Восток — дело тонкое: Исповедь разведчика

Под «колпаком» японской разведки

Александр был уверен, что агентурная встреча состоялась успешно. Наружки за собой перед встречей он не выявил. В обусловленное время объект его внимания спокойно сидел за крайним столиком, как и договаривались. Ничего подозрительного в вечерней обстановке небольшого кафе не наблюдалось. Беседа была короткой и вряд ли привлекла внимание посторонних. Получение материала прошло мгновенно в безлюдной туалетной комнате.

Уже на протяжении нескольких месяцев Александр вел изучение и разработку американца — молодого офицера с важного военного объекта США, с атомного авианосца «Мидуэй», который базировался в Японии на военно-морской базе Екосука. Этот большой военный корабль вел пристальное наблюдение за действиями советского военно-морского флота на Востоке, в акваториях Тихого и Индийского океанов. Информация была очень нужной для наших военных. Американцы в то время наращивали свои ядерные силы в азиатско-тихоокеанском регионе. И даже тому, кто далек от разведки, нетрудно представить, что Александр, вероятно, выяснял, какие ядерные заряды (их мощность, количество) имеются на боевом авианосце, какие на его борту средства доставки ядерных боеприпасов, разведывал планы и возможные сроки применения оружия массового поражения, нацеленного в то время на СССР, определял степень боевой готовности потенциального противника.

Американец, похоже, хотел получить только материальную выгоду от встреч с русским, а то, что он имел доступ к интересующим Александра сведениям, сомнений не вызывало.

Разведчик не исключал, однако, что морской офицер с «Мидуэя» мог быть и хитрой «подставкой» противника.

Поэтому нужно было собрать на него как можно больше информации, проверить ее по различным учетам и базам данных, выявить истинные намерения, интересы и цели будущего ценного агента. А для этого важны были личные встречи. И Александр сознательно пошел на риск.

Встреча состоялась. Теперь нужно спокойно выйти из кафе и, затерявшись в толпе прохожих, уйти подальше с этого места. Но, выходя из кафе на улицу, Александр каким-то внутренним чутьем вдруг уловил опасность, хотя еще и не заметил ничего подозрительного, левая рука машинально опустилась в карман, где находилась микропленка, полученная от американца, и пальцы сжали ее. Сделав несколько шагов вперед, он увидел угрозу — несколько человек темными тенями метнулись к нему, пытаясь схватить его за руки. Но Александр оказался проворнее. Он молниеносно выхватил из кармана микропленку и незаметно выбросил ее. Ему заломили руки за спину и грубо втолкнули в резко притормозивший у тротуара автомобиль.

Так в мае 1976 года на одной из узких улочек Токио произошел арест советского гражданина, военного разведчика Александра Мачехина.

Арест производился тайно, без огласки, без присутствия прессы, узким кругом подготовленных профессионалов. И даже на следующий день японцы долго не информировали советское посольство о том, что один из его официальных представителей находится в их руках. На запросы советской стороны они нагло лгали, что им ничего неизвестно о судьбе Мачехина.

И все это время в застенке японских спецслужб происходил сложнейший поединок между тридцативосьмилетним советским разведчиком и очень коварным противником — японскими контрразведчиками. Говоря прямо, Александра пытали, изматывали, давили на психику, чтобы сломать, сделать безвольным и податливым. С первых минут ареста днем и ночью продолжался непрерывный допрос. Профессионалы контрразведки уверяли, что им все известно о его агентурной деятельности.

— Вы старший офицер ГРУ, опытный разведчик, — орали они ему в лицо, — теперь провалились, вся ваша агентура нам известна. Вы конченый человек.

Александра пугали тем, что советский посол в гневе на него, что им недовольны и в МИДе СССР, что ему не простят случившегося ни резидент, ни Центр, где его только и ждут, чтобы наказать и расправиться с ним. В Москве его обязательно осудят на долгие годы тюрьмы за провал, а затем сошлют в Сибирь. Жена не будет дожидаться его возвращения, семья распадется.

Разработчики этой акции стремились во что бы то ни стало оказать на Мачехина мощное стрессовое воздействие, запугать, обескуражить, вызвать чувство глубокого страха, растерянности и безысходности, вынудить хоть на мгновение потерять трезвый рассудок и проявить малодушие.

