Восьмая шкура Эстер Уайлдинг

30

Эстер заняла свое место в самолете — рядом с иллюминатором, в пустом ряду. Было пасмурно, взлетную полосу поливал дождь. Эстер казалось, что сырость въедается ей в кости. Стюардессы закрыли люк и начали предполетный инструктаж. Сначала по-фарерски, потом по-английски.

— Экипаж приветствует вас на борту самолета компании «Атлантик эйруэйз». Мы направляемся из Копенгагена в Воар. Время полета составит два часа пятнадцать минут. Спасибо за внимание.

Самолет вырулил на взлетную полосу и, гудя, начал набирать скорость; Эстер схватилась за ручки кресла. По стеклу стекали струйки дождя. Она зажмурилась; самолет оторвался от земли.

— Ты решилась, и я горжусь тобой. — Абелона крепко обняла ее, когда они прощались в аэропорту.

— Я пока еще ничего не сделала, — возразила Эстер.

— Ты решилась взглянуть в лицо неизвестному, а это уже очень много. Именно об этом говорят все великие произведения искусства. Что сказала бы Хильма аф Климт? — Абелона улыбнулась.

Эстер, защищаясь, скривила губы и простонала:

— Не знаю. Что сказала бы Хильма?

Абелона положила руку ей на плечо.

— Думаю, Хильма сказала бы так: «Апатия — легкий выбор. А трудный выбор — твое и только твое дело. Сделай его — и сможешь получить многое: абстрактное, странное, большое, малое, прекрасное, загадочное, боль, потерю, горе, открытия, свободу, радость. Захоти сделать этот выбор, сделай этот выбор — или смирись с ограничениями, которые ты сама себе создала. Смирись с тем, что живешь в клетке».

— Понятно. — Эстер, улыбаясь, вскинула руки. — Смирись с тем, что живешь в клетке? Боже, боже. Напутственная речь окончена?

Абелона рассмеялась.

— Ну ладно, ладно. Давай попробую заново. Хильма сказала бы так: «В моей жизни известного и неизвестного было поровну. Помните красоту, которую я принесла, вернувшись из тьмы».

Они снова обнялись. Эстер благодарила Абелону за заботу и щедрость.

— Подарок на дорогу. — Абелона достала из сумки и вручила Эстер какой-то сверток.

— Ты и так уже столько для меня сделала! — запротестовала та.

— Открой. Разорви бумагу. — Абелона, блестя глазами, подцепила край липкой ленты. Эстер оборвала обертку. В свертке оказался путеводитель по Фарерским островам.

— А я и не подумала купить путеводитель. — Эстер заключила Абелону еще в одно, последнее объятие. — Спасибо.

— Ты же заедешь ко мне на обратном пути, ja? — Абелона не отпускала ее. — Не исчезнешь в никуда, не отправишься с островов прямиком домой?

— Как призрак? — отозвалась Эстер и пошла на посадку, посмеиваясь и прижимая путеводитель к груди.

Абелона подняла руку с оттопыренным большим пальцем. Она махала Эстер, пока та проходила досмотр. Наконец Эстер скрылась из виду.

В иллюминаторе были туман и облака, а под ними — безбрежное темное море. Глядя, как перекатываются внизу волны, Эстер вспоминала слова, сказанные однажды Куини: «Вода, Старри, — это и есть древность. В ней вся память Земли». Сколько же лет этому морю? Эстер вспомнила, как любовалась на звезды с Джеком. Казалось непостижимым, что вот она смотрит вверх — и одновременно заглядывает в прошлое, что это те же звезды, которые люди видели тысячи лет назад. Столь же непостижимым казалось, что когда она смотрит вниз, в океанские глубины, то тоже заглядывает в прошлое — как говорила Куини, в древние легенды о воде. Почти не думая, Эстер сложила большой и указательный пальцы руки, лежавшей на колене, в кольцо.

— Кофе? — прервала ее размышления стюардесса.

— Да, пожалуйста. — Эстер взяла у нее бумажный стаканчик с черным кофе и два пакетика сахара. — Спасибо.

Стюардесса покатила тележку дальше, и тут за спиной у Эстер кто-то сказал:

— Прошу прощения!

Она обернулась.

— Это не ваш шарф? — В кресле за ней сидел седеющий мужчина в очках в черепаховой оправе. Приветливо улыбаясь, он держал в руках шарф Эстер.

— Ой, спасибо. — Эстер потянулась за шарфом. — Наверное, за тележку зацепился.

— Ничего. — Мужчина говорил по-английски, как Абелона. Эстер решила, что он или датчанин, или житель Фарер.

Она принялась размешивать сахар. Снова взглянула вниз, на море. Тихонько замурлыкала какой-то мотив, только песню не могла вспомнить. Закрыв глаза, чтобы сосредоточиться, Эстер пропела про себя куплет. В памяти всплыла коробочка с диском на бюро в комнате Ауры: женское лицо в окружении морских волн, похожих на текучие волосы русалки. Эстер всматривалась в коробочку, пока не вспомнила: это альбом Сары Бласкоу What the Sea Wants, the Sea Will Have. Жидкокристаллический дисплей на большой магнитоле Ауры, восьмая дорожка, Woman by the Well. Приехав из Дании, Аура закрылась у себя в комнате и до бесконечности ставила эту песню. Эстер, которая вернулась из университета, позвонила Нин, отчаянно нуждаясь в помощи. Та, не откладывая, приехала в Ракушку и объявила, что забирает их на спонтанный семейный обед, который устраивает Куини. Они попали в умиротворяюще знакомую атмосферу легенд, за кухонный стол Куини, где, кроме них, сидели, разбирая и нанизывая на леску раковины, другие женщины. Пока Аура не перебила рассказчицу.

— Мы все родом со звезд, — говорит Куини, разбирая радужные раковины, лежащие перед ней на подносе. — Мужчины упали на землю, а женщины и дети — в море. Морская страна — страна женщин. А из моря мы все возвращаемся домой, на звезды. Наш народ всегда это знал. — Она нанизывает на леску морские раковины. Те поблескивают у нее в руках, переливаются в полуденном свете, заливающем кухню.

Эстер поглядывает на Ауру. Та замерла, ловит каждое слово Куини. Почти как в прежние времена.

— Мы всегда…

— Куини, а куда ты хочешь попасть после смерти? — внезапно спрашивает Аура.

Куини прекращает перебирать раковины и через всю комнату смотрит на Ауру. Потом бросает взгляд на женщин, собравшихся у стола.

— При чем тут «хочешь», малыш. Я уже сказала, что отправлюсь на звезды. К своим предкам.

Кто-то заводит разговор на другую тему, другие подхватывают ее, эту другую тему. Заваривают чай. Передают друг другу печенье.

Аура вежлива и оживлена — впервые после возвращения. Если не слишком присматриваться, то кажется, что она почти счастлива побыть в компании.

Но Эстер видит, как дрожат руки сестры. Эстер слышит, как дрожит ее голос.

Эстер допила кофе и смяла стаканчик в кулаке. Снова посмотрела в иллюминатор, на море, хранившее жизнь Ауры. Хранившее ее смерть.

Хотелось отвлечься, и Эстер занялась подаренным Абелоной путеводителем. Полистала страницы. Начала читать про геологию Фарерских островов, и сердце поуспокоилось.

Капитан объявил, что полет подходит к концу и начинается посадка. Эстер загнула уголок страницы, которую читала, и выглянула в иллюминатор. Оказывается, они уже под грядой облаков.

Она придвинулась ближе, рассматривая приближающиеся острова. Понять, где кончается море и начинается небо, было невозможно: и то и другое — серебристое, белесое, в завихрениях. Из воды эффектными зазубринами поднимались островки вулканической породы. Эстер прижалась к стеклу лбом и носом, рассматривая один такой островок: острые вершины походили на хребет гигантского дракона, который свернулся и спит. Тело из черного базальта поросло зеленовато-золотистой травой. Волны плещут в бока, в черные скалы, образуют белоснежные водовороты. В ушах зазвучал голос Джека: «Чтобы добраться до вожделенных сокровищ, героиня должна пройти мимо дракона».

Грудь сдавило чувство, которое Эстер носила в себе с тех пор, как покинула дом: Аура уже прошла этот путь. Летела на Фарерские острова, видела то, что видит сейчас она, Эстер. Смотрела на спящего дракона глазами человека, который очень скоро встретится со своим любимым. От соленой воды до самых звезд все было Аурой.

Эстер смотрела, как самолет снижается к просторной долине, в которой виднелась одинокая посадочная полоса аэропорта. Самолет несколько раз тряхнуло, он накренился, начиная торможение, коснулся земли и наконец остановился. Эстер не стала торопиться на выход.

Выбравшись из самолета, она вдохнула обжигающе крепкий, холодный воздух. Аэропорт Воара оказался маленьким и тихим.

— Добро пожаловать на Фарерские острова. — Таможенник улыбнулся, бегло пролистав ее документы. Эстер, ничего не отвечая, благодарно улыбнулась и пошла к багажной ленте.

В ожидании сумок она просматривала соцсети Софуса, что вошло у нее в привычку после того, как Клара поделилась с ней контактами брата. У Софуса, собственно, был всего один личный профиль, который показывал общедоступные посты из других аккаунтов, где его отметили. Например, фотографию футбольной команды Торсхвана на поле. Среди торжествующих лиц Эстер усмотрела и лицо Софуса. Фотография казалась скомбинированной из двух снимков: позади игроков громоздились темные силуэты заснеженных фьордов, а с другой стороны виднелись белые бурунчики моря. Были здесь и фотографии бара под названием «Флоувин»; на одной Софус нацеживал пиво, на другой — стоял с гитарой на маленькой сцене переполненного зала. Эстер загуглила название бара. Оказывается, Софус владел им на пару с неким Флоуси. Эстер стала скроллить фотографии дальше; сердце екнуло, когда она узнала одну, с сайта Клары: Софус на кораблике, в комбинезоне со светоотражающими полосами, каске и резиновых сапогах, улыбался под лучами солнца, фьорд у него за спиной заволокло низкими тучами. Над головой Софус держал плеть ламинарии, и у Эстер закружилась голова: миры столкнулись, ей страстно захотелось домой. Захотелось в жаркий полдень очутиться на берегу и чтобы рядом были Нин, и Куини, и чай, и печенье в кокосовой посыпке, и тетя Ро, и неполированные раковины, заполняющие банку за банкой. Радуга, тихо ожидающая возможности засиять. Неужели Аура чувствовала то же самое? Вот и последнее фото в ленте Софуса — наверное, Ауре оно нравилось больше всего. Софус сидит на зеленом лугу, смотрит прямо в объектив, улыбается. Вокруг него — с полдюжины овец. Эстер сделала лицо покрупнее. Лицо, которое любила ее сестра. Которое она согласилась видеть каждый день до конца своей жизни. И которое утаила от всех, кто ее любил.

Эстер подняла глаза. Оказывается, ее вещи уже едут к ней. Таща за собой багаж, Эстер вышла на улицу. Воздух был таким свежим и чистым, что ей тут же показалось, будто она попала домой и выходит из аэропорта Лонсестона. Следуя указателям, она пошла к автобусной остановке. Над головой кружили силуэты птиц, и Эстер отчетливо вспомнилась татуировка Лилле Хекс.

На автобусной остановке уже ждала группка пассажиров. Напротив располагалась крытая автостоянка, а дальше — ничего, кроме ходившей волнами зелени под серебристым небом. Эстер встала с краю, пристроила рядом вещи и открыла путеводитель на заложенной странице. Ей хотелось еще почитать о мифах и сказках Фареров, о картинке из дневника Ауры, о женщине, которая выходит из моря, сжимая в руке полусброшенную тюленью шкуру.

— В первый раз приехали? — спросил дружелюбный голос.

Эстер ненадолго оторвалась от страницы, сказала «да» и вернулась к путеводителю.

— Тогда добро пожаловать к нам, на острова.

Эстер со вздохом закрыла буклет. Обернувшись, она обнаружила, что заговорил с ней тот самый мужчина, что поднял ее шарф в самолете.

— А, здравствуйте еще раз, — отозвалась она уже поласковее.

— Здравствуйте. — Незнакомец поправил очки. — В Торсхавн?

Эстер кивнула.

— Великолепный город, он вам понравится. Столица у нас маленькая, зато название великое: Гавань Тора.

Эстер бросила быстрый взгляд на вещи, которые он поставил на землю. Ручная кладь, не более.

— Вы живете в Торсхавне?

Мужчина кивнул:

— Летал в Копенгаген на марафон, на ежегодную встречу с приятелями. Описываем круг по центру города, по набережной, потом — бассейны с морской водой, а еще потом всю ночь едим, пьем. Восполняем все, что потеряли, пока бегали и плавали.

— Здорово. За исключением пробежек и плавания.

— Дайте угадаю: вы из Австралии?

— Впечатляет. Не Южная Африка, не Новая Зеландия?

— Я иногда общаюсь по скайпу с австралийскими коллегами. — Он улыбнулся. — Значит, вы австралийка, но плавать не любите? Но ведь большинство австралийцев живут на побережье?

— Да. — Этим ответом Эстер и ограничилась.

Вдали показался синий автобус.

— Ну а мы, если вы вдруг любите проводить время на свежем воздухе, избалованы выбором. Здесь много что можно посмотреть.

— А вам самому что нравится? — Чтобы оставаться вежливой, Эстер пришлось собрать волю в кулак.

— Тут неподалеку есть такое место — Сёрвогсватн. Озеро над морем.

Эстер, не в силах скрыть любопытство, вскинула брови.

— Да, — подтвердил тот, — вот с таким выражением лица люди туда и едут. Там есть все: удручающая история времен викингов, водопад, вид на Ведьмин Палец[91], а еще озеро, как бы висящее над морем. Оптическая иллюзия.

Эстер невольно улыбнулась — таким общительным и дружелюбным был ее собеседник.

— Спасибо, я постараюсь туда съездить.

— Вот и хорошо. — Мужчина встал. — Вы приехали в прекрасное время года, все оживает после зимы. — Он широким жестом указал вокруг. — Горы зеленеют, ночи становятся короче. Время надежд.

Своим деликатным энтузиазмом случайный знакомец напоминал Эстер Джека.

— Вот что. — Достав из сумки ручку, он что-то нацарапал на клочке бумаги и протянул записку Эстер. — Если вам в Торсхавне что-нибудь понадобится, то вот.

Эстер взяла записку и прочитала:

— «Пастор Яспур Ольсен».

— Это адрес моей церкви. Мы рады всем, кто приходит. — Пастор Яспур улыбнулся.

— Спасибо. — Эстер с невозмутимым выражением сунула бумажку в карман.

Пастор жестом указал на автобус:

— После вас.

Эстер купила билет до Торсхавна и отправила вещи в багажный отсек. В автобусе она ушла в самый конец, села у окна, а сумку положила на соседнее сиденье. Пастор Яспур устроился на передней площадке, автобус закрыл двери и тронулся. Оставшись в одиночестве, Эстер расслабилась.

За окном проплывали пейзажи — суровые, но чудесно выразительные. Горы были такими высокими, что из окна Эстер не видела вершин. Автобус проезжал через городки, застроенные разноцветными домами, и мимо причалов с пришвартованными лодочками. На зеленых полях паслись облезлые овцы. Жались друг к другу крытые дерном дома; в иных окнах горели свечи. Автобус въехал в туннель, и на какое-то время стало темно. Когда он снова выехал на поверхность, Эстер заметила в просветах фьордов океан. Она впивалась взглядом в пейзаж: в черные базальтовые скалы и песок, казавшиеся особенно выразительными рядом с бирюзовым мелководьем, в бездонную синеву воспоминаний и забвения. Сплетя пальцы, она любовалась красками и рельефами этой земли. Море вело свой нескончаемый плещущий разговор с прибрежными утесами, вздымавшимися из воды. Между древними фьордами тянулись ущелья; вершины некоторых скал все еще были припорошены снегом. Солнце на несколько минут скрылось за высокими тучами, а когда вернулось, окрасило утесы изумрудно-зеленым.

