Афганистан — боль моя

Эхо афганской войны, продолжавшейся десять лет (1979–1989), и сейчас тревожит наши умы и сердца. В современную историю нашего народа она вошла драматической страницей. Не утихает боль тех, чьи родные и близкие уже никогда не вернутся домой. И долго еще поколение, получившее название «афганцы», будет нести в себе скорбную память о героическом и трагическом времени.

О событиях в Афганистане очень подробно, со знанием дела написал в своих книгах легендарный разведчик Юрий Иванович Дроздов. Его книги — это исповедь человека, прошедшего тяжелейший жизненный путь: фронтовой офицер в Великую Отечественную, разведчик-нелегал, начальник нелегальной разведки КГБ, непосредственный руководитель операции по взятию дворца Амина в Кабуле.

Я не хочу претендовать на освещение каких-то неизвестных Дроздову фактов из событий в этой многострадальной стране. Просто как участник более поздних событий хочу показать жизнь непосредственных исполнителей указаний и распоряжений руководства КГБ и Дроздова, наших офицеров, которые делали свое дело, жили в Афганистане и вернулись домой с чувством выполненного перед Отечеством долга, правда, к великому сожалению, не все.

В 1979 году, работая в Управлении «С» ПГУ КГБ, я не мог не знать, что в нашем подразделении идет какая-то скрытая подготовка к грядущим событиям, формируется отряд из сотрудников, имеющих военную подготовку, проводится их тренировка. Конец декабря 1979 года — ввод наших войск в Афганистан — объяснил происходящее. Подбор людей продолжался, активизировалась и их подготовка.

Мысленно проанализировав свою профессиональную подготовку (я закончил два высших военных учебных заведения, прошел подготовку на курсах для руководящего состава разведки, был опыт работы в нескольких резидентурах рядовым работником, заместителем резидента, резидентом), я пришел к выводу, что должен подойти для новой, но пока неизвестной мне работы. Однако каких-либо предложений мне никто не делал.

Проявив нетерпение, я обратился к руководству управления. Юрий Иванович Дроздов, пользовавшийся огромным и заслуженным авторитетом у всех сотрудников как нашего, так и других подразделений разведки за свой профессионализм, справедливую требовательность, принял меня. Я рассчитывал, что он одобрит мое решение поехать в Афганистан. Однако, выслушав мои доводы, Дроздов сухо, как мне показалось, сказал, что подумает над моим обращением, посоветуется с другими и о своем решении мне сообщит. На этом беседа закончилась. Я вышел из его кабинета, так и не поняв, подхожу ли я для новой деятельности.

Прошло некоторое время. Я терпеливо ждал, и вот в апреле 1981 года мне объявили, что я командируюсь в Афганистан на должность начальника штаба отряда «Каскад». Срок командировки — девять месяцев. Предыдущий отряд, на смену которому мы готовились, пробыл в Афганистане полгода. Отряд состоял из семи команд по числу провинций Афганистана. Штаб отряда располагался в Кабуле, команды — в основных городах провинций. Общая численность отряда — более 700 человек: из них 215 — офицеры, 30 — прапорщики, около 500 — солдаты погранвойск, 30 — переводчики, знающие местные языки. В каждой команде и в кабульском центре была своя бронетехника, автомашины и радиостанция. В общем огромное и беспокойное хозяйство. Это конечно же не зарубежная резидентура.

Заранее хочу извиниться перед читателями за то, что, рассказывая о своих боевых товарищах из отряда «Каскад», я не буду называть их имена, многие из них и сегодня еще находятся на разведывательной работе. Словом, требования конспирации не позволяют мне сделать это.

Вылет в Кабул был намечен на середину года. Я, естественно, был удовлетворен решением моего начальства. Мне хотелось проверить себя — гожусь ли я для работы в экстремальных боевых условиях, смогу ли переносить психологические и физические перегрузки, как поведу себя под огнем настоящего противника.

Так началась наша подготовка к афганской операции, но однажды погожим летним утром нас, всех собравшихся в Балашихе и представляющих собой костяк отряда «Каскад», погрузили в автобусы и доставили в подмосковный аэропорт. Погрузившись в огромный транспортный самолет ИЛ-76 (на такой машине я еще не летал), мы были готовы к отбытию в далекий Афганистан, а проще сказать — в неизвестность. Проводить нас в аэропорт приехал Юрий Дроздов, сопровождал его Эвальд Козлов, капитан первого ранга, Герой Советского Союза, также участник штурма дворца Амина. Прозвучали теплые, душевные слова и пожелания не рисковать собой, особенно своими товарищами, выполнить свою миссию с честью и всем вернуться живыми, невредимыми домой к своим детям, женам, родным. Таковы были напутственные слова Дроздова. Он говорил с напряжением, душевным волнением, так как хорошо знал, куда нас направляют. Для нас же все это было пока простой романтикой, неизвестной и загадочной командировкой за рубеж Родины. Слова Дроздова воспринимались легко и не очень трогали за живое. А он не хотел нас волновать, настораживать перед вылетом, хотя за несколько дней до этого вел с некоторыми из нас откровенный и жесткий разговор о том, что нас ждет впереди. Мы пребывали в состоянии эйфории, в приподнятом настроении — наконец-то подготовка закончилась и мы летим на дело. Я зкал, что впереди может быть и кровь, и смерть, и другие лишения. Но, как всегда, думалось, что со мной-то уж, конечно, ничего плохого не случится. Пронесет. И я, выполнив задание, благополучно возвращусь домой. Ведь так бывало. Правда, подобных заданий никто из нас ранее еще не выполнял.

Тяжелый самолет, загруженный людьми и специальным снаряжением, с трудом, как мне показалось, оторвался от родной подмосковной земли и взял курс на юг.

В полете мы уже были несколько часов. Кто-то был занят своими мыслями, кто-то вел тихие беседы с соседом по железной скамейке вдоль длинного борта самолета. Из состояния спокойствия нас вывел голос штурмана, который появился на втором ярусе корабля и, преодолевая нудный шум двигателей, возвестил, что через несколько минут мы приземлимся в Кабуле.

Это известие взбудоражило всех, так как каждому стало ясно, что начинается его новая жизнь, полная неизвестности. Пути отступления, возвращения к прежней жизни были отрезаны. Всем нам надо пройти этот отрезок жизни длиной почти в год, и только тогда мы сможем вернуться домой.

Самолет сел, открылись двери — ворота в хвостовой части лайнера, и мы увидели суровые скалистые горы. Все здесь было совсем не похоже на наш российский пейзаж. Другими были и лица встречающих.

Среди встречающих был командир «Каскада» генерал Лазарев. Ему довелось быть командиром Первого, Второго и вот теперь Третьего отряда. Без особой спешки выгрузились. Это потом такие операции будут проводиться быстро, чтобы, не дай Бог, не попасть под возможный обстрел душманов с близлежащих гор. Я представился командиру, доложил, что без происшествий прибыли в его распоряжение. Отряд разбился на команды, и в этот же день самолетами они были переброшены в свои пункты дислокации. А мы, команда штаба отряда, погрузились на автомашины и покатили в Кабул.

Когда-то раньше, путешествуя по странам Юго-Восточной Азии, мне доводилось оказываться в аэропорту Кабула, любоваться красивым видом гор вокруг афганской столицы, дышать чистым горным воздухом этой страны. Но сейчас я не узнал аэропорта. На взлетной полосе были боевые машины — истребители, транспортные самолеты, стояли на земле и кружили в воздухе вертолеты. Позднее мы их называли ласково вертушками. Гражданские самолеты, всего несколько штук, скромно прижавшись друг к другу, стояли кучкой на краю аэродрома. Кругом были только военные, наши солдаты и афганцы. Гражданских не было видно.

Кабул также не произвел на меня сильного впечатления. Серый, низенький город, в основном одноэтажные глинобитные дома-мазанки, они лепились на холмах и довольно крутых горах почти в центре столицы, и везде вокруг жилья стены-дувалы, ограждающие участки земли. Нас разместили в нескольких двухэтажных виллах в зажиточном квартале Кабула, недалеко от нашего посольства. Получились интересные офицерские казармы-кубрики, где люди проводили свое свободное время, отдыхали, обсуждали рабочие и житейские дела. Ну и сам Кабул способствовал сплочению вновь образованных коллективов, так как совсем не располагал к праздному шатанию по городу, особенно в ночное время. На улицах часто случались перестрелки и другие ЧП.

Генерал Лазарев, крепкого здоровья и сложения человек, среднего роста, с седой шевелюрой, уже заканчивающий шестой десяток лет своей жизни, принял нас под свое руководство. Офицеры любили его за покладистый, мягкий, добрый характер и даже сочувствовали ему, так как он безвылазно сидел в Афганистане, меняя состав отряда.

Итак, наш «Каскад-3» начинал осваиваться в Афганистане, расположившись своими командами во всех основных провинциях. Команда «Карпаты» осела в Герате. В ее составе было двадцать шесть офицеров, четыре прапорщика, пятьдесят солдат и четыре переводчика. Команда «Карпаты-1» разместилась в Шинданде. Состав ее был такой же. Команда «Кавказ», расположившаяся в Кандагаре, имела двадцать семь офицеров, четыре прапорщика, шестьдесят пять солдат и четыре переводчика. Команда «Алтай» осела в Газни. Она имела почти такой же состав, как и первые две команды. Примерно такой же была и команда «Тибет», разместившаяся в Джелалабаде. Команда «Север-1» была расквартирована в Мазари-Шарифе, недалеко от границы с Советским Союзом. Составом своим она была чуть помощнее. В нее входили двадцать четыре офицера, шесть прапорщиков, восемьдесят солдат и четыре переводчика. Команда «Север-11» находилась в Кундузе, имела двадцать три офицера, шесть прапорщиков, шестьдесят четыре солдата и четыре переводчика. В штабе «Каскада-3», располагавшемся в Кабуле, насчитывалось сорок шесть офицеров, два прапорщика, пятьдесят семь солдат и три переводчика.

