Под высокой стрельчатой аркой Пальмирских ворот было темно. Внешние ворота все еще были закрыты, и, хотя внутренние были открыты, внутрь проникало мало света. Олицетворение Тюхе Арета в натуральную величину, нарисованное на северной стене, было для Турпиона всего лишь размытым пятном, и он ничего не мог разглядеть из граффити, благодарящего ее за безопасное путешествие, которое, как он знал, было нацарапано внизу.
У Турпиона всегда было особенно развито обоняние. Здесь преобладал запах прохладной, возможно, даже влажной пыли, которая лежала в тени сторожевой башни и до которой никогда не доходило солнце. Кроме того, перед ним стоял запах обработанного дерева больших ворот, и, что удивительно, ибо неуместно, был сильный, очень сильный аромат духов: мирры. Петли ворот были пропитаны им, чтобы они не скрипели.
Турпион был напряжен, но он был рад быть там, в темноте, ожидая, чтобы возглавить рейд. Ему пришлось жестко отстаивать свою точку зрения на консилиуме. Ацилий Глабрион указал, что две центурии его легионеров насчитывали 140 человек, в то время как две турмы вспомогательных войск Турпиона насчитывали всего 72 солдата, так что, справедливости ради, командовать должен был сам Ацилий Глабрион. Турпион был вынужден обратиться к Баллисту на том основании, что, хотя северянин не мог позволить себе рисковать патрицианским командиром легионеров в своем гарнизоне, бывший центурион, командовавший вспомогательными войсками, был менее ценен. В конце концов Дукс Реки дал свое согласие.
Турпион знал, что все в консилиуме знали, почему он так стремился возглавить этот рейд: ему все еще нужно было доказать свою состоятельность после того пятна, которое Скрибоний Муциан оставил на его репутации. За зиму он хорошо натренировал когорту. Конечно, теперь коррупции не было. Это было эффективное подразделение, которым можно было гордиться. Но если Турпион хотел преуспеть здесь, в Арете, завоевать доверие Баллисты, сделать все, что он хотел, ему нужно было больше. Ему нужен был шанс проявить себя в действии. Что может быть лучше простого, отчаянного ночного рейда в самое сердце вражеского лагеря? Конечно, риск был огромен, но так же велика была и возможность прославиться.
-Обезглавить персидского гада. Цельтесь в огромный пурпурный шатер в центре лагеря Сасанидов. Поймайте Царя Царей спящим или со спущенными шароварами. Принеси мне его голову. Никто никогда не забудет твоего имени.
Турпион был не единственным, кого взволновали слова Баллисты.
Турпион уловил еще один запах – возможно, гвоздики; чистый приятный запах. Это должен был быть Ацилий Глабрион. Молодой патриций медленно и осторожно двинулся по проходу. Турпион тихо произнес его имя и протянул руку. Двое мужчин пожали друг другу руки. Ацилий Глабрион передал ему немного жженой пробки, пожелал Турпиону удачи и ушел. Когда Турпион вычернил лицо и руки, он задумался, не недооценил ли он молодого аристократа.
Он улыбнулся сам себе в темноте. Нет, он не совсем недооценил его. Молодой нобиль все еще был придурком. Турпион почувствовал, как смех клокочет у него в груди, когда он подумал о заседании консилиума. Когда Баллиста вошел, Ацилий Глабрион подошел к нему, полный патрицианского самомнения.
-На пару слов, пожалуйста, Дукс Реки. - северянин медленно обратил на него свои тревожные варварские голубые глаза. Он выглядел так, как будто никогда раньше не видел говорившего. Его ответ был исполнен самой холодной вежливости: "С удовольствием, трибун-латиклавий, через минуту". Баллиста попросил своего нового знаменосца Антигона сопровождать его и отвел батава в дальний угол комнаты. Там он говорил тихими, выразительными фразами. В конце Антигон отсалютовал и ушел. Возвращаясь назад, лицо Баллисты было открытым и простодушным.
-Чего ты хотел, трибун-латиклавий?
Когда ветер покинул его паруса, разгневанный молодой патриций пробормотал, что это может подождать.
Приглушенный шум в проходе позади Турпиона указал на приближение дукса. На фоне мрака, еще более темного из-за роста и массивности северянина, можно было с трудом различить странный плюмаж над его шлемом. Северянин, казалось, вообще не чувствовал запаха. В своем приподнятом, предбоевом состоянии Турпиона на мгновение задумался, не похоже ли это на отсутствие тени.
-Все готово. Пора идти, - тихо сказал Баллиста.
-Мы сделаем, что прикажут, и к любой команде будем готовы.
Они пожали друг другу руки. Баллиста полуобернулся, слегка повысив голос. "Постарайся, чтобы не погибло слишком много бойцов". Ближайшие солдаты захихикали. Обернувшись, Баллиста понизил голос.
–Запомни, Турпион, прямо внутрь и сразу обратно. Если вы доберетесь до палатки Шапура, отлично, но если нет, то никаких проблем. Не ввязывайся в драку. У вас есть пара сотен человек. У них около 50 000 человек. Если сможешь, застигни их врасплох, убей нескольких, сожги несколько палаток, встряхни их. Но потом быстро убирайся. Не попадайтесь в ловушку. При первых признаках организованного сопротивления валите домой. - Они снова пожали друг другу руки. Баллиста отступил в сторону прохода, прямо под бледным силуэтом Тюхе. Он тихо позвал поверх голов ожидающих солдат.
-Пора идти, ребята, пора начинать venationes, охоту на зверей.
Несмотря на мирру, ворота, казалось, тревожно заскрипели, тяжело открываясь. Турпион отправился в путь.
Как назло, это была ночь перед новолунием. И все же, даже освещенная только звездным светом, западная равнина выглядела очень ярко после темноты врат. Дорога сияла ослепительно белым светом, простираясь прямо перед нами, как стрела. Мерцающие костры персидского лагеря казались бесконечно далекими.
Какое-то время Турпион просто сосредотачивался на быстрой ходьбе. Вскоре он задышал глубже. Дорога под ногами казалась гладкой, но неестественно твердой. Позади него 140 легионеров IIII Скифского маршировали так тихо, как только могли римские солдаты. Они не разговаривали и старались не бряцать своим оружием и доспехами. Некоторые даже повязали тряпки вокруг своих военных ботинок, чтобы заглушить стук обувных гвоздей. И все же раздавалась непрерывная серия негромких звенящих звуков. Ничто и никогда не могло полностью убедить римских солдат в необходимости снять с поясов все талисманы, приносящие удачу.
Как только он вспомнил об этом, Турпион отсчитал 200 шагов, а затем отступил в сторону и огляделся, чтобы подвести итоги. Десять в ширину и четырнадцать в глубину, маленькая колонна легионеров казалась крошечной на фоне необъятной равнины. Турпион оглянулся на город. Верный своему слову, Баллиста сумел убедить жрецов организовать религиозную церемонию в храме Бела. Созданная для того, чтобы привлечь внимание и слух любого бодрствующего Сасанида, большая процессия с яркими огнями и громким пением медленно продвигалась вдоль крайней северной оконечности городской стены. Чтобы помочь отряду налетчиков сориентироваться, один факел горел над Пальмирскими воротами, а другой - на последней башне к югу. Остальная часть стены была погружена во тьму.
Турпиону пришлось бежать, чтобы вернуть себе место в начале колонны. Как и он, легионеры носили темную одежду, покрыли сажей снаряжение и неприкрытую кожу. Турпиону же они казались ужасно беззащитными на сверкающей белой дороге.
Впереди, довольно далеко друг от друга, отдельные костры обозначали линию пикета сасанидов. Позади них виднелось более общее свечение лагеря, распространявшееся насколько хватало взгляда.
Пикеты внезапно оказались гораздо ближе. Конечно, персидские часовые ведь не могли не заметить легионеров? Собственное дыхание Турпиона казалось достаточно громким, чтобы разноситься по равнине и разбудить даже мертвых.
Все ближе и ближе к пикету на дороге. Турпион мог разглядеть единственную веревку в качестве привязи ближайшей лошади, отдельные языки пламени в костре, темные фигуры, завернутые в одеяла на земле. Не говоря ни слова, он бросился бежать, все быстрее и быстрее, вытаскивая свой меч. Прямо за его спиной раздавались тяжелые шаги, затрудненное дыхание.
Турпион перепрыгнул через первого спящего часового и обогнул костер, чтобы добраться до дальней стороны частокола. Часовой, ближайший к лагерю Сасанидов, сел, его рот сложился буквой "О", чтобы закричать, и Турпион со всей силы ударил его спатой по голове. Чтобы вытащить клинок, мужчине потребовалось упереться ногой в плечо врага. Позади послышался короткий шквал ворчания, прерывистых воплей и серии звуков, которые всегда напоминали Турпиону о ножах, разрезающих капусту. Затем почти полная тишина. Всего лишь тяжелое дыхание 140 мужчин.
Он подвел итоги. Не было ни криков, ни трубных звуков, ни темных фигур, бегущих по темной равнине, чтобы поднять тревогу. Ближайшие кострища с обеих сторон были по меньшей мере в сотне шагов. Вокруг них не было никакого движения. Все было тихо. Баллиста был прав; большой варварский ублюдок был прав. Сасанидам не хватало disciplina, старой доброй римской дисциплины. Уставшие после марша, презирающие малочисленность солдат, стоявших против них, персидские пикеты улеглись спать. Первая ночь осады, и ни один сасанидский вельможа еще не взял на себя смелость привести бойцов в чувство.
Турпион справился с дыханием и тихо скомандовал: - Первая центурия, сформируйте тестуду. - Он подождал, пока стихнет перетасовка и образуется плотный узел перекрывающихся щитов.
-Вторая центурия – ко мне.
Снова шарканье, затем тишина. "Антонин Первый, подай сигнал дуксу". Центурион просто хмыкнул, и три легионера отделились от тестуды. Последовал краткий всплеск активности, и три фонаря повисли в ряд, их синие огни, мигая, передавали свое послание через равнину.
Турпион повернулся к колонне второй центурии, выстроившейся вплотную позади него.
-Мечи и факелы в руки, ребята. - Турпион посмотрел на лагерь Сасанидов и на царский шатер, массивно возвышающийся в его центре. Он обратился к центуриону, стоявшему рядом с ним. - Готов, Антонин Крайний? Тогда давайте пойдем и обезглавим гада.
Баллиста ждал сигнала. Как же он его ждал. Когда две центурии отправились в путь, они выглядели ужасно незащищенными, наверняка видимыми на многие мили. Но вскоре они превратились в неясное движущееся пятно, а затем исчезли в темноте. Стрела времени повернулась вспять. Баллиста молился, чтобы он не послал их всех на смерть. До него донеслись звуки двух ожидающих кавалерийских колонн на крыше сторожки: звяканье уздечки, топот копыт, резкое и громкое покашливание лошади.
Появились три синих огонька. Сердце Баллисты подпрыгнуло. Пока все хорошо. Деметрий прошептал ему на ухо имя старшего декуриона. Баллиста наклонился над зубцами стены. - Паулин, пора идти. Удачи.
Семьдесят два всадника в двух колоннах, турмы Паулина и Аполлония, один за другим с грохотом выехали в ночь, быстро набирая скорость. Они тоже растворились в безлунной ночи.