На подъездах к Торсхавну автобус нагнал вόрон; какое-то время птица с карканьем летела вровень с машиной. Эстер, прижав ладонь к стеклу и прильнув к окну, смотрела на стремительно отстававшего ворона. Интересно, встречал ли Софус Ауру в аэропорту? Может быть, они по дороге домой останавливались в каком-нибудь милом им месте? Истории Ауры уходили корнями в эту землю. Эстер никогда не узнала бы о них первой — ей оставалось только идти по дорожке из хлебных крошек. Горе навалилось на грудь всей тяжестью вулканических базальтовых скал.

Наконец автобус прибыл на автовокзал Торсхавна. Эстер собрала вещи и вышла последней. Сверившись с картой и путеводителем и доверившись внутреннему компасу, она направилась к хостелу в старой части города. Хостел она нашла заблаговременно.

Идя, Эстер впитывала море всеми органами чувств. Оно было впереди, вокруг, оно ощущалось в отягощенном солью ветре. Оно пропитывало обоняние, ловило свет, будто осколки зеркала, оно бликовало на коже Эстер, его вкус был на языке, его вес — в легких и волосах. Рот наполнился слюной от тоски по тем временам в Солт-Бей, когда ни дня не проходило без моря. В любой сезон года. До или после уроков. Дайвинг ее, в отличие от Фрейи и Ауры, никогда не привлекал. Эстер любила плескаться на мелководье, по пояс в воде, ей нравилось играть в прибое с водорослями, песком, розоватыми ракушками и плáвником. «Мой лебеденок, — шутила Фрейя, когда Эстер была маленькой. — Мой лебеденок, который любит землю, море и небо». Эстер росла; Аура стала больше времени проводить с Фрейей, нырять в неизведанные глубины, а Эстер полюбила плавать вдоль берега — это была ее тайна. Фрейя и Аура приходили домой, развешивали мокрые гидрокостюмы — и это была их тайна на двоих.

Наконец Эстер, волоча за собой чемодан и сумки, добралась до хостела. Равнодушный администратор вписал ее, Эстер получила ключ от номера, который ей предстояло делить с чужаком. Номер оказался пустым; половина соседа была опрятной и яркой. На подоконнике стоял горшок с цветущими настурциями.

Аура бежит по саду Фрейи, с бархатистыми красными, золотистыми и оранжевыми головками в подоле рубашки. «Мы насыплем их в салат, Старри, съедим, и цветы попадут к нам в легкие и в ребра».

Распаковав вещи и уложив кое-что в ящик под кроватью, Эстер легла и раскрыла дневник Ауры. Пролистала до страницы с пятой татуировкой. Тюленья дева. И пятая строка:

Эстер провела пальцами по скотчу, которым Аура приклеила изображение тюленьей девы к странице. За два уголка. Похоже, Аура не один раз обвела шариковой ручкой слова, написанные над картинкой:

Эстер погладила следы, бороздки, которые оставила ручка на бумаге.

Неохотно полистала, нашла шестое изображение. Это она хотя бы в состоянии перенести.

Под этой строчкой помещалась черно-белая ксерокопия еще одного рисунка, приклеенная скотчем. Художник был другой, не тот, что иллюстрировал сказки об Агнете и Принцессе-лебеди.

Молодая женщина в длинном платье входила в море. Волосы развевались, лицо выражало страсть на грани транса. Руки протянуты к волнам, словно в мольбе.

На следующей странице — слова шестой татуировки Ауры:

Эстер всмотрелась в иллюстрацию, потом перечитала написанную Аурой строку и покрылась гусиной кожей, представив себе, как можно изменить эту картинку. Молодая женщина, не желая больше подчиняться, обретает власть над морем; запястья изгибаются так, будто она приказывает волнам, руки вскинуты — она словно дирижирует вздымающейся водой. Не мольба — решимость светится в ее глазах. Море повинуется ей.

Эстер закрыла дневник, села и несколько раз глубоко вдохнула. В комнате стояла тяжкая тишина.

Часы в телефоне дали понять, что в Солт-Бей еще спят. Но уважающий себя бар должен быть открыт.

Эстер дернула коленкой. Снова проверила телефон. Хорошо бы почитать путеводитель дальше, но ей надо подышать свежим воздухом. Надо осмотреться. До «Флоувина» — бара, который она увидела на фотографии Софуса, — от хостела пешком минут двадцать пять, не больше. Просто совпадение.

Выйдя из хостела, Эстер принялась старательно тянуть время. Прогулялась возле бухты — похоже, это центр Торсхавна. Город как бы окружал бухту, отдаляясь от моря, и тянулся на север и юг, повторяя изгиб берега. Длинный ряд строений — Эстер предположила, что это бывшие торговые склады, — украшали пара кафе. Их разноцветные фасады напомнили Эстер Нюхавн с его ярко-красными, горчичными и голубыми домами. Серебристая вода бухты отливала зеленью, у причала теснились лодки. Ветер трепал флаг Фарерских островов, укрепленный на высоком здании. На углах улиц стояли красные и серые ящики с цветами. Эстер пришлось встряхнуться, чтобы избавиться от чувства нереальности происходящего. Казалось, она вот-вот окажется в мансарде Абелоны. Или обнаружит, что хоронит мертвого лебедя в Солт-Бей. Или в Каллиопе смотрит на луну из окна общежития. Как быстро все произошло! Ну и ладно. И вот она здесь, на архипелаге посреди Северной Атлантики. Все было таким новым и удивительным, что приводило Эстер в восторг. Она вдруг поняла, что улыбается машине, проехавшей мимо. Малыш на заднем сиденье показал ей язык.

Сверившись с картой, Эстер по узким улочкам вышла из бухты в переулки, которые привели ее к целому кварталу деревянных, крытых дерном домов. На выкрашенной золотой краской двери одного из них было окно-ромб. Вывеска изображала солнце, поднимающееся из моря; лучи в небе складывались в слово «Флоувин». Эстер успела прочитать в интернете, что бар любим публикой, в нем подают местное пиво, а находится он в доме, которому пятьсот лет. Смех и говор были слышны даже на улице. У Эстер тут же взмокли ладони.

Она попыталась как бы между прочим заглянуть в окна, выходившие на тротуар, но свет был слишком тусклым, и она ничего не увидела. Эстер поспешила прочь и неторопливо пошла вокруг квартала, стараясь избавиться от нервозности, отвлечься на крытые дерном очаровательно черные домики с просмоленными стенами и белыми наличниками.

— Итак, — говорила она себе на ходу. — Ты ему не написала. Ты никак не дала ему знать, что приезжаешь. Ты что, рехнулась — взять и просто явиться в бар, где он работает? Он же, наверное, полный козел. Он же, наверное, разбил ее безупречное, мать его, сердце. — Эстер проглотила комок и пошла дальше. — Нет, так не годится. Иди в супермаркет, купи продуктов и возвращайся в хостел, приготовь себе поесть. Сначала напиши ему, а потом суйся в бар.

Эстер представила, как подогревает консервированные спагетти на общей кухне хостела. Сделала круг по кварталу и вернулась к позолоченной двери бара. Постояла перед окошком в виде ромба.

— Ты же не собираешься подсматривать за бывшим женихом сестры? — Сжав кулаки, Эстер повторила это себе еще несколько раз. Перед внутренним взором булькали в кастрюле консервированные спагетти.

Эстер встряхнулась, повращала головой, чтобы размять шею. И поняла, что открывает позолоченную дверь и входит в бар.

29

Эстер в одиночестве поднялась по спиральному пандусу на вершину Рундеторна, на смотровую площадку. Сидя на скамейке, она созерцала крыши Копенгагена. Небо, синее с фиолетовыми тонами у нее над головой, к горизонту меняло цвет на бледно-бирюзовый. Солнце зашло совсем недавно. Эстер, сделав несколько глубоких вдохов, запрокинула голову и стала наблюдать, как появляются первые звезды.

— Ну что? — спросила она Ауру — про себя, неслышно. — Куда мне теперь? На Фарерские острова?

Все три дня после встречи с Кларой Эстер была как в тумане. Прошлое словно переписали заново.

— Аура не была помолвлена, — резко сказала Эстер.

Клара всмотрелась ей в лицо.

— Ты что? Правда не знала? Аура никогда не упоминала о моем брате?

— Нет. — Эстер схватилась за край разделявшего их стола и повторила: — Нет.

— Что ж, тогда давай поговорим подробнее. Начинай с любого места. Первый вопрос, который придет тебе в голову.

— Когда они встретились? Где? Как?

— Я их познакомила. Софус прилетел в Копенгаген на одну из моих выставок, Аура тоже пришла.

— Когда это было?

— Вскоре после нашего с Аурой знакомства. В университете, в две тысячи восьмом. По-моему, к тому времени она жила в Копенгагене уже около года.

— Какой они были парой? Твой брат — какой он?

— Они с самого начала были неразлучны. Когда Софус после выставки улетал домой, в Торсхавн — город на Фарерах, то сказал, что подвозить его не нужно — в аэропорт его проводит Аура. И вот Софус улетел, а через пару недель мы с Аурой встретились за бокалом вина, и она сказала, что забронировала билет на самолет. Собралась на Фареры — навестить Софуса.

Эстер пыталась прокрутить слова Клары через сознание, как пленку через проектор. Пыталась увидеть, как сестра обживается в Копенгагене, как болтает с Кларой, сияя от новообретенной любви, от предчувствия приключений. Пыталась — и не могла. Ни увидеть, ни почувствовать. Проектор показывал только глухую темень.

Эстер уронила голову на руки. Клара наклонилась к ней:

— Эстер, что с тобой?

Эстер подняла голову.

— Я ничего о нем не знаю. Видела только на твоей фотографии. Аура и Софус. Перед Лиден Гунвер. Так я тебя и нашла. Нашла ту фотографию на твоем сайте.

— Эстер, — Клара заглянула ей в глаза, — но почему Аура тебе не сказала? Про моего брата?

Эстер молчала. На столе между ними лежала неприкрытая правда: Аура не сказала ей о Софусе потому, что к тому времени они с сестрой отдалились друг от друга. Да так и не сблизились снова.

Эстер и Клара сидели в молчании среди шума кафе. Потом Клара проговорила:

— Я помню тот день. — Глаза ее потускнели. — День, когда я их сфотографировала. Это был особый день: они прилетели на выходные сказать мне, что обручились. Мы отправились погулять в Королевский парк, и там я, по просьбе Ауры, сняла их с Лиден Гунвер.

Эстер вздрогнула, пытаясь совладать с чувствами и осознать услышанное. Кое-что в словах Клары ее удивило.

— В каком смысле — прилетели на выходные?

— Из Торсхавна. Аура жила с Софусом, — пояснила Клара.

Эстер потерла костяшки о край стола. Абелона ничего не говорила о том, что Аура куда-то перебралась из Копенгагена. Про Фарерские острова Эстер не знала ничего. Все ее попытки представить, как сестра там жила, оказались бессмысленными, как белый шум.

Достав из сумки дневник Ауры, она показала Кларе женщину-тюленя.

— Коупаконан. Одна из известнейших фарерских легенд.

— Моя сестра ходила к ней? — Эстер постучала пальцем по фотографии.

Клара медленно кивнула и коснулась руки Эстер.

— Эстер, ты вообще ничего об этом не знаешь?

Та опустила глаза. На коленях лежал дневник, раскрытый на фотографии девы из тюленьего народа. Сильной, высокой, мощной. На соседней странице почерком Ауры было написано:

Не отвечая на вопрос Клары, Эстер показала ей написанное.

— Ты не знаешь, что это означает?

Клара прочитала и покачала головой.

— Сомневаюсь. То есть я не знаю, что эти слова значили для Ауры. Но на Фарерах есть легенда, и эта женщина-тюлень, скульптура, — как раз ее героиня. Это легенда о деве из тюленьего народа. Она вышла на сушу, и ее шкуру украл рыбак. Да, она осталась без шкуры, благодаря которой могла обернуться тюленем, но вор, украв шкуру, не смог лишить эту женщину ее истинной сути. — Клара склонила голову, чтобы лучше рассмотреть страницы дневника. — Что это?

— Дневник Ауры. Мама нашла его… после. — Эстер вздохнула и стала рассказывать Кларе про дневник, про подростковые страницы, про «Семь шкур». Показала ксерокопии. — Что-нибудь еще узнаешь?

У Клары в горле явно стоял ком.

— Как сказать…

— Клара?

— Эстер, ты знаешь не все, поэтому тебе, по-моему, лучше пообщаться с моим братом. С Софусом. Я пришлю тебе его телефон и адрес, ладно? Он знает, что я сегодня встречаюсь с тобой. Свяжешься с ним, когда будешь готова. Именно с ним тебе стоит поговорить об Ауре, об их отношениях.

Отчаяние сдавило Эстер горло. Сестра перестала пускать ее в свою жизнь — и теперь каждый раз, когда она, Эстер, вот-вот могла бы что-то понять, ей приходилось за это расплачиваться. Эстер попыталась дышать спокойнее.

— Да. Спасибо. Пришли мне его телефон, адрес…

У дверей кафе они расстались, пообещав друг другу вскоре снова встретиться.

В тот вечер Эстер долго не ложилась на своем чердаке, на чердаке Абелоны. Она читала, сидя на диване. Наконец, прикинув, что в Солт-Бей как раз утро и можно звонить, она набрала номер Нин. Та ответила после второго гудка:

— Старри?

— Нин. — Эстер закрыла глаза: на том конце по-утреннему вопили какаду. — Как я рада слышать твой голос. — Она сама удивилась своим словам.

— Взаимно. А я рада, что ты наконец вспомнила, как пользоваться телефоном.

— Справедливо, — признала Эстер.

— Знаю. — Судя по голосу, Нин улыбалась.

Разговор шел легко. Эстер рассказала, как нашла фотографию Ауры и Софуса и как связалась с Кларой.

— Перешли ее мне, — попросила Нин. — Фотографию.

Эстер поколебалась.

— Все будет как в сейфе, — пообещала Нин. — Дальше меня не пойдет.

Эстер отправила Нин фотографию. Послушала, как шелестят листья, как звякнул на том конце телефон, докладывая, что фотография получена.

— Получила, открываю… Ого! — выдохнула Нин.

— Знаю, — мягко сказала Эстер. — Ты что-нибудь про него знаешь?

— Нет. От меня она отгородилась точно так же, как от вас. — Нин помолчала. — А кто это?

Эстер рассказала Нин о своей встрече с Кларой.

— Софус — ее брат. Который живет на Фарерских островах. — Эстер прерывисто вздохнула. — Нин, Софус — жених Ауры. Они были обручены.

— Что? — На Нин словно вылили ведро холодной воды.

— Аура была обручена. С Софусом. В Дании.

— Но… Постой-ка… — Нин, кажется, не верила своим ушам. — Она не смогла бы утаить от нас такое событие. Не смогла бы.

— Да вот смогла, — без выражения сказала Эстер.

— Но… жених? Аура не заводила таких отношений. Ее самый долгий роман длился недель шесть.

— Знаю. И тем не менее она обручилась. В Дании. С Софусом. — Эстер встала с дивана и подошла к окну, поискала взглядом звезды.

— Ну… Ладно… У нее был жених. Какой-то парень с Фарерских островов. Где это? — спросила Нин.

— Из Копенгагена — два часа самолетом на северо-запад.

— И Аура там с ним жила? С Софусом?

— После встречи с Кларой я расспросила Абелону, но она сказала, что Аура не съезжала из мансарды, всегда возвращалась, как на базу. Но она много куда ездила, когда училась. Видимо, говорила Абелоне, что отправляется с однокурсниками на писательские мастер-классы. Мыслям и исследованиям нужно место и время. Ее историям требовалось место и время.

