Враг Рима

Глава 24 СТОЛКНОВЕНИЕ

Поскольку нумидийцы отошли, Фабриций перестроил своих кавалеристов на ближнем берегу реки. Они плотной группой пересекли реку и с грохотом выехали на дорогу, миновав место, где Ганнон и его воины уничтожили римский кавалерийский патруль. Стараясь не вспоминать этого, Квинт прищурился и бросил взгляд на низкие тучи. Снег ненадолго прекратился. Юноша попытался этому порадоваться.

— Сколько времени? — вслух спросил он. — Наверное, уже хора квинта, пятый час, не меньше.

— Какая разница? — рыкнул Калатин. — Я только знаю, что умираю от жажды и голода.

— Вот, — заявил Квинт, давая ему кожаный мех с водой.

Благодарно ухмыльнувшись, Калатин сделал несколько хороших глотков.

— Боги, какая холодная, — тут же посетовал он.

— Будь доволен, что ты не легионер, — парировал его Квинт и показал на Требию, где тысячи воинов готовились переправляться следом за кавалерией.

Калатин скривился.

— Ага. Тут вброд переправляться даже верхом противно. Бедняги пехотинцы, жаль их. Им придется погрузиться по грудь в воду.

— Это все зимние дожди, — ответил Квинт. — Даже в притоках воды по пояс. Беднягам придется окунуться, и не раз. Подумать страшно.

— Скоро смогут согреться в бою, — резко сказал Цинций.

Квинт и его товарищи были одними из первых, кто выехал из-за деревьев на открытое место. И тут же дернули поводья, выругавшись. Погоня окончилась.

В четверти мили впереди, в обе стороны, насколько хватало взгляда, расположились тысячи воинов. Пеших.

— Стоять! — заорал Фабриций. — Это главный передовой отряд. Нет смысла в самоубийственной атаке.

Лишенные шанса продолжить преследование нумидийцев, его кавалеристы принялись выкрикивать оскорбления отступающим вражеским всадникам.

Спустя мгновение Фабриций заметил Квинта. Улыбнулся, увидев, что сын невредим.

— Хорошенькое утро пока что, а?

— Да, отец, — ухмыляясь, согласился Квинт. — Мы заставили их бежать!

— Гм, — невнятно буркнул Фабриций, глядя на коричнево-желтые тучи над головой, и нахмурился. — Снова снег пойдет, а нам придется долго ждать, прежде чем начнется настоящий бой. Пройдут часы, пока легионеры и соции выйдут на позиции. К тому времени мы окоченеем от холода.

— У некоторых даже плащей нет, — оглядевшись, сообщил Квинт.

— Слишком рвались в бой, — мрачно отметил Фабриций. — А какова вероятность того, что они не накормили и напоили лошадей?

Квинт покраснел. Он и сам забыл об этом, хотя это и было основой службы.

— Что же тогда делать?

— Видишь деревья?

Квинт оглядел густую буковую рощу невдалеке слева от них.

— Да.

— Укроемся там. Лонгу это не понравится, но его здесь нет. Мы будем в состоянии быстро вступить в бой, если легионерам что-то будет угрожать. Хотя вряд ли. Ганнибал намеренно выставил передовой отряд. Сегодня он хочет устроить настоящую битву, по всем правилам, — заявил Фабриций. — Пока не начнется бой и пока это не противоречит приказам, попытаемся согреться.

Квинт с благодарностью кивнул. Вести войну значит не просто побеждать в схватке врагов. Разумная инициатива при подготовке сражения — залог победы.

Миновало два часа, и Ганнона уже не переставая била дрожь. Его воины были в таком же состоянии. Совершенная пытка стоять на открытой равнине в такую погоду. Хотя снег перестал, через некоторое время посыпалась ледяная крупа, а ветер ударил с новой силой. Он свистел, хлеща по римлянам и карфагенянам с неослабевающей яростью. Единственной возможностью согреться оказался полученный приказ отойти ближе к лагерю.