Время тянулось.
Всеотец, Глубокий Капюшон, Налетчик, Копьеносец, Смертоносец, не дай мне отправить их всех на смерть. Не позволяй им быть убитыми в темноте, как Ромул. И все же пока план шел хорошо. Чтобы отвести сглаз, Баллиста начал сжимать кулак, зажав большой палец между указательным и указательным пальцами. Если так пойдет и дальше, он станет таким же суеверным, как Деметрий. Он все равно завершил жест.
План был прост. Разгромив пикет на дороге, одна центурия легионеров должна была остаться там, чтобы прикрывать отступление, в то время как другая центурия нацелилась на яремную вену, ворвавшись во вражеский лагерь, стремясь прорубить себе путь к самому шатру Царя Царей. Чтобы помочь им, посеяв максимальную неразбериху, два отряда кавалерии должны были разойтись веером влево и вправо и проехать между линиями пикетов и собственно лагерем Сасанидов, стреляя огненными стрелами во все, что попадалось на глаза. Турма, направлявшаяся на юг, то есть турма Паулина, должна была спастись, спустившись в южное ущелье и проехав весь путь до калитки у Евфрата. Если у кого-нибудь из персов хватило глупости последовать за ними в ущелье, тем хуже для них. Сотни шагов по плохой поверхности, открытые снарядам со стен Арета, справились бы с ними. У другой турмы, турмы Аполлония, была более сложная задача. Он должен был проехать коротким путем на север, затем развернуться и построиться на дороге обратно в город, чтобы помочь отряду, который должен был прикрывать отступление.
План казался таким простым на заседании консилиума. Баллиста молился, чтобы вся эта затея не обратилась в кавардак и не развалилась на части в ужасающей реальности темной ночи.
Время продолжало тянуться. Как раз в тот момент, когда Баллиста начал задаваться вопросом, сколько еще может продлиться перерыв, кто–то без необходимости крикнул: "Там! Там! – и на него тут же шикнули. В центре лагеря Сасанидов виднелись движущиеся огни. Первые разрозненные звуки тревоги донеслись до города Арет. Турпион и легионеры вот-вот приступили к настоящей работе этой ночи, всего семьдесят человек бросили вызов зверю в его логове.
Теперь все ускорилось. Стрела времени возобновила свой полет. События сыпались одно за другим. Баллиста видел, как вспыхнуло желтое пламя, когда солдаты турмы зажгли свои факелы от костра прямо впереди. Затем можно было увидеть две цепочки факелов, быстро удаляющиеся от центра персидского лагеря, одна на север, другая на юг. Первые огненные стрелы прочертили дугу в небе. Словно зверь, разгневанный тем, что его разбудили ото сна, лагерь Сасанидов разразился громким ревом. Шум прокатился по равнине до тех, кто находился на высоких стенах и башнях Арета.
Все больше и больше огней – красных, желтых, белых – вспыхивало, когда огненные стрелы, брошенные факелы и опрокинутые лампы поджигали палатки, мягкие подстилки, сложенный корм, сложенную провизию, сосуды с маслом. Силуэты мелькали между кострами, исчезая слишком быстро, чтобы можно было сказать, что это было. Шум, похожий на шум большого лесного пожара, разносился взад и вперед по равнине. Над общим фоном раздавались резкие крики, человеческие и звериные, и пронзительный звук труб, пытающихся восстановить некоторый порядок в персидской орде.
Пока Баллиста наблюдал, вереница огней, направляющихся на юг, гасла один за другим. Это должно быть хорошим знаком – солдаты Паулина выбрасывают последние свои факелы и едут сквозь тьму в поисках спасения. Но, конечно, это могло быть плохо - сасаниды нахлынули на них и порубили. Даже если бы это было хорошо, турма была далеко от дома в безопасности. На скачке напрямик безлунной ночью, найдут ли они вход в ущелье? Это был достаточно легкий спуск для Баллисты и еще четырех человек в удобном темпе в яркий, залитый солнцем день, но они спешились. Это может оказаться куда тяжелее для нервных людей на тяжело дышащих, усталых лошадях в кромешной темноте.
К тому времени, когда Баллиста посмотрел на север, цепочка огней, отмечавших турму Аполлония, тоже исчезла. Стащили их с коней клинками и руками или те беспрепятственно добрались до места встречи, сказать было невозможно.
Всеотец, Бодрствующий, Странник, Глашатай Богов, что происходит? Что с Турпионом?
Рев. Запрокинув голову, ревущий, смеющийся, Турпион редко чувствовал себя таким счастливым. Дело было не в убийстве, не то чтобы у него были какие-то возражения против убийства: дело было в абсолютной легкости всего этого. Первое, к чему они пришли в лагере, была вереница вражеских лошадей на коновязи. Потребовалось несколько мгновений, чтобы перерезать привязи, ударить лошадей плоской стороной клинков и отправить их в паническое бегство вперед, в лагерь.
Ужас быстро распространился по мере того, как животные с грохотом проносились сквозь плотно набитые палатки, переворачивая кастрюли для приготовления пищи, обрушивая маленькие палатки. Из одной появилась персидская голова. Взмах спаты Турпиона, и окровавленная голова откинулась назад.
Крича своим людям, чтобы они держались вместе, Турпион промчался через лагерь Сасанидов. Однажды веревка зацепила его ногу, и он растянулся лицом вниз. Утыканная металлом подошва ботинка одного из его людей врезалась ему в спину, прежде чем сильные руки подняли его на ноги, и они снова тронулись в путь. Пробираясь через лагерь, стараясь всегда держать в поле зрения маячащий царский шатер. В поле зрения появлялись отдельные персы, отдельные люди или небольшие группы. Они бежали или падали там, где стояли. Не было никакой организованной обороны.
Казалось, они были там в мгновение ока. Несколько больших штандартов безвольно свисали с высоких шестов. Полдюжины стражников, чьи позолоченные доспехи сверкали в свете костров, встали перед огромным пурпурным шатром. Оставив нескольких легионеров разбираться с ними, Турпион отбежал на несколько ярдов в сторону и использовал свой клинок, чтобы рассечь стену палатки. Он вышел в нечто, похожее на коридор. Вместо того чтобы следовать за ним, он прорезал внутреннюю стену. Теперь он был в пустой столовой. Некоторые остатки вечерней трапезы не были убраны. Турпион подхватил флягу с питьем и надежно засунул ее за пояс.
-Нет времени на грабежи, - проревел он и, размахивая своей спатой, пробил следующую стену. На этот раз он попал в столпотворение – пронзительные крики, женские голоса. Он развернулся, согнув колени, с мечом наготове, выискивая любую угрозу, пытаясь разобраться в сладко пахнущей, мягко освещенной комнате.
-Черт возьми, это царский гарем, - сказал легионер.
Женщины и девушки, куда ни глянь. Десятки красивых девушек. Темноволосый, светловолосый. Одетые в шелк, с подведенными глазами, прячась по углам, за предметами мягкой мебели, они кричали по-персидски. Турпион не мог сказать, звали ли они на помощь или умоляли пощадить их.
-Я, должно быть, мертв и на Елисейских полях, - сказал легионер.
Оглядевшись, Турпион заметил богато украшенный дверной проем. Толстый евнух нерешительно топтался перед ним. Турпион пинком отбросил его с дороги. Крикнув легионерам следовать за ним, он нырнул в отверстие.
В комнате было почти темно. Он был пуст. Пахло бальзамом, пахло сексом. Турпион подошел к широкой, смятой кровати. Он положил руку на простыни. Они были теплыми. Юпитер Оптимус Максимус, мы были чертовски близки.
Краем глаза Турпион уловил небольшое движение. В мгновение ока он выхватил свой меч. Девушка стояла в углу комнаты, пытаясь спрятаться за простыней. Ее глаза были очень широко раскрыты. Она была обнажена. Турпион улыбнулся, затем понял, что это может быть не совсем обнадеживающим.
Тюхе! Несколькими мгновениями раньше, и все было бы по-другому. Турпион заметил на кровати золотой браслет. Не раздумывая, он поднял его и надел на запястье. Тюхе.
Его задумчивое настроение было разрушено, когда в дверь ворвался легионер.
-Ублюдки идут за нами, доминус.
Снаружи группа пеших клибанариев собралась вместе. Они продвигались вперед справа. Высокий аристократ обращался к ним с речью.
-Сомкните ряды.
Как только он почувствовал легионеров вокруг себя, Турпион набрал полные легкие воздуха и воскликнул:
-Вы готовы к войне?
-Готовы!
-Вы готовы к войне?
После третьего ответа легионеры без колебаний ринулись вперед. Турпион увидел, как дрожь пробежала по рядам врагов. Некоторые из них отодвинулись в сторону, пытаясь подобраться поближе под защиту щита человека справа от них. Некоторые отступили на шаг или два назад.
Отлично, подумал Турпион. Импульс против сплоченности, извечное уравнение битвы. У нас есть импульс, а они только что пожертвовали своей сплоченностью. Слава богам.
Подставив плечо под щит, Турпион врезался в одного из врагов. Сасанид отшатнулся назад, сбив с ног и человека, стоявшего позади него. Турпион опустил свою спату на шлем первого человека. Шлем не разбился, но он прогнулся, и человек упал, как куль. Следующий перс отступил. Турпион бросился вперед. Перс отступил еще дальше.
-Оставаться на месте. Перестроить линию. Теперь продолжайте смотреть на гадов и отходите назад. Шаг за шагом. Никакой спешки. Никакой паники.
Сасаниды остались там, где они были. Разрыв между оппонентами увеличился. Вскоре легионеры вернулись туда, откуда вошли в царский шатер. Турпион приказал ближайшему музыканту, буцинатору, протрубить "отход".
-Так, ребята, по моей команде мы разворачиваемся и валим отсюда.
Выбраться из лагеря сасанидов было труднее, чем попасть внутрь. Не было ни организованного преследования, ни систематического сопротивления, в лагере царил переполох – но на этот раз персы не спали. Три раза небольшие отряды сасанидских воинов, по двадцать или тридцать человек, преграждали им путь и оказывали сопротивление. Каждый раз римлянам приходилось останавливаться, перестраиваться, атаковать и упорно сражаться в течение нескольких мгновений, прежде чем они могли возобновить свое бегство. Однажды Турпион объявил привал, потому что боялся, что они заблудились. Он взобрался на щит, чтобы осмотреться. Когда он смог разглядеть, в каком направлении находятся стены Арета, они возобновили свое стремительное бегство. Они мчались все дальше и дальше по переулкам, образованным тысячами тесно стоящих палаток. Иногда они поворачивали налево или направо; обычно они просто двигались прямо вперед. Из мрака засвистели снаряды, пущенные как воинами врага, так и римлянами. Время от времени кто-то падал. Турпион делал вид, что игнорирует стремительный взлет и падение римской спаты, когда она имела дело с теми, кто был слишком ранен, чтобы поспевать за товарищами. IIII Скифский не оставлял своих на растерзание врагу.
Наконец впереди больше не было палаток. Там, чуть левее, была дорога на Арет, и там, примерно в ста шагах ниже, были рогатки, за которыми ждали их друзья, центурия Антонина Первого, поддерживаемая турмой Аполлония. Турпион и его люди, казалось, преодолели эту дистанцию во мгновение ока.