Обе помолчали.

— И что теперь? — спросила Нин.

— Клара прислала мне телефон и адрес Софуса. Сказала — лучше всего, если я поговорю об их с Аурой отношениях с ним самим.

— Ты ему уже написала?

— Нет еще.

— Но напишешь?

— Как я могу не написать?

— Ты же мне скажешь, что там дальше будет? Напишешь, позвонишь? Старри, пожалуйста. Обещай.

— Обещаю.

Эстер прижала дневник Ауры к груди. Над Рундеторном разливались светлые сумерки.

— Ну что, — снова спросила себя Эстер, глядя на звезды. — Мне теперь куда — на Фарерские острова?

— Прошу прощения, фрёкен, — прервал ее размышления служащий. — Мы через пять минут закрываемся.

Эстер кивнула. Через минуту она собрала вещи и встала.

На улице Эстер сверилась с картой. До бара в Нюхавне было пятнадцать минут ходу.

Телу страстно хотелось поддаться старым привычкам. Эстер снова заглянула в карту. Надо найти что-нибудь другое. Альтернативу.

Глаз зацепился за знакомое название в противоположном от бара направлении. И идти всего пять минут. Время вечернее, стемнело уже прилично; Абелона говорила, что Аура больше всего любила ходить туда в этот час.

Эстер запомнила дорогу к каналу и снова убрала телефон в карман.

Любому, кто проходит по мосту Хёйбру, Фредериксхольмский канал кажется ничем не примечательным — он похож на любой другой копенгагенский канал. Но посвященные не назовут этот канал неприметным. Для посвященного это подводный дом, который покинула любовь.

Эстер шла по площади Хёйбру, приближаясь к мосту; сердце пустилось вскачь. Она пыталась представить себе, что чувствовала Аура — Аура, которая в детстве так любила историю об Агнете и ее подводном муже, а много лет спустя обнаружила, что ее любимая Хелена Нюблум написала сказку об Агнете и ее подводном возлюбленном. Наверное, Аура решила, что это судьба. Наверное, Аура решила, что ее место — в Копенгагене.

После мощенного булыжником кругового перекрестка Эстер перешла широкую улицу и оказалась на той стороне Вед-Странден, что шла вдоль канала. Мимо проходили, держась за руки, парочки, со свистом проносились на велосипедах, громко болтая, друзья. Из ресторана вышла, выплеснулась на улицу шумная компания женщин, заряжая воздух электричеством своего смеха. Эстер обхватила себя руками.

Поверхность канала отливала матово-темным. Эстер подошла к краю Вед-Странден, посмотрела вниз — и тут завораживающие зелено-голубые лучи осветили призрачные фигуры под водой. Эстер сморгнула и всмотрелась в воду. Морской муж держал на руках седьмого, младшего ребенка. Остальные шестеро стояли вокруг — фигуры искажены горем. Застыли в ожидании. У их ног, в зарослях мха и морской травы, сновали серебристые рыбки. За спиной у Морского мужа и его детей угадывалась черная бездна.

Эстер посидела на краю набережной, держась за низкие перильца и болтая ногами над водой. Закрыв глаза, попыталась успокоить дыхание. Потом стала смотреть вниз, на пораженные горем фигуры, плененные подводной вечностью. Скульптуры Агнете среди них не было, но ее отсутствие само по себе было скульптурой. История-перевертыш: уйдя жить на сушу, Агнете причинила горе тем, кто любил ее под водой. А те, кто любил ее на суше, горевали по ней, когда она жила под водой.

Абелона говорила Эстер, что Аура любила навещать эту скульптурную группу по вечерам. Сейчас на эти фигуры смотрела сама Эстер; мысль о том, как сестра любила их, наполняла ее кипучим гневом — такой осязаемой была пошлина горя, которую исчезновение Агнете взяло с тех, кого она покинула.

Семь подводных сказок из дневника Ауры, семь татуировок сестры вертелись у Эстер в голове. Она поежилась. Вот они — вопросы, которые никак не отпустят ее: почему Ауру так интересовали подводные сказки о соблазненных и плененных женщинах, о трансформации? Зачем она сделала себе татуировки, в которых переосмыслялись эти сюжеты?

Эстер достала из кармана телефон и открыла окно текстового сообщения.

Эстер закатила глаза и стерла написанное.

Эстер скривилась, ткнула в «Удалить» и избавилась от собственных слов. «Прямо глубокие соболезнования? Какой век на дворе?» Она набрала в грудь воздуху.

Эстер подумала, не написать ли «вас».

Эстер подняла глаза от экрана и взглянула на подводные силуэты в призрачном сине-зеленом освещении. Представила себе, как получает в ответ: «Не приезжайте».

— Сука! — крикнула Эстер каналу.

Проходившие мимо люди старательно обошли ее.

Эстер стерла текст. Начала новый.

Эстер еще немного посидела, глядя на воду. Открыла сумку, достала бумажник.

Когда от вечернего холода ее начала пробирать дрожь, Эстер встала. Пора домой, к Абелоне.

Эстер уже ушла, а по чернильно-черной глади канала скользило над головами у Морского мужа и его семерых детей лебединое перышко.

31

«Флоувин» оказался гораздо симпатичнее, чем на фотографиях из интернета. Зал напомнил Эрин домик со сказочной картинки: стены сложены из камней разного размера, скрепленных раствором. С низкого потолка с темными деревянными балками свисают светильники — переделанные хрустальные графины. Барной стойки здесь не было; разомлевшие посетители усаживались на винтажные диванчики, а другие устраивались за разнокалиберными столиками, на которых горели в цветных стаканах свечи. Здесь чувствовалось дружеское тепло, зал полнился смехом и симфонией разговоров на самых разных языках. Горожане болтали и смеялись, а рядом с ними группками собирались туристы в стеганых куртках нараспашку: фотоаппараты и телефоны на столе, рядом с пивными бокалами, рюкзаки у ног.

Из динамиков под потолком зазвучали первые такты This is the Sea группы Waterboys. У Эстер, стоявшей посреди зала, глаза налились слезами. Она судорожно вздохнула: вдруг накатила тоска по отцу. По его старой серебристой магнитоле, на которой он в Звездном домике крутил кассеты с этой музыкой. По запаху сандалового мыла, по его фланелевым рубашкам. По выражению на его лице, когда она сквернословила. Как Джек нужен ей сейчас! Эстер захотелось позвонить отцу. Но что она ему скажет?

— Твою мать, — прошептала она, и в памяти тут же отозвалось: «Не ругайся, Старри». Эстер огляделась и заметила в углу зала ступеньки. Бар, конечно же, наверху, поняла она. И Софус, скорее всего, там. — Твою же мать, — повторила она и пошла к лестнице.

В баре с деревянными панелями и двускатным потолком оказалось еще больше графинчиков-светильников, свисающих с балок на проводах разной длины, отбрасывающих на стены золотистый свет, отчего дерево приобретало теплые оттенки. За столиками здесь тоже сидели и местные, и туристы. На подоконниках стояли горшки с растениями и лежали настольные игры. За баром виднелся целый ряд пивных кранов. «Флоувин» явно любили и владельцы, и посетители.

Эстер постояла в углу, не зная, что делать дальше. С тяжело колотящимся сердцем она оглядела зал: где он? Готова ли она взглянуть в лицо мужчине, из-за которого Аура испытала столько боли? Который отправил ее домой с ввалившимися щеками и потухшим взглядом?

За стойкой Софуса не оказалось — там стояла молодая женщина в длинных дредах. Не было его и среди посетителей, в какой-нибудь тесной компании. Эстер забилась в безопасное место потемнее, позади столика, занятого туристами, и сделала вид, что кого-то ждет, поглядывая то в окно, то на телефон. Как часто, наверное, Аура с покрасневшим от холода носом бежала по мощенной булыжником улице, спускалась по ступенькам к золоченой двери, потом поднималась по лесенке и стояла там же, где стоит теперь Эстер; обе они оглядывали зал, ища одного и того же человека.

Эстер быстро переводила взгляд с одного лица на другое.

Софуса нигде не было.

Эстер ощутила болезненный укол: не повезло. Она уже собралась было уходить, как вдруг створки распашной двери, которая вела на кухню, приоткрылись.

Эстер обернулась, и в этот момент в зал вошел он.

Профиль. Ямочки. Улыбка.

Он. Мужчина, которого любила ее сестра.

Он насвистывал This is the Sea. Поднос, с которым он вышел из кухни, был уставлен тарелками с закусками; Софус понес его к столику, занятому туристами.

Эстер замерла. Софус направлялся прямо к ней.

Отворачиваться было уже поздно, и Эстер, опустив голову, начала обходить стол, удаляясь от Софуса. Надо добраться до лестницы. Сбежать. Но ее судорожные движения, наоборот, привлекли его внимание. Эстер с ужасом обнаружила, что стоит прямо перед ним.

Она смотрела на Софуса, похолодев от страха. Софус, переставляя закуски с подноса на стол, спросил по-английски, не надо ли кому подлить пива.

Дальше случилось то, что Эстер запомнила на всю оставшуюся жизнь: Софус поднял глаза и посмотрел прямо ей в лицо. Эстер, побледнев, воззрилась на него. Они изучали друг друга друг секунды две, не больше; потом Софус отвел взгляд и снова занялся заказами. Однако на лбу у него залегла морщина. Он снова покосился на Эстер, потом еще раз; по лицу прошла тень. Софус уставился в блокнот, но ничего не писал; кисть дрожала, ручка зависла над бумагой.

Эстер быстро обогнула туристов, протиснулась мимо Софуса и чуть не бегом кинулась к лестнице.

— Постойте! — услышала она его голос. Позади застучали шаги.

На улице Эстер метнулась сначала налево, потом направо, не зная, куда бежать. Услышав, как за спиной у нее открылась дверь (на улицу выплеснулось последнее крещендо The Waterboys), она метнулась в ближайший переулок.

— Постойте! — окликнул Софус.

Эстер обернулась на него через плечо — и все дальнейшие воспоминания слились в неясное пятно: она споткнулась и упала во что-то мокрое и скользкое. От резкой боли в копчике свело желудок, и Эстер вырвало прямо на шарф. Волосы упали на лицо и прилипли к щекам, ладони саднило.

— Что с вами? — Софус уже подбежал и склонился над ней.

Эстер, сердито глядя на него, пыталась подняться на ноги. Софус отодвинулся, но деликатно поддержал ее под локоть, помогая встать. Эстер зажмурилась. Лицо горело от ужаса и унижения.

— Что с вами? — повторил Софус.

Эстер опустила взгляд. Под ногами отливала зеленоватым какая-то белая слизь — на ней-то она и поскользнулась. Эстер подавила рвотный рефлекс, отчего глаза у нее налились слезами, и изогнулась, пытаясь рассмотреть, сильно ли пострадала куртка на спине. Слизь размазалась ниже пояса. Эстер выругалась.

Она снова повернулась к Софусу, не в силах посмотреть ему в глаза.

— Если не считать того, что я вся черт знает в чем…

— Это птичий помет. — Софус подавил улыбку.

Проворчав что-то себе под нос, Эстер подняла руку, желая отвести волосы с губ, но Софус успел удержать ее, иначе Эстер размазала бы скользкую гадость еще и по лицу.

— Лучше упасть в птичье дерьмо, чем в чье-нибудь еще. Лошадиное, собачье… — Софус оглядел ее. — Помет только на руках. И на куртке. Ах да, еще на шарфе.

— Нет, на шарфе рвота. — Эстер была бы рада улыбнуться, но боялась заплакать. Софус смотрел на нее так пристально, что Эстер, в свою очередь, не могла поднять на него взгляда. Знает ли он, кто она такая? Почему он ничего не говорит? Эстер хотелось прокричать: «Ты чем-то обидел ее, да?» Теперь, стоя перед Софусом, Эстер заметила его потускневшие от боли глаза с темными полукружьями.

— Идемте в бар, — сказал Софус. — Вам надо почиститься. Я сегодня много кому наливал, но если кто и нуждается в пинте пива, так это вы.

В груди у Эстер приоткрылась какая-то дверка, откуда потянуло теплом. Она постаралась захлопнуть ее, запереть на задвижку. Несказанные слова били крыльями у нее в горле. Эстер все же сумела выдавить: «Ладно» — и вместе с Софусом побрела назад, к бару.

Софус провел Эстер через кухню в жилое помещение за баром. В одном углу был устроен кабинет, в другом стоял диван, рядом виднелась дверь ванной. Софус открыл шкафчик и подал Эстер чистое полотенце, жестом приглашая ее в ванную.

— Пустите воду, и пусть льется; она быстро нагреется, но вы поосторожней, она очень горячая.

— Поняла.

— Куртку. Шарф.

Эстер отдала ему и то и другое.

— Футболка под свитером есть? — спросил Софус.

Эстер кивнула.

— Ее тоже давайте. На животе что-то прилипло.

Эстер опустила глаза и выругалась, увидев грязное пятно.

— За барной стойкой у меня лежит запасной свитер, можете его взять. Когда отмоетесь от рвоты и помета, — с невозмутимым видом прибавил Софус.

Эстер отдала ему и джемпер.

Софус держал ее вещи на вытянутых руках. Адреналин, хлынувший в кровь после падения, начал выветриваться; теперь Эстер, оставшуюся в тонкой футболке, начала пробирать дрожь. Софус взглянул ей в глаза, и с минуту они рассматривали друг друга.

— Клара предупредила, что вы можете со мной связаться. Я не ожидал, что вы явитесь как снег на голову, а потом еще и попытаетесь от меня сбежать.

— Я искала супермаркет. — Едва Эстер услышала собственные слова, как залилась краской. В голове у нее Дженнифер Грей[92] произнесла свое знаменитое «Я с арбузом!».

Аура сидит перед телевизором, сжимая пульт. Она поставила запись на паузу, пока идет реклама. Сегодня воскресенье, показывают «Грязные танцы»; родители разрешили лечь попозже, чтобы записать кино. Потом они будут смотреть и пересматривать эпизод, где Джонни объясняет Бэби поддержку, пока не выучат реплики наизусть. В последний раз у них одни на двоих летние каникулы: на следующий год Аура переходит в среднюю школу, а Эрин остается в младших классах. Они каждый день на пляже. «Пошла! — Аура протягивает блестящие от морской воды руки. — Давай!» Эстер разбегается, пролетает по воздуху прямо на руки сестре. Аура оступается под ее тяжестью, и обе обрушиваются в воду, задыхаясь от смеха.

— Как будете готовы, приходите в бар. — Выражение на лице Софуса не прочитывалось, но в голосе звучала доброта. Наконец он ушел.

Эстер не испачканной в птичьем дерьме рукой схватилась за кран. Она подождала, пока шаги Софуса не стихли, повернула кран и стала отмываться. Намылила руки до локтей, ополоснула лицо; вода обжигала, от нее саднило кожу. Эстер вдыхала пар, валивший от струи.

— Ты что делаешь, рохля? — спросила она у матового зеркала, запотевшего и несговорчивого. — Ты пришла сюда, чтобы выяснить отношения, — вот и выясняй.

Эстер вытерла лицо и руки, повесила полотенце и вышла. Запотевшее зеркало еще не успело проясниться.

Софус, дожидаясь ее, уже выставил на другом конце барной стойки пинту и три тарелочки с закусками. Эстер подошла, села. Рядом с угощением лежал сложенный шерстяной джемпер. Эстер развернула его и надела через голову. Джемпер оказался ей до колен, а рукава свисали как у Пьеро. Софус, стоя за стойкой, поглядывал на нее, перетирая пивные бокалы.

— Это свитер моего лучшего друга, — пояснил он. — А также совладельца бара. Он вечно бросает свои вещи где попало.