— Только поглядите на этих шлюхиных детей! — крикнул Малх, идя впереди своей фаланги. — Они когда-нибудь кончатся?

Ганнон поглядел на равнину напротив их позиции, которая неумолимо наполнялась вражескими воинами.

— Похоже, все римское войско.

— Я тоже так думаю, — уныло подтвердил его слова отец и внезапно рассмеялся. — Ты думаешь, твои воины замерзли, а этим идиотам куда хуже. По всей видимости, они не успели поесть, а теперь еще и насквозь промокли.

Ганнон вздрогнул. Он мог лишь попытаться представить, как холодно на таком ветру в мокрой одежде и тяжелой амуниции, вытягивающих тепло из тела. Это лишает сил и боевого духа.

— Тем временем мы уже готовы, нам только и остается, что выждать, — продолжал отец.

Ганнон поглядел по сторонам. Как только нумидийцы отошли в тыл, он и его воины направились назад, к стоящей в одну линию пехоте Ганнибала. Пращники и нумидийские застрельщики выстроились в трехстах шагах впереди основного строя. Командующий не поставил в центр самую сильную пехоту, ливийцев и иберийцев. Это место заняли восемь тысяч галлов.

— Ведь здесь должны были стоять мы? — недовольно спросил юноша. — А тут вместо нас наши свежеобретенные союзники.

Малх оценивающе поглядел на сына.

— Подумай сам. Прислушайся.

Ганнон поднял голову. Боевые кличи и рев карниксов, исходящие от рядов галлов, были оглушительны.

— Они очень рады, что Ганнибал оказал им такую честь. Это сделает их преданнее.

— Правильно. Для них гордость — смысл жизни, — подтвердил Малх. — Что может быть лучше, чем стать в середине строя? Но есть и другая причина. Там будет самый тяжелый бой — и самые большие потери. Ганнибал сберег от этого нас и иберийцев.

Ганнон не мог отвести изумленного взгляда от отца.

— Неужели он именно это сделал?

— Конечно же, — спокойно ответил Малх. — Галлов легко заменить. А наших воинов, скутариев и цетратов — нет. Вот почему мы стоим на флангах.

Уважение Ганнона к Ганнибалу поднялось на новую высоту. Он поглядел на семнадцать слонов, расположившихся прямо перед ними. Другие стояли на другом фланге, перед иберийской пехотой. Дополнительная защита для тяжелой пехоты, понял он. Снаружи по флангам расположились пять тысяч нумидийских и иберийских конников Ганнибала, вместе с верховыми галлами. Превосходство в этих войсках наверняка позволит командующему выиграть битву у римских всадников. А тем временем галлы будут сдерживать сокрушительный удар, который нанесут по центру строя римские легионы.

— Продержатся ли галлы? — тревожно спросил он отца.

— Скорее всего, не продержатся, — ответил Малх и стиснул зубы. — Они, может, и отважны, но дисциплина у них никудышная.

Ганнон опять повернул голову в сторону галлов. Мало у кого из них был доспех, даже в такую погоду многие обнажены по пояс. Нет сомнения, что легионеры в кольчугах и с тяжелыми щитами-скутумами устроят галлам серьезное испытание.

— Но если они продержатся, а кавалерия достигнет успеха…

Улыбка Малха была подобна волчьему оскалу.

— Наши воины на флангах, с помощью богов, воспользуются шансом и атакуют римский строй с боков.

— И тогда в бой вступит отряд Магона.

— Остается на это надеяться, — произнес отец. — Поскольку от него будет зависеть наша судьба.

Ганнон едва мог сдерживаться.

— Слишком много мелочей, в которых нам должно повезти, чтобы победить.

— Это так. И труднее всего придется галлам.

Ганнон прикрыл веки и начал молиться о том, чтобы все пошло по плану. «Великий Мелькарт, до сих пор ты помогал Ганнибалу. Сделай так и сегодня, прошу!»

