Восьмая шкура Эстер Уайлдинг

8

Назад Эстер ехала уже под крапчатым черным небом, припудренным звездами. Впереди светилась Ракушка. Сама себе остров, сама себе звезда.

Эстер свернула на подъездную дорожку. Кто-то — наверное, Джек — оставил для нее свет на веранде. Свечу, которая горела в кухонном окне, Эстер увидела, лишь когда вылезла из «комби». Где бы Фрейя ни находилась, днем или ночью она всегда зажигала свечу — дань уважения умершим близким. «Предки не спят». При виде одинокого огонька сердце Эстер пропустило удар. Она медленно прошла через сад и поднялась на веранду. Мышцы после лопаты сводило, тело словно окоченело. Эстер потянулась было открыть входную дверь, как вдруг та распахнулась.

— Мама! — От удивления у Эстер сдавило горло.

На пороге стояла Фрейя: глаза налились слезами, светлая коса-колосок с серебристыми прядями перекинута через плечо.

— Min guldklump, — прошептала Фрейя, — так она звала Эстер в детстве. «Мой золотой самородок». Фрейя раскинула руки.

Застигнутая врасплох, Эстер не удержалась и упала в объятия матери. Закрыв глаза, она вдыхала запах Фрейи — соленая вода, шалфейный шампунь, легкий лимонный аромат жидкости для смывки пигмента. Пару секунд Эстер казалось, что мать дрожит. Потом они расцепили объятия, и Эстер все поняла.

Фрейя стояла прямая как палка, с напряженным лицом.

— Я искала тебя ночью, на вечере памяти.

— Да? — Эстер сжала зубы.

Фрейя, кажется, хотела что-то объяснить, но передумала.

— Я рада, что ты приехала.

Эстер кивнула, старательно избегая смотреть матери в глаза.

— Входи. — Фрейя отмахнулась от несказанных слов. — Я приготовила ужин.

Стол в гостиной был накрыт на троих, в центре горели четыре свечи. Джек сидел за столом в свежей фланелевой рубашке, с волосами, еще влажными после душа.

— Привет, папа. — В голосе Эстер прозвучала легкая настороженность, и она тихонько прибавила: — А как же пирог с картошкой?

Джек в ответ молча подмигнул и выдвинул стул рядом с собой. Эстер села.

— Все в духовке, горячее, — сказала Фрейя.

— Тебе помочь? — спросила Эстер.

— Нет, — резко ответила мать и прибавила уже мягче: — Нет, спасибо. Вот-вот будет готово.

И она ушла на кухню.

Эстер подождала. Когда мать, по ее подсчетам, уже не могла расслышать ее слов, она прошипела Джеку:

— Что стряслось? Не помню, когда мама в последний раз готовила.

— Расслабься. — Джек ободряюще улыбнулся ей. — Как с лебедем? Нормально себя чувствуешь? — Он накрыл ладонь Эстер своей.

Эстер в ответ пожала плечами.

— Ну вот мы и собрались все вместе, — объявила Фрейя, внося с кухни блюда и тарелки: от большой миски с картошкой в сливочном соусе с петрушкой шел пар. Последовали горшочки с маринованными огурцами и свеклой. Тарелка котлеток из тофу с солью и перцем. Буханка rugbrød[32] и масленка со сливочным маслом.

Джек погладил пальцы Эстер, которая смотрела на стол округлившимися глазами.

Фрейя села и разлила по бокалам красное вино.

— Skál[33], — провозгласила она, подняв свой бокал и слегка порозовев.

Джек присоединился к тосту. Свободная рука лежала на спинке стула Фрейи.

— Skál. — Эстер подняла бокал, пытаясь не дать нарастающему страху отразиться на лице.

Фрейя, основательно отпив из бокала, придвинула к Эстер миску с картошкой.

— Джек, нарежь, пожалуйста, хлеб.

Эстер переложила себе на тарелку несколько картофелин. Котлетку из тофу. Она не могла припомнить, когда Фрейя в последний раз готовила вегетарианское ради нее. «Расслабься».

— Какая красота, мам.

Она даже не соврала.

Фрейя помолчала. Боль в ее глазах моментально сменилась некоторым облегчением.

— Ну и хорошо. Мне хотелось, чтобы это был особенный ужин.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Эстер выдавила улыбку. Все трое приступили к еде.

— Ну, Старри, — начал Джек после некоторого молчания, — как дела в «Каллиопе»?

Хлеб с маслом застрял у Эстер в горле. Она торопливо запила его вином, прикончила бокал и тут же налила еще.

— Отлично, — срывающимся голосом проговорила она. — Хорошо. В «Каллиопе» все хорошо. — Еще один основательный глоток вина. — Мне там очень нравится.

Эстер не удержалась и бросила на мать вызывающий взгляд.

— Тебе там очень нравится, — повторила Фрейя. Джек предостерегающе взглянул на жену, но та не обратила на него внимания. — Значит, тебя вполне устраивает тот факт, что ты променяла научную степень на работу в гостинице?

Уязвленная, Эстер сердито взглянула на мать.

— Старри, она не хотела… — Джек осекся и повернулся к жене: — Фрей!

— А что такого? Я не хотела никого обидеть. Эстер сказала, что ей очень нравится ее работа. Вот я и захотела узнать, какие преимущества таит в себе гостиничный бизнес. Я просто хочу понять. — И Фрейя отпила вина.

— Что понять? — парировала Эстер. — Как я могу быть счастливой, живя собственной жизнью? Не с тобой? Не здесь? — Кровь застучала в ушах.

— Достаточно, — тихо призвал Джек. — Давайте просто поедим спокойно. — Он перевел взгляд с Эстер на Фрейю. — Давайте просто радоваться тому, что мы наконец снова вместе, за одним столом.

Эстер заставила себя проглотить ответ. «Я бы ни за что не уехала, если бы хоть один из вас пришел, раз обещал. Если бы хоть один из вас выбрал нашу семью, а не собственное горе».

Все трое уставились в тарелки, стараясь не смотреть друг на друга. Напряженное молчание нарушали только просьбы передать соль или нарезать еще хлеба.

Когда ужин близился к концу, Джек прочистил горло:

— Удивительно вкусный хлеб, Фрей.

Фрейя натянуто улыбнулась. Джек повернулся к Эстер:

— А помнишь, Старри, как ты в первый раз пекла такой хлеб? Для заседания Космоклуба, еще Том там был? Хлеб вышел кривой и в середине не пропекся. — Улыбка не могла скрыть отчаянной мольбы, с которой отец смотрел на Эстер. Старый психотерапевтический трюк: связать настоящее с каким-нибудь счастливым моментом из прошлого.

— Да, не пропекся, — медленно проговорила Эстер, в очередной раз приложившись к бокалу. — Мама обещала научить меня печь ржаной хлеб. — Она перевела взгляд на Фрейю. — А сама забыла про свое обещание, потому что ушла в тот день с Аурой понырять. Поэтому я испекла rugbrød как умела.

Фрейя швырнула салфетку на стол. Со скрежетом отодвинула стул и принялась убирать со стола.

Эстер, не поднимая глаз, вцепилась ногтями в нежную кожу запястья.

Аура, которой здесь не было, тихо сидела за столом, она была в каждой минуте, в каждой ложке еды. В трепещущем пламени всех четырех свечей.

9

Когда со стола убрали и Фрейя вновь пришла из кухни, Эстер снова потянулась за вином. Выливая остатки к себе в бокал, она заметила, как родители обменялись взглядами.

— Что это?

— Что, Старри?

— Вот эти взгляды. — Эстер не торопясь, основательно отпила из бокала. — Вы только что переглянулись.

Фрея прикусила щеку; она не спускала глаз с бокала в руке Эстер.

— Хочешь что-нибудь сказать? — У Эстер запылали щеки.

Джек закрыл глаза и вдохнул поглубже. Отец пытался разрядить напряжение, повисшее в воздухе.

— Может быть, десерт? Мама приготовила рисаламанде[34] с вишневым соусом. — Он умоляюще взглянул на Фрейю.

Та выдержала его взгляд.

— Да. С вишневым соусом.

— Мне не надо, я наелась. — Эстер испытала хулиганское удовольствие от того, что отвергла десерт, приготовленный матерью. Она даже не успела провалиться в отвращение к себе.

Фрейя, кажется, этого не заметила. Она не сводила глаз с Джека, они словно продолжали свой безмолвный разговор. Наконец Фрейя повернулась к Эстер:

— Нам нужно кое-что тебе…

— Фрей, я не знаю, можно ли… — вмешался Джек.

— …кое-что сказать тебе, Эстер, — закончила Фрейя.

Желудок Эстер сделал отвратительный кульбит.

— Что?

— Я нашла… — Глаза Фрейи налились слезами, — одну вещь, которая принадлежала Ауре.

Джек, словно в молитве, закрыл ладонями рот, глядя на Фрейю; та сходила к стеллажу и вернулась, прижимая к груди какую-то книжку. Села, в упор уставилась на Эстер и начала:

— Я прибирала у нее в комнате. После того, как она нас покинула…

Эстер представила себе, как мать заботливо прикасается к вещам Ауры, и сморгнула.

— Вот это лежало на столе. — Голос Фрейи почти не дрогнул. Она подвинула книгу Эстер. — Узнаешь?

Эстер, захваченная врасплох, уставилась на подростковый дневник Ауры. Ши-Ра на обложке держала в руках меч Могущества, рукоять которого сверкала драгоценными камнями; за спиной у принцессы, на черном фоне, водили хоровод золотые звезды. Дневник был снабжен золотой закладкой и золотой же резинкой, не дававшей ему раскрыться. Аура выиграла эту записную книжку в лотерею, когда они все вместе ездили в Хобарт на Королевское шоу. Эстер с ума сходила по этому набору: золотая маска и меч принцессы Ши-Ра, голографическая наклейка и дневник с изображением принцессы. Копила на него несколько недель. А Аура выиграла свой набор, купив лотерейный билетик за пятьдесят центов.

Эстер пыталась унять дыхание. Дневник Ауры был потертым на краях, углы и корешок тоже немного затрепались.

— Открой, — настаивала Фрейя.

Эстер потянулась к дневнику. Сняла золотую резинку. Подцепила пальцем обложку. Витиеватый почерк сестры бросился ей в глаза.

Тяжело дыша, Эстер захлопнула дневник. Где-то в недрах сумки, висевшей на стуле, зазвонил телефон.

— Старри, — сказал Джек.

— Эстер, — перебила его Фрейя; на лице читалось напряжение. — Это дневник Ауры. Или что-то вроде дневника. Подросткового. Но он, наверное, был очень важен для нее — она взяла его с собой в Данию.

Фрейя потянулась к дневнику и раскрыла его перед Эстер. Медленно перелистнула несколько незаполненных страниц в самом начале. Вот и первая запись:

Точки у восклицательных знаков были в виде сердечек. Эстер стало больно: подростком Аура, выписывая «й» и восклицательные знаки, вместо точек рисовала сердечки. Эстер, конечно, втайне подражала сестре, когда делала домашние задания, но ей не хватало аккуратности, и сердечки у нее выходили похожими на фасолины.

Фрейя перелистнула еще несколько страниц и снова развернула дневник к Эстер. На этих страницах подростковый почерк Ауры сменился взрослым. В центре страницы значилось:

Эстер перевела взгляд со слов, написанных рукой сестры, на лица родителей. Фрейя знаком показала, чтобы Эстер перевернула страницу; та послушалась.

