Время цветущих яблонь

39. В Багдаде все спокойно

Учебный год начался с вызова к директору в первый же вечер. Похоже, его уже давно разбирало любопытство, но разыскать меня на каникулах он не смог. И с первых же фраз стало ясно, какого рода.

— Проходи, Гарри, садись. Лимонную дольку?

— Нет, спасибо. — Привычка — могущественная штука.

— Как провел каникулы?

— Отлично, сэр. Отдохнул, загорел.

— Ну да, ну да. Где-нибудь на юге, наверное? — Молча пожимаю плечами. — Но это неважно. Надеюсь, среди радостей отдыха ты не забыл события весеннего семестра?

— Не знаю, это было так давно...

Изображаю полную беззаботность, и тут же чувствую ментальную атаку. Но в полном безветрии моего воображаемого мира снег лежит ровно и ярко блестит на солнце. Сверкают льды на скальных уступах, а тишина шепчет эхом мыслей пришедшего: "Что же мальчишка скрывает? Мальчишка... Мальчишка... Мальчи..." На фоне гор и вечных снегов Дамблдор сам себе начинает казаться мальчишкой. Директор трясет головой, выныривая из воображаемого мира, но с упрямством носорога лезет вновь в ту же жадную до чужих мыслей тишину: "Да он, похоже, вообще ни о чем не думает. Думает... Думает... Истинный герой — голова пустая... тая... тая..." Незадачливый легилимент откидывается в кресле, вытирая пот со лба, а я сохраняю все ту же вежливую улыбку.

— Гарри, ты ведь помнишь, профессор Квиррелл весной куда-то исчез, и мне пришлось его замещать.

— Исчез? — Нет уж, официально я не в курсе. — Я думал, просто уволился. Но что с ним случилось?

— Не знаю, Гарри. В том-то и дело, что не знаю. Я искал его, но никаких следов. И я хотел бы попросить тебя помочь. Вспомни, видел ли ты профессора перед его исчезновением?

— Конечно. — Правда и только правда. Многие адепты Образа могут распознавать ложь. — На занятиях. У нас как раз его урок был в тот день после обеда.

Директор морщится: не тот ответ, что ему нужен.

— Да, Гарри, я помню. А не видел ли ты его позднее?

— Позднее? — Делаю вид, что задумался. — Ну да, видел. За ужином, перед тем как уйти спать.

Опять ни слова лжи, но у директора должно сложиться впечатление, что раз речь зашла про "спать", то про "еще позднее" спрашивать бессмысленно. А ведь я действительно в спальню заходил, только ненадолго.

— На ужине, да, я тоже помню. А не видел ли ты его где-нибудь в неожиданном месте?

— Нет, сэр. Только в его кабинете, в Большом зале, и еще в его комнате один раз. — И опять только правда, именно из своей комнаты Реддл и отбыл прямиком в Янтарь.

— Жаль. Но что же поделать, буду дальше его искать. Не дело оставлять профессора в беде. Можешь идти, Гарри, отбой скоро.

Чувствуя потерю интереса, быстренько смываюсь из кабинета, в тот момент еще не зная, что эта потеря интереса окажется тотальной. С чем она связана, могу только предполагать. Но если Дамблдор в курсе, как действует философский камень, а он наверняка знает, после совместных работ с Фламелем, то может подумать, что Реддл теперь — Светлый лорд. Ну и зачем тогда ему "избранный", если Реддл служит сейчас той же силе? Другое дело — и в королевской семье Янтаря это отлично известно — Образ не препятствует конфликтам между своими адептами, как между пауками в банке. Более того, частенько провоцирует их, исходя из принципа "выживет достойный". Но это не общедоступная информация, и Дамблдор вполне может о ней не знать.

Дополнительным аргументом за именно такое понимание действий директора стало поведение профессора Снейпа. Он повеселел, выпрямился, расправил плечи и стал еще более едким и придирчивым. Правда, на качестве преподавания зелий это почти не сказалось. По-видимому, когда Том стал Светлым лордом, темные метки у его последователей исчезли, и Дамблдор не мог этого пропустить. Так или иначе, планы использования "избранного" рассыпались в прах, и моя персона перестала интересовать директора чуть более чем полностью.

Снижение напряженности интриг позволило нам с Гермионой сосредоточиться на квиддиче. Нет, мы не стали фанатами этой игры, хотя, по общему мнению, играли очень хорошо и считались "надеждой факультета". Просто я, когда к слову пришлось, напомнил Гермионе фразу, вскользь брошенную Дэном уже по пути на вокзал: "Раз уж есть такое устройство, как метла, глупо было бы не попытаться превратить яхту в карманный авианосец."