Вскоре, прежде чем Квинту и его товарищам удалось согреться, Фабриций заметил посланника консула. Выехал, чтобы переговорить с ним, и вернулся с удвоенной скоростью.

— Лонг хочет, чтобы вся кавалерия граждан заняла правый фланг, а кавалерия союзников — левый. Нам придется скакать на север, в дальний конец боевого порядка.

— Когда? — раздраженно спросил Квинт. Его возбуждение давно пропало, а мозги будто онемели от холода.

— Сейчас!

Фабриций окликнул декурионов.

— Стройте людей. Выезжаем сейчас же.

Кавалеристы выехали из рощи, и ветер ударил им в лицо с новой силой, лишая воинов последних остатков тепла. Так тому и быть, мрачно решил Квинт. Чем быстрее начнется бой, тем лучше. Все лучше, чем эта пытка.

Фабриций направил отряды, заполнив пробелы между тремя рядами пеших воинов. Когда они выехали на открытое место, Квинт смог как следует разглядеть все войско. Лонг приказал легионам построиться традиционным образом, с интервалами по сто шагов между линиями. Позади расположились триарии, ветераны, в середине — принципы, зрелые мужчины, впереди — гастаты, самые молодые пехотинцы. А впереди легионеров стояли изнуренные велиты; им, несмотря на все испытания при недавнем коротком походе, предстояло первыми столкнуться с врагом.

Все три линии были поделены на манипулы. В манипулах гастатов и принципов было по две центурии, по шестьдесят-семьдесят легионеров в каждой. Манипулы триариев были меньше, по две центурии, в каждой из которых было человек по тридцать. Отряды в каждой линии не образовывали непрерывного фронта. Каждый манипул отделяло от другого расстояние, примерно равное ширине манипула по фронту. Отряды во второй и третьей линиях перекрывали просветы в первой и второй линиях соответственно, наподобие пятерки на игральной кости. Такое расположение позволяло быстро сменять отряды в бою, когда вторая центурия манипула могла просто обежать первую и занять ее место по фронту. Это также позволяло легионерам безопасно отступать, давая возможность товарищам со свежими силами атаковать врага.

Проход на правый фланг занял достаточно много времени, и Квинт успел рассмотреть карфагенское войско. Оно выстроилось в четверти мили, достаточно близко, чтобы он смог оценить преимущество противника в кавалерии и увидеть угрожающие силуэты боевых слонов, которых было не меньше двух дюжин. Воздух наполнял рев горнов и карниксов, чуждый, непривычный, по сравнению с римскими сигнальными трубами. Было очевидно, что у Ганнибала меньше воинов, чем у Лонга, но его войско все равно выглядело устрашающе, пусть и необычно.

Через некоторое время Квинт почувствовал, что промерз до костей. К счастью, ждать больше не пришлось. Они миновали четыре легиона, заметив в промежутке между ними Лонга и его трибунов, а потом и пехоту союзников на правом фланге. Отряд Фабриция наконец-то достиг строя римских кавалеристов, который, с их прибытием, насчитывал почти тысячу человек. Ожидавшие их кавалеристы начали отчаянно ругаться, недовольные тем, что пришлось так долго ждать.

— Мать вашу!.. — крикнул в ответ острый на язык кавалерист Фабриция. — И сестер тоже!..

Рассерженные всадники гневно заревели, и воздух наполнился бранью. У Фабриция рот дернулся в улыбке. Поглядев на Квинта, он заметил его удивление.

— Многие из них сегодня умрут, — объяснил он. — Так проще об этом не думать.

Упоминание о предстоящих тяжелых потерях вызвало у Квинта тошноту. Увидит ли он следующий рассвет? А отец, Калатин, Цинций? Квинт оглядел знакомые лица людей, ставших ему намного ближе за прошедшие недели. Не все они нравились юноше, но все равно это боевые товарищи. Кто из них окончит нынешний день, недвижно лежа в холодной грязи, покрытый кровью? Кто останется покалеченным или ослепнет? Квинт почувствовал, как паника начинает сжимать ему живот.