Турпион отдавал приказы, его голос был хриплым от крика. Отряд налетчиков, центурия Антонина Крайнего, должна была двигаться прямо вперед, держаться вместе, но со всей скоростью двигаться к Пальмирским воротам. Для одной ночи они сделали более чем достаточно. Турпион присоединился к другой центурии. Через несколько мгновений он заставил Антонина Первого перестроить ее из тестуды в линию шириной десять и глубиной семь бойцов. Затем они отправились в безопасное место ускоренным маршем, кавалеристы турмы Аполлония рысью бежали примерно в пятидесяти шагах впереди, готовые стрелять поверх голов легионеров при любой приближающейся угрозе.
Четыреста шагов. Всего 400 шагов до безопасного места. Турпион начал считать, сбился с места, начал снова, сдался. Он занял свое место в задней шеренге, которая, когда враг настигнет их, станет передней. Оглянувшись через плечо, он увидел первые темные силуэты всадников, выезжающих из лагеря и скачущих за ними. Не было бы ни малейшего шанса добраться до врат незамеченным. Впереди, все еще на некотором расстоянии, он мог видеть сквозь мрак у обочины короткий участок стены, который Баллиста оставил стоять и покрасил в белый цвет. Это означало 200 шагов, предел точной эффективной артиллерийской стрельбы со стен. Что еще более важно для Турпиона, земля по обе стороны дороги на протяжении последних 200 шагов была усеяна множеством ловушек. Если бы они могли добраться до этой белой стены, они были бы немного в большей безопасности. Там персидская кавалерия могла атаковать их только прямо по дороге. Здесь было всего несколько ям и провалов. Здесь враг мог обойти их с фланга, а затем окружить.
Оглянувшись назад, Турпион увидел, что всадники сасанидов разделились на две группы. Одна из них выстраивалась на дороге, другая направлялась на север широким кругом, который должен был привести их в тыл бегущим римлянам. В каждом отряде было по меньшей мере две или три сотни всадников. Из лагеря все время появлялось все больше кавалеристов.
Турпион приказал остановиться. Кавалерия на дороге двигалась вперед. Они собирались атаковать, не дожидаясь завершения обходного маневра. Легионеры повернулись лицом к своим преследователям. С высоким трубным звуком персы пришпорили своих коней и двинулись вперед. Это были клибанарии, элитная тяжелая кавалерия сасанидов. Освещенные кострами в персидском лагере, они выглядели великолепно. По большей части у людей было время надеть свои собственные доспехи – они сверкали и мерцали, – но не доспехи их лошадей. Они приближались, переходя с галопа на свободный галоп. Турпион чувствовал, как грохот копыт их огромных нисейских коней эхом отдается от земли. Он почувствовал, что легионеры вокруг него начинают колебаться. Боги небесные, было трудно противостоять атаке кавалерии. Через мгновение или два кто-нибудь из легионеров может дрогнуть, открыть брешь в линии, и тогда все будет кончено. Клибанарии окажутся среди них, лошади начнут разбрасывать людей в сторону, длинные кавалерийские мечи – бить их по головам и спинам.
-Оставайтесь на своих позициях. Держите строй.
Турпион не думал, что это принесет много пользы. Огромные нисейские лошади становились больше с каждой секундой.
Над головами легионеров просвистели стрелы солдат Аполлония. "По крайней мере, они нас не бросили", - подумал Турпион. «Мы не умрем в одиночестве».
Должно быть, удачная стрела попала в жизненно важный орган одной из персидских лошадей. Она упала, скользя вперед и вбок. Его всадник перелетел через её голову. Он оставался в воздухе невероятно долго, прежде чем врезаться в дорогу, его доспехи звенели и гремели вокруг него. Лошадь попала под ноги своему соседу. Он тоже рухнул. Лошадь с другой стороны вильнула в сторону и врезалась в следующую лошадь, которая потеряла равновесие. Вторая шеренга лошадей не смогла остановиться достаточно быстро. У них не было другого выбора, кроме как врезаться в падших. В считанные мгновения великолепная кавалерийская атака превратилась в стремительную, бьющуюся линию хаоса людей и лошадей, корчащихся от боли и удивления.
-Кругом, бегом марш, давайте отойдем от них как можно дальше.
Пока персы разгребали свой бардак, Турпион и его бойцы могли еще немного приблизится к спасению. Пробегая трусцой по дороге, Турпион с тревогой посмотрел налево, чтобы узнать, что стало с отрядом сасанидской кавалерии, которая ехала обойти его людей с севера. Он не видел никаких ее следов. Он почувствовал, как в нем нарастает страх. Волосатая задница Геркулеса, как они могли так быстро оказаться между нами и воротами? Затем его настроение поднялось. Их не было между Турпионом и воротами; они удалялись к своему лагерю. Группа фигур с факелами, смотрящих вниз на упавшую лошадь, указала почему. Одна лошадь попала в одну из редких ловушек, расставленных в полосе между 200 и 400 шагами от стены. Одна лошадь пала, и они сдались.
Теперь оставалось столкнуться только с одной угрозой. Но, вероятно, этого бы им и хватило. Турпион чувствовал, что в следующий раз, когда сасанидские клибанарии с грохотом ринутся на них по дороге, легионеры сломаются. Это была очень долгая, пугающая ночь. У мужества бойцов был свой предел.
-Стой раз-два. Кругом повернись. Приготовиться отражать конницу.
На этот раз клибанарии не торопились. Они выстроились в колонну шириной в семь человек, и Турпион не мог разглядеть, сколько человек в глубину. Первая шеренга состояла из семерых человек, которые каким-то образом нашли время, чтобы надеть броню на своих лошадей, а также на самих себя. Они ехали колено к колену, крупные бойцы на больших лошадях. Они образовали сплошную стену из железа, вареной кожи, рогов животных, леденящие стальные наконечники их копий отражали звездный свет над ними.
Турпион почувствовал, как по окружавшим его легионерам пробежала дрожь. Он слышал нервное шарканье ног, скрежет гвоздей по поверхности дороги. Мужчина справа от него оглядывался через плечо, глядя на безопасный город. Турпион уловил отвратительный запах страха. Их или свой, он не был уверен.
-Держать строй. Встать прямо. Лошади не поедут на четкий строй, - Турпион кричал до хрипоты. Завтра он не сможет говорить. Он ухмыльнулся, когда до него дошло другое досадное последствие этого. Он повернулся, чтобы подбодрить ряды позади себя.
-Если мы не сдвинемся с места, они не смогут нас тронуть. Держите оборону, и с нами все будет в порядке. Юпитеровы яйца, но ворота казались близкими. Любой мог представить себе, как он поворачивается, бежит и оказывается в безопасности. Это было всего в 150 шагах от нас. Так близко, что ты почувствовал, что можешь оказаться там в одно мгновение.
-Забудьте о бегстве. Лошадь не обгонишь. Драпанешь, и ты покойник. Держи оборону, и мы все будем жить.
Бойцы не смотрели ему в глаза; напутствие не сработало.
Пронзительно завыла труба, прорезая окружающий шум встревоженной ночи. Клибанарии опустили свои ужасные копья и перешли на шаг. Слышался звон доспехов, стук копыт их лошадей по дороге, но ни звука человеческого. Они надвигались, как длинная змея, покрытые чешуей и неумолимые.
Звон – скольжение – стук. Шум стрельбы из баллисты. Звон – скольжение – стук. Другой. Потом еще один. Громче всего в ночи стреляла вся артиллерия на западной стене города Арет – стреляла вслепую в темную ночь.
Ужасная тишина после первого залпа. Клибанарии остановились. Легионеры замерли. Все знали, что баллисты перезаряжаются, смазанные лебедки вращаются, трещотки щелкают, торсионы скручиваются. Все знали, что самое большее через минуту баллисты выстрелят снова, что снова со сверхчеловеческой скоростью и мощью снаряды дождем посыплются на равнину, поражая как друзей, так и врагов.
Звон – скольжение – стук. Прозвучал первый выстрел второго залпа.
-Стоять. Стоять. Стоять на месте.
Бойцы Турпиона съежились, жалко подняв щиты над головами в бесполезной попытке защититься от летящих артиллерийских снарядов или камней.
Турпион повернулся, чтобы посмотреть на дорогу, на Сасанидов, и начал смеяться.
-Так, ребята, а теперь бегом марш!
Последовала потрясенная пауза, затем все поняли, что клибанарии галопом ускакали в ночь, обратно в свой лагерь, вне досягаемости артиллерии на стенах Арета. Легионеры повернулись и побежали.
Турпион увидел Баллисту, ожидавшего в воротах. В свете факелов длинные волосы северянина отливали золотом. Он улыбался. Когда он подбежал к нему, Турпион снова начал смеяться. Они пожали друг другу руки. Они обнялись. Турпион хлопнул своего дукса по спине.
-Блестяще. Абсолютно, блядь, гениально, - пропыхтел Турпион.
Баллиста откинул голову назад и рассмеялся.
-Спасибо. Мне это понравилось. Значит, не такой уж глупый северный варвар?
-Блестяще... Имей в виду, очевидно, я сразу понял, что баллисты не заряжены, что хватит их звука, чтоб отпугнуть гадов.
Молодой опцион был готов оказать максимальное содействие. Этот вопрос хорошо отразился на IIII Скифском, и это хорошо отразилось на молодом опционе. Последнее было немаловажным фактором для младшего офицера, которому предстояло сделать карьеру.
-Гай Лициний Проспер, вексилляция IIII Скифского, опцион центурии Марина Крайнего. Мы выполним, что прикажут, и к любой команде будем готовы, - салют был шикарным.
-Расскажи мне точно, что произошло. - Баллиста отсалютовал в ответ. Почти наверняка "точно" было излишним. Проспер явно намеревался воспользоваться моментом, не торопясь рассказать историю, прежде чем привести их к трупу. Баллиста фыркнул. Отсюда он чувствовал запах трупа или, по крайней мере, того, что его убило.
-Прошлой ночью, когда турма Аполлония была снята с охраны военных амбаров, чтобы принять участие в налете на лагерь сасанидов – примите мои поздравления с успехом налета, доминус, смелость, достойная самого Юлия Цезаря или..."
-Спасибо. - быстро проговорил Баллиста, прежде чем они отвлеклись на пространные сравнения между ним и любыми отважными генералами из прошлого Рима, которых мог вспомнить опцион. -Большое спасибо. Пожалуйста, продолжай.
-Конечно, доминус. Как я уже говорил... поскольку турма Аполлония не охраняла зернохранилища, ты приказал Ацилию Глабриону отобрать тридцать два легионера, набранных из центурий Назона, Марина Первого, Марина Крайнего и Пудента, чтобы заступить на этот пост. Баллиста подавил зевок. Шел третий час дневного света. Он не спал прошлой ночью, и теперь, когда возбуждение от рейда покинуло его, он очень устал.
-Ты оказал мне честь, выбрав меня в качестве опциона, командующего караулом.
Баллиста старался не улыбаться. Прошлой ночью он просто приказал Ацилию Глабриону выставить небольшую, но адекватную охрану у зернохранилищ. Еще несколько мгновений назад он не знал о существовании молодого опциона. Легко свернуть всю табель о рангах над собой в один комок, предположить, что все ваши начальники знают друг друга и что ваш главнокомандующий знает о вас.
