Вперед в прошлое – 7

Глава 21 Глаза боятся, руки делают

— И что, ты уколы ставил? — спрашивал Алекс.

Мы отправили сумки с товаром друзьям, только что вернулись с Казанского вокзала и стояли в очереди в аптеке, чтобы накупить всего для первой помощи пострадавших в столкновениях с милицией.

— Да, — кивнул я, шагнул в сторону, пропуская отходящую от кассы женщину с одуванчиком волос на голове.

— Так там же — хр-рясь, кожа трещит, — Алекс потряс головой. — Неприятно.

Воображение нарисовало сказанное Алексом, и стало холодно. Да, я-взрослый все это умел и кровь видел, и кости, торчащие из раны, а я нынешний и шприц никогда не распаковывал.

— Если одноразовой иголкой, ничего не трещит, она острая, — успокоил я больше сам себя.

Мы стояли уже пятнадцать минут, и я мысленно молился, чтобы аптеку, как магазины, не опустошили паникеры. Точнее взрослая моя часть молилась об этом, а вторая, трусливая, надеялась, что перекись и прочее разобрали, и мы разойдемся по домам, не будем рисковать.

Перед нами осталась одна толстая бабка, от которой шибало немытым старческим телом.

— Девушка, а подскажите, мне, вот, прописали, вот, — она положила листок на прилавок, — посоветуйте что-нибудь более дешевое.

Молодая рыжая и веснушчатая аптекарша, поправив очки в тонкой оправе, глянула в листок и сказала:

— Гепатопротекторы всегда были дорогими. Вам назначили самые дешевые.

— Как жить, ай-я-яй! Мне, ветерану боевых действий, дали квартиру старую! Без ремонта! И как ее тянуть, а? Балкон не застеклен!

— Берете гепатопротекторы? — спросила аптекарша.

— А вот тут вот правильно написали, как их пить? А то я не вижу ничего. Доктора так пишут, как курица лапой.

— Правильно, не наговаривайте, все разборчиво. Так берете?

— А скажи, дочка, тут вот лекарство есть, вот. Это зачем?

— От давления.

— А-а-а, а раньше другое было… как же его…

— Не задерживайте очередь! — крикнули от входа, но старушка словно не услышала, она ходила к докторам общаться, и плевать, что кто-то где-то помирает.

— Какое было лекарство, не напомните? — проквохтала ветеранша.

— Следующий кто? — не выдержала аптекарша, взяла протянутый мной список, глянула туда и воскликнула: — «Промедол» без рецепта не отпускается!

— Значит, самое сильное обезболивающее, пожалуйста, — сказал я. — Для внутримышечных инъекций.

Прочитав весь список, аптекарша уставилась на нас с Алексом с удивлением и спросила у него:

— Парни, вы на войну, что ли, собрались?

— На Баррикадную, — честно ответил я. — Мы студенты-медики. Там много раненых, «скорые» не справляются, хотим помочь.

— Я, между прочим, тут стояла! — Ветеранша напёрла на нас грудью и оттеснила в сторону, принялась колотить по прилавку. — Девушка, что за безобразие, я тут стояла!

— При Сталине было дешевле! — начали глумиться три ярко накрашенные школьницы в конце очереди.

Аптекарша кивнула Алексу, кокетливо улыбнувшись:

— Сейчас сделаю.

Раньше мне было бы обидно, что слава досталась Алексу, теперь же я с интересом наблюдал, как смущается парень, который так хотел казаться альфачом в своей маленькой стае. Зато ему, которого предстоящая миссия пугала до трясучки, симпатия аптекарши придала сил и уверенности.

В списке были бинты, марля, вата, перекись, физраствор, шприцы для внутримышечных инъекций, хлоргексидин. Из дома Алекс приволок ненужные простыни — вдруг понадобится кого-то тащить к «скорой» лежа. Из самой плотной мы нарезали тряпичные ленты, которые потом можно и свернуть как жгуты, и использовать как иммобилизирующие повязки для руки. Еще с собой Алекс взял четыре доски для изготовления шин.

— Я тут стояла, это безобразие! Где тут жалобная книга! — разорялась пенсионерка, которой отказали в главном — в общении. — Дайте жалобную книгу!

— Расстрелять! — гаркнула школьница мужицким басом, две ее подруги прыснули в кулачки.

— Я книга. Я жалобная! — пропищала другая школьница. — Пожалейте меня.

