Тому лет этак…
Да что там лет?!
Молодые, словом, были! Зеленые! На сердце зелено… Подмывало что-то… Жгло… Рвалось наружу…
Если по-нынешнему — допризывники.
Лежишь это, бывало, на леваде, смотришь на небо, как Большой Пес Медведице подмигивает, и самому подмигивать хочется…
А в спину тебя словно что-то подталкивает…
Лежишь и вскидываешься…
В жилах — электрификация.
Во взгляде — стабилизация.
В отношении садов — конфискация.
В отношении девчат — концессии.
А уж как выскочишь со двора, черта с два вспомнишь о репатриации, возвращении в отчизну.
Это — по теперешней терминологии, новые слова.
А по-тогдашнему — так мать скупым словом все это квалифицировала:
— И чего тебя, сукин ты сын, черти крутят?!
А вас бы не крутили?
На небе месяц. В пруд кто-то полтинников набросал: они покатились-покатились и стали — прилаживаются, как бы им поудобнее лечь. И без звона.
Вот так — хата в саду… Сад большой-большой, и кругом липы. За садом левада. За левадой вербы кудрявые, а за вербами клуня, а в клуне Ганна, а Ганне семнадцать…
Еще с полудня:
— Ганна, приду…
— Там видно будет!
— Ганна!
— Ишь… Молоко не обсохло. Парубки…
— Ганна!
— Собак напущу!
— Убери Лапка…
— Куда?
— В клуню! К себе!
— А ты тихо… Батько в сенях.
— Ладно…. . . . . . . . .
Тихо-тихо… Только где-то далеко на выгоне:
Черня-а-вую да беля-а-вую…
Плетень. Да какой там плетень?! Нету плетня… Нет и стены, и решеток бы не было.
Вербы… Стежка… Вишняк…
Мимо крыльца кошкою: "Батько в сенях"…
Стук-стук… Стук-стук…
— Ганна!
— Грррр!
— Лапко! Лапунь! Лапуся! На-на-на! Тш…
— Ганна!
— Грррр! Гав!!
— Лапунечка! Тшш… тшш…
— Гав! Гав! Гав! Гррр! Гав! Гав! Гав!
Скрип…
— Какой там чертов сын?.. А?..
Батько… У батька чистик…
Молнией по стежке…
Гоп! И на ограде…
Фью-ю-ю!
— Ой!
Чистик вонзается прямо в поясницу…
Кувырк…
— Будешь ходить?!. . . . . . . . .
Клубы, беседы, кружки, собрания…
Тут поясница не заболит.
1922
Перевод А. и З. Островских.