От Мачехина требовали ответов на вопросы из его прожитой жизни, какие учебные заведения окончил, какие специальные задачи ему поставлены, какую агентурную работу проводил в Японии. Задавали много и других не менее важных вопросов. Мачехин держался.

Примечательно, что арест был совершен спецслужбами, хотя в Японии в то время не было закона о предотвращении шпионажа против другой страны, а также не было никаких улик, которые можно было бы предъявить Мачехину в добывании им японских секретов. Арестовали его на основании некоего закона о защите американских военных секретов, разработанного в соответствии с японоамериканским оборонительным договором. Хотя такой закон является нарушением норм международного права, японцев это не остановило. И они, издеваясь над Мачехиным, угрожали судить его за выведывание не своих, а американских секретов.

Разведчику, конечно, намекали, что если он во всем сознается, расскажет, как работал против американцев, то ему будут созданы самые хорошие человеческие условия жизни. Его тихо, без огласки, выпустят из тюрьмы, и он вернется к своей работе.

Мачехин понимал, что идет прямая, наглая вербовка, и это придавало ему силы к сопротивлению. На допросах повторял, что он журналист, собственный корреспондент Агентства печати «Новости». И не более. Неоднократно заявлял решительный протест против ареста и содержания в тюрьме, требовал немедленного освобождения, требовал связать его по телефону с посольством СССР и своим офисом, требовал встречи с представителями этих учреждений. То есть он сам переходил в наступление против своих тюремщиков и истязателей, заявляя, что, будучи журналистом, хорошо и красочно опишет эту гнусную провокацию. Ни на какие другие вопросы не отвечал, ничего не признавал, никаких материалов не подписывал.

Александр был помещен в одиночную камеру. Это была маленькая клетка из арматурных прутьев, просматриваемая со всех сторон, как в настоящем зверинце. Узник находился под круглосуточным наблюдением надзирателей при ярком, постоянно включенном свете. Даже оправление естественных надобностей в этой клетке происходило под бдительным оком тюремщиков, что было чудовищным глумлением над человеческим достоинством. Прогулки на свежем воздухе не разрешались. Не было газет, других источников информации. Александру не разрешали встреч с женой, с советским врачом, с прессой. Все данные наблюдения, описания поведения заключенного передавали специалистам по осуществлению шантажа. Даже во время кратких, разрешенных японским министерством иностранных дел бесед Мачехина с советскими представителями надзиратели то и дело вмешивались в разговор, стремясь занять отпущенное время, часто перебивали, предупреждали, что нельзя говорить по существу дела, что могут прервать встречу. Но и в эти немногие минуты Александр успевал сообщить все, что делают с ним в японском застенке, чего домогаются, на чем настаивают. Эти сведения давали возможность посольству выступать с требованиями в защиту Мачехина.

Спецслужбы двух стран — США и Японии, вероятно, с самого начала не сомневались в успехе своего тайного замысла. К операции были привлечены опытные разведчики и контрразведчики, психологи, специалисты по шантажу, провокациям и запугиванию, вербовке именно советских людей. Уж очень хотелось им сломать волю этого упорного человека, каким оказался Мачехин.

С Александром Егоровичем Мачехиным я познакомился в офисе АПН, возглавляемого Фрадкиным. Мне понравился этот волевой, сдержанный человек. Но мы не могли открыто проявлять свои симпатии друг к другу, так как занимались одним делом — разведкой и не должны были привлекать постороннего внимания своим общением. Я не знал, чем конкретно занимается Александр, каков круг его интересов и задач. Это естественно, так как мы работали, как говорится, на разные «конторы». Контакт между ними поддерживался только на уровне резидентов. А когда Саша попал в беду и в местной прессе появились сообщения об аресте советского военного разведчика, мне стало ясно, что он интересовался теми же проблемами, чем был занят и я, — активно работал против американцев в Японии.

С помощью американских спецслужб японцы собрали о Мачехине определенную информацию. А помогал им в этом предатель нашей Родины — военный разведчик генерал Поляков, который сотрудничал с ЦРУ уже четверть века. Я встречался с ним еще в Бирме. Так что американец с атомного авианосца «Мидуэй» не был «подставкой». Роль предателя Полякова в этом деле вскрылась гораздо позже, после его ареста в Москве.

