Восьмая шкура Эстер Уайлдинг

36

Выйдя из хостела, они вместе дошли до грузовичка Софуса — раздолбанного, местами ржавого, с фарами с козырьками и деревянным кузовом, выкрашенным темно-красной краской, успевшей потускнеть. Софус открыл пассажирскую дверцу Эстер, и та заметила, что он смотрит на контейнер у нее в руках.

— Я кое-что испекла. На десерт, — объяснила Эстер. — По семейному рецепту. Австралийскому. — Она поежилась. — Получилось не совсем то, на что я рассчитывала.

— Наверняка очень вкусно. — Улыбка на лице Софуса сменилась напряжением — и на лице, и в движениях. Словно и не было той легкости, с какой они болтали накануне в кафе.

— Сегодня нет дождя, — заметила Эстер, устраиваясь на сиденье и пристраивая пирог на коленях.

— Nei.

— Ветрено только. — Эстер закатила глаза: неужели она пытается поддерживать светскую беседу? Софус рассеянно кивнул. Ветрено только? Она посмотрела в окно. — Она с арбузом, вот дура, — пробормотала Эстер себе под нос.

— Все нормально?

— Нормально. — Эстер выдавила улыбку.

Софус тронул машину с места. В кабине воцарилось молчание. Пирог, лежавший у Эстер на коленях, словно налился свинцом. За окном мелькали разноцветные домики — красные, синие, горчичные; грузовик покатил по узкой дороге. Пространства стало больше, домов — меньше. На одних огороженных полях паслись овцы и ягнята, на других — лошади.

Вскоре Софус сбросил скорость и свернул на подъездную аллею.

— Приехали, — объявил он. Грузовик остановился перед высоким синевато-серым домом. Сад окружала каменная ограда, а за ней паслись три облезлые овцы. — Помочь? — спросил Софус, вылезая из кабины.

Эстер помотала головой и стала смотреть, как Софус открывает калитку в каменной ограде; завидя его, все три овцы с блеянием потрусили к нему и принялись тереться о его ноги. Софус что-то неразборчиво сказал им, погладил по макушкам, потрепал за ушами. Овцы прикрыли глаза, будто от удовольствия.

Эстер вылезла из грузовика и теперь стояла у калитки с пирогом в руках. Вспомнилась фотография, которая ей так понравилась: Софус с овцами на лугу. Светит солнце, и кажется, будто все они улыбаются.

— Хочешь познакомиться? — Софус взглянул на нее.

— Конечно. — Эстер сердечно улыбнулась в надежде прогнать с лица Софуса выражение неловкости. Может, он передумал? Может, он не хочет, чтобы она была здесь?

Плечи у Софуса немного расслабились, на лице появилось подобие улыбки, и он указал на одну из овец:

— Это Мерил.

Эстер взглянула на него. Он что, смеется?

— А это, — Софус широким жестом указал на другую овцу, — это Ингрид.

Когда Ингрид подошла, он обнял ее, и овца заблеяла. Софус потрепал ее по голове и за ушами, после чего встал и указал на третью овцу:

— Ну а это Фрида.

— Что, правда? — спросила Эстер.

Во взгляде Софуса была убийственная серьезность.

— Мерил Шип[103], Ингрид Маааргман, Фрида Мааало! Знакомьтесь, это Эстер Уайлдинг.

Эстер подавила смешок и собралась.

— А почему не Ингрид Бееергман? И не какая-нибудь Дрю Бееерримор?

— Потому что овцы на Фарерских островах говорят не «бе-е», а «ма-а».

Эстер фыркнула.

— Ну что ж, дамы. Я робе-е-ею перед вами, — обратилась она к овцам и, не сдержавшись, сделала книксен. Софус внимательно наблюдал за ней, и она снова улыбнулась ему. — Это ты им такие имена выдумал?

— Это наша домашняя шутка.

— Они у вас вместо кошек?

— Они никогда не пойдут на мясо, если ты об этом. — Софус остановился. — Поэтому многие здесь смотрят на нас как на людей со странностями. На Фарерах овцы — не домашние любимцы, они — еда. Но когда я жил у отца на ферме, то видел, как овцы отталкивают ягнят. Сначала я забрал одного, потом другого. И третьего. Ну и… — Софус погладил Ингрид и повел Эстер по дорожке к дому.

— Похоже, мама обеспечила им безбе-е-едную жизнь, — заметила она, глядя Софусу в затылок.

— Ja, — отозвался тот через плечо. Остановился. Обернулся. Улыбка наконец стала искренней. — Хорошую.

Прежде чем открыть дверь, он вытер ноги о коврик.

На подоконнике узкого окошка рядом с дверью стояла большая тарелка с горящими свечами.

Эстер замирает на пороге студии Фрейи: в окне горят свечи, рядом с дверью цветут лилии. Жужжит тату-машинка.

— Заходи. — Софус остановился в дверном проеме.

Вытирая подошву ботинок о коврик, Эстер нахмурилась. Интересно, сколько раз Аура делала то же самое?

Эстер подняла голову и взглянула Софусу в глаза.

— Заходи, — повторил он.

Эстер с тихим вздохом переступила порог.

Эстер сняла пальто, расшнуровала ботинки, переобулась в тапочки и, держа в руках контейнер с пирогом, пошла за Софусом по коридору. Стены гостиной были отделаны теплым деревом, встроенный стеллаж набит книгами и фотоальбомами. На стенах висели разнокалиберные картины: иные в рамах, иные — просто натянутые холсты; на многих было изображено море. На подоконниках мерцали свечи, на журнальном столике стояла ваза с полевыми цветами, а рядом — собрание деревянных зверушек. Овца. Ворон. Тюлень.

— Забрать? — Софус жестом указал на контейнер с пирогом; они как раз шли через гостиную к кухне с открытой планировкой. Длинный обеденный стол, на котором горели свечи и стояла ваза с душистыми серебристыми розами, был накрыт, как заметила Эстер, на пять персон. У торца стола сидели, увлеченно о чем-то беседуя, Флоуси и какая-то женщина. Между ними — открытая бутылка вина, в руке каждый держал по бокалу, наполовину пустому.

— Глядите, кого я нашел, — объявил Софус и унес пирог на кухню.

— Лунный Мотылек! — громко обрадовался Флоуси. — Заходи, познакомишься с моей сестрой Леной. Софус, давай еще бокал, надо налить нашей гостье.

— Как я рада снова увидеться, Флоуси. — Эстер протянула руку, но тот взглянул на нее так, будто Эстер протянула ему ботинок подошвой вперед.

— Заходи, — повторил Флоуси, заключая ее в объятия. Эстер позволила себе прильнуть к нему, и ей показалось, что она утонула в объятиях великана. Наконец Флоуси расцепил руки. — Знакомься, Эстер! Это моя старая сестра Лена.

Лена шутливо шлепнула его по руке.

— Стар-шая. Старшая сестра. Я не виновата, что ты — дитя менопаузы. — И она легонько оттолкнула Флоуси. — Здравствуй, Эстер. Рада познакомиться. Добро пожаловать в наш дом. — И она налила Эстер вина.

— Спасибо за приглашение. — Эстер взяла протянутый бокал. — Значит, ты тоже здесь живешь?

— С дочерью, — подтвердила Лена. — Ей пятнадцать лет.

— И это чистый ад, — жизнерадостно сообщил Флоуси.

Лена не обратила на него внимания.

— Хейди на заднем дворе, ты скоро с ней познакомишься.

— Ага. — Флоуси энергично подпрыгнул. — Идем, проведу тебе экскурсию.

Эстер покосилась на Софуса — тот скривился, словно говоря: «Я предупреждал».

— Экскурсия — то, что надо, — улыбнулась Эстер.

— А я проверю, как там ужин. — И Софус снова удалился на кухню.

Флоуси со словами «я сейчас» куда-то убежал. Эстер и Лена остались вдвоем, каждая со своим бокалом.

— После того как ты появилась в баре, мальчишки только о тебе и говорят, — сказала Лена. — В основном, конечно, Флоуси. Уровень восторженности у него обычно или на нуле, или как у ребенка в рождественское утро.

— Он очень радушный. — Эстер постаралась не зацикливаться на мысли о том, насколько активно Софус участвовал в разговорах, о которых упомянула Лена.

— Эстер, мы только что познакомились, но, если я скажу, что очень горюю об Ауре, это тебя не заденет? Когда Софус сказал нам, что ее больше нет, это было потрясение. Поверить невозможно. Я искренне сочувствую тебе и твоей семье. Представляю, как вам больно.

Эстер сделала большой глоток. Она наконец сообразила, что Лена, живя в одном доме с Софусом, конечно, была знакома с Аурой.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Большое спасибо.

— Ну что, Лунный Мотылек, я… — Флоуси не договорил; он стоял в дверях и смотрел на лицо Эстер. — Я вышел на три минуты, а вы уже обе плачете? Что ты ей сказала? — напустился он на сестру.

Эстер рассмеялась и взглянула на Лену.

— Спасибо, — повторила она.

— Впредь новых друзей не получишь, — объявил Флоуси сестре; та показала ему язык и отвернулась, вытирая слезы. — Держи. Это обувка Лены, тебе должна подойти. — И он протянул Эстер желтые резиновые боты, похожие на глубокие тапочки. Эстер взглянула на Лену.

— Да, конечно. — Лена кивнула на боты.

Эстер посмотрела на ноги Флоуси: его боты были покрыты голографическими наклейками-единорогами.

— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не брал мои вещи? — вопросила Лена. — Мне эти наклейки нужны для детей, на работе.

— Спокойно, сестра Рэтчед[104]. Настоящим мужчинам тоже нужны единороги. — Флоуси чокнулся с сестрой и подтолкнул Эстер к двери, ведущей на задний двор. — Она воспитательница в детском саду. Я таскаю у нее всякие прикольные штуки, — прошептал он, — но всегда компенсирую ущерб.

Кипучая энергия Флоуси подействовала, и Эстер почувствовала себя головокружительно легко. Выйдя из дома, она обернулась на Софуса в кухонном окне. Они переглядывались, пока Эстер не скрылась из виду.

Неистовый ветер разогнал тучи и отмыл небо дочиста. Эстер вдыхала свет, небо, облака, безбрежное море в отдалении. Она никак не могла привыкнуть к тому, что светлое время здесь длится восемнадцать часов. Флоуси шел впереди, ведя ее по маленькому огороду, отделенному от пастбища забором. На задах дома стоял сарай, за которым Эстер углядела торец чего-то похожего на теплицу.

— Базилик, клубника и салат, — объяснил Флоуси. — Сажать где угодно нельзя — тут девчонки бродят, а они сожрут все, до чего дотянутся. — Он кивнул на сад за оградой. — Так что другого места у нас нет.

Эстер улыбнулась. Ее согрела мысль о том, каким уважением пользуются в этом доме овцы.

— Хейди! — позвал Флоуси, выходя в загон через калитку в заборе. — Где ты, чертова дочь?

— Здесь! — отозвался жизнерадостный голос.

Обогнув сарай, Эстер и Флоуси обнаружили Хейди — та гоняла мяч, к которому принюхивались четыре овцы. Одна, с платиновой шерстью, похоже, интересовалась игрой больше других.

— Иди познакомься с нашим новым другом. Это Эстер!

Хейди подбежала к ним: щеки пылают, пурпурные волосы рассыпались по плечам.

— Привет!

— Привет! — ответила Эстер и протянула ей руку.

— Добро пожаловать в нашу скромную обитель! Знакомство с вами доставляет мне несказанное удовольствие. — Хейди энергично пожала руку Эстер. — Чрезвычайно рада, что вы сможете присоединиться к нам за ужином. Вечер обещает быть очаровательным.

— Как? — Эстер в недоумении покачала головой.

Флоуси застонал:

— Могла бы сказать, что будет весело. «Вечер обещает быть очаровательным»! Ты же слово дала! Хоть на сегодня, пока у нас гости, возьми выходной. Один вечер без высказываний в стиле «Аббатства Даунтон».

Хейди, усмехаясь, пожала плечами.

— Это пародия.

— Совсем чокнулась на этом сериале. — Флоуси закатил глаза, после чего погрозил Хейди пальцем: — Это болезнь. А сейчас я хочу потусоваться с подружками, которые ничего не пародируют. И не врут. Эстер, иди сюда, познакомься с девчонками. — Он направился к овцам, которые обнюхивали мяч.

Эстер так и стояла рядом с Хейди.

— Леди Вайолет Кроули, да? — спросила она. Бросив университет, Эстер стала посвящать «Аббатству Даутон» больше времени, чем обычно.

Хейди взглянула на Эстер; девочка явно впечатлилась.

— Ваше предположение верно!

— Эстер! — позвал, смеясь, Флоуси, гоняя с овцами мячик.

Эстер с улыбкой сжала Хейди локоть и подошла к Флоуси.

— Я уже познакомилась с Мерил, Ингрид и Фридой.

— Отлично. Позволь мне представить тебе остальную компанию. Это вот — Шигурни Ливер. — Флоуси подошел к другой овце, со светлой шерстью. — Это — Долли Мааартон. Ты наверняка знаешь ее стопудовый хит «Мааагама Мааама».

Эстер стало смешно.

— Это — Мишель Омааама. — Флоуси погладил очередную овцу.

— А это, — присоединилась к ним Хейди, — это Меган Мааапино. Мы с ней в одной футбольной команде. Она моя любимица, но это секрет! — И она обняла овечку с платиновой шерстью.

Эстер рассмеялась: Хейди ее обезоруживала.

— Дальше нам сюда. — Флоуси помахал ей рукой — оказывается, он уже шагал по загону.

— Расскажешь мне за ужином про Меган Мааапино? — спросила Эстер.

Хейди кивнула и убежала к мячу. Торопясь за Флоуси, Эстер оглянулась на Хейди — та снова гоняла мячик в компании овец.

— Какая она классная, — сказала Эстер, догнав Флоуси.

— Это точно. Я подумал — вдруг тебе понравится этот вид. — И он указал на горизонт.

Эстер повернулась и выдохнула:

— Вот это да.

С самой высокой точки пастбища открывался вид на долину, окраины Торсхавна, море и гору вдали.

— Что это? — Эстер указала на гору.

— Нёльсой. Остров. Там всего одна деревня, она тоже называется Нёльсой. Очень изобретательно, да? Оттуда до Торсхавна на пароме двадцать минут. До любого места на Фарерах можно добраться по дороге, на лодке или вертолете.

Эстер смотрела на остров, поднимавшийся из моря. Формой он походил на картинку из любимой детской книжки Ауры: шляпа, которая на самом деле была слоном, которого проглотил удав. «Маленький принц».

— Я иногда плаваю на Нёльсой, на птиц посмотреть. Этот остров — особое место, там гнездятся ту́пики и другие птицы.

— Тупики, — удивленно пробормотала Эстер.

— Видела когда-нибудь тупика?

— Нет.

— Я их обожаю. — В голосе Флоуси был восторг.

— Почему? — Эстер заразилась его энергией.

— Раздел «Забавные факты»?

— Давай.

— Знаешь, сколько раз в минуту они машут крыльями?

Эстер пожала плечами.

— Четыреста раз, — с улыбкой объявил Флоуси.

Эстер рассмеялась.

— Класс.

— Они выводят по одному птенцу в год, а пары образуются раз и на всю жизнь. Родители улетают за рыбой довольно далеко, а в иные дни совершают сотню полетов. Чтобы прокормить птенца. Не знаю, способен ли я на такую преданность.

Эстер взглянула на него:

— Не знаю, верить твоим словам или нет. — И она кивнула через плечо на Хейди.

— С ней все хорошо, — с деланой беззаботностью сказал Флоуси.

Эстер шутливо закатила глаза.

— Еще забавные факты будут?

Флоуси подумал.

— Два. — Он поднял палец. — Первый: тупиков ужасно любят. Я наполовину исландец, и у меня в Исландии родня. Там гнездится половина мировой популяции тупиков. Мои родственники живут в деревне на острове Хеймаэй, так там люди устраивают птичьи патрули — ищут птенцов тупиков, которые отбились от родителей.

— Ты что, выдумываешь?

Флоуси покачал головой и поднял второй палец.

— Второе: латинское название атлантического тупика, Fratercula arctica, означает «северный братец». Люди, которые любят наблюдать за птицами, иногда говорят, что такое название может происходить от оперения тупиков, похожего на монашескую рясу. — Флоуси покачал головой. — Я склонен понимать это буквально. Мне всегда становится легче в апреле, когда тупики возвращаются. Как семья, которая вернулась после зимовки.

Эстер пораженно покачала головой и тихо произнесла:

— Четыреста раз в минуту? Птичий патруль? Куда я попала?

— К нам, на самый край земли, Сатурния Луна, — улыбнулся ей Флоуси.

— А почему ты меня так зовешь? — Эстер стало любопытно. — Во «Флоувине», когда мы познакомились, ты назвал мою сестру Девочкой-Императрицей. Да? Из «Бесконечной истории»?

— Да. Я говорил, у нас была страсть на двоих — фильмы восьмидесятых.

— А потом, когда мы прощались на улице, ты назвал меня Лунным Мотыльком.

Флоуси вдруг погрустнел и стал смотреть на море.

— В ту ночь рядом с тобой мне показалось, что я снова рядом с ней. Но по-другому. Не знаю, с чего я вдруг тебя так назвал.