Когда аптекарша начала вываливать на прилавок необходимое нам, пораженная масштабами закупки, очередь загудела. Бутылочки физраствора я сложил в рюкзак, туда же определил прочие пузырьки, бинтами и ватой мы набили два пакета. Я отсчитал пятнадцать тысяч рублей и получил упаковку в отдельном пакетике, заглянул туда и едва не присвистнул: «Промедол»! Вива, девяностые!

— Спасибо!

— Удачи, парни! — сказала она, глядя на Алекса. — И на кого учитесь?

— Хирургия, — ответил я, пока приятель размышлял над ответом, и потянул его за рукав куртки. — Ходу!

— Это безобразие! — Донеслось в спину. — Дайте, пожалуйста, таблетки клофелина, — обратилась пенсионерка в аптекарше. — Только настоящие! А то слышала, что в аптеках у вас все поддельное.

— Не задерживайте очередь! — крикнул тощий длинный мужик в бейсболке с надписью USA.

— Они точно настоящие? А доказательства? У вас есть на них сертификаты качества?

— Следующий!

Дверь в аптеку захлопнулась, и Алекс для уверенности еще раз уточнил:

— И жгут накладывать умеешь?

— Умею. Ты давай, бери пакет — и за мной.

Алекс, такой важный, такой уверенный во время нашей первой встречи, сейчас выглядел растерянным и маленьким. Он постоянно отставал от меня, словно инстинктивно старался спрятаться и не участвовать в моей задумке. Будет весело, если он от вида крови начнет падать в обморок. Впрочем, не факт, что вообще будут раненые, может, вся наша возня напрасна, лучше бы теплые кроссовки себе купил на эти деньги.

Последнее я сказал вслух, Алекс кивнул и повеселел. Мы спустились в метро на кольцевую. В вагоне Алекс завертел головой, выискивая приметы неудавшейся революции. Ничего. Едут по своим делам люди, уткнувшись кто в книгу, кто в газету.

Наверное, так всегда: кого-то накрывает ветром перемен, и он лишается инстинкта самосохранения, но большинство живет обычной жизнью и реагировать начнет, только если кто-то вломится к ним в квартиру.

Мы вышли на Краснопресненской.

И тут все было спокойно. Спал бомж у стены. Кучковались беспризорники, поглядывали жадно, как голодные волчата. К ним подбежал парнишка лет двенадцати, встав ко мне спиной разжал пальцы, что-то показывая. Коротко стриженная девочка присвистнула, потянулась к его руке, взяла… пулю? Похоже на то.

Будто по команде беспризорники вскочили и убежали к эскалаторам.

Только я собрался у кого-нибудь уточнить, точно ли наверху еще стреляют, как увидел размазанную струйку крови, тянущуюся к эскалатору, и вопрос отпал.

— Наверх пойдем? — спросил Алекс. Вспомнив, что я не местный, он добавил: — Тут только один выход, и он ближайший к Белому дому. А стреляли в меня дальше, аж возле универа, это северо-восточнее.

Я кивнул, изучая схему метро. Алекс передернул плечами, и вместе с гражданами, хлынувшими из прибывшего поезда, мы направились к эскалаторам и поехали наверх.

По идее, если поблизости такой замес, как описывал Алекс, люди должны спускаться в метро побитые и взбудораженные, но нервничали и оглядывались только трое парней. Алекс словно прочел мои мысли:

— Там стреляют, а им хоть бы хрен!

— Сам таким же был, — сказал я и уточнил: — когда утром на учебу ехал. Люди или ничего не знают, или недооценивают опасность.

Когда поднялись, Алекс отстегнул пейджер от пояса, проверил сообщения и вернул его на пояс.

— Лёху так и не нашли.

Мы обогнули турникеты и остановились.

— Может, все уже закончилось? — спросил Алекс с надеждой.

В этот момент распахнулась дверь, пропуская брюнетку с каре, и издали ответила перекличка автоматов.

— Стреляют? — спросил я у брюнетки.

Она пожала плечами и прошествовала мимо. Лохматый и усатый мужик, похожий на хиппака, услышал мой вопрос, остановился и ответил:

— Стреляют, суки! Гоняют кого-то, черти им мерещатся, что ли⁈ Чуть меня не пристрелили.

Женщина с ребенком остановилась возле нас. Пятилетний малыш топнул:

— Жвачку хочу!

— Не ходили бы вы. Не самое удачное время, — посоветовал ей мужик и пошел по своим делам.

Я попытался объяснить женщине происходящее так, как это виделось мне:

— Взяли штурмом Белый дом, сейчас военные, менты и спецназ пакуют протестующих, ловят их на улицах. Возможно, милиция и военные плохо координируют действия и стреляют друг в друга и в простых прохожих. Идите домой.