Отец взял его за руку.

— Сделай глубокий вдох, — тихо посоветовал он.

— Зачем? — спросил Квинт, встревоженно глядя на него.

— Делай что говорю.

Квинт послушался, радуясь лишь, что Цинций и Калатин оживленно разговаривают друг с другом и не видят этой сцены.

— Задержи дыхание, — приказал Фабриций. — Считай удары сердца.

Это несложно, подумал Квинт. Оно колотилось в груди, словно дикая птица в клетке.

Отец подождал пару мгновений.

— А теперь выдыхай через рот. Медленно и спокойно. Когда закончишь, повтори.

Квинт нервно огляделся по сторонам, но, похоже, никто за ними не наблюдал. Он сделал как сказал отец. После третьего или четвертого выдоха пульс ощутимо замедлился, и испуг немного отпустил его.

— Перед боем все боятся, — спокойно проговорил отец. — Даже я. Ужасное дело на всем скаку нестись на толпу людей, главная задача которых — лишить тебя жизни. Уловка в том, чтобы думать о товарищах в строю, слева и справа. В тот момент они для тебя — самое главное.

— Я понял, — прошептал Квинт одними губами.

— С тобой все будет в порядке, я это знаю, — сказал под конец Фабриций, похлопав его по плечу.

— Благодарю тебя, отец, — несколько успокоившись, сказал Квинт и кивнул.

Развернув армию в боевой порядок, Лонг приказал трубить наступление. Переставляя онемевшие ноги по промерзшей грязи, пехотинцы исполнили приказ. Из их рядов донеслись громкие молитвы богам, а знаменосцы подняли руки с зажатыми в них деревянными шестами с позолоченными фигурками животных-хранителей, чтобы все могли их видеть. В каждом легионе имелось по пять штандартов с изображениями орла, минотавра, коня, волка и кабана. Это были священные и почитаемые предметы, и Квинту хотелось бы, чтобы и в его кавалерийской части был такой же. Даже у пехоты союзников имелись штандарты. Но по не ясным ему причинам у кавалерии их не было.

«Все равно победа будет за нами», — убеждал себя юноша. Сжав бока коня, он приготовился к схватке.

Было совершенно необходимо, чтобы римляне прошли дальше спрятавшегося отряда Магона. Поэтому всему карфагенскому войску пришлось стоять на месте и молча наблюдать приближение вражеского войска. Это было самое изматывающее ожидание, когда не оставалось ничего кроме, как молиться или в последний раз быстро проверить снаряжение. Подражая отцу, Ганнон обратился к воинам с короткой речью. Они здесь, сказал он, чтобы показать Риму, что с Карфагеном не шутят. Чтобы воздать Риму за зло, причиненное им разным народам. Копейщикам понравились слова Ганнона, но они громче всего кричали в знак поддержки, когда он напомнил им, что они воюют под началом Ганнибала и получили шанс отомстить за товарищей, героически погибших за те шесть месяцев, что прошли с их отбытия из Сагунта.

Но производимый ими гвалт не шел ни в какое сравнение с тем, что устроили галлы. Бряцание оружием, боевые песни и духовые инструменты создали непередаваемый шум. Ганнон никогда еще такого не слышал. Музыканты стояли посреди воинов, дуя изо всех сил в изогнутые керамические горны и карниксы. Охваченные боевым бешенством, воины отвечали им ритмичным стуком мечей и копий о щиты, хором распевая боевые песни. Некоторые входили в такой раж, что выскакивали из строя, раздевались догола и стояли, крутя над головой мечами, как одержимые.

— Они говорили, что при Теламоне от них дрожала земля, — крикнул ему отец.

Но все равно они проиграли, мрачно подумал Ганнон.