Эстер задумалась над словами Флоуси; она почувствовала себя напряженно.

— Значит, моя сестра напоминала тебе Девочку-Императрицу из страны Фантазии, а я напоминаю тебе… Мотылька?

Флоуси нахмурился было, но потом заметил шутливое выражение на лице Эстер и улыбнулся.

— Ну что сказать? Я не поэт.

— Ладно. А если бы был поэтом?.. — Эстер не сдавалась: ей слишком хотелось узнать, почему в компании Ауры Флоуси чувствовал себя иначе, чем когда пил пиво с ней, Эстер, в баре у самого полярного круга.

Флоуси пожал плечами:

— Я бы сказал что-нибудь о луне и мотыльках, о том, как тьма лишь подчеркивает свет, который в них есть, подчеркивает все их неприметное волшебство. Когда я увидел тебя, ты показалась мне похожей на этих существ. На лунных мотыльков.

— А говоришь, не поэт. — Эстер искоса взглянула на него.

Флоуси снова пожал плечами:

— Говорю же, мне просто так показалось в тот вечер. Когда мы познакомились. Когда я сидел рядом с тобой. Когда я увидел, как Софус держался с тобой.

— Как Софус держался со мной? — Эстер замерла.

— Ну, — заторопился Флоуси, — я хотел сказать: я понял, что на тебя столько всего свалилось. Ты прилетела сюда. Познакомилась с нами. С ним. Тебе это прозвище кажется странным? Я больше не буду так тебя звать.

— Что ты, оно красивое. Спасибо. Мне просто стало интересно, почему ты меня так зовешь.

Стоя в солнечных лучах, Эстер вдыхала синее небо. Она взглянула на стеклянное строение, которое заметила раньше на другом конце выгона.

— Это что, теплица?

— Угадали, — прокричала Хейди, внезапно появляясь рядом с ними.

— Уста закрой, — отозвался Флоуси.

— Уста? — Эстер подняла бровь.

— Рот. Если девчонка, которая живет в одном доме с тобой, выражается на викторианский манер, ты рано или поздно тоже начинаешь так говорить. — Хочешь посмотреть?

И он зашагал к теплице.

— С удовольствием.

Когда они шли через пастбище, воздух прорезал глубокий резкий звук.

— Звонят, пора переодеваться к ужину! — воскликнула Хейди и, расцеловав овечек в макушки, убежала.

— Благодарю вас, Карсон[105], — крикнул ей вслед Флоуси, после чего взглянул на Эстер. — Может, теплицу посмотрим в следующий раз?

— Конечно. — При мысли о том, что она приедет сюда снова, Эстер испытала тихий трепет. Они уже шли назад, к дому, когда она спросила: — А что это был за звук?

— А у вас в Тасмании не принято созывать к ужину, трубя в рог викингов? — ответил вопросом на вопрос Флоуси.

Эстер даже не помнила, когда у нее в последний раз щеки так болели от смеха.

37

Эстер и Флоуси разувались в прихожей, а Лена, Софус и Хейди уже сидели за столом. Горели свечи, бросая блики на дымящиеся тарелки.

Софус прочистил горло:

— Эстер, я не стал готовить традиционные фарерские блюда. Зато вся еда вегетарианская.

— Какая-какая? — отозвался Флоуси.

Софус оставил его выпад без ответа и продолжил:

— Лучшее, что я смог найти в супермаркете. Овощи и фрукты у нас в основном привозные, следующая доставка только завтра, так что… Надеюсь, получилось съедобно.

Блюдо с разрезанными пополам и запеченными на гриле баклажанами стояло рядом с глубокой тарелкой супа мисо, по соседству с нанизанным на шпажки сыром тофу и салатником с брокколи и лапшой, посыпанной кунжутом. Эстер не успела ничего сказать: в животе заурчало так, что на нее все посмотрели.

— Кажется, это комплимент, — сказал Флоуси Софусу и сел.

Эстер, залившись краской, прижала к животу ладонь.

— Извините! Софус, выглядит просто чудесно, спасибо.

Тот улыбнулся и занялся столовыми приборами.

— Прошу вас, Эстер. — Хейди придвинула Эстер стул.

— Еще вина? — предложила Лена.

— Да, пожалуйста. Капельку.

Флоуси поднял бокал.

— Итак, Мотылек! Сегодняшний ужин — потакание твоим вкусам, а значит, нам всем предстоит умереть от голода, но я все равно…

Лена рассмеялась и, повернувшись к брату, покачала головой.

— Ну а что? — спросил Флоуси вполголоса, глядя на сестру. — Мы с тем же успехом могли бы выйти во двор, пощипать травки вместе с девчонками. Ужин без мяса? Мы как в книжку попали… Хейди, как там твоя книжка называлась?

— «Голодные игры», — прощебетала Хейди.

— Это и есть твой тост, Флоуси? Тогда, наверное, придется мне… — вздохнул Софус.

— Добро пожаловать, Эстер, — объявил Флоуси, блестя глазами, и отсалютовал ей бокалом.

— Добро пожаловать, Эстер, — повторили Лена и Хейди.

Софус поднял бокал. Эстер чувствовала, что все взгляды обращены на нее.

— Skál, — хором провозгласили все.

— За очаровательный вечер, дружочек, — прибавила Хейди, уклоняясь от салфетки, которую бросил в нее Флоуси.

Каждый взял по второй, а потом и по третьей порции, после чего все стали жаловаться, что переели.

— Беру свои слова обратно. Кто же мог подумать, что трава бывает такой сытной? — простонал Флоуси и расстегнул пуговицу на штанах. — Спасибо, Софус. Ты устроил из травы пир, достойный викингов.

Софус едва заметно улыбнулся и спросил:

— Кому кофе? Если, конечно, место в желудке осталось. Эстер испекла пирог на десерт.

Все одобрительно загудели. Господи, сделай так, чтобы они все слишком объелись, подумала Эстер, но нетерпеливые голоса не оставили ей надежды. Может, она еще успеет все исправить, если сама разложит пирог по блюдцам…

— Флоуси, не соблаговолите ли вы помочь мне подать десерт. — Хейди вскочила на ноги и потащила Флоуси на кухню, прежде чем Эстер успела предложить свои услуги.

— Ладно, негодяйка, — отозвался Флоуси.

Эстер осталась за столом; она смотрела то на Лену, то на Софуса, говоривших по-английски, чтобы она тоже могла принять участие в беседе. Но Эстер была не в силах сосредоточиться: она прислушивалась к голосам Флоуси и Хейди, доносившимся из кухонного уголка. Краем глаза она углядела, как они достают тарелки, столовые приборы и, наконец, открывают контейнер с пирогом…

Воцарилось молчание, сменившееся красноречивым хихиканьем. Эстер тайком бросила взгляд на Флоуси — тот ухмылялся, выглядывая из-за плеча Хейди, которая как раз раскладывала пирог по тарелкам. Оба еще какое-то время пересмеивались, после чего Флоуси радостно заржал.

— Чему вы там смеетесь? — спросила Лена.

— Эстер испекла член с яйцами, — честно ответила Хейди.

— Хейди! — строго воззвала Лена и направилась в кухонный уголок.

Эстер потащилась за ней. Софус, сбитый с толку, последовал туда же.

— Простите меня, пожалуйста. — Эстер не знала, куда девать руки. — Я правда надеялась, что вы ничего не заметите. В хостеле только такая форма нашлась, а искать другую у меня уже времени не было.

— Спорим, это те девицы-шотландки. Они тогда чуть все до капли у нас не выпили, — радостно прокричал Флоуси Софусу.

— Я еще никогда не видела членов из бисквитного теста. Великолепно, Эстер. Да еще и анатомически верно, — заметила Хейди, отчего рот у Лены открылся сам собой. Хейди взяла лопаточку и широко улыбнулась Флоуси. — Эстер его уже порезала. Что тебе положить: головку, основную, так сказать, часть или яйца?

— Хейди! — Лена схватилась за голову.

— Мне, пожалуйста, яйца, — жизнерадостно сказал Флоуси и протянул тарелку.

— Флоуси, не подыгрывай ей, — зашипела Лена.

— Мама, это член. А мне пятнадцать лет.

— И что? — парировала Лена. — Пусть гостья думает, что мы живем в зоопарке?

— Эстер наверняка знает, что такое член. А, Эстер?

— Простите, пожалуйста, — сказала Лена.

— Нет, это вы меня простите…

— По-моему, ты говорила, что это семейный рецепт? — тихо спросил Софус.

— Семейный, — напряженно подтвердила Эстер.

— Пирог в форме члена — ваш семейный рецепт? — Хейди явно впечатлилась.

— Я такое только в интернете видел. — Флоуси поискал что-то в телефоне. — Зря ты его нарезала. Тут целая статья есть. Можно было сделать из него крокодила или слона. Или… — Флоуси еще что-то поискал, — волшебника. — И он повернул телефон экраном к Эстер, весело блестя глазами.

Разглядывая маленького глазированного волшебника в большой шляпе — переделанный пенис с тестикулами, — Эстер почувствовала, что у нее под ребрами зудит от смеха. Она подняла глаза на Флоуси.

— Ну мы же только познакомились. А я переделываю пенисы в волшебников только ради близких друзей.

Хейди восторженно загоготала.

Флоуси воздел палец над головой, словно Эстер забила гол.

— Сдаюсь. — Лена подняла руки. — Кто-нибудь в этом Богом проклятом доме хочет кофе?

— Мне правда очень жаль. — Эстер все-таки не удалось сохранить серьезное выражение лица.

— А мне вот совсем не жаль этих розовых лепестков, они чудесные. И засахаренных кусочков чего-то. Это что, имбирь? И яиц ты явно не пожалела. — Флоуси отправил в рот кусочек бисквита. — Извините за каламбур.

Лена со стоном направилась к чайнику.

— Не дом, а цирк с конями. Прости, Эстер, ты отлично вписалась, — сказала она, но уголки рта у нее приподнялись в улыбке.

— Ну-ну, сестренка. — Флоуси приобнял ее. — Не будь занудой. — Он оглядел всех, причем лицо его приобрело шкодливое выражение. — Члены нашего клуба веселятся, не надо им мешать.

Софус, который до этой минуты еще держался, теперь согнулся пополам.

— Хватит с меня членов на сегодня! — взвыла Лена.

Воцарившееся молчание разорвал пронзительный хохот Хейди, за которым последовал хриплый смех остальных. На этот раз смеялась даже Лена.

Наконец со стола убрали чашки и десертные тарелки, Хейди задремала на диване, а Эстер стала собираться. Она попыталась отстоять свое право дойти до хостела пешком, подышать ночным воздухом, посмотреть на звезды, но Софус воспротивился: он специально пил очень умеренно и вполне в состоянии довезти ее обратно. У Эстер запылали щеки; чтобы скрыть это, она сделала вид, будто ищет что-то в сумке.

Стоя в пальто у входной двери и зашнуровывая ботинки, Эстер заметила, как Флоуси и Лена подталкивают Софуса, и выпрямилась.

— Вы чего?

Софус вздохнул и сунул руки в карманы. Флоуси с Леной прислонились к стене; они ждали.

— Эстер, — начал Софус и снова вздохнул. — Мы хотели бы задать тебе один вопрос.

— Ладно. — У Эстер упало сердце.

— Ну вот… ты с нами здесь.

— Давай уже, Шекспир, — прошептал Флоуси.

Софус сердито глянул на него и произнес длинную фразу по-фарерски. Флоуси, словно сдаваясь, вскинул руки и изобразил, будто закрывает рот на «молнию».

— Ну вот, Эстер, ты здесь, с нами, — снова приступил Софус. — И ты — член семьи. Да.

Эстер, смутившись, постаралась сморгнуть набежавшие слезы.

— У нас в доме есть пустая комната, где никто не живет. Если тебе нужно свое пространство, если ты хочешь остаться в хостеле — значит, проехали. Но мы хотим, чтобы ты, пока ты здесь, пожила бы у нас. Сколько тебе понадобится. Приходи и уходи когда захочешь. Ты сэкономишь деньги, а еще у тебя будет чувство, что на Фарерах у тебя есть дом. Потому что у тебя здесь и правда есть дом.

— К тому же у меня на кухне полно обычных форм для кексов, — прибавила Лена, заслужив косой взгляд Софуса.

Эстер, к своему ужасу, поняла, что у нее дрожит подбородок.

— Это хорошо или плохо? — спросил Флоуси Лену, но та пожала плечами.

Эстер всмотрелась в их лица.

— Спасибо вам за доброту. Можно я подумаю? — услышала она собственный голос. Нет, нельзя оставаться с Софусом. Она все еще не знает, что произошло между ним и Аурой. Он ей ничего не говорил, а она пока не улучила момента спросить его напрямую.

— Ja, разумеется, подумай.

Софус, прочитать мысли которого по выражению лица было невозможно, потянулся за ключами.

— Чудесно.

Эстер снова поблагодарила Флоуси и Лену за вечер. Еще раз извинилась за пирог. И повернулась к Софусу. Сердце стучало как молот, желая, чтобы его услышали. Эстер похолодела при мысли о том, что сейчас расстанется с Софусом, Флоуси и Леной, с Хейди, Долли Мааартон и остальными овечками.

— Готова? — спросил Софус и открыл входную дверь. В дом, неся с собой запах моря, ворвалась ночь. Эстер представилось, что между посеребренными звездами летит стая черных крыльев. Мурмурация.

Она остановилась в дверях.

— Э-э-э…

Софус — он как раз шагал по садовой дорожке — обернулся. Эстер посмотрела ему в глаза, а потом повернулась к Флоуси и Лене.

— Эстер? — позвал Софус.

— Я, м-м, я уже подумала, — ответила Эстер.

38

Эрин стояла у кухонной стойки. В открытое окно задувал морской бриз. Лук, чеснок, морковь и пару стеблей сельдерея нарезать небольшими кусочками. Подпевая льющемуся из стереосистемы медово-огненному голосу Шелли Моррис[106], она отправила нарезанные овощи с доски в кастрюльку. В кастрюльке зашипело, и Эрин удовлетворенно кивнула. Слила воду с замоченной белой фасоли, приготовила соус и чипсы из ламинарии. У Куини выдался редкий выходной, и она собиралась заглянуть на чаудер, овощной суп.

Куини и Эрин дружили, сколько Фрейя знала Куини. После исчезновения Ауры подруги сблизились еще больше. Их совместные трапезы начались, когда Ауру еще искали, и продолжились после того, как поисковую группу отозвали. Со временем совместные обеды и ужины стали ритуалом: подруги встречались, насколько обеим позволял рабочий график, вместе готовили, ели, а потом за бокалом вина обсуждали дела семейные. Время, проведенное вместе, помогало им восстановить силы и обрести поддержку.

Как только густое варево закипело, Эрин достала из холодильника бутылку совиньон-блан и сунула ее в морозилку, чтобы охладить вино поосновательнее. Накрыла на стол. Еще раз взглянула на часы. Куини будет с минуты на минуту.

Взгляд Эрин скользнул по книгам и папкам, лежавшим на журнальном столике. Может, посвятить им еще минут пять? Продолжить изыскания, которыми она была занята все утро? Из головы не шли сказки Хелены Нюблум о женщинах и воде. Эрин подошла к столику, взяла папку и достала несколько рисунков Йона Бауэра, снова подивившись их западающей в память красоте.

Громкий и резкий стук в дверь вырвал Эрин из мира исследований, куда она уже было погрузилась. Она улыбнулась: Куини пришла минута в минуту.

— Я принесла наш любимый салат из водорослей, свежий хлеб из цельнозерновой муки из «Банджо» и два шоколадных брауни с макадамией для душевного равновесия, — объявила Куини, когда Эрин открыла ей дверь.

— Вино в морозилке, — прибавила Эрин.

— Ну кому нужна психотерапия? — Куини вошла и поцеловала ее в щеку.

Эрин фыркнула:

— Каждому первому?

— Туше, — признала Куини и направилась к морозильнику.

— Ну что, — начала Эрин, подбирая остатки чаудера кусочком хлеба с маслом, — как Нин? — Они поужинали, выпили вина, поговорили и посмеялись: работа, интернет-свидания, бессонница; Куини повозмущалась медицинскими ляпами в последнем сезоне «Анатомии страсти». Пришло время поговорить о семье.

— Нинни молодцом. — Куини отпила вина. — Сделала первый скрининг, выяснилось много интересного. Еще она много думает про Ауру, вспоминает детство. — Куини сделала большой глоток вина. — Нин очень не хватает Ауры — с кем поделиться переживаниями, если не с ней. Тем более что Нин решила растить ребенка одна. Сказала мне, что после обследования заново пережила потрясение от того, что Ауры больше нет.

— Логично, — пробормотала Эрин.

На следующий день после того, как Ауру, бледную и дрожащую, выписали из больницы, Нин явилась к Эрин и попросила провести ритуал. На девочке лица не было. Нин просила произнести заклинание, сделать все что угодно, лишь бы помочь лучшей подруге преодолеть боль, отвержение и стыд.

— Ну а ты как? — спросила Эрин.

Куини просияла:

— Я чуть с катушек не слетела от радости, когда узнала про ребенка. — Она рассмеялась и осторожно промокнула уголки глаз.

— Прекрасная новость. — Эрин протянула ей салфетку. — Как тетя Ро?