На Эстер уставилась Девушка из Биналонг-Бей: отксерокопированная и обрезанная фотография скульптуры была наклеена на страницу. Над фотографией Аура написала загадочные слова:

На следующей странице Аура написала:

Эстер продрал озноб.

— Что это значит? — спросила она родителей, отдернув руку от дневника.

— Мы не знаем. — Фрейя перевернула очередную страницу. Еще одна отксерокопированная фотография, еще одна надпись, позагадочнее прежних:

Картинка изображала подводную сцену: обнаженный молодой мужчина, чье лицо скрывала пугающе густая копна темных волос, возлагал венок из цветов на голову целомудренной, полностью одетой женщины. Вокруг плавали серебристые рыбки.

На соседней странице Эстер прочитала еще две фразы.

У Эстер заныло в животе, хотя она и не поняла смысла написанных Аурой слов. Она пролистнула дальше. Аура наклеила семь фотографий — скульптуры или иллюстрации, — сопроводив их загадочными надписями на соседних страницах.

— Они тебе о чем-нибудь говорят? — напряженно спросила Фрейя.

Эстер полистала вперед, потом назад. Голову словно распирало изнутри.

— Нет. — Закрыв дневник, она отодвинула его от себя.

Фрейя раздраженно потерла виски, глядя на нее.

— Но это дневник твоей сестры. Как ты можешь отмахиваться от него?

Джек тихо сказал:

— Не надо так. — И потянулся к Фрейе.

Та попыталась взять себя в руки.

— Все эти рисунки и надписи что-то значили для Ауры. Неужели тебе не хочется разобраться, о чем они?

— Да мне все равно. Не понимаю, почему из-за этого дневника столько шума. Аура всегда носила с собой блокноты. — Рассердившись, Эстер не поддалась желанию придвинуть дневник к себе, прикоснуться к витиеватым каракулям Ауры. Изображать нерешительность было проще, чем признать правду: дневник сестры пугал ее, служил болезненным свидетельством того, как мало Эстер знала о последних днях сестры.

— Шума много, потому что мы считаем этот дневник очень важным. — Фрейя заметно дрожала. — Достаточно важным, чтобы попросить… — она широко раскрытыми глазами всмотрелась в лицо Эстер, — чтобы ты прочитала его и взяла с собой.

Какое-то время Эстер переводила взгляд с матери на отца и обратно.

— Куда я должна его взять?

Фрейя взглянула на Джека, но тот не сводил глаз с Эстер. Фрейя сложила руки на груди и сделала резкий вдох.

— Мы хотим, чтобы ты поехала в Данию.

— Ну конечно. — Эстер фыркнула.

— В последний год мы много думали, хотели узнать побольше о том, как Ауре жилось в Дании и что с ней произошло перед возвращением. С того дня, как я нашла ее дневник, путешествие в Данию кажется… — Фрейя умолкла.

— Чем? Чем оно кажется? — насмешливо спросила Эстер. — Вы что, смеетесь? — Она недоверчиво уставилась на родителей. Перед глазами Эстер опять возникли кадры из «вью-мастера»: Аура стоит на берегу лицом к морю и спиной к неведомому фотографу, руки на бедрах. На дне сумки снова зазвонил телефон, дрожь звонка передалась Эстер, прошла по хребту. — Смеетесь? — повторила она. — Вы правда хотите, чтобы я отправилась на другой конец света только потому, что вы нашли записную книжку с писульками Ауры?

— Эстер! — Фрейя повысила голос и встала.

Материнский окрик заставил Эстер подпрыгнуть.

— Фрей, — встревоженно произнес Джек.

Та пропустила его предостережение мимо ушей. Она оперлась на стол и подалась вперед, стараясь сдержаться.

— Эстер, ты ничего не понимаешь. Вот это — не случайные «писульки». — Она потыкала дрожащим пальцем в дневник. — «Если хочешь перемен — взмахни мечом, возвысь голос». Для Ауры эти слова что-то значили. К тому же ты не знаешь… — Рот матери скривился. — Перед тем как исчезнуть, она вытатуировала все семь строк у себя на теле.

Эстер рассмеялась ей в лицо.

— Ничего подобного. У Ауры не было татуировок. Она боялась иголок. — Жаркое негодование сдавило ей горло.

Фрейя села.

— Послушай меня, Эстер, — требовательно сказала она. — Аура никому не показывала свои татуировки. Они всегда были закрыты одеждой.

Эстер уставилась на мать.

— Нет. — Мысли замкнуло. — Не может такого быть. Я бы знала про татуировки. Она бы мне сказала. Я бы их заметила. К тому же, если она никому их не показывала, как ты о них узнала? — Эстер показалось, что это хороший аргумент.

Фрейя взглянула на Джека. Он еле заметно пожал плечами, и Эстер поняла: отец знает и скрывает от нее что-то, о чем она, Эстер, не в курсе. Это больно ее задело.

— Папа, — проскулила Эстер, — ты об этом знаешь?

Джек посмотрел на нее — в глазах стояли слезы.

Фрейя холодно взглянула на дочь:

— Я знаю про татуировки Ауры, потому что некоторые нанесла сама.

Эстер не мигая смотрела на мать.

— Кое-какие она сделала, когда была за границей. Другие сделала я, когда Аура вернулась. Перед тем, как она умерла. — Фрейя проглотила комок и раздраженно посмотрела на Джека. — Скажи что-нибудь, — призвала она мужа.

Джек прочистил горло.

— Старри, — хрипло начал он. — Мы… надо, чтобы ты… Чтобы ты отправилась в Копенгаген и выяснила, что случилось с Аурой в этом городе. Там произошло что-то, после чего она вернулась. Ты сама знаешь, как она изменилась. Какой она стала… отстраненной. — Отец помолчал, прикрыв рот ладонью, и продолжил: — Мы пытались связаться с людьми, с которыми она общалась в Дании, но… мы просто не знаем, что с ней там случилось.

— Это правда, — подтвердила Фрейя, к которой вернулась уверенность. — Но что-то с ней явно произошло. Мы затащили тебя домой, чтобы показать тебе… чтобы ты сама увидела, какой необычный дневник вела Аура. — На лице Фрейи читалось лихорадочное отчаяние. — Ответы должны быть где-то там.

Эстер воззрилась на родителей.

— Если вам так уж надо это знать, если вам так уж надо в Данию, то почему бы вам не отправиться туда самим? — выпалила она.

Фрейя села. Джек старался не смотреть Эстер в глаза.

— Так почему? — Эстер перевела взгляд с отца на мать.

— Ты была к ней ближе всех, — сдавленно проговорила Фрейя. — Поэтому именно тебя мы просим поехать в Данию. Ты знала ее лучше всех. Ты сможешь докопаться до правды. Понять, что именно она не сумела сказать нам, не смогла себя заставить. — Фрейя положила ладонь на нарисованную на обложке Ши-Ра. Джек молчал.

Эстер не шевелилась. Как бережно мать держит дневник Ауры. В уме проплывали образы: вот Фрейя делает татуировку Ауре, вот Аура закрывает татуировки от всех, включая Эстер. Ей вспомнился день, когда Джек позвонил ей и сказал: «Старри, Аура вернулась». В голосе отца было что-то странное.

Эстер гонит машину из Нипалуны, она же Хобарт, в сторону Солт-Бей. Она чуть не подпрыгивает от восторженного нетерпения: она не видела сестру почти три года, сейчас они встретятся вновь. Наконец-то, твердит она себе. Сестры иногда отдаляются друг от друга, особенно когда одна из них улетает за океан. Неожиданно для себя Эстер останавливается у придорожного магазинчика и покупает Ауре цветы — голубую узамбарскую фиалку в горшке. Аура еще подростком предпочитала живые цветы срезанным.

Подъехав к Ракушке, Эстер бросается к двери, держа в дрожащих руках фиалку. Она ожидает увидеть молодую женщину, с которой простилась в аэропорту: блестящие глаза, звенящие браслеты, сияющая улыбка. Но в гостиной сидит на диване хрупкое подобие, тень некогда полной жизни сестры, которую Эстер знала и любила.

Все следующие недели Аура оставалась у себя, почти не обращая внимания на Эстер, когда та стучалась к ней. Эстер начала испытывать сосущий, тошнотворный страх. Аура дома. Но это совсем не та Аура, которую знала Эстер.

Сейчас, сидя за столом с Фрейей и Джеком, Эстер почувствовала, как по телу расползается тот же тошнотворный страх. Из сумки снова донесся приглушенный звонок телефона. Она поковыряла кожу вокруг ногтя. В ушах звенели слова Фрейи: «Мы затащили тебя домой, чтобы показать тебе, чтобы ты сама увидела, какой необычный дневник вела Аура». Эстер медленно перевела взгляд с Фрейи на Джека.

— «Затащили»? В каком это смысле? — Она посмотрела на родителей, сузив глаза. — Мама, что значит «затащили тебя домой»?

Ни Фрейя, ни Джек ей не ответили.

— Боже мой. — Эстер уже все поняла, но отказывалась поверить. — Вы ради этого и устроили вечер памяти? Вчера? Чтобы заманить меня домой?

— Нет, Старри, — тихо сказал отец. — Были и другие причины.

Эстер со скрежетом отодвинула стул и встала.

— Не семья, а черт знает что.

— Не ругайся, Старри.

— Папа, ты что, смеешься надо мной? Я бросила… — Она еле успела прикусить язык и начала снова: — Я уехала с работы, семь часов за рулем, я убила этого гадского лебедя. Да, мама. Папа тебе не сказал? Эта черная сволочь упала мне на пикап, прямо на ветровое стекло, и убилась. Нин привела меня в чувство, отвезла домой. Все это сделала она. А потом переодела меня в эту сучью Кайли Миноуг, потому что кем надо быть, чтобы явиться на вечер памяти в честь сестры без маскарадного костюма. — Эстер покачала головой. — Оказывается, это был просто предлог? Вы хотели заманить меня домой. Вы же знали, что я не смогу не приехать. Знали, что ради нее я вернусь. Знали, что я всегда… — Голос Эстер дрогнул. — Ни один из вас не в состоянии сказать себе честно, почему я уехала. Вы что, не видите, что мы по уши в дерьме? Конечно, ваше горе всегда было важнее моего.

Снова зазвонил мобильный. Эстер наконец добыла его из сумки, взглянула на экран и тихо сказала:

— Придется ответить.

Она отвернулась и отошла подальше, так чтобы родители ее не слышали. Дрожащий палец коснулся зеленого значка на экране.

— Мисс Уайлдинг, — произнес язвительный голос, не узнать который было невозможно. — Это Саймон Макгрэт, управляющий «Каллиопа Лаунж». Мне стало известно, что вчера вы покинули рабочее место, никому не сообщив, а сегодня не вышли на работу.

Эстер собралась с духом.

— Срочное семейное дело, — забормотала она в телефон, прикрывая микрофон ладонью. — Я оставила сообщение дежурному менеджеру.

Перед тем как уехать, Эстер написала менеджеру, присматривавшему за кухней: «Кейн, уезжаю домой по срочному семейному делу, вернусь как только смогу, прикрой меня».

— Кейн говорит, что никаких сообщений не получал.

Эстер вполголоса выругалась на свое непосредственное начальство: они с Кейном провели вместе немало пьяных ночей, и у нее была причина ожидать от него дружеской поддержки.

— К завтрашней вечерней смене будьте на месте. В противном случае можете собирать вещи.