Боевой порядок римлян непреклонно приближался, и напряжение росло. Войско римлян было огромным, Ганнон так и не смог охватить его целиком. Строй карфагенян был уже, и это угрожало охватом с флангов. Но беспокойство Ганнона по этому поводу отступило, когда Ганнибал отдал приказ застрельщикам.

Балеарские пращники и нумидийские метатели дротиков рванулись вперед, им не терпелось начать бой. Ужасающий по силе и длительности поток метательных снарядов обрушился на римлян, и, похоже, этот этап боя карфагеняне выиграли вчистую. В отличие от промокших и усталых велитов, проведших уже несколько часов в бою и израсходовавших большую часть дротиков, воины Карфагена были свежи и полны рвения. Камни и дротики свистели и гудели в воздухе сотнями, кося велитов, как спелую пшеницу. Не в состоянии ответить в полную силу, римская легкая пехота вскоре обратилась в бегство. Они отступили через проходы в строе римлян. Ганнибал тут же отозвал застрельщиков. Те были лишены доспехов и очень уязвимы перед наступающими гастатами. Легким шагом застрельщики пробежали в промежутках между отрядами карфагенского войска, и их приветствовали радостными криками.

— Хорошее начало! — крикнул Ганнон своим воинам. — Первая кровь за нами!

Спустя мгновение римляне пошли в атаку.

— Сомкнуть щиты! — заорал юный офицер. Краем глаза он поглядел на галльских и иберийских конников, которые вместе со слонами атаковали римских кавалеристов. У него было буквально мгновение, чтобы помолиться за их успех.

И тут полетели пилумы, римские дротики. У каждого гастата их было по два, и передовой отряд обладал внушительной мощью. Дротики посыпались таким густым дождем, что небо между противниками темнело, когда очередная порция оказывалась в воздухе.

— Защищаться! — завопил Ганнон, но этот приказ мог выполнить только первый ряд. Плотный строй фаланги не позволял следующим воинам поднять щиты. Людям оставалось лишь стиснуть зубы и надеяться, что их не ранит.

Оснащенные пирамидальными наконечниками, пилумы были вполне в состоянии пробить щит и вонзиться в тело тому, кто его держит. Именно это они и начали делать — уничтожать, ранить, рвать плоть на куски. Уши Ганнона заполнили сдавленные крики воинов, которые не могли даже закричать в голос, поскольку железо пронзило им горло. Те, кто избежал смерти, подвывали от страха, видя, как товарищи гибнут у них на глазах. Рискнув выглянуть вперед из-за щита, Ганнон выругался. Пока первый залп летел во врага, гастаты продолжали наступать. Они были уже в сорока шагах и приготовились снова запустить дротики. Ганнон против воли восхитился дисциплиной легионеров. Они замедлили шаг, почти остановившись, чтобы метнуть пилумы. И он уже понял, что желание прицелиться поточнее вполне оправдывало себя. Враг послабее уже обратился бы в бегство под этим ужасающим железным дождем. Хотя его воины и сильно пострадали, но строй остался на месте. Фаланга отца тоже стояла твердо, как камень.

Слева от них галлы несли тяжелые потери. Ганнон увидел, что некоторые уже колеблются. Плохой знак, слишком рано. Но их вожди были сделаны из другого теста. Они орали, убеждая своих воинов держаться. Ганнон с облегчением убедился, что это сработало. Второй залп дротиков галлы приняли, быстро подняв щиты. Хотя это и снизило количество убитых и раненых, в результате большое количество воинов осталось без основной защиты. Сложно было представить себе вещь более бесполезную, чем щит с торчащим из него согнувшимся пилумом. Как ни странно, многих галлов это лишь развеселило. Яростно крича, они приготовились биться с гастатами врукопашную.

Многие из воинов Ганнона в первом ряду остались без щитов по той же причине. Карфагенянин грубо выругался. Эти прорехи дадут легионерам возможность врезаться в строй, но он никак не мог этого исправить.