-Ты с лихвой отплатил за эту честь своим усердием, - сказал он. - А теперь, пожалуйста, расскажи мне, что произошло.
Юноша широко улыбнулся.
-Ну, я подумал, что лучше всего поставить по два легионера у дверей в каждом конце амбаров. Я подумал, что, если бы всегда было два легионера вместе, было бы гораздо меньше риска того, что их одолеют или один из них заснет. - Он внезапно смутился. - Не то чтобы легионеры IIII Скифского когда-нибудь засыпали на посту.
«Нет, но я вот сейчас засну, если ты не поторопишься». Баллиста улыбнулся.
-Очень хорошо, - ободряюще сказал он.
-Конечно, после этого обходить посты выпало мне.
Баллиста подумал, что молодой опцион – Проспер, надо запомнить его имя – может рассказать много ненужной информации, но это лучше, чем один из тех косноязычных свидетелей, которых всегда приходится подталкивать и подгонять, особенно когда он устал как собака, как сейчас.
-Впервые я увидел его в четвертую стражу, в конце десятого часа ночи, как раз перед тем, как ты открыл артиллерийский огонь, когда я направлялся на юг, к дворцу дукса, то есть к вашему дворцу.
Баллиста многозначительно кивнул, как будто только сейчас осознав, что он – Дукс Реки, и дворец принадлежал ему. По крайней мере, он наконец-то перешел к делу.
-Он шел на север между городской стеной и четырьмя восточными зернохранилищами. Конечно, существует комендантский час, так что он все равно не должен был там находиться. Тем не менее, по ночам всегда есть солдаты или их рабы. Он был одет как солдат – туника, штаны, башмаки, пояс с мечом, – но у меня возникли подозрения. Как солдат мог быть свободен от дежурства в последнюю ночную стражу? И выглядел он как-то не так. Теперь я понимаю, что это были его борода и волосы. Они были слишком длинными. Ни один центурион не позволил бы ему так обрасти, даже во ауксилии. Сейчас, конечно, по нему уже не скажешь. - Молодой человек слегка вздрогнул.
-И он вел себя подозрительно. В одной руке он держал большую банку, держа ее подальше от своего тела, как будто это была очень ценная вещь, но как будто он боялся пролить хоть каплю. А в другой руке он держал фонарь с закрытыми створками. Держа и его неестественно далеко от своего тела.
-Отличное наблюдение, опцион.
-Благодарю тебя, доминус.
Теперь oпциона понесло.
-Когда я шел к нему, он увидел меня и свернул в щель между первым и вторым зернохранилищами. Я велел ему остановиться, но он проигнорировал меня. Я поднял тревогу. Я побежал за ним и крикнул легионерам, стоявшим на страже на другом конце, что засек врага, и приказал перехватить его. - молодой опцион сделал паузу, как бы ожидая вопросов. Ни один не последовал. Он продолжил.
-Когда я свернул в переулок, я сначала не мог его увидеть. Я мог видеть Пизона и Фонтея, блокирующих дальний конец, но он был вне поля зрения. Я знал, что он, должно быть, прячется в одной из ниш, образованных большими контрфорсами амбаров.
"Одна из тех ниш, в которых был избит Багой", - подумал Баллиста.
-Я подумал, что загнанный в угол человек может быть опасен. Поэтому я позвал Скавра со своего конца, чтобы он пошел со мной. Мы обнажили мечи и очень осторожно двинулись по переулку. - Баллиста кивнул, показывая, что поступок был продуманным и смелым. - Было очень темно. Поэтому мы двигались медленно, прикрывая обе стороны, ожидая нападения. Внезапно впереди раздается треск ломающегося дерева. Затем я почти ослеплен ярким светом в двух нишах ниже. Раздается какой-то свистящий звук и отвратительный запах. Когда мы снова смогли видеть, мы ринулись вперед. Пизон и Фонтей бежали к нам с дальнего конца. Мы все попали туда одновременно. Я никогда этого не забуду. Никогда. - Он замолчал.
-Опцион?
-Прости, доминус. Это было ужасно. Надеюсь, я больше никогда не увижу ничего подобного.
-Пожалуйста, продолжай.
-Ублюдок заполз в маленькое вентиляционное отверстие у подножия стены. Я не знаю, застрял ли он или боль остановила его, но он просто корчился, когда мы добрались туда, корчился и кричал. Никогда не слышал ничего подобного. Должно быть, он оторвал мечом деревянные планки над отдушиной, вылил на себя банку с нафтой и совершенно сознательно поджег себя фонарем. Затем он попытался заползти отдушину. Он превратил себя в факел. Это пахло как… как жареная свинина
-Что ты сделал?
-Повсюду было пламя. Нафта подожгла остатки отдушины. Языки пламени лизали кирпичные стены. Даже грязь вокруг него, казалось, горела. Боги подземные, было жарко. Казалось, что огонь распространится по зернохранилищу, попадет в отдушины и под деревянный пол. Все это место вот-вот должно было вспыхнуть. Это Скавр догадался, что делать. Он достал свою кирку, воткнул ее в бедро бедняги и оттащил его на середину переулка, где мы его и оставили. Мы забрасывали огонь землей, пока он не затух.
Молодой опцион повел Баллисту по аллее и представил его легионерам Скавру, Пизону и Фонтею. Северянин похвалил их всех, особенно сильно обожженного Скавра, и пообещал, что они будут вознаграждены. Он попросил Деметрия записать это. Гречонок выглядел больным.
Сцена была такой, как и ожидал Баллиста. Труп был скрючен, сморщен, его волосы и одежда исчезли, черты лица расплавились. Помимо того факта, что он был невысокого роста, труп был совершенно неузнаваем. Опцион был прав: отвратительно пахло жареной свининой. От него пахло Аквилеей. Из ноги торчала кирка, ее деревянная ручка сгорела.
-Вы нашли что-нибудь интересное на теле?
-Ничего, доминус.
Баллиста присел на корточки рядом с трупом, желая, чтобы его желудок успокоился. Меч этого человека был спатой военного образца. Это мало что значило. На рынке их было много. На сапогах этого человека не было гвоздей, как, впрочем, и на ботинках многих солдат в эти дни.
-Ты был прав. Он не был солдатом. - Баллиста ухмыльнулся. - Ничто не может убедить солдата снять с пояса свои украшения, награды за доблесть, талисманы на счастье. Все, что осталось от пояса этого человека, - это пряжка. - Северянин указал на ничем не примечательную пряжку в форме рыбы. - Определенно не солдат.
Откуда-то издалека донесся звук рвоты. Деметрия тошнило.
-Что могло заставить человека сделать такое? - спросил молодой опцион.
Баллиста покачал головой. - Я даже представить себе не могу.
Все ждали восхода солнца. Небо на востоке уже приобрело бледно-бронзовый оттенок. С юга дул устойчивый прохладный бриз. Над Евфратом летали утки, и по городу разносился запах пекущегося хлеба. Если бы вы не смотрели слишком далеко или не отрывали глаз от небес, вы могли бы представить, что Арет пребывает в покое.
Один взгляд на зубчатые стены разрушил все мирные иллюзии. Правда, по мере приближения рассвета западная пустыня на этот раз стала зеленой. В каждой маленькой впадине росли травы и полевые цветы. Пели птицы. Но за нежной весенней сценой виднелась черная полоса шириной около тысячи шагов. Войско сасанидов стояло плечом к плечу. Тридцать, сорок рядов в глубину - невозможно было сказать. Над их головами южный ветер трепал знамена. Змеи, волки, медведи, абстрактные символы огня, праведности, Мазды, трепетали на ветру.
За рядами людей маячили осадные машины. Можно было разглядеть линию осадных щитов, установленных на колесах, идущих почти по всей длине строя. Тут и там торчали деревянные рамы баллист; самые зоркие глаза насчитали их по меньшей мере двадцать. И там, довольно далеко друг от друга и безошибочно узнаваемые за линией фронта, находились "Берущие города", три высокие-высокие осадные башни.
Баллиста был впечатлен, несмотря ни на что. Прошло всего семь дней с тех пор, как персидская орда обрушилась на Арет. Они не нашли ничего пригодного для использования; на многие мили вокруг не было леса: люди Баллисты заранее очистили местность. Это ни к чему хорошему не привело. Сасаниды привезли с собой все, что им было нужно. Каким-то образом они перевезли вверх по реке все орудия осадной войны в готовом виде, почти готовые к использованию. Они трудились шесть дней. Теперь, на седьмой день, они были готовы. Хотя он не признался бы в этом никому другому, едва ли признался бы в этом самому себе, Баллиста был обеспокоен. Эти сасаниды не были похожи ни на каких варваров, с которыми он сражался раньше. Готы, сарматы, кельты или мавры - никто не смог бы сделать ничего подобного, никто не смог бы вести осаду с такой энергией.
Баллиста и защитники не бездействовали в течение семи дней, прошедших после ночного налета. Вылазка Турпиона, возможно, и не привела к убийству Шапура, но все равно считалась успешной. Потери римлян были очень незначительными. В турме Паулина не хватало пяти солдат, а в турме Аполлония - вообще не оказалось потерь. Из легионеров в центурии, которая действительно вошла в персидский лагерь, не вернулось двадцать человек, из центурии из Антонина Крайнего и один - из центурии Антонина Предыдущего – странно, поскольку она даже не побывала в бою. Последний, хотя никто не говорил об этом вслух, считался дезертиром. В целом вылазка подняла боевой дух римлян, и можно было с уверенностью предположить, что он поколебал боевой дух персов. Однако такой масштабный рейд больше не повторится. Баллиста знал, что сасаниды теперь будут настороже. Он ждал следующей фазы осады, следующего предсказуемого поворота танца. Он ждал общего наступления персов.
Римляне больше не предпринимали крупных вылазок, но вряд ли сасаниды крепко спали в своих палатках. В ту самую ночь, когда был совершен главный набег, Антигон рано утром вернулся из-за реки. Он нашел девушку, которая была изнасилована. Она была мертва; она была изуродована. Антигон оставил ее там, но вернулся с персидской головой. Две ночи спустя он отправился на лодке на юг и вернулся с другой головой, завернутой в персидский плащ. На следующую ночь он выскользнул из северных ворот у реки и на этот раз вернулся с двумя головами. Наконец, прошлой ночью он снова переправился через реку и привез еще один ужасный сверток. В некотором смысле пять потерь ничего не значили для орды численностью, вероятно, 50 000 человек. И все же утро за утром новости об обнаружении еще одного необъяснимо обезглавленного трупа в еще одном месте должны были вызывать в персидской армии самые худшие опасения: предатель поднимет руку на своих друзей или, что еще хуже, гораздо хуже, демон, способный наносить безнаказанные по всему спящему лагерю.
Баллиста был доволен своим новым знаменосцем. Ему не доставляли особого удовольствия эти ужасные трофеи, но он торжественно разворачивал каждый из них и торжественно благодарил того, кто его принес. Каждый из них был знаком мести как за Ромула, так и за неизвестную девушку. У Антигона был дар к такого рода вещам. Баллиста была рад, что они были на одной стороне.
