Возвращение на родину

Глава XV

Как мы с сестрой вернулись в гостиницу «Прусский герб», о чем говорили по дороге, я совершенно не могу вспомнить! Может, мы вообще не обменялись ни словом? Мы постарались скрыть волнение — незачем было обращать на себя внимание. Не хватало только, чтобы нас препроводили к местным властям. Стали бы допрашивать и, возможно, арестовали бы, если бы узнали, какие отношения связывают нас с семейством Келлер!..

Наконец мы вернулись к себе, не встретив никого по дороге. Нам с сестрой хотелось до того, как мы увидим господина и барышню де Лоране, все обсудить наедине и решить, что нам следует делать.

Мы стояли молча, удрученно глядя друг на друга.

— Несчастный! Просто несчастный! Что он сделал? — наконец воскликнула сестра.

— Что сделал? — ответил я. — Он сделал то, что и я бы сделал на его месте! Господин Жан, наверно, терпел издевательства и оскорбления от этого Франца!.. И ударил его… Рано или поздно это должно было случиться!.. Да, я поступил бы точно так же!

— Бедный наш Жан!.. Бедный наш Жан!.. — шептала сестра, и слезы лились у нее из глаз.

— Ирма, бодрись, — сказал я, — это так необходимо!

— Приговорен к смерти!

— Но он ведь бежал!.. Теперь он вне досягаемости, и, где бы он ни был, ему там лучше, чем в полку этих подлецов фон Гравер-тов!

— А эта тысяча флоринов, обещанная за его выдачу, Наталис!

— Их еще никто не положил в карман, Ирма, и, возможно, никто и не получит.

— Но как же бедный Жан может ускользнуть от них! Ведь афиши о нем расклеены во всех городах, во всех деревнях! А сколько негодяев польстятся на обещанное вознаграждение! Да и хорошие люди побоятся приютить дезертира хотя бы на час!

— Не отчаивайся, Ирма, — увещевал я ее, — не надо!.. Еще не все потеряно! До тех пор, пока ружья не нацелены в грудь человека…

— Наталис!.. Наталис!..

— Да и когда нацелены, Ирма, они могут дать осечку!.. Такое не раз бывало!.. Не убивайся так!.. Господин Жан сумел бежать и скрыться где-то в окрестностях!.. Он живой, и он не из тех, кто даст себя схватить!.. Он выкрутится!

Скажу откровенно, я говорил так сестре с целью вселить в нее немного надежды, а еще потому, что сам верил в свои слова. Очевидно, самое трудное для господина Жана было после нанесенного удара бежать. Итак, ему это удалось, и поймать его, похоже, будет нелегко, если в афишах обещано за это вознаграждение в тысячу флоринов! Нет, я не желал отчаиваться, хотя сестра не хотела меня слушать.

— А как же госпожа Келлер! — сказала Ирма. Да, что-то сталось с госпожой Келлер?.. Приехала ли она к сыну?.. Знает ли о том, что произошло? С ним ли она после его бегства?

— Бедная женщина!.. Несчастная мать!.. — повторяла сестра. — Если она застала полк в Магдебурге, то ей все известно! Она знает, что сын ее приговорен к смерти!.. Ах, Боже мой! Боже мой! Какие страдания ты ей ниспослал!

— Ирма, — увещевал я ее, — успокойся, прошу. Тебя могут услышать! Ты ведь знаешь, госпожа Келлер — стойкая женщина. Возможно, сыну удалось отыскать ее!..

Это может показаться невероятным, но, повторяю, я говорил искренне. Поддаваться отчаянию — не в моем характере.

— А как же Марта? — спросила сестра.

— По моему убеждению, она не должна ничего знать, — ответил я. — Так будет лучше, Ирма. Рассказав все барышне Марте, мы рискуем, что она потеряет бодрость духа. Ведь если бедняжка узнает, что господин Жан приговорен к смерти, что он в бегах, что голова его оценена, она не вынесет этого!.. И откажется ехать с нами дальше…

— Да, Наталис, ты прав! А давай сохраним все в тайне и от господина де Лоране?

— Точно, Ирма. Скажи мы ему о случившемся, — это ничему не поможет. Ах, если бы мы могли пуститься на поиски госпожи Келлер и ее сына! Вот тогда нам следовало бы все рассказать господину де Лоране. Но время у нас ограничено. Оставаться на территории Германии нам запрещено. Иначе мы можем подвергнуться аресту, и я не вижу, какая польза от этого будет для господина Жана… Ну, Ирма, надо быть благоразумной. Особенно — постараться, чтобы барышня Марта не заметила, что ты плакала.

— Но если она пойдет в город, Наталис, ведь она может прочесть афишу! И таким образом все откроется…

— Ирма, — ответил я, — невероятно, чтобы господин и барышня де Лоране вышли вечером из гостиницы, если они даже днем из нее не выходили. К тому же в темноте трудно будет читать афиши. Значит, бояться нечего… Итак, сестра, возьми себя в руки и будь стойкой!