— Сомкнуть строй! — крикнул юноша. Когда команду передали по всему фронту, он увидел, как щиты воинов по обе стороны от него придвинулись к его щиту, создавая единую стену.

— Первые два ряда, копья к бою!

Десятки деревянных древков загрохотали друг о друга, когда воины второго ряда положили свои копья на плечи воинам, стоявшим в первом. Ганнон скрипнул зубами.

— Вот оно! — заревел он. — Держаться!

Он уже мог разглядеть лица отдельных римлян. Коренастый легионер с рябым лицом. Рядом с ним — молодой парень в анатомическом нагруднике, которому не больше восемнадцати. Чем-то похожий на Гая, сына Марциала. Ганнон нервно моргнул. Конечно, как он мог ошибиться. Гай из благородной семьи, он должен служить в кавалерии. «Какая разница, — жестко оборвал себя Ганнон. — Все они враги. Убить их!»

— Спокойно! — рявкнул он. — По команде!

Гастаты заорали, наступая на них. У каждого в правой руке был гладий, а на левой был длинный овальный скутум с металлическим умбоном. Как и у воинов Ганнона, на обтянутых шкурой римских щитах были рисунки. Как ни странно, Ганнону вдруг понравились эти несущиеся в атаку кабаны, прыгающие волки и орнаменты из кругов и спиралей. Такие непохожие на сложные узоры, которые предпочитали наносить на щиты ливийцы.

Занервничав, стоящий позади него воин ткнул копьем вперед раньше, чем надо, и это вернуло Ганнона к реальности.

— Спокойно! — приказал он. — Будешь бить копьем так, чтобы убить врага!

Один удар сердца. Два.

— Бей! — во весь голос проревел Ганнон. И тут же сам сделал выпад вперед, целясь в лицо ближайшему гастату. Сотни ливийцев по обе стороны от него повторили жест командира.

Скорость удара Ганнона застала легионера врасплох; острие копья скользнуло по верхнему краю скутума и ударило его в левый глаз. Брызнула во все стороны прозрачная, похожая на воду жидкость, и из горла гастата вырвался крик боли и ужаса. Ганнону инстинктивно хотелось дослать копье вперед, чтобы удар был смертельным, но он остановил себя. Этот воин и так умрет от такой раны. Что важнее, так это то, что он уже не сможет оставаться в строю. Рывком с поворотом Ганнон выдернул копье. Железо царапнуло по кости, и поверженный гастат упал на землю.

Ганнон едва успел сделать вдох, когда на месте поверженного противника оказался следующий легионер. Разбежавшись, он ударил щитом в щит Ганнона, и если бы у карфагенянина не было поддержки по сторонам, он уже был бы на земле. Но удар был такой силы, что юноша все равно потерял равновесие и тщетно пытался снова встать прямо. Именно этого и добивался гастат. Согнув правую руку в локте, он ударил гладием поверх щита. Ганнон мгновенно дернул головой в сторону, и лезвие меча прорезало глубокую борозду в бронзовом нащечнике шлема, а затем прошло меж его волос, сбоку от головы. Гастат злобно зарычал и отвел меч, чтобы нанести следующий удар. Ганнон отчаянно пытался ударить копьем, но противник был слишком близко, и попасть в него было трудно. В горле заклокотало от страха. Бой едва начался, а его вот-вот убьют…

Но откуда ни возьмись вылетело копье и попало гастату в горло. Глаза легионера выпучились. Он захрипел, задыхаясь, когда лезвие копья выскользнуло из его плоти, и упал мешком, заливая потоком крови щит и ноги Ганнона.

— Благодарю! — крикнул юный офицер стоящему позади воину.