Макгрэт отключился. Эстер сунула телефон в карман и повернулась к родителям.

Фрейя сидела взявшись за голову. Джек посерел лицом. Руки и ноги у Эстер начало покалывать; страстно хотелось сбежать.

— Я знала, что это все неспроста. — Она снова села. Взяла дневник Ауры. — Ну почему нельзя было просто поужинать вместе? — тихо проговорила Эстер.

— Старри, давай я сварю кофе, и мы все обсудим. — Джек встал и раскинул руки, словно желая обнять ее.

— Да, кофе, — настойчиво подхватила Фрейя. — Я расскажу тебе про семь татуировок Ауры, расскажу все, что про них знаю, и мы обдумаем твое путешествие в Данию. Моя двоюродная сестра Абелона давно хочет повидать тебя.

Эстер взорвалась.

— Ни в какую Данию я даже не собираюсь, — скептически сообщила она. — Дания — это не про меня. — Она взмахнула дневником Ауры. — Это про вашу неспособность принять то, что нас мучит. Она ушла. Ушла.

Эстер глубоко вздохнула. Плечи опустились. Она взглянула на Джека, потом на Фрейю.

— Даже если я отправлюсь в Данию, Аура домой не вернется, — тихо проговорила Эстер. Сдернув свой рюкзак со спинки стула, она схватила дневник Ауры и вышла из дома. В серебристый холодный вечер.

10

Эстер сидела на крыльце Звездного домика. На коленях лежал открытый дневник Ауры, подсвеченный телефонным фонариком. Эстер переворачивала страницу за страницей, и волоски на шее вставали дыбом.

Первая часть дневника повествовала о жизни Ауры в начале 95 года, когда ей только-только исполнилось пятнадцать. На Эстер смотрели фотографии Нин и Ауры, вырезанные и наклеенные на страницы, края Аура обвела разноцветными фломастерами с блестками. Улыбающиеся лица, скрытые за огромными солнечными очками; ожерелья из конфет, добытых в автоматах со жвачкой. Волосы за летние дни, проведенные на пляже, выцвели на концах, одежда — последний улов в местном благотворительном магазине: винтажные ночные рубашки из шифона, которые девчонки носили как платья, сочетая их с берцами. Каждую фотографию Аура снабдила подписью. «Раковина и Тюлениха — друзья навеки». Странная запись рукой Нин: «Друзья, пока радуга не разогнется, кухонная раковина не породит жемчужину, а бабочка не станет бабушкой». Эстер покачала головой. Этот подростковый язык Ауры и Нин и смешил ее, и вызывал в ней нежность. С кем она говорила так в свои пятнадцать, когда голова кружится от счастья дружбы? Ни с кем. У нее был только Том, но их разговоры сводились в основном к обсуждению космоса. Эстер перевернула страницу, потом еще одну. Десяток покоробившихся страниц с приклеенными к ним вырезками из «ТиВи хитс», «Смэш хитс» и «Долли»[35]. Во всех речь шла о Ривере Фениксе, все вырезки Аура сопроводила декларацией «Аура Е-2 жива от любви к Риверу».

Эстер вздохнула, припомнив безумное увлечение Ауры этим актером.

Припомнила разговоры, которые Нин и Аура вели, когда Куини бывала на ночном дежурстве и Нин ночевала у них. Ривер. Он, конечно, старше, ну и что? Ауре просто будет о чем с ним поговорить, в отличие от мальчишек из ее класса. Эстер зарывалась лицом в подушку, чтобы никто не слышал ее буйного смеха: ей было даже неловко, что Аура говорит о Ривере Фениксе так, будто он еще жив[36], обитает в Солт-Бей и рано или поздно обязательно влюбится в Ауру, как непременно влюбится в нее и весь остальной мир.

Зажав телефон под подбородком, Эстер взялась за дневник обеими руками. Пролистав страницы, посвященные Риверу Фениксу, она открыла разворот со списком. Взглянула — и глаза наполнились слезами.

Эстер стала читать пункты, отмеченные жирными точками.

Рисование всегда давалось Ауре плохо. На полях сестра изобразила некое существо — кажется, она имела в виду тюленя, но вышел у нее плод внебрачной связи таксы с дельфином, при виде которого Эстер чуть не рассмеялась вслух. Она перечитала последний пункт, удивляясь тому, как быстро в ней вспыхнула детская ревность.

И Аура, и Эстер знали свою личную мифологию: сестра морская и сестра небесная. Они знали сказки о тюленях и лебедях. Эстер любила их, но любовь кончилась, когда Аура стала подростком и ею овладела мысль найти сестер-тюленей. Ей настолько хотелось оказаться среди своих морских сестер, что она начала нырять вместе с Фрейей. А Эстер нырять так и не научилась. Оказавшись в воде глубже, чем по пояс, она пугалась: ноги переставали чувствовать песок. «Я ее что, не устраиваю?» — со слезами спросила Эстер Джека, когда они как-то утром вместе сидели на верхней ступеньке Звездного дома, а Фрейя и Аура ушли нырять. Вместе. «Она очень любит тебя, Старри», — ответил Джек, пытаясь ее утешить. Много позже Эстер поняла, что ни она, ни отец не уточнили тогда, о ком они говорят.

Последний пункт списка был написан красными чернилами.

Эстер несколько раз перечитала эти слова, потирая грудь. Забота пятнадцатилетней Ауры о ней, Эстер, о ее мечтах поражала. Когда Аура писала эти строки, Эстер еще не исполнилось двенадцати. Когда это Аура обращала внимание на ее мечты о науке, в особенности об астрономии? И все же вот оно, свидетельство заботы. Оставленное рукой Ауры.

Следующая страница была заполнена сердечками и летучим почерком Ауры: они с Нин собираются на свою первую серьезную вечеринку. Воспоминание пахло мускусом и ванилью: Эстер торчала в коридоре, в ароматном облаке, наблюдая, как Аура и Нин поливают друг друга дезодорантом «Импульс». Они готовились отбыть из Ракушки.

Эстер перечитала запись. Что, если в жизни Ауры и правда был парень, которого звали Ривером? Она не могла припомнить ни одного мальчика с таким именем, который жил бы в их городе. Эстер пролистала страницы назад, потом — вперед. В душе поднялось непонятное, непрошеное чувство. После страницы, посвященной вечеринке, подростковые записи кончались. Дальше следовало несколько чистых листов, и вот наконец слово, отмечавшее начало жизни Ауры в Дании: «Семь шкур».

Эстер прошептала: «Семь шкур», пробуя на язык холодные грани слов, отчего ее бросило в дрожь. Пролистала семь страниц с фотографиями скульптур и копиями иллюстраций. Задержалась на семи заголовках и строчках под ними. «Шкура первая. Смерть. Если хочешь перемен — взмахни мечом, возвысь голос. Шкура вторая. Расплата. Он подарит тебе цветы: забудь. Ты посеешь семена: помни». Сердце Эстер громко забилось. Она держала в руках нечто доселе ей незнакомое, но принадлежавшее Ауре, и душа наполнялась неверной, пугающей надеждой. Однако надежда эта таила в себе опасность: Эстер казалось, что Аура где-то рядом. Эстер покрылась гусиной кожей, будто Аура, облитая лунным светом, в ожерелье из радужных раковин, в любую минуту могла показаться на дорожке, ведущей к Звездному домику. «Значит, ты нашла мой дневник, Старри?»

— Старри?

Охнув от ужаса, Эстер направила слабый луч телефонного фонарика в темноту.

— Ну-ну, это же я. — Из темноты возникло теткино лицо.

— Эрин?

— Прости, не хотела тебя напугать. — Эрин подняла богато украшенную татуировками руку. — Я знала, что найду тебя здесь.

Эстер поднялась и обняла тетку.

— Ты бальзам для скорбящих глаз. — Она отстранилась и окинула взглядом Эрин, стоящую перед ней в ярком лунном свете.

Тетка погладила ее по волосам, по щеке.

— Ну и гуля, — заметила она, глядя на шишку на лбу Эстер. — Джек рассказал мне про лебедя.

— Я похоронила его вон там. — Эстер указала на свежий холмик; под ногтями все еще чернела земля.

Эрин покачала головой:

— Никогда ничего не делаешь наполовину, да? Ну, идем домой. Ночью ждут холодный фронт.

— Никуда отсюда не пойду.

— Я имею в виду — ко мне домой. Пока мы тут разговариваем, на кухне остывает расписной кекс.

— Да? — Эстер посмотрела на тетку, вздернув бровь.

— И нечего корчить мне рожи, — усмехнулась Эрин. — Идем, идем.

Сунув дневник Ауры под мышку, Эстер следом за теткой пошла по дорожке к шоссе. Мысли в голове неслись одна за другой. Эстер подняла глаза к звездам. Какое хорошее напоминание: есть все-таки нечто неизменное в ее жизни.

11

Эстер провела на западном побережье год, но обшитый досками дом Эрин на берегу моря в ее глазах никак не изменился, разве что историй в нем стало больше: книги, картины, витрины с редкостями — костями, раковинами, засушенными водорослями, необработанными драгоценными камнями. И если Фрейя на этом острове славилась как реформатор искусства татуировки, то ее сестра Эрин, человек с университетским образованием, пристально изучала роль женщин в мифах, фольклоре и сказках. Эрин была внештатным преподавателем в университете Нипалуны-Хобарта, ее часто просили прочитать лекцию или провести семинар по женским повествовательным практикам. Она была первым человеком, которого Аура посвятила в свои планы отправиться в Данию и учиться в Копенгагене.

Эстер устроилась за кухонной стойкой. Эрин сорвала с мяты, росшей на подоконнике, несколько листочков и вскипятила чайник. В воздухе густо пахло медом, специями и… сексом.

— А мы… — Эстер оглядела крошечную студию, — …одни?

И она, вскинув бровь, взглянула на тетку.

Эрин, сдержанно улыбаясь, отрезала от расписного кекса два щедрых куска, положила их на винтажные блюдца и добавила по ложке медового мороженого. Одно блюдце вместе с серебряной вилочкой она подвинула Эстер, которая при виде угощения тихонько присвистнула от восторга. Густая глазурь, украшенная розовыми лепестками, дроблеными фисташками и засахаренным имбирем, стекала по бокам кекса. Выпечка пирогов, как и многие другие увлечения Эрин, была тесно связана со сказками; она открыла для себя расписные кексы, прочитав итальянскую сказку XVII века про сбежавшего жениха и невесту. Девушка испекла пирог в виде суженого и тем вернула беглеца. Еще подростком Эстер знала: Эрин печет, чтобы наколдовать любовь.

— Ну так что? — спросила Эстер, с улыбкой отправляя в рот первый кусочек. Кекс, благоухающий кардамоном, миндалем, розой и имбирем, таял на языке. Голова кружилась от облегчения: как хорошо оказаться подальше от родителей. От грозного звонка с работы. Подцепив немного медового мороженого, она закатила глаза от удовольствия. — Повторю. — Она отломила вилкой еще кусочек. — Ну так что?

Эрин усмехнулась. Привалившись к стойке и красиво скрестив ноги, она с непроницаемым лицом ела кекс с мороженым. Дверь спальни открылась, и Эстер увидела знакомое лицо. Ей застенчиво улыбался Френки, местный рыбак, от которого она редко слышала больше двух слов подряд. Френки подошел к Эрин, поцеловал ее в щеку и прошептал что-то на ухо.

Эстер выпучила глаза.