— Уже отдает Нин распоряжения, как управляться с малышом.

— Да уж, воображаю, — усмехнулась Эрин. — Работа над выставкой продолжается?

— Нин целыми днями в мастерской. Наверное, собирается работать до самых родов. Кто знает, за кем останется последнее слово? Ах да, я знаю. Последнее слово за ребенком.

— Над чем она сейчас работает?

— Над скульптурой для выставки kanalaritja.

— Скорей бы увидеть.

— Это особая выставка, — заметила Куини. — Скоро устроим еще одну ярмарку, будем собирать средства. Ожерелья нанизывают очень многие. Ты придешь?

— Обязательно. Ты же знаешь, я на твои сокровища наглядеться не могу. Или на те чудеса, которые создает Нин, — ее серебряные ракушки всегда со мной. — Эрин достала из выреза длинную серебряную цепочку с подвеской из необработанного янтаря, к которому были приделаны три раковины, отлитые Нин из стерлингового серебра.

Куини засветилась от гордости.

— Сколько у Нин энергии! Она всю себя вкладывает и в искусство, — она кивнула на украшение Эрин, — и в семью, и в страсть к выставкам. Мы питаемся от ее батарейки. Но надо присматривать, чтобы она не выгорела. Особенно сейчас. Кнопки «выключить» у этой девицы нет.

— Хм, — с невозмутимой миной заметила Эрин. — И откуда у нее это?

Куини, усмехнувшись, отмахнулась.

— Нин уже сказала Эстер? Про ребенка? — спросила Эрин.

— Насколько я знаю — нет. Нин хочет дождаться, когда Эстер вернется, и тогда уж сказать. Они обмениваются сообщениями, Нин говорит, что Эстер и так есть чем заняться.

— Она права, — заметила Эрин.

Куини зачерпнула чаудера из горшочка, стоявшего в центре стола, и сунула ложку в рот.

— Нин говорит, Эстер познакомилась с Софусом — парнем, в которого была влюблена Аура?

— Похоже на то. — Эрин подперла щеки руками и застонала.

— Да, Эрин, понимаю. На Эстер столько всего свалилось. Держитесь.

— У меня душа не на месте. Что из всего этого выйдет? Эстер там. Фрейя здесь. Между ними пропасть. Фрейя бывает такой…

— Знаю, — кивнула Куини.

— Не понимаю, что еще придумать, кроме как зарыться в работу и попытаться помочь Эстер найти ответы на загадки, которые загадывает ей дневник Ауры.

Куини сочувственно посмотрела на подругу:

— Нин говорит, судя по сообщениям Эстер, у той все нормально.

Эрин потерла лицо.

— Похоже на то. Мы с ней немного поболтали, обменялись парой сообщений. Но я не могу уснуть по ночам, когда думаю: правда ли она держится? Или сидит в баре? Одна? Кто с ней сейчас? Что еще ей удалось узнать об Ауре? Получилось ли составить картинку? И если у нее это получается, то как, ведь она много не знает о жизни сестры? Мы-то хотя бы знаем, откуда взялось горе Ауры… Мы знаем, какую боль перенесла Аура, знаем побольше, чем Эстер. Наверное, я просто… — Не в силах ничего больше сказать, Эрин закрыла лицо руками. — Мне кажется, все было бы куда проще, если бы Эстер знала… подробности.

— Так решили Фрейя и Аура, — сказала Куини. — Кто разберет, правильным был их выбор или нет. — Она подалась вперед. — Доверяй Старри хоть немного. Она вполне может справиться с задачей. Посмотри: она решила отправиться в Копенгаген в одиночку. А теперь Фарерские острова. Для таких замыслов нужна недюжинная смелость.

— Ты права. — Эрин вздохнула.

Куини отпила вина. Ей в голову кое-что пришло, и она нахмурилась.

— А может, Эстер уже узнала? И не говорит?

Эрин покачала головой:

— После исчезновения Ауры мы с Фрейей обе разговаривали с Абелоной — она ни словом не обмолвилась о том, что случилось с Аурой, когда той было пятнадцать. Мне кажется, Аура ничего не говорила Абелоне. По-моему, единственный человек в Дании, кого Аура могла бы посвятить в свою тайну, — это Софус. Она явно влюбилась в него по уши. Ты сама видела, какие они счастливые на той фотографии. — Эрин потеребила салфетку. — Если Эстер все узнает, то, скорее всего, именно от него.

Куини посмотрела на нее с сочувствием:

— Вы, наверное, каждый день ждете, что случится еще что-нибудь ужасное. И не знаете когда.

Эрин кивнула:

— Эстер так много предстоит осознать. Боюсь, она решит, что мы ее предали. Раз ничего ей не сказали. Да еще ей придется понять, почему Аура хотела оградить ее от правды. Это и для нас было довольно тяжело, а ведь мы знали все с той самой ночи, как Аура попала в больницу. Я всегда хотела рассказать Эстер правду, но… — У Эрин задрожал подбородок.

— Так решили Фрейя и Джек, — тихо напомнила Куини.

Эрин вспомнилось затравленное выражение, которое она с недавних пор видела в глазах Фрейи. А пробежки Джека казались ей чем-то вроде покаяния.

— Фрейю так и мучит тревожность? Она это со мной не особо обсуждает. Продолжает принимать лекарства? — спросила Эрин.

Куини взглянула на нее.

Эрин махнула рукой.

— Ладно, ладно. Конфиденциальность, врачебная тайна и так далее и тому подобное. — Она шутливо скривилась, пытаясь придать своим словам легкомысленный оттенок.

— Эрин, тебе ли не знать, что между Фрейей и Эстер отношения всегда были напряженными. Всегда, — напомнила Куини.

Эрин кивнула. Ей вспомнились безрадостные дни, последовавшие за выкидышем самой Фрейи. Вспомнилось, как Джек, держа на бедре Ауру, которой тогда было полтора года, открыл ей дверь и повел по коридору Ракушки. Сколько отчаяния было у него на лице! Фрейя неподвижно свернулась на кровати в темной спальне, а рядом лежали непригодившиеся крохотные одежки. Прошел почти год, прежде чем Фрейя снова забеременела. Эрин помнила, какой напряженно-тревожной была сестра, вынашивая Эстер. А потом, почти десять лет спустя, Фрейя, которая в тот день была с девочками на пляже, позвонила ей. Она была безутешна. «Эрин, я нашла мертвого тюлененка, девочку. И похоронила ее, засыпала маргаритками, — всхлипывала она в трубку. — Горе никуда не делось. И не денется».

— Все нормально, — мягко сказала Куини.

Эрин поняла, что по ее щекам катятся слезы, и смахнула их.

— Мне хочется поддержать Эстер на пути, который ей предстоит пройти. На днях я разговаривала с Джеком, и он сказал, что писал Эстер, предлагал ей психотерапевтов, но она не ответила.

— Она может пока просто не осознавать, что ее поддерживают. Сначала ей надо более или менее успокоиться. Сейчас она в новых для себя обстоятельствах, и требуется работа всех ее чувств, чтобы она приняла эту новизну. Рефлексия включится позже. Возможно, далеко не сразу.

— Надеюсь, — хрипло сказала Эрин.

— С ней все будет хорошо. — Куини потянулась через стол и коснулась руки Эрин. Та взглянула подруге в глаза. Столовую наполняли сорочье стрекотание и шум далеких волн.

После ухода Куини Эрин убрала посуду, а затем, спустя час, сидела над книгами и распечатками, которые привезла домой из кампуса.

Она просматривала иллюстрации, что Аура собрала в своих «Семи шкурах». Две из них принадлежали Йону Бауэру, шведскому художнику XIX века; оба рисунка были иллюстрациями к сказкам Хелены Нюблум. Одна к «Агнете и Морскому королю», другая — к «Принцессе-лебеди». Третьей иллюстрацией из «Семи шкур» была работа Чарльза Фолкарда, английского художника, начинавшего как фокусник. Фолкард, живший в XX веке, изобразил входящую в море Виоланту — героиню поразительной сказки Нюблум «Неукротимые волны морские». Во время последнего разговора Эстер сказала Эрин, что ей не удалось найти английский перевод этой сказки.

Эрин откинулась на спинку стула. Потерла лоб. Она не могла сосредоточиться.

Порыв ветра принес в окно сладкий терпкий запах. Эрин взглянула на сад, разбитый на заднем дворе. Доцветали последние розы. Засохшие водоросли с пляжа ждали ее внимания.

Выйдя из дома, Эрин надела садовые перчатки и начала ссыпать сухие водоросли в компостную кучу. Ветер толкал ее в спину. Под бок. Эрин села на пятки и откинула волосы с лица. Подняла взгляд на эвкалипты и шелковицу, что росли в саду.

— Вы ее видели? — спросила она.

Ветер с шумом перебирал листву.

Взяв лопату, Эрин принялась рыхлить почву, укрывать осенние клумбы компостом из водорослей, который будет защищать и питать цветы зимой. Этому трюку их с Фрейей научила мать Абелоны, когда они подростками гостили в Копенгагене. Как-то после сильного шторма она отвезла всех трех девочек на западное побережье — собирать морские водоросли для сада. Мать Абелоны объяснила, что в них есть все нужные для жизни вещества и минералы, они будут питать почву всю долгую холодную зиму. Пройдя по берегу и наполнив мешки сухими водорослями, Эрин присела на корточки и стала перебирать ламинарии в поисках плáвника и ракушек — и вдруг заметила в песке что-то золотисто-блестящее. Абелона сказала, что это необработанный янтарь. Северное золото. Слезы богов. Погребенная на дне морском древняя смола, которую выбрасывают на берег яростные шторма. В ту минуту Эрин впервые поверила в чудеса: она держала в руках древний янтарь со дна моря, память о живших когда-то деревьях; красоту, которую неистовые волны вынесли на берег.

Эрин воткнула лопату в землю и дрожащими руками коснулась подвески на серебряной цепочке: необработанный янтарь и серебряные ракушки, отлитые Нин. Каждый раз, когда в Солт-Бей приходила осень, Эрин собирала на берегу водоросли и раскладывала их на клумбах, готовясь к зиме. Приближались первые заморозки, по ночам от неба веяло льдом. Неужели так пахнет небо и на Фарерах? Неужели воздух, который касается кожи, кажется таким же диким, как удивительные зеленые горы, выступающие из темного моря?

Дневной свет над покрытыми лишайником серебристыми скалами начал тускнеть, Эрин опустилась на колени и зарыла ладони в мокрый песок. Она так и видела образ бешеного шторма, который гонит волны через весь океан, к Фарерским островам, к Эстер. Эрин так и видела глаза племянницы, ее улыбку, босые ноги в песке. Шторм несет волны прямо на нее. Эрин задышала глубже, медленнее. Прикрыв веки, она усилием воли представила, как шторм утихает, рассеивается и небо над Эстер проясняется, заливая ее светом. У ног Эстер лежат гирлянды водорослей и необработанный янтарь — сокровища, принесенные морем.

Эрин задышала спокойнее. В голове прозвучали слова Куини: «С ней все будет хорошо».

Эрин схватила лопату и принялась яростно копать землю, словно стоит ей пожелать, и с Эстер действительно все будет хорошо.

39

Эстер принесла большую сумку из гостевой комнаты на кухню, положила ее на обеденный стол и подошла к буфету в поисках гейзерной кофеварки. Возле обеденного стола была дверь, через окошко которой в кухню лился бледно-серебристый утренний свет. Дом жил своей жизнью. Со двора время от времени доносилось блеяние овцы — какой-нибудь Ингрид Маааргман. Лена была на работе, Хейди — в школе. Флоуси отправился во «Флоувин», а Софус решил посвятить еще несколько часов «Оушен рейнфорест». Несколько дней назад, за завтраком, Флоуси заметил, что Софус больше обычного увлекся водорослями. Эстер промолчала; ее подозрения подтвердились. Уходя из дома, Софус законным образом мог избегать Эстер, чем и пользовался все десять дней, что она жила у них в гостевой комнате, выписавшись из хостела.

Эстер, с чашкой дымящегося кофе, села за обеденный стол и стала выкладывать на него содержимое своей сумки: телефон, дневник Ауры. «Вью-мастер» и диски со слайдами, которые Эрин сделала для вечера памяти. Шесть черных лебединых перьев. Последним, что она достала из сумки, был сборник стихов Мэри Оливер «Доказательства». Эстер купила его в книжном магазине при кафе «Люмьер», когда придумывала, чем заняться, ожидая, пока Софус найдет для нее время. Ожидая разговора, который был нужен им обоим.

Эстер придвинула дневник Ауры поближе и, в соответствии с уже заведенным ритуалом, положила руку на обложку с Ши-Ра.

— Сестры Тюленья Шкура и Лебяжий Пух, Шела и Ала! — прошептала она. — Взмахните мечом, возвысьте голос!

Эстер, как всегда, быстро пролистала страницы, избегая подростковых записей Ауры, — и все же увидела пункты, написанные красными чернилами. «Платить за Старри в астрономической школе, поддерживать ее мечту и помочь ей стать ученым. Пусть она прославится на весь мир, как Карл Саган».

Она раскрыла дневник на странице с Коупаконан, тюленьей девой. Эстер собиралась арендовать машину и съездить в Микладеалур, чтобы взглянуть на эту скульптуру, но Лена предложила ей свое авто — она теперь работала в дневную смену. При мысли увидеть скульптуру собственными глазами Эстер охватило волнение.

Эстер перевернула страницу. «Шкура шестая. Противостояние». На рисунке женщина входила в море. «Узнай же, кто я: неукротимая волна морская». Эстер провела пальцами по черно-белой ксерокопии, погладила развевающиеся на ветру волосы женщины. Какая тоска у нее на лице, как она протягивает руки к морской пене и волнам.

— А у тебя какая история? — спросила Эстер. Она отпила кофе и потянулась за телефоном. Ночью пришло письмо от тетки, и Эстер еще не прочитала его. В письме Эрин изложила кое-какие мысли по поводу трех сказок Хелены Нюблум. Пропустив те части, где говорилось об уже известных ей сказках, Эстер сразу перешла к месту, где Эрин писала о «Неукротимых волнах морских».

Эстер положила телефон на стол. Руки дрожали. Она вернулась к иллюстрации из дневника Ауры: на лице Виоланты, входящей в море, было страстное желание, почти транс. Бурные волны таили злобу. Эстер взглянула на слова, написанные рукой сестры: «Узнай же, кто я: неукротимая волна морская!» Своими словами Аура отняла силу у волн из сказки и вместе с чернилами нанесла ее на собственную кожу. Эстер пробрала дрожь. Сестра отказывалась принять наказание за свои желания; более того — она заявляла о собственной силе. Неужели речь именно об этом?

— Добрейшего вам дня, достопочтенная леди, — прокричала Хейди, ураганом врываясь на кухню.

Эстер прикрыла дневник Ауры сборником Мэри Оливер и с напускной бодростью ответила:

— И вам доброго дня, миледи. Вас с уроков пораньше отпустили? — Эстер взглянула на телефон уточнить время.

Хейди открыла холодильник и застыла, изучая содержимое. Покачала головой, сунулась в холодильниково нутро и вынырнула с изрядным запасом хлеба, сыра и майонеза.

— Я всей душой стремлюсь к полуденному отдохновению в родных пенатах.

— Ты пришла домой на обед? — перевела Эстер.

Хейди кивнула, сделала себе сэндвич и села к Эстер за стол.

— Как в школе? — спросила Эстер.

— Школа была бы совершенно несносна, когда бы не мои наперсники.

Хейди так уверенно, так естественно держала себя, что у Эстер от давно знакомого восторга голова пошла кругом: Хейди напомнила ей Ауру, когда та была в таком же возрасте.

— Наперсники — в смысле, друзья, да? — спросила она.

— Да, — согласилась Хейди с набитым ртом.

— Друзья — это самое важное в школе, — сказала Эстер, вспоминая себя в пятнадцать лет. Чувство причастности к чему бы то ни было жизненно важно для человека. Том. Том. Имя, взявшееся невесть откуда, колоколом прогудело в сердце.

— Это что? — спросила Хейди, указывая на стол. Прежде чем Эстер успела остановить ее, Хейди сцапала «вью-мастер» и посмотрела в окуляры. — Ох ты. — Она отложила сэндвич и взяла «вью-мастер» обеими руками. — Аура, — тихо сказала она, щелкая рычажком и просматривая слайды.

Эстер вздрогнула от переполнявших ее чувств. Не зная, что сказать, она замерла.

Хейди отложила «вью-мастер» и снова взялась за сэндвич. Обе помолчали. Потом Эстер рискнула:

— Вы с Аурой много общались?

Хейди кивнула:

— Мы часто обсуждали викторианские сказки. Ее интересовала скандинавская литература того времени.

Внимание Хейди привлекло что-то лежавшее перед Эстер. Опустив взгляд, Эстер поняла, что сборник стихов не полностью закрывает рисунок с Виолантой.

— Знаешь эту иллюстрацию? — спросила она, убирая книгу и показывая Хейди дневник Ауры.

— Я помню, как она над ним сидела. — Хейди посмотрела на рисунок.

Эстер похолодела.

— Прямо здесь и сидела. Вклеила рисунок с Виолантой, потом написала эту строчку. — Лицо Хейди вытянулось. — Она была так счастлива.