Вот такая махина была собрана со всего нашего Союза и подготовлена для выполнения конкретных задач. Пружина действия каждого офицера — сотрудника КГБ СССР — была взведена и механизм действия был включен с прибытием на территорию ДРА (Демократическая Республика Афганистан).

Я пока еще полностью не осознавал, какую ношу и ответственность взвалил на свои плечи, за какое дело взялся, но уже с первых минут пребывания в Афганистане понимал, что мера моей личной ответственности за жизнь каждого члена отряда будет огромной. Мои главные приоритетные ориентиры — выполнение поставленного задания — передвигались на второй план.

А основной задачей всей этой огромной силы, какой являлся отряд «Каскад-3», я видел следующее: не допустить свержения в Афганистане правительства Бабрака Кармаля, отстранения от власти прогрессивной народно-демократической партии Афганистана (НДПА). Я знал, что партия расколота на два лагеря — «Хальк» и «Парчам». Признанным лидером халькистов и ярким выразителем их идей был Тараки. Он допускал крайности, но двигался, как мне казалось, в правильном направлении. Но Амин, будучи правой рукой Тараки, уничтожил жестоко и варварски своего учителя, добиваясь неограниченной личной власти. Поэтому судьба Амина меня не волновала.

В то время руководителем Афганистана стал популярный среди народа, по афганским меркам, лидер крыла «Парчам» Бабрак Кармаль. Мне казалось, что это как раз то, что нужно афганцам. Нам нужно было помочь ему противостоять внешним силам. И прежде всего организованной Западом, а скорее всего, США агрессии с использованием возможностей Пакистана и сил религиозных мусульманских экстремистов — выходцев из самого Афганистана.

Я был убежден, что Советская Армия пришла в Афганистан не воевать против афганского народа. Бывая в провинциях, я сам видел, как простые люди тогда тепло и приветливо относились к шурави — советским представителям и к нашим солдатам. Никакой враждебности не было, и ничего не предвещало беды. Я четко осознавал, что нам ни в коем случае нельзя втягиваться в вооруженную борьбу правительства и нарождающейся агрессивной оппозиции. Эта борьба — их личное дело, она должна вестись без стрельбы, примером заботы о беднейших слоях населения. Вооруженные банды, постепенно наводнявшие Афганистан, появились из Пакистана, вооружались на американские деньги и зачастую американским оружием. Они постоянно подпитывались боеприпасами, снаряжением и продовольствием также из Пакистана. Если перекрыть эти каналы, а наши армейские части и наши команды «Каскада» в провинциях будут обеспечивать безопасность правительственных представителей, то вооруженная агрессия из Пакистана постепенно заглохнет. Так мне казалось, но радужным представлениям о сути внутренней борьбы и моим надеждам на затухание войны не суждено было сбыться.

С каждым прожитым днем в Афганистане я все отчетливее видел, как нарастала враждебность и разгоралась борьба между парчамистами и халькистами. И велась эта борьба далеко не по человеческим стандартам, жестоко, кроваво, дикими методами. Авторитет Б. Кармаля катастрофически быстро падал, усилия умных и деятельных людей из его окружения не давали желаемых результатов.

Советская Армия между тем медленно, усилиями афганцев и целого ряда наших военных советников, втягивалась в войну. Этому способствовали и учащающиеся случаи диверсий и просто убийств наших граждан на афганской земле. Словом, машина кровавой мясорубки постепенно раскручивала свои жернова, набирала “обороты.

Уже через месяц после нашего прибытия в Кабул Москва разрешила уставшему и основательно издерганному повседневными заботами генералу Лазареву выехать на отдых в Союз. Этот отпуск, надо сказать, здорово затянулся. Александр Иванович вернулся в Афганистан почти под самый конец нашей командировки. А все заботы деятельности «Каскада-3» легли, как говорится, на мои плечи. В пылу втягивания в новую для меня работу я как-то и не успел испугаться, что остаюсь один на один с огромным отрядом. Ну, а позднее мне уже некогда было чего-либо пугаться. Нужно было работать.

Срок девять месяцев, это и много и мало. За этот период времени рождается у человека ребенок, появляется на Земле новый член общества. Во время боевых действий такой срок увеличивается во сто крат. И, к несчастью, не прибывают, а, как правило, убывают члены общества, правда, с обеих воюющих сторон. Здесь важны умелые действия, чтобы, нанося максимально большой урон противнику, самому обходиться по возможности малой кровью.

Сейчас я хочу написать самые тяжелые строки из всего моего повествования о жизни разведчика, да и об афганских событиях. О наших потерях. За эти девять месяцев мы лишились трех наших товарищей по оружию — двух офицеров и одного солдата. Они погибли при исполнении своего священного долга — служении Отечеству с оружием в руках, при выполнении задания своего правительства, защищая южные рубежи Родины. Как позднее будет обидно слышать слова отечественных краснобаев и просто безответственных политических болтунов: «А мы вас не посылали в Афганистан».

Отечество, будь то злонамеренно разваленный Советский Союз или нынешняя наша Россия, в неоплатном долгу перед этими сынами, перед их родителями, женами, детьми.

Три погибших товарища — это много или мало? Уверен: и один погибший — это чудовищно много. Но с учетом всего творившегося в Афганистане кровавого ада эти потери оказались меньше потерь предыдущего отряда «Каскад-2».

Ниже я расскажу о героическом поступке сослуживца, сотрудника управления «С» ПГУ Анатолия Зотова, который был членом команды штаба отряда «Каскад-3» и первым пал на поле боя. Ю. И. Дроздов в своих мемуарах упоминает этого скромного и честного бойца — «каскадера».

Обстановка в Афганистане ухудшалась с каждым днем, участие в войсковых операциях отдельных наших частей, особенно в провинциях, бои, засады были неотъемлемой частью будней «Каскада». С учетом этого в числе прочих задач нам была поставлена задача — обеспечить армейское командование точными сведениями о готовящихся диверсиях и террактах, вскрывать базы душманов, склады оружия и боеприпасов, выявлять пути доставки оружия и снаряжения из Пакистана.

Выполняя свои задачи, я установил прочные деловые связи с высшим нашим военным руководством — маршалом Советского Союза С. Л. Соколовым, генералом армии, а позднее маршалом С. Ф. Ахромеевым, командующим 40-й армией, его начальником штаба и другими советскими офицерами.

Каждый день, без выходных, ровно к 7.00 утра я прибывал в резиденцию Соколова на планирование предстоящих операций. Проводил эти заседания Сергей Федорович Ахромеев. Уже немолодой офицер, среднего роста, сухощавый, всегда энергичный и подтянутый. И хочу подчеркнуть, что эти совещания должны бы были быть ярким примером четкой, оперативной и решительной деятельности всех наших представителей в Афганистане. Благодаря воле, целеустремленности, огромному опыту и даже жесткости Ахромеева, на этих коротких, не более часа, совещаниях быстро решались все оперативные вопросы на текущий день. Меня поражали четкость и острота мышления Ахромеева, его умение быстро схватывать и оценивать информацию или сложившуюся ситуацию и выносить на обсуждение решение, а затем делать правильное и окончательное заключение. Обстановка в комнате была до предела деловой. Если чувствовалось, что докладывающий не четко владеет материалом, его сообщение жестко прерывалось, он серьезно предупреждался о неготовности к докладу и вопрос снимался с обсуждения.

Все это заставляло меня очень тщательно и скрупулезно готовиться к каждому такому совещанию. А докладывать мне было что — это результат повседневной деятельности, тяжелой работы каждого разведчика отряда, независимо от его места нахождения в Афганистане, информация по противнику. Каждый разведчик отряда должен был работать, и хорошо работать, с агентом или агентами из афганцев для изучения обстановки в стране, получения точной и достоверной информации о бандах душманов, их вооружении, передвижениях, складах оружия и снаряжения; наконец — о их намерениях и планах. Мы использовали переданную нам предшественниками агентуру, искали и находили новые надежные источники информации, имеющие доступ к бандитам. В этом нам, конечно, помогали афганские коллеги из местных спецслужб. Мы обучали их методам нашей работы и совместными усилиями двигали дело вперед.

Приходилось вступать нам в прямые контакты с главарями отдельных банд, особенно с теми, которые не успели еще сильно испачкаться в крови своих соотечественников. Склонять их к сотрудничеству с «Каскадом», направлять их на борьбу с наиболее жестокими и непримиримыми бандами. В такой работе без риска не бывает результатов, и, когда нужно было, мы шли на оправданный риск. А что значит «оправданный риск»? Понятие очень растяжимое, но ясным мерилом его, видимо, является конечный результат и, естественно, жизнь и здоровье исполнителя.

Следующим критерием оценки работы «Каскада» была достоверность, то есть правдивость, точность добытой информации, своевременность ее получения, конкретность содержащихся в ней сведений. И это требовало от разведчиков «Каскада» огромных усилий по уточнению и перепроверке получаемой информации. Но работа есть работа, и кто-то ее должен делать. И мы делали ее так, как надо.

Вот с результатами такого труда всего «Каскада», всех его команд, я и приходил на «совет старейшин», возглавляемый Ахромеевым. И так было каждый день.