Помимо ночных вылазок Антигона, помимо обычной деятельности осажденных, главной деятельностью в течение семи дней было строительство трех огромных передвижных кранов. Каждый плотник в городе был откомандирован для работы над ними; точно так же каждый кузнец ковал гигантские цепи, которые они должны были использовать. После их завершения у Баллисты на руках оказались все необходимые средства для отражения персидского штурма. Оглядев стену вверх и вниз, воздух уже мерцал от жара там, где большие металлические котлы висели над огнем, Баллиста почувствовал, что сделал все, что мог. Он был далеко не уверен, что этого хватит, но он сделал все, что мог.
Солнце поднималось над Месопотамией. Поток золота брызнул на яркие знамена Сасанидов, раскрасил их великолепные костюмы, драгоценные камни в головных уборах. Как один, все мужчины в огромном войске опустились на колени, а затем распростерлись в пыли пустыни. Заревели трубы, загремели барабаны, и по равнине прокатились песнопения "Маз-да, Маз-да", приветствуя восходящее солнце.
Солнце уже поднялось над горизонтом. Пение прекратилось, и персидская армия поднялась на ноги. Они молча ждали.
Высоко на зубчатых стенах Пальмирских ворот Баллиста тоже ждал и наблюдал. Двадцать первый день апреля, за десять дней до майских календ: это была Парилия, день рождения вечного Рима. Справа от армии Сасанидов, впереди которой шел Драфш-и-Кавьян, великое боевое знамя дома Сасана, появилась уже знакомая фигура, одетая в пурпур, верхом на белом коне.
"Шах-ин-Шах, Шах-ин-шах". Новое песнопение прокатилось по равнине.
Шапур остановился перед центром строя. Огромное, инкрустированное драгоценными камнями знамя развевалось над его головой, отражая солнечный свет, вспыхивая желтым, фиолетовым, красным. Его лошадь топнула ногой, вскинула голову и заржала, высоко и отчетливо разносясь по равнине. На зубчатой стене Багой тихонько заскулил от удовольствия.
-Верный знак. Когда конь шахиншаха делает это перед стенами города, это место непременно падет.
-Молчи, мальчик. - Баллиста не хотел, чтобы его раб сеял уныние. -Это знамение нетрудно устроить.
-Что они сейчас делают? - спросил Максим. Шеренгу из семи связанных веревками мужчин гнали к жрецам, магам, окружавшим Драфш-и-Кавьян. -Выглядит не очень хорошо.
Багой ничего не сказал. Он опустил глаза. На этот раз он выглядел довольно пристыженным.
Мужчины были одеты в римскую форму. Они боролись, но их гнали вперед. Один упал. Его пинком поставили на ноги. Их отвели туда, где горел небольшой костер. На треноге висел котелок, нагревавшийся над огнем. Римлян поставили на колени и крепко держали. Их головы были откинуты назад. Один из магов снял горшок с треноги и снял его с огня.
-Боги нижние, вот ублюдки варварские. - Максим отвел взгляд.
Священник подошел к первому из заключенных. Два мага держали голову мужчины. Священник наклонил горшок. Мужчина закричал.
-В чем дело? - Баллиста старался говорить ровным голосом. - Что они с ними делают?
-Оливковое масло, - очень тихо ответил Багой. - Они ослепляют их кипящим оливковым маслом.
Один-единственный трубный рев был подхвачен бесчисленным множеством других. Огромная орда Сасанидов зашевелилась и начала готовиться к своему медленному наступлению.
Толпы людей начали толкать баллисты, установленные на приземистых тележках или передвигаемые на роликах, вперед, в пределах эффективного радиуса действия, примерно в 200 шагах от стен. Оттуда камнеметы должны были уничтожать артиллерию защитников и разрушать зубчатые стены, в то время как метатели болтов - сметать римских солдат со стен.
Осадные щиты выдвинули на передний край. Они должны были находиться на расстоянии эффективного выстрела из лука, примерно в пятидесяти шагах от города. Образуя непрерывную линию из укрепленного дерева, щиты предназначались для защиты как персидских лучников, так и штурмовых колонн.
Хуже всего было то, что трое "Берущих город", которых тащили по сотне человек каждый, начали медленно продвигаться вперед. Эти чудовищные колесные осадные башни были сделаны из дерева, но полностью покрыты металлическими пластинами и влажными шкурами. Вода обильно лилась по их бокам сверху, чтобы попытаться помешать врагу поджечь их. На верхних уровнях у них были баллисты, но они были лишь второстепенными по отношению к их основному назначению. «Берущие города» были созданы для того, чтобы подъехать к городским стенам и перелезть через них, опустить подъемный мост и выпустить на зубчатые стены массу кричащих воинов. Когда опустятся подъемные мосты, множество штурмующих отрядов с лестницами рванут им на подмогу из-за осадных щитов.
Баллиста посмотрел на них. Они были ключом к нападению. Все остальное будет вращаться вокруг них. Они были довольно далеко друг от друга. Одна была на дороге, направляясь прямо к воротам, где стоял Баллиста. Остальные были нацелены на стену за ней, в трех башнях к северу и югу. Двигаясь со скоростью около одной мили в час, теоретически они могли бы врезаться в стену примерно за полчаса. Баллиста знала, что этого не произойдет. Башни будут делать много остановок, чтобы сменить бригады людей, толкавших их, проверить, выровнять и укрепить землю впереди, а также заполнить ловушки Баллисты – если, конечно, последние будут обнаружены.
Баллиста рассудил, что штурм, вероятно, начнется не раньше полудня. К сожалению, это было бы хорошо для врагов в нескольких отношениях. Утреннее солнце больше не будет светить им прямо в глаза, как сейчас. Это дало бы достаточно времени для захвата города, чтобы добраться до стен, и для вспомогательных атак на другие стены.
Тучи всадников были замечены накануне по другую сторону северного и южного ущелий. Баллиста изменил диспозицию, приказав 300 воинам, по 100 наемникам от каждого нумерия защитников караванов, присоединиться к обороне опасно слабой северной стены. Было странно, что эта слабость была замечена его помощником, совершенно невоенным Деметрием, а не им самим или кем-либо из его армейских офицеров. Иногда человек подходит к вещам слишком близко. Как говорили соплеменники Баллисты: за деревьями не было видно леса.
Полдень. Северянин прокрутил в уме время. Полдень. Время, когда римляне впервые за день плотно поели. Багой сказал ему, что персы едят позже, ближе к вечеру. В полдень персы не будут голодны, но римляне будут. Баллиста уже собирался отдать приказ перенести время солдатского обеда, когда увидел нечто, что могло оказаться ужасно важным.
Характерная фигура, одетая в пурпур, верхом на белом коне была в движении. Несмотря на то, что теперь его сопровождала сверкающая свита из высшей знати и вассальных царей, невозможно было ошибиться, видя высокий золотой шлем с куполом и длинные пурпурные и белые ленты, указывающие на Царя Царей.
Баллиста ждал этого момента, молился, чтобы он наступил. В римской армии в начале осады было принято, чтобы командир выезжал вперед в зону досягаемости артиллерии защитников. Это была традиция, которая служила двум целям. На чисто прагматическом уровне это давало командиру прекрасную возможность наблюдать за состоянием обороны. На совершенно неосязаемом, но, возможно, гораздо более значимом уровне это позволяло генералу поднимать дух своих войск, демонстрируя свое презрение к оружию их врагов. Прекрасная традиция, которая убивала двух зайцев одним выстрелом. Единственная проблема заключалась в том, что иногда это убивало и военачальника осаждающих.
До этого момента Баллиста не знал, придерживались ли Сасаниды подобной практики. Расспросы Багоя не дали никакого полезного ответа: "Конечно, Шапур, возлюбленный Мазды, не боится оружия своих врагов". Северянин все больше и больше задавался вопросом, как много или как мало персидский мальчик знает о войне. Багой явно происходил из персидской элиты, но становилось всё более вероятным, что он происходил из семьи писцов или священников, а не из семьи воинов.
Шапур и его люди остановили коней сразу за пределами досягаемости артиллерии. Можно было видеть оживленную беседу. Большую часть разговора вел Царь Царей. Сообщая своей высокостатусной аудитории о своем видении направления, в котором должна идти атака, Шапур описывал широкие дуги и размахивал руками, а за его спиной развевались ленты.
Баллиста пристально смотрел не на Шапура, а на два характерных каменных бугра, оставшихся по обе стороны дороги. Стороны, обращенные к стене, были выкрашены в белый цвет. Они отмечали 400 шагов, максимальную дальность стрельбы его артиллерии. Давай, ты, трусливый восточный ублюдок. Давай, просто наберись смелости, чтобы оказаться в пределах досягаемости.
Заставив себя отвлечься, Баллиста отдал приказ своим людям обедать не менее чем на два часа раньше обычного. Когда гонцы удалились, северянин с неприятным содроганием осознал, что он не отдал гораздо более настоятельный приказ всем артиллерийским орудиям целиться в персидского царя, но не стрелять, пока Дукс Реки не отдаст команду. Когда следующая партия гонцов удалилась, Баллиста был немного успокоен мыслью, что их сообщение, скорее всего, было излишним – только очень плохой баллистарий, должно быть, еще не навёл орудие на человека на белом коне.
Трюк с поворотом шайб, ослаблением торсионов и уменьшением видимой дальности стрельбы оружия был старым и очевидным трюком. Сработало ли это? И даже если бы это было так, было ли у предателя оружие - это старый трюк, очевидный. Сработало ли это? И даже если бы это было так, разве предатель выдал бы его? Неужели сасанид издевается над ним?
Шапур пришпорил коня, и белый конь двинулся по дороге к Пальмирским воротам. Мимо выбеленных каменных глыб, со свитой под стать своему величию, ехал Шапур. Всеотец, Лживый, Несущий Смерть, отдай мне этого человека.
Баллиста болезненно осознавал окружавшее его ожидание. Мертвая тишина на зубчатых стенах нарушалась только тихими звуками хорошо смазанных механизмов, которые тонко регулировались, когда баллисты отслеживали свою цель. Подождите, пока он не перестанет двигаться. Не суетитесь. Дождитесь подходящего момента.
Все ближе и ближе подходил Шапур; все ближе и ближе к выкрашенному белой краской участку стены на расстоянии 200 шагов.
Он остановился.
Баллиста отдал приказ.
Антигон поднял долгожданный красный флаг.
Звон – скольжение – удар: огромный двадцатифунтовый снаряд из баллисты пошел к цели. Мгновение спустя к нему присоединился его близнец на крыше сторожки. Затем, тук–тук–тук, тук–тук–тук: вся артиллерия вдоль западных зубчатых стен начала стрельбу. Пару секунд северянин любовался геометрией всего этого – неподвижной линией стены, движущимся треугольником снарядов, сходящихся в неподвижной точке человека на белом коне.
Всадника в мехах рядом с Шапуром смело с лошади. Раскинув руки, с развевающимися пустыми рукавами кафтана, мужчина был похож на большое шестиногое насекомое, когда снаряд отбросил его назад. В тылу свиты две, может быть, три лошади упали вместе с седоками, когда камни превратили их в кровавые ошметки.
После удара воцарилась почти шокированная тишина. Слышались только приглушенные звуки: щелканье храповиков, стон дерева и сухожилий под нарастающим давлением и кряхтение лихорадочно работающих людей. Почти установившийся мир был нарушен нарастающим ревом возмущения со стороны пораженной ужасом орды Сасанидов.