Поляков оказался опасным, коварным и ловким врагом. Не чета предателю Пеньковскому. Он долго скрывал свою вторую жизнь, жизнь изменника, долго мучился, дрожал, боялся своей тени, но продолжал делать свое гнусное дело. Ну и кончил тем, чем кончают все предатели, — роковой точкой в конце жизненного пути Иуды.

По характеру Поляков вспыльчив, холоден, расчетлив. В последние годы перед арестом был замкнут, часто грубо отзывался о подчиненных и коллегах по работе. У него не было близких друзей и товарищей. Он постоянно боялся провала и не общался с опытными сотрудниками службы, боясь вызвать у них какие-либо подозрения в свой адрес.

Поляков лично знал Мачехина по работе в Центре, был хорошо осведомлен о его активной и результативной вербовочной деятельности среди американских военнослужащих еще в период первой его длительной зарубежной командировки. По заданию ЦРУ, одной из главных задач Полякова было по всем каналам вскрывать и сводить на нет активную деятельность опасных для США разведчиков, особенно умелых вербовщиков, таких, как Александр Мачехин. Именно Поляков помог устроить эту акцию против своего молодого коллеги в расчете на то, что нахрапистые американцы вкупе с иезуитски жестокими японскими полицейскими сломают Мачехина и он станет тем, кем долгие годы являлся он сам.

Поляков предал многих, в том числе и Мачехина, и американца с авианосца «Мидуэй», и даже своих родных. Хитрый предатель руками своих заокеанских хозяев пытался вывести из активной работы толкового, опытного и удачливого Мачехина, но просчитался. Он, видимо, мерил Сашу на свой аршин. Но оказалось, что у изменника, как говорят, и труба пониже и дым пожиже.

Начиная операцию против Мачехина, японцы учли, что произошла смена советских послов — уехал многоопытный, уважаемый в Японии, знающий свое дело Трояновский. На его место прибыл бывший министр сельского хозяйства Полянский. Японцы тогда шутили: зачем им Полянский, у них нет целинных земель.

Выбор дня проведения операции против Мачехина был также тщательно продуман. Арест осуществлен 12 мая. Новый советский посол еще не вручил верительных грамот японскому императору и поэтому не мог действовать официально. Кроме того, японские и американские спецслужбы, подбрасывая новому послу, как писали в прессе, «горячую дипломатическую картошку», рассчитывали обострить советско-японские отношения, создать повод для новых нападок на русских и тем самым получить возможность снова возбудить территориальные претензии к Советскому Союзу.

Я принял самое активное участие в деле освобождения Александра Мачехина из тюрьмы. Поддерживал ежедневный контакт с Дмитрием Степановичем Полянским, регулярно информировал его о ходе событий. Совместно с резидентом из военной разведки мы отрабатывали мероприятия по вызволению нашего товарища из беды.

Полянский, впервые выехавший из Советского Союза на хлопотную должность, был неопытен в таких щекотливых дипломатических процедурах. Сначала он отказывался ехать в императорский дворец на вручение верительных грамот, о чем открыто говорил в прослушиваемых японцами помещениях посольства. И только под «натиском» нашего тактичного давления Дмитрий Степанович изменил свое намерение.

Японцы, принимая участие в совместной с американцами акции против советского гражданина, вероятно, рассчитывали на то, что Полянский не сможет проявить необходимой твердости в этой ситуации. Но они ошиблись. Посол, как и мы, все же случившееся принял близко к сердцу и готов был к любым шагам для вызволения Мачехина из тюрьмы.

Дмитрий Степанович пригласил жену Мачехина на беседу и уверенно сказал, что сделает все возможное для освобождения Александра.

В самый разгар кампании вызволения, уже поздно вечером, когда все необходимое было сделано, руководитель военных достал принесенную с собой бутылку коньяка, а сидели мы в кабинете посла, и предложил Полянскому и мне выпить за успех нашей борьбы. Я знал, что посол не пьет крепких напитков из-за болезни желудка. Но на этот раз он не отказался. И мы выпили за успех дела и за здоровье и стойкость Александра.