На первых совещаниях, а это длилось где-то около месяца, Ахромеев настороженно воспринимал нашу информацию, он не забывал спросить, перепроверяли ли наши люди те или другие данные, надежны ли наши источники. Его основной довод был всегда таким: «Мы не можем позволить себе наносить удары в тех местах, где могут пострадать невинные люди — мирные афганские жители». А также неоднократно вопрошал: «А вы представляете себе, сколько стоит весь тот груз, который, по вашей информации, будет сброшен в указанную точку; сколько пришлось трудиться нашему рабочему, чтобы сделать эти изделия, и сколько изъято денег из карманов наших граждан на оплату йсего этого?»

Только однажды, где-то во время самых первых таких докладов, я позволил себе довольно дерзко возразить высокому военному начальнику. В ответ на тираду Ахромеева я разразился своей. Причем обратился к старшему по званию офицеру не по уставу, а по флотской традиции, существующей еще со времен создания флота российского, то есть обратился к нему по имени и отчеству. В дальнейшем я этого не допускал. Я заявил: «А вы, Сергей Федорович, представляете, с каким трудом, рискуя жизнью, наши офицеры — разведчики — собирают эту информацию, анализируют, перепроверяют и, только убедившись, в ее подлинности, передают на доклад вам».

Мое заявление прозвучало в тишине, никто не позволял себе переговариваться между собой во время выступлений Ахромеева, оно прозвучало как-то неестественно громко, а поэтому вызывающе. Сергей Федорович замолчал на несколько секунд, как-то странно посмотрел на меня. Его шокировало, скорее всего, не содержание моего высказывания, а именно форма обращения к нему — по имени и отчеству. В зале наступила гробовая тишина, я даже слышал, как тикают мои часы на руке. В голове проскочила мыслишка, что вот сейчас тебе всыпят по первое число за панибратство, тоже моряк нашелся.

Сергей Федорович, видимо вспомнив, что по званию я являюсь морским офицером, а он отличался очень цепкой памятью, ответил: «Товарищ капитан первого ранга, я хорошо себе представляю труд разведчика и не нуждаюсь в ваших напоминаниях о тех трудностях, с которыми приходится сталкиваться вашим людям при сборе информации в военное время. Но со своей стороны считаю своим долгом напомнить офицерам, а это касается не только вас, но и других присутствующих, что война — жестокое дело, но мирное население надо жалеть, оберегать его и помнить, что война дорого стоит и материально».

После этого он перешел к обсуждению следующего вопроса. Для меня, к счастью, этот случай закончился благополучно, без последствий, и даже, как мне показалось, Ахромеев стал воспринимать меня более благожелательно. Мне неоднократно приходилось летать с ним по провинциям Афганистана для решения различных проблем. Использовался самолет маршала Соколова, в котором были два салона — общий и специальный, на пять мест.

Обычно после взлета адъютант приглашал к Ахромееву в салон на беседу кого-нибудь из сопровождающих. Приглашали туда и меня. Должен заметить, что после службы на флоте и учебы в академии я никогда не надевал военной формы. И в Афганистане я всегда носил гражданский костюм, поэтому окружающие меня армейские офицеры не знали, кто я по званию.

И вот через несколько дней после того злополучного для меня совещания мы вновь полетели, на этот раз на север, в Мазари-Шариф. Сразу после взлета адъютант Ахромеева вышел в общий салон и объявил: «Вадим Николаевич, вас просит к себе в салон генерал армии». Присутствовавшие в салоне генералы и офицеры с удивлением уставились на меня. Все, видимо, гадали, что это за гусь такой?

Пройдя в салон генерала, я по уставу доложил ему, что прибыл по его указанию. Сергей Федорович тепло принял меня, мы обсудили наши проблемы, которые надо было решать в Мазари-Шарифе, а затем генерал оставил меня в своем салоне до конца полета. Он предложил мне кофе и намекнул, что можно и кое-чем его подсластить, отмечая при этом, что сам он из-за болезни этого избегает. Я по скромности и из солидарности отказался от угощения.

После этого эпизода Ахромеез на ежедневных совещаниях воспринимал информацию «Каскада» более уверенно. Еще более его доверие к результатам нашего общего труда возросло после успешно проведенных двух крупномасштабных войсковых операций. Первая и наиболее впечатляющая операция была организована по информации нашей команды «Тибет» в Джелалабаде. Наши разведчики доложили об обнаружении крупнейшего склада с оружием, боеприпасами и снаряжением в гористой местности, недалеко от этого города. Здесь проходили основные пути поставки оружия душманам из Пакистана. Склад был перевалочной базой бандитов, в нем накапливалось поступающее из-за рубежа снаряжение, а затем распространялось по всей территории Афганистана.

Попытки уничтожить эту базу с воздуха нашей авиацией не дали положительных результатов. Пещеры были вырыты по всем правилам инженерного искусства, с учетом возможных бомбардировок.

Получив дополнительную информацию о том, что склад полон самым современным оружием американского производства, а его охрана ослаблена недостатком людских резервов, наше командование провело крупную десантную операцию. И результаты были впечатляющими — горы оружия, всевозможной техники, что могло нанести нам ощутимый ущерб, были в наших руках.

«Каскадеры» «Тибета» прислали нам фотографии этих складов и трофеев, а я переправил эти вещественные доказательства руководству в Москву. Ю. И. Дроздов поблагодарил наших ребят за успешную работу.

Вторая операция была не менее успешной в военном плане, но трагической для «Каскада» — мы понесли первую потерю: при выполнении боевого задания геройски погиб наш товарищ — Анатолий Зотов.

А дело было так. Сразу же по прибытии в Кабул наши разведчики устремились на поиск нужных источников информации. Агент — источник секретной достоверной информации — это основное оружие любого разведчика. Можно умело анализировать прессу, тщательно обрабатывать все публикации, выжимая из них крупицы нужных сведений для составления общей картины. Можно использовать самую современную технику — спутники, подслушивающие устройства, радиоперехват и т. д. Но эта картина не будет полной и всеобъемлющей без информации человека, который находится в центре интересуемых событий. Это и политика, и экономика, и научные разработки, и военные действия.

В мирное время на эту работу затрачиваются огромные усилия, требуется много времени и, естественно, необходимо мастерство и умение самого разведчика. В военное время эта работа проводится в максимально сжатые сроки.

Анатолий Зотов, будучи серьезным, исполнительным и вдумчивым молодым разведчиком, нашел такого человека, в короткое время провел с ним необходимую работу и подготовку и превратил его в нужного нам источника информации. Его сведения и честность сотрудничества тщательно проверялись и перепроверялись, и только после этого он стал использоваться «Каскадом» по назначению.

На этот раз от источника поступила информация о том, что в небольшом населенном пункте, где нет мирных жителей, бандитами накоплено большое количество оружия для создания мощной автономной боевой группы, которая будет активно действовать в районе Кабула и на прилегающих к нему военных объектах Советской Армии. В определенный день на этой базе должны будут собраться главари банд. Для выработки и согласования плана боевых действий на встрече будут также и члены создаваемой группы.

Эта информация была срочно перепроверена и подтверждена. Да, главари собираются на совет в этом населенном пункте, дата встречи также подтвердилась. Я срочно доложил Ахромееву полученную информацию, и было принято решение уничтожить скопление бандитов с оружием.

Операция началась по плану. Анатолий Зотов и его источник погрузились в один вертолет. Присутствие источника диктовалось необходимостью быть предельно точными при ударе с воздуха, чтобы не пострадали мирные жители близлежащих кишлаков, а источник уверял, что хорошо знает местность и точно укажет цель. Зотов занял место стрелка-радиста, пристроившись у пулемета и рассчитывая при необходимости принять участие в боевых действиях. На военных вертушках нет свободных мест для пассажиров. Афганца разместили на коробках с боеприпасами. В сопровождении других вертушек вертолет Зотова пошел к цели. К ним в ходе операции должны были присоединиться и наши штурмовики.

Встреча с целью оказалась довольно жаркой. Машина, где находился Зотов и источник, поднялась над целью выше других вертолетов, чтобы ее не смогли поразить с земли автоматным огнем. Трассирующими очередями Зотов открыл огонь из пулемета по дому, на который указал афганец. Все другие вертолеты, находившиеся ниже вертолета Зотова, увидели светящиеся трассы Зотова, определили цель, и начался бой. С земли им ответили шквалом огня из всех видов оружия, включая и крупнокалиберные пулеметы. Дом бандитов загорелся, это было четкое указание цели и для штурмовой авиации. Отбомбившись, они ушли на свою базу, а вертолеты еще кружили над скоплением бандитов, отвечая на их огонь.

Зотова и его друга-афганца смущало и тревожило одно обстоятельство — почему нет взрыва склада боеприпасов. То, что в кишлаке не мирные жители, а вооруженные люди, было ясно, их отметины появились почти на всех вертолетах. Их было много внизу, и, судя по ярости ответного огня, их застали врасплох. Афганец уверял Анатолия, что его информация точна, здесь находится большой склад оружия, которое будет в самое ближайшее время пущено в ход против шурави. На складе, кроме стрелкового оружия, большое количество мин, фугасов. Все это будущая смерть для русских солдат. Анатолий верил своему другу и понимал, что до конца их задача не выполнена. Но самолеты, отбомбившись, уже ушли на базу, боезапас вертолетов израсходован. Нужно возвращаться домой. И они повернули назад. Анатолий и афганец были в подавленном настроении из-за обидного чувства не выполненного до конца долга.

В Кабуле Зотов, поблагодарив своего друга за работу, высадил его из вертолета, а сам вновь сел к пулемету. Заверения летчиков в том, что во второй раз они сами без него легко найдут цель и успешно отбомбятся, не поколебали решения Анатолия. Он стоял на своем, что только он сможет точно указать место расположения склада, усвоив хорошо описание источника. Его довод, что он не привык бросать начатое дело на пол пути, подействовал на летчиков. Загрузившись боекомплектом, вертолеты и самолеты вновь вернулись к цели.