Шапур застал врасплох обе стороны. Пришпорив своего скакуна, он пустил его галопом прямо вперед. Прогрохотав к Пальмирским воротам, он вытащил свой лук из чехла, вынул стрелу из колчана и наложил ее на тетиту. Примерно в 150 шагах от ворот он резко остановился, натянул тетиву и выпустил стрелу.
Баллиста наблюдал за ее полетом. С суеверным страхом он почувствовал, что оно движется прямо на него. Как это всегда бывает, казалось, что она набирает обороты по мере приближения. Она упала чуть ниже и справа от северянина, с грохотом отскочив от камня стены.
Губы Шапура шевелились. Он выкрикивал слова своего возмущения, своего гнева, но со стены слов было не разобрать. Два всадника остановились по обе стороны от царя. Они кричали. Один зашел так далеко, что попытался схватить его за поводья. Шапур использовал свой лук как хлыст, чтобы отбросить руки в сторону. Белый конь развернулся, и, погрозив кулаком, Царь Царей помчался обратно в безопасное место.
Звон – скольжение – удар: артиллерийские орудия снова заговорили. На таком расстоянии, против быстро движущейся цели, Баллиста знала, что у снаряда практически нет шансов попасть в цель.
Вернувшись в безопасное место, можно было видеть, как Шапур ехал впереди строя, обращаясь к своим людям с речью. Они начали скандировать: "Ша-пур, Ша-пур". Вдоль стен Арете раздался встречный клич: "Бал-лис-та, Бал-лис-та".
Дукс Реки снял свой шлем. Южный ветер подхватил его длинные светлые волосы и развевал их за спиной. Он махнул своим людям. "Бал-лис-та, Бал-лис-та".
-Итак, кого мы только что убили? – непринужденно спросил он.
-Принц Хамазаспа, сын Хамазаспа, царя Грузии, - на лице Багоя отразились сильные, но трудно читаемые эмоции.
-Если его дух не будет отомщен, это навсегда останется пятном на чести шахиншаха. Теперь пощады быть не может.
С детской непосредственностью Баллиста подбросил свой шлем в воздух и поймал его.
-Это должно занять умы бойцов, - смеясь, он повернулся к солдатам сторожевой башни.
-Я не знаю, как вы, но я не хочу, чтобы эти маги добрались до меня, - бойцы рассмеялись. К ночи эти слова, нередко приукрашенные, достигли бы каждого уголка города.
-Сколько времени пройдет, пока их порядки не окажется в пределах досягаемости артиллерии?
-По крайней мере, четверть часа, может быть, больше, - как и следовало ожидать, Мамурра, префект инженерии, специалист по осаде, ответил на вопрос своего дукса.
-Тогда, Калгак, не мог бы ты найти нам немного еды? Попытка убить деспота половины известного мира заставила меня проголодаться.
Деметрий наблюдал, как его кириос ест хлеб и холодного фазана, разговаривая и шутя со своими соратниками: Мамуррой, Турпионом, Максимом, Антигоном, расчетами артиллерийских орудий. Они передавали кувшин из рук в руки. Молодой грек никогда еще так не восхищался Баллистой. Планировал ли кириос все это или они просто пришли к нему вспышкой божественного вдохновения? Всегда ли он знал, что делает? Как бы то ни было, это не имело никакого значения: это был гениальный поступок. Отвратительные действия магов, смерть грузинского царя и слова Багоя объединились, чтобы рассказать историю, понятную всем и каждому. К ночи каждый солдат в Арете окоченеет от осознания того, что с ним случится, если он попадет в руки Сасанидов: капитуляция означала пытки и смерть; лучше умереть на ногах с оружием в руках.
Довольно скоро персы приблизились к линии знаков, обозначавших 400 шагов от стены, максимальную дальность стрельбы. Дукс Реки неоднократно подчеркивал необходимость того, чтобы эти маркеры дальности, а также те, что находятся на расстоянии 200 шагов, были незаметными. Они должны были быть видны артиллеристам, но не привлекать внимания осаждающих. Большинство артиллерийских расчетов выбрали тщательно расположенные, как они надеялись, естественно выглядящие невысокие горбы коричневато-коричневых скал. В городе не было артиллериста, который бы не посмеялся, хотя и украдкой – никогда, когда рядом был здоровяк или его злобный телохранитель, - над отметками напротив Пальмирских ворот, выбранными самим дуксом: «Ну, брат, такова незаметность в понимании северных варваров: две чертовы огромные груды камня, за которыми следует чертова стена, вся выкрашенная в белый цвет.»
Персы наступали разумно, наступая в хорошем порядке. Основная часть наступала со скоростью, с которой можно было перемещать баллисты. Щиты, которые можно было транспортировать значительно быстрее, оставались с артиллерией, чтобы попытаться защитить ее. Три большие осадные башни отставали на довольно большое расстояние.
Глаза Баллисты были сосредоточены на двух белых камнях в 400 шагах от них. В одной руке он держал кусок хлеба с сыром, а в другой - кувшин, совершенно забыв о них. Когда персы миновали камни, им пришлось бы продвинуться на 200 шагов под огнем артиллерии городской стены. Персам предстояло преодолеть 200 шагов, не имея возможности стрелять в ответ. Северянин приказал своей артиллерии сосредоточиться исключительно на вражеских баллистах и людях, которые их передвигали. Поначалу мало чего можно было ожидать – дальность была слишком велика для какой–либо точности, - но ситуация должна улучшиться по мере приближения медленно движущихся целей. Уничтожим как можно больше из них, прежде чем они доберутся до нас. Если повезет, камнеметы выведут из строя несколько вражеских машин.
Болтометы не могли повредить сами баллисты, но они могли убить и встревожить людей, передвигающих их, и это замедлило бы их продвижение, лишило бы их возможности нанести ответный удар, дольше подвергаясь воздействию камнеметов на городской стене.
Баллиста кивнул Антигону. Знаменосец поднял красный флаг. Тук–тук–тук, тук–тук–тук: по всей протяженности стены заработала артиллерия.
Первый залп ничего не дал, да и через пару минут не появилось никакого подобия залповой стрельбы. Расчеты артиллерийских орудий работали с разной скоростью. Баллиста был далек от убеждения, что самые быстрые обязательно являются лучшими – лучше потратить немного дополнительного времени и хорошо прицелиться. Ему стоило некоторых усилий не пойти к одному из расчетов и показать, как надо. Северянин решил почесать нос, обнаружил в одной руке кувшин, в другой - еду. Он поел и попил.
Крики радости, и громкие, со стены справа. Баллиста оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть колесо, вращающееся в воздухе, как подброшенная монета. С равнины поднялось облако пыли. Из него, пошатываясь, вышли маленькие, ярко одетые фигурки. Один из камнеметов к северу от стены получил прямое попадание. Одна сасанидская баллиста уничтожена, осталось девятнадцать.
Снова радостные возгласы, на этот раз слева. Баллиста не могла понять причину. Максим указал пальцем. - Вот! Там! Боги нижние, ему пиздец. - Баллиста проследил за направлением вытянутой руки ирландца. Далеко, далеко от стены, далеко позади основных сил персов, находилась самая южная из трех осадных башен. "Берущая города" пьяно наклонилась вперед, ее передние колеса глубоко зарылись в землю.
-Тихо, - сказал Мамурра. - Я не думаю, что мы вырыли какие-либо ямы так далеко. Его вес, должно быть, заставил его провалиться в одну из самых дальних старых подземных гробниц. В любом случае, сегодня эта зверюга отдыхает.
Любая битва, как и все в природе, проходит поэтапно. Теперь на какое-то время прилив был на стороне защитников, и поступали хорошие новости. Когда Баллиста доел свой хлеб с сыром, два посыльных, наступая друг другу на пятки, взбежали по ступенькам на верх сторожки.
Пока первый говорил, Баллиста передал кувшин из своих рук другому ожидающему посыльному.
Атака сасанидов на северную стену ни к чему не привела. Огромная масса людей – по подсчетам, их было около 5000 человек – собиралась на плато к северу от ущелья. Они были еще очень далеко, на самом пределе досягаемости артиллерии, когда центурион Пудент приказал расчету болтомета на задней башне попробовать выстрелить в них. Баллистарий, скорее с надеждой, чем наверняка, прицелился в ведущего всадника, богато одетого мужчину на великолепно убранном коне. Болт сбил сасанида с лошади настолько легко, насколько это было возможно, и пригвоздил его к земле. Потеряв вожака, гады расползлись кто куда.
Баллиста поблагодарил гонца и дала ему несколько монет. Другой передал кувшин своему коллеге и рассказал свои новости.
Персы откуда-то раздобыли пять лодок и втиснули в них около 200 человек. По глупости они последовали по западному берегу реки вниз к Арету. Как только лодки попали в зону досягаемости стрелков с двух северо-восточных башен, лодочники, местные жители, которых принудили помогать персам, нырнули за борт, поплыли к берегу и дезертировали. С тех пор на лодках царила полная неразбериха. Они практически дрейфовали, пока в них стреляли с высоты стен болтометы и лучники. Когда в конце концов они попытались причалить к берегу возле рыбного рынка, они стали легкой мишенью по меньшей мере для десяти артиллерийских орудий и не менее 500 лучников из нумерия Анаму. Три лодки перевернулись; одна затонула недалеко от ближайшего острова в Евфрате; одну отнесло течением вниз по реке. Большинство из тех, кто не был убит метательными снарядами, утонули. Только около двадцати, по-видимому, спаслись вниз по реке, а еще около двадцати застряли на острове.
Когда рассказ закончился, когда Сасаниды оказались на острове, Антигон вопросительно посмотрел на Баллисту, которая загадочно ответил "да", добавив, конечно, если этой ночью они все еще будут там. Северянин поблагодарил гонца и снова расстался с несколькими монетами.
Но военная удача не может все время благоволить одной стороне. Слишком быстро, и ценой всего лишь еще одной баллисты, артиллерия Сасанидов пересекла зону бессилия. Они достигли намеченных огневых позиций как раз в пределах эффективного радиуса действия. Персы суетились вокруг, снимая артиллерию с катков, устанавливая защитные экраны, раскладывая боеприпасы, отводя назад ползуны, устанавливая снаряды, прицеливаясь и выпуская их.
Баллиста почувствовал, как легкая дрожь пробежала по сторожевой башне, когда в нее ударил камень. Время беззаботного наблюдения закончилось. Теперь воздух стал чем-то угрожающим; повсюду раздавался рвущийся шум летящих снарядов. Справа от стены закричал мужчина, когда в него попала стрела. Слева короткий участок зубчатой стены взорвался каменными осколками от попадания снаряда. Посреди обломков лежал и стонал мужчина. Другой лежал безмолвно. Передав приказ плотникам, чтобы они соорудили импровизированный зубчатый парапет, Баллиста подумал, что при прочих равных условиях защитники должны выиграть эту артиллерийскую дуэль. У них было двадцать пять баллист против восемнадцати, и преимущества более высокого положения, а также каменные, а не деревянные стены для защиты.