— Правда? — хрипло спросила Эстер. — Аура была счастлива, когда что-то писала в дневнике? — Она полистала тетрадь.

— Она была счастлива, когда вклеивала рисунок с Виолантой и подписывала его, — пояснила Хейди.

— А вот это, на следующей странице? — Эстер перевернула страницу и показала девочке седьмое изображение. — Знаешь эту скульптуру?

Хейди кивнула и отвела глаза.

— Это, м-м, в «Листаскоалине» — музей в городе.

— Здесь? — Эстер изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал. — В Торсхавне?

Хейди снова кивнула, по-прежнему не желая смотреть на седьмой рисунок.

— Хейди? Аура собрала в дневнике свои семь историй именно здесь? Ты видела, как она это делала? Ты знаешь про «Семь шкур»?

Хейди завернула остатки сэндвича в салфетку.

— Прости, Эстер, но мне запрещено говорить с тобой об этом.

— Почему? Кто тебе запретил?

— Мне пора в школу.

Хейди сунула остатки обеда в сумку и заторопилась из кухни.

Не зная, что и думать, Эстер смотрела, как она уходит.

— Всего наилучшего, — крикнула Хейди. Хлопнула входная дверь.

Эстер снова взглянула на дневник Ауры, открытый на странице с последним из «Семи шкур» изображением и последней строкой, которая стала татуировкой.

Ксерокопия: фотография скульптуры. Обнаженная беременная женщина стоит на краю скалы, похожей на нос корабля. Под ней, в подразумеваемой глубине, где скала уходит вниз, висит зеркально перевернутое отражение женщины.

На следующей странице — строчка, написанная рукой Ауры. Седьмая татуировка на ее спине.

Преодолевая шум в голове, Эстер сосредоточилась на одном: надо попасть в тот музей. Побросав все, что лежало на столе, в сумку, она кинулась к себе в комнату собрать вещи. Грудь словно сдавило. Ладони покалывало.

— Не раскисай, — приказала себе Эстер.

Когда она зашнуровала ботинки и обмотала шею шарфом, в дверь резко постучали, и Эстер испуганно подпрыгнула.

Открывая дверь, она старалась успокоить дыхание.

На крыльце стояла женщина с длинными седыми волосами.

— Здравствуйте. — Женщина смотрела на Эстер с настороженной улыбкой. — Я Грета.

— Здравствуйте, — ответила Эстер. — А я — Эстер.

— Знаю. Я мать Софуса и Клары. Можно войти?

Эстер, на ходу разматывая шарф, последовала за Гретой в кухню-столовую и села за стол. Грета в кухонном уголке заварила чай.

— А Софуса, м-м, нет дома, — сказала Эстер.

— Я пришла не к Софусу. — Грета поставила на стол две чашки и заварочный чайник и пошла к холодильнику за молоком. — Хочу познакомиться с женщиной, которая произвела на моих детей такое впечатление. — И она тоже села за стол.

— Да? — У Эстер упало сердце. Она взяла чашку чая, которую налила ей Грета.

— Мне рассказывали про вас и Софус, и Клара. И мне захотелось познакомиться с вами. — Грета отпила из своей чашки.

Эстер подула на чай, от которого шел пар, и сделала небольшой глоток. Что Софус наговорил о ней Грете?

Пока они пили чай, Эстер казалось, что присутствие Греты наполняет всю комнату. Ей вспомнился рассказ Софуса о матери, о том, как она развелась с отцом, как после инфаркта начала жить по своим правилам. «Времени у человека не так много, и терять его нечего. Она посещает кучу кружков. Вяжет, рисует, купается в море».

— Да! — Эстер смутно вспомнилось ее первое утро в городе у моря. — Мы ведь уже встречались. Вроде бы.

Грета всмотрелась ей в лицо.

— У моря. Ja? Это были вы?

— Да.

— Мне показалось, вы хотите поплавать. Это желание было написано у вас на лице.

Слова Греты застали Эстер врасплох, и она молча кивнула.

— Но тем утром вы купаться не стали.

— Для меня холодновато, — соврала Эстер.

— Вон что. — Грета отпила из чашки.

— А вы? Каждый день купаетесь?

Грета кивнула:

— Даже в снегопад.

Эстер передернулась и покачала головой.

— Ja, холодно, — согласилась Грета. — Но наши души неразрывно связаны с морской водой. Жизнь на этих островах завязана на море. Мы плаваем, а песком делаем вот так, — она потерла себя ладонью вверх-вниз. — Это чтобы кожа оставалась мягкой. Душ потом принимать не надо. Морская вода должна остаться на коже, соль и минеральные вещества из водорослей отлично консервируют нас. — Грета хрипло рассмеялась. — С другими женщинами я познакомилась, только когда начала плавать. Так что дело не только в море, но и в дружбе.

Эстер наблюдает, как ныряют Фрейя с Аурой. Сама она тем временем плавает, не привлекая к себе их внимания.

— Звучит чудесно, — сказала она.

— Вот и вы бы поплавали с нами, пока вы здесь. Почувствуете себя живой. Не знаю, как лучше сказать по-английски, но, когда я не в море, я не в своей шкуре. Ja?

Эстер выдавила вежливую улыбку. Море ее покинуло. Она беспокойно потрогала чашку. Из головы не шли «Неистовые волны морские», разговор с Хейди, Аура, сидящая над своим дневником за тем же столом, за которым сидят сейчас они с Гретой. Тревога тугими нитями протянулась через все тело.

Ее мысли прервала Грета:

— Я хотела сказать… Примите мои самые искренние соболезнования. Аура занимала большое место в жизни моего сына, а значит, и в моей тоже.

В ласковых глазах Греты светилась доброта Софуса, в улыбке угадывалась улыбка Клары. Эти люди знали и любили ее сестру. Их Аура тоже покинула.

— Можно спросить, что случилось? — сказала Грета. — Нам мало что известно.

Ей вспомнилось, как Хейди отреагировала на изображение Виоланты в дневнике Ауры. «Узнай же, кто я: неукротимая волна морская».

— Узнавать особо нечего, — коротко сказала Эстер и вздохнула. Ей не хотелось быть грубой. — В последний раз Ауру видели у моря. Дома, в Тасмании. На Лутрувите. Одежда осталась на берегу. А сама Аура исчезла без следа. Полицейские не обнаружили ничего подозрительного. Они не смогли сказать наверняка, был это несчастный случай или… — Эстер замолчала. Кончилось дыхание, кончились слова, смелость и способность говорить. Внутри ворочались слова, которых она не сказала: «Аура оставила мне записку. Которую я проигнорировала».

Грета, протянув руку через весь стол, сжала ладонь Эстер.

— Сочувствую твоей боли, твоей утрате.

Эстер отняла руку. От соболезнований в ней просыпалось нетерпение, она устала от смущения, которым голова была набита, как ватой. От разочарования зудела кожа. Эстер представила себе обнаженную беременную женщину на краю скалы и ее зеркальное отражение внизу. Женщина ждала Эстер.

— Софус избегает меня, — сказала она вдруг и тут же прикусила обе губы, словно сама удивилась своим словам. — Простите.

Лицо Греты смягчилось, на нем отразилось сочувствие.

— Да, похоже на него. — Она покачала головой. — Когда он не может справиться с чувствами, то замыкается, как устрица в раковине. Он и с сестрой был таким же.

Эстер пила чай; тело сделалось жестким, непослушным.

— Идеальных отношений, конечно, не бывает, но между Софусом и Аурой было что-то особенное. Софус очень старался открыться ей, Аура изменила его к лучшему. Когда она его оставила, он долго был сам не свой. Он…

— Постойте, — перебила Эстер. — Что значит «она его оставила»?

Грета посмотрела на нее:

— Аура покинула его. Разбила Софусу сердце.

Эстер вяло пошевелилась. Значит, это Аура бросила Софуса, а не наоборот.

Она не сразу осознала это, но потом почувствовала громадное облегчение.

— Когда Клара рассказала нам о твоем письме и судьбе Ауры, Софус вспомнил все так, словно это было вчера, — продолжила Грета. — Ему страшно. И страх не дает ему открыться.

— Чего он боится? Меня? — Эстер нахмурилась.

— Нет. Он боится, что, если он с тобой заговорит, его захлестнут чувства. Связанные с Аурой. Ты, наверное, сама не осознаешь, насколько ты на нее похожа. То, что ты сидишь здесь, рядом со мной, даже для меня потрясение. Такое ощущение, будто меня кто-то морочит.

Слова Греты болезненно укололи Эстер. Чем она здесь занимается? Слоняется по этому дому — дому Софуса — и ждет, когда тот с ней заговорит? Она уже начала было верить, что ей самое место здесь, на Фарерах, но это чувство оказалось иллюзией. Как она разрешила себе забыть, что это жизнь Ауры? Флоуси, Хейди, овцы, Лена, Софус — все это жизнь Ауры. Эстер перевела взгляд с Греты на застекленную дверь, за которой паслись овцы. Над садом раскинулось небо. На глаза навернулись слезы. Одна из овец — кажется, Ингрид — на пару с Меган Мааапино обнюхивала футбольный мяч Хейди.

Почувствовав, что Грета поднялась, Эстер снова взглянула на нее.

— Прости, Эстер, не хотела тебя расстроить. Зря я пришла, наверное.

— Нет, Грета, что вы. Хорошо, что вы нашли время и мы встретились. Спасибо. — Эстер вытерла нос. — Просто… очень тяжело это все. Быть здесь тяжело.

— Могу себе представить, — тихо сказала Грета. — Ну, надеюсь, что ты найдешь то, зачем приехала. — В сумке у Греты звякнул телефон: пришло сообщение. Прочитав его, Грета улыбнулась. — Мне пора. Вязальщицы скоро соберутся. Да, кстати. — Она пошарила в сумке и достала два мотка шерсти, отливающей тусклым серебром. — Передашь Софусу?

Эстер взяла шерсть.

— Софусу?..

— Ja. Софус в смысле вязания нам всем нос утрет, только признавать этого не любит. Когда он был подростком, его часто дразнили, да и сейчас поддразнивают. Вот этот свитер Софус мне связал, еще когда был подростком. — И Грета с гордой улыбкой погладила рукав.

Булавка, засевшая в груди у Эстер, перестала быть такой уж острой. Эстер представила себе, как Софус, юность которого проходит среди яростной природы Фарерских островов, среди неумолимых традиций, сидит дома и вяжет для Греты нежно-зеленый джемпер.

— Передам, — сказала Эстер. — Если мы с ним вдруг, для разнообразия, окажемся в одной комнате.

Грета сжала губы, словно хотела что-то сказать, но передумала.

— Он очень рад, что ты здесь.

Эстер страстно хотелось выспросить у Греты еще что-нибудь о ее сыне. Но та уже собралась уходить, а Эстер так и не решилась задать ей хоть один вопрос, боясь выдать свои чувства.

Следом за Гретой она подошла к входной двери, и они постояли, глядя друг на друга.

— Спасибо, что зашли, Грета. Спасибо за чай.

— Не за что. — Грета перебросила волосы через плечо. Что-то у нее на руке привлекло внимание Эстер. На внутренней стороне запястья Греты была вытатуирована птичка. Грета заметила, что Эстер смотрит на татуировку.

— Извините. Просто она мне очень понравилась, — пояснила Эстер.

Грета закатала рукав.

— Я ее сделала в Новой Зеландии пару лет назад. После развода.

— Сами? — спросила Эстер с невольным восторгом.

Грета улыбнулась ей.

— Когда я была на Южном острове, в Хокитике[107], то ходила на ретрит одной художницы. Сделала вид, что я «человек искусства», — Грета изобразила кавычки, — но на самом деле мне просто хотелось познакомиться с новыми людьми. И я нашла там друзей. Истории, которые они мне рассказывали… Они были как… — Грета помолчала, прижав руку к груди, — как один из тех аппаратов, которые снова запускают сердце. Понимаешь?

Эстер кивнула.

— Ну вот. У одной из женщин, с которыми я там познакомилась, ее звали Джуд, была татуировка на подбородке — моко. Она рассказала мне, что означают такие татуировки для ее народа, маори. Считается, что у каждой маорийки моко есть внутри, у самого сердца, и, когда женщина готова, она переносит эту татуировку с сердца на кожу.

Руки у Эстер покрылись мурашками.

— История Джуд мне очень понравилась. В ней есть энергия, ja? В коже женщины? Джуд сказала, что она татуировщица, и я попросила ее нанести мне мою первую татуировку, когда ретрит окончится. Я выбрал птицу туи[108] — свела дружбу с одной такой на Южном острове. Они поют по ночам, часто в полнолуние, у них два голосовых аппарата, поэтому с их странными песнями ничто не сравнится. — Грета погладила татуировку. — С ней мне спокойнее быть собой. Я не тревожусь о решениях, которые принимаю. А еще она напоминает мне, что надо петь, даже если твой голос звучит странно. — Грета рассмеялась.

Эстер рассматривала птицу — тонкие линии, живые краски.

— Какая красивая, — сказала она, думая о Фрейе, вспоминая материнскую мастерскую и выражения на лицах женщин, впервые увидевших в зеркале свою новую кожу.

Грета открыла входную дверь и повернулась к Эстер.

— Как странно, что ты заметила мою татуировку при первой же встрече. Так было и с твоей сестрой. Татуировка ей понравилась, она все время просила меня рассказать про нее. Где я ее сделала, что при этом чувствовала, что она значит для меня. Аура была как ребенок, который требует, чтобы ему снова и снова рассказывали любимую сказку. Но для нее, я думаю, мои истории имели смысл — она ведь сама как раз делала свои семь татуировок.

Кровь прилила Эстер к вискам.

— Вы знаете, что у Ауры были татуировки?

Глаза Греты заблестели от воспоминаний.

— Да, и меня это поражало. Поражало, как она решила рассказать историю, которую вынашивала так долго. Ja? Носила в себе, но так и не облекла в слова.

40

Когда Грета ушла, Эстер привалилась к входной двери и съехала на пол. Обхватив голову руками, она пыталась понять, что именно сказали ей Хейди и мать Софуса. Но мысли просто бегали по кругу, и Эстер поднялась на ноги. Надо бы сходить посмотреть на ту последнюю скульптуру из дневника Ауры. Хейди говорила, она в музее. Навалилась апатия. Нет, никаких музеев. Может, пойти в какой-нибудь бар? Но где взять сил, чтобы солгать себе, будто обжигающий алкоголь и руки незнакомца ей помогут?

Эстер медленно прошла по дому. Постояла перед открытым холодильником, слушая, как тикает таймер духовки, и захватила кое-что из ящика.

Погода переменилась, стало пасмурно и ветрено. Порывы продували одежду насквозь. Миновав сад, Эстер вышла на выгон за домом. Плечи ссутулены, глаза слезятся. Ветер бил в лицо, подгонял в спину. Завидев Эстер, Шигурни и Долли подбежали к ней, обнюхали и стали тыкаться мордами в карманы.

— Прошу прощения, леди, но хлопьев и груш сегодня не подвезли. — Эстер дала им виноград и салатные листья. Подбежали Мишель Омааама и Меган Мааапино, а следом за ними — Ингрид и Мерил. Через все пастбище прибрела с блеянием Фрида; протягивая ей виноград, Эстер подумала, что овца улыбается.

— Вы всегда мне рады. — Эстер почесала овец за ушами, погладила бока. Глаза защипало от желания. Желания принадлежать кому-нибудь, чему-нибудь. Оказаться дома, в своей собственной жизни; слишком больно думать, что она из этой жизни выключена.

Эстер гоняла мяч в компании овец, пока тем не надоело. Тогда она стала подниматься по склону, против ветра, пытаясь охладить пылавшую от разочарования кожу. Она полной грудью вдыхала соленый воздух; хотелось ослабить, распутать узел из вопросов, который затянулся у нее в солнечном сплетении, в сознании, в сердце. Почему Хейди нельзя говорить с Эстер об Ауре? Кто ей запретил? Что изменилось для Софуса с того вечера, когда он пригласил ее перебраться к ним в дом? Неужели все зря? Зачем она приехала? Как прекратить это все? Время, проведенное без сестры, растягивалось до бесконечности. Узлы затянулись, все крепче привязывают ее к жизни без Ауры, без ответов, без облегчения. Конца им нет. Эстер сжала виски; напряжение в груди росло. Оно никогда никуда не денется.

— Су-у-ка-а-а! — заорала она против ветра. В рот задуло волосы, и Эстер закашлялась. — Сука! — прохрипела она, выплюнув пряди. — Да пошло оно все. Пошло оно все в жопу. — И она широко раскинула руки.

Эстер повернулась лицом к Нёльсою — увенчанному тучей, омываемому пенным морем. Аура проводит ладонью по странице «Маленького принца», по иллюстрации, и поднимает глаза на Эстер. «Обещай, что никогда не станешь взрослой, никогда не увидишь здесь шляпу. Поклянись, что всегда будешь верить в волшебство». Эстер сунула замерзшие руки поглубже в карманы и буркнула:

— Пошел он в жопу, твой слон. И волшебство туда же.

Эстер замедлила шаг и повернулась к морю. Она уже давно чувствовала себя неприкаянной в собственной жизни.

— Пошло все в жопу! — прокричала она. По щекам катились злые слезы. В ответ завыл ветер.

Эстер опустила голову и уперлась ладонями в бедра. Пальцы онемели от холода. Лицо кололо. Она несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Потом еще.