Советское посольство включилось в борьбу за освобождение Мачехина, ощущая поддержку общественного мнения и журналистского корпуса. Активно работали в этом плане также советник посольства И. Цехоня и офицер безопасности В. Садовников.

Арест Александра всколыхнул и всю журналистскую братию. Не только советские, но и западные журналисты были возмущены действиями японских спецслужб, морально поддерживали Мачехина в неравной схватке с японской государственной машиной. Саша работал в Японии под крышей Агентства печати «Новости». Коллеги читали его статьи, знали и уважали его как умного и интеллигентного человека.

В некоторых случаях журналисты действовали коллективно. В советском посольстве была организована пресс-конференция для иностранных корреспондентов. Им были продемонстрированы многочисленные публикации Мачехина почти в четырехстах советских газетах. Много его публикаций прошло и в прессе других стран. Все это было сделано для того, чтобы пресечь специально распространяемые слухи, что Мачехин в Японии занимался не столько журналистикой, сколько разведывательной работой.

Активно поддерживали Мачехина и иностранные журналисты. В Международном клубе журналистов, членом которого был и Александр, в местной прессе появились острые, язвительные статьи, показывающие исполнительность и готовность японских властей делать грязную работу в угоду Дяде Сэму. Поэтому прессу, под всякими предлогами, не допускали для контактов ни с Мачехиным, ни с организаторами операции.

С самого момента ареста Александр был абсолютно уверен, что выдержит поединок с противником. Для него это было делом чести советского разведчика и офицера. Настойчиво протестуя, Александр, вскоре после ареста, объявил сухую голодовку (без пищи и воды), чтобы исключить изощренные попытки применения психотропных средств, парализующих волю человека. У него не было никаких сомнений, что их применят.

Голодовка длилась пять дней. Она возымела большое воздействие на участников проводимой операции. Они сразу заметно встревожились, а затем были просто в панике. Наблюдение в камере-клетке за ним было еще более усилено. На четвертые сутки, когда Александру было разрешено умыться, он попытался незаметно выпить пригоршню воды. Однако это не ускользнуло от пристального внимания тюремщиков, танцующих вокруг Александра.

Они заорали:

— Пил воду, пил воду! — и поспешили зарегистрировать этот факт в специальном журнале, чтобы затем передать эти сведения шантажистам.

Голодовка продолжалась. Японцы, имевшие отношение к делу Александра, чувствуя его твердость, начали оказывать давление на советских представителей, предлагая

повлиять на Мачехина, чтобы заставить его отказаться от голодовки.

Зная, что на шестые или седьмые сутки сухой голодовки и соответствующего обезвоживания организма у человека начинаются галлюцинации и необратимые процессы разрушения жизненно важных органов, посольство настойчиво потребовало через МИД Японии полностью исключить возможность использования психотропных средств, заявив, что если это будет допущено, японская сторона понесет ответственность.

В конце концов такое заверение было получено. Это была уже внушительная победа над злом. Нелегко далось и разрешение доставлять Мачехину раз в день еду из посольства. По настоянию посольства и после официальных японских заверений Александр прекратил голодовку, и на пятий день ему разрешили первый ужин, привезенный из посольства. Он знал, что еду приготовила жена. Посольские врачи дали полезные рекомендации по приему пищи после пятидневной сухой голодовки. Все последующие дни еда в тюрьму доставлялась из посольства. Прием пищи происходил в камере для допросов в присутствии следователя, который даже в процессе еды всегда продолжал делать оскорбительные выпады.

Так, один из следователей, проводивших беспрерывный допрос Мачехина, не выдержав напряжения, бросил Саше в лицо кусок хлеба. А до этого он раздраженно говорил, что простой японец много трудился, чтобы сделать этот хлеб. Японец, дескать, делится хлебом с арестованным, а последний отказывается его есть. Такова вот была логика «гуманных» провокаторов.