Мальчик дернул мать за руку, снова топнул:

— В зоопарк! Ты обещала!

— Там бандиты, вон, дядя сказал. Домой идем!

— Зоопарк! А-а-а! — донеслось с эскалатора.

Мы с Алексом переглянулись, не понимая, что делать дальше. Раненых не было. Идти их искать? Так скорее пулю схлопочешь, там творится какое-то безумие.

Будто утка, вразвалочку потопала к выходу полная пожилая женщина. И вдруг, едва не сбив ее с ног, в вестибюль ворвались две девушки с глазами, огромными от испуга. Обернулись, прижались к стене. Следом пожилая пара затащила парня с окровавленной головой, белые кудри были спутаны, и я не понимал, что с ним.

Вот он момент, когда надо действовать, а ноги от страха не идут! Преодолевая оцепенение, я шагнул им навстречу и скомандовал:

— На пол его, и к стене.

Взрослые послушались, сделали, как я, пацан, велел. Потом мужчина ушел, женщина осталась. Я осмотрел голову парня, обнаружил ссадину, которую пострадавший получил, видимо, при падении. Невольно попятился от расползающейся под ногами лужи крови. Откуда?

— Твою мать, — вздохнул Алекс и, побледнев, привалился к стене.

— Он ранен в бедро, — сказала женщина, вместе мы перевернули пострадавшего.

Так и есть! Пулевое отверстие прямо в середине бедра, причем пуля застряла в кости или тканях, не понять. Она заккупоривала сосуды, и крови было мало, а теперь шевельнулась — и хлынуло. В ушах зазвенело, к горлу подкатил ком. Я переоценил свои силы, похоже, все-таки придется вырубиться. И Алекс подумает, что я трепло. Ну уж нет. Стиснув зубы, я глянул на бледное лицо парня, на его синюшные губы и джинсы, напитавшиеся кровью.

Травматический шок и кровопотеря.

Понятно одно: останавливаем кровотечение, используя тканевый лоскут, как жгут. Я схватил тканевый лоскут, свернул его жгутом. Глаза боятся, руки делают. Еще немного подтянуть, закрепить. Есть! Фух, во меня перетрясло, аж футболка к ободранной спине прилипла. Зато тошнота отступила.

И руки, блин, дрожат, пальцы не слушаются ­— ампула «промедола» выпала и чуть не разбилась, пока я ее пилил, вскрывая. Это тебе не шприц-тюбик из аптечки и не ампула из будущего, которая ломается, если надавить на верх. Но ничего, допилил, отломал кончик ватой, набрал шприц. Замешкался, вспоминая, как колоть в бедро. Вспомнил, всадил иголку в мышцу прямо сквозь штаны — не до стерильности, когда человек умирает.

Парень даже не дернулся.

— Вскрой физраствор, — приказал я Алексу, и он полез в мой рюкзак за бутылками.

— Вызовите «скорую», быстро! — скомандовал я.

Наблюдавшая за нами женщина кивнула и убежала, благо телефонных автоматов вокруг было много, и «скорые» тоже все в центр съехались.

Алекс победил пробку на бутылочке физраствора, и я влил жидкость в рот парня, чтобы хоть немного восполнить кровопотерю.

В метро вбежали двое мужчин, рванули вниз по эскалаторам. На площади мелькнул автозак, его тотчас скрыли захлопнувшиеся двери. Вокруг нас собралась толпа.

— Идите домой, — говорил Алекс гражданам, — в городе стреляют.

Кто-то разворачивался и шел назад, кто-то считал, что он несет бред, и покидал метро.

Минут через семь подъехала «скорая», раненого увезли, только лужа крови осталась. Пока его тащили на носилках, я заметил, как менты на улице кого-то пакуют.

Следующим я оказал помощь лысому мужчине с рассечением кожи на темени — крови с него набежало, как с кабана — так всегда происходит при порезах волосистой части головы. Возбужденный мужчина говорил, что его хотели забрать менты, хотя он просто мимо проходил.

Откровение заставило развернуться трех студентов.

Минут через пять мне пришлось вспоминать, как накладывать шину — подруги привели девушку с переломом голени, причем перелом был со смещением: неестественно выгнутая стопа смотрела вбок. Возбужденная девушка громко хвасталась дракой с ментами, материла их. Я посоветовал подругам вызвать «скорую». Несмотря на возражения, вколол пострадавшей «промедол».

Через несколько минут ее забрали сотрудники «скорой».

К этому моменту мы с Алексом развернули настоящий пункт оказания первой помощи: на расстеленной видавшей виды простыне я разложил бинты, ленты для жгутов, пузырьки со спиртом, физраствор, перекись, ватные шарики.