Остановилась. Принюхалась.

Повернулась. Снова принюхалась.

Идя на запах, Эстер поднялась по выгону и обогнула теплицу Флоуси. С тех пор как она перебралась в дом Софуса, Флоуси несколько раз порывался показать ей теплицу, но всегда убегал на работу. Теперь, подойдя ближе, Эстер поняла, что стены и крыша теплицы оклеены пузырчатой пленкой, отчего все происходящее внутри казалось неясным, как во сне. Но профиль Флоуси ни с чем не спутаешь. По воздуху разливалась искаженная дешевыми динамиками прилипчивая мелодия.

Эстер постучала по дверной раме.

— Ja?

Эстер открыла дверь теплицы — и шагнула назад: в лицо ей поплыли клубы дыма.

— А, Сатурния. — Флоуси улыбнулся ей сквозь туман. — Пришла на экскурсию по моей теплице?

— Название «дымовая завеса» ей больше подходит, — съязвила Эстер, отворачиваясь от клубов дыма.

— Я тебя там видел. — Флоуси подошел и придержал ей дверь. — Такое здесь не приветствуется, так что пусть это останется нашей тайной.

— В смысле — не приветствуется?

— Закон запрещает, — сдался Флоуси.

Эстер фыркнула и вошла в теплицу.

— Ну тайна так тайна… — И она пораженно осеклась.

Вдоль оклеенных пузырчатой пленкой стен тянулись полки, на которых стояли горшки с растениями. Между узловатыми кактусами, лианами, широкими блестящими листьями и бледными бутонами были расставлены емкости с черной водой. Со стальных перекрытий потолка на разной высоте свисали другие горшки, на некоторых растениях зрели бутоны. У шаткого журнального столика стояли два раскладных стула с выцветшим цветочным узором; на столике помещались термос, глубокая тарелка, ножницы, папиросная бумага и зажигалка. Возле одного из стульев — открытый шкафчик, узкие полки которого были уставлены деревянными фигурками, похожими на те, что Эстер видела в доме: тюлени, птицы, кораблики, цветы. На шкафчике лежали нож для вырезания, деревянная плашка с уже показавшейся из нее головой тупика и россыпь стружек и щепок.

— Флоуси, — пораженно произнесла Эстер.

Флоуси, посмеиваясь, закрыл дверь и сел, жестом пригласив ее устраиваться рядом. Эстер погладила бархатистые листья, свесившиеся рядом с ней, и присоединилась к Флоуси.

— Ты что, сам построил эту теплицу? Да у тебя тут целый сад под стеклом!

— Сам. — Флоуси уже скручивал новый косяк. — Только это не стекло.

— А что?

— В Северной Атлантике такой ветер дует, такая погода бывает — стекло просто не выдержит. Моя теплица из полимера. Так что она, строго говоря, пластиковая. Но Хейди сказала, что пластиковый сад — это далеко не так интересно.

Эстер рассмеялась и оглядела теплицу. Растения, которые Флоуси так заботливо защищал, буйно разрослись.

— А зачем пленка? — спросила она. — И почему вода черная?

— Изоляция и теплоемкость, — сказал Флоуси, будто это и так понятно, и лизнул края папиросной бумаги.

— Ах да, — непонимающе ответила Эстер.

Флоуси усмехнулся:

— Бόльшая часть — из упаковок, мы для бара много чего получаем. — Он указал на листы пузырчатой пленки, сложенные у стены. — В одном блоге садоводов я прочитал, что пузырчатая пленка — отличный изолятор для теплиц. А подчерненная вода днем поглощает тепло, а когда температура понижается, отдает его. Для моих приятелей, которые цветут по ночам, разница в один-два градуса может оказаться существенной.

— По ночам?

— Ja. Это ночной сад.

Эстер немного расслабилась и перестала стискивать зубы.

— Все эти цветы цветут по ночам?

Флоуси кивнул и выдул вверх облачко дыма.

— Не одновременно, но да, большинство — только по ночам. — И он стал показывать Эстер растения. Кактус «Царица ночи», луноцвет, ночной жасмин, ночной флокс, табак, дурман. — Мне хочется и другие, вроде ночных орхидей, но им нужны опылители. — Флоуси поднял взгляд: под крышей теплицы висело облачко, цветом напоминающее синяк. — Еще мне бы хотелось, чтобы здесь могли жить бабочки. Павлиноглазки. Летучие трудяги, которые колдуют в темноте. — Флоуси еще раз затянулся и передал косяк Эстер. — Лунный Мотылек, — просипел он, закашлявшись.

— Хм. Ну да. Один мотылек у тебя все же есть. — Эстер затянулась, вслушиваясь в потрескивание и рассматривая тлеющий кончик. Дешевые динамики продолжали испускать прекрасную искаженную музыку, барабан бил редко, размеренно. Эстер вспомнилось, как они с отцом сидели в Звездном домике, вспомнилась кардиограмма ночных мотыльков в темном углу веранды. Внезапно закружилась голова. Эстер, поморщившись, проглотила такой же внезапный смешок. — А зачем тебе вообще понадобилась теплица?

— Психотерапевт, к которому я тайком наведываюсь, спросил, где мое место.

Эстер вопросительно взглянула на Флоуси.

— На Фарерах не принято, чтобы мужчины ходили к психотерапевту.

— Ясно. — Эстер подумала о Джеке. — И… это твое место?

— Ага. Терапевт спросил, есть ли у меня в жизни такое место, за благополучие которого я отвечаю.

Эстер всмотрелась в лицо Флоуси; в голове зудело от любопытства.

— И где оно? Это место?

— У меня его не было. Были другие места. «Флоувин». Дом. Футбольная площадка. Природа, острова. Но ни за одно из них я не нес ответственности. Поэтому несколько лет назад я построил эту теплицу. — Смех Флоуси перешел в кашель. — Я понятия не имел, насколько это сложно. Растениям необходима четкая смена света и темноты, поэтому мне приходится обеспечивать им достаточно темноты весной и летом и достаточно света и тепла осенью. А на зиму они переезжают в дом. Вот так. Экран-блэкаут. Фитолампы. Но я не могу остановиться.

Эстер слушала, восхищенная самоотверженностью Флоуси. Снова затянувшись, она спросила:

— А почему терапевт спросил тебя, где твое место?

Флоуси потянулся за косяком, и Эстер вернула его.

— Потому что я сказал ему, что чувствую себя в этом мире как перекати-поле. — Флоуси затянулся, полузакрыв глаза. — Мы стали говорить о разных увлечениях, и я упомянул, что почитываю блоги садоводов. Терапевт спросил, что мне там больше всего нравится. Так все и началось. — Флоуси закинул руку за голову. — Ночной сад.

Эстер молчала. Мышцы расслабились.

— Мне это чувство знакомо. По-своему. Ни в одном уголке земли ты не чувствуешь себя как дома. Не чувствуешь себя частицей чего-либо. — Эстер потерла лоб. Кайф ударил в голову, и кожа зачесалась. — Именно так я ощущала себя долгие годы, когда жила дома. Даже когда Аура улетела на другой конец земли. Но теперь дом перестал казаться домом. — Эстер прижала ладонь ко рту и цокнула сухим языком.

— Ты сейчас тоже на другом конце земли, — напомнил Флоуси, наливая ей в крышку термоса.

— Спасибо. — Эстер приняла у него крышку и отпила. — Мятный чай? — удивилась она.

— Ну да, у меня мятный чай. А ты чего ожидала? Узо?[109] — спросил Флоуси с ехидной улыбкой.

Эстер, улыбаясь, пила чай. Лицо расслабилось, обмякло.

— Мне здесь нравится. Но я чувствую себя здесь чужой. — Эстер провела пальцем по ободку чашки. — Здесь все принадлежит Ауре. Это ее жизнь. Я здесь как призрак, я задержалась, но это не мое, это ее место. Бу-у! — Эстер изобразила привидение и сердито смахнула слезы со щек.

Флоуси подался вперед, уперев локти в колени, и какое-то время сочувственно молчал.

— Когда я начал строить теплицу, все, кто об этом прослышал — в баре, в порту, — говорили, что я ненормальный. Говорили, что она обрушится после первого же десятка бурь. Говорили, что я псих, раз трачу столько денег и времени на цветы, которые цветут только по ночам. Но так эта теплица и стала моим убежищем. Лишь для меня она что-то значит. Многое. Эта теплица. Эти растения. Может, сотни бурь ей не выдержать, но не факт, что и я их переживу. Фареры гарантируют только одно: от непогоды не уйдешь.

— Да уж. — Эстер взглянула на него.

— У каждого свои раны, верно? И каждому надо придумать, как с ними жить. Я придумал себе теплицу. Может быть, твой способ — отправиться на другой конец земли и попытаться преодолеть боль от потери сестры. Да, Аура была здесь своей, но и ты не чужая, Мотылек.

— Ты всегда становишься оракулом, когда накуришься?

— Не просто оракулом, а Оракулом с большой буквы, — поправил ее Флоуси.

Оба, безудержно хихикая, скорчились на стульчиках. Наконец смешки утихли. Флоуси забрал у Эстер крышку и налил чаю себе.

— Хоть я и под кайфом, но это правда, — объявил он.

— Ладно, ладно. — Эстер начала приходить в себя.

— Благодаря теплице я не раскисаю. — Флоуси снова обвел рукой помещение. — Вот почему она так важна для меня. Когда я прихожу сюда, она напоминает мне: есть другая красота — красота, которая существует лишь благодаря тьме.

Эстер какое-то время смотрела на него, а потом закатила глаза.

— Это ты-то не поэт?

Флоуси улыбнулся:

— Мотылек, можно кое-что спросить?

Она кивнула.

— Ты ходишь к психологу? После всего, что пережила, потеряв Ауру?

— Начистоту, да? — Эстер потеребила рукав. Рассмеялась, но на этот раз Флоуси к ней не присоединился. Она покачала головой. — У меня отец психотерапевт. И мне это противно.

Флоуси покачал головой:

— Неплохо.

Эстер с усмешкой отмахнулась.

— Следующий вопрос, — продолжил Флоуси. — У тебя есть свое место? За которое ты отвечаешь, за которым ухаживаешь?

Эстер застонала:

— Я только что сказала тебе, что у меня отец психолог и мне это противно, — и ты тут же затеял сеанс психоанализа?

— Не уходи от вопроса.

Эстер вздохнула. У Джека был Звездный домик. У Фрейи — тату-студия, а еще предметом ее забот становилась каждая женщина, которая к ней приходила. Забота Ауры простиралась… на любой уголок земли. Семь валунов в тайной лагуне Солт-Бей. Мансарда Абелоны в Копенгагене. Каждый метр фарерской земли. Не было такого места, которое Эстер создала, о котором заботилась — и которое не принадлежало бы Ауре. Ее, Эстер, собственное место. Может, «Каллиопа» считается? Представив Кейна, Эстер передернулась. Вместо Кейна вдруг всплыло другое воспоминание: могила черного лебедя возле Звездного домика. Эстер закрыла глаза и вознеслась над выгоном; теплица удалялась, сделалась штрихом на зазубренном острове, отороченном бескрайним непознанным бархатом моря. Эстер летела еще выше, сквозь облака, за голубую дугу Земли, в тишину, в темноту. К свету звезд.

— Ты всегда здесь желанная гостья. — Голос Флоуси вернул ее на землю.

— Спасибо. — Эстер открыла глаза. — А можно я тоже кое о чем тебя спрошу?

— Конечно.

— Кто запретил Хейди говорить со мной об Ауре?

— Я. — Флоуси взглянул ей в глаза.

Эстер откинулась на спинку стула.

— Почему?

— Потому что эту историю должен рассказать Софус, — просто ответил Флоуси. — И никто другой.

— Но он меня избегает. — Кровь бросилась Эстер в лицо. — Избегает с тех пор, как я сюда переехала.

— Он избегает не тебя, а разговора с тобой.

— Ты так думаешь? — Эстер внутренне поежилась, услышав, как плаксиво звучит ее голос.

— Он собирается с мыслями, Мотылек, — тихо проговорил Флоуси. — Не хочет, чтобы то, что возникло между вами, стало препятствием важному делу, за которым ты сюда приехала.

У Эстер упало сердце. Она внимательно посмотрела на Флоуси, собираясь с духом.

— То, что возникло между нами? — Сердце пустилось вскачь. — Значит, я это не вообразила?

Флоуси снова щелкнул зажигалкой. Затянулся.

— Пожалуйста, помни, — мягко сказал он, — что ты объявилась из ниоткуда. И начала допытываться о сестре. Начала расспрашивать Софуса о его жизни с Аурой, а ведь он ничего подобного не ожидал. Вам обоим сейчас очень нелегко. Всему свое время. К тому же каждый раз, когда вы рядом, воздух между вами… — Флоуси взмахнул рукой, — наэлектризован? Нет. Тяжелый. В воздухе висит какая-то тяжесть. Она сама себя не выдержит. — Флоуси взглянул на Эстер. — Полегче бы.

Эстер скрестила руки. Тяжелые серые тучи давили на теплицу. Кожа была липкой.

— Это что, предостережение?

— Только насчет того, о чем вам обоим и так известно. Я и ему сказал то же самое. Полегче. Что бы вы ни чувствовали друг к другу — сейчас этому чувству не время. Потом — да. А сейчас у вас обоих есть дела поважнее.

Эстер, не сводя глаз с Флоуси, выпятила подбородок, пытаясь изгнать противное ощущение: по шее снизу вверх, кажется, ползли красные пятна.

— Для человека, который вечно валяет дурака, ты отлично соображаешь.

— Обещаешь? — Глаза Флоуси заблестели.

— Тебе?

— Не мне. Себе. Поступить правильно по отношению к себе самой. К Софусу. К Ауре.

На глаза Эстер навернулись слезы.

— Я не кажусь тебе отвратительной?

Флоуси нахмурился:

— В смысле?

— Ну, что у меня чувства к нему. — Эстер беспокойно пошевелилась.

Флоуси на секунду посмотрел ей в лицо, а потом отвел глаза.

— Любовь не выбирают.

— Почему тебя вообще это так интересует?

— Он — моя семья, — просто сказал Флоуси. — А теперь еще и ты моя семья.

Эстер уставилась на него.

— Иди к черту, Флоуси. — Подбородок у нее задрожал. — Как я теперь могу не наобещать тебе чего угодно?

Эстер потянулась за косяком, и Флоуси отдал ей папиросу.

Так они и сидели — на складных стульчиках, в компании цветов, ожидавших темноты, чтобы зацвести.

41

Эстер ворочалась в постели. Взглянула на часы — четыре утра. Отдернув шторы, увидела перламутровое, с розовыми облаками небо. Время от времени пролетал, взмахивая крыльями, ворон. В голове эхом прозвучали слова, которые Флоуси сказал ей вчера в теплице: «Сейчас у вас обоих есть дела поважнее». Она признала правоту Флоуси, дав ему обещание. Дав обещание самой себе. Софусу и Ауре. Эстер проворочалась всю ночь; ей казалось, что обещание застряло у нее в трахее, а позже отвердело где-то между ребер. Эстер подавила его, и ее упрямая решимость начала расти. Словно песчинка в устрице.

Эстер прижала кончики пальцев к холодному оконному стеклу. Тайком улыбнулась, и улыбка согрела ее лицо и кожу, согрела ее изнутри. «Каждый раз, когда вы рядом, воздух между вами… тяжелый». Эстер тогда вслушалась в слова Флоуси, но в одиночестве могла думать только об одном — о волшебной истине, что скрывалась под ними: Софус тоже питает к ней чувства. Истина эта освещала Эстер изнутри, красота во тьме. Но вот из сумрачных глубин сознания всплыли непрошеные вопросы. Почему их с Софусом влечет друг к другу? Имеет Аура отношение к их чувствам или нет? А потом явился вопрос, который не покидал Эстер с того самого дня, как Аура ушла к морю и не вернулась: хотела ли сестра покинуть ее или нет?

Грудь сдавило, в висках закололо; каждый вдох давался с трудом. Эстер прогнала вопросы. Отказалась искать ответы. Закрыла глаза и постаралась думать о другом. Повернулась в теплой постели, сунула пальцы между ног. С ней осталось только желание. От всего прочего она избавилась. Кроме желания. Она знала, что Софус чувствует то же самое, и это знание не давало ей провалиться в темноту.

Эстер, зардевшись, откинула стеганое одеяло, оделась и побрела на кухню за кофе. Открыла холодильник, набила карманы. В доме было пусто: все на работе или в школе. Легкими шагами Эстер вышла на выгон.

— Девочки! — позвала она. — Долли, Мишель, Шигурни!

Подбежали овцы, стали тыкаться носом в груши, хлопья и салат, которые она им протянула. Мягкое дыхание овец щекотало Эстер ладони, и она позволила себе рассмеяться. Собственный хриплый смех застал ее врасплох; казалось, он поднимается из самого нутра и его подхватывает ветер. Уносит ее смех к морю. Эстер посмотрела на бескрайнюю синеву вдали. На неукротимые волны морские. Кожу покалывало изнутри, покалывание поднималось от ног до самого затылка. Эстер через плечо взглянула на выгон.

Там было пусто, если не считать овец. Но Эстер знала: она здесь.

Краем глаза Эстер видела Ауру. Сестра чего-то ждала.