Давление на разведчика между тем не только не прекращалось, но даже постоянно наращивалось. Противники все еще тщетно пытались использовать все силы и средства, весь арсенал воздействия в интересах достижения своих целей. Активно применялось грубое физическое воздействие. Трое здоровых тюремщиков однажды решили снимать отпечатки пальцев Мачехина. Он отказался от этой процедуры. Молодчики хотели заставить его силой. Александр оказал сопротивление. Его калечили, выламывали руки, наносили удары по болевым точкам. Таким образом проводилась процедура тюремного фотографирования (как будто у них не было фотографии Мачехина). Его голову зажимали могучими руками, как тисками, крутили туда-сюда. По нескольку раз в день надевали наручники, как будто имели дело с опасным рецидивистом. Это была явная демонстрация пренебрежения к человеческому достоинству арестованного. Известно, что для достижения своих намерений японцы не останавливаются ни перед какими жестокими методами и пытками.

Александр своим поведением показывал противнику, что не боится его, требовал прекращения насилия, издевательств и всей этой грязной провокации.

Стойкостью Мачехина восхищались даже рядовые японские тюремные надсмотрщики. Они, днем и ночью наблюдавшие за состоянием и поведением Александра, не смогли удержаться от того, чтобы не выразить своего восхищения его мужеством. Эту стойкость отмечали также иностранные, и даже японские, журналисты.

Все это и незнание, что же делать дальше, вынудило противника отработать задний ход. На десятые сутки после ареста, когда надо было принять решение, начинать ли судебный процесс, Мачехина привезли на допрос к генеральному прокурору. Он сделал последнюю попытку склонить Мачехина к измене Родине, потребовал признаний в работе против американцев. И когда лично убедился, что все морально-психологическое и физическое давление на русского не дает желаемых результатов, принял решение об освобождении Мачехина из тюрьмы. Японцы сняли шляпу перед мужеством и стойкостью нашего разведчика.

После освобождения в прессе был поднят пропагандистский шум. Японцы постарались поскорее удалить Мачехина из Страны восходящего солнца. Конечно, если бы он остался в Токио, он смог бы разоблачить перед своими собратьями по перу, да и всей японской и мировой общественностью, неприглядные дела американских спецслужб в Японии, пособничество и угодливость в таком грязном деле японских официальных кругов. Но Александр уважал эту страну, интересовался ее историей, нравами и обычаями жителей. А на практике познал и другую сторону характера японских служителей Фемиды.

Нельзя считать этот эпизод простым провалом разведчика. Если бояться таких действий противника, то не стоит заниматься разведкой. Разведка — это всегда риск. А в данном случае Мачехину противостояли и мощное с богатым арсеналом средств ЦРУ США, и иезуитски хитрая и коварная японская контрразведка, обеспеченные необходимой информацией, в том числе и сведениями предателя Полякова.

Мачехин с достоинством вышел из всей этой истории. Он до конца держался легенды, что является журналистом и другой деятельностью не занимается. Это подтверждали и его многочисленные публикации, особенно острые статьи на социальные темы, о чем другие наши журналисты писать не рисковали. А хорошо писать он умел. Журналисты разных стран приняли бы его в свои ряды, считая своим собратом по перу. Потому морально поддерживали Мачехина, когда он находился в одиночной камере-клетке.

Никакие запугивания провести в Японии суд над Мачехиным не возымели на него устрашающего воздействия. Разведчик заявил, что на суде он разоблачит существующую опасность японо-американского агрессивного военного сговора, наращивания в регионе ядерных и других сил, провокационные их действия против Советского Союза и его официальных представителей в этих странах.

После освобождения Мачехина Полянский, резидент военных и я встретились с ним. Поблагодарили его за стойкость и проявленный характер, отметили мужество в необычайной обстановке. Можно было подвести некоторые предварительные итоги нашей совместной борьбы против двух спецслужб противника — американской и японской.

Первый и главный вывод из этой истории: Александр Мачехин, проявив высокую профессиональную подготовку, хладнокровие, мужество, упорство, волю — одним словом, героизм, не поддался на все ухищрения противника, не сломался. Он отказался быть предателем и служить врагам своей Родины. Александр дал противнику ясно и твердо понять, что он не просто рядовой человек с присущими ему слабостями и недостатками, а очень порядочный, жесткий к себе и твердый к врагам человек.