На этот раз вертолет, в котором находился Зотов, не поднимался выше других машин, а остался в боевом строю. Трассирующие очереди Анатолия полетели точно в цель, туда же угодили ракеты и бомбы с самолетов и вертолетов. И произошло то, что так хотел и ждал Анатолий и его афганский помощник, — взрыв огромной силы потряс землю, разметав все вокруг, включая успокоившихся было душманов, которые, видимо, решили, что шурави отстали от них. Они еще не успели познать силу истинно русского характера — взялся за дело, доводи все до конца.

Одной из последних очередей крупнокалиберного пулемета вертолет, в котором находился Анатолий Зотов, был сбит и рухнул в море огня. Так геройски погибли три отважных сына нашего Отечества, до конца выполнив свой воинский долг, — два летчика и наш разведчик. На следующий день боевые товарищи прибыли на место гибели этого вертолета, извлекли из обломков машины тела павших героев и доставили их в Кабул. В тот же день они — участники боя и этой печальной последней операции — прибыли к нам, в расположение отряда «Каскад». Офицеры рассказали нам все, как было, особо отметив выдержку и характер Анатолия. Вместе мы молча выпили по чарке за светлую память наших павших товарищей.

На следующий день я и несколько офицеров из «Каскада» поехали на кабульский аэродром, где находился военный морг. Совместными усилиями мы опознали тело Анатолия (по росту, комплекции, другим приметам), это были самые тяжелые для меня минуты за все время пребывания в Афганистане. Тело было упаковано при нас в цинковый ящик, затем в деревянный ящик, а позднее, еще через несколько дней, в сопровождении нашего офицера этот груз-200 был отправлен на Родину.

Ценой своей собственной жизни Анатолий Зотов подтвердил достоверность информации, передаваемой военному руководству Советской Армии в Кабуле «Каскадом-3».

Я доложил Ахромееву о всех обстоятельствах гибели Анатолия Зотова. Генерал, подумав какое-то время, спросил меня, может ли военное руководство, в частности, он ходатайствовать перед правительством Советского Союза о награждении погибшего разведчика боевым советским орденом. Понимая, что это вне моей компетенции, я ответил Ахромееву, что проконсультируюсь со своим руководством. Тут же я связался с представителем КГБ СССР в Кабуле генералом Спольненко и попросил его выяснить мнение Ю. И. Дроздова по затронутому вопросу. Через некоторое время Спольненко ответил мне, что КГБ сможет сам решить этот вопрос.

После этих военных операций отношение Ахромеева к получаемой от нас информации полностью изменилось. Теперь на совещаниях наши данные о противнике рассматривались в первую очередь, по конкретным вопросам тут же принимались нужные решения.

Я воспользовался возросшим доверием генерала Ахромеева к работе отряда «Каскад» и обсудил с ним волновавшую меня проблему. Некоторые наши команды в провинциях были расположены вместе с армейскими частями, у них на вооружении, кроме стрелкового оружия — наших знаменитых «Калашниковых», были бронемашины — БТРы с крупнокалиберными пулеметами и автомашины «Нивы». Командиры армейских подразделений стремились втягивать наши команды в повседневные боевые операции, ночные патрулирования и другие действия на своих контролируемых территориях. Их также привлекал и наш автотранспорт. Командиры наших команд, конечно, не уклонялись от боевых действий, если душманы нападали на расположения воинских частей, всегда были готовы помочь и в сложных ситуациях, в которые нередко попадали наши военные друзья. Но если бы мы превратились в обычные подчиненные местным военным руководителям части, у наших разведчиков — офицеров — не было бы времени и сил заниматься своим основным делом — сбором информации.

Ю. Дроздов в своих инструкциях «Каскаду» постоянно требовал усиления агентурной работы, улучшения качества добываемой информации, предупреждал против втягивания команд в повседневные армейские боевые будни.

Доложив Ахромееву оперативную обстановку в ряде провинций страны, я сообщил ему, что некоторые командиры частей на местах требуют от наших команд более активной поддержки их военных действий, участия вместе с ними в операциях по прочесыванию местности, в патрулировании и т. д. Конечно, подчеркнул я, наши офицеры готовы наряду с солдатами бить бандитов, участвовать и в рукопашном бою, особенно если те напали на наши части. Но у них тогда не будет времени на сбор нужной информации. Ахромеев, не раздумывая, заявил, что он удовлетворен уровнем получаемой от нас информации, считает это наше занятие наиболее полезным и важным делом в сложившейся ситуации. В тот же день был отдан приказ по всем нашим воинским частям на территории Афганистана оказывать всяческое содействие в работе командам «Каскада», запрещалось использовать их. в повседневных военных действиях.

Однажды Ахромеев предупредил меня о том, что он намерен представить меня маршалу Соколову, он хотел бы, чтобы я лично доложил маршалу о деятельности отряда «Каскад», о его составе, задачах и проблемах. Конкретный срок такой встречи мне сообщат дополнительно.

Я доложил Спольненко об этом разговоре с Ахромеевым и попросил его совета. Представитель КГБ в Кабуле заметил, что маршал Соколов, являясь самым старшим военным начальником Советского Союза в Афганистане, может беседовать с любым нашим офицером, он предложил мне хорошо подготовиться к этой встрече.

Все наши команды в провинциях и кабульский центр работали напряженно, результативно, правда, проявлялось и отличие. У кого-то хорошо шла информационная работа, было больше источников информации. Кто-то более успешно создавал и работал с так называемыми «лжебандами». У кого-то лучше получались контакты с местными властями, с представителями наших политических и военных организаций. Как в Кабуле, так и в провинциях были организованы советнические группы из представителей Советского Союза. В них входили партийные работники, представители различных министерств, по линии которых развивалось наше сотрудничество с Афганистаном, вместе с военными советниками. Естественно, что уровень подготовки, личные и деловые качества, стремление работать с максимальной отдачей были у наших многочисленных советников различными. И работа складывалась по-разному. Несколько слов о «лжебандитах». Как я уже упоминал выше, мы стремились установить личные контакты с некоторыми главарями банд душманов, действующих на местах. Эти люди шли на такие встречи с нами, преследуя различные цели. Но большинство из них, особенно на начальном этапе, категорически отказывались от контактов с представителями местных властей. Встречи с шурави для них были необходимы или желательны, так как они видели, что советские люди несут добро в Афганистан, идет помощь из Советского Союза, строятся различные объекты, дехкане получают работу на этих объектах. Идя на контакты с главарями банд, мы главным образом ориентировались на тех лиц, о которых удавалось собрать какую-то положительную информацию. Например, он выходец из местных жителей, имеет родственников в районах, контролируемых нашими совместными силами, не проявляет жестокости к афганским и советским гражданам и т. д. Главарь банды, соглашаясь на контакт с представителем Советского Союза, рассчитывал выяснить — могут ли получить работу его люди на предприятиях этого района, если банда сложит оружие. Ведь им нужно было кормить чем-то своих родных.

Иногда нам удавалось уговорить главаря банды прекратить вооруженную борьбу против шурави и местной власти или даже сложить оружие и перейти к мирной жизни. В этом случае они требовали от нас гарантии, что не будут преследоваться за прошлые дела. И мы, согласовав все вопросы с правительственными чиновниками и службой безопасности Афганистана, давали им такие гарантии.

Чаще главарь не соглашался на мир с местной властью, но прекращал или не начинал террористических акций против советских представителей, против наших военных.

В некоторых случаях главарь соглашался действовать под нашим руководством. И мы тщательно проверяли его искренность, стремились закрепить его связь с нами на конкретных делах, с помощью афганской службы безопасности контролировали его родственников в местах их проживания. Вот такие группы и назывались «лжебандами». Мы направляли их на борьбу с наиболее активными и жестокими бандами, информируя их о местонахождении этих бандитов, путях поступления к ним оружия и снаряжения, в некоторых случаях давая им боеприпасы и даже оказывая огневую поддержку с воздуха при проведении военных операций.

Естественно, эти наши контакты были рискованным занятием, ведь не всегда удавалось хорошо обеспечить такие встречи, которые проводились по их условиям, а бандиты требовали, чтобы наши представители приходили на них без оружия и одни. Для чего в таком случае наше личное оружие, только застрелиться при попытке захвата живым. Но нужно было идти на этот риск, чтобы находить какие-то неординарные решения проблемы борьбы с бандами. И расчет и надежда были только на то, чтобы аргументированно, спокойно и убедительно заставить бандитов согласиться с твоими предложениями. К счастью, печальных срывов в этой тонкой работе у нас не было. А вот неудачи случались. Бандиты иногда отказывались от уже запланированных встреч или разрешали «парламентеру» вернуться обратно ни с чем, но живым. Иногда этому отрицательному результату долгой и кропотливой предварительной работы способствовали незапланированные или неизвестные нам заранее бомбовые удары нашей авиации по месту расположения банды.

Хорошо продумав все, подготовившись, я в назначенный день прибыл в резиденцию маршала Советского Союза Соколова. Это был красивый особняк в лесистой местности, прямо под горой, недалеко от бывшего дворца Амина, а ныне штаба 40-й армии. Меня встретил Ахромеев, отечески подбодрил и провел в кабинет. Соколов встретил меня доброжелательно, спокойно выслушал мой короткий доклад, задал несколько вопросов, поинтересовался, какие проблемы волнуют наших офицеров. Я ответил, что все возникающие проблемы я быстро, без проволочек, решаю в рабочем порядке с генералом армии товарищем Ахромеевым, он, кстати, тоже присутствовал при этой беседе. Соколов одобрил это сотрудничество и пожелал «Каскаду» дальнейших успехов в деле обеспечения нашей армии необходимой информацией о противнике, и на этом беседа закончилась. Она носила протокольный, ознакомительный характер, видимо, маршал хотел из первых уст узнать, что же это такое — отряд «Каскад» и чем он живет. Сергей Федорович Ахромеев поздравил меня с успешным завершением доклада маршалу, и мы вернулись к своим хлопотным делам и заботам.