Люди проходили мимо, Алекс громогласно советовал не ходить наверх, женщин с детьми пытался уговорить. Кто-то его слушал, глядя на заляпанный кровью пятачок вокруг нас, кто-то — нет. Я всматривался в лица и пытался предположить, уберегли ли наши действия от пули хоть кого-то, сдвинулось ли время на таймере, куда нужно, ведь ситуация как нельзя более удачная.

Потом долгое время травмированных не было. Вернулись беспризорники, хвастаясь друг другу пульками, только я собрался наорать на них, чтобы больше под пулями не бегали, как, прихрамывая, в вестибюль ворвалась потрепанная троица: усатый мужчина лет сорока пяти, похожий на изможденного Боярского в роли Д’Артаньяна, с окровавленным лицом и в светлом плаще, безнадежно заляпанном кровью; дядька в спортивном костюме и в спецназовском шлеме, напоминающий Пуговкина в расцвете карьеры, и маленький круглый совершенно лысый мужчина на коротких ножках — ну точно Р2Д2 из «Звездных войн».

Пуговкин был относительно целым, если не считать висящую плетью руку, а мелкого так залила собственная кровь, что невозможно было даже возраст определить, всю его лысую голову покрывали ссадины и гематомы.

— Медики? — имея в виду нас, шевельнул синими губами Пуговкин, и я заметил, что его лицо парализовало на одну сторону, да и двигается он странно.

Привалившись к стене, он сполз на землю, сел прямо в лужу крови, вытянув ноги и размазав ее.

— Скорую, срочно! — приказал я мелкому, который на первый взгляд пострадал больше всех.

— А че сказать-то? Это Баррикадная? — Он поскреб лысину по привычке, попал в ссадину и скривился. — Вызывать их куда?

«Не местные, — подумал я. — Явно защитники Белого дома».

— Краснопресненская, — ответил Алекс.

В этот момент Пуговкина швырнуло вперед и вывернуло желчью в подсохшую лужу крови. Что с ним? Черепно-мозговая?

Голоса и возгласы прохожих слились в фоновый шум, лица смазались и отдалились.

— Тебя грохнут только за то, что ты эту штуку… — сказал я, снимая шлем с Пуговкина, и мое горло свело спазмом, стало нехорошо.

Черепная коробка пострадавшего была сплюснута с боков, с левой стороны под седыми волосами пухла гигантская гематома.

— Скорую! — заорал я дурным голосом, придержал Пуговкина, зашвырнул шлем подальше.

Мелкий рванул к телефонам на улицу, у Д’Артаньяна затряслись губы и усы.

— Все так серьезно?

Я выругался, как сапожник, вкалывая «промедол» Пуговкину, который норовил закатить глаза и завалиться.

— Не дай ему упасть, — велел я Алексу.

Что тут сделаешь? Чем поможешь? Тут только трепанация черепа его спасет. Без экстренного вмешательства он умрет от отека дыхательного центра или от еще чего-нибудь подобного.

Алекс послушался, прижал травмированного к стене, стараясь на него не смотреть.

— Зачем держать? — спросил он. — Почему бы ему не лечь?

— Быстрее разовьется отек, — объяснил я. — И может рвотой захлебнуться.

Сам я осмотрел Д’Артаньяна, обнаружил вывих плечевого сустава, сунул ему смоченную перекисью ватку, чтобы голову обработал, а сам переключился на мелкого, которого так трясло, что мне передавалась вибрация.

— На мосту танк парня задавил, — бормотал он. — Просто так взял и наехал. Хрясь… Бр-р-р! Нам-то еще повезло, ушли.

— Не выходите из метро, — советовал Алекс людям, которые возле нас останавливались, — там стреляют. Девушка, не ходите! А вы, а вы, с ребенком — не надо!

Перекись пенилась в многочисленных ссадинах, капала на одежду. Мелкий шипел, переминаясь с ноги на ногу, и бормотал:

— Я тот танк запомнил! Он просто так раздавил парня! Нельзя оставлять такое безнаказанным!

Ощутив пристальное внимание, я обернулся к турникетам и увидел там корреспондентов, мужчину и женщину. Установив фотоаппарат на штатив, оператор снимал мой импровизированный медицинский пункт. Думал, дама подойдет, и можно будет ее расспросить, что возле Белого дома, но нет, повертелись, сделали фото с разных ракурсов и удалились.