— Я буду, Наталис. Я чувствую, что ты прав!.. Да!.. Я буду сдерживаться! Со стороны никто ничего не увидит, хотя в душе у меня…

— В душе, Ирма, плачь, потому что все это очень печально, плачь, но молчи!.. Это приказ!

После ужина, за которым я старался разговаривать о том и о сем, чтобы, отвлекая на себя внимание, помочь сестре, господин де Лоране и Марта остались у себя. Я так и предполагал, и это было хорошо. Побывав в конюшне, я вернулся к ним и предложил лечь пораньше спать. Мне хотелось выехать ровно в пять часов утра, потому что нам предстоял хотя и не особенно длинный, но очень утомительный переезд по гористой местности.

Все улеглись. Что до меня, то я спал довольно плохо.

События дня без конца вертелись у меня в голове. Уверенность, которую я испытывал во время разговора с сестрой, — а как бы иначе я сумел поднять ей дух! — теперь, казалось, покинула меня… Дела складывались скверно… Вот Жана Келлера уже преследуют, вот его выдают… Так ведь всегда кажется, когда упорно думаешь о чем-то в полудреме.

В пять часов я поднялся. Разбудил всех своих и пошел сказать, чтобы запрягали. Я торопился покинуть Готу.

В шесть часов каждый занял свое место в карете, я тронул вожжи — и хорошо отдохнувшие лошади резво припустили. Незаметно одолев путь в пять миль, мы подъехали к предгорьям Тюрингии.

Тут нас ожидали большие трудности, и ехать надо было весьма осторожно.

Не то чтобы горы эти были очень уж высоки — это не Пиренеи и не Альпы. Однако езда по этой гористой местности для упряжки нелегка, и приходится принимать меры предосторожности. В те времена специально проложенных дорог здесь почти не было. А были просто ущелья, зачастую очень узкие и небезопасные, путь по которым пролегал через поросшие густыми дубовыми, еловыми, березовыми и лиственничными лесами[98]. Отсюда — частые петли, извилистые тропы, когда карета наша едва-едва могла протиснуться между какой-нибудь острой скалой и глубокой пропастью, на дне которой шумит поток.

Время от времени я слезал с козел и вел лошадей под уздцы. Господин де Лоране, его внучка и моя сестра на особенно крутых подъемах выходили из кареты. Все храбро и не жалуясь шли пешком: барышня Марта — несмотря на свое хрупкое телосложение, господин де Лоране — несмотря на свой возраст. Впрочем, мы довольно часто останавливались, чтобы перевести дух. Как я радовался, что ничего не сказал им относительно господина Жана! Если сестра моя, невзирая на все мои доводы, была в таком отчаянии, то каково было бы отчаяние барышни Марты и ее дедушки!..

И без того 21 августа нельзя было назвать удачным днем — путь наш удлинился из-за круто петляющей дороги, так что иногда даже казалось, будто мы едем в обратную сторону.

Может, необходим проводник? Но кому здесь можно было до вериться? Чтобы французы оказались во власти какого-нибудь немца, когда уже объявлена война?.. Нет уж, лучше рассчитывать на собственные силы, чтобы выкарабкаться!

Впрочем, господин де Лоране так часто проезжал через Тюрингию, что ориентировался здесь без особых хлопот. Самое трудное — не сбиться с дороги в лесах. Приходилось держать путь по солнцу, которое не могло обмануть нас, ибо уж оно-то, во всяком случае, было не из немцев.

Около восьми часов вечера наша карета остановилась на опушке березовой рощи, покрывавшей уступами высокие склоны горной цепи. Продолжать здесь путь в темноте было бы крайне неосторожно.

Огляделись: нет не только корчмы, но даже хижины дровосека! Оставалось заночевать в карете или под кронами деревьев.

Мы поужинали имевшейся у нас в дорожных сундуках провизией. Я распряг лошадей. Поскольку у подножия склона была густая трава, я предоставил им пастись на свободе, намереваясь ночью сторожить их.

Я предложил господину де Лоране, барышне Марте и сестре опять занять свои места в карете, где они могли, по крайней мере, отдохнуть под крышей. Моросил мелкий ледяной дождь, ибо мы находились уже на довольно значительной высоте.

Господин де Лоране предложил мне сторожить вместе, но я отказался. Такие бодрствования уже вредны для людей его возраста. К тому же я отлично могу справиться и один. Закутавшись в свой теплый балахон и находясь под покровом листвы, я не мог жаловаться. Еще не то испытал я в американских прериях с их лютой, как нигде, зимою, и меня отнюдь не страшило провести ночь под открытым небом! Наконец все устроилось самым лучшим образом. Ничто не нарушало нашего спокойствия. В конечном счете карета была не хуже комнаты какой-нибудь местной гостиницы. Плотно закрытые дверцы защищали от сырости, а дорожные плащи — от холода. Если бы не беспокойство о судьбе тех, кого нет рядом с нами, можно было бы прекрасно выспаться.

На рассвете, часов около четырех, господин де Лоране покинул карету и предложил меня заменить, чтобы я мог отдохнуть часок-другой. Боясь обидеть его еще одним отказом, я согласился и, прижав кулаки к глазам и завернувшись с головою в балахон, крепко заснул.

