но и страданиях всего человечества. Выбирай, Данте.
- Говорить ли о мести нам? – вспомнил о вере и недавней ошибке Данте. – Я мстил, и… ничего не получил для души от этого.
- Ты прав… но прежде всего, не к мести я хочу тебя призвать, а к изменению мира. Ты можешь стать… более деятельным в этом плане, ты можешь многих спасти и многим помочь.
«Неужто вновь всё ведёт меня к такому исходу?» - спросил себя Данте. – «Почему мне нет покоя? Был бы обычным солдатом… но теперь мечу в гвардейский батальон. И ради чего? Чтобы быть первым на поле боя? Чтобы в прицеле видеть не просто солдат врага, а их погонщиков?».
На миг его мысли и роптание сменились воспоминанием клятвы, данной в храме. Тем более он почувствовал внутреннее одобрение, подобное руке отца на плече сына. Так или иначе он пошёл в армию на службу Канцлеру и во имя лучшего мира. Сейчас он на шаг ближе может стать в исполнении сказанного. Сухие губы юноши разверзлись, неся ответ:
- Господин Джузеппе Проксим, я готов стать одним из «Утренних теней».
Могучая рука «Первоначального крестоносца» легла на плечо Данте и тень от воителя накрыла Данте. Мужчина видит, что слова капеллана хоть и достигли сердца и цели.
- Послушай Данте, я понимаю тебя. Тебе это может показаться странным, но такова наша жизнь. Это боль, кровь, война и потеря тех, кого мы любим. Но запомни – таков наш крест, и мы должны его нести. Ты с мужеством вынес невзгоды прошлой жизни и даже, - недобрый взгляд «рыцаря» кинулся на Патрика, - выдержал колкое слово капеллана.
- Да, господин Крестоносец. У меня нет никого, кроме брата и тёти, – с мрачным отчаянием твердит Данте, подходя к клумбам с цветами и всматриваясь в их лунный и манящий оттенок. – Но в новой цели, которую вы мне даёте, я нашёл смысл жизни. Ради тех, кто ещё жив. Лучше воевать во имя живых и в память о мёртвых, – Данте повернулся. – Господин, лучше я умру на тайной миссии, изничтожая нечисть во имя обременённых бедных людей, нежели буду ждать момента битвы и якшаться по казармам. Лучше я брошу вызов смерти, лучше я стану тенью на заре нового дня, но так я могу надеться, что солнце всё же зажжётся над многострадальным народом.
- Скажи мне, сын мой - вкрадчиво заговорил Патрик, - а выдержишь ли ты все кошмары, что уготовит тебе враг? Данте, я знаю, ты крепок, но я не хочу, чтобы ты сломался. То, что было на родине, лишь начало.
- Я – воин, я – слуга Его и если Он благословит, то я справлюсь. Ты сам читал мне псалмы, где пелось, что не «пойду дорогой смертной тени, и не убоюсь я зла, ибо Ты со мной», - горячо завершил Данте.
- Скажи, юноша, - могучий голос Джузеппе стал суровым и властным, - ты не продашься страстям и похотям погибающего мира?
- Не звонкой монете, не громкой лести. – с рвением говорит парень.
- Хорошие слова, Данте, - обрадовался священник, протянув парню маленький золотистый крестик. – Я хочу подарить его. Его когда-то носил мой сын до того, как… ты понимаешь, - мирно подчеркнул фразу Патрик. – Только обещай, что не свернёшь с выбранного пути. Слишком много положено на алтарь будущего мира.
- Я клянусь – пусть погаснут звезды, и рухнет небесный свод, но я не отступлюсь, от произнесённых слов, - взяв крест, твёрдо произнёс юноша. – Вы сами меня наставляли в прямоте путей, осторожности и неприятии лукавого.
- Вот и славно, - тяжело выдохнул Джузеппе, полив все цветы. – Теперь ступай, собирай вещи. Тебе предстоит переезд, а совсем скоро… мы выступим на Рим.
[1] Ночная охрана – наряд по роте, или подразделению, сопоставимому с ротой, состоящий из дежурного и трёх-двух помощников. В обязанности наряда входит поддержание порядка на территории, а также за точное выполнение распорядка дня. Охрана отвечает за суточное соблюдение других правил по поддержанию внутреннего порядка в роте, за сохранность оружия, ящиков с боеприпасами, за сохранность имущества роты и за сохранность личных вещей солдат и сержантов.
[2] Легат – заместитель командира полка, бригады, дивизии, корпуса или армии по военно-политической и воспитательной работе. Так же является связующим звеном между армейскими подразделением и Министерством пропаганды.