Напряженная жизнь и работа штаба и команд отряда продолжалась. Мы имели постоянную радиосвязь со своими командами, ежедневно в штаб поступали информационные сообщения, отчеты о проведенных мероприятиях, встречах с источниками, положении дел и оперативной обстановке в провинциях. На основании этих сообщений готовилась информация для совещаний у Ахромеева, информировалась Москва о наших делах.

Периодически в Кабуле проводились встречи с командирами команд, другими офицерами. Они информировались об общей обстановке в стране, новых задачах и проблемах, которые нужно было решать и преодолевать.

Все «каскадеры» работали самоотверженно, на совесть, и поэтому не хочу кого-то особо выделять. Наши солдаты, присланные из погранвойск, были дисциплинированными и исполнительными, оказывали офицерам огромную помощь, охраняя команды, управляя машинами и боевой техникой при выполнении оперативных задач.

Много хлопот нам доставляли местные афганские болячки — желудочные расстройства и особенно гепатит.

Эта афганская желтуха была серьезной угрозой для здоровья всех советских людей в Афганистане. Она легко поражала человека, а излечивалась с большим трудом, требуя много времени. А каковы были последствия этой болезни, мы узнали уже позже, вернувшись домой.

Иногда гепатит поражал целые воинские подразделения, особенно свирепствовал он в Шинданде. Этому способствовало неправильное расположение нашего военного госпиталя. Разносится гепатит обычными мухами.

На равнинных степных просторах провинции Шинданд ветры в летнее время дуют в одном направлении. И надо же было так разместить полевой госпиталь, что ветры, подхватив зараженных мух из госпиталя, несли их в расположение воинских частей. И наша команда «Карпаты-1» была на пути этих злых ветров. Там больше всего было поражений гепатитом.

С учетом важности дела — еще и борьбы с душманскими мухами, борьбы за здоровье людей своего отряда, я обратился за помощью к Ахромееву. Он правильно понял проблему, но даже его настойчивости и энергии не хватало для того, чтобы перенести госпиталь на другое место. Шинданд продолжал страдать от гепатита больше всего.

Болели офицеры, болели и солдаты. Но удивительное дело, даже больные «каскадеры» не хотели покидать свои команды, не хотели уезжать из Афганистана, стремились любыми путями остаться в строю и продолжать начатое дело.

Один офицер (он был командиром команды, человеком в возрасте) все же был вынужден покинуть Афганистан, так как болезнь сердца — серьезная вещь. Другой офицер выехал на Родину на похороны своего отца. Мне пришлось приложить много сил, чтобы срочно посадить его на попутный самолет, забитый, по словам командира самолета, под завязку. Сила убеждения, веские доводы и помощь армейского командования помогли решить вопрос.

Но были и курьезные случаи. Однажды со мной связались из военной комендатуры Кабула. Дежурный офицер сообщил, что у них находится задержанный солдат, никаких документов при нем нет, но он утверждает, что является рядовым команды из Кандагара (отряда «Каскад»). Попросил разрешения доставить этого солдата в расположение нашего отряда. Я согласился.

Передо мной появился солдат, худой, измызганный, но держался с достоинством. Прежде всего я выяснил, имеет ли он отношение к пограничникам. Он ответил утвердительно. Это указывало на то, что он наш человек.

Солдат поведал следующее. Он заболел, его поместили в местный военный госпиталь, а оттуда перевезли, вопреки его желанию остаться в Афганистане, в госпиталь в Ташкенте. Почувствовав себя лучше, он сбежал из госпиталя и вот спустя неделю оказался в Кабуле. Пытался попасть на самолет, летящий в Кандагар, но его задержали и посадили на гауптвахту. Тогда ему пришлось сознаться, что он член команды «Каскад», чтобы его вновь не отправили в Союз. Я поинтересовался, чем же он питался всю неделю до Кабула. Беглец философски ответил, что мир не без добрых людей. И я поверил ему. Его накормили, помыли и запросили Кандагар о беглеце. Оттуда сообщили, что такой-то солдат в настоящее время находится на излечении в госпитале в Ташкенте.

Я поздравил солдата с благополучным прибытием к месту боевой службы и отправил его в родную команду. Иначе я поступить не мог, так как видел по его глазам, что он все равно вернется в «Каскад».

Другой случай произошел с офицером, командиром команды «Каскада». Я не буду называть его фамилию и название команды, чтобы сохранить избранную традицию — не называть офицеров-«каскадеров» по фамилиям, ибо не знаю, где он сейчас работает, но то, что он должен быть в деле, — это точно.

Этот офицер серьезно заболел гепатитом и несколько недель находился на излечении в местном военном госпитале. Мы проинформировали о его болезни Центр и через некоторое время получили из Москвы сообщение, что на место больного командиром команды назначается другой офицер, его заместитель. А больного мы должны были по возможности направить в Союз для продолжения лечения. Прошло еще какое-то время, и вот бывший командир прибыл в Кабул и появился у меня. Болезнь еще не совсем прошла, выглядел он плохо, был слаб. Я сообщил ему о решении Центра и предложил готовиться к отправке домой, убеждая, что ему нужно хорошо залечить болезнь, чтобы окончательно встать на ноги. Офицер молчал, опустив голову. А когда он поднял голову и взглянул на меня, я впервые увидел плачущего «каскадера». Крупные слезы катились по щекам, губы подрагивали, руки, сжатые в кулаки, посинели.

Я попытался успокоить его, говорил, что он еще молод, ему надо победить болезнь и еще много сделать дел на пользу Отечества. А для этого нужно здоровье и сила. Но по глазам я видел, что он не слышит меня. Он сказал, а затем несколько раз повторил только одну фразу: «Мне стыдно ехать домой, я не успел ничего сделать здесь, в Афганистане. Что же я скажу своему сыну, что по болезни сбежал отсюда, испугался трудности?»

И я растерялся, не знал, что говорить, какое решение принять. А решение Центра уже было — нужно возвращаться домой на лечение. Выход из создавшегося положения помог мне найти только что прибывший из Джелалабада командир «Тибета». Он быстро включился в ситуацию, посоветовал мне не спешить с принятием решения и выполнением указания Центра, ведь там сказано «по возможности», а он, больной, сейчас не готов к далекому перелету. Командир предложил мне отправить больного к нему в команду, климат в той провинции мягкий, самое лучшее место в Афганистане, где он сможет достать для больного даже свежее молоко. Через одну-две недели больной поправится, а я за это время решу его дальнейшую судьбу. Я согласился с предложением Бороды, так мы звали этого командира из-за его импозантного внешнего вида, он отрастил густую черную бороду и был похож на местного душмана.

А за эти две недели произошли неприятные для «Каскада» события.

Командир другой команды, без злого умысла с его стороны, был втянут в противоречия и скрытую борьбу местных властей провинции, борьбу парчамистов и халькистов за авторитет и влияние на жизнь земляков. Действия сторон, надо заметить, не отличались гуманностью, в конце концов один чиновник просто убил другого чиновника. Желая скрыть преступление, он решил уничтожить труп жертвы, представив дело так, что тот по своей воле скрылся из провинции, вероятно, перешел на сторону противника, ушел к душманам.

Пользуясь хорошими отношениями с нашим командиром, он, не раскрывая перед ним своих планов, попросил обеспечить его безопасность при выезде за город. И наш «каскадер», не предчувствуя подвоха, охранял силами членов команды на бронемашине действия того чиновника. А тот на своей машине вывез труп убитого в поле, облил бензином и сжег его. Наши офицеры и солдаты видели происходящее, но не поняли смысла и оказались соучастниками преступления. Сначала среди сторонников убитого афганца, а затем и по городу поползли слухи, что такой-то чиновник убрал с политической сцены своего конкурента, убил его и тело сжег. И в этом ему помогли шурави, они охраняли его действия за городом.

Партийные советники при администрации провинции проинформировали кабульских коллег и высказали пожелание сменить командира нашей команды, чтобы тем самым показать афганцам нашу реакцию на события и убрать раздражителя политических страстей со сцены.

Началось расследование событий. Оно велось и афганской и советской сторонами. Нам удалось доказать нашим друзьям непричастность советской стороны к политическим интригам внутри партии НДПА. Но в это время произошло ЧП в этой команде. Группа офицеров во главе с командиром находилась за городом, недалеко от афгано-советской границы, и один офицер подорвался на мине. Он погиб на месте, но другие не пострадали. Первые предположения были следующие: офицеры попали на минное поле, устроенное бандитами у нашей границы; взрыв произошел из-за неумелого обращения со взрывчаткой; организована провокация против офицеров команды.

В сообщении из команды говорилось, что офицер погиб при изучении местности возле нашей границы. В этом районе действовало несколько банд душманов, которые опасались выдвижения наших пограничников на афганскую территорию. В этой связи, вероятно, они и заминировали некоторые участки афганской земли возле границы. Каких-либо предположений о возможных провокационных действиях неизвестных лиц против «Каскада» не было, так как о маршруте поездки офицеров в этот район никто из афганцев и советских граждан не знал.

Спольненко вызвал меня к себе и приказал немедленно лететь в команду, чтобы на месте разобраться со всеми этими случаями и заменить командира команды. Я узнал, что в этом направлении вылетает Ахромеев с инспекционной поездкой по воинским частям, он согласился взять меня с собой., Вызвав бывшего больного командира из Джелалабада, мы вылетели в провинцию.