В половине седьмого все мы уже были на ногах.

— Вы, вероятно, устали, господин Наталис? — спросила у меня барышня Марта.

— Я? Да я спал как убитый, — ответил я, — пока ваш дедушка караулил! Замечательный он человек!

— Наталис несколько преувеличивает, — с улыбкой заметил господин де Лоране, — и в следующую ночь он позволит мне…

— Ничего я вам не позволю, господин де Лоране, — весело возразил я. — Где это видано, чтобы барин сторожил до утра, пока слуга…

— Слуга? — переспросила барышня Марта.

— Да! Слуга… Ну, кучер! Чем я не кучер? И, льщу себя надеждой, довольно искусный! Или, скажем, ямщик, если вы хотите пощадить мое самолюбие. И тем не менее — ваш покорный слуга…

— Нет… наш друг, — ответила барышня Марта, протягивая мне руку, — к тому же преданнейший из друзей, посланный Провидением, чтобы доставить нас во Францию!

Ах, какая славная барышня! Чего не сделаешь для людей, говорящих вам подобные вещи, да еще таким дружеским тоном! Да! Пусть нам будет суждено добраться до границы! Пусть будет суждено госпоже Келлер и ее сыну тоже оказаться за границей, где потом все мы обретем друг друга!

Что касается меня, то если мне представится случай снова отдать себя служению им… sufficit!..[99] И если для этого понадобится отдать свою жизнь… Amen![100] — как говорит наш деревенский кюре.

В семь часов мы уже были в пути. Если день 22 августа принесет не больше хлопот, чем предыдущий, то к вечеру мы проедем Тюрингию.

Во всяком случае, день начался неплохо. Первые несколько часов ехать было, конечно, тяжело: дорога меж острых скал подымалась так круто, что местами карету приходилось подталкивать. Но в общем и целом мы справились с этим без особого труда.

Около полудня мы достигли самой высокой точки горного перевала, называвшегося, если мне не изменяет память, Гебауер. Миновали самое глубокое ущелье этой горной цепи. Отныне нам предстояло спускаться вниз в сторону запада. Я рассчитывал, что теперь, даже не пуская лошадей во всю прыть (затея, кстати, весьма опрометчивая), можно двигаться быстро.

Погода все время была грозовою. С восходом солнца дождь перестал, небо покрылось тяжелыми тучами, похожими на огромные бомбы. Казалось, достаточно удара, чтобы они взорвались. И тогда разразилась бы гроза, всегда опасная в горах.

Действительно, около шести часов вечера вдалеке послышались раскаты грома. Они приближались с необычайной скоростью.

Барышня Марта, свернувшаяся клубочком в углу кареты и погруженная в свои мысли, похоже, не слишком испугалась. Сестра же моя сидела закрыв глаза и не шевелилась.

— Не лучше ли остановиться? — обратился ко мне господин де Лоране, высунувшись из окна кареты.

— Пожалуй, — отвечал я, — но пока я не вижу места, где можно будет переночевать. На таком склоне это никак невозможно.

— Поосторожней, Наталис!

— Будьте покойны, господин де Лоране! — Не успел я ответить, как карету и лошадей осветила яркая молния. Она ударила в огромную березу справа от нас. Дерево, к счастью, упало в сторону леса.

Лошади рванули и понесли. Я почувствовал, что потерял власть над ними. Они бешено мчались вниз по ущелью, несмотря на все мои усилия сдержать их. И они и я были ослеплены молниями, оглушены раскатами грома. Если взбесившиеся кони подадутся хоть немного в сторону — карета слетит в глубокую пропасть, разверстую вдоль дороги.

А тут оборвались вожжи! Лошади, почуяв свободу, еще бешенее понеслись вперед. Нам грозила неминуемая гибель.

Вдруг произошел резкий толчок. Карета натолкнулась на ствол дерева, лежащего поперек дороги. Постромки не выдержали, и лошади перемахнули через ствол. В этом месте дорога делала такой резкий поворот, что несчастные животные, сорвавшись вниз, упали в пропасть.

От удара карета сломалась — разбились передние колеса, но, к счастью, не перевернулась. Господин де Лоране, барышня Марта и сестра вышли из нее, даже не поранившись; я тоже был жив и здоров, хотя и упал с козел.

Непоправимое несчастье! Что станет с нами теперь, без средств передвижения, посреди этой глухой Тюрингии! Какую ночь мы провели!

На следующий день, 23 августа, предстояло продолжить этот трудный путь пешком, оставив карету, которой мы все равно не могли бы воспользоваться, даже если бы и достали других лошадей.

Сложив провизию вместе с дорожными вещами и увязав их в тюк, я надел его на палку и перекинул через плечо. Мы стали спускаться по узкому ущелью, которое, если господин де Лоране не ошибался, должно было вывести нас на равнину. Я шел впереди. Сестра, барышня Марта, ее дедушка поспевали за мной как могли. Думаю, что в тот день мы прошли не меньше трех миль. Когда с наступлением вечера мы устроили привал, заходящее солнце осветило открывшиеся взору безбрежные равнины, расстилавшиеся к востоку от подножия Тюрингских гор.