— Ты приворожила Френки расписным кексом? — просипела она, когда за рыбаком закрылась входная дверь.

— Не стоит недооценивать тихонь, — блаженно вздохнула Эрин и поднесла вилку с куском пирога к губам. — Или магический потенциал рецепта из старой сказки.

Эстер фыркнула:

— Не хочу показаться маловеркой, но, подозреваю, дело не только в пирогах. — Она указала вилкой на тетку: копна кудрей, изящные татуировки от пальцев до локтей, серебряные украшения, яркие, пронзительно-светлые глаза. — Возьмись я печь пирог по рецепту из сказки, чтобы приворожить себе любовника, то приворожу… — Эстер помолчала, вспоминая своих коллег из «Каллиопы», — …малька какого-нибудь.

— Хм. Множество сказок начинаются с мальков, — парировала тетка. Она облизала вилку и поставила пустое блюдечко в раковину. — И потом, неужели ты, моя восточная звезда, забыла, что смысл не в пироге, а в ритуале. — Эрин вымыла и вытерла руки. Процедив мятный чай, она повернулась к Эстер. Легкомысленное выражение сменилось серьезным. — Нелегкие тебе выпали дни. Лебедь. Вечер памяти. А сегодня, кажется… перебор.

Эстер всмотрелась в теткино лицо.

— Кто из них тебе все рассказал?

— Фрейя. Когда ты убежала. Если хочешь, расскажи ты.

Эстер пожала плечами. Эрин потянулась к шкафчику над холодильником. Достав бутылку датского аквавита[40] и два стаканчика, она, повернувшись к Эстер, покачала их в ладони. — Может, ну его, этот чай? Давай призовем Йоханну и Гулль?

Эстер неохотно улыбнулась тетке. Призывать далеких датских предков всегда было делом Эрин и Ауры, к Эстер этот ритуал отношения не имел.

Поставив стаканчики на стол, Эрин налила в каждый на два пальца. Из невысокого секретера достала банку с морской водой, пузырек черных чернил, свечу и спички. Повернулась к Эстер, вскинула бровь. Та недовольно засопела, но расчистила место, убрав со стойки книги, бумаги, ручки, ракушки и пемзу с пляжа. Эрин расставила на стойке банку, пузырек и свечу, чиркнула спичкой и поднесла огонек к свече. Эстер смотрела, как занимается фитиль. Как Аура любила этот момент! Эстер ждала, что скажет тетка.

— Старейшины. Предки. Йоханна и Гулль. Женщины нашего рода, женщины моря и звезд, мы просим у вас отваги. — Эрин открыла банку с морской водой, окунула палец и провела себе на запястье прозрачную мокрую черту. Эстер последовала ее примеру. Открыв пузырек с чернилами, Эрин прочертила по другому запястью черную мокрую линию. Эстер снова повторила за ней. Эрин дала ей полотенце, вытереть пальцы. Эстер смяла его, глядя, как блестят на коже морская вода и чернила: одна черта прозрачная, другая — черная.

Когда линии на запястьях подсохли, Эстер и Эрин подняли стаканчики и залпом выпили.

— Живая вода. — Эстер закашлялась.

— Жидкий огонь, — просипела Эстер, чувствуя, как аквавит стекает по пищеводу. — А дальше что? Мороз по коже? Стакан упадет с полки? Свет замигает? И Йоханна и Гулль вот-вот завоют как ветер?

Эрин оперлась о стойку и посмотрела Эстер в лицо.

— Когда мы с твоей мамой подростками были в Дании, с этим ритуалом нас познакомила наша двоюродная сестра Абелона, и мы сразу усвоили его смысл: установить связь со всем, что больше твоей собственной жизни. Принять истории, из которых мы вышли и в которые уйдем. Смысл ритуала в том, чтобы распахнуть разум и душу. Судя по тому, что произошло сегодня за ужином, он может пойти тебе на пользу.

Эстер залилась краской стыда под испытующим взглядом Эрин.

— Ты знаешь про дневник? — спросила она, хотя ответ был уже ясен.

— Фрейя мне его показывала.

Эстер помолчала, пытаясь не расплакаться. Почему она все узнала позже всех? Эстер достала из рюкзака дневник и положила его на стойку. С обложки на них смотрела Ши-Ра.

— Мама с папой уверены, что вторая часть, «Семь шкур», полна символов. Они желают, чтобы я тоже отправилась в Данию. Разобраться, что это за символы. Но ты, конечно, и без меня это знаешь.

— Конечно. — Эрин не сводила глаз с дневника. — Они так решили не на пустом месте, верно? Твои родители? — Эрин придвинула дневник к себе и пролистала его до изображения Девушки из Биналонг-Бей. — То, как мы понимаем истории, раскрывает и натуру рассказчика, и натуру того, кто читает и слушает. Сказания — живые существа, верно? Они умирают, только когда их забывают. Мне кажется, твои родители могут быть правы насчет этого дневника, если смотреть на него как на истории, которые оставила после себя Аура. Истории, которые по той или иной причине имеют ценность.

Эстер скривилась:

— Это все очень хорошо, но можно поменьше Эрин-профессора и побольше Эрин — моей тетки? Мне нужны подробности. О жизни Ауры. Мама сказала, что Аура вытатуировала на теле семь строчек. Поэтому какие бы картинки она сюда ни вклеивала, какими бы словами их ни подписывала — они очень много для нее значили. — Эстер невольно повысила голос. — И ни об одной татуировке она мне не говорила.

Эстер выходит в коридор. Дверь ее спальни хлопает громче, чем ей бы хотелось. Эстер бросается к входной двери, но все же оборачивается. Взгляды встречаются: Аура медлит на пороге своей комнаты, в воздухе висит вопрос Эстер, оставшийся без ответа. «Аура, скажи, что с тобой? Скажи мне, что с тобой происходит с тех пор, как ты вернулась из Дании, и я останусь, я не поеду назад, в Нипалуну. Я останусь с тобой. Только расскажи. Просто скажи мне, что с тобой».

Эрин потянулась к дневнику Ауры, погладила обложку.

— Да-а, помню это ужасное потрясение: оказывается, наши сестры не говорят нам всей правды.

Эстер провела ладонью по напрягшейся шее.

— Помоги мне, пожалуйста. Я приехала домой на вечер памяти Ауры и обнаружила, что его затеяли только для того, чтобы предъявить мне вот это. — Эстер указала на дневник. — А потом мама сказала, что я должна перепахать всю свою жизнь и умчаться на другой конец земли по следам Ауры — чего ради? Чтобы привезти домой ответы, которые, по их мнению, вернут нас друг другу? Как будто путешествие по стране, которой я не знаю, в которой у меня нет знакомых и на языке которой я не говорю, может кончиться чем-то еще, кроме полной катастрофы. Я никуда не полечу. Что бы ни было написано в этом дневнике, что бы ни означали эти семь шкур — ничто не вернет Ауру. Ничто не объяснит, что случилось с ней в тот день. Ты знаешь, что папа до сих пор бегает по вечерам? Все еще надеется ее найти. Надеется, что он… — Голос Эстер дрогнул.

Обе несколько секунд молчали.

— С чего начнем? — спросила Эрин.

Эстер шумно выдохнула.

— Не знаю. У тебя фора, я-то ее дневник только сегодня увидела. Так что…

— Ты просмотрела все семь изображений? Прочитала все семь строчек?

— Да, пролистала.

— Узнала кого-нибудь?

— Девушку из Биналонг-Бей. Конечно же. И строчка — первая татуировка Ауры. «Если хочешь перемен — взмахни мечом, возвысь голос». Когда мы были подростками, то, каждый раз начиная какое-нибудь дело, ходили к этой сучьей скульптуре. Мне плохо делалось от ее вида, но потом… Аура… благодаря Ауре я стала смотреть на нее иначе. И я, когда мы проезжали мимо этой девицы, больше не чувствовала себя загнанной в ловушку — я начала ощущать силу и радость.

Эрин вздернула бровь.

— Может быть, здесь, — она кивнула на дневник, — Аура делает что-то подобное. Может быть, первая строка, ставшая ее первой татуировкой, позволила ей переосмыслить ее отношения с этой скульптурой? Может быть, Аура переписала историю Девушки, поняла, что для нее значит эта скульптура?

Эстер представила себе Девушку из Биналонг-Бей — не настоящую, а свободно выходящую из каменного постамента, который держал ее за ноги, одна рука на бедре, в другой, поднятой, — меч. Теперь у Девушки было лицо познавшего себя, свободного человека.

— Да? И слова ее тоже об этом? И ее первая татуировка? — спросила Эстер.

— Взгляни на второй рисунок. — Эрин перевернула страницу. Мужчина и девушка под водой, он держит над ее головой венок из цветов. Эстер всмотрелась в рисунок, но ничего не увидела.

— Агнете… — намекнула Эрин.

— Боже мой! — Эстер снова склонилась над фотографией. — Я не знала этого рисунка. Но это же она, да?

О датской сказке Agnete og havmanden, «Агнете и Морской король»[41], Эстер и Аура вспоминали в детстве всякий раз, когда кухонные часы, запинаясь, отбивали время. Морской король и его семеро сыновей поддерживали циферблат с обеих сторон, дожидаясь, когда вернется их Агнете. Часы прибыли из самого Копенгагена в плотно набитой посылке, покрытой почтовыми штампами, когда Эстер и Аура были еще маленькими. Их прислала в подарок датская кузина Фрейи и Эрин, Абелона. Та самая Абелона, у которой Фрейя и Эрин останавливались в Копенгагене, когда были подростками, и которая обучила их ритуалу предков. Эстер и Аура знали про Абелону только по письмам, которыми Абелона и Фрейя время от времени обменивались. Она виделась им кем-то вроде Ханса Христиана Андерсена: сказки про снег и лед, море и северное сияние, которыми она наполняла свои послания, написанные на северном острове, казались девочкам знакомыми, но странно зачарованными отражениями их южного дома.

Сидя на кухне, Эстер под тиканье новых часов слушает, как Аура вслух читает письмо Фрейе. В Копенгагене установили новую скульптуру, посвященную балладе об Агнете и Морском короле; в честь события выпустили разнообразные сувениры, в том числе и эти часы.

— «„Агнете и Морской муж“ — самая молодая скульптура в Копенгагене и одна из самых старых и любимых сказок», — читает Аура. Глаза ее блестят. — Фрейя, мама когда-нибудь рассказывала ее тебе? Однажды девушка по имени Агнете прогуливалась по берегу моря. Вдруг из воды показался Морской муж, он стал просить Агнете уйти с ним. Агнете была смелой девушкой и любила приключения. Она согласилась. Морской муж возложил венок из морских цветов ей на голову, и Агнете забыла обо всем, что оставила в земном мире. Семь лет прожила она в морской глубине, семерых сыновей родила; и все бы хорошо, но однажды Агнете плавала у поверхности озера и услышала, как звонят колокола в церкви. Она вспомнила дом, вспомнила все, что любила, и бросила море, пообещав мужу и детям, что вернется.

Аура замолкает, сжав губы.

— А дальше? — Эстер, опираясь на расставленные локти, подается вперед.

Аура держит театральную паузу.

— А дальше? — умоляюще повторяет Эстер.

Насладившись интригой, Аура низким голосом продолжает:

— «Иные говорят, что Агнете вернулась в свой подводный дом. Но другие, например скульптор Сусте Боннен, считают, что Агнете отвергла подводную любовь и чары, которые завлекли ее на дно морское. Она осталась со своей семьей на берегу и не вернулась в море».