Эстер закрыла глаза. Усилием воли заставила себя сохранить их — легкость, свободу, ощущение того, что она желанна. «Что бы вы ни чувствовали друг к другу — сейчас этому чувству не время. Потом — да». Эстер открыла глаза и почесала Фриду за ушами. Посмотрела на море, стараясь дышать спокойнее. Подумала о предполагаемом, не высказанном пока соглашении с Софусом: он расскажет ей о своей жизни с Аурой, когда сможет. Сначала надо создать условия для такой истории. Но это не значит, что Эстер должна отказаться от удовольствия знать, что она не одинока в своем желании. Надо только дать ему понять, что она хочет его, дать понять всем телом.

Эстер уже час гоняла мяч в компании Меган Мааапино под небом устричного оттенка, когда пришли воспоминания. Задыхаясь, она согнулась пополам и уперлась руками в колени, глядя на ломкий графит моря и золотистый Нёльсой. Вокруг возвышались складчатые холмы, их силуэты четко рисовались на фоне неба, отделяя все видимое ей от незримых тайн. И снова Аура оказалась рядом с ней; глаза сестры на свету были ясными. «Иногда, если хочешь решить проблему, к которой не знаешь, как подступиться, надо для начала прогуляться». Эстер несколько раз глубоко вдохнула, преодолевая боль в ребрах. Земля, скалы, море и небо манили ее. «Вспомни, как все меняется, когда ты двигаешься. Шаг, потом еще один, потом еще». Прикусила щеку, изучая линии, прочерченные между землей и небом. Изо всех сил стараясь удержать в памяти голос сестры.

Еще один резкий вдох. Нельсон был где-то на периферии зрения.

Решение принято. Надо идти вперед.

На следующее утро Эстер уже укладывала в рюкзак путеводитель с загнутыми страницами, сэндвичи с сыром, немного сушеной клубники, заготовленной Флоуси, пару шоколадных конфет ручной работы, купленных в кафе в Торсхавне, и термос с крепким сладким кофе.

— Сбегаешь? — с улыбкой спросил Софус, входя на кухню. На его лице читалось любопытство.

— Просто погулять захотелось. — Эстер пожала плечами. — Погляжу, что там, на берегу. — И она махнула путеводителем, указывая на море.

— Прости, Эстер. Работы было много. А ведь я должен был тебя куда-нибудь свозить. Или хотя бы подсказать, куда здесь можно сходить. — Софус, держа в руках чашку с кофе, прислонился к стойке. — Только гуляй осторожнее, ладно? У нас бывает опасно. Не забредай далеко и ходи только по тем тропам, где пирамидки из камней.

— Поняла. — Эстер старалась говорить беззаботно. — Надо было все же предупредить тебя о приезде. Ты бы тогда, может, нашел время подумать, куда бы меня свозить. — Искренне улыбаясь, она всматривалась в него. Лицо помято со сна. Рукава шерстяного свитера поддернуты. Тут она кое о чем вспомнила.

— Пока я не ушла. — Эстер убежала и через мгновение вернулась. — Пару дней назад заходила твоя мама, тогда мы и познакомились. Она просила передать тебе вот это. Для вязания. — И Эстер протянула Софусу серебристую шерсть. Тот покраснел, и в груди у нее забурлила радость.

— Спасибо, — пробормотал Софус. Забирая шерсть, он старался не смотреть Эстер в глаза.

— Говорят, ты чемпион по вязанию.

Софус поперхнулся кофе.

— Ну, пока!

Заставив себя выйти из кухни, Эстер направилась к входной двери. Сердце у нее сжалось. «Полегче бы». Эстер надела ботинки и вышла в холодное утро. По пути к воротам, на выгоне, она поцеловала Мерил и Ингрид в макушки.

Эстер шагала по дороге, пока дом не скрылся из виду. Тогда она остановилась и вытащила из рюкзака путеводитель. Еще раз посмотрела карту, уточнила подробности. Рядом тянулась тропа, по которой можно было выйти к дорожке, отмеченной пирамидкой из камней; эта дорога, в свою очередь, вела к двум небольшим озерам; их облюбовали моевки[110], и летом птиц бывало так много, что озера, если верить путеводителю, становились белыми. Далее путеводитель обещал, что Эстер найдет сложенный из камней стул; с конца XIX века и до нашего времени здесь проходили собрания под открытым небом, с народными песнями и речами на фарерском языке. Но больше всего Эстер привлекала перспектива увидеть два острова, ей еще незнакомых, — Хестур и Кольтур; ей нравилась легенда о любви, которую они хранили в своих приливах и отливах.

Эстер сунула путеводитель в карман ветровки. «Шаг, потом еще один, потом еще».

Краем глаза — в промежутках между ударами сердца — она видела Ауру, и ее разрывали два желания: прижать Ауру к себе — и обогнать ее.

Эстер поднималась по склону; она искала начало тропы. Душу, пропитанную чувством вины, терзали жгучие противоречия.

Следующие несколько дней Эстер следовала заведенному распорядку. Проснувшись, она брала с собой сэндвичи, термос и отправлялась в дорогу. В ветер, в солнце, в дождь. По одной и той же тропе, к одному и тому же пейзажу. Шаг, потом еще один, потом еще. Возвращалась она в сумерках; ей нужен был целый день света, моря, вертлявых куликов-сорок[111], воронов с блестящими черными крыльями, шепота и разговоров волн, снова и снова разбивающихся о базальтовые скалы. Каждый день они вытаскивали ее из дома. Она стремилась к ним. Ощущала их притяжение и пульс. Притяжение моря. Она шла к Ауре — и уходила от нее прочь.

На пятый день Эстер не успела отправиться на свою обычную уже прогулку: на кухне ее перехватила Хейди.

— Куда ты каждый день ходишь? — Хейди подцепила яблоко из вазы и открутила плодоножку.

— На берег. Посмотреть на Хестур и Кольтур.

— Ты каждый день гуляешь по одной и той же тропе? И тебе не скучно?

Эстер улыбнулась:

— Тропа одна и та же, но я каждый раз замечаю что-нибудь новое. Птиц, озера, цвет облаков, среди камней розовые цветочки растут. Пахнет морем. Я вижу, какое оно. Как оно переливается, какого оно цвета. Море всегда меняется.

Хейди подумала над ответом Эстер.

— А я люблю озера. Там белые птицы. Хожу туда, когда мне надо подумать. — Лицо девочки приобрело мечтательное выражение. — Про эти острова, Хестур и Кольтур, есть легенда. И про пролив между ними.

— Я читала в путеводителе, — сказала Эстер. — Все было на самом деле?

— Говорят, что да, но кто знает.

— Что было на самом деле? — спросил Софус, входя на кухню.

— История про Магнуса и девушку с острова. Про Хестур и Кольтур, — пояснила Хейди.

— А! Привет. — Софус легонько коснулся руки Эстер, протискиваясь мимо нее к кофемашине, стоявшей на кухонной стойке.

— Привет. — Эстер не решалась поднять глаза; наконец щекам стало не так жарко. Она старалась, чтобы рука, которой она нарезала сыр для сэндвича, не дрожала. — Как звали девушку? Про Магнуса в путеводителе сказано, но о девушке, которую он любил, говорится просто «девушка».

— Шок-контент, жми и читай: в местной легенде упоминается имя юноши, но не девушки. — Хейди закатила глаза, поедая кусочки тоста с маслом.

Эстер взглянула на нее с обожанием.

— А в твоем путеводителе есть та часть, где говорится о Груйсарнире — водовороте в проливе Кольтурсунд? — спросил Софус.

Эстер нахмурилась:

— Нет, там просто быль про Магнуса, местного парня, который жил на Кольтуре и влюбился в девушку с Хестура. Ее отец не знал об их романе, они встречались тайно. Магнус во время отлива вплавь добирался со своего острова на ее, и они проводили несколько часов вместе. Потом начинался прилив, и Магнус так же вплавь возвращался домой — его несли приливные волны. — Эстер намазала хлеб маслом и взглянула на Хейди. — Скажу просто: золотая медаль за усилия достается Магнусу. А то, бывает, изо всех сил пытаешься уговорить парня собраться с духом и пригласить тебя на второе свидание.

Хейди фыркнула. Эстер, улыбнувшись, взмахнула ножом, как дирижерской палочкой.

— История — правдивее не бывает.

— С какими такими «парнями» тебе приходилось иметь дело? — проворчал Софус.

— Прости? — удивилась Эстер.

Софус отвел глаза, попивая кофе.

— Как бы то ни было, — сказала Эстер, снова обращаясь к Хейди, — конец истории ты знаешь. Когда отец девушки узнал о встречах, любовникам пришел конец. Однажды Магнус вышел на берег — а там отец девушки. С топором. Магнусу ничего не оставалось, как броситься в волны. А можно я в этом месте скажу, что история — полная чушь? По мне, так она похожа на фарерскую версию «Титаника». Там, где Роуз не подвинулась, чтобы Джек залез на дверь.

Хейди захлопала в ладоши. Софус усмехнулся и оценивающе взглянул на Эстер.

— Сердце кровью обливается. Как мне жить с этим? Роуз, подвинься — и все, — проскулила Эстер. — Отвечаю на твой вопрос, Софус: на этом рассказ в путеводителе заканчивается. О Магнусе никто больше ничего не слышал: его утащило течением в открытое море. Но я хочу знать, что случилось с девушкой.

— Шок-контент, — повторила Хейди.

— Ja. Ну, у нас рассказывают, — сказал Софус, — что после того, как Магнуса унесло в море, в проливе образовался мальстрем. Так Магнус отомстил за свою смерть. Местные говорят, что Груйсарнир существует и по сей день.

— Что такое мальстрем? — спросила Хейди.

Софус ответил по-фарерски.

— Водоворот, да? — уточнила Эстер.

Софус кивнул.

— Его видно? С берега?

— Nei, вряд ли.

Эстер замолчала, заворачивая бутерброды. Ей вспомнились семь валунов Солт-Бей, семь хранителей тайной лагуны. Бирюзового спокойствия. В последний раз ее сестру видели живой именно там. Эстер слушала болтовню Софуса и Хейди, и ей страстно хотелось, чтобы путеводители знали имя ее сестры, чтобы в море существовал яростный, загадочный водоворот, унесший жизнь Ауры. Мысли трепетали бархатным покрывалом лиловых, золотых и синих крыльев. Кардиограмма в полутени.

Эстер прогнала образы. Сосредоточилась на предстоящем дне. Сейчас она выйдет на чистый, свежий воздух острова. Воздух, который напоминает ей о доме, о северо-восточном побережье. Знакомые, нежные узы. Такие же, как прогулки. Она исследует остров меньше недели, бродит на ветру, под солнцем по полям, спускаясь к морю, — и уже заметила перемены: она начала приспосабливаться к домашнему ритму, и доказательство тому — ее утренний разговор с Софусом и Хейди, который дался ей без натуги, без сомнений в том, что она здесь не чужая. Эстер дышала небом и морскими брызгами, и это словно смягчало ее отчаяние; она чувствовала себя вольнее — и ощущала, что остальным тоже дышится свободнее. Лена, Флоуси и Хейди как будто перестали замирать всякий раз, когда Эстер и Софус заговаривали друг с другом. Напряжение на лице Софуса ослабло. Правильно Флоуси сказал: полегче бы. Песчинка решимости, скрытая в душе Эстер, начала обрастать перламутром. Надо только продолжать движение.

— Можно глянуть в твой телефон? — Голос Хейди вернул Эстер на кухню.

Эстер достала из кармана мобильник и протянула его Хейди; та пару раз ткнула пальцем в экран и вернула хозяйке.

— Зачем он тебе понадобился? — спросила Эстер, разглядывая экран.

— Омма сказала, что ты неравнодушна к морю, но отказываешь себе в удовольствии поплавать. Вот мы и составили плейлист тебе в помощь.

— Кто? — Эстер сложила в рюкзак сэндвичи и сушеную клубнику. — Омма? Кто это?

— Моя мама, — проговорил с набитым ртом Софус и с улыбкой протянул Эстер чашку чая с молоком, хотя она и не просила. Эстер обхватила чашку ладонями и постаралась не думать о том, как хорошо Софус ее понимает.

— Бабушки у меня нет, поэтому я называю своей омма Грету, — пояснила Хейди.

— Ясно, — сказала Эстер. — А «мы составили плейлист»? «Мы» — это кто?

Софус и Хейди переглянулись и одновременно подняли руки. В глазах Софуса заплясало озорство.

Эстер взяла телефон и открыла приложение-плеер. Прочитала название плейлиста, добавленного Хейди.

— «Лекарство от… — она помолчала, изучая непонятное слово, — чего-то Эстер».

— Акцизма. Ак-цизм, — поправила ее Хейди.

— Нет такого слова.

Хейди ахнула в притворном ужасе.

— Ты хочешь сказать, что я невежда? Укрепись духом, милый друг, я не лгу. — Акцизм — отличное английское слово.

— И что оно значит?

Хейди прищурилась и пошевелила бровями.

Эстер невольно рассмеялась.

— К чему такая загадочность? — Она полистала список песен. — Вы составили плейлист… о воде?

— Да, о воде. И о море. О том, что такое море. Я люблю его. Как и ты. Или как ты раньше его любила. Мы записали сюда все австралийские группы, какие только нашли. Это Софус придумал. Он решил, что, если ты во время своих прогулок будешь слушать песни про воду и море, они помогут тебе справиться с грустью и ты снова сможешь плавать.

— Ты записал этот плейлист? — Эстер взглянула на Софуса.

— Я просто хотел составить тебе компанию, пока ты встаешь, чтобы жить.

— Не поняла. Ты что, в словах запутался? — Эстер рассмеялась и подмигнула Хейди.

— «Как напрасно садиться писать, когда вы еще не встали, чтобы жить!.. О минута, когда ноги мои начинают двигаться, а мысли начинают течь…» — Софус откусил от тоста. — Именно это ты и делаешь. То, что написал Генри Торо, нам, фарерцам, известно с самого рождения: прогулки и природа делают человека лучше. Именно это нам всем и нужно.

— Ты цитируешь мне Торо? — пошутила Эстер. Ей вспомнился потрепанная книжка, «Уолден»[112], стоявшая в книжном шкафу в кабинете Джека.

— Да, Софус умеет читать, — усмехнулся Софус.

— Нет, нет, я же не об этом! — Эстер со стоном закрыла лицо руками.

Хейди посмотрела на нее, на Софуса и, улыбаясь, направилась к холодильнику.

Софус добродушно покачал головой. Стряхнул крошки с рук.

— Твой плейлист — просто развлечение. Желание составить тебе компанию, пока ты гуляешь. Она составляла этот плейлист для тебя, и составляла с огромным удовольствием.

— Мы, — поправила Хейди, стоя перед открытым холодильником.

— Да. Верно. Мы. — Софус бросил взгляд на Эстер. — Мы составляли для тебя этот плейлист с огромным удовольствием.

— Что ж, спасибо. — Лицо Эстер пылало, а куда девать руки, она вообще не знала.

В тот день Эстер шагала по тропе через поля к южной оконечности острова, слушая плейлист, который составили для нее Софус и Хейди. Пока она стояла, разглядывая оставшиеся вдали Торсхавн и Нёльсой, Агнес Обель, Брюс Спрингстин и Джони Митчелл пели ей о реках. Небо было ясным; день выдался теплым. Море и острова светились. Мимо озера с моевками Эстер прошла под песню Тима Бакли о сиренах. Бархатистые коричневые, синие и фиолетовые мотыльки порхали в тенях ее сознания. Хрипел Том Уэйтс, взывавший о море любви. Когда Эстер проходила мимо сиденья, сложенного из камней, по полю ромашек, туда, где виднелись Хестур и Кольтур, R.E.M. напомнили ей о жаркой летней тьме и о том, как они с Аурой и Нин купались по ночам в тайной лагуне; луна садилась за серебряные скалы, Аура и Нин плескались в лунной дорожке. От воспоминания о морской воде у Эстер задрожали пальцы. The Waterboys пели о часах, которые она провела с Джеком в Звездном домике, и о дне, когда она впервые увидела во «Флоувине» Софуса. This is the Sea.

Решив сделать перерыв, Эстер присела на мягкую, поросшую травой кочку недалеко от тропы; отсюда ей были видны оба острова и пролив между ними. Иной, водный мир Магнуса. Эстер напрягла глаза, пытаясь рассмотреть водоворот. Интересно, что произошло с девушкой, которая осталась на берегу? Тут началась новая мелодия — просто ударные и женский голос. Эстер вздрогнула: именно эта песня играла в ночном саду Флоуси, когда Эстер навестила его в теплице. Слов Эстер не поняла, они были не английские, но женский голос и ударные звучали так мощно, что у нее ком встал в горле. Она взглянула на экран телефона. Песня называлась Trøllabundin, певицу звали Айвёр[113]. Эстер набрала ее имя в поисковике. Фарерская певица, чьи творческие корни уходят глубоко в народную культуру, одна из самых популярных песен — Trøllabundin, «Завороженная». Прочитав статью, Эстер дважды послушала песню о женщине с зачарованной душой, все это время потирая покрывшиеся гусиной кожей руки.