Времени посмотреть назад не было, поскольку в атаку уже шел следующий гастат. На этот раз Ганнону удалось отогнать его взмахами копья. Громко ругаясь, они обменивались ударами, но никто не мог достичь преимущества. Все изменилось мгновенно, когда воина в паре шагов справа от Ганнона, бросившего щит, пронзенный пилумом, поразили мечом. Двое гастатов сразу же втиснулись в строй на его место, криками зовя за собой товарищей. Противник Ганнона сразу же оценил возможность и в мгновение ока ринулся следом за своими товарищами. У юноши наступила короткая передышка.

Тяжело дыша, он огляделся по сторонам. Страх когтями вцепился в его нутро. Фаланги держались, но он понял, что для их прорыва осталось совсем мало времени. Слева от них галлы тщетно пытались сдержать такой же мощный напор римлян. Что хуже, следом за гастатами подошли принципы. Сдержать этих легионеров галлы уже не могли, мрачно подумал Ганнон. Большинство принципов были в тяжелых нагрудниках, и убить их было очень непросто. Но галлы пока что держали строй. Несмотря на отсутствие доспеха, они сражались насмерть. Земля у них под ногами уже превратилась в месиво из трупов, брошенного оружия, грязи и крови.

В отчаянии Ганнон бросил взгляд на левый фланг римлян, и у него отлегло от сердца. Благодаря иберийцам и галлам он уже был лишен защиты в виде римской кавалерии. Но тяжелой конницы Ганнибала тоже не было видно. Видимо, они преследовали римских всадников. Тревога Ганнона многократно усилилась. Если они не выиграют битву, то можно сдаваться хоть сейчас. Но затем он заметил сотни людей, ринувшихся к левому флангу врага. С радостью понял, что они мечут дротики и камни из пращей. Карфагенские застрельщики!

Орущий гастат бросился на него, вернув его к реальности. Ганнон с новой решимостью вступил в бой, пользуясь длиной копья и пытаясь попасть им в лицо римлянину. Битва еще не окончена. Еще есть надежда.

Они неслись прямо на строй карфагенян, и Квинт забыл все слова утешения, сказанные отцом. Его тошнило. Как может тысяча воинов одолеть тех, кого, похоже, раз в пять больше? Просто невозможно.

Калатин тоже был безрадостен.

— Лонгу надо было разделить силы кавалерии поровну, — пробормотал он. — На другом фланге почти три тысячи конницы союзников.

— Нечестно, — простонал Цинций.

— Силы все равно неравны, — попытался успокоить его Квинт.

— Можно догадаться. Они неравны, даже если эти ублюдки карфагеняне испугаются. А они уже почувствовали вкус побед над нами, — сказал Калатин и выругался на консула.

— Ладно вам! Мы сможем сдержать вражескую атаку, — подбодрил их Квинт. — Держать строй и не дать врагам спокойно ездить по всему полю боя.

Ворчание Калатина выказало степень его несогласия. Цинций, похоже, тоже не поддался на уговоры Квинта.

— Послушайте, как идет наша пехота! — крикнул Квинт. Грохот шагов легионов был оглушителен. — Их больше тридцати пяти тысяч. Как Ганнибал, с меньшей армией, собранной из мешанины разных народов, сможет противостоять этой мощи? Такого не случится никогда!

Товарищи поглядели на него, и уверенности в их взглядах заметно прибавилось.

Хорошо бы все было так же на деле, как на словах, пришло на ум Квинту, и он поднял голову навстречу ветру.

Первые вражеские конники были уже близко. Квинт узнал в них галлов — по нагрудникам, круглым щитам и длинным копьям. Прищурился, пытаясь разглядеть, что за небольшие круглые предметы привязаны к сбруе коней. И с ужасом понял, что это отрезанные человеческие головы. Возможно, это те самые так называемые союзники, а эти страшные трофеи — головы их товарищей. Например, Лициния.

Калатин тоже это заметил.

— Грязные псы! — заорал он.

— Шлюхины дети с желтой печенкой! — взревел Цинций.