Эстер берет фотографию, рассматривает скульптуру. Восемь фигур — Морской муж и семеро его сыновей, отлитые из бронзы, — сидят на бронзовой платформе, скрытые неглубокой зеленоватой водой. Эстер переводит взгляд с фотографии на часы. Протягивает руку за письмом.

— «Люди, которые идут вдоль канала Фридериксхольм, проходят мимо этого изваяния каждый день, — читает она вслух. — Они и не подозревают, что там есть скульптура, потому что на воде рябь, день слишком пасмурный или солнце светит слишком ярко. Но если вода спокойна, если солнце освещает ее правильным образом, то в воде видны фигуры. Морской муж и семеро мальчиков ждут, когда Агнете вернется домой». Наверное, этот Морской муж был сказочно прекрасен, — мечтательно вздыхает Аура.

Эстер больно глядеть на изваяния Морского мужа и его детей среди бородатого мха. Они застыли в осязаемой тоске. Кто-то уткнулся лицом в сгиб локтя, а кто-то тянется к поверхности, умоляя Агнете вернуться. Самой Агнете среди них нет.

— Старри? — Эрин коснулась руки Эстер.

Та взглянула на тетку:

— Я вспомнила наши часы, вспомнила, как Аура любила сказку про Агнете.

Аура улыбается у выхода на посадку. Она улетает в Копенгаген. «Я найду для тебя Агнете, Старри». А потом она их оставила. И в каком-то смысле тоже не вернулась домой.

Взяв дневник, Эстер провела пальцами по строфе, которую Аура написала на соседней странице, рядом с Агнете и Морским мужем. «Он подарит тебе цветы: забудь. Ты посеешь семена: помни».

— Ты думаешь, что эти строчки — попытка Ауры переосмыслить истории, которые стоят за каждой фотографией или иллюстрацией? — спросила она.

— Тебе виднее. — В глазах Эрин отражался огонек свечи.

Эстер пролистала дневник до третьей фотографии. Еще одна скульптура. На постаменте стояла на фоне деревьев девушка — босая, в крестьянском платье, голова покрыта платочком. Узкие плечи, одна рука на животе, другая касается шеи. Какая она хрупкая! Над фотографией Аура написала:

А на соседней странице — третья строка:

— Нет. — Оттолкнув дневник, Эстер закрыла глаза, но образ безжизненного тела Ауры в морских волнах никуда не делся. Она затрясла головой. — Мне надо проветриться.

— Хорошо, Старри. — Эрин сжала ее пальцы, потом отпустила и сняла с вешалки шерстяной шарф. — Пойдем подышим морским воздухом.

12

Берег серебрился в свете полной луны, чернильно-черное море серебрилось пеной. Маленькие спокойные волны, катившиеся от самого горизонта, казались Эстер похожими на обрывки бумаги, плотики, дрейфующие по лунной дорожке. Идя рядом с Эрин, она полной грудью вдыхала запах соли, водорослей и эвкалипта.

Впереди высились фиолетовые, очерченные серебристым морским светом силуэты семи валунов, надежного оплота всей жизни сестер Уайлдинг. Эстер бросила взгляд через плечо — отпечатки ее следов на мокром песке наливались лунным светом. В ночь, когда она выскользнула из дома и убежала за Аурой к морю, ее следы были куда меньше. Всю дорогу она думала, что ее не видно, но вот сестры вышли на холодный песок.

Аура оглядывается через плечо:

— Хочешь со мной?

Эстер догоняет сестру. Робко протягивает руку — Аура сжимает ее ладонь. Эстер почти десять, Ауре — тринадцать. На плече висит сумка.

— Ты уходишь от нас? — хнычет Эстер.

Аура останавливается и наклоняется так, чтобы смотреть ей прямо в глаза.

— Я никогда не покину тебя, Старри. Как бы ты мне ни надоедала.

Душа у Эстер сияет ярче луны.

— Если не от меня, то куда ты идешь?

Аура указывает на валуны.

— Вон там лагуна, ее не видно. Хочу произнести заклинание и наколдовать любовь шелки.

Эстер сдавленно фыркает. Она ждет, что сестра присоединится к ней или скажет, что пошутила, но сестра молчит. С тех пор как Ауре исполнилось тринадцать, Эстер все чаще видит у нее в глазах особое выражение: как будто Аура обладает неким тайным знанием, недоступным Эстер.

— Ну как? — спросила Эрин, обнимая Эстер за плечи.

— Полегче. Воздух пошел на пользу.

— Может, присядем? — Эрин указала на лежавший на берегу ствол эвкалипта, и Эстер уселась.

— Ты так и не сказала.

— Чего не сказала? — спросила Эрин.

— Что ты думаешь насчет дневника Ауры?

Эрин набрала в грудь воздуха, сложила руки на коленях и отвернулась к морю.

— Мне кажется, в нем каждое слово выверено. Я имею в виду часть «Семь шкур».

— В каком смысле?

— Аура выбрала число семь не просто так. Не просто так выбрала «шкуры» — в некоторых сказках сюжет завязан на шкуре. Не просто так выбирала фотографии и рисунки, и слова, которыми она их снабдила, тоже тщательно обдуманы. Я знаю, Старри, что тебе сложно все это осмыслить, но тут я согласна с твоими родителями: я считаю, что в дневнике Ауры изложена ее история.

Эстер покачала головой, пытаясь угнаться за мыслью Эрин.

— Не все сразу. Семь. Почему семь?

— Ты же знала ее, — твердо ответила Эрин. — Ты помнишь, как страстно Ауру увлекала любая сказка, любой сюжет, которые могли бы помочь ей понять себя. Она отправилась в Копенгаген в первую очередь именно поэтому: там она собиралась изучать свои любимые мифы и сказки, ее жизнь стала бы осмысленной. На сколько лет она застряла в официантках после того, как в восемнадцать бросила колледж? На восемь? Истории стали ее страстью. Аура жила в них, она их проживала. В каком-то смысле она заблудилась в них. — Эрин помолчала. — Вот почему я сказала, что она выбрала число семь не просто так. В мире мифов, в фольклорном, сказочном мире семь — магическое число.

Эстер знаком попросила Эрин продолжать.

— Оно может быть про повседневность, да? Семь дней недели. Или про религию: семь смертных грехов, семь священных скорбей. Семь чакр. Оно может быть и про природу: семь цветов радуги, семь континентов. Миф о семи морях, — объяснила Эрин. — Вспомним и небесную семерку: тебе известно, что в каждой мировой культуре с глубокой древности есть свои истории о семи сестрах Плеядах.

— И семь этапов в жизни звезд, — прибавила Эрин.

Эрин вопросительно взглянула на нее.

— Рождение, зрелость, красный гигант, белый карлик, сверхновая, нейтронная звезда и черная дыра, — перечислила Эстер. — Звезда формируется, горит, взрывается и умирает.

— То есть она меняется. — Эрин внимательно смотрела на Эстер. — Проходит семь стадий жизни?

— Да. — Такой зуд восторга Эстер в первый раз ощутила в затемненной университетской аудитории, в день, когда впервые узнала о жизненном цикле звезды.

— А еще есть бесконечное множество мест, в названии которых упоминается семерка, — продолжала Эрин. — Дом о семи фронтонах в массачусетском Салеме, вдохновивший Натаниэля Готорна на роман, ставший классикой[42]. Японский лес Семи божеств удачи в тысячелетней роще. Семь священных прудов на Гавайях, Лагуна Семи Цветов в Мексике, Семицветные пески на Маврикии, скалы Семь Сестер в Англии. Могу продолжать.

— В Норвегии есть водопад Семи Сестер[43], — вспомнила Эстер. — Когда Аура была подростком, у нее в комнате висела фотография этого водопада. — Она вдруг словно наяву увидела страницу, которую Аура вырвала из «Нэшнл Джеографик» Джека и прикнопила к своей пробковой доске.

— Правда? — спросила Эрин.

Эстер кивнула. Ей представились поросшие буйной зеленью фьорды и семь потоков, вспомнилась история, которую рассказывала Аура, и она стала объяснять:

— Высокий водопад по другую сторону реки называется Жених. Отвергнутый после нескольких безуспешных попыток посвататься к сестрам, он проводит свои дни в одиночестве.

— Это зеркальное отражение легенды о семи сестрах-звездах. Безответная любовь — еще одна частая тема в мифах и сказках, — заметила Эрин.

— Думаешь, она тоже как-то связана с дневником Ауры?

— «Он подарит тебе цветы: забудь. Ты посеешь семена: помни», — процитировала Эрин.

— Это про кого-нибудь, кто остался в Дании?

— Кто же знает.

Эстер подобрала плеть Нептунова жемчуга[44] и стала вертеть ее в руках.

— Значит, по-твоему, Аура выбрала семерку, потому что в ее любимых сказках о любви это число магическое?

— Да. Но интуиция мне подсказывает, что она выбрала семерку еще и потому, что семь — это число трансформаций, сама суть повествования.

— Объяснишь непосвященной?

— В нарратологии…

— Непосвященной, — со стоном напомнила Эстер.

— Хорошо-хорошо. — Эрин рассмеялась. — В академических кругах существует теория о том, что в каждом повествовании есть семь основных точек. Вроде семи этапов в жизни звезд.

— В повествовании бывают не только начало, середина и конец? — спросила Эстер.

Тетка покачала головой:

— Представь себе эти моменты как события, как семь этапов, через которые должна пройти главная героиня. Они понемногу меняют ее, заставляют надеть и сбросить семь шкур, выражаясь словами Ауры. И то, кем она станет в конце, сменив семь шкур, или семь историй, есть результат того, через что она пройдет, нося каждую из этих шкур.

Эстер сосредоточенно нахмурилась.

— Число перемен, — задумчиво проговорила она.

— «Шкура первая. Смерть», «Шкура вторая. Расплата», — проговорила Эрин.

Эстер в голову пришла мысль, которая заставила ее вздрогнуть.

— Думаешь, пронумерованные заголовки означают именно это? Думаешь, они говорят о событиях, которые происходили в жизни Ауры?

— Возможно.

Эстер вспомнила, сколько хрупкости в изваянии девушки на третьей фотографии. «Шкура третья. Приглашение». Почерком Ауры: «Может быть, она выбрала глубину. Может быть, она свободна». Глаза наполнились слезами.

— Третья запись… — Эстер проглотила комок и провела рукой по груди. — Прочитала — и стало больно.

— Мне тоже стало больно, когда я в первый раз прочитала эти слова. — Эрин не сводила глаз с моря. — Меня утянуло в кроличью нору желания. Желания знать, желания думать, что я все понимаю. Она хотела нам что-то сказать? «Может быть, она выбрала глубину. Может быть, она свободна». Она хотела проститься? — Эрин прерывисто вздохнула. — Но я напоминаю себе: Аура написала эти слова больше года назад, когда жила на другом конце земли. Мы не знаем, что означали для нее в то время эти слова. Не знаем, имеют ли они отношение к тому, что произошло потом… — Эрин помолчала и продолжила, когда снова смогла говорить: — Нам остается искать утешения в словах, которые Аура вкладывала в эти рисунки и фотографии, в истории, стоящие за ними.

— Например?

— Не могу сказать. — Эрин грустно улыбнулась. — Я пыталась искать в интернете «статуя девушки на фоне деревьев», но пока безрезультатно.

Эстер зарыла пятки в песок.