Доставая обед и поглядывая на облака и море, Эстер удивленно улыбнулась: зазвучали песни родного берега. Джон Батлер перебирал струны гитары, славя океан, Blue King Brown пели о воде, Мерил Бейнбридж вздыхала о том, что под водой. Сначала Эстер съела конфеты, наслаждаясь каждым кусочком и представляя себе, как Хейди с Софусом составляют список австралийских песен о воде. Для нее. Потому что она любила океан, но больше не позволяла себе плавать. Эстер дрожащими руками налила кофе из термоса и хотела было уже сделать глоток, как вдруг услышала вступление к следующей песне. Сипловатый голос Сары Бласкоу. Woman by the Well. Песня снова и снова звучит за закрытой дверью Ауры. Эстер стоит в коридоре Ракушки, сжав кулаки от злости: сестра упорно молчит. У нее потухшая душа, пустые глаза.

— Здравствуйте!

Краем глаза Эстер засекла две фигуры и вздрогнула.

— О господи, сучья жопа! — Эстер сняла наушники.

Перед ней стояли человек и овчарка.

— Здравствуйте, — снова сказал человек. — Я вас помню по самолету. Мой австралийский друг, который не любит плавать.

Эстер уставилась на пастора; в глазах все расплывалось от злости и адреналина.

— А еще у меня на груди табличка: «У меня утонула сестра, и с тех пор я не хочу плавать в море. Пожалуйста, говорите мне об этом почаще».

— Прошу прощения? — Пастор обеспокоенно нахмурился. Собака разинула пасть в улыбке, свесив набок язык.

Злость и раздражение утихли так же быстро, как вспыхнули. Эстер вздохнула. Положив наушники на траву, она встала и покачала головой.

— Простите. Простите, что помянула всуе имя Господа.

— Соболезную, — осторожно сказал пастор Яспур. — Вам сейчас очень нелегко.

— Ничего. — По щеке Эстер скатилось несколько слезинок, и она сердито смахнула их. — Ничего страшного. Херня, — буркнула она и тут же вздохнула. — Простите, простите меня. Вот же херня…

Эстер вытерла лицо руками.

— Я слышу такое чаще, чем вы можете себе представить.

Собака пастора сунулась к Эстер, натянув поводок.

— Кто это? — Эстер шмыгнула носом и наклонилась к собаке.

— Это Карл. — Пастор Яспур ослабил поводок, Карл ринулся к Эстер и чуть не сбил ее с ног, облизывая, обнюхивая и виляя хвостом. Эстер хотела было рассмеяться, но вместо этого вдруг всхлипнула, чувствуя себя раздавленной.

— С вами все в порядке? — Пастор бросился к ней. — Карл, мы же обсуждали, как надо знакомиться с людьми!.. Простите, пожалуйста. Все нормально?

Эстер кивнула. Отряхнулась. Погладила мохнатую башку Карла со слюнявой пастью. Открыла было рот, чтобы солгать, но услышала, как говорит правду:

— Никак не могу привыкнуть. Жить без нее.

— Мы и спустя много лет можем переживать горе так, будто все произошло совсем недавно.

Эстер покосилась на пастора:

— Иногда я не знаю, как с ним справиться.

— Сколько времени прошло с тех пор, как умерла ваша сестра?

— Уже больше года.

По лицу пастора пробежала тень.

— Ваше горе еще очень свежо.

Эстер пожала плечами.

— Мне кажется, все было вчера. И десять жизней назад. Ее смерть отняла у меня чувство времени. Я сама не знаю, что делаю, — тихо проговорила она. — И часто просто не знаю, как прожить день.

— Насколько я могу судить, мы, горюя, не знаем, как справиться с горем. Оно как скала. Не сдвинешь с места, не изменишь. Но в один прекрасный день выясняется, что его все же можно преодолеть. Мы получаем точку опоры. В жизни всегда что-то случается. Меняется. Горе — не исключение. — Голос пастора звучал спокойно и мягко.

Эстер взглянула на него:

— Вы такой хороший собеседник, что это даже раздражает.

— Ну извините. — Пастор улыбнулся. — Издержки профессии.

Эстер слабо улыбнулась в ответ. Скрестила руки, словно желая сдержать боль в груди, и посмотрела на пастора. Беговые кроссовки. Горловина футболки намокла от пота. У ног, высунув язык и все так же улыбаясь, сидит Карл.

— У вас совместная пробежка? — констатируя очевидное, спросила Эстер.

Пастор кивнул:

— Я так и не знаю, как вас зовут.

— Эстер.

Пастор пожал протянутую руку Эстер.

— Очень приятно, Эстер. Ну, до конца прогулки с вами все будет благополучно?

— Да. Спасибо.

Пастор повернулся, взглянул на остров и спросил:

— Нравятся вам Фареры? Проводите время с удовольствием?

— Да. То есть — насколько могу. Я приехала из-за сестры, но это уже другая история.

— И мне хотелось бы ее услышать. Приходите в церковь, когда захотите.

— Я не хожу в церковь. — Эстер стиснула зубы.

Пастор подумал над ее ответом и широко махнул рукой, указывая на пейзаж вокруг.

— Получайте удовольствие от прогулок на природе. — Он искренне улыбнулся и, повернувшись к тропе, снова посмотрел на Эстер. — А на озере над морем вы уже были?

— Нет еще.

Эстер собиралась туда наведаться, надо только одолжить у Лены машину.

— Если у вас есть возможность туда съездить, не упускайте ее. Озеро впадает в водопад, а водопад низвергается со скалы в бушующее море. Смотришь — и глазам не веришь.

«На исполненную ужаса Виоланту обрушиваются черно-зеленые волны, они уничтожают, поглощают ее. Они кричат: „Теперь ты знаешь, кто мы? Мы неукротимые волны морские!“»

— Спасибо за совет. — Эстер растерла руки.

Пастор помахал ей и в сопровождении Карла продолжил пробежку.

— Берегите себя, Эстер.

Она уложила в рюкзак термос и несъеденные сэндвичи. Снова надела наушники, но сначала посмотрела, какие песни еще остались в списке. Ничего неожиданного там больше не оказалось, и все же один трек привлек ее внимание. «Дисклеймер Софуса и Хейди». Эстер коснулась его пальцем, и в наушниках раздалось хихиканье Хейди, после которого Софус прочистил горло.

«Привет, Эстер», — хором заговорили они. «Мы записали это сообщение, чтобы сказать: в нашем плейлисте есть еще песни, которые напомнят тебе, сколько радости может принести тебе вода, любая вода», — произнес Софус; судя по голосу, он улыбался. «Так не будем же тянуть», — объявила Хейди.

Эстер невольно рассмеялась, видя иные вариации на тему воды, которые Хейди с Софусом добавили во вторую часть плейлиста. River of Dreams Билли Джоэла. Ice Ice Baby в исполнении Vanilla Ice. Blame it on the Rain группы Milli Vanilli. Orinoco Flow Энии и вовсе заставила ее остановиться и рассмеяться в голос. Эстер представила себе, как Хейди и Софус составляют для нее этот плейлист, и ее грудь переполнило чувство, которое она не решалась назвать.

Она шла домой, солнце грело ей спину. На поле расцвели розовые цветы, и Эстер остановилась. Нежно-розовое светилось на фоне яркой зелени — сочной полевой травы. «Эти цветы растут там, где сыро. У нас их называют „кукушкин цвет“, — сказал Флоуси, когда она как-то упомянула, что видела их, возвращаясь с прогулки. Это был редкий вечер, когда они собрались за ужином все вместе. — В Англии их называют „оборванный робин“, они выглядят оборванцами». Эстер, сидевшая с бокалом в руке, рассмеялась. «Я знаю, каково это», — сказала она. «Сомневаюсь», — тихо ответил Софус.

Свет стал мягче, на цветы легли золотистые блики, и Эстер вспомнила, какое лицо было у Софуса утром, когда они с Хейди закачали ей плейлист. Она достала телефон и еще раз посмотрела, как пишется то слово. «Лекарство от акцизма Эстер». Эстер открыла поисковик и ввела слово в строку.

42

Эстер продолжала прогулки всю следующую неделю. Под серебристым дождем и бледным солнцем, под плотными ватными облаками и ясным голубым небом. Под одной ногой — тоска по морю. Под другой — чувство вины и тоска по сестре. Решимость не покидала Эстер. Дневник Ауры был заперт в ящике ночного столика. Черные перья и «вью-мастер» так и лежали где-то в сумке. Ноутбук стоял на полу в спальне, а на электронные письма Эстер давно уже не отвечала, нарушая свое обещание не пропадать. Ей казалось, что и Солт-Бей, и все, кого она там любила, остались далеко-далеко, в другой жизни. В жизни другой Эстер. Джек слал ей голосовые сообщения; он спрашивал, что нового, спрашивал, не надумала ли она обратиться за помощью к кому-нибудь из его коллег-психотерапевтов. Все отчетливее звучала мольба в напряженном отцовском голосе; все новые и новые сообщения висели без ответа. По вечерам Эстер выпивала вина с Леной, помогала Хейди с домашним заданием, а иногда присоединялась к Флоуси в теплице.

Однажды вечером, когда все были дома, Софус снова встал к плите. На ужин их ждали жареный чесночный тофу, картофель в сливках и маринованный красный лук с лапшой из водорослей.

— Местные рецепты с вегетарианским уклоном, — пояснил Софус, подавая Эстер тарелку.

— Мяса опять не будет? — Флоуси демонстративно заглянул под свою тарелку. — Совсем?

Эстер усмехнулась и чокнулась холодным пивом с Софусом, понимая, что смотрит ему в глаза чуть дольше, чем обычно.

После ужина пошел сильный дождь. Эстер свернулась на диване рядом с Хейди и стала знакомить ее с мультфильмами восьмидесятых годов про Ши-Ра.

— Мне нравится волшебный меч Ши-Ра. Его сила. Ее сила, — сказала Хейди в перерыве между сериями.

— Мне тоже, — отозвалась Эстер.

— По-моему, она чем-то похожа на Айвёр. — Хейди улыбнулась.

— Ага. Я гуляю, слушаю Trøllabundin — и мне тоже так кажется, — задумчиво сказала Эстер.

Хейди энергично закивала.

— Когда я слушаю эту песню, то представляю себе, что чувствовала Ши-Ра, взмахивая мечом. — Эстер вскинула руку с воображаемым орудием.

Хейди вскочила с дивана и восторженно затрубила, запрокинув голову.

— Но я не понимаю, зачем вы добавили в мой плейлист Trøllabundin. Она же не про воду?

— Строго говоря, нет. — Хейди снова уселась на диван. — Но она имеет прямое отношение к Коупаконан, деве из тюленьего народа. Айвёр пела эту песню вживую, когда в Микладеалуре открывали статую. Громкое было событие, многие из нас пришли послушать Айвёр.

Что-то в интонациях Хейди изменилось, и Эстер навострила уши.

— Многие из вас? — повторила она.

— Ja, — восторженно сказала Хейди. — Так Софус придумал. Чтобы мы все были там, когда они с Аурой… — Она с ужасом посмотрела на Эстер. — Прости!

— Все нормально, Хейди. Если хочешь поговорить со мной об Ауре — говори.

Но Хейди сомкнула губы и отвела взгляд. Она нажала кнопку на пульте, и началась очередная серия «Ши-Ра».

Дождавшись, когда Хейди ляжет спать, Эстер открыла ноутбук и стала гуглить. В интернете обнаружился ролик, в котором Айвёр, постукивая в бубен, пела Trøllabundin у ног Коупаконан.

Склонившись над ноутбуком, Эстер просматривала видео кадр за кадром. Не покажутся ли в толпе собравшихся Софус и Аура, хоть на мгновение? Но нет; они оставались невидимыми пиксельными лицами.

Спала Эстер тревожным сном; когда она открыла глаза, небо было спокойным и ясным. Эстер уже научилась ценить такую погоду: на Фарерах все четыре времени года могли смениться в течение одного дня. Эстер выбралась из кровати. Ей хотелось прогуляться и проветрить голову.

На кухню она влетела, рассчитывая, что там никого не будет, однако увидела Софуса. Тот заливал кофе в термос.

— Привет, — сказала Эстер.

— Доброе утро.

— Рано ты. — Стараясь держаться на расстоянии от Софуса, Эстер принялась кружить по кухне, заваривая себе чай.

— Я надеялся поймать тебя до того, как ты уйдешь. Может, я смогу уговорить тебя отказаться сегодня от прогулки?

Эстер повернулась к нему, тщательно скрывая удивление.

— Есть предложение получше?

— Поехать со мной. — Софус закрутил крышку термоса и улыбнулся.

— Куда? — Эстер по-прежнему старалась говорить непринужденно.

Софус взял куртку, висевшую на спинке стула.

— Так, по делам.

— По делам! — Эстер шутливо закатила глаза, чтобы не выдать, как она нервничает. — Какая женщина устоит против такого предложения?

Грузовик Софуса бежал по узкой дороге, все дальше от Торсхавна. Эстер заметила, что на приборной панели горит индикатор.

— У тебя фары горят, — сказала она.

Софус кивнул:

— Закон требует ездить с включенными фарами. Что ночью, что днем.

Дорогой Эстер украдкой поглядывала на профиль Софуса. «От непогоды не уйдешь», — сказал ей Флоуси, когда они в первый раз заседали в теплице. Что знает Софус о непогоде, которая обрушилась на Ауру? Зачем включил в плейлист песню, которая для него так тесно связана с ней?

— Куда едем? — спросила Эстер. Легкий вопрос. Простое начало.

— На Воар.

— Это где аэропорт? — в замешательстве спросила Эстер.

— И деревня, где живет моя тетка.

— Мы едем в гости к твоей тете?

— У нее протечка. После дождя. Я везу ей трубный ключ. — Он указал на ящик для инструментов, стоявший у ног Эстер. Рядом вытянулись две высокие пивные бутылки коричневого стекла.

— «Оккара риси». «Оккара келлинг», — прочитала Эстер этикетки. — Мы недавно за ужином, который ты готовил, пили «Оккара», да?

— Да. Но не это. «Риси» и «Келлинг» — любимое пиво Ракуль, моей тетки. Оно названо в честь двух знаменитых морских скал к северу отсюда, про них есть целая история. Рисин и Келлингин. Великан и ведьма.

Эстер кивнула, припоминая.

— Я читала про них в путеводителе. По-моему, эти острова сложены не только из базальтовых скал, но и из сказок.

— Разве не все острова сложены из сказок? — улыбнулся Софус. — У нас говорят: земля — это ее сказания.

Эстер отчетливо вспомнила Куини и тетю Ро, собирающих раковины в водорослях на мелководье. «Морская страна — женская страна. Muka luna». Исполненный доброты и мудрости голос тети Ро. Тонкие, будто бумажные, морщинки у глаз, когда она улыбается. Пальцы перебирают ожерелье из раковин, которое всегда висит у нее на шее. В сердце Эстер открылась бездна, тут же заполнившаяся соленой тоской по дому.

— Не могу вспомнить саму историю. — Она отбросила с лица прядь волос, пытаясь избавиться от нахлынувших чувств. — Расскажешь про великана и ведьму?

И Софус стал рассказывать Эстер о Рисине и Келлингин, исландском великане и исландской ведьме, которые давным-давно замыслили украсть Фарерские острова. Однажды ночью, переплыв бурное море, они добрались до Айисколлур — горы, что возвышается далеко на северо-западе от Фареров. Ведьма влезла на гору и обвязала ее веревкой, а великан стоял в море и ждал, когда придет пора тащить острова в Исландию. Но все оказалось не так просто. Ведьма толкала, великан тянул, но гора не сдвинулась с места, зато из-за их усилий треснула. Великан с ведьмой трудились всю ночь, но так и не преуспели. Увлекшись, они не заметили, что близится рассвет.

— А рассвет — это опасно? — перебила Эстер.

— Конечно. Всем известно, что великаны, ведьмы и тролли обращаются в камень, если на них упадет хотя бы один луч солнца.

— Конечно, — повторила Эстер.

— Мне кажется, это история о стойкости и гордости фарерцев. Мы народ маленький, но сильный и непоколебимый. — Софус взглянул на часы.

— А ты думаешь иначе? — спросила Эстер. Они что, куда-то опаздывают? — Чем все закончилось?

Софус пожал плечами:

— Сообразив, что солнце вот-вот взойдет, ведьма спрыгнула с горы в море, к великану, но в этот момент первые лучи протянулись через море и коснулись нашей парочки. В ту же минуту великан с ведьмой обратились в камень и застыли, да так и стоят. Некоторые говорят: нам следует помнить, что могло бы случиться, не взойди в то утро солнце. Но я иногда смотрю на эти утесы и думаю, что для ведьмы и великана все кончилось не так уж и плохо. Они хотя бы вместе. В отличие от Магнуса и его девушки. Все, приехали. — Софус остановил машину перед белым домиком с красной крышей, почти одного оттенка со щеками Софуса.

— Ура. — Пульс стучал у Эстер в ушах. «Они хотя бы вместе».

Софус взял ящик с инструментами, две бутылки пива вручил Эстер, и они направились к дому. Софус шагал торопливо, со слегка обеспокоенным лицом.

— Софус, а почему ты… — Эстер осеклась: из дома доносилось пение, и она замедлила шаг. Неповторимый, завораживающий голос.

— Софус! — Эстер схватила Софуса за руку, и он понимающе, с довольным видом взглянул на нее. Эстер слушала с бешено колотящимся сердцем. — Это не… — Она, округлив глаза, взглянула на Софуса и зашептала: — Софус, это же… Это что, правда она?