Квинта тоже охватил неудержимый гнев. Он не станет убегать от таких предателей и трусов. Людей, убивающих спящих. «Лучше я погибну», — подумал он. Подняв копье, Квинт выбрал цель — воина на крепко сбитом сером коне. Поверх кольчуги на шее галла блестела величественная золотая гривна. Видимо, из знатного рода, подумал Квинт. Об этом говорили и три головы, болтающиеся на грудной клетке его коня. Хорошо для начала, решил Квинт.

Но ход боя увел его в сторону от галла, и, как оказалось, к лучшему. Тот оказался исключительно опытным воином. Квинт в ужасе увидел, как он насквозь пронзил грудь копьем римскому кавалеристу, меньше чем в двадцати шагах в стороне от него. Сила удара выбила римлянина из седла, и он замертво рухнул в грязь. Скачущий сзади конь спотыкнулся о труп, едва не сбросив своего всадника и сделав его легкой добычей галла, который уже размахивал длинным мечом. Мощным взмахом он перерубил римлянину шею. Квинт еще никогда в жизни не видел, как бьет фонтаном кровь, когда человеку отрубили голову. Перепуганный конь поскакал галопом, и кровь брызгала на всех вокруг. Квинту казалось, что это тянется целую вечность, пока он наблюдал, как обезумевшее от страха животное не сбросило со спины безглавого наездника.

Галл тут же дернул поводья и спешился. На смену изумлению у Квинта пришло омерзение. Воин спешил подобрать голову. Квинт все бы отдал бы за возможность добраться до галла, но этому не суждено было случиться. Едва не потерял свою голову, когда в него полетел меч, успев пригнуться лишь потому, что враг издал боевой клич прежде, чем нанести смертельный удар. Но в результате Квинт едва не упал с коня. С быстротой отчаяния он отбил следующий удар противника, все-таки удержавшись на коне.

В этот раз Фортуна улыбнулась ему. Вражеский воин был моложе его, и, как понял Квинт, опыта ему не хватало. Если бы не улыбка богов, то римлянин был бы уже мертв. Но отваги галлу было не занимать, и они пару мгновений обменивались жестокими ударами, пока Квинт не выбрал нужный момент. Отчаянные взмахи мечом оставляли незащищенной правую подмышку врага. Сделав ставку на быстроту, Квинт не стал отбивать следующий удар. Вместо этого, пригнувшись к шее коня, он дождался, пока меч просвистит прямо над его головой. Пока галл завершал взмах рукой, Квинт выпрямился и ужалил, словно змея, — вонзил копье в бок врагу, в просвет нагрудника у подмышечной впадины. Не встретив на своем пути никакого препятствия, кроме туники, острие копья прошло меж ребер, пробило легкое и дошло до сердца. Лучший удар, который когда-либо делал Квинт, и противник был убит наповал. Но в памяти его навсегда остался не удар, а боль и изумление в глазах галла, перед тем как тьма навсегда их закрыла.

Оглядевшись вокруг, Квинт пришел в ужас. Большей частью римские кавалеристы вокруг него были уже убиты. Другие обратились в бегство. Нигде не было видно ни Калатина, ни Цинция, ни отца. Перед глазами юноши мелькали только галлы. А позади них — сотни иберийцев. Он погибнет задолго до того, как они здесь окажутся. Трое галлов уже мчались прямо на него. Квинт в отчаянии ринулся на ближайшего противника. Ему не оставили выбора, и его охватило полное безразличие. Отец мертв, наступление кавалерии, скорее всего, захлебнулось. Какая разница, если и он погибнет? Вскинув копье, Квинт бешено закричал.

— Ну же, идите, ублюдки!

Трое воинов зарычали в ответ что-то нечленораздельное.

Ужасная картина того, как его голова станет чьим-то трофеем, предстала перед его мысленным взором. Квинт решительно отбросил ее. «Пусть смерть будет быстрой», — взмолился юноша.