— Забрался на вершину бобового стебля и дорос до луны? — Эстер принялась подворачивать рукава.

Лицо Софуса озарилось улыбкой.

— А вы шутница.

Он встал за стойку напротив Эстер. Возникла неловкая пауза. Эстер не могла поднять на него взгляд.

— Итак, — начал Софус. — Тапас. Омлет по-испански, грибы с чесноком, маринованные оливки. Пинта лучшего местного пива. Ах да… минуту. — Софус скрылся на кухне и вернулся с тарелкой мягкого хлеба, нарезанного кусками. — Еще горячий.

Эстер прижала руку к животу. В последний раз она ела в аэропорту утром — перехватила какой-то сэндвич.

— Спасибо. Я и не ожидала, что здесь водится испанская кухня.

— Фарерские острова полны сюрпризов, это я вам гарантирую.

Эстер рассматривала хлеб и квадратик блестящего масла. Омлет. Грибы. Оливки.

— Обезболивающее нужно? — спросил Софус.

Эстер помотала головой:

— Нет, спасибо, все нормально.

Пиво немного притупило боль от падения на булыжники.

— Хелло! — Внимания Софуса добивался клиент, сидевший на другом конце бара.

— Привет! — отозвался тот, направляясь к нему, и — через плечо — Эстер: — Подождите здесь. Когда я закончу, посидим, выпьем. Эстер?

Когда Софус назвал ее по имени, она словно оказалась под ярким солнцем. И кивнула.

— Хорошо. — Софус сосредоточился на заказе; разнося пиво, он поглядывал на Эстер.

Заметив, что он смотрит на нее, Эстер занялась едой. Она вдруг ужасно проголодалась.

32

Эстер — сытая и довольная — сидела у конца барной стойки и потягивала пиво. Небо за окном было ярким, синим с фиолетовым оттенком. Эстер взглянула на часы: было уже почти восемь, но солнце светило как днем. Она сфотографировала море прямо через окно и отправила снимок Нин, рассчитав, что та еще спит: в Солт-Бей было раннее утро.

Ответ пришел сразу же:

Эстер написала в ответ:

Нин кинула ей эмодзи с картой.

Эстер посмотрела в окно, обдумывая ответ.

На экране заплясали три точки: Нин печатала ответ. Потом появились два эмодзи: птичка и улыбчивая какашка.

Пауза.

У Эстер навернулись слезы. Краем глаза она увидела, что Софус выходит из-за барной стойки и его место занимает сменщик.

Эстер нажала на кнопку — экран погас — и допила пиво.

— Привет. — Софус вышел из-за стойки и встал рядом с ней.

— Привет.

— Может, еще пива? С этим ты уже давно сидишь.

— И ты будешь?

Софус кивнул.

— Тогда да. За компанию.

— Может, вон тот столик, в углу? Там тише.

Эстер согласилась, подхватила сумку и пересела.

Софус вернулся за стойку, нацедил еще два бокала и понес их к столику, где устроилась Эстер.

— Skál, — провозгласил он, поднимая бокал.

— Skál, — отозвалась Эстер.

Они чокнулись и выпили.

Из динамиков зазвучали Joy Division. Софус погладил шероховатую столешницу. Эстер сидела у окна. Ничто не заслоняло ей вид на крыши окрестных домов, спускавшихся к бухте и взбиравшихся по склонам холмистого, продуваемого всеми ветрами острова, чей силуэт вырисовывался вдали. Наконец она кое-что поняла.

— Деревья. — Эстер повернулась к Софусу. — Только что сообразила. Я не вижу здесь деревьев, которые росли бы сами по себе.

Софус отпил пива и покачал головой.

— Им не нравится ветер Северной Атлантики. Еще им не нравится, когда их объедают дикие овцы. Деревья здесь не растут. Они есть кое-где в городе, их специально посадили. — Он поерзал. — Ауре это тоже казалось странным.

Вот и она. Названная по имени. Присутствующая. Сидит за столом вместе с ними.

Эстер покрутила запотевший бокал, подвигала по столу. Подождала, чтобы голос не дрожал.

— Софус, почему я о тебе ничего не знала?

Софус набрал в грудь воздуха.

— Хороший вопрос. — Он выдохнул.

Эстер отметила ссутуленные плечи, морщинки у глаз, бледность, а еще — как у него мелко дрожат руки каждый раз, когда он поднимает бокал. Знаки, знакомые Эстер. Все, чем ты расплачиваешься за то, чтобы смотреть в лицо этому миру.

— Может, для начала расскажешь, что ты здесь делаешь? — сменил тему Софус.

Эстер поймала несколько капель конденсата, вознамерившихся стечь с бокала. Подумала, как лучше ответить.

— Клара дала мне твой телефон и адрес, сказала, что у тебя бар в Торсхавне. Я хотела написать тебе, что приезжаю, но… — Эстер не закончила. Под водой светились фигуры Морского мужа и семерых его детей, осужденных целую вечность дожидаться Агнете. — Я хотела сказать, — снова начала Эстер под взглядом Софуса, — что я здесь, чтобы лично выразить тебе соболезнования. Ты узнал про Ауру. От Клары. Наверное, после того, как я в первый раз ей написала. С месяц назад. Соболезную. Твоей потере.

— Tak. — Софус сделал большой глоток. — Мы с Аурой расстались… полтора года назад. После… то есть перед тем, как она вернулась домой. — Он снова припал к бокалу, а потом тихо закончил: — Иногда мне кажется, что все было вчера.

— Можно вопрос? Как долго вы были вместе? — Эстер разрывалась между недоверием к Софусу и состраданием к нему.

— Примерно столько же, сколько прошло со времени расставания. Восемнадцать месяцев.

Эстер нахмурилась:

— Я совершенно не в курсе, что и когда происходило в жизни Ауры, пока она жила здесь.

Софус глотнул пива.

— Я тоже соболезную твоей потере. — Развивать мысль он не стал.

— Tak, — отозвалась Эстер. Настал ее черед надолго припасть к бокалу, словно смелость таилась на дне. — Еще я приехала сюда, — она вытерла пиво с верхней губы и заставила себя продолжать, — потому что мне хотелось увидеть человека, которого любила моя сестра. С кем она обручилась. Понять, по какой причине она сохранила помолвку в тайне от нашей семьи.

Софус поежился, и Эстер тоже стало неловко.

— Пойми, — сказала она, смягчившись. — Родители, я… мы понятия не имели, что она помолвлена.

— Наверное, эти годы вам трудно дались.

— Они разрушили нашу семью, — проговорила Эстер — и сама услышала собственные слова. — Аура начала отдаляться от нас, еще когда жила здесь. Мы плохо представляем, что с ней происходило до того, как она вернулась. До того, как… — Эстер не могла продолжать. Не могла сказать этого Софусу в глаза.

Софус откинулся на спинку стула и потер лицо ладонями.

— Прости меня, Эстер. Это… — Он избегал смотреть ей в глаза. — Я хочу помочь тебе разобраться, очень хочу. Просто все это очень тяжело.

— Понимаю, но…

— Нет, — перебил Софус. — Сомневаюсь, что понимаешь.

Его слова задели Эстер, но она переждала обиду и лишь потом продолжила:

— Так помоги мне понять.

— Эстер, если вещи, которых ты…

— Привет-привет! — прокричал через весь бар чей-то голос.

Эстер болезненно задело, что на лице Софуса отразилось облегчение. К их столику приближался, держа пивной бокал, высокий тощий парень, одетый как футболист. Налобная повязка, легинсы под футбольными шортами, винтажные «найки». Эстер показалось, что он попал в бар прямиком из какого-нибудь фильма Уэса Андерсона[93].

— Флоуси! Присоединяйся. — Софус встал и придвинут третий стул. — Не против? — Он повернулся к Эстер.

— Нет, — сухо ответила та и тихо прибавила: — Разговор-то у нас пустячный.

Флоуси вскинул руку.

— Судя по всему, разговор у вас как раз важный, а я вломился. Прошу прощения. Давайте я уйду, а вы продолжите.

Эстер, тронутая искренностью этого чужого ей человека, запротестовала:

— Нет, все нормально.

— Флоуси. — Парень протянул ей руку. — И я гораздо симпатичнее.

— Эстер, Флоуси — мой лучший друг, а еще мы вместе владеем этим баром, — объявил Софус. — Флоуси, это Эстер. Она…

— Сестра Ауры. — Эстер пожала Флоуси руку.

Тот какое-то время, не прерывая пожатия, изучал ее лицо.

— Да, ты сестра Ауры.

Эстер сообразила, что раз Флоуси — лучший друг Софуса, то и про Ауру он знает.

— Когда Анника написала, что у Софуса в баре серьезный разговор с какой-то незнакомой девушкой, мне и в голову не пришло, кто это может быть. Я присяду? — И он жестом указал на пустой стул.

— Про меня кто-то написал? — Эстер взглянула на барную стойку; женщина в дредах продолжала разливать пиво. Та застенчиво ей помахала.

— Мы — как семья. — Флоуси сел, поставил свой бокал на стол и повернулся к Эстер. — Заботимся друг о друге. — Он взглянул на Софуса. — Эстер, прими, пожалуйста, мои соболезнования. Аура была нашей Девочкой-Императрицей.

Эстер в замешательстве взглянула на Флоуси.

— Мы с Аурой оба любили восьмидесятые и «Бесконечную историю», — пояснил тот и поднял бокал. — Мне так ее не хватает. Ну, за тебя, Аура. Skál. За Эстер. За то, что ты приехала на наш маленький остров. Как же нам повезло!

Эстер, застигнутая врасплох его открытостью, перевела взгляд на Софуса, и тот, соглашаясь, кивнул.

— Да, нам повезло.

Эстер подняла бокал и отпила пива. Говорить она не могла.

— А еще, — продолжил Флоуси, — за сегодняшнюю пьяную сагу. — Он встал и поднял бокал, обращаясь уже к всему бару. — Skál!

— Skál! — радостно отозвался кто-то из местных.

Флоуси, не садясь, припал к бокалу.

— Пьяная сага? — прошептала Эстер Софусу.

Тот настороженно улыбнулся.

— Скажи спасибо, что тебя не заставляют пить из бараньего рога, — с убийственной серьезностью заметил Флоуси.

— Ты смеешься, что ли, не пойму?

— Шоты, — провозгласил Флоуси и хлопнул руками над головой. — Тащите шоты.

У стола возник с тремя полными рюмками недавно приступивший к работе бармен. Эстер взяла свою; ее саму удивляли переполнявшие ее радость и горе. Она чокнулась с Софусом и Флоуси и опрокинула рюмку. Закашлялась, когда огненная жидкость потекла по пищеводу. Солнце за окном, над плечом Софуса, все еще стояло высоко в небе.

Через несколько часов Эстер уже не могла бы сказать, когда и как бар перешел от шотов к танцам под Lady Marmalade (Флоуси врубил динамики на полную громкость и потащил ее танцевать), но именно так развивались события тем вечером.

«Флоувин» закрылся. Флоуси, Софус и Эстер на нетвердых ногах вышли на улицу. Веселье, похоже, и не думало заканчиваться. Пока они плясали, солнце успело зайти, но очень ненадолго, и теперь небо уже розовело в преддверии рассвета. Люди, болтая и смеясь, стояли на улице, изо рта у них поднимался парок.

— Софус, Софус, — невнятно забормотал Флоуси, приобнимая друга за плечи.

— Что, Флоуси?

— Сегодня суббота?

— Сейчас уже утро воскресенья.

— Французские хот-доги, — грянул Флоуси. Вытянув руку с указующим перстом, он повел всех за собой.

— Какие? — пьяно захихикала Эстер.

Следом за Софусом и Флоуси она спустилась к ярко освещенной кулинарии. Флоуси забежал в дверь и вскоре вышел с тремя бумажными свертками в руках. Все трое присели на лавочку.

— Завтрак в постель. — Флоуси передал один сверток Софусу, другой — Эстер, после чего занялся собственным хот-догом.

— Ты чего не ешь? — тихо спросил Софус.

— Я вегетарианка, — прошептала в ответ Эстер.

— Ясно. — Софус вытер рот салфеткой. — Извини.

— Хочешь мой? — предложила Эстер.

Софус помотал головой, однако забрал у нее хот-дог.

— Дома у меня друзья, которые съедят с удовольствием, — объяснил он. — Хочешь, я вернусь в бар и приготовлю тебе что-нибудь?

— Нет-нет, все нормально. — От его заботливости у Эстер закружилась голова. Ей снова вспомнилась Бэби из «Грязных танцев», и она пробормотала: — Я с арбузом.

— Что-что? — спросил Софус.

— Ну, как хот-доги? — перегнулся к ним Флоуси.

— Очень вкусно, tak.

— Ага, tak.

Флоуси что-то довольно промычал, дожевывая последний кусок. Смяв бумагу в кулаке, он пристроил голову Софусу на плечо и захрапел.

— Ты где остановилась? — Софус зевнул.

— В хостеле. Тут, за углом. — Солнце уже выглянуло из-за горизонта, и на море легли блики. — Это что? Уже восход?

— В это время года ночь длится всего несколько часов, — улыбнулся Софус. — Проводить тебя?

— По-моему, у вас и так полно дел. Вам до дома далеко?

— Нет, мы близко. И нам не впервой добираться в таком состоянии. У нас скоро тренировка по футболу.

— Удачи.

— Да уж, удачи. — Софус пихнул Флоуси локтем в бок и помог ему подняться.

— Спокойной ночи, Лунный Мотылек, — невнятно произнес Флоуси и чмокнул воздух рядом с щекой Эстер. — До скорого. До скорого?

— Да, — согласилась Эстер.

— Ты уверена, что дойдешь без приключений?

— Уверена. До хостела рукой подать.

— Ладно. Тогда до скорого. — Софус не стал оборачиваться.

Друзья побрели вверх по склону. Эстер постояла, глядя им вслед. Наконец они скрылись из виду. Солнце уже подсвечивало небо притихшего города, лучи отражались от мшистых зеленых склонов скалы, поднимавшейся из моря. Море двигалось, изгибалось, манило и сверкало. Эстер поплотнее закуталась в свитер Флоуси; ей хотелось защиты, хотелось каждой складкой свитера защититься от соблазна, от притяжения океана. Она взглянула на часы. Почти пять.

Эстер бесцельно побрела вперед, ощущая некоторую неопределенность — и от опьянения, и от усталости. Мысли никак не унимались. Эстер думала обо всем: о компании Софуса и Флоуси. Об узнавании, которое светилось в глазах Софуса. О том, что все на этих суровых островах — и под ногами, и над головой — говорит о том, что Аура жила здесь. Эстер бесцельно побрела по дороге, которая тянулась вдоль берега.

Она смотрела на роскошно зеленые поля, разноцветные домики, белых овец на склонах, и в груди у нее словно что-то тихо пело. Краем глаза Эстер уловила движение: на обочине остановились несколько машин, из которых, по одной или группками, выходили женщины. Они спускались на берег. Подъехали еще несколько машин, из них тоже вышли женщины; наконец все собрались в одну большую компанию. Термосы, полотенца, сумки. Женщины болтали, раздеваясь; их смех колокольчиками звенел в утреннем воздухе. Кто-то уже натянул купальные шапочки. Все вместе пошли к воде, склонив головы и о чем-то переговариваясь, указывая на волны. Эстер приблизилась. Ее словно тянуло приливной волной.

Одни женщины подпрыгивали и изгибались, когда океан лизал их кожу; вторые входили в воду без боязни, уверенные в своем праве быть здесь. Другие шутливо взвизгивали: вода была холодной. Эстер стиснула в карманах кулаки, словно желая раздавить зависть. Память о воде жила в ее теле, легкие все еще ощущали вздохи воды, вода заливалась в уши, во рту ощущался ее вкус, мелкие волны ласково гладили голову Эстер, играли с волосами. Жгучая, благословенная соленая вода. Шок, восторг, спокойствие. Перед глазами у Эстер встал слайд из «вью-мастера»: Аура стоит спиной к фотографу, лицом к морю.

Эстер моргнула. Одна из женщин задержалась на берегу и теперь направлялась к ней, на ходу заправляя под шапочку длинные седые волосы. Остановилась, помахала рукой. Эстер качнулась на нетвердых ногах — сказывалось опьянение.

— Извините, — прокричала Эстер женщине, — я не говорю по-фарерски.

Женщина улыбнулась и покачала головой. Указала на море, жестом приглашая Эстер присоединиться.

— Нет-нет, спасибо. Nei, я не пойду плавать. Нет. Tak. А вам желаю приятно искупаться. Брр. — Эстер попыталась компенсировать незнание языка мультяшными жестами.

Женщина какое-то время молча, с любопытством разглядывала ее, после чего легко улыбнулась и снова ушла к воде. К морю.

Эстер смотрела на купальные шапочки, на черные головы, поплавками качавшиеся на воде. По волнам к ним протянулся палец солнечного света.

33

Нин Робертсон плескалась на бирюзовом мелководье, поглядывая на берег и наслаждаясь красками и хрустальным светом осеннего полдня Солт-Бей; перламутрово-белый песок, рыжий огонь водорослей на серебристых валунах, приглушенные тона эвкалиптов. Небо над ней и море под ней отражали друг друга, синее и зеленоватое вели бесконечный разговор; птицы собрались на север — им предстоит обогнуть Землю. А на суше, на лесной подстилке между сухими эвкалиптами и казуаринами, цвела осенняя орхидея. Конец и начало. Любимое время года.

Нин нырнула, отдаваясь текучей, медлительной и нежной волне. Час назад она вышла из больницы и поехала прямиком сюда — поплавать, восстановить силы. В море, стране предков, Нин была как дома. Она выплыла на поверхность и легла на спину. Смотрела в небо, одновременно заглядывая внутрь себя, и размышляла. Ее тело качает морская волна, и это похоже на то, что происходит внутри ее тела.

Когда от холодной воды Нин перестала чувствовать пальцы, а зуб уже на зуб не попадал, она выбралась на берег. Завернулась в полотенце и села на песок, подставив спину солнцу и ощущая, как тепло проникает до самых костей. Пискнул телефон: пришло сообщение. Нин пошарила в сумке, достала мобильный. Куини. Слова матери она читала сквозь туман счастливых слез.

Нин набрала ответ:

И прокручивала список сообщений, пока не нашла то, с которого начался ее день. На рассвете она не спала, терзаясь тревогой по поводу предстоящего визита в больницу, — и тут на экране телефона возникло имя Эстер. Сообщение с фотографией. Нин снова открыла снимок, увеличила его: вид за окном, крыши, гавань с лодками, а в отдалении — скала в море. Какой-то другой мир. Другой мир Ауры. Нин попыталась представить в этом мире Эстер. Представить, как она смотрит в окно, на крыши и море. Как она смотрит на мужчину, которого Аура любила и которого утаила от всех. Даже от Нин. Она начала было набирать ответ. Ей хотелось спросить Эстер, каким показался ей Софус, но на Фарерах час был еще ранний, и Нин прикинула, что Эстер или слишком пьяна, чтобы ответить, или еще спит. Не в первый уже раз Нин испытывала смешанное с восхищением удивление: Эстер нашла в себе силы отправиться на другой конец света, в болезненное и такое прекрасное путешествие по следам Ауры.

Коснувшись экрана, она открыла другую, копенгагенскую фотографию, которую прислала ей Эстер. Аура, такая счастливая, в объятиях Софуса. Красиво. Нин терпеть не могла этот снимок, служивший напоминанием обо всем, что подруга от нее скрыла: новую жизнь, которую Аура создала себе на другом конце света, жизнь, в которую решила не пускать тех, кого она оставила в жизни прежней.

Нин закрыла фотографию, вывела на экран следующую. Снимок сделали, когда Аура еще не уехала. Последняя фотография, на которой они вместе, а до отлета Ауры еще несколько месяцев. Конец ресторанной смены, они стоят в обнимку. На Нин корона, ей в тот день исполнилось двадцать шесть. Лица обеих сияют улыбками.

Нин увеличила лицо Ауры. После того, что случилось с подругой, когда им было пятнадцать, ее глаза больше не улыбались, как в детстве. Но она старалась, подумала Нин, она старалась улыбаться. Храбрая девочка, она старалась изо всех сил. Окончив среднюю школу, Аура перебралась в Нипалуну — хотела учиться в университете, но продержалась всего полгода. А потом начались панические атаки. Аура вернулась домой и начала работать официанткой на полную смену в ресторане Марко — на пару с Нин. Нин знала, что Аура — человек хрупкий, но полагала, что подруга по-своему счастлива в Солт-Бей. Пока не раздался гром среди ясного неба — так, по крайней мере, ей показалось. Аура объявила, что собирается в Данию учиться. Она обещала, что станет писать или звонить каждый день. Почти три долгих года спустя — общались они все это время весьма нерегулярно — Аура приехала обратно.

В попытках восстановить прежние отношения с подругой Нин перепробовала все. Пыталась приохотить ее к их прежним совместным увлечениям: дальним поездкам, прогулкам в буше. Звала в гости к ним с Куини. Однако былые близкие отношения так и не возродились; Аура оставалась замкнутой, достучаться до нее оказалось невозможно. Как когда ей было пятнадцать, только хуже. «Иногда рана слишком глубока, малыш, люди так и не излечиваются от нее», — сказала ей Куини. Нин отказывалась верить матери. Они с Аурой дружили чуть не всю жизнь, такая дружба просто не может закончиться. А потом, в одно страшное утро, Аура ушла из Ракушки — и не вернулась.

«Ра-Ра, ты станешь тетей», — прошептала она улыбающемуся лицу Ауры. Покивала — ей хотелось, чтобы Аура ее услышала. В желудке заворочалась тошнота. Нин отложила телефон, достала из сумки имбирные леденцы, которые рекомендовал врач, и бутылку воды. Сунула леденец в рот, медленно запила. Рыгнула, потерла грудь.

«И у тебя было так же? — пробормотала Нин, глядя на море. — Первые несколько месяцев, когда мы еще ничего не знали?» Нин рассасывала имбирный леденец, пытаясь успокоиться, сосредоточиться на ритме начавшегося прилива, но видела только яркий, страшный цвет крови Ауры. Зажмурилась, чтобы прогнать воспоминание. Страх в глазах Ауры. Какой детский голос у нее был, когда она в ту темную ночь позвонила Нин.

Нин начала бить дрожь. Не из-за утренней дурноты, не из-за прохлады с моря. Виной всему была тяжесть, слишком хорошо ей знакомая, ведь она так долго носит в своем теле непроговоренное воспоминание. Нин собрала вещи и заторопилась на прибрежную полосу, к машине.

Нин установила лампу на рабочем столе так, чтобы лучше видеть глину, с которой работала. Посмотрела на часы. Она уехала с пляжа часа два назад, но мысли в голове отказывались улечься. В ушах все еще стоял голос Ауры, и Нин, как наяву, чуяла соленый, резкий запах ее крови. К тому же из головы не шли мысли о том, что Эстер сейчас сидит в баре на острове в Северной Атлантике, а рядом с ней — мужчина, которого любила Аура. Нин не оставляла обида: она ничего, ничего о нем не знала. Аура и от нее отгородилась. Сегодня врач на осмотре сказал ей: «И вы, и ваше дитя в добром здравии. Все так, как должно быть». Нин захотелось сказать: «Нет. Все совсем не так. Рядом со мной должна быть она». Ей снова вспомнилась фотография Ауры с Софусом. Чистая, безграничная радость на лице подруги. Такое лицо Нин видела у Ауры лишь однажды. Когда они были подростками.

Они тогда учились в десятом классе, дело было после уроков. Нин отчетливо помнила тот день — День вольных нарядов: старшеклассникам разрешили не надевать школьную форму, и каждый пришел, в чем хотел. Так они собирали деньги на благотворительность: хочешь на день избавиться от школьной формы — гони монету. Нин и Аура начали продумывать свои наряды за несколько недель, для чего им пришлось обыскать все местные секонд-хенды.

— Мы ищем что-нибудь, в чем можно выглядеть как Дженис Джоплин, Ширли Мэнсон, Аланис[94] или Кристин Эну[95], — честно объяснила Аура немолодому волонтеру общества Викентия де Поля[96].

В магазине нашлись ночные рубашки пастельных оттенков, которые девчонки и надели вместо платьев, дополнив образ армейскими ботинками, леденцовыми бусами и солнечными очками в виде сердечек. Глаза они подвели черным карандашом.

В школе в тот день дым стоял коромыслом. Они ничего не делали, только рассекали на переменах и в перерывах на обед. Надо же, все в своих собственных шкурах! После уроков они отправились в угловой магазин; неписаное правило гласило, что тусить здесь могут только старшеклассники. Аура и Нин, с банками «Пасито» и пачкой ментоловых «Уинфилд», уселись под эвкалиптом на задах магазина, возле крытой парковки. С улицы их не было видно. Они курили и слушали — наушники у них были одни на двоих — Jagged Little Pill[97]. Стараясь выдувать дым колечками, обсуждали чужие наряды и посмеивались в кулак над мальчиками из их класса, которые явились на Вольный день в пижамах. Тогда-то все и произошло.

Низкое рычание сверкающего синего «холден-коммодора», на крыше — доски для серфинга, темные тонированные окна. Из автомагнитолы орут Silverchair[98], и Нин кажется, что басы из Tomorrow гудят у нее в животе. «Коммодор» въезжает на парковку на задах магазина. Мотор и магнитола внезапно затихают. Все четыре дверцы открываются, и из машины вылезают пятеро мальчишек из двенадцатого класса. Ноги босые, длинные патлы выгорели на солнце, кожа блестит, а глаза покраснели от морской воды. Тот, который был за рулем, вылезает последним. Заправляет влажные золотистые волосы за уши, проходит мимо девочек. Майкл Тулли. В школе все знают, как его зовут.

— Классные очочки, зайка, — говорит он Ауре. Нин как будто не существует.

Аура замирает: губы полуоткрыты в улыбке, глаза не видны за розовыми очками-сердечками в пластмассовой оправе. Она не отвечает; Майкл усмехается и спешит за товарищами, которые уже скрылись в магазинчике. Нин закатывает глаза и снова начинает болтать, но замечает, что лучшая подруга не шелохнется. Нин щелкает пальцами у нее перед лицом. Аура не реагирует. Нин медленно стягивает очки у нее с носа. Аура смотрит на нее блестящими глазами.

— Он только что заговорил со мной, — выдыхает она. — Да? Майкл Тулли? Он только что назвал меня зайкой?

Нин пытается разделить ее восторг, но куда более глубокое чувство — она не знает какое — заставляет ее насторожиться. Странно. Неужели Аура сияет только потому, что Майкл Тулли бросил ей несколько слов? Неужели его внимание — это солнце, а Аура в первый раз в жизни согрета теплом лучей?

Нин слишком сильно размяла глину. Опять.

Разочарованно вздохнула. Опустила плечи. Надо сосредоточиться.

Через несколько дней после знаменательной встречи во дворе углового магазина Майкл нашел Ауру в школьной библиотеке и предложил подвезти ее домой на своем «коммодоре». На следующий день он повторил предложение. И на следующий. Вскоре Майкл подвозил Ауру уже каждый день. Выходные они теперь тоже проводили вместе. И вечера тоже; Аура говорила родителям, что идет к Нин, а сама убегала к Майклу на берег моря. Аура дала ему кодовое имя Ривер — по названию реки, Тулли Ривер, что на западном побережье. «Я ♥ Ривера», — писала она во всех учебниках и шариковой ручкой у себя на ляжках, там, где было не видно под школьной юбкой. Если кто-нибудь спрашивал, о ком это, Аура отвечала, что так она показывает свою любовь к Риверу Фениксу. Через несколько недель после того, как Аура и Майкл начали бегать друг к другу, Майкл устроил вечеринку в стиле восьмидесятых.

Аура клялась Нин, что Майкл тут ни при чем; они нарядятся Шер и Тиной Тернер и будут танцевать всю ночь напролет. Прибыв на вечеринку, Аура начала опрокидывать водку шот за шотом. Они станцевали под одну песню Fleetwood Mac, и Аура объявила, что собирается выпить еще. Нин ждала, потом пошла искать подругу, но той нигде не было. Стоя на веранде дома Тулли, среди старшеклассников, Нин вдруг заметила, как Аура с Майклом покидают вечеринку и в свете уличных фонарей убегают на берег, к семи утесам. Нин вызвала такси и уехала с вечеринки одна. Через несколько часов к ней в окно постучала Аура. Лицо ее было мечтательным, косметика размазалась.

В понедельник они вернулись в школу; Аура при виде Майкла засветилась от счастья. Но когда они во время перерыва на ланч отправились в угловой магазинчик, Майкл не обратил на нее никакого внимания. В его глазах ничего не отразилось, даже когда Аура прошла мимо него. Вернувшись в школу, Аура заперлась в туалете. Нину напугало, как горько плакала ее подруга. Через неделю после вечеринки кто-то увидел, как Майкл на баскетбольной площадке целуется со старшеклассницей по имени Кэти Кэннон. Кэти он на следующий день и подвозил на своем «холдене». Ауру Майкл больше не замечал.

Через три месяца после вечеринки в стиле восьмидесятых Аура ночевала у Нин. Она больше не плакала; иногда в ней даже прорывалось что-то от той, прежней Ауры, лучшей подруги Нин, но внутренний свет потух. Они заказали пиццу, посмотрели «Магазин „Империя“»[99] и отправились спать. Посреди ночи Нин проснулась от того, что Аура, поскуливая, звала ее. Когда они ехали в больницу, у Куини, сжимавшей руль, побелели костяшки. На заднем сиденье на руках у Нин истекала кровью Аура.

Нин защипнула глину. Опять перестаралась.

Она разломила надвое ком, с которым работала, и тут ее настигла тошнота. Нин схватилась за живот и согнулась. Глубоко вдохнула, подавив рвотный спазм. Встала и отошла от формы, чтобы не выплеснуть на нее свое разочарование. Потянулась к бутылке с водой и за имбирными леденцами.

Походила по кругу. Прошлое подобралось слишком близко.

Нин потянулась к телефону, открыла ветку с сообщениями Эстер. Снова всмотрелась в фотографию, которую Эстер прислала из бара Софуса. Аура была в этом баре. А сейчас там Эстер. В детстве, вспомнила Нин, Эстер из кожи вон лезла, чтобы угодить им с Аурой. Ей хотелось, чтобы они приняли ее в свою компанию. На глаза навернулись слезы.

Нин вышла из мастерской в сад и села под огромный кривой эвкалипт. Мысли в голове, сталкиваясь, производили электрический треск. В воздухе влажно пахло приближающимся дождем.

В дождливый день, через несколько месяцев после исчезновения Ауры, через несколько месяцев после того, как Эстер уехала на западное побережье, в мастерскую к Нин постучалась Фрейя.

— Здравствуй, милая. Куини сказала, ты здесь. Не против, если я зайду? — Фрейя явно сильно нервничала, что было на нее непохоже.

— Фрейя! — Нин, сидевшая в старом отцовском кресле, отложила скетчбук. — Какой приятный сюрприз.

— Хотелось бы так думать. — Фрейя потеребила висевшие на шее зеленоватые, с розовыми кончиками раковины — одно из ожерелий Куини. — Можно я сразу к делу?

— Давай.

— Я хотела поделиться с тобой одной идеей. Мы задумали поминальный вечер в честь Ауры. И ради Эстер.

Это было интересно. Нин заварила чай, открыла упаковку печенья в кокосовой посыпке.

— Скажу сразу: никто не хочет врать Эстер. Не этого я прошу, — заговорила Фрейя. — Вечер памяти мы устраиваем в честь Ауры, это правда. Но еще это попытка дать Эстер возможность приехать домой, поговорить с Джеком, со мной и докопаться до правды. — Фрейя прочистила горло. — Нин, я не могу потерять и вторую дочь.

Лицо у Фрейи по-детски скривилось; перед Нин сидела сейчас не та стойкая глава рода, какой Фрейю знали в городке, и душа Нин наполнилась состраданием. Фрейя дрожащими руками достала из сумки дневник Ауры и подала его Нин.

— С Эстер неладно, сама знаешь. Ты ее видела. После… смерти Ауры. С нами она говорить не будет. Я… мне кажется, все это я уже видела. Но на этот раз я не стану сидеть сложа руки. На этот раз я вмешаюсь.

Нин взглянула в искаженное скорбью лицо Фрейи и услышала собственный голос:

— Как я могу помочь?

В глазах Фрейи засветилось облегчение.

— Поможешь нам спланировать поминальный вечер? Вечеринку в стиле восьмидесятых?

На лицо упали капли дождя. Нин, прикрыв голову руками, побежала через весь сад в мастерскую. По земле забарабанил дождь. Вдруг навалилась ужасная усталость.

Нин, словно извиняясь, погладила скульптуру. Собралась уходить. С благодарностью подумала, что Куини дома — ждет ее.

Закрывая дверь студии, Нин задержалась и постояла перед висящей на стене большой фотографией в рамке. Тот день они с Аурой провели у моря с семьей Нин. Аура — вольный и безбашенный подросток, в ее жизни еще не случилось Майкла Тулли. Между ними вклинилась маленькая Эстер, она широко улыбается Нин и Ауре — подсолнух, что поворачивается за светом. На рамке висело ожерелье, которое тетя Ро нанизала для Ауры, когда ту выписали из больницы. Нин восхищало, как переливчато-белые раковины контрастируют с матово-черными. Потом ее внимание переключилось на детское личико Эстер, на выражение безграничной радости.

Нин вспомнился голос тети Ро, и глаза наполнились слезами. «Мы вешаем ожерелья на фотографии тех, кого хотим защитить».

34

Эстер разбудил ритмичный перезвон, похожий на деликатный перезвон часов. Она открыла горячие, отекшие глаза. Тело было тяжелым и неповоротливым. Голова гудела немилосердно. Эстер хотела подремать еще, но ее потревожил тот же звук. Она потерла веки, потерла виски, пытаясь прогнать боль. Сосредоточилась. Она в хостеле, лежит в кровати. Хостел в Торсхавне. Не сразу, но осознала: в комнате есть кто-то еще. Эстер перекатилась на бок. Прищурилась. В дверях стояла спиной к ней какая-то женщина. Руки женщины двигались взад-вперед. Эстер склонила голову, чтобы лучше видеть: на каждом пальце незнакомки блестели серебряные кольца — они-то и издавали звон, когда она размеренными движениями рассыпáла белые кристаллики. Брала щепотку из коробочки и растирала в пальцах, отчего кристаллики тихо похрустывали. Пауза — серебряные кольца коснулись друг друга, тихо звякнули — и тихий шорох: мелкое крошево просыпалось на пол.

Соль, поняла Эстер. Женщина посыпала порог комнаты солью.

— Здравствуйте! — Эстер приподнялась на локте. За ночь во рту образовалась пустыня; язык стал сухим и шершавым.

Незнакомка обернулась. Отряхнула руки. Влажные волосы стянуты в узел, за ухом приколот букетик желтых цветов. На груди висела большая подвеска: резной зеленый камень, украшенный морскими ракушками.

— Привет, — улыбнулась женщина. — Есть хотите? Я как раз собиралась на поздний ланч.

— Извините? — Эстер затрясла головой и вздрогнула: от резкого движения разыгралась боль.

— Я говорю — есть хотите? Хотите спуститься со мной — перекусить?

Женщина говорила с такой легкостью, будто они уже разговаривали с ней накануне и теперь она просто проложила беседу там, где они прервались. Сбитая с толку ее непринужденным тоном, Эстер припомнила вечер в баре с Софусом и Флоуси. Была там эта незнакомка или нет? Вроде нет.

— Э-э-э… хочу, — выдавила Эстер. Голова гудела.

— Отлично. Не торопитесь. Встретимся внизу?

Эстер ненадолго влезла под обжигающий душ, затем надела чистую одежду и выпила стакан воды с парацетамолом, после чего спустилась в общий зал, к разношерстной толпе. Некоторые читали, примостившись на диванах; другие, устроившись в полукабинетах, расположенных вдоль одной стены, ели и смеялись; столы были заставлены полупустыми стаканами и кофейными чашками. В зале стоял гул, ощущалась общая энергия. Каждый готовился к встрече с тем, что ждало его сегодня. Новые возможности. Приключения. Открытия.

Эстер опустила рукава и оглядела зал. Ее внимание привлекла поднятая рука. Женщина с солью махала ей из полукабинета, где она сидела в компании трех подруг и их раздутых рюкзаков. Соседка встала, обнялась со всеми тремя и через зал пошла к Эстер. Глаза у нее были мокрыми.

— Готовы? — спросила она.

— Ваши подруги тоже пойдут? — спросила Эстер, поглядывая на полукабинет. Женщины обнимались, утешая друг друга.

— Нет. — Соседка покачала головой. — Мы просто прощались. Вечером они улетают в Исландию. — Она вытерла глаза, уже двинувшись к выходу из зала, помахала подругам. — Идемте. Хлеба хочется.

Эстер последовала за ней и на ходу оглянулась на женщин с рюкзаками, готовых отправиться в следующее путешествие.

За порогом хостела их ждал свежий, прозрачный полдень с легким прохладным ветерком. Эстер вдохнула полной грудью. Мысли снова сбились на Софуса. Как там они с Флоуси? Как прошла утренняя тренировка? Будет ли Софус сегодня днем в баре? Может, заглянуть к нему? Он тогда сказал — «До скорого». Эстер нахмурилась: у нее все болело. Надо поесть. Опохмелиться. От свежего воздуха и теплого, хоть и слабого, солнца ей полегчало. Эстер подставила лицо лучам и задумалась о Софусе.

Неторопливо шагая в тени городских деревьев, Эстер размышляла над словами Софуса о том, что в Торсхавне деревья не растут сами по себе. Она вгляделась в переплетенные ветки — узнала рябину, платан и иву. Когда-то они были семенами, фантазировала она, их привозили в пакетиках или карманах, а потом посадили здесь, в Торсхавне, вдали от родной земли. На ум Эстер пришла Йоханна, перебравшаяся в Австралию. И Гулль с ее тайными татуировками, которая осталась в Копенгагене, в своем сказочном доме.

Вынырнув из глубины размышлений, Эстер вдруг подумала, что они с добросердечной соседкой хоть и идут рядом, но так и не разговорились. Она искоса взглянула на новую знакомую. Судя по выражению лица, ту вполне устраивало их дружеское молчание. Эстер немедленно захотелось заполнить пространство между ними разговором, вопросами, вежливыми словами. Она медленно выдохнула, стараясь идти в ногу с соседкой. Хотелось быть спокойной и легкой, хотелось видеть и слышать это место и людей.

— Сюда. — Женщина с солью указала на двустворчатую дверь крытого дерном деревянного дома, выкрашенного красной краской. На вывеске значилось: «Кафе Люмьер». — Обожаю это место, — улыбнулась она. — Здесь Париж встречается с Торсхавном. Хлеб и книги — что может быть лучше?

Соседка говорила так, будто они с Эстер дружили всю жизнь.

— Книги? — Эстер вытянула шею, чтобы заглянуть за угол.

— Тут рядом книжный магазин. — Женщина уже шагала к столику у окна. — Кофе, пиво и хлеб. Целый рай на тарелке. Плюс морковный пирог.

Они сели за стол у окна и погрузились в изучение меню. Кафе представляло собой французскую кондитерскую с налетом хюгге: белое, серое и черное оформление плюс деревянная мебель и теплое освещение. Окно выходило в узкий дворик у дорожки, за которой виднелись кроны деревьев. Может быть, здесь сидела со своим дневником и Аура. Складывала строки, которые потом нанесет себе на кожу.

— Я сделаю заказ. — Женщина с солью поднялась.

Эстер сморгнула слезы. Изучив цены в меню, она приблизительно прикинула, во что ей обойдется еда, и зачесалась от нервозности. Обмен денег вышел дороже, чем она думала; живя у Абелоны, она была избавлена от необходимости планировать ежедневные траты, в том числе и на продукты. Эстер по-новому зауважала Ауру, которая работала и откладывала деньги, чтобы жить и учиться в Копенгагене.

— Что вам заказать? — спросила соседка.

Эстер проглядела меню в поисках чего-нибудь подешевле.

— Круассан. Без ничего. И воду. Простую. Спасибо! — Достав из кошелька пару крон, она положила деньги на стол.

Женщина с солью забрала деньги, и выражение ее лица смягчилось. От бара она отошла, неся поднос с двумя бокалами пива и тарелкой соленого арахиса.

— Там очередь, так что я купила себе два пива, но, если хотите, возьмите одно себе. — И соседка подвинула бокал Эстер.

Эстер взглянула на бар: никакой очереди там не было.

— Спасибо. — Она ужасно покраснела. — Вы очень добры.

— А, чепуха. — Женщина улыбнулась и протянула Эстер руку через весь стол. — Мы же должны представиться друг другу, да? Меня зовут Лайзел Те Вью.

— Эстер Уайлдинг. — Эстер пожала протянутую руку. — Еще раз спасибо. — Она подняла бокал, чокнулась с Лайзел и надолго припала к холодному пиву.

— На здоровье. — Лайзел последовала ее примеру.

— Я правильно понимаю, что мы соседки по комнате? — начала Эстер.

— Только до завтра. — Лайзел улыбнулась. — Сегодняшний вечер — мой последний вечер в Торсхавне.

— Возвращаетесь домой? — Эстер сама удивилась своему разочарованию.

Лайзел покачала головой:

— В Соединенное Королевство, я там живу и работаю. Из дома, а он в Окленде[100], я улетела с билетом с открытой датой.

— Я тоже, — сказала Эстер. — В смысле — у меня тоже билет с открытой датой.

— Здорово. И давно ездите по миру?

Эстер прикинула.

— Недели четыре. — Чувствуя некоторую гордость, она выпрямилась. — А вы?

Лайзел подумала и сказала:

— Уже пять лет.

Эстер сделала большой глоток холодного пива, но оно не охладило ее смущения.

— То есть вы покинули дом, зная, что будете в дороге несколько лет?

— Не могу сказать, что мне уже тогда все было ясно. — Лайзел улыбнулась. — Но мне до чертиков надоела жизнь, которую я тогда вела, и я сообразила, что никто, кроме меня, ее не изменит. — Она отпила пива. — Помните, как в детстве у нас все время спрашивали, чем мы хотим заниматься, когда вырастем?

Эстер кивнула.

— Я всегда отвечала, что хочу путешествовать. Но услышала собственный ответ только в тридцать пять.

— Вот это да.

— А что? — Лайзел улыбнулась.

Рядом с ней Эстер чувствовала себя легко и свободно.

— Мне много раз задавали такой вопрос, но мне и в голову не приходило, что когда-нибудь я смогу отправиться в путешествие, — с удивлением ответила Эстер.

— И тем не менее, — Лайзел подняла бокал, — мы здесь.

— Мы здесь, — согласилась Эстер, и они чокнулись. — Значит, вы просто собрали вещи и отправились в дорогу? Без причины?

— Например, чтобы залечить сердечную рану? — поддразнила Лайзел.

— Ну, может, и да, — рассмеялась Эстер.

— Ну нет, любовные романы — это не для меня. — Лайзел провела пальцами по краю стола.

— Я даже представить не могу, чтобы я просто собрала вещи и вышла из дому. Я не настолько верю в себя. — Эстер сама поразилась собственной откровенности. — А что вы делали до того, как уехали из Новой Зеландии? Ничего, что я спрашиваю?

— Работала в компьютерном отделе коммунального хозяйства. Как в Hotel California. Знаете эту песню? «Отсюда можно выписаться, но нельзя уйти»? Золотые кандалы. Зарплата, на которую подсаживаешься, в обмен на душу. Я десять лет занималась одним и тем же на одном и том же месте, а потом решила, что с меня хватит. Если я могу обслуживать компьютеры в Новой Зеландии, то смогу делать все то же самое и в Эдинбурге, Париже или Берлине. Сейчас у меня приятная работка в Лондоне, но мне случалось трудиться и в Амстердаме, и в Лиссабоне, и в Осло.

— Потрясающе, — выдохнула Эстер. — А можно спросить, откуда у вас столько смелости? Ну, если вами не двигало что-то вроде разбитого сердца или еще какого-то кризиса? Мне бы пороху не хватило. — Эстер казалось, что вся ее история написана у нее на лбу огромными горящими буквами. ЭТО ЭСТЕР УАЙЛДИНГ. ОНА НАСТОЛЬКО ТРУСЛИВА, ЧТО ДАЖЕ НЕ МЕЧТАЛА ОСУЩЕСТВИТЬ СОБСТВЕННЫЕ МЕЧТЫ — ИЗУЧАТЬ АСТРОНОМИЮ И ПУТЕШЕСТВОВАТЬ.

— Я — младшая из пяти детей, — объяснила Лайзел. — У меня четверо братьев. Да. Принимаю соболезнования.

Эстер рассмеялась.

— В детстве и подростком я видела, как мир разрешает моим братьям ездить куда им хочется и делать что им заблагорассудится. Но мне такого никто не говорил. А я никогда не задумывалась, почему моим братьям можно то, чего нельзя мне. Я училась в школе, работала, ходила на домашние аукционы, на блицсвидания. Получила образование, профессию, завела дом, вышла замуж. Теперь, правда, уже развелась. Но все это время меня точил какой-то червячок. Точил там, где хранится, как вы выразились, порох. Мне абсолютно не хочется снова испытать это чувство: идти против себя, а не к себе.

Эстер взмахнула рукой, словно у нее сейчас взорвется голова.

— Я как будто слышу песню, которую пела всю жизнь, не особо понимая слов, — призналась она.

— Отлично сказано. — Лайзел рассмеялась. — Ну а вы?

— Я? — озадаченно переспросила Эстер.

— Откуда вы родом?

— Тасмания.

— Лутрувита, — отозвалась Лайзел.

— Да!

— Она мне очень понравилась. Когда я только-только отправилась в путь, я, опыта ради, объехала Австралию. Всю Тасманию исходила с рюкзаком за плечами.

— Не может быть! — Эстер поразилась совпадению.

— Может, — улыбнулась Лайзел. — Я облазила все западное побережье. На какое-то время остановилась в городке на берегу Теркайн.

Эстер замерла, а потом рискнула:

— В Каллиопе?

— Да! — Лайзел щелкнула пальцами. — В Каллиопе.

— А я там жила. Прямо перед тем, как приехать сюда. В Каллиопе. — Эстер прижала руку к груди. — Работала там, в гостинице у реки. Весь последний год.

— Не может быть, — со смехом передразнила Лайзел. — Пути-дороги не устают меня удивлять. Такое случается чаще, чем вы думаете.

— Что именно? Прилететь на архипелаг в Северной Атлантике — и столкнуться там с человеком, которому случалось жить ровно в том же медвежьем углу на острове на юге Тихого океана, что и вам?

— Примерно да. — Лайзел широко улыбнулась. — Ах, какое там небо, какая река!

— Согласна. — Эстер вспомнилась зелено-черная вода, блестящая, как зеркало. Манящая к себе вода.

Они прервались: официант принес заказ. Эстер уставилась на два немаленьких сэндвича и два толстых куска морковного пирога.

— Один с сыром и помидорами, другой — с копченой семгой, — пояснила Лайзел. — У меня иногда глаза разбегаются, и я не могу выбрать, так что… поможете мне?

Эстер замерла, не в силах вымолвить ни слова. Щедрость Лайзел обескураживала.

— Слушайте, — сказала та, — вы, может быть, уже заметили: когда ты в пути, ты живешь по-другому. Жизнь с рюкзаком за плечами может быть жестокой и одинокой, иногда все идет наперекосяк. И на плаву тебя удерживает щедрость и доброта незнакомцев. Это не какой-нибудь бесплатный сыр в мышеловке. — Чтобы придать весу своим словам, Лайзел ткнула пальцем в багет, переложенный толстыми кусками сыра. — Это настоящая помощь. Просто ты платишь вперед. Однажды — а это был мой первый день в Греции — один человек сделал то же самое для меня. Я в тот день тоже чувствовала себя черт знает как. И я знаю, как могут подбодрить хорошая еда и хорошая компания. — И Лайзел подвинула тарелку Эстер.

— А это настолько заметно? — спросила та, вгрызаясь в сырно-томатный сэндвич. — Что я чувствую себя черт знает как?

— Я никого не сужу. Но когда вы пришли под утро, то открыть дверь номера вам удалось только с третьей попытки. А дверь была не заперта. — Лайзел откусила от багета с семгой. — Когда вы наконец попали в номер, я спросила, все ли с вами в порядке, — но вы вырубились, даже не успев лечь на кровать как следует.

Эстер застонала и прикрылась сэндвичем.

— Мне ужасно стыдно.

— Ну и зря. — Лайзел искренне улыбнулась. — Надеюсь, ночь того стоила?

Эстер вспомнила, как Софус бежал за ней, как обнаружил ее, покрытую птичьим пометом, за углом. Какое у него было лицо. Выражение ужаса. Растерянности. Радостное удивление. Узнавание. Нежность.

— А что это за история, с солью? — спросила Эстер, чтобы сменить тему. — Когда я сегодня проснулась, вы же соль сыпали на пол, да?

Лайзел кивнула, не переставая жевать.

— Есть у меня такое. Сыплю соль. Для безопасности. Для защиты. На знакомство с домом и на прощание с домом. Когда приезжаю куда-нибудь и когда уезжаю. Или когда вижу кого-нибудь, кому требуется помощь, амулет.

— Вроде меня.

— Да. — Лайзел снова улыбнулась. — Я всегда ношу с собой соль. — Она выудила из сумки закупоренный пробкой флакончик, наполненный белыми кристалликами. — У меня таких не меньше десятка. Это соль моей бабки — она меня и приучила к этому ритуалу. Соль всегда напоминает мне о ней. Об океане в родных местах. Напоминает, откуда я родом. Откуда родом мои предки. Соль помогает мне держать все под контролем. Когда я откуда-нибудь уезжаю, мой чек-лист выглядит так: «Билеты, паспорт, соль». — Лайзел рассмеялась — от души, из самых глубин своего существа. — Так что у меня всегда есть чем поделиться, и делюсь я охотно.

— Спасибо, — сказала Эстер. Она сама не знала почему — благодаря легкому опьянению от пива, или тому, что ее перестало терзать похмелье, или же тому, что она сидела сейчас в кафе с Лайзел, сама по себе и так далеко от дома, — но чувствовала Эстер себя просто отлично.

— Ну а вы? — Лайзел снова перевела разговор на Эстер. — Что вы о себе расскажете? Надолго сюда?

Эстер задумалась над ответом. Щедрость Лайзел оказалась заразительной.

— Черт с ним, с бюджетом. Давайте я закажу нам еще и тогда уж буду отвечать.

Прошло немало времени. Эстер и Лайзел так и сидели за столиком у окна, только переключились с пива на чай. День клонился к вечеру, но на улице все еще было светло. От такого долгого дня кружилась голова. Эстер отпила еще чая. Лайзел, пристально вглядываясь в собеседницу, слушала ее историю. Эстер все говорила и говорила. Она поделилась с Лайзел всем: и как она росла в тени Ауры, и как они отдалились друг от друга, когда Аура уехала. Как она, Эстер, бросила университет после исчезновения сестры. Как пугающе гудела тишина в Ракушке, когда отозвали поисковую группу. Когда дело передали коронеру. Как тикали на кухне часы с Морским мужем, чьим уделом стало вечное ожидание. Как она медленно сходила с ума; как сползали по стенам темно-золотистые пятна света в день, когда ни отец, ни мать не пришли на встречу с психологом. Как она отправилась на запад. Как вернулась домой. Рассказала про вечер памяти. Про дневник Ауры. Про сердечки, которые сестра рисовала вместо знаков препинания. Про семь изображений, «Семь шкур». Про татуировки сестры. Про ее, Эстер, собственное путешествие в Копенгаген. Про то, как она узнала о Софусе — человеке из жизни Ауры.

— Не знаю, что и сказать, Эстер. Мне жаль, мне страшно жаль, что ты прошла через все это.

— И вот я здесь. — Эстер улыбнулась, но в глазах стояли слезы. Она рассказала Лайзел почти все — умолчала только о записке Ауры. Эстер старалась не забираться так глубоко к себе в душу, сторонилась этой тайны, старалась, чтобы та и дальше оставалась поглубже в зарослях, буераках и колючках. — И вот я здесь, — повторила она — больше для себя, чем для Лайзел. — Прости. Я еще никогда никому столько не рассказывала. Ни одному человеку. Зато душу очистила перед тобой, незнакомым человеком.

Лайзел грустно улыбнулась:

— Добро пожаловать в хостел-клуб, Эстер. У хостелов особая магия: это дом на час, минута идет за минутой, и ты делаешь выбор, основываясь на том, как ты себя чувствуешь прямо сейчас. Точек опоры нет ни в прошлом, ни в будущем. Просто мы обе в Торсхавне, сидим и пьем чай. И это хорошо.

— Да, хорошо. — Эстер улыбнулась и потерла грудь. — Но ведь это еще и странно? Взять — и выложить всю подноготную человеку, которого только что встретил?

— Привыкнешь и будешь думать, что так и надо. — Лайзел отпила чая. — Ты хорошо сказала — «выложить всю подноготную». — Она допила чай, еще остававшийся в чашке. — Можно задать тебе вопрос? Про подноготную правду?

— Да.

— Что дальше?

— В смысле?

— Ну вот этот парень, бывший жених твоей сестры, о котором ты еще пару недель назад ничего не знала. Софус. Сколько до него — пара кварталов? Он знает все о твоей сестре, но не намерен раскрывать карты?

Эстер кивнула.

— Когда ты собираешься навестить его в следующий раз?

— Я явилась без предупреждения, и мне кажется — ему решать, когда мы увидимся. Он знает, где я остановилась. — Эстер вздохнула. — А еще я стараюсь не забывать, каково ему. Да, они с Аурой расстались год назад, но он узнал о ее смерти только сейчас. И даже если это он порвал с ней, известие о ее смерти для него все равно шок.

— Но ты же не знаешь, как все было на самом деле? Что это Софус порвал с Аурой?

Эстер помолчала.

— Да, ты права. Разрыв вполне мог произойти по желанию Ауры. Но в первом варианте просто смысла больше: он бросил Ауру, поэтому она и вернулась домой в таком ужасном состоянии.

К ним подошел официант:

— Может быть, еще чаю?

Эстер попросила принести еще.

— Я бы очень хотела взглянуть на этот дневник, — сказала Лайзел, когда официант ушел. — Он у тебя с собой?

Вспышка паники — но Эстер вспомнила, что дневник остался в рюкзаке, в номере хостела. Странное чувство: она даже не подумала взять его с собой.

— Я оставила его в номере.

— Мне кажется, татуировки твой сестры были чем-то вроде… карты?

— Может быть. Не знаю. Я не знаю, как ориентироваться по этой карте, где искать ответы, потому что даже не знаю, какие вопросы задавать.

Принесли новый чайник, и Эстер с Лайзел налили себе по чашке.

— Дневник… — проговорила Эстер, подавшись вперед. — Я как будто держу душу Ауры и все ее истории в руках, прямо перед глазами, под ярким светом — но ничего не могу прочитать. Они прямо передо мной, но я мало что могу разобрать. Не понимаю. Не знаю, что я здесь делаю.

Взмах драгоценных крыльев. Линии сердца.

Лайзел накрыла ладони Эстер своими.

— Но ты сказала «да», Эстер. Ты сказала «да» жизни. Когда тебе показали этот дневник. Ты здесь. Ради себя. Ради сестры. Чего еще тебе от себя требовать? Ты появилась в решающий момент.

— Но меня продолжает точить червяк, про которого ты говорила. — У Эстер перехватило горло. — Лайзел, я иду против себя, а не к себе.

Взгляд Лайзел стал твердым.

— Все не так уж очевидно, да? Иногда мы можем выяснить, где наши границы, только пройдя через кризис.

— Может, ради такого разговора снова переключимся на пиво? — полушутливо спросила Эстер.

— Смысл кризиса в том, что иногда кризис — единственная возможность достичь той точки, где нам придется выбирать. — Лайзел отпила чая.

— Что выбирать?

— Страдать ли дальше. Или подняться над страданием и жить.

— Но как? — со слезами в голосе спросила Эстер. — Как жить в страдании — и не сломаться? Как у тебя получилось подняться над страданием?

— А вот в этом случае дно, ниже которого уже не опустишься, может преподнести тебе сюрприз. Иногда надо оказаться на дне, чтобы решиться на перемены. На то, чтобы изменить себя.

Эстер задумалась над словами Лайзел. Вспомнила, как, ослепленная паникой, сбежала в бар в Нюхавне. Как она, пьяная, шла за татуированным барменом. Как от нее несло выпивкой и сексом, когда она, безнадежно опоздав, явилась в дом Абелоны. Как разбила вазу, как ее рвало в ду́ше. С каким похмельем она проснулась. В каком отчаянии. Одуревшая. С мыслью об острых предметах. Потом пришло другое воспоминание. Ей тринадцать лет, она храбрая, любящая, прощающая, она живая, она обожает приключения. Потом еще: как она кладет перо к ногам Лиден Гунвер, как знакомится с Талой, как покупает Абелоне пионы, как пьет чай «Русский караван», размышляя о линии горизонта между светлой и темной частью своей души. Как роется в библиотеке, соединяя воедино страницы дневника Ауры. Как знакомится с Лилле Хекс и Кларой, как звонит Нин. Как заказывает билет, как в одиночку летит на Воар, смотрит на горы, по-драконьи встающие из моря. Вспомнила, как входит во «Флоувин». Софус, Флоуси. А сейчас вот сидит рядом с самой потрясающей женщиной из всех, кого ей доводилось встречать.

Все в кафе вдруг стало ощущаться острее и ярче: запах кофе, волшебный предвечерний свет, гомон людей, возрастающий и затихающий вокруг них. Перед глазами возникла линия горизонта: лебеди Хильмы аф Клинт раскинули крылья.

— Может быть, ты и начала свое путешествие, когда была в кризисе, но я, даже зная тебя всего… — Лайзел взглянула на настенные часы, — …всего семь часов, готова поклясться своей солью, что за время пути ты успела измениться. Дом ты покидала другим человеком.

Эстер благодарно улыбнулась Лайзел.

— Через кризис — к переменам, — провозгласила Лайзел и чокнулась с Эстер чайной чашкой. — Skál! — И она подмигнула.

— Skál, — повторила Эстер.

Когда они вернулись в хостел, под дверью номера ждал сложенный листок бумаги, на котором было нацарапано имя Эстер.

Лайзел подняла записку и передала ее Эстер, вскинув бровь.

35

Эстер разбудил пылесос, гудевший в коридоре. Ночью ей снилось такое, что она проснулась в холодном липком поту. Эстер выпуталась из одеяла; сердце стучало как бешеное. Зажмурилась на мгновение. Аура. Аура прямо здесь, дотянуться можно. И Ауры здесь нет.

Эстер села на кровати, уцепившись за ее край. Судорожно оглядела номер, повторяя про себя совет Куини, который та дала ей после исчезновения Ауры: назови что-нибудь из того, что видишь, что-нибудь из того, что слышишь, можешь попробовать, потрогать, понюхать. Сердце немного успокоилось, жестокая ясность снов развеялась, и Эстер поняла, что в номере она одна. Верхняя кровать, на которой спала Лайзел, была заправлена, рюкзак исчез. В груди Эстер ширилась пустота. Неужели она успела так привязаться к человеку, которого знала меньше суток?

Эстер встала, чтобы собрать вещи для душа, — и увидела на полу записку Лайзел. Сложенная вдвое записка лежала рядом с пузырьком с солью, из которого торчала пробка, и букетиком засохших желтых цветов вроде тех, что были вчера у Лайзел в волосах. Эстер развернула записку — ксерокопию из какого-то справочника по полевым цветам. На полях Лайзел поставила три галочки.

Эстер встряхнула флакон. Соль. «Для безопасности. Для защиты. На знакомство с домом и на прощание с домом. Когда приезжаю куда-нибудь и когда уезжаю. Или когда вижу кого-нибудь, кому требуется помощь, амулет».

Под списком из трех пунктов Лайзел подчеркнула в ксерокопии название цветка и несколько предложений.

Под текстом была приписка рукой Лайзел:

В нижнем углу страницы Лайзел написала адрес своей электронной почты: ууgonequesting@gmail.com. Эстер с тихим восторгом погладила буквы. Ей трудно было понять, почему такая завораживающая, притягательная Лайзел захотела продолжить знакомство с кем-то вроде нее. Эстер взяла засохшие цветы, достала из сумки дорожный бумажник и сунула их с запиской в то же отделение, где лежали шесть оставшихся черных лебединых перьев. Взглянула на экран телефона, сверяя время. При мысли о встрече с Софусом, который будет ждать ее днем в гавани, тревожно сжался желудок.

Захватив все необходимое, Эстер отправилась в душ, но, пройдя полкоридора, вернулась к себе в номер, взяла пузырек с солью и, поколебавшись, насыпала немного себе на язык.

В гавани она нашла кафе, в котором предложил встретиться Софус, и заняла угловой столик. Отпила кофе. Перед ней лежали раскрытый дневник Ауры и путеводитель, тоже раскрытый. Мягкую ясную погоду сожрали темные тучи, тяжелые от дождя, — их принес с моря суровый ветер Северной Атлантики. Выглянув в окно, Эстер впечатлилась и уткнула нос в «хомут» джемпера. Она росла в Солт-Бей, на восточном побережье, где зимы были серыми и холодными, но к такому внезапному яростному ветру не привыкла. Эстер случалось наблюдать подобное лишь однажды, еще подростком. В ту зиму над Солт-Бей установилось низкое давление, и штормовые ветра сотрясали Ракушку несколько дней. Сидя у огня, Эстер умоляла Джека рассказать «еще одну историю» о Бассовом проливе и о кораблях, ставших жертвами его знаменитого коварства. Эстер покрутила чашку. Ей вспомнилось, какие глаза были у Ауры, какой восторг и ужас отражались на лице сестры, когда Джек с театральным великолепием излагал истории о штормах и о тех, кому выпало испытать на себе их ярость. Аура питала неутолимую жажду к романтическому и печальному.

Раздался громкий треск, и посетители охнули: порывом ветра сорвало вывеску. Эстер прижала руку к груди, чтобы успокоить сердце. Взглянула на экран телефона — проверить время. Всмотрелась в гавань — не покажется ли Софус. Телефонами они не обменялись, так что, если Софус решит остаться дома, сообщить об этом Эстер ему не удастся. Конечно, в такой ветер и думать нечего о морской прогулке. Кстати, что он имел в виду под «выйти в море»? Может, это как-то связано с той фотографией с водорослями, которую Эстер видела в его блоге?

Чтобы не смотреть на телефон, показывавший, с какой скоростью утекает время, Эстер взялась за путеводитель. Надо выбрать, чем заняться в городе. Места, фотографии. Вдруг Эстер заметила кое-что знакомое и перестала листать страницы. Коупаконан. У Эстер замерло сердце.

В первый раз с тех пор, как Фрейя и Джек отдали ей дневник Ауры, Эстер поняла, что интонация «Семи шкур» изменилась: энергия пятого из семи образов, Коупаконан, разительно отличалась от энергии предшественниц. Девушка из Биналонг-Бей, Агнета, Лиден Гунвер, Принцесса-лебедь — у всех у них украли нечто важное. Пересказав их истории при помощи татуировок-реплик, Аура переосмыслила их, вернула этим женщинам то, что у них отняли. Но Коупаконан была другой. Не тоска и не печаль были в строке, которую Аура посвятила Коупаконан; в ней отчетливо чувствовалось благоговение. Восхищение. Ощущение силы и вновь обретенной цельности.

Эстер полистала дневник и остановилась на шестом изображении: женщина входит в море. Реплика Ауры источала энергию, которая наполнила грудь Эстер новыми чувствами.

— Эстер?

От испуга она вскрикнула и сшибла стакан с водой, тут же плеснувшей Софусу на джинсы.

— Вот черт! — Эстер покраснела; пришлось сбегать к стойке за салфетками. — Прости, пожалуйста.

Сердце ее колотилось в груди, она чуть не оглохла — так шумела в ушах кровь.

Софус, на лице которого отражались удивление и растерянность, принялся обтираться.

— Прости, я не собирался подкрадываться. Не знал, что ты так глубоко задумалась.

Эстер отмахнулась от извинений и как можно беззаботнее произнесла:

— Привет!

— Привет. — Софус понял намек.

— Поверь мне, я умею здороваться без спецэффектов, не влипая в дерьмо и не обливая людей водой. — Эстер села и принялась снимать с джемпера невидимые волоски.

— С нетерпением жду такой возможности. — У Софуса подергивались уголки рта. — Заказать тебе еще кофе?

Эстер попросила чай, и Софус пошел к стойке. Убедившись, что он не видит, Эстер сунула дневник Ауры и путеводитель поглубже в сумку. Софус вернулся, неся чашки.

— Спасибо. — Эстер взяла свою чашку и кувшинчик с молоком. — Ты же не выходил в море? Сегодня такой ветер. — Она налила молока в чай, размешала.

— Nei, я сегодня работал в питомнике.

— Где?

Софус покачал головой:

— Да, ты же не в курсе. Все забываю, что ты знаешь обо мне куда меньше, чем я о тебе.

Аура сидела за столом вместе с ними; она вела с Софусом разговоры, которые ускользали от слуха Эстер.

— И много ты обо мне знаешь?

— Аура все время говорила о тебе. А как же! Сестры Тюленья Шкура и Лебяжий Пух.

Эстер замерла, оглушенная волной чувств: предательство, гнев, любовь, тоска, вина. Она прочистила горло и снова спросила:

— Питомник?

— Для рассады морских водорослей.

Эстер сделала вид, что удивилась, хотя довольно внимательно изучила фотографию Софуса на лодке и помнила темно-синюю надпись на его рабочем комбинезоне.

— Подрабатываешь на стороне? Когда ты не в баре?

— Тружусь по несколько часов в день в «Оушен рейнфорест». Эта организация выращивает морские водоросли и изучает, как они могут повлиять на глобальное потепление.

— Один мой приятель из Тасманийского университета занимается примерно тем же. А предки других друзей тысячелетиями выживали на Лутрувите благодаря водорослям. — Эстер подумала о Томе, о его грандиозном проекте по выращиванию ламинарии. О Куини и Тете Ро, об их сплетенных из водорослей чашах и переносках для воды.

— Ja, у наших островов определенно есть нечто общее, — заметил Софус. — Мы узнаем много полезного о водорослях благодаря Тасмании и об экоустойчивости — благодаря Лутрувите.

— Ты, значит, работаешь на ферме по выращиванию морских водорослей?

— Только не в Торсхавне, а в Кальдбаке, это в двадцати минутах езды отсюда. Мне это нужно для душевного равновесия. Если бы у меня был только бар, я бы увяз в нем по уши. — Софус покачал головой. — Как Флоуси.

— Он на тебя плохо влияет? — поддразнила Эстер.

Софус усмехнулся:

— Мы дружим с детства, так что у меня к нему иммунитет. — Его улыбка была как залитый солнцем угол в холодной комнате. — Иногда он меня бесит, но он мне как брат. Люблю этого парня.

— Понимаю почему, — сказала Эстер. Флоуси показался ей очень искренним.

— Ему нелегко в жизни.

Эстер подождала, не добавит ли Софус что-нибудь еще, но он промолчал, и она решила не настаивать.

— Я как невежественная туристка думала, что у тебя овечья ферма, — запустила она пробный шар.

— Мой отец — стопроцентный фаререц, и, если бы я заделался фермером, он был бы счастлив. Но овцы — это не для меня. И Клара такая же. Наша мама — датчанка. Мы родились там, а росли здесь. И оба уехали в Копенгаген, как только достаточно подросли.

— Но потом ты вернулся на Фареры?

Софус прочистил горло:

— Когда мама заболела.

Эстер потрогала свою чашку и тихо сказала:

— Мне очень жаль.

— Tak.

— А она…

— Жива? Ja. У нее был инфаркт. И она полностью изменила жизнь. Развелась с отцом. Уехала с фермы. Теперь вот живет здесь. Поближе к друзьям-подругам. Развод обоим дался тяжело, но мама сказала, что времени у человека не так много и терять его нечего. Посещает кучу кружков. Вяжет, рисует, купается в море.

Эстер навострила уши. Купается, значит.

— А отец?

— Остался на ферме.

— С овцами.

Софус кивнул:

— Он хороший человек. Просто моей маме нужен другой мужчина.

Эстер подумала о собственных родителях. Иногда казалось, что Фрейя и Джек движутся по разным орбитам, но притяжение между ними было неоспоримо. Она ощутила прилив гордости.

Софус продолжал рассказывать о своей семье. Про тетю, учительницу музыки и страстную любительницу вязания. Про Клару, которой он так гордится, про ее фотографии. Он говорил, а Эстер украдкой поглядывала на него. Волосы за ухом завиваются — сколько раз Аура приглаживала эту прядь? А когда улыбается, на щеке у него ямочка — сколько раз при виде этой ямочки в животе в Ауры начинали трепетать бабочки? Сколько раз Аура проводила пальцами по его недельной щетине? А серо-зеленые глаза — может быть, и Ауре они напоминали о граните и отмелях? Его губы. Его зубы. Рот. Рот, который столько раз касался губ Ауры. Который знал ее тело. Дышал ее дыханием.

Эстер поковыряла кожу у ногтя. Мысленно сменила тему.

Софус замолчал и отпил кофе. Какое-то время они посидели молча.

— А что… — Эстер поискала тему. — А почему ферма и овцы — это не для тебя?

— Эстер, я хотел встретиться с тобой не затем, чтобы поговорить об овцах. — Софус улыбнулся.

У Эстер упало сердце.

— И правда. — Она проглотила комок в горле. — А о чем ты хотел поговорить?

— Я хотел повидаться, чтобы… — Софус помолчал, изучая ее лицо, — чтобы извиниться. Прости, что я так странно вел себя в день, когда ты пришла во «Флоувин».

— Являться, как явилась я, — это перебор, — тихо сказала Эстер. — Надо было позвонить. Предупредить тебя. Подготовить. Как-нибудь.

— Я… — Софус поискал слово. — Это было… потрясение, — признался он. — Когда я обернулся и увидел тебя, у меня как сознание раздвоилось. С одной стороны — я знал, что это невозможно. С другой — когда я увидел тебя в баре, то подумал: она вернулась. Всего на секунду. Я подумал, что Аура вернулась. — Голос Софуса дрогнул.

Эстер оглядела кафе, людей — они болтали, пили кофе, разглядывали фотографии в телефоне. Ей было так стыдно, что она не могла смотреть на него, не покрываясь гусиной кожей.

— Хорошо, что ты здесь. — Софус подался вперед, пытаясь заглянуть ей в глаза. — Я рад, что ты явилась из ниоткуда и упала в птичий помет. — Он улыбнулся. — Как хорошо, что ты здесь.

Эстер не отвела взгляда, пытаясь собрать волю в кулак и спросить Софуса, что произошло между ним и Аурой. Она ждала ответа — и боялась его. Открыла рот, чтобы сказать хоть что-нибудь.

— Приедешь завтра вечером поужинать? — внезапно спросил Софус, и Эстер закрыла рот. — У нас с Флоуси выходной, и мы хотели бы пригласить тебя. На ужин. Приедешь? Я за повара, так что вегетарианские блюда для тебя гарантированы.

«Для тебя». Эстер всмотрелась в его лицо.

— Обязательно. — Предложение Софуса застало ее врасплох. Несмотря на состояние, в котором Софус пребывал во время их последней встречи, он запомнил, что она отказалась есть хот-дог, купленный ей Флоуси. — С удовольствием приду. Нужно что-нибудь принести?

Софус покачал головой:

— Завтра вечером я заеду за тобой в хостел. В шесть не рано? Флоуси хотел устроить тебе экскурсию перед ужином.

Море под звездным небом катилось к берегу. Вода светилась, в ней ожили микроорганизмы.

Эстер легко улыбнулась Софусу:

— В шесть — самое то.

На следующий день Эстер разложила содержимое продуктовых пакетов на разделочном столе; кухней она теперь владела единолично. Сливочное масло, яйца, сахар, лимон, ванильный экстракт, мука, кардамон, разрыхлитель. Молоко, фисташки, сахарная пудра. Миндальная мука и засахаренный имбирь. Случайный прохожий подсказал, что розовую воду можно купить в аптеке. Что касается лепестков роз, то Эстер уже было смирилась, но потом кое-что придумала. В кафе «Люмьер» она очаровала своим отчаянием официанта и посулила свой дневной бюджет на еду, лишь бы добыть на кухне три столовые ложки съедобных лепестков. Эстер достала из сумки коричневый бумажный пакетик с лепестками, завернутыми в сложенные вдвое салфетки, и задумчиво улыбнулась, благодарная официанту, который отдал их бесплатно. И последнее: три четверти чайной ложки соли. Эстер достала из сумки флакончик и встряхнула его, наслаждаясь тихим шуршанием, с которым пересыпáлась внутри соль Лайзел.

Эстер открыла в телефоне фотографию с рецептом расписного кекса Эрин. Перечитала порядок действий, повторила пункты вслух. Начала открывать и закрывать кухонные шкафчики, искать, вынимать нужное. Миска для смешивания. Лопаточка. Мерные чашки. Венчик. Щеки и лоб приятно покалывало — все утро она в одиночестве гуляла по ветреному Торсхавну, покупая все, что ей понадобится для грядущего вечера. Увидев у дальней стенки шкафчика сито, Эстер потянулась и достала его, беззвучно подражая аплодисментам публики. Подготавливая все необходимое, Эстер заметила на кухонном подоконнике, рядом со стопкой кулинарных книг, магнитофон. В нем лежала кассета. Чтобы прочитать, что на ней написано, Эстер склонила голову набок: кассета стояла вверх ногами. Men Without Hats[101]. Эстер сунула вилку в розетку и нажала кнопку. Сделала погромче. Начала пританцовывать под вступительные аккорды заразительного синти-попа. Выглянула в почти пустой по случаю середины дня общий зал. На диване читала какая-то пара. Женщина, стоя у окна, изучала карту и записывала что-то в блокнот. Ребята, собравшиеся в одном из полукабинетов, перекрикивали друг друга, сгрудившись над телефоном; голоса струились как река. Эстер решила, что она никому не помешает.

Вернувшись к кассетнику, она еще прибавила громкости. Судя по настенным ходикам, до встречи с Софусом четыре часа. Ладони стали липкими. Эстер выдохнула. Встряхнулась, покрутила бедрами, повращала плечами. Ритмичные аккорды клавишных попада́ли из маленьких динамиков прямо ей в сердце.

Оставалось найти еще одну, последнюю вещь. Эстер обшаривала один шкафчик за другим, но формы нигде не находилось. Проверила духовку — самое очевидное место. Пусто. Опять шкафчики. Ничего.

Стремительно теряя веру в себя, Эстер оглядела кухню. Мысль, с которой она проснулась и в правильности которой была убеждена, начала казаться ей притянутой за уши и смешной. А снова выходить в продуваемый ветрами город и обшаривать магазины времени уже не оставалось.

Эстер начала было собирать продукты, решив пожертвовать их в общие продовольственные запасы хостела, как вдруг, оглянувшись через плечо, заметила скрытый отсек под духовкой — такой не сразу разглядишь.

Эстер подошла к духовке и опустилась на колени, сложив руки в шутовской молитве. Распахнула дверцу отсека, заглянула внутрь. Из магнитофона неслись искаженные в крещендо синтезаторные аккорды.

— Да! — При виде формы для кекса Эстер вскинула кулак в воздух.

Но вот она вытащила форму. Повертела в руках.

Эстер снова нырнула в кухонный шкафчик, отчаянно надеясь найти там что-нибудь другое. Но другой формы не нашлось.

Без пяти шесть Эстер уже ждала Софуса в переполненном лобби. Рядом стоял контейнер для выпечки, куда она убрала результаты своих трудов. Эти самые результаты Эстер, маскировки ради, разрезала на куски. Напомнила себе слова Эрин: «Смысл не в пироге, а в ритуале». Хорошо бы так. Хорошо бы.

Рядом заселялись и выписывались новые гости. Куда только люди не едут! Эстер встала из-за стола и изучила свое отражение в настенном зеркале. Одернула черную футболку. Поправила шарф. Подтянула пояс черных джинсов. Зря она пренебрегла ремнем. Голову Эстер помыла, но с чего она взяла, что ополоснуть волосы остатками розовой воды — хорошая идея?

— Пахнешь как ароматизированная салфетка, — сказала Эстер своему отражению. Всмотрелась в свое лицо, стараясь не поддаться искушению бегом вернуться в комнату и стереть с глаз карандаш и тушь, повернулась к зеркалу спиной и снова села.

Аура стоит в дверях комнаты Эстер и наблюдает, как та, девятиклассница, собирается на ежегодную дискотеку «с мигалкой»[102].

— Хочешь, покажу один трюк? — спрашивает Аура. Отражение Эстер встречается с сестрой взглядом, кивает. Встав рядом с Эстер, Аура забирает у нее карандаш и жестом велит ей смотреть вверх, после чего легким движением, самым кончиком карандаша проводит вдоль ее верхних и нижних ресниц.

— Если нанести подводку вот сюда, а не на веко, глаза станут казаться больше. Где тушь?

Эстер протягивает ей тушь. Аура легко касается ресниц щеточкой.

— Ну вот. Видишь? — И Аура поворачивает сестру к зеркалу.

Увиденное поражает Эстер. Глаза подведены блестящими черными линиями, ресницы густые и пушистые. Она выглядит совсем другой. Она теперь как Аура.

— Клеопатра, царица Древнего Египта, верила, что, если сурьмить глаза, как ты сейчас, боги защитят от беды, — тихо произносит Аура.

Отражение Эстер улыбается Ауре. Та улыбается в ответ, но глаза у нее тусклые, как камень.

Дверь хостела открылась, и Эстер подняла голову.

Вошел Софус; ветер подталкивал его в спину. Отбросив с лица волосы, Софус оглядел лобби, ища Эстер.

Она не стала ни звать его, ни махать рукой — просто сидела на столе, болтая ногами, и смотрела на него. Ждала.

Когда Софус увидел ее, его лицо просияло.