Софус открыл дверь, ввел Эстер в уютную гостиную, залитую светом, заставленную книжными стеллажами и музыкальными инструментами, и жестом предложил присесть. Они устроились рядом, касаясь друг друга коленями. По дому, отдаваясь у них в костях, отдаваясь в деревянных стенах, разносилось пение. Эстер покрылась гусиной кожей: в соседней комнате пели песню, которую она успела выучить во время своих прогулок. И песня эта, благодаря разговору с Хейди накануне вечером, напомнила ей об отношениях Ауры и Софуса.

Надо сохранить эти минуты в памяти. Эстер взглянула на Софуса. Ах, если бы ей это удалось.

— Неужели здесь Айвёр? — Эстер взмахнула рукой у виска, делая вид, что у нее сейчас взорвется мозг.

— У нас это обычная вещь. Наши острова — тесный мир. А Ракуль — известная музыкантша и преподавательница музыки. В детстве она учила меня играть на гитаре, — прошептал в ответ Софус. — Ракуль знала Айвёр, еще когда та была девочкой и мечтала стать певицей. Иногда Айвёр репетирует у нее.

Мощный голос Айвёр пронизывал стены, пронизывал тело Эстер.

— А что она репетирует? — спросила Эстер.

Софус улыбнулся:

— Айвёр дружит с Флоуси. Он уговорил ее побыть гвоздем программы на нашей вечеринке в стиле восьмидесятых. Она всегда собирает толпу.

— Флоуси дружит с Айвёр?

— Я же говорю, тесный у нас мирок.

Эстер представила себе Ауру в объятиях Софуса, представила, как они вдвоем смотрят выступление Айвёр. Неужели Ауру знали все? Эстер закрыла глаза, чтобы Софус не увидел, как они заблестели от слез, и сделала вид, будто внимательно слушает голос, от которого перехватывало дыхание.

— Это известная в наших краях песня, — заметил Софус.

— Ее не просто слушаешь — ее чувствуешь, — с трудом проговорила Эстер.

— Когда-то наша музыка была просто пением с притопыванием. Айвёр славна тем, что умеет петь по-старому. Вот почему ее песни можно, как ты говоришь, почувствовать. Само тело узнаёт эту музыку. Первобытную.

Эстер взглянула на Софуса; она вдруг ощутила, насколько близко друг к другу они сидят на диване. И даже позволила себе слегка коснуться коленом его ноги.

— Я посмотрела, что значит trøllabundin. Это значит «завороженная», — едва слышно сказала Эстер.

Софус придвинулся ближе — он, кажется, собирался ответить, но песня в соседней комнате стихла; там радостно захлопали в ладоши и заговорили по-фарерски.

Потянуло холодом. Софус встал. Очарование исчезло.

Эстер заставила себя жизнерадостно улыбнуться.

— Значит, сегодня утром мы чисто случайно заехали к твоей тете именно в тот момент, когда у нее репетировала фарерская звезда?

— Как-то так. — Софус сиял. — Ты сказала Хейди, как тебе понравилась Trøllabundin, а Хейди сказала мне.

Эстер прикусила язык, слегка жалея, что заговорила с Хейди о песне.

Она вопросительно взглянула на Софуса. Ей хотелось спросить, что эта песня значила для него и для Ауры, но тут мимо двери гостиной стремительно прошагала женщина со струящимися светлыми волосами.

— Привет, Софус! — крикнула она на ходу, помахав рукой. Софус вышел в прихожую и тоже помахал Айвёр — та уже выходила из дома. Эстер с благоговением проводила звезду взглядом.

— Ракуль, — позвал Софус. — Мы здесь.

Женский голос что-то ответил по-фарерски.

— Они в музыкальной комнате, — пояснил Софус, жестом приглашая Эстер следовать за ним.

— Они? — У Эстер голова шла кругом.

— Мама тоже здесь. — Софус застенчиво улыбнулся.

— Какие еще сюрпризы у тебя в рукаве?

Софус старательно заглянул себе в рукав.

— Ах ты dag, — Эстер невольно рассмеялась.

На лице Софуса мелькнуло недоумение.

— Что значит dag?

— Овечье дерьмо, — пояснила Эстер.

— Ты обозвала меня овечьим дерьмом?

— Нет, но для лекции на тему «Австралийский сленг» сейчас не время.

Эстер огородила участки души и, вопреки собственному чутью, постаралась прогнать мысли об отношениях Софуса с Аурой. Ей нужен этот день — день, который Софус захотел ей подарить.

Они вошли в музыкальный зал. Рояль в углу, несколько пюпитров и плюшевый диван, на котором рядом с Гретой сидела женщина с такой же, как у Греты, улыбкой и такими же светло-зелеными глазами, только волосы были потемнее, а на носу помещались очки в массивной мятно-зеленой оправе. Ракуль.

— Софус! — Грета встала и заключила сына в объятия.

Софус обнял ее в ответ.

— Ракуль, это Эстер. Эстер, это моя тетя, Ракуль.

— Здравствуйте. — Ракуль протянула Эстер руку. — Добро пожаловать на наши острова.

— Спасибо. — Эстер вспомнила про пиво и отдала бутылки Ракуль.

— Ну, раз вы привезли мое любимое пиво, я и вовсе встречу вас с распростертыми объятиями. — Ракуль рассмеялась и обняла Софуса. Она заговорила с ним по-фарерски, и он ответил, указывая на ящик с инструментами.

— Хорошо, что ты приехала! — К Эстер подошла Грета. — Отлично выглядишь. Лицо просто светится.

Эстер коснулась щеки рукой.

— Спасибо, Грета. Я тоже рада тебя видеть.

— Как самочувствие? — спросила Грета. — Софус говорил, ты теперь каждый день гуляешь.

— Да! Здесь такие красивые места. Я начала гулять — и не могу остановиться. Это такое удовольствие!

— Да, становится второй натурой, — согласилась Грета.

Перед глазами Эстер мгновенно возникла тюленья дева со шкурой в руке. Потом — Лиден Гунвер. Копенгаген, Аура в объятиях Софуса.

— Ты уже ходила купаться? — с энтузиазмом спросила Грета.

Краем глаза Эстер заметила, что Софус смотрит на вязанье, брошенное на спинке кресла.

— Нет еще. — Она на мгновение встретилась взглядом с Гретой и покачала головой.

— Ты видела Ракуль тем утром, она купалась с другими женщинами. Теперь ты знаешь, что в море тебя ждут два друга. — Грета приветливо улыбнулась.

Эстер натянуто улыбнулась в ответ.

— Ты пропустила петлю, — заметил Софус, указывая Грете на вязанье.

— А вот и нет. — Грета поцокала языком.

— Нет, пропустила. — Софус достал из ящика трубный ключ. — Ракуль, тебе помочь? С протечкой?

Ракуль покачала головой:

— Сама справлюсь.

Софус кивнул и закрыл ящик.

— Не хотите остаться на обед? Мы на всякий случай приготовили на четверых, — предложила Грета.

Эстер открыла было рот, чтобы принять приглашение, но Софус ее опередил:

— Нет, мы поедем дальше. Мне надо проверить кораблик после дождя.

У Ракуль заблестели глаза.

— Придешь завтра вязать с нами?

Софус покачал головой и направился к двери.

— Дел невпроворот, готовимся к вечеринке в духе восьмидесятых. Вы придете, да?

Ракуль о чем-то тихо переговорила с Гретой по-фарерски и ответила Софусу:

— Конечно.

— Хорошо. — Софус повернулся к Эстер: — Готова?

— Да. Ужасно рада была повидаться, — сказала Эстер матери и тетке Софуса.

— Взаимно, — ответила Ракуль и взяла Грету под руку.

Эстер следом за Софусом вышла к грузовику.

— Ты не захотел остаться на обед? — спросила она, пристегиваясь. — И у тебя, значит, есть свой кораблик?

— Я приготовил кое-что для пикника и решил, что мы сможем поесть у озера. — Софус сдал назад. — А кораблик мы унаследовали после одного завсегдатая «Флоувина». Могу тебе его показать, только потом.

Они подъехали к озеру, мимо которого Эстер проезжала на автобусе в свой первый день на Фарерах.

— Это то самое озеро, с двойным названием? — спросила она.

— Ja. Лайтисватн и Сёрвогсватн, — ответил Софус.

Эстер вгляделась в отдаленные вершины и противоположный берег озера. По словам пастора Яспура, именно оттуда озеро выглядело так, будто парит в воздухе: «Озеро впадает в водопад, а водопад низвергается со скалы в бушующее море».

— Мне советовали сюда съездить, — сказала Эстер, когда Софус остановил машину.

— Любимый аттракцион туристов. Сюда подходят с другой стороны ради оптической иллюзии — когда кажется, будто озеро висит над морем. Тебе, наверное, именно это и говорили? Да, если смотреть с той стороны, то впечатляет. Но иногда мне кажется, что простота впечатляет не меньше. — Софус потянулся за сумкой, пристроенной за сиденьями.

От грузовика они дошли до скамейки, с которой открывался вид на озеро, безмятежное зеркало мира. Отражения неба, гор и пролетавших время от времени воронов затмевали все, что осталось внизу. Софус стал доставать из сумки свертки и раскладывать их на скамейке между собой и Эстер.

— Думаю, я все правильно понял. Сэндвичи с сыром и сушеная клубника. Именно это ты берешь с собой, когда идешь гулять, да? А, и еще вот эти необычные конфеты тебе нравятся. От городского шоколатье. — Он снова потянулся к сумке и достал термос. — И кофе. Само собой.

Внутри у Эстер все сжалось.

— Ты знаешь, что я беру с собой?

— Заметить несложно, — просто сказал Софус. — К тому же по Торсхавну сейчас бродит не так много австралийцев, которые рассказывают в шоколадных бутиках, что остановились у «парней» — владельцев «Флоувина». Я дружу с хозяевами. Они-то мне и сказали, что ты всегда покупаешь одни и те же конфеты из двух сортов шоколада. — И Софус беззаботно улыбнулся.

— И что бы ты делал, если бы я отказалась с тобой поехать? — поинтересовалась Эстер.

— На свое счастье, я обожаю сэндвичи с сыром. И шоколад.

Эстер захотелось сказать резкость, но доброта и предусмотрительность Софуса не дали ей этого сделать. Она повертела сэндвич в руках; аппетит пропал.

— Зачем тебе понадобилось, чтобы я поехала?

Софус посмотрел на нее и перевел взгляд на озеро.

— Хотел немного побыть с тобой. С тех пор как ты переехала к нам, я сторонился тебя, был неважным хозяином. Хотелось как-то это загладить.

— Я… э-э-э… — Эстер запнулась. Она не ждала такой прямоты.

— Ja?

— Нет, ничего. — Эстер покачала головой. — Какой ты милый, Софус. Спасибо. — Эстер стиснула зубы. Проглотила слова. «Иди ты нахер со своими сэндвичами и конфетами. Нахер твою распрекрасную мамулю и тетю, нахер вот это „все всех знают“ на этих, сука, чудесных островах, иди ты нахер за то, что сначала полюбил мою сестру».

— Прошу, — пригласил Софус.

Они поели. Выпили весь кофе. Эстер встала, чтобы размяться и полюбоваться озером, обернулась…

— Черт. Что это?

За изгибом берега высилась, словно выходя из озера, скульптура — большая, вставшая на дыбы лошадь, сложенная из камней, оплетенных проволочной сеткой. Эстер схватилась за сердце.

— Никс, — громко произнес Софус.

Эстер оглянулась: на кого это он кричит?

— Если назвать его по имени, он не сможет нас утащить, — пояснил Софус. — Никс — существо вроде водяного, оно может принимать любой облик, в основном чтобы подманить человека к воде и утащить в озеро. Спастись можно, если произнести его имя вслух. Только так его можно лишить волшебной силы.

— Если бы, — буркнула себе под нос Эстер. — Здешние жители любят всякие веселые истории, да?

Софус усмехнулся:

— Однажды Никс в образе лошади хотел утащить в озеро двух детей. Одного из мальчишек звали Никлас; так получилось, что второй вдруг позвал его: «Никс!» Так мы и узнали, как разрушить чары, если Никс вдруг до тебя доберется.

Эстер смотрела на скульптуру лошади, вздымавшуюся из озера. Предупреждение о том, что может скрываться под спокойной водой.

В памяти мелькнуло драгоценное крыло мотылька.

По дороге в гавань Эстер не отрывала взгляда от пейзажа за окном. Нефритово-зеленые фьорды. Лодки в гавани. Овцы. Крутые скалы рушатся, даже крошатся, в море. Потусторонние оттенки, которым она не могла подобрать названия: что-то между серебристым и голубым.

Молчание нарушил Софус:

— Что-то ты притихла. Все нормально?

Эстер кивнула.

— Не передумала съездить со мной, проверить, как там «Терминатор»?

— Кто? — Эстер подняла бровь. — Терминатор?

— Наш кораблик. Я проспорил, поэтому имя выбирал Флоуси, а цвет, в который мы его покрасим, — Хейди.

— Такой кораблик я обязательно проведаю. Поехали.

Ведьма толкала, великан тянул, но гора не сдвинулась с места, зато из-за их усилий треснула. Эстер представила себе, как трещина проходит у нее внутри.

В гавани Эстер следом за Софусом шагала мимо пришвартованных лодок к видневшейся поодаль розово-красной скорлупке, подпрыгивавшей на волнах. Мысль о том, что Флоуси называет суденышко «Терминатором», Хейди предлагает выкрасить его розово-красным, а Софус соглашается с ними, ведь он проспорил, — подкупала. Она, Эстер, не имела права ни на что подобное. Она не имела права ни на кого из них.

Идя по мосткам к плавучему причалу, Софус здоровался со встречными; те отвечали, весело смеясь. Софус взглянул на Эстер, которая так и стояла на берегу.

— «Терминатор» — судно небыстрое, да еще и розовое. Люди, когда нас видят, или качают головой, или смеются, — пояснил Софус. — Но у нас считают: если у тебя есть суденышко — плавай на нем. Вот мы и плаваем.

— А рыбу вы не ловите? — спросила Эстер.

— Нет. «Терминатор» у нас для радости. Мы выгуливаем его только в хорошую погоду. Оторваться от суши, вспомнить свои морские корни…

Эстер, не покидая надежного берега, ходила взад-вперед, рассматривая старинные клубнично-красные буквы на шербетно-розовом борту. «Терминатор». На носу были изображены жаркие горячие губы и два кокетливых глаза с длинными ресницами.

— Если хочешь, поднимайся — посмотришь, что тут есть, пока я его проверяю, — крикнул Софус уже с «Терминатора».

— Мне и здесь хорошо. — Эстер сжала вспотевшие ладони в кулаки.

Пока Софус проверял мотор и паруса, Эстер рассматривала и слушала гавань. По набережной, наслаждаясь тихим безветренным днем, гуляли семьи. Время от времени слышался смех. В гавань входили кораблики, набитые туристами в одинаковых спасательных жилетах. Эстер присела на краю причала и стала смотреть в воду; заметив оранжевую морскую звезду, прицепившуюся к поплавку причала и похожую на руку с растопыренными пальцами, она беззвучно вздохнула. Когда они с Томом были маленькими, Джек как-то в выходные отвез их на южное побережье. Выездное заседание Космоклуба. Ночью они наблюдали за звездами, а утром прочесывали оставшиеся после прилива озерца. Джек по-детски радостно завопил, заметив крошечную морскую звезду: он подцепил ее на ноготь и поднял, чтобы показать Эстер и Тому. «Она питается водорослями, которые остаются на поверхности луж после прилива, и знаете как? Вываливает желудок через ротовое отверстие и ест». Том толкнул Эстер локтем; на его лице было написано благоговение: «Какой же он классный, твой папа!»

— Папа, — прошептала Эстер. Во рту стало противно от ненависти к себе. — Я соскучилась по тебе.

— Эстер! — позвал Софус.

Она встала и повернулась к нему.

— Может, выйдем в море? Давай я тебя немного покатаю.

— Нет. — Эстер покачала головой. — Я не хожу в море.

От тоски и желания у нее вздрогнули пальцы.

— И не надо. Мы просто выйдем из гавани. Может, тебе захочется взглянуть на Торсхавн, на места, где ты была, с другого ракурса? — предложил Софус. — Такая спокойная погода у нас бывает нечасто. — Он взмахнул рукой, указывая на небо.

Эстер переминалась с ноги на ногу.

— Ты будешь в полной безопасности, — глядя ей в глаза, пообещал Софус.

Не успев осознать, что делает, Эстер пошла по мосткам. Ступила на плавучий причал. Направилась к стоящему на якоре «Терминатору». Вниз она не смотрела.

Софус протянул ей руку и повторил:

— Ты будешь в полной безопасности.

Эстер оглянулась на морскую звезду, притаившуюся под водой. «Морские звезды в Северной Атлантике способны заново отращивать лучи, утраченные во время бегства от угрозы. Но, — говорил Джек, сияя глазами, — у них есть способность, еще более невероятная. Если потерянный луч не поврежден, он может не просто исцелиться — он может вырасти в новую морскую звезду, генетически идентичную той, от которой происходит».

Схватившись за руку Софуса, Эстер на ватных ногах пошла от суши к морю.