— Я знаю, что для тебя и мамы с папой этот дневник — великое открытие, что вы из-за него места себе не находите, но меня это бесит, — тихо сказала она. — Я просто не понимаю. Ну да, Девушка из Биналонг-Бей, Агнете — я знаю эти истории, но не знаю, зачем Аура вклеила их в дурацкий подростковый дневничок, приписала что-то рядом, а потом еще и вытатуировала написанное на себе. — Эстер потерла бровь, пытаясь снять напряжение. — Мама с папой хотят, чтобы я тоже смотрела на этот дневник как на дело великой важности, чтобы я из-за него полетела в Данию на поиски своей умершей сестры, как будто я Фродо какой-нибудь, но мне так совершенно не кажется. — Она опустила голову. — Они хотят, чтобы я полетела в Данию, поскольку я якобы знала Ауру лучше всех, но читаю ее дневник, и мне кажется: я в последние годы вообще плохо представляла себе, что у нее на душе и в голове.

— Ах, Старри. — Эрин крепко обняла ее, словно стараясь обнадежить. — Тяжело это все.

Эстер привалилась к Эрин — напряжение начало было отпускать, но червячок внутри ожил. Она вновь села и посмотрела на тетку.

— Ты так и не сказала, давно ли ты знаешь про ее дневник. Похоже, ты его уже наизусть выучила.

Эрин выпрямилась.

— Я узнала про него не так давно. Фрейя нашла дневник в комнате Ауры через пару месяцев после того, как та исчезла, — после того, как ты уехала на западное побережье. А увидела я его всего недели две назад. И мысль о нем привязчивая, как дурацкая песенка. Не могу выгнать ее из головы.

— Две недели? Ты знаешь о дневнике уже две недели? — Эстер вскочила и заходила взад-вперед.

— Фрейя показала его мне до твоего приезда. Ей просто нужно было мое мнение специалиста о фотографиях и рисунках, об историях, которые за ними стоят, и о том, как с ними связаны строчки, написанные Аурой. С ними и с татуировками. Фрейя хотела, чтобы, когда она покажет дневник тебе, у нее были бы ответы, а не только вопросы.

— Но вопросов все еще хоть отбавляй. — Эстер остановилась перед теткой, спиной к океану и луне. — Например: почему я не знала про семь татуировок Ауры? Почему она сказала о них маме, а от меня скрыла?

На лице Эрин промелькнуло непонятное выражение.

— Могу задать вопрос иначе: случалось ли тебе проводить с Аурой так много времени, чтобы увидеть что-то, что она считала глубоко личным?

Эстер шагнула назад — слова Эрин ударили ее, как кулак.

— Она улетела на другой конец земли и закрылась от нас. Закрылась от меня. Я месяцами писала ей в Копенгаген, звонила, слала сообщения. И вот она внезапно является домой. От меня-то чего ждали? Что я вечно буду где-то поблизости на случай, если она решит сказать мне больше двух слов? Что я должна была сделать? — Эстер вскинула руки. — Не возвращаться в университет? Только потому, что Аура вдруг решила появиться, не объясняя ни где была, ни почему отгородилась от нас? Я должна была весь день сидеть у нее под дверью, на случай если она — может быть — откроет мне? Скажет мне, что с ней случились? Я и так отложила учебу на целый семестр. Я сидела под дверью. Упрашивала. Она мне не открывала. А потом я уехала… — Эстер прерывисто вздохнула. Она едва не сказала про записку, которую Аура оставила ей в последний день, но у нее перехватило горло, и слова остались невысказанными.

— Послушай, — твердо сказала Эрин, — ты пытаешься понять, почему ты не знала о татуировках Ауры. Я просто хочу тебе помочь. Если бы вы проводили больше времени вместе…

— Нечего, — резко перебила Эстер. — Нечего вешать все на меня. Я была здесь.

Повисло натянутое молчание. Эстер сжала зубы. Как же изменилась ее жизнь, а ведь времени прошло всего ничего. Чуть больше года назад она еще училась в университете, у нее были друзья, они в складчину снимали дом в Нипалуне, и она любила этот дом. А потом Аура вернулась домой, и все пошло прахом. Челюстям стало больно. Прежняя жизнь казалась Эстер сном. Сном, который не вернуть.

Помолчав, Эрин встала с эвкалипта и шагнула к Эстер.

— Прости.

От злости Эстер не чувствовала собственного тела.

— Прости, — повторила тетка. — Могу только догадываться, что ты чувствовала и чувствуешь сейчас, вспоминая, как Аура исключила тебя из своей жизни. — Она потянулась взять Эстер за руку. — То, что я тут наговорила, тебе никак не поможет. Прости. Иногда горе подкрадывается и ко мне.

Эстер с благодарностью сжала ей руки — и тут же выпустила. Подставила лицо поднявшемуся ветру. Холодный соленый воздух остудил ее гнев.

— Больше я этого не сделаю. Не брошу свою жизнь, чтобы отправиться на поиски Ауры. Потому только, что мама с папой решили, будто Аура зашифровала свою биографию в семи старых сказках и каких-то татуировках. Они не укажут, где ее искать. Ее ничто не вернет.

Эстер решила сменить тему и спросила:

— А помнишь, как ты учила ее ирландскому языку?

— Было дело. Когда Ауре в школе задали изобразить родословное древо. Помнишь? Тогда-то она и заинтересовалась кельтской ветвью нашего рода. А что?

Эстер пожала плечами:

— «Сестры Тюленья Шкура и Лебяжий Пух!» — Она взмахнула воображаемым мечом. — Аура так гордилась, что учит меня ирландскому: Шела и Ала. Тюлень и Лебедь. — Эстер вздохнула. — Это последнее, что она произнесла в тот день. «Ала. Ала». Она звала меня, а меня не было рядом.

— Не казни себя, почему ты так в этом уверена? Мы не знаем, кого она призывала. Не знаем, о чем она в тот момент думала или что с ней происходило. Даже если нам кажется, что знаем.

Что же еще там могло быть? Но Эстер слишком устала, чтобы спорить.

Тетка зашагала назад, к дому. Эстер, не отставая, шла рядом с ней. Где-то рядом захлопали крылья и прокричал по-ночному козодой.

— Я так и не решилась вам сказать. — Эрин смотрела вперед, на освещенном луной лице была грустная улыбка.

— Что сказать?

— Однажды, когда вы были маленькими, я присматривала за вами. Аура пристала ко мне: как по-ирландски будет «тюлень» и «лебедь». Я пыталась работать и слушала ее вполуха, но она не сдавалась. И я выдала ей ирландский словарь, чтобы она оставила меня в покое. А потом, когда я увидела, как вы играете у моря, в каком вы восторге от ее открытия, у меня не хватило духу вас разочаровать.

— В смысле — «разочаровать»?

— По-ирландски, — объяснила Эрин, — тюлень, про которого спрашивала Аура, — ròn. Вы должны были стать сестрами Тюленья Шкура и Лебяжий Пух, Рон и Ала. Но Аура прочитала не ту словарную статью. — Эрин усмехнулась. — Она прочитала séala[45] — пробка.

— Что? — Эстер фыркнула от неожиданности. Рассмеялась, покачала головой. — То есть мы носились по городу и орали, что мы — воины Лебедь с Пробкой?

— Или с Печатью. — Эрин сжала губы в ухмылке. — Аура была просто в восторге от того, как похоже звучат слова, и я не решилась ее исправить. — Тетка хохотнула.

Эстер рассмеялась, но гулкий смех оборвала печаль.

Лунный свет оседлал катившиеся к берегу волны.

— Иногда мне кажется, что в этом есть какой-то смысл, — сказала Эрин.

— В чем? — Эстер вытерла ладонями мокрые щеки.

— Когда Аура нашла в словаре эти слова и объявила, что вы Шела и Ала, она, я помню, с довольным видом сказала: «Так тому и быть». — Эрин обняла Эстер за талию. — Если подумать, это правда. Еще одно значение этого слова — «печать». Судьба отмечена печатью, предрешена. Ее судьба. И твоя тоже. Вы есть и всегда будете сестрами тюленей и лебедей. Аура Сэл. Эстер Сване[46].

Острая боль, резкий вдох. Эстер горько сжала рот.

— Не торопись, — посоветовала Эрин. — Почитай дневник. Почитай слова Ауры, ее татуировки. Впитай, что сможешь. А потом, может быть, ты начнешь прикидывать, какие мысли и чувства вызывает у тебя Дания. — И тетка погладила Эстер по спине.

Когда они вернулись домой, Эрин разложила в гостиной диван для Эстер.

— Завтра у меня ранние лекции. Давай-ка спать.

Наконец обе пожелали друг другу доброй ночи. Эстер еще какое-то время сидела в полутьме, подставив под лунный свет дневник Ауры с фотографией девушки. «Приглашение».

Тетка уже давно уснула, а Эстер все сидела, глядя, как катятся в заливе волны под путеводным светом луны.

13

В самый темный час, перед рассветом, Эстер приняла решение. Если она откажется от своей жизни на западном берегу, то это будет крах всего. Нужно вернуться, нужно сохранить работу, твердила она себе. Бросив после исчезновения Ауры университет, Эстер уверяла себя, что просто потеряла интерес к астрономии. Покидая родителей и восточное побережье, Эстер убеждала себя, что это место перестало быть ей домом, что одиночество спасет ее. Когда жизнь на западном побережье затрещала по швам, когда Эстер начала слишком усердно посещать разгульные вечеринки в «Каллиопе» и на нее посыпались выговоры, она твердила себе, что так принято среди персонала отеля. Эстер неплохо научилась сбегать от себя. Делать что угодно, лишь бы не признавать, что она опять сошла с важной для себя дороги. Лишь бы не смотреть в лицо тому, чего она не в силах перенести. Жизни без Ауры.

Лежа на диване Эрин, Эстер наблюдала, как над черно-бирюзовой водой поднимается розовый шар солнца. Лучи упали на валуны. Буро-красные водоросли осветились, оранжевые — заполыхали огнем.

Эстер аккуратно свернула постель и оставила на холодильнике, под магнитом, записку с множеством извинений. Дневник Ауры так и лежал на кухонной стойке. На его страницах Эстер не нашла ничего. Ничего, кроме вещей, о которых она знать не хотела.

Прокравшись к ключнице, висевшей у входной двери, Эстер подцепила ключи от машины Эрин и выскользнула в прохладное голубое утро.

Гостиную заливал свет утреннего солнца. Позади Эстер толклись в воздухе сверкающие пылинки. За закрытой дверью Эрин запищал радиобудильник. Через несколько минут зашумел душ.

Входная дверь осталась приотворенной. Эстер осторожно заглянула — дверь Эрин пока закрыта. Эстер бросилась к кухонной стойке, схватила дневник Ауры и снова выбежала. У нее за спиной с тихим щелчком закрылся замок.

Солнце еще не успело подняться высоко, а Эстер уже ехала по шоссе на запад. Хребет, эвкалиптовый лес, яркие краски позднего утра. Эстер возвращалась в Каллиопу, в край темно-зеленой реки, который она любила. У нее еще достаточно времени принять душ, выпить двойной эспрессо и вовремя явиться на кухню.

Через час после начала смены, после того как директор, проходя мимо, отметил, что Эстер на месте, на кухне зазвонил телефон.

— Возьми, — распорядился Кейн.

Эстер насупилась, вытерла руки о передник и взяла трубку.

— Вам звонят, — послышался голос администратора.

У Эстер свело желудок. Она просила родственников не звонить ей на работу без крайней необходимости.

— Эстер.

— Эрин… — Эстер помолчала и, укрепившись духом, продолжила: — Эрин, прости, пожалуйста, что я взяла твою машину. Я написала в записке, что мне пришлось срочно возвращаться, из гостиницы позвонили. В свой следующий выходной, через пару дней, я пригоню машину назад и заберу свой пикап. У меня не было выбора. Я знаю, что на работу ты ездишь на велосипеде, и подумала, что ты…

— Эстер! — Голос тетки был таким жестким, что Эстер замолчала и стала слушать. — Мы поговорим обо всем этом позже. Заодно объяснишь, почему соврала насчет своей гостиничной должности. — Эрин вздохнула. — Когда я попросила соединить с тобой и сказала, что ты менеджер, администратор меня исправила. Сказала, ты посудомойка.

Эстер опустила голову и зажмурилась.

— Зачем понадобилось нам врать? Тебе никому ничего не нужно доказывать, тем более родственникам.

Эстер отвела трубку подальше от уха, а потом впечатала ее себе в лоб.

— Эстер, что с тобой происходит? Прежде чем взять машину, надо было спросить у меня, ты же не знаешь моего расписания. А вдруг бы я собиралась в Лонсестон на конференцию?

Эстер ничего не ответила.

— Эстер, я волнуюсь за тебя. Меня тревожит твое поведение. У тебя явно очень тяжело на душе. Тебе нужна помощь, нужна…

— Эрин, ты очень добра ко мне, спасибо.

— Эстер, я…

— Люблю тебя. Извини, мне пора. — Эстер вдавила трубку в рычажки. Сердце неслось вскачь. В груди затягивался узел, который Эстер по опыту опознала как панику.

— Кейн! — резко позвала она шефа через всю кухню. Он так и не извинился за то, что не прикрыл ее, когда она уехала на вечер памяти. — Перерыв.

— Десять минут, — отозвался тот, отвлекаясь от доски и указывая острием ножа на циферблат настенных часов. Задержал взгляд на Эстер, как всегда. Она ответила тем же. Проницательные светлые глаза, густые темные волосы, широкие плечи. В любой другой вечер Эстер получила бы удовольствие от того, как реагирует ее тело, когда он рядом, но сейчас ей стало противно: под его взглядом ладони взмокли, колени ослабели.

Прихватив со стойки, рядом с которой шипела сковорода, открытую бутылку мерло, Эстер торопливо удалилась в курилку на задах кухни. Села на пластмассовый стул, основательно глотнула из бутылки, вдохнула полную грудь воздуха. Когда мышцы расслабились от вина и узел в груди стал не таким тугим, она запрокинула голову на спинку стула и стала смотреть вверх, в ночное небо.

Стучат в дверь: это Джек. Эстер десять лет, она сидит за столом и читает «Космос». Джек заходит. Руку держит за спиной, в глазах озорное выражение. Одним взмахом он расправляет новый постер, которому суждено украсить ее стену: женщина в черном викторианском платье смотрит в телескоп. В нижнем углу что-то написано. Эстер читает вслух:

— «Наш ум жаждет знаний обо всем, что нас окружает, и чем больше мы узнаем, тем больше нам хочется знать». Внизу: «Астроном-реформатор Мария Митчелл, девятнадцатый век».

Джек улыбается Эстер:

— Когда-нибудь напечатают еще один такой постер, только с другим портретом. А надпись, столь же торжественная, будет гласить: «Астроном-реформатор Эстер Уайлдинг».

— Привет, куколка.

Эстер вздрогнула, сунула бутылку под стул и выпрямилась.

— Дидре?

Ветеран «Каллиопы», Дидре вечерами работала официанткой в ресторане, а днем возглавляла команду уборщиц. Никто не знал, сколько ей лет. На голове у Дидре красовался безупречный белокурый начес под Долли Партон, она курила одну сигарету за другой, делила свои чаевые поровну и наводила страх на сотрудников помоложе: все знали, что именно она распускает сплетни, которые распространяются по гостинице со скоростью лесного пожара. Эстер старалась по возможности ее избегать.

— Все нормально? — Дидре со скрежетом протащила пластмассовый стул по бетонному полу и устроилась рядом с Эстер, после чего достала из кармашка передника пачку «Уинфилд Блю», зажигалку и закурила.

— Спасибо, нормально.

Дидре выпустила в ночное небо облачко дыма и леденцово-розовым ногтем сняла с языка несколько табачных крошек.

— Тебе скоро обновлять годичный контракт, — заметила она, затягиваясь.

— Ага. — Эстер смотрела на звезды. Ее бесило, что она вынуждена тратить драгоценные десять минут перерыва на светские разговоры.

— Тебя наверняка повысят с посудомойки до помощницы повара. — Дидре подмигнула. — Откроешь для себя новый мир салатов. Ну и лишние деньжата не помешают. Именно так я и получила свой шанс. — Не дождавшись от Эстер вежливого кивка, Дидре поцокала языком. — Я, честно сказать, не ожидала, что ты продержишься здесь больше месяца. Типаж такой. Но ты здесь уже так долго, даже удивительно.

— И что за типаж?

— Умная. — Дидре постучала розовым ногтем себе по виску. — Тебе есть что сказать. Кейну такие нравятся, — прибавила она.

Эстер застыла. Они с Кейном старались, чтобы все было шито-крыто. Отношения между кухонным персоналом не приветствовались.

— Он всегда западал на умниц, — продолжила Дидре слегка насмешливо. — Но, — она хрипло рассмеялась, — интрижки-то он, смазливая морда, начинает, но потом понимает, что до умницы недотягивает. И начинает подкатывать к очередной малышке из магазина или со стойки администрации. Эх, куколка, я бы тебе такого порассказала…

На лице Эстер не дрогнул ни один мускул. Дидре цепко всматривалась в нее — лиса в поисках лакомого кусочка.

— Наверное, мне здесь приходится брать, что жизнь дает, — беззаботно сказала Эстер и встала. — Совсем как тебе.

Дидре польщенно улыбнулась, продемонстрировав запачканные бледно-розовой помадой зубы.

— И в чем, по-твоему, наш секрет? — Она щелчком сбила с сигареты пепел.

Эстер поднатужилась и выдавила сладкую улыбку.

— В том, что мы не лезем не в свои дела. — Она отпихнула пластмассовый стул, сунула бутылку под мышку, чтобы Дидре не заметила, и вышла.

За углом, возле сетчатой двери кухни, Эстер остановилась и помедлила, пытаясь собраться, унять дрожь в руках. Неужели все смотрят на нее как на недолгую утеху Кейна? Эстер глубоко вздохнула, отчего ей тут же вспомнился звонок Эрин. Обиженный, разочарованный и встревоженный голос тетки.

В кармане зажужжал мобильный.

Сообщение от Нин:

Эстер нажала кнопку. Экран выключился, и она снова сунула телефон в карман.

Открыв сетчатую дверь, она незаметно вернула бутылку на стойку, поближе к сковородке с чем-то тушеным. Расправила плечи и медленно поплелась к раковине, где громоздилась очередная гора грязных тарелок.

Вернувшись после смены в дом, который она делила с коллегами по гостинице, Эстер долго вертелась в кровати с боку на бок. В голове был хаос. Перед глазами плясали, толкаясь, строчки, написанные подростковым почерком Ауры, и строчки, написанные Аурой взрослой. «Произнести заклинание, чтобы призвать шелки и встретиться со своими морскими сестрами. Платить за Старри в астрономической школе… Может быть, она выбрала глубину. Может быть, она свободна».

Измучившись, Эстер села. Прижала ко рту подушку и утробно завыла в ее мягкое брюхо. Потом бросила подушку и отдышалась. Горло болело от напряжения.

В окно постучали, и Эстер вздрогнула.

— Уайлдинг? Ты не спишь?

Она вылезла из кровати и заглянула за занавеску, а потом и вовсе ее отдернула. На лужайке стоял Кейн с бутылкой виски в руках. Эстер открыла окно.

— Мир? — Кейн улыбнулся, и колени у нее чуть не подогнулись от желания.

— Мир, — повторила она и скрестила руки на груди, стараясь выглядеть равнодушной. — Ты понимаешь, как меня подставил? Почему не прикрыл? — Эстер изо всех сил пыталась утаить, как ей хочется быть значимой, важной для него.

— Уайлдинг, когда все это началось, я тебе сказал: на кухне ты для меня не на особом положении. Как бы хороша ты ни была в постели.

Кейн снова улыбнулся ей краем рта. Эстер улыбнулась в ответ. Желудок тошнотворно свело от разочарования.

Кейн вопросительно вскинул брови. Покачал бутылкой.

Несколько минут Эстер рассматривала его. Она почти сумела устоять, но потом кивнула ему на входную дверь.

14

Перед началом утренней смены Эстер, спотыкаясь, ввалилась на кухню с диким похмельем; из событий предыдущей ночи в голове не осталось почти ничего. Эстер проснулась голая. Рядом — пустая бутылка из-под виски. Ни Кейна. Ни записки.

Все утро она отмывала тарелки, оставшиеся от завтрака, отскабливала засохший, застывший жир от сосисок и бекона. То и дело приходилось бросать раковину и убегать в туалет для персонала, где ее рвало в унитаз до тех пор, пока перед глазами не начинали плыть черные пятна.

Ближе к концу смены Эстер снова корчилась в туалете, не в силах подняться с прохладных плиток пола. Тут входная дверь распахнулась, и до Эстер донесся щебет двух официанток из утренней смены.

— Ну-у, видела его утром?

— Кого?

— Нечего так улыбаться. Сама знаешь кого.

— Может, и видела.

— Оу? В каком смысле?

— Случайно столкнулись на автозаправке, когда он ехал на работу. Такой классный, такой крутой!

— Смотрю я на тебя и понимаю — тебя уже не спасти.

— А хоть бы и так?

— А как же Эстер?

Сжавшись в комок на полу кабинки, Эстер навострила уши.

— Ты же знаешь про нее и Кейна?

Тошнота схватила за горло. Эстер зажала рот ладонью, стараясь приглушить рвотные спазмы.

— Не понимаю, что он, да и все остальные, в ней находят. С людьми разговаривает сквозь зубы, зато налей ей хоть каплю — и она уже на многое готова. Психованная.

— Да? А парням она нравится. Она крутила с Марком из ландшафтного дизайна, помнишь? Потом с Райаном из технической службы. А Бен, ее сосед по общежитию, просто с ума по ней сходит, только и разговоров, какая она знойная женщина. Теперь вот Кейна закогтила. Дидре на днях на весь паб рассказывала, что они наверняка трахаются. Она уже не раз видела, как он выходит из дома Эстер.

— Ну и что? Меня это не волнует. Эстер не помеха. Таких как она парни трахают просто потому, что могут. Давалка. — Пауза. — Все дело в том, что я, в отличие от нее, не собираюсь просто так давать Кейну все, чего ему хочется. Чего ему очень, очень хочется.

— Ну ладно, Беби Спайс[47]. — Обе захихикали. — Помаду не одолжишь?

От стыда Эстер покрылась гусиной кожей. Тыльной стороной ладони она вытерла выступивший над верхней губой холодный пот, безмолвно молясь, чтобы рвотные спазмы прекратились.

Несколько минут тянулись, как несколько часов. Наконец официантки удалились, и Эстер извергла в унитаз очередной поток желчи, после чего рухнула на пол, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Входная дверь снова открылась, и Эстер невольно застонала. Кто-то открыл и закрыл кран. Зашумела сушилка. Все стихло. Эстер закрыла лицо ладонями и стала ждать, когда тот, кто пришел мыть руки, наконец уберется.

— Эстер? — послышался голос Дидре, и у двери легла ее тень.

Эстер опустила руки, но отвечать не стала.

— Кейн отправил меня искать тебя. Бурная ночь, да?

Эстер прикусила щеку. В висках стучало.

— Дорогуша, с тобой там все в порядке?

— Отвали, — огрызнулась Эстер. — Без твоей помощи обойдусь. — Она сжала виски. Хоть бы головная боль прошла.

Наконец дверь туалета хлопнула. Эстер с трудом поднялась на ноги, вытерла рот. Спустила воду.

Нагнувшись над раковиной, Эстер поплескала водой себе в лицо. Сделала несколько глубоких вдохов. Взглянула на экран телефона, проверяя время. До конца смены оставалось двадцать минут. Она как-нибудь продержится. Ей не нужна помощь этой старой сплетницы, вообще ничья не нужна. Она сама справится.

Еще холодной воды в лицо, еще несколько глубоких вдохов. Наконец Эстер на ватных ногах вышла из кабинки. Проходя мимо зеркала, она старалась не смотреть в глаза своему отражению.

Проснулась она уже под вечер; на реке сгущались фиолетовые тени. Из ресторана Эстер вернулась прямиком домой. Приняла душ, выпила две растворимые таблетки берокки[48], потом две таблетки парацетамола и провалилась в глубокий сон.

Эстер потянулась, наслаждаясь тем, что головная боль прошла без следа. В висках больше не стучало, зато пробудилась память. Эстер натянула стеганое одеяло на голову и крепко зажмурилась. «Не понимаю, что он, да и все остальные, в ней находят. Психованная». Эстер застонала. Но ведь это правда? Она вспомнила, как бросила учиться после исчезновения Ауры, вспомнила официальные письма из университета, уведомлявшие ее о последнем сроке сдачи работ, — все эти письма она проигнорировала, оставив их без ответа. Вспомнила невыплаченный студенческий кредит. Письма от научного руководителя, которые даже не удосужилась прочитать. Соседей по съемной квартире, которых нашла благодаря Тому и которых бросила, предоставив им выплачивать ее долю аренды. Знал ли об этом Том, когда они встретились на вечере памяти? Конечно, знал; эта мысль была словно удар под дых. И все же он был добр к ней, хотя она совсем не заслуживала его доброты. Да еще и пыталась к нему клеиться. Выражение ужаса на его лице. Дружбу с Томом Эстер тоже безвозвратно погубила.

Эстер отбросила стеганое одеяло и уставилась в потолок. Желудок пронзила острая боль. Она уже не помнила, что́ ела в последний раз.

Она села, спустила ноги с кровати и задумалась, чем бы таким позавтракать.

— Можно подумать, ты чего-то заслуживаешь, — прошептала она. Голод стал настойчивее. Эстер вздохнула, встала и потащилась на кухню.

Потом она сидела в кресле у окна спальни; на тарелке лежал недоеденный сэндвич с помидором и сыром. Прихлебывая чай, Эстер смотрела, как на темном небе восходят звезды. До осеннего равноденствия — несколько суток, скоро ночь станет длиннее дня. Созвездие Лебедя еще не поднялось над горизонтом. Оно появится только утром, но тогда его скроет солнечный свет. На северо-западе низко, прямо под восковым полумесяцем, висели Семь Сестер. К концу месяца они соскользнут за горизонт.

Эстер оглядела безделушки-однодневки, осевшие на подоконнике, — она собирала их во время прогулок весь год жизни на западном побережье: речные камни, засушенные папоротники, береговые улитки, которые от воды приобрели радужные зелено-сиреневые оттенки, высохшая ламинария из песчаного устья. Крошки-талисманы. Доказательства того, что она пережила первый год без Ауры. Но чего ради? Увидь ее сейчас Аура, она не испытала бы ничего, кроме разочарования. Та Аура, которую Эстер знала лучше всего, Аура, какой она была до отъезда в Копенгаген.

— Ра-ра, как мне все исправить? — прошептала Эстер.

Месяц поднимался все выше, его розоватый свет отражался от капота машины Эрин. Глядя на лунный блик, Эрин вспомнила, как они с теткой шагали по берегу. «Не торопись. Почитай дневник. Подумай о нем».

Дневник Ауры был там, где Эстер его оставила: в темноте бардачка. С самого возвращения в Каллиопу Эстер видеть его не хотелось. Но теперь, когда она про него вспомнила, дневник снова будто позвал ее — как когда она тайком вернулась за ним в дом Эрин. Эстер поставила чашку и сходила к машине за дневником.

— Эстер, намечается вечеринка. Ты с нами? — позвал с заднего двора Бен.

«А Бен, ее сосед по общежитию, просто с ума по ней сходит, только и разговоров, какая она знойная женщина».

Мимо поплыли мелодия регги и запахи барбекю.

— Потом, — отозвалась Эстер. Она закрыла дверь своей комнаты, щелкнула выключателем настольной лампы и устроилась у незанавешенного окна. Комната наполнилась неярким лунным светом.

Эстер отпила чая и постаралась дышать ровнее. Провела ладонью по обложке, на которой вскинула меч Ши-Ра, и открыла дневник. Пролистав все, что она уже прочитала, бегло просмотрела оставшиеся фотографии и рисунки, а также строфы, которыми их снабдила Аура.

Эстер провела пальцами по строчкам, написанным рукой Ауры, представляя себе эти слова, но уже на коже сестры. Внутри набух гнев: Фрейя видела татуировки Ауры. А она, Эстер, — нет. Аура ничего ей не сказала. Почему? Сколько Эрин ни писала Ауре — что на телефон, что по электронной почте, — ответа так и не получила. Аура перестала пускать Эстер в свою жизнь, разорвала связь.

Эстер стоит перед запертой дверью Ауры. В руках у нее поднос с завтраком: тосты, намазанные маслом и веджимайтом[49], чашка чая и горшок с голубой фиалкой. Эстер бросилась домой сразу после звонка Джека — лишь затем, чтобы увидеть, как изменилась Аура. Эстер не знала, что думать, но уговаривала себя потерпеть.

Но дни идут один за другим, а дверь Ауры остается закрытой. Джек и Фрейя слоняются по дому, перешептываются в прихожей, сидят на кухне у чайника, обнимая ладонями кофейные чашки. Когда Эстер пытается присоединиться к ним, они меняют тему разговора. Погода. Прилив. Небо. Родители и сестра словно исключили Эстер из своей жизни. Это ощущение столь тягостно, что Эстер начинает гулять по ночам, выпивать в местном пабе, как будто виски и незнакомцы могут излечить боль отвержения.

Точка невозврата оказывается пройденной, когда Аура оставляет Эстер записку. Слишком мало, слишком поздно. Эстер садится в машину и гонит назад, в Нипалуну. Поступок, о котором она будет жалеть до конца своей жизни.

Эстер вытерла глаза и вернулась к третьей фотографии, третьей строчке «Семи шкур» — босой молодой рыбачке с платком на голове. Хрупкие плечи; одна рука на поясе, другая касается горла. Черно-белая ксерокопия (все фотографии и рисунки в этом дневнике были ксерокопиями) все же производила сильное впечатление, особенно свет и тени за спиной у девушки и черты ее лица, отчасти скрытого пятнами патины. Эстер предположила, что некогда бронза была позолоченной, а на этом лице с печальным, мечтательным выражением лежали солнечные блики.

Эстер хотела было перевернуть страницу, как вдруг ее внимание привлекло что-то в самом низу фотографии — что-то, чего она до этого не замечала. Нахмурившись, она всмотрелась в снимок. Настольная лампа мало поправила дело; Эстер встала и включила верхний свет, после чего снова села и стала изучать фотографию.

Внизу снимка оказался водяной знак, полускрытый прозрачным скотчем, которым Аура приклеивала ксерокопии. Зернистая черно-белая печать осложняла задачу.

Эстер выудила из ящика фонарик и для большей четкости направила свет на надпись. Крошечные буквы гласили: «Клара Йоргенсен».

Пошарив в кровати и на полу, среди одежды, Эстер отыскала ноутбук. Потыкала в клавиши. Ничего. Она включила его в сеть и, дожидаясь, когда батарея зарядится хоть немного, успела проклясть всех мыслимых богов.

— Телефон! — вспомнила Эстер. Отодвинув ноутбук, она поискала мобильный. Телефон обнаружился за ночным столиком. Тоже разряженный.

Эстер легла на пол лицом в ковер и какое-то время не шевелилась. Потом ей пришло в голову, что на ковре много чего может быть, и отвращение заставило ее подняться. Ноутбук как раз жизнерадостно зажужжал, и экран ожил. Эстер набросилась на компьютер и дрожащими пальцами напечатала в окошке поисковика:

Указательный палец завис над клавишей ввода. Эстер задержала дыхание. Нажала на клавишу. На экране появились результаты поиска: «Фотограф из Дании, проживает в Лондоне».

Эстер разочарованно сгорбилась. Она сама не знала, чего ждала, но результат оказался нулевым.

— Может быть, тебе просто нравились ее работы, — проговорила Эстер, просматривая сайт Клары. Сердце билось уже не так быстро.

Эстер стала изучать галерею фоторабот — яркие пейзажи, выразительные горы и странно безбрежные водные пространства словно прямиком из какой-нибудь темной, блестящей от соли сказки. Что-нибудь скандинавское, предположила Эстер и щелкнула по ссылке «Портреты». Прокрутила миниатюры предварительного просмотра. В душе забрезжило чувство узнавания. Разглядывая серию портретов на фоне Копенгагена, Эстер узнавала места, которые они с Аурой рассматривали в интернете, в книгах, на старинных фотографиях в темно-красном туннеле «вью-мастера». После отъезда Ауры Эстер провела бесчисленные ночи, изучая на экране ноутбука город в двух измерениях. Она представляла, как сестра начала новую жизнь среди разноцветных домиков Нюхавна и сказочных фонариков парка Тиволи. Портреты Клары Йоргенсен, снятые в декорациях города, который так мощно притягивал Ауру своими сказками и светом, надолго западали в память, они словно излучали свет. На одном снимке две немолодые женщины держались за руки, обвитые морской травой; женщины стояли возле фонтана Гевьон, скандинавской богини плодородия, земледелия и изобилия. На другой двое мужчин, завернувшись в сети, сидели на камне возле знаменитой Русалочки. Эстер напряглась от настойчивого желания продолжать. Может быть, Аура тоже просматривала эти фотографии? Эстер прерывисто вздохнула. Казалось, сестра снова рядом, и это было странно, болезненно и прекрасно. Прекраснее, чем она осмеливалась вообразить.

Долистав до конца, Эстер щелкнула мышкой, и на экране появился последний портрет.

В кровь хлынул адреналин. Эстер подалась вперед.

Размытый фон фотографии являл собой пламенеющее розовым небо с узором из голых веток. В центре снимка была скульптура девушки — третья фотография из дневника Ауры.

На переднем плане смеялся, отвернувшись от камеры, молодой человек с волосами до воротника, ямочками на щеках и бородкой. В остальном его лицо попало в тень.

Душой этого снимка была она.

В бирюзовом пальто, великолепная, она смотрела прямо в камеру.

С лицом, сияющим от счастья, в объятиях молодого человека. Она. Аура.