И все же в других вещах равенства не было и близко. Две осадные башни, оставшихся мобильными, продвинулись вперед на максимальную дальность действия артиллерии. Как раз в тот момент, когда враг начнет отстреливаться, северянину придется приказать своим баллистариям сменить цели. Когда они приблизятся на расстояние выстрела, огромные осадные башни станут единственными целями. Теперь настала бы очередь обороняющихся артиллеристов терпеть выстрелы, не имея возможности ответить на них; для любого солдата не может быть ничего хуже. Собираясь отправить гонцов, чтобы отдать приказ, Баллиста добавил, что любой баллистарий, который нацелится на что-либо, кроме одной из осадных башен, как только они окажутся в пределах досягаемости, будет забит до смерти. Всеотец, власть развратила мою душу.
Оставив свои баллисты в 200 шагах от стены, основные силы персов прижались как можно ближе к линии подвижных щитов. Люди попадали в ловушки под ногами, их поражали, летевшие сверху. И все же защитникам показалось, что прошло совсем немного времени, прежде чем всего в пятидесяти шагах от стен была установлена линия осадных щитов, и персидские лучники натянули луки. Десять, двадцать, тридцать тысяч стрел - угадать было невозможно. Подобно тени, пробегающей по лицу солнца, они заставляли день становиться все темнее.
Вдоль всей стены и за ней стрелы падали так же густо, как град в разгар зимы. На стене, а также на улицах и переулках позади нее падали люди. Лучники на стене открыли ответный огонь. У защитников были некоторые преимущества: они находились выше, хорошо защищены каменными зубцами и прочными щитами легионеров; почти все их стрелы попадали в цель – сасанидов было так много, что они образовывали плотную мишень, и осадные щиты не могли укрыть их всех. Но это было неравное состязание: менее 650 лучников против бесчисленных тысяч.
Стрелы сасанидов попадали точно в цель. Защитники падали – слишком много. Баллиста задавался вопросом, не окажутся ли все его планы, его хитроумные уловки напрасными. Возьмет ли верх грубое численное превосходство? Сможет ли обстрел опустошить стены и открыть нападающим путь в город?
Выносливость. Им просто нужно было терпеть. Баллиста знал, что только дисциплина, старомодная римская дисциплина, могла помочь им выстоять. Девять ночей и девять дней Всеотец висел на древе жизни. С копьем в боку, добровольно Всеотец повис на дереве, чтобы узнать тайны мертвых. Северянин улыбнулся. Вот вам и романизация Дукса Реки.
Белый дракон, шипящий на ветру, привлекал к себе всю свирепость сасанидов. Воздух над Пальмирскими воротами был насыщен снарядами. Баллиста прятался за парапетом посреди импровизированной стены щитов. Видеть и слышать было почти невозможно. Затем, над ужасным шумом бури из стали и камня, поднялись радостные кличи. Тонкий, наполовину заглушенный шумом битвы, но ликующий, он скандировал: "Ro-ma! Ro-ma!'
Баллиста бросил взгляд поверх зубцов. Он отдернул голову назад, в безопасное место, когда стрела со свистом отскочила от стены. Он посмотрел еще раз. Северная половина равнины была окутана огромным грибовидным облаком пыли. Не желая искушать судьбу, Баллиста на несколько мгновений отступила за парапет. Когда он снова посмотрел, пыль немного рассеялась. Он мог понять, почему его люди ликовали. Самого северной осадной башни больше не было. На его месте был изуродованный высокий каркас из балок и досок. На глазах у Баллисты с верхнего этажа спрыгнул мужчина. Падающий человек, как ни странно, выглядел элегантно, как танцор пантомимы. Еще двое, трое, четверо восточников прыгнули навстречу верной смерти. Затем, с тяжкой неизбежностью, остатки башни обрушились.
На поле боя воцарилась странная тишина. Боевые действия ослабли по мере того, как обе стороны смирялись с чудовищностью произошедшего. Осадная башня направлялась почти прямо к крепостной башне, в которой размещалось одно из самых больших артиллерийских орудий. Повторяющиеся удары двадцатифунтовых камней, летящих с огромной скоростью, должно быть, буквально рассыпали «Берущую города» на части.
Деметрий огляделся. Боевая галереря Пальмирских ворот была усеяна, почти покрыта ковром из вражеских снарядов. Когда сражение затихло, защитники привалились к стенам или к двум огромным баллистам. Несмотря свои усилия, молодой грек не мог не смотреть на два трупа, брошенных в углу. Из-под них вытекла скользкая лужа их смешанной крови. Деметрий и хотел, и в то же время не хотел знать, кто они такие.
Была ли битва окончена? Зевс, Аполлон, Афина и Артемида, пожалуйста, пусть все это закончится, хотя бы на сегодня. Деметрий заметил, как из люка появились несколько рабов, несущих свертки и кувшины. При движении они сгибались вдвое. Случайные снаряды все еще летали по крыше. На мгновение молодой грек понятия не имел, что делают рабы. Затем, взглянув на небо, он понял, что, должно быть, уже близится к концу четвертого часа дневного света, времени, когда кириос приказал войскам рано пообедать. В каком-то смысле время пролетело так быстро; в то же время казалось, что крики и ужас длились несколько дней. Деметрий подумал о том, как Зевс в божественной поэзии Гомера остановил ход времени, чтобы Одиссей и Пенелопа могли насладиться любовью и поспать. Сегодня все было совсем не так; Арет совсем не походил на Итаку.
Ранее, когда Баллиста позвал его на импровизированный утренний перекус, Деметрий не мог есть; во рту у него не было слюны. Теперь, когда сражение, казалось, утихло, он почувствовал голод. Взяв немного хлеба, сыра и луковицу, он принялся с жадностью поглощать их.
Кириос рассеянно жевал. Он сидел на полу, прислонившись спиной к южной стене, Максим и Антигон стояли по обе стороны от него. Тихими голосами они вели прерывистую техническую дискуссию о пределах натяжения торсионов артиллерийских орудий. Деметрий удивлялся им. Как могло повторение настолько притупить чувства человека, что это ужасное утро, это столкновение со смертью, могло стать таким же обыденным, как уборка пшеничного поля? Он начал хихикать. Может быть, это было потому, что они были варварами: англом, ирландцем и батавом. Чтобы перестать хихикать, Деметрий откусил большой кусок лука.
Арет оказался в эпицентре бури. Этот изолированный и ранее незначительный город по воле богов стал последним очагом вечной войны между востоком и западом. Конфликт существовал всегда, с самых ранних записей. Сначала восточные финикийцы похитили Ио, а греки в ответ похитили сначала Европу, а затем Медею. После того, как троянцы захватили Елену, все перешло от похищения девушек к ведению войн. Ахейцы сожгли Трою, персы сожгли Афины, а Александр сжег Персеполь. Пески пустыни были пропитаны кровью от разгрома легионов Красса при Каррах. Брошенные римские трупы отмечали отступление Марка Антония из Мидии. Юлий Цезарь был повержен накануне очередной войны мщения. Их неоднократно предпринимали императоры Траян, Луций Вер и Септимий Север. Затем пришли Сасаниды, и восток нанес ответный удар. Тысячи римлян погибли в Мешике и Барбалиссосе. Антиохия, столица Сирии, и многие другие города, горели в смутное время. Восток против запада, конфликт, который никогда не закончится.
Арет был эпицентром конфликта космических масштабов; нескончаемого столкновения цивилизаций, вечного столкновения богов. Вся мощь востока была брошена против запада, и здесь вечный Рим – сам humanitas, как его называют некоторые, со всеми его искусствами и философией – защищали три варвара, питающиеся хлебом и сыром. Поток сознания Деметрия был прерван внезапным появлением солдата.
Посланник также вторгся и в прекрасную задумчивость Максима. Ирландец некоторое время назад потерял интерес к тонкостям подавления артиллерии. Его мысли были заняты новой девушкой в "Кратере": соски, как большие пальцы слепого сапожника, аккуратная маленькая дельта, покладистая как никто. Это было забавно в девушках – независимо от того, какие у них были соски, они всегда хотели другие. Девушка из Кратера с ее большими коричневыми ореолами, похожими на обеденные тарелки, сказала, что предпочла бы иметь маленькие, аккуратные маленькие соски. Девушка из бара на северной окраине города, у которой были крошечные, нежные розовые соски, хотела, чтобы ее соски были больше. Максиму было все равно; обе девушки были бойкими, хорошо сложенными блондинками. Эх, они бы хорошо смотрелись вместе.
Посланник пытался отдать салют, согнувшись пополам. Баллиста и Антигон отсалютовали в ответ, не вставая. Будучи скорее рабом, чем солдатом, Максим получал удовольствие от того, что не чувствовал необходимости присоединяться к ним.
-Хорошие новости, доминус. Солдат с облегчением сел, когда Баллиста указал на него. - Нападение варваров на южную стену отбито. Их было около 5000 человек. Гады выстроились на плато вне пределов досягаемости. Но к тому времени, когда они спускались в ущелье, по ним работало десять баллист. Ублюдки выглядели потрясенными, когда начали карабкаться по нашей стороне оврага. Когда лучники Ярхая и Огелоса начали стрелять, и мы покатили эти чертовы огромные камни, которые ты велел нам приготовить, Сасаниды побежали, как истинные восточники, какими они и являются – ни смелости, ни мужества.
Живя настоящим моментом, почти как ребенок, Максим на самом деле совсем забыл об угрозе южной стене. Но новость была приятной: дела на пустынной стене были достаточно плохи сами по себе.
Баллиста поблагодарил гонца и отправил его обратно с приказом Ярхаю привести 300 своих лучников к пустынной стене.
По равнине разнеслись звуки труб и барабанов. Командиры сасанидов кричали до хрипоты, пытаясь вернуть энтузиазм своим людям, поднять темп атаки. Поток приближающихся снарядов усилился. Деметрий прижался к полу. Баллиста, Максим и Антигон устало поднялись на ноги и сгрудились за парапетами, время от времени выглядывая наружу.
Ужасный грохот донесся с башни к северу от ворот. Снова в небо поднялось облако зловещей серовато-коричневой пыли. За этим последовал ритмичный крик боли, похожий на мычание животного. Сасанидский камнемет попал прямым попаданием в одну из двух римских баллист на башне; в результате зазубренные, быстро летящие щепки превратили платформу башни в бойню.
Прежде чем Баллиста успел отдать какие-либо приказы, Мамурра появился на разрушенной башне. Префект инженерии организовывал рабочую бригаду, чтобы сбросить с башни разбитые останки болтомета, и посылал людей, чтобы вытащить запасное артиллерийское орудие со склада. Трупы присоединились к остаткам машины на земле, а живых заставили привести в действие оставшуюся баллисту.
На данный момент главная проблема защитников заключалась в том, что одна осадная башня оставался в строю. Она возобновила свое болезненное наступление на Пальмирские ворота. Пока она стоял и была способна двигаться, у всей артиллерии защитников, которая могла прицелиться в нее, не было другого выбора. Только башни на крайнем севере стены пустыни смогли нанести ответный удар по мучившей их артиллерии Сасанидов.
Последняя «Берущая города» получила ужасный удар. Снова и снова гладкие круглые артиллерийские снаряды, шестифунтовые и двадцатифунтовые, со страшной скоростью врезались в башню. Болты из баллист и стрелы вызвали хаос среди множества людей, тащивших бегемота. Осадная башня покачнулась, казалось, пошатнулась, но затем, с новыми людьми на веревках и с ужасным визгом тысяч деревянных креплений под сильным давлением, она снова двинулась вперед.
