Вот оно - село!

В хвосте сила

Жарит…

До того жарит, что дед Панас, тот, что ни за что в жизни без шапки за ворота не выйдет, стоит сегодня за воротами, рукой глаза заслонив, без шапки и кличет:

— А-ця-ця-ця-ця-цю!

Куры на погребице. Гуси в холодке, под "потребиловкой" (уже четыре года запертая стоит!), а Иванов стригунок, рыженький, что:

— Ну и конь будет! Во, брат, конь! Да и не удивительно: с заводским случал — вот оно и жеребец как жеребец!

Так тот стригунок стоит на выгоне, солнечными копьями пронзенный, да головкою только:

Так-так! Так-так!

"На все, мол, согласен".

Выскочишь из хаты (выскочишь, само собой, в таком виде, как только на селе это можно себе позволить), да и то, в чем выскочишь, хочется с себя содрать… Дерешь шкуру и ругаешься, что грудь у тебя не на пуговках. Расстегнул бы этак все сразу, распахнулся, чтобы дунуло туда и выдуло из тебя эти сорок градусов реомюровых.

К одиннадцати время идет…

В воздухе камертоны золотые:

Дз-з-з! Дз-з-з! Дз-з-з!

Медовые камертоны, что на спаса бабе Мелашке коржи подсластят, а на "страсть" свечку слепят.

Будет трещать и плакать перед "всех свербящих радости" та свечка желтая, старческими бабы Мелашки руками скатанная, а баба Мелашка будет стоять на коленях, бить поклоны:

— Покрой нас, заступница, честным твоим семафором…

И прольет слезу баба Мелашка, моля у "заступницы" "семафора" на свою седую голову, преклоненную, ибо отколь знать бабе Мелашке, "семафор" ли у "заступницы", а "омофор" на железной дороге, или "омофор" у "заступницы", а "семафор" на железной дороге…

Камертонам медвяным нет до того дела:

Дз-з-з! Дз-з-з! Дз-з-з!

Они трудятся…

В лес! Под грушу, под дуб, под орешник!.. Под черта, под дьявола… Под что угодно, а то жарит!.. А то сверлом раскаленным голову тебе просверлит насквозь огненный глаз, что проткнул голубую перину меж двух пуховых облачков-подушечек!. . . . . . . . .

…В лесу… Фу! Словно веером опахнуло…

Лежишь, и ни до чего тебе дела нет…

Убьет ли Пилсудский Шептицкого в их поединке или Шептицкий Пилсудскому черепную расколет коробку… Только иногда мыслишка в голове, как кирпич, тяжело повернется: "А лучше, чтоб этот того, а тот этого… Обоюдно".

…Жарит…

— Тпр-р-р!.. Куда, Рябая?! Да куда ж это ты, Рябая? Скажи, а?! Тпр-р-р! Тпр-р-р! Да чтоб ты ж ему сдохла! Тпр-р-р!

В лесу содом… Трещит орешник, летят сухие ветки… Какая-то бешеная лавина мчится лесом к опушке…

И в этом шуме, в этой буре треска и топота, то и дело взрывается зло, встревоженно, со слезами:

— Куда, Манька?

— Куда, Мура?!

— Куда, Рыжая?!

— А подохла б она тебе?!

— Тпр-р-р! Тпр-р-р! Тпр-р-р!

А лавина несется…

Вот выскочила Мура на опушку… Глаза дикие, красные… Вся дрожит… Стала…

Хвост автомобильной шиной…

— Пр-р-р, Мура!

…Что раскаленным железом жигануло!..

Мячиком пляшет на месте, подскакивает, как молодая серна, яростно вскидывает задними ногами, хвост свернулся еще круче…

М-м-му!

И стрелою в яр!..

Берет барьер, как премированный скакун, и катит рожью, просом, огурцами к колодцу…

За ней "колбасой" лупит Кондратов третьяк половый…

Он идет как-то с вывертом. Голова набок, передними ногами загребает так, словно хочет схватить что-то впереди, прижать к себе, стиснуть и переть дальше… У него "м-м-м-у" мужественное, злобное и угрожающее… Хвост обручем…

На миг останавливается перед огорожей-барьером… Вдруг с силой бьет левой задней, и уже только "обруч" его мелькает среди колосьев…

Мура осталась далеко позади…

…Минута… И развернутой колонной вихрем шпарит все стадо…

Молодняк идет шаля, "с коленцами"…

Солидная Чернуха, которая "вот уж восьмую весну все бычков да бычков", трусит в арьергарде, как "комическая старуха" за балетом в веселой оперетке…

…Огорожи нет. Торчат только колья…

И плачет, распрямляясь, рожь, плачет просо, плачут огурцы…

А по лесу, приближаясь к опушке, бежит, спотыкаясь:

— Тпр-р-р! Тпр-р-р! Тпр-р-р!

— Не уберег, охламон?! Не уберег?!

— А что я сделаю, когда они чисто сказились!

— Сказились?! Как на улицу, так на цепи не удержишь, а скот, так в жите?!

— Сами попробуйте! Завернет хвост, да и подался! Что я его, за хвост весь день держать буду?

— И держи! Видишь, что задирает, возьми и "отдери"!

Хлясь! Хлясь! Хлясь!

— Я больше не буду! Ей-бо, не буду!..

А Онисько:

— Вот же нечистая сила! Отрубишь ему хвост — мух нечем отгонять… Оставишь ему хвост — бесится. . . . . . . . .

Положение безвыходное.

1923

Перевод А. и З. Островских.