На месте я провел беседы с главным политическим советником провинции, другими его коллегами, с командиром команды, офицерами, которые присутствовали при сожжении трупа афганца, и теми, кто был свидетелем взрыва у границы. Нового я ничего не узнал. Наши советники и афганцы были уверены, что командир команды «Каскада» не был в курсе намерений убийцы, но они все просили убрать его из провинции. По поводу гибели офицера и командир и офицеры утверждали, что произошел взрыв неизвестного устройства под ногами их товарища. Они прибыли на бронемашине к старой излучине реки с целью изучения обстановки возле нашей границы. Все вышли из машины, а погибший офицер отошел от них на 10–15 шагов, и затем произошел взрыв.

Так погиб второй офицер «Каскада». Смерть в бою с врагом понятна, это случается при любых военных операциях, но гибель в пустом чистом поле казалась нелепой… Да, в общем, любая смерть — нелепость.

Я представил команде нового командира, мы обсудили пути выхода из кризиса и задачи деятельности на ближайшее время и с бывшим командиром возвратились в Кабул. Через несколько дней, после доклада руководству обо всех событиях в провинции, я направил этого офицера работать в команду Бороды.

За время своей работы в Афганистане мне довелось несколько раз встречаться в неофициальной обстановке с Наджибом, в то время руководителем службы безопасности страны. Позднее, когда он стал президентом страны, его стали называть Наджибула. Этот крепкий, по-мужски красивый, высокого роста человек поражал своей энергией, нацеленностью на успех. По образованию он был врач, а по складу ума, образу мышления и видения проблем являлся заметной политической фигурой среди афганских лидеров. Будучи руководителем спецслужбы, он очень тонко разбирался в проблемах, присущих этим организациям. Порой казалось, что он всю жизнь занимался такой работой, был специалистом высочайшего класса. Беседы с ним были очень полезны и приятны для меня.

Однажды Спольненко в ходе одной из наших почти ежедневных встреч заметил мне, что завтра вечером мы должны пойти на встречу с Наджибом, который, пользуясь моим контактом с Соколовым и Ахромеевым, хотел бы довести до них одну свою идею и получить через меня их мнение о своем предложении. На мое замечание, почему Наджибу самому, без моего посредничества, не встретиться с нашими военачальниками, он ответил, что, возможно, позднее мне придется организовать такую встречу, но не сейчас. Наджиб через меня хотел бы проверить отношение нашего военного руководства к ряду его идей и предложений.

И вот на протяжении какого-то времени состоялись несколько встреч с Наджибом. Они проходили в частных домах, контролируемых или службой безопасности Афганистана, или нашим представительством КГБ в этой стране. Охранялись такие встречи афганцами и офицерами отряда «Каскад». На этих беседах присутствовали Спольненко и я, на двух встречах был посол СССР в Афганистане Табеев. Беседы велись по восточному неспешно, обстоятельно проговаривались все возможные детали, нюансы и тонкости. Во время этих встреч подавались к столу немудреное восточное угощение и русская водка.

Однажды Наджиб попросил меня организовать встречу с Ахромеевым для одного из своих заместителей. Несколько таких встреч состоялись, и они были полезны для обеих сторон.

Когда Наджиб стал президентом страны, его личные и деловые качества проявились в полную меру. Обстановка в стране постепенно стала нормализовываться, вооруженные силы теснили бандитов по всем направлениям. Даже вывод из Афганистана советских войск не привел к предсказываемому недругами этой многострадальной земли и даже друзьями, настоящими и мнимыми, провалу и краху. Наджиб держался еще три с половиной года, и все усилия США, Саудовской Аравии, Пакистана были тщетными. Более результативными в его устранении оказались действия бывших друзей по оружию — горбачевское руководство просто прекратило всяческую помощь Наджибу, бросив его на произвол судьбы. А вина в возникновении той ситуации, которая складывалась с конца 1979 и по 1989 год, несомненно лежала и на Советском Союзе.

Но, к сожалению, нашим тогдашним вождям, да и лидерам новой России, не хватало где-то государственной мудрости, простого прогнозирования развития ситуации на южных рубежах Отечества. В любом случае Афганистан — добрый сосед, пускай разоренный войной, но доброжелательно относящийся к нам, был лучше Афганистана — врага, разрываемого мусульманским экстремизмом и смотрящего на север как на источник зла.

Наджиб был сброшен с президентства и, не успев вылететь из пределов так горячо любимого им Афганистана, вынужден был укрыться на территории представительства ООН в Кабуле. Его кровные враги, лидеры исламских афганских партий, пришедшие к власти после него, не решались, — а может быть, будучи восточными мудрецами, специально оставили его для будущего Афганистана, — пойти на нарушение международных правил — неприкосновенности территории международной организации. И Наджиб и несколько его родных и близких друзей вынуждены были жить в заточении.

И здесь опять проявились наше дремучее безразличие к своим бывшим соратникам, ученикам, друзьям и наконец недальновидность. А где же были те, кто рекомендовал Наджибу делать так или так, кто клялся ему в дружбе и в военной солидарности против общего врага?

Они просто предали его. Почему ни у кого из тех, кто находится сейчас при власти, при «короне», не возникло мысли, что надо помочь Наджибу, надо вытащить его из плена в интересах своих и, естественно, в интересах будущего Афганистана?

Не нашлось таких мудрых и дальновидных людей, а жаль.

Возможно, не было бы сейчас у нас проблемы с Таджикистаном, не было бы воинственного и загадочного племени талибов. А Наджиб был пуштун. Кстати, о талибах.

В то время когда я был в Афганистане, «движение Талибан», даже такого названия мы не слышали. Его просто не было. Оно появилось позднее. Это, по моему мнению, была хорошо спланированная акция, направленная против бывшего Советского Союза, задуманная в недрах спецслужб США, финансируемая на деньги Саудовской Аравии и претворенная в жизнь правительством и военными Пакистана.

Нашей же прессе эта проблема была умело подкинута извне (не думаю, что это вымысел наших журналистов). Романтичная и трагичная идея: талибы — это дети погибших душманов и вообще жителей Афганистана. Эти дети якобы во время боевых действий вывозились в Пакистан и там воспитывались в строгих правилах исламской религии, правоверными борцами против шурави (советских людей) и прочих «неверных». А затем, когда они выросли, им дали в руки оружие (не только автоматы, но и пушки, танки, самолеты), и они пошли освобождать свою страну.

После ввода советских войск в Афганистан часть населения, включая и пуштунов, бежало в Пакистан. Там были созданы лагеря по подготовке отрядов для борьбы с советскими войсками, находящимися на афганской территории. После вывода наших войск из Афганистана в 1989 году борьба за власть в этой стране разгорелась с еще большим ожесточением. Пуштунские отряды были перенацелены на борьбу с новой властью в Кабуле.

В июле 1992 года президентом Афганистана становится таджик Бурхолутдин Раббани, ориентирующийся на Иран и Таджикистан. А это никак не может устраивать Пакистан. Кроме того, Раббани — противник прокладки нефтепровода из Туркмении в пакистанский порт Карачи через территорию Афганистана. Это, естественно, не нравится нефтекоролям Запада. Пакистан начинает готовить пуштунов (так называемого «казенного населения» Афганистана) для борьбы против «некоренного» населения — узбеков, таджиков, хазарийцев. Молодежи вдалбливают, что если пуштунов в Афганистане шестьдесят процентов, то и президент должен быть пуштун, а не узбек или таджик.

В середине 1996 года свыше пятидесяти тысяч человек были переброшены из Пакистана в Афганистан в районе города Джелалабад. Надеясь разжечь «национально-освободительное» движение пуштунского населения, которое на первых порах действительно поддержало «Талибан», Пакистан перестарался: это движение превратилось в исламский фашизм.

26 сентября 1996 года Кабул пал внезапно и даже буднично. Талибы просто вошли в этот город ночью. Никакого сопротивления им оказано не было. Бывший председатель комитета обороны Афганистана Гульбеддин Хекматияр сдал город без боя и бежал. Два врага-соперника за влияние на севере Афганистана, Масуд и Дустум, молча взирали на происходящее. Они не любили пуштуна Хекматияра. (Масуд — член комитета обороны и член партии «Джамед-Ислами», которую возглавляет Раббани; Дустум — председатель комитета обороны, лидер «Национального исламского движения Афганистана».) Сейчас Масуд и Дустум объединились в борьбе против талибов.

После падения Кабула Дустум ушел на Саланг. Масуд укрылся за высокими горами в Пагдшере.

Так север Афганистана был поделен на две части. Это «проузбекский» северо-запад и «исламский» северо-восток. Президент Афганистана Раббани расположился в Тахоре, контролируемом Масудом.

Наплыв талибов сдерживает север Афганистана, контролируемый Масудом и Дустумом. Если север падет, то талибы могут войти в Узбекистан и Таджикистан. Тех, кто стоит за движением «Талибан», интересуют в первую очередь экономические цели в этом регионе. Им необходимы богатые сырьевые районы севера Афганистана и Средней Азии. Нефть и газ Туркменистана, по планам ряда американских и аргентинских компаний, должна пойти по трубопроводам по самому короткому пути — через Афганистан в пакистанский морской порт Карачи. Вот поэтому и продолжают греметь выстрелы в Афганистане, и льется кровь невинных простых людей.