И теперь над квиддичским полем мы тренировали не совсем те навыки, которые предполагались окружающими. В первую очередь уже использовавшуюся мной в дуэли пару заклинаний — невидимость и иллюзию. Так что по ходу игры мы находились вовсе не в тех точках пространства, где видели нас товарищи по команде. А мне вдобавок пришлось еще тренировать "воздушный кулак", для поддержания правдоподобности иллюзии. Поскольку иллюзорная бита сама по себе никак направления полета бладжеров не меняла.

Гермиона первое время дулась, что я тренирую "реально боевые" заклинания, а она "просто так летает", однако согласилась, что ловцу незачем колотить кого-то воздушным кулаком. Тогда у нее возникла идея побороться с невидимостью снитча. Но обнаружилось, что заклинаний невидимости много разных и то, что наложено на снитч, явно отличается от того, которое могут применить атакующие маги. Сперва мы застряли на этом, но потом вспомнили, что маги знать не знают обычной физики, а про аэродинамику вообще не слышали. А если кто из маглорожденных и слышал, то за время учебы в Хогвартсе успел позабыть. В результате появилась идея изменить зрение так, чтобы стали видны воздушные завихрения. Через пару недель возни результата удалось добиться, причем я даже почти не подсказывал Гермионе, так что это целиком был ее успех. И теперь можно наблюдать на каждой тренировке, как в воздухе протягиваются фиолетовые шлейфы, а за спинами игроков остаются темно-чернильные полосы красиво завихряющихся турбулентностей. А вот и бледно-лиловый шлейф посреди поля, который начинается как бы ниоткуда — где-то там шарик с крылышками.

В дни особо мерзкой погоды вся наша компания собиралась в библиотеке вокруг одного стола, раскладывались толстые фолианты и конспекты лекций, но настоящей темой обсуждения становилась Гермионина тетрадка с переводом. Луна пыталась создавать новые заклинания "по древней системе" и для этого привлекала интеллект всей компании. На удивление, охранные чары библиотеки никак не реагировали на беспалочковую магию, да и мадам Пинс обращала внимание только на излишне громкие разговоры. Больше всего происходящее удивило Невилла, но он предпочитал слушать девочек молча. А я присутствовал в качестве страховки, на случай, если четверо экспериментаторш сотворят что-то действительно опасное или сильно заметное. Участие в обсуждениях не принимал по просьбе Луны и Гермионы — "мы сами хотим разобраться".

Уставая разбираться с незнакомой системой магии, девочки порой срывались в обычную болтовню и перемывание косточек знакомым. Достаточно редко, надо признать, могло быть и хуже. И главной темой, как и для большинства однокурсниц, оказывался Гилдерой Локхарт — новый преподаватель защиты от темных искусств. Как по мне, писатель вполне сносный, но ни разу не боевой маг, каким пытался себя представить. Здесь я тоже помалкивал, предпочитая быть слушателем. Разговоры в нашей компании отличались от звучавших в гриффиндорской гостиной. Вместо "как обратить на себя его внимание?" обсуждалось "что они в нем нашли?" Надо сказать, мне тоже было любопытно. Ответ сформулировала Луна, причем как само собой разумеющейся и очевидный. Впрочем, иного я от Видящей и не ожидал, хотя и удивился, что она решила говорить вслух. Похоже, чувствует себя в нашей компании достаточно уютно.

— Да все просто, — Луна щелкнула пальцем по редиске, изображающей серьгу у нее в ухе. — Девочкам хочется влюбляться в "старших".

— А что он, единственный, что ли? — Гермиона удивленно уставилась на подружку.

— Ну конечно. А в кого еще? Остальные преподаватели уже слишком старые, и главное, дистанцию держат. Они где-то там... — Луна подняла глаза в потолок, — или там... — она посмотрела в пол.

— Это ты про Снейпа, что ли? Так он гад и...

— Да. Короче, остальные преподаватели не подходят. У маглов хоть еще всякие артисты есть, певцы. Поют про любовь и можно представить, что это тебе они поют, и влюбиться. А у нас... Вот все и вылилось на Локхарта, беднягу.

— Это в смысле не сжимайте пружину, если не знаете как будете отпускать? — Кажется, Гермиона цитирует Дэна.

Луна просто пожала плечами и сделала гримаску в духе "а что делать?" На сем обсуждение Локхарта заглохло само собой. А потом его место в такие моменты легкой болтовни заняли младшие Уизли.