Следует особо отметить, что все действия Мачехина были правильными. Я не знаю, как была отмечена руководством ГРУ его стойкость. Его поведения, к большому сожалению, не поймут те люди, которым никогда не приходилось действовать в сложных ситуациях и проявлять величие своего духа. И если даже Александра не отметили, то это объяснимо тем, что предатель Поляков, работая тогда в Москве, мог сыграть свою неблаговидную роль. Поляков тогда втерся в доверие ко многим высокопоставленным чинам ГРУ и ему нетрудно было влиять на ситуацию.

Второй вывод сводится к необходимости предупреждения предательства в разведке. Мачехин — лишь одна частица того ущерба, который нанесен советским спецслужбам предателями масти Полякова.

И третий вывод из этой японской истории — не все советские граждане одинаково восприняли арест нашего разведчика. Помнится, двое советских журналистов, в частности корреспондент газеты «Правда», отказались подписаться под общим обращением нашего журналистского корпуса к японским властям с протестом против ареста своего коллеги. Свой отказ они мотивировали тем, что боялись репрессий со стороны японских властей, — в это время решался вопрос о продлении им виз на пребывание в Японии. Видимо, каждому свое — кому тюрьма, а кому сладкая безбедная жизнь за границей.

Один из советников посольства, фамилию его за давностью события я забыл, также проявил свою дипломатическую «галантность». Когда он прибыл в тюрьму на разрешенную местным МИДом очередную встречу с Мачехиным, ему сообщили, что, дескать, приема нет. Поверив в эту выдумку, советник сразу же с облегчением удалился домой. Он не захотел обострять отношения с местными властями. Такая «дипломатия» отражалась на здоровье Мачехина, которому в то время как воздух нужна была моральная поддержка советского посольства.

Александра Мачехина тепло встретили в Центре. Он остался в разведке, продолжал плодотворно работать в Москве на пользу Родине. Как и я, побывал в Афганистане. И не был осужден, не был сослан в Сибирь, как пугали его японцы. Закончил адъюнктуру, защитил диссертацию на актуальную тему. Затем долго преподавал в академии, стал доцентом. С любовью воспитывал и обучал молодых разведчиков. Ему было чем поделиться с молодежью, передать им хотя бы частицу железной стойкости, которой обладает сам.

Выйдя на пенсию, полковник Мачехин занялся несколько иной работой — он полностью отдался творчеству. Подготовил и издал на память своим потомкам и всем, кто хочет быть достойным гражданином России, две очень полезные и умные книги.

Жизненный опыт Мачехина может оказаться полезным не только разведчику, но и любому гражданину, который, оказавшись в подобной ситуации, мог бы следовать его примеру. Он учит, что выстоять можно.

А каково было Лидии, жене Александра Мачехина? Она, как всегда, нервничая, ждала его дома в тот злополучный вечер. Такого никогда не было, чтобы Саша домой не пришел, — и тревога сжала ее сердце. Она металась в четырех стенах токийской квартиры. Ведь не поделишься с соседями своими тревогами о судьбе мужа. Они не знают, что Александр, кроме журналистики, занят и другой важной и рискованной деятельностью. Условным сигналом Лида сообщила в резидентуру о недобром. В терзаниях и всевозможных догадках прошла ночь и наступил день. Это, пожалуй, самое худшее в жизни жены разведчика, когда не знаешь, где муж, что произошло. В голову лезут самые страшные предположения.

Наконец японская сторона под давлением советского посольства сообщила об аресте советского гражданина во время встречи с американцем. Для Лиды это сообщение теперь внесло хоть ясность — муж в руках японских спецслужб. Ну а дальше пошли кошмарные дни ее мучений и переживаний. Стало известно, что делают с ним в тюрьме, что он объявил сухую голодовку. А Лида знала своего мужа: он все делал продуманно, обстоятельно и серьезно. Она верила, что он выдержит. Даже смерть не вынудит его сдаться. О своей уверенности она твердо заявила послу и резиденту.

Бедные наши жены, каких только переживаний не выпадает на их долю. Разведчику легче — он сам решает, как поступить, и, приняв решение, идет до конца. А каково жене! Ведь трудно готовить их к самому худшему. Но жизнь есть жизнь, и слава Богу, что наши жены нас хорошо понимают. А это значит, что наш тыл обеспечен.