В свое время российский министр иностранных дел Козырев, вслед за горбачевским министром Шеварднадзе, идя на поводу у заокеанских партнеров, пренебрег геополитическими интересами России в ее «южном подбрюшье», а в итоге предал пророссийский режим Наджибулы в Кабуле. Тем самым был нанесен колоссальный ущерб стратегическим интересам страны. В результате этих потрясений России достались «афганский синдром», тысячи инвалидов и их социальные проблемы, которые до сих пор не разрешены. Остались полынная горечь даром пролитой крови, впустую затраченных усилий. Пришедшие к власти в России политики думали лишь о том, как побыстрее свести счеты с «коммунистическим прошлым», а исконные, вековые геополитические интересы державы их не волновали. Они их и не понимали, они не ведали, что творили.

Я находился в больнице, когда по радио услышал новость о том, что талибы захватили Наджиба и казнили его в Кабуле. Я не поверил своим ушам, а потом утешился шаткой мыслью, что это не Наджиб, это его двойник. Не могли же наши могучие когда-то КГБ и ГРУ, да и Министерство обороны, взять и напрочь забыть о Наджибе. Ведь мы, я имею в виду серьезные организации, не бросали даже агентов-иностранцев, попавших в беду по нашей вине. Эти организации следили за судьбой наших боевых друзей и при первой возможности приходили к ним на выручку. А здесь пример крупного государственного деятеля, преданного идейно и духовно Советскому Союзу, правда, бывшему. Не в этом ли огороде зарыта собака?

Можно было уже давно тихо, без помпы и треска прессы, вывезти Наджиба сюда или в другую дружественную страну, а затем дать ему возможность самому возвратиться в Кабул или хотя бы воссоединиться с семьей. Нет, мы предали Наджиба и забыли о нем или сделали вид, что забыли, но зато красноречиво показали, что безразличны к его судьбе.

Все это было потом, более десяти лет спустя, а пока нам, «Каскаду-3», предстояло еще прожить несколько месяцев в пылающем Афганистане. Война с душманами разгоралась все сильней. Теперь они действовали не только против афганских официальных властей, мирного населения, но атаковали и советские воинские части, действовали против советских гражданских специалистов, помогавших афганцам строить новую жизнь. Разгоралась и минная война на дорогах. Наша 40-я армия все шире втягивалась в боевые операции против банд.

В одной из провинций автоколонна, в составе которой были военные и две автомашины команды «Каскада», двигалась из центра провинции в расположение своих частей. Вдруг на дороге прогремел взрыв, он оказался как раз под машиной нашей команды, которая шла третьей в строю. Водитель, солдат команды «Каскад», погиб на месте, машина сгорела. Это была третья жертва афганской войны в нашем отряде. Статистика страшная и беспристрастная штука. Казалось бы, гибель трех товарищей, как я уже выше подмечал, из состава отряда в более чем семьсот человек — это небольшие потери, особенно если учесть размах той страшной, кровавой бойни, развернувшейся в горах и на равнинах Афганистана. Но для родителей, детей и жен этих людей, для боевых друзей — это неутешное горе, невосполнимая потеря. И они, к нашему глубочайшему сожалению, в наше безучастное время оставались один на один со своей бедой. Не разрешалось даже упоминать, а тем более писать на памятнике, что солдат геройски погиб в Афганистане. Так было в те времена.

Отряд продолжал жить и действовать в этой бурной и непредсказуемой обстановке. Кроме трудов праведных и опасных, мы находили минуты для того, чтобы как-то на мгновение хотя бы отключиться от постоянного страшного напряжения нервов, забыться. По вечерам иногда собирались в своих кубриках, тихо пели песни про березы, про могучую Волгу, а чаще опять про Афган, про «Каскад», про «Зенит», про погибших товарищей. Ходили в гости к военным товарищам, в отряд МВД «Кобальт», к нашим гражданским специалистам. Даже умудрялись выбираться в бани с парилками, устроенными нашими, российскими умельцами в неподходящих, казалось бы, афганских условиях.

Я бывал с товарищами в трех таких банях. Первая баня-парилка, расположенная на территории посольства, была, конечно, образцовой, построенной при бассейне, по всем правилам строительного мастерства. Она была уютной, просторной, в общем обычной, по всем стандартам, с непременной электросауной. Попасть в нее из-за места расположения было всегда проблемой, и предпочтение в очереди организаторами этого удовольствия отдавалось, как везде, высоким гостям и крупному, не только по весу и габаритам, начальству.

«Каскадеры» штаба отряда отдавали предпочтение двум другим — одна находилась на аэродроме и по внешнему виду и по внутреннему устройству и по прочим удобствам особо не отличалась от обычных в быту бань. А вот третья была уникальной и по внутреннему оборудованию и интерьеру комнаты отдыха. Располагалась она в скалистых выступах гор, поднимающихся за бывшим дворцом Амина. Вырубили, вырыли и построили ее умельцы из разведывательного батальона, охранявшие спокойствие штаба 40-й армии. Попасть в эту баню можно было только с личного разрешения комбата, майора Советской Армии, весельчака и балагура, умеющего хорошо петь и играть на гитаре. Такие люди всегда есть в нашей армии, и появляются они чаще всего, когда армия действует в боевых условиях. Это наши Теркины, а без них, как известно, на фронте нельзя обходиться.

У нас сложились теплые, дружеские отношения с этим офицером, и он радушно принимал «каскадеров» в расположении своей части, знал и хорошо пел песни «Каскада» и обычные наши, российские песни. У него был приятный баритон, и он виртуозно играл на гитаре.

Несмотря на то что помещение бани было сооружено в скалистом грунте, было невелико по объему, строители умудрились создать там определенный комфорт и удобства. Был проведен водопровод, стены обшиты тесом, но так, что отдельные выступы красивых скал вписывались в интерьер, создавая обстановку загадочности и таинственности. Доски были украшены выжженными узорами, светильники и факелы были сделаны из стреляных гильз разного калибра. В центре залы под сводчатым скалистым потолком висела красивая настоящая большая люстра, попавшая сюда, видимо, из дворца. Ее зажигали по торжественным случаям. На стенах красовалась коллекция старого холодного оружия и кремневые ружья — трофеи, отобранные у душманов.

В общем, человек, занимавшийся оборудованием и обустройством этой бани, несомненно, обладал большим художественным, хотя и специфическим, вкусом, делал он все с душой. Все это экзотическое убранство и само сооружение производило впечатление и располагало к тому, чтобы отвлечься от тяжких забот. А сам хозяин прилагал максимальные усилия к тому, чтобы гости были довольны. Ведь он и сам в эти минуты и часы отдыхал от военных будней.

Иногда случалось, что расположение батальона обстреливалось бандитами с близлежащих гор. В ответ на эту наглость по горам бухали врытые в землю танки, велся минометный обстрел засеченных огневых точек противника. Это бывало обычно с наступлением темноты и служило нам сигналом — пора и честь знать, надо ехать домой. За все эти светлые эпизоды боевых будней никто из гостей, да и хозяев, территории ни разу не пострадал. Эти случаи служили как бы проверкой бдительности наших хозяев.

Периодически в Афганистан залетали столичные артисты. Особенно наши солдаты и офицеры ждали Иосифа Кобзона, вернее, наших любимых песен, которые он исполнял душевно. Надо отдать ему должное, он чаще других бывал здесь, и не только в Кабуле. Он летал по провинциям, несмотря на риск попасть под огонь душманов. Однажды Кобзон прилетел с концертом в Кандагар. Командир нашей команды связался со мной и спросил, не будет ли возражений, если «каскадеры» примут гостя в своем расположении и будут охранять его от возможных неприятностей. Я, конечно, согласился с просьбой ребят, подчеркнув, мы все сделаем в лучшем виде. И ребята постарались, познакомили нашу «звезду» с буднями своей жизни, были хлебосольными хозяевами. Певец, по утверждению командира, остался очень доволен гостеприимством отряда «Каскад».

По просьбе Ахромеева, согласовав это с Дроздовым, штаб отряда «Каскад» выделил одного офицера и бронемашину с экипажем в состав армейского агитационного отряда. В этот отряд входили несколько танков, БТР, грузовые и легковые машины. Отряд брал с собой популярных в народе политиков, духовных лиц и артистов Афганистана и периодически, раз в 2–3 месяца, передвигаясь по провинциям, вел в кишлаках пропагандистскую работу. Случаев нападения на этот отряд душманов не было, а польза от его работы была огромна. Наш офицер так понравился команде отряда и афганцам, что они постоянно просили отпустить именно его в свои походы по Афганистану.

Однажды в штабе отряда произошло ЧП — случился пожар на соседней вилле, где располагались офицеры разведки штаба. Дело было поздним вечером. Сначала вспыхнула печка, а затем огонь охватил и стены помещения второго этажа. В соседней комнате размещался склад нашего оружия, где были гранаты, патроны, запасы солярки в канистрах. Ребята не растерялись, быстро перетащили оружие вниз и приступили к тушению огня. Такие случаи с солярными печками часто случались и в армии. Несовершенная их конструкция приводила к сильным пожарам, даже с жертвами.

Мы заметили вовремя этот пожар и поспешили на помощь своим товарищам. Работали споро, без суеты и паники. И тут я заметил одиноко стоящего в стороне от горевшего здания человека в одном нижнем белье. Весь облик его источал испуг и растерянность. Я подошел к нему и, к своему изумлению, узнал в нем старшего офицера этой виллы. Я не нашелся сразу, что ему сказать, только резко спросил: «А кто же руководит тушением огня и выносом оружия?» Тот ответил, что это делают его помощники. Ну что можно было объяснять такому руководителю. Я отошел от него, и даже позже, когда все было благополучно закончено, у меня не было никакого желания воспитывать этого человека. «Ему, пожалуй, — подумал я, — уже ничего не поможет».