* * *

Этой осенью Джинни оказалась предметом постоянных разговоров всего дома Гриффиндор. Я сначала пытался было высмотреть попавший к ней артефакт, но быстро бросил это занятие. Причину Фред с Джорджем охарактеризовали "Ронникинс сошел с ума". Сказана эта фраза была где-то на третьей неделе занятий. В тот вечер я сидел в кресле у камина, и ко мне подкрадывался Колин Криви со своим фотоаппаратом. На мои попытки объяснить нежелание фотографироваться он кивал, моргал и делал все то же, но тайком или в неожиданные моменты. А когда во время повторного разговора я увидел у него уже знакомо-остановившийся взгляд, то бросил дальнейшие попытки в чем-либо убедить человека, который не услышит разумных аргументов в принципе. Гермиона сделала еще одну попытку убеждения и, разумеется, без результата. Пришлось рассказать ей свои предположения о причинах такой ситуации, что вызвало рассерженное шипение сквозь зубы, но оставить все как есть согласилась.

И вот в этот вечер Колин опять крадется с фотоаппаратом, нацеливаясь в мою сторону, когда негромкий гул голосов в гостиной прорезал вопль Рона:

— Не смей снимать мою сестру!

Все присутствующие сперва повернулись в его сторону, а потом стали разыскивать взглядом Джинни, пытаясь понять, что же с ней делают. Я не был исключением, только мне пришлось привстать, поскольку она оказалась стоящей за спинкой моего кресла. Просто спокойно стоящей и удивленно уставившейся на красного, как помидор, Рона.

— Рон, ты чего?

— Как чего! Он собрался фотографировать, и специально подгадывал момент, чтобы сделать из тебя фон для этого зазнавшегося лордика.

— Я сама сюда встала.

— Ты! Ты!.. Ты позоришь семью! Как ты можешь подходить к этому... Я не допущу! Я убью его!

— Кого? — подает голос Невилл. Рон смотрит сперва на меня, потом на Колина, и пылкает огнем:

— Обоих!

Мы с Невиллом переглядываемся и пожимаем плечами, в соседнем кресле из-за книжки улыбается Гермиона.

— Обоих сразу?

— Вы все, все, потакаете этим гадам! Джинни, уйди отсюда немедленно! — В следующий момент он уже тащит сестру за рукав мантии прочь из гостиной.

Эта сценка оказалась только началом. Рон ходил за сестрой по пятам все время, когда у нас не было занятий, демонстративно при всех копался в ее вещах, пытался выяснять, не пишет ли она кому-нибудь записок, ловил по всему Большому залу прилетавшую к ней почтовую сову, и опять кричал, что убьет всех, кто станет приставать к его сестре. На замечание Гермионы "но к ней же никто не пристает?" разразился криками в том смысле, что вокруг все не такие, какими кажутся:

— Ты не понимаешь! Они все гады, извращенцы и подлецы! Они все время думают, что бы такое сделать... Им, наверное, снится...

— Что это с ним? — Хотя Роново мнение насчет всех остальных мы уже слышали неоднократно, на сей раз Гермиона была удивлена.

— Джордж и Фред сказали — "сошел с ума", а почему — не знаю.

— Может, стоит предупредить преподавателей?

— Близнецы уже предупредили. Наверное, это не лечится, — "или не хотят лечить", но этого говорить вслух я не стал.

Вообще-то я догадывался о причинах таких перемен в Роне — тот самый рождественский пирог, которым я "поделился" с ним чуть более полугода назад. Приворотное зелье в нем, судя по результату, было сильным, но медленного действия. Могла ли Молли сварить противоядие к собственному творчеству? Думаю, могла, но сомневаюсь, что Рон рассказал дома, как слопал подарок Мальчика-Который-Выжил. А не зная причин, мать, скорее всего, списала плавные изменения в поведении на "комплекс старшего брата". Ну а спустя время бороться с последствиями отравления будет куда сложнее.

Жалею ли я Рона? Ни в малейшей степени. Ситуация мне выгодна, ответственности за рыжую семейку я не чувствую — они не из моего ближнего круга. Так с чего бы мне вмешиваться? Хотя из-за такого плотного пригляда за сестрой со стороны Рона ситуация с дневником оставалась неопределенной. Подкинули его Джинни или нет? В любом случае, доверять бумаге что-то личное, когда в сумке постоянно роются, она бы не решилась. Да и сам дневник, если он даже был, Рон мог утащить к себе. А мог и не утащить — мысль делать какие-то записи по собственной инициативе, а не по прямому требованию преподавателей, его рыжую голову ни разу не посещала. Так что вещь могла показаться ему бесполезной. Так или иначе, почти полгода в Хогвартсе прошли спокойно.