Дважды рабочие бригады мчались впереди осадной башни, чтобы разобраться с ловушками Баллисты. Тщательно замаскированные ямы в ста и пятидесяти шагах от ворот были засыпаны, но за это пришлось заплатить ужасную цену. Бригады наткнулись на почти сплошную стену из искореженной стали. Ямы были частично заполнены их телами.
«Берущая города» неумолимо катилась дальше. Если она доберется до ворот, если ее абордажный мост опустится на платформу сторожевой башни, осада закончится, город падет. Баллиста знал, что теперь есть только одна надежда остановить осадную машину, приближающуюся к воротам. Знали ли персы, что всего в двадцати шагах от ворот была спрятана еще одна яма? Сурен не подошел так близко. Насколько знал Баллиста, ни один перс не подходил так близко. Но предупредил ли их предатель?
Все ближе и ближе подходила обтянутая кожей башня. Запах неотделанных шкур, дерева и человеческого пота предшествовал ей. Тридцать шагов, двадцать пять: никакой рабочей бригады впереди нее. Двадцать шагов. Ничего. Неужели Баллиста просчитался? Может, балки ловушки были слишком крепкими? Сможет ли осадная башня беспрепятственно пересечь ловушку?
Раздался глубокий, глубокий стон. Поверхность дороги сдвинулась, скрытые доски над ямой начали прогибаться под тяжестью башни. Донесся характерный запах. Одна за другой доски ломались. Башня накренилась вперед. Мужчины закричали.
Баллиста схватил лук и стрелы. В ноздри ему ударил сильный запах смолы. Он поднес стрелу к жаровне. Наконечник вспыхнул. Сделав глубокий вдох, он вышел из-под укрытия зубцов. Он вздрогнул, когда персидская стрела пролетела мимо его лица. Он выдохнул и заставил себя перегнуться через стену, не обращая внимания на опасность, сосредоточиться на том, что нужно было сделать. Он смутно осознавал, что снаряды отскакивают от камня вокруг него. Там было темное отверстие ловушки. Он набрал воздуха в легкие, натянул тетиву и выпустил стрелу. Стрела, казалось, ускорилась, за ней вился дымный след.
Другие огненные стрелы устремились в яму, в горловину большого терракотового сосуда, который был спрятан там. С ревом нафта воспламенилась. Пламя взметнулось вверх, обвиваясь и облизывая осадную башню, устремляясь вверх по ее переходам и лестницам внутри. Мужчины закричали. От Баллисты пахло чем-то вроде жареной свинины.
"Бал-лис-та! Бал-лис-та!", раздавались со стен кличи, "Бал-лис-та, Бал-лис-та".
Но на этом суровые испытания в городе Арет еще не закончились. Вид горящей башни и их людей раззадорил Сасанидов. Зазвучали трубы, загремели барабаны. Аристократы выкрикивали команды.
«Пер-оз, Пер-оз!», «Победа, Победа!», донесся гордый клич из пустыни. " Пер-оз, Пер-оз!".
Подобно огромной волне, разбивающейся о берег от неистовства моря, персы вышли из-за своей линии осадных щитов и направились к стене. Штурмовые колонны насчитывали несколько тысяч человек, каждый из которых был закован в доспехи. Сасанидские богатыри, клибанарии, спешились. Аристократы даже несли свои собственные осадные лестницы.
Человеческой волне оставалось преодолеть пятьдесят шагов, пятьдесят длинных, длинных шагов. С первого же шага люди падали, отброшенные назад болтом из баллисты, пронзенные стрелами, сжимая ноги, разорванные чесноком, жалобно крича, когда колья, спрятанные в ямах, пронзали мягкие ткани, царапали кости. Люди падали толпами – когда пересекали открытое пространство, когда спускались в канаву, когда снова выбирались наружу. Сасаниды оставили ряды своих убитых и умирающих, но они достигли земляного вала у стены Арета, они подняли осадные лестницы на зубчатые стены, и первые из них начали подниматься.
Теперь простые, но порочные приемы, отточенные поколением за поколением злой, бессердечной человеческой изобретательности, были пущены в ход против Сасанидов. Когда лестницы ударились о стену, защитники бросились вперед с деревенскими вилами. Зацепив стойки между зубьями, солдаты сдвинули лестницы в сторону. Несмотря на стрелы, свистевшие у них над ушами, к ним присоединилось еще больше защитников; они напирали, напирали все сильнее. Когда один человек упал, его место занял другой. Те осадные лестницы, которые не были хорошо закреплены у основания, соскользнули вбок, набирая обороты, теряя людей, некоторые врезались в соседние лестницы. Воины Сасанидов кубарем покатились вниз, на неумолимую землю.
Огромные камни, которые едва могли поднять три или четыре человека, были втащены на парапет. Секунду они колебались, а затем покатились вниз. Сбрасывая людей с лестниц, разбивая перекладины, непоправимо раздвигая стойки, камни падали на землю.
Высоко над зубчатыми стенами парили три новых гигантских крана Баллисты. Были нажаты рычаги, и огромные цепи освободили свои здоровенные валуны. Там, куда они попадали, в мгновение ока лестницы превращались в труху, люди превращались в месиво.
На всем протяжении Стенной улицы царила бурная деятельность. Команды из четырех легионеров просунули хорошо обернутые металлические шесты через ручки больших металлических котлов, подвешенных над кострами. Поспешно, но осторожно они подняли пылающие чаши, пятясь от их сильного жара. Они осторожно подтащили свою плюющуюся, потрескивающую ношу к краю. Кряхтя от усилий, они взвалили шесты на плечи, а затем, что было опаснее всего, осторожно, очень осторожно, перевалили содержимое через парапет.
Персы закричали. Раскаленный добела песок стекал вниз по стене, вниз по земляному валу. От песка загорелись волосы и одежда. Крошечные песчинки проникали сквозь щели в броне, в глазницы шлемов, обжигая и ослепляя. Люди бежали, крича, срывая с себя доспехи, ставшие предательскими, попадая в агонизирующий, обжигающий песок. Люди катались по земле, били себя кулаками, не обращая внимания на стрелы защитников, которые продолжали сыпаться дождем.
Бойня под стенами была огромной. И все же не все лестницы Сасанидов были отброшены в сторону или разрушены. Ярко одетые воины, в шелковых кафтанах, украшенных лентами, развевающимися вокруг стальных доспехов, поднимались по целым лестницам. Теперь не было никакого пения. Они берегли дыхание для восхождения, для того, что ждало их на вершине.
Трудно подниматься по лестнице и сражаться одновременно. Для большинства из тех сасанидов, которые достигли вершины, все, что их ожидало, - это серия ударов римской спаты, которые заставили их снова рухнуть вниз. Но в нескольких местах воинам удалось перелезть через парапет и взобраться на зубчатые стены. Большинство из этих плацдармов были уничтожены почти сразу, пока подавляющее превосходство в числе еще благоприятствовало обороняющимся.
-Смотри, Кириос, вон туда. - Деметрий указал на проход к стене к югу от сторожки. Группа из четырех клибанариев преодолела зубчатые стены. Они стояли плечом к плечу, спиной к лестнице. Пять или шесть тел, персидских и римских, лежали у их ног. Кольцо защитников немного отодвинулось от них. На глазах у греческого юноши еще один восточный воин перелез через парапет, затем еще один.
-За мной. Максим, Антигон, эквиты-сингуляры, со мной.
Не дожидаясь, пока его приказ будет выполнен, Баллиста выхватил свою спату и бросился через люк вниз по лестнице.
Когда толпа людей на крыше поредела, Деметрий заколебался. Он вытащил свой меч. Должен ли он следовать за своим кириосом? Он чувствовал себя глупо, держа в руках гладий, который дал ему Максим. Если он спустится туда, то просто убьет себя, подвернется под ноги и погубит товарищей.
Деметрий видел, как его кириос вышел из башни на стену, идущую внизу. Северянин пустился бежать. Левой рукой он расстегнул и отбросил в сторону свой черный плащ. Он затрепетал и покатился вниз по внутреннему пандусу. Максим и Антигон были с ним, шестеро всадников-сингуляров - сразу за ним. Дукс Реки выкрикивал какой-то боевой клич на своем родном языке.
К тому времени, когда Баллиста добрался до них, в группе было восемь сасанидов. Ближайший из них замахнулся, целясь северянину в голову. Баллиста крутнул запястьем, отводя вражеский клинок в сторону своим, а затем, казалось бы, одним движением нанес удар слева, персу в лицо. Когда первый сасанид упал набок, Баллиста обрушил серию тяжелых ударов на следующего воина, который прикрылся и съежился за своим щитом.
Деметрий наблюдал за происходящим с замиранием сердца; столько всего происходило одновременно. Максим убил перса. Затем Антигон – еще одного. Один из эквитов-сингуляров вышел из строя. Падало больше сасанидов, чем римлян. Больше сасанидов падало, чем сходило с лестницы и поднималось на зубчатые стены. Группа наемников Ярхая атаковала с дальней стороны. Баллиста обрушил шквал жестоких ударов, которые заставили перса упасть на колени, отбили его щит в сторону, и с тошнотворной силой вонзил спату ему в лицо. Когда кириос поставил свой ботинок на грудь мужчины, чтобы вытащить его меч, он наполовину поскользнулся. Боевая галерея была скользкой от крови. Сасанид воспользовался возможностью, чтобы броситься вперед, нанеся скользящий удар по шлему Баллисты. Левой рукой северянин смахнул поврежденный шлем. Правой он парировал следующий удар. Один из наемников Ярхая вонзил меч в спину перса.
Все было кончено. Словно по сигналу, трое сасанидов, все еще стоявших на ногах, повернулись и бросились к ускользающей безопасности лестницы. Всех троих убили ударами в спину.
Баллиста вытер пот с глаз. Он посмотрел вверх и вниз по стене. На Стенной улице все еще не было ни одного перса. Все еще соблюдая осторожность, пригнувшись за разрушенными зубцами, он заглянул за стену. Все было кончено. В рядах Сасанидов распространялась паника. Там, где раньше отдельные раненые, настоящие или притворяющиеся, возвращались в лагерь, теперь были небольшие группы. На глазах у Баллисты целые отряды воинов развернулись и обратились в бегство. Ручеек превратился в поток. Атака Шапура провалилась.
"Бал-лис-та, Бал-лис-та". Кличи разносились по равнине, насмехаясь над отступающими сасанидами. " Бал-лис-та, Бал-лис-та". Некоторые легионеры завыли, как волки, история отца Дукса, Исангрима, превратилась из повода для насмешек в источник странной гордости.
Баллиста помахал своим людям, пожал руки или обнял тех, кто был рядом с ним. Высвободившись из медвежьих объятий Максима, северянин узнал лидера группы наемников Ярхая.
-Какого хрена ты здесь делаешь? Его голос был резким. Беспокойство о ней злило его.
-Мой отец... нездоров. Поэтому я привела людей, о которых ты просил. - Батшиба встретилась с ним взглядом. Один из ее рукавов был порван, на нем виднелось пятно крови.
-Всеотец, но это не место для девушки.
-Ты только что не возражал против моей помощи. - Она с вызовом посмотрела на него.
-Это была ты? - спросил он.
-Да, это была я.
Баллиста справился со своим гневом. - Тогда я должен поблагодарить тебя.