Два дня Гермиона ходила мрачной, иногда даже проваливалась в свои мысли на занятиях, что уж совсем для нее не характерно. На третий вечер она отловила меня в гостиной, когда я уже собирался пойти спать.
— Гарри, мне надо посоветоваться с папой, про то, что произошло в выходной. Мы можем к ним попасть?
— Можем, почему нет. Подождем, чтобы все ушли спать, и видели, как мы делаем домашние задания. — Я бы, честно говоря, тоже не отказался выспаться, даже и на яхте, но вместо этого наверняка придется присутствовать при разговоре. Впрочем, Гермиона тоже выглядела как после бессонной ночи, да и сейчас мы, как два фанатика учебы, уткнулись в книжки. Мимо ходил сумрачный Рон, в очередной раз заглядывая везде в поисках крысы. Невилл рассказывал, что в тот вечер, когда мы общались с Питером, Рон поставил на уши весь Гриффиндор. Вернувшись с ужина и заглянув в спальню, он влетел в гостиную с воплем: "— Где мой пасюк?!", чем снова привлек всеобщее внимание. Вот и сейчас ползал по углам и ворочал мебель, что-то бурча под нос. Но скоро Рону это надоело. Когда гостиная опустела (ох и много у нас соседей по несчастью оказалось), мы выскользнули в коридор и из первого же тупичка, скрытого от портретов, шагнули в каюту яхты.
— Мама, папа, мы здесь! — Гермиона рванулась в родительскую каюту.
— Тише, — Дэн обнял дочь, одновременно прикрыв ей рот. — Команда