Руководство представительства КГБ обвинило нас в неумении пользоваться печками, поручило провести разъяснительную работу среди солдат и офицеров. Но когда через несколько дней в одном из домов представительства также произошел взрыв печки и пожар, то все обвинения отпали сами собой.

Как-то Спольненко в ходе беседы затронул вопрос об активизации помощи офицерами отряда «Каскад» сотрудникам представительства в организации и проведении встреч с афганскими источниками информации. Я согласился с ним, что такая работа должна быть активизирована, тем более что у нас есть и боевая техника для прикрытия встреч в удаленных от центра населенных пунктах. Но эти мероприятия надо умело планировать, чтобы не мешать друг другу в работе. Спольненко настаивал на том, чтобы наши офицеры вообще взяли на себя дело по обеспечению связи офицеров представительства с афганцами, осуществляли постоянную охрану таких операций. Мои доводы о том, что это лишит наших работников возможности самим продолжать работу с агентурой по добыванию информации, не подействовали. Спольненко заметил даже, что работа офицеров представительства важнее работы офицеров «Каскада». Я понял, что убеждать его бесполезно, и предложил ему связаться с Дроздовым и решить этот вопрос. Он ответил, что так и сделает.

В этот момент раздался телефонный звонок, вызывала на связь Москва. Спольненко доложил обстановку, обсудил еще какие-то проблемы. На мой вопрос — нужно ли мне удалиться из кабинета, представитель жестом оставил меня на месте. И вдруг он заявил своему собеседнику: «Яков Прокофьевич, мой заместитель, руководитель отряда «Каскад», не подчиняется моим приказам, отказывается обеспечивать безопасность работы офицеров представительства». Видимо, на эту его тираду последовал вопрос — а кто это такой и где он? Спольненко ответил, что это капитан первого ранга Сопряков и он сейчас находится в кабинете. Медяник попросил представителя дать мне трубку. Взяв трубку, я услышал резкий голос заместителя начальника разведки: «Сопряков, что творится в Кабуле?» Я не растерялся, так как хорошо знал Медяника, работал под его руководством в резидентуре в Индии. Я ответил: «Яков Прокофьевич, будучи офицером и подчиненным, я не могу не выполнять приказы генерала, но я предлагаю

Спольненко решить вопрос об использовании отряда «Каскад» в новом качестве с моим непосредственным руководителем Юрием Ивановичем Дроздовым. Мы только что обсуждали этот вопрос и представитель вроде бы согласился с этим предложением».

Медяник, секунду подумав, ответил, что я прав, и предложил передать телефонную трубку Спольненко. Что он сказал генералу, я не слышал, но, судя по его красному, возбужденному лицу, видимо, не очень приятные слова.

Повесив трубку, представитель как-то удивленно спросил меня, откуда я знаю Медяника. Я ответил, что в свое время работал с ним за границей. На этом наша беседа и хорошие личные отношения в Афганистане закончились. А ранее я бывал у Спольненко в квартире в посольском доме, он с гордостью показывал мне свою богатую коллекцию российских и советских боевых орденов, холодного оружия. Он просил передавать ему афганские сабли и ножи, если таковые будут попадать в «Каскад». Что я иногда и делал.

Теперь, видимо, я стал для генерала неудобным и даже бесполезным. Но жизнь на этом не кончается.

Приближался Новый, 1982 год. Это самый приятный и радостный праздник для всех наших людей. Даже находясь в тропических жарких странах, мы умудрялись без снега, но с Дедом Морозом и Снегурочкой весело отмечать его. Не должен быть исключением и Афганистан. А зимы здесь суровые, со снегом, холодом. Ведь Кабул расположен высоко в горах. Только бы не было пальбы душманов и потерь среди наших товарищей.

Приготовления шли полным ходом. Наши летчики привезли для нас из Советского Союза красавицу — пушистую зеленую елку. Солдаты украшали ее самодельными игрушками, прибирались в помещениях, офицеры придумывали и вывешивали в столовой плакаты — лозунги с пожеланиями на Новый год, и все это было в стихах. Наши трудяги переводчики, все выходцы из солнечного горного Таджикистана, готовили новогодний сюрприз — рядом сооружался мангал для жарки шашлыка. Настроение у всех было приподнятое, еще бы — в этом году мы должны будем вернуться домой, успешно завершив свою трудную работу.

Не изменили мы традиции пригласить на торжества почетных гостей. К нам в гости приехали руководители отряда МВД СССР Н. Комарь и В. Трофименко, а также командир расположенной в кабульском аэропорту дивизии Слюсарь. Наш зам по тылу Юрий Крылов поддерживал самые тесные отношения с командованием этой дивизии, она снабжала нас продовольствием весь период пребывания в Афганистане.

Родные и близкие наших офицеров, находящиеся в Союзе, также позаботились о нас. Мы получили посылки к Новому году, и там были сюрпризы в стеклянной упаковке с игристым содержимым.

Все мы разместились за длинным столом в столовой, возле елки. И вот пришел 1982 год.

Первый тост за Новый год, за успех нашего дела. Второй — за родных и близких, тревожившихся за нас. Третий тост — за светлую память о погибших товарищах.

После каждого тоста в полной тишине удивительно звучали наши алюминиевые кружки, когда мы сдвигали их вместе — над столом по комнате неслись до боли знакомые звуки, которые мы слышим в небесах, — курлы, курлы, курлы. Это сходство поразило всех. Раньше как-то не обращали внимание на это. Вот так. вместе с нами в Кабуле оказались и родные «журавли».

Новогодняя ночь в Кабуле прошла на удивление спокойно, не было ни обстрелов, ни происшествий. Это давало повод надеяться, что мы закончим здесь свои дела благополучно. Так оно и получилось.

После Нового года дни побежали быстрее и веселее. Наконец-то вернулся из Москвы Александр Иванович Лазарев. Огромная тяжесть свалилась с моих плеч, стало даже как-то легче дышать.

Сборы домой, предварительное подведение итогов своей деятельности в Афганистане занимали основное время. Такая же обстановка царила и в командах на местах.

И вот подошел день отлета из Кабула. Был самый конец апреля, погода стояла теплая, весенняя, настроение приподнятое — завершен тяжелый этап в моей жизни. Да, афганский период закончился. С чувством выполненного перед Отечеством долга я возвращался домой.

С половиной офицерского состава отряда «Каскад» я погрузился в уже знакомый ИЛ-76, и мы поднялись в воздух, взяв курс на север, к родным «берегам». Под крылом самолета проплывали снежные суровые горы, где было уже полно бандитов, где ежедневно шли тяжелые, изнуряющие бои, по узким тропам струилось американское оружие из Пакистана, неся смерть нашим людям.

США прилагали колоссальные усилия, чтобы устроить нам в Афганистане то, что они не без нашей помощи пережили во Вьетнаме. Впереди у нашей армии, да и у всего советского народа, были тяжелейшие семь лет войны.

Мы сели в Ташкенте, немного отдохнули и, дозаправившись, полетели в Москву. Настроение среди офицеров в самолете не было особо радостным. Видимо, каждый понимал, что, несмотря на добросовестно выполненную работу, впереди у тех, кто оставался в Афганистане, еще столько трудностей, крови, смерти. Словом, было не до радости. И, конечно, каждый чувствовал физическую и психологическую усталость от прожитых дней и пережитого на афганской земле.

В Москве мы быстро разгрузили самолет, разместили все это имущество на машины и отправились в Балашиху. А часть офицеров-москвичей с аэродрома поехали домой к заждавшимся их родным и близким.

Нашим дорогим и милым женам, детям, родителям было, наверное, не менее тяжело каждый день ждать хоть каких-то известий о нас из Афганистана. Весточки эти приходили редко, но все же бывали. Хочу описать один эпизод, случившийся с моей женой. Как-то подвернулся случай дать о себе знать домой. Наш товарищ вылетел в короткую командировку в Термез. Это были его родные места. Он предложил мне воспользоваться случаем и отправить своим родным хоть каких-нибудь фруктов. Он попросил мой адрес в Москве и заявил, что все остальное берет на себя. У него есть знакомые в Москве, которые и переправят эту посылку моей жене. Я поблагодарил его за любезность и согласился, дав свой домашний телефон. И забыл об этом разговоре, опять уйдя в повседневные хлопоты. И только оказавшись дома, вспомнил, когда жена рассказала мне про загадочный привет с юга страны.

Как-то вечером, по рассказу жены, раздался телефонный звонок и мужчина с южным акцентом в голосе спросил ее, с кем он говорит. Жена назвала свое имя. Мужчина оживился и радостно сообщил ей, что ее муж передает ей большой привет с юга и просит получить у него небольшую посылочку. Он назвал свой домашний телефон и попросил связаться с ним, когда жена сможет подъехать за посылкой. Лида, будучи женой разведчика (она неоднократно участвовала в различных операциях за границей, помогая мне), насторожилась, но горячее желание получить весточку от мужа взяло верх, и на следующий день она уже была по указанному незнакомцем адресу. Ее тепло встретили, угостили чаем и передали небольшой посылочный ящик, от которого шел приятный аромат южных фруктов. На вопрос о письме ей сообщили, что, вероятно, оно внутри посылки. На крышке ящика незнакомым почерком было начертано — «гранаты».

Приехав домой, жена сначала не решалась вскрыть ящик, подумывала даже посоветоваться с моими друзьями о том, как быть. Но желание узнать новости из Афганистана да и призывный запах дыни сделали свое — она открыла ящик. Там действительно оказались гранаты, спелые, красные, и дыня, а письма конечно же не было. И для нас, и для наших родных действовало жесткое правило конспирации.

На следующий день после возвращения домой я доложил Дроздову о завершении командировки, о благополучном прибытии в Москву части отряда. И приступил к прежней работе.

Загрузка...