Да и вряд ли они знают, что там: кувшинка не ведает, куда течет река. Да и сама река сейчас не ведает. Силовики получили команду «фас» и мстят протестующим. Не завидую тем, кого поймают в Доме Советов и доставят в участок — в лучшем случае бедолаги лишатся зубов и почек.

Проигравшие едут в «Лефортово» и прощаются со свободой.

Большинство россиян смотрит на горящий Белый дом и не понимает, из-за чего весь сыр-бор и танки в центре Москвы.

Вскоре приехала «скорая», увезла Пуговкина с ушибом головного мозга, он к тому моменту позеленел и начал бредить.

— Кошмар, — сделал вывод Алекс, усаживаясь рядом со мной. — Хорошо, что в медицинский не пошел, а ведь хотел!

— Святые люди. Особенно работники неотложек и травматологий. И хирурги, и анестезиологи. Я б не смог.

­— Но смог же ведь! ­— с гордостью возразил Алекс.

­— Это разовая акция, ­— отмахнулся я.

Он прочитал сообщения, пришедшие на пейджер, и отчитался:

— Лёху до сих пор не нашли, прикинь?

— Может, у Кремля победу празднует, домой идти боится? — предположил я. — Или менты запаковали, в обезьяннике держат.

— Бьют? — скривился Алекс. — Не покалечат хоть?

Будто не услышав его, я продолжил:

— Представь, сколько у них сейчас народа, пока всех оформят… Короче, раньше, чем через сутки, Лёху ждать не стоит.

Мне версия с ментами казалась наиболее правдоподобной, и положение парня вызывало опасения. И зубы могут выбить, и почки отбить, и голову проломить. Вот кому надо было внушение делать, чтобы дома сидел!

Пострадавшие, похоже, закончились, стрельба донеслась лишь единожды, с улицы потянуло сыростью, холодом, и я понял, что пора сворачиваться. Начал рассовывать хрупкое по карманам рюкзака, остальное — в пакет. Сумка опустела и тоже отправилась в рюкзак.

Неплохо бы остатки в «скорую» передать, у них там наверняка нехватка всего после такого наплыва раненых. Молча собравшись, мы с Алексом спустились на станцию и поехали в Перово. Лишь спустя десять минут новый знакомый сказал:

— Ты реально крутой. Видно же, что ты не медик, а не струсил ведь. Я б, честно, зассал. Это не гопников по дворам гонять, это круче. Ты реально спас пару человек!

— Хочется верить, — отозвался я.

Торнадо эмоций выпотрошил меня, хотелось упасть и продрыхнуть до утра. Но стоило закрыть глаза, как будто воочию я видел розовую от крови пузырящуюся перекись водорода, деформированный череп, искалеченную ногу девушки. И кровищу, кровищу, кровищу.

Когда мы вышли в Перово, уже стемнело. Сведений о Лёхе не поступило, а мне нужно было звонить бабушке, узнавать, сколько она отправила товара, и про Каналью, а в идеале — пообщаться с ним самим, записать, какие нужны запчасти, еще Илья наверняка меня потерял и ждет звонка. Потому я распрощался с Алексом и рванул домой.

Остановился напротив двери в дедову квартиру и вдруг понял, что мне страшно переступать порог, даже скорее не страшно — неприятно, как будто в квартире покойник.

Выделив странное ощущение, я покопался в разуме, пытаясь найти его корни. А ведь в квартире и правда труп — труп дедовой надежды. Мне страшно посмотреть в его глаза и увидеть там тягучую безнадежность. После таких потрясений и такой вовлеченности всегда сложно отходить, тем более — пожилым людям.

Раньше я боялся, что дед не оправится после вероятного инсульта, теперь — что не переживет разочарования. И очень хорошо, что я рядом и могу его хоть как-то поддержать.

Думал, меня встретит бормотание телевизора, но в квартире не горел свет и царила тишина. Я вспомнил про пистолет, испугался, что дед сделал глупость, и, не разуваясь, рванул в зал…

Дед бездумно смотрел в черный экран. На полу валялась бутылка коньяка, очевидно, пустая.

— Они ждали подмогу до последнего, — сказал он, не глядя на меня. — Никто не пришел. Не захотел рисковать. Регионы не поднялись!

«И хорошо», — подумал я.

— Ты где был? — спросил дед.

— Помогал раненым в метро. Извини, испачкал кровью твою старую куртку.

Глаза деда блеснули. Я щелкнул выключателем — загорелся свет.

— Мелочи, — махнул рукой дед и не прокомментировал мой поступок.

Я был уверен, что все сделал правильно. И если так, то этой ночью узнаю, как сработало преодоление вкупе с решительными действиями.

А вдруг не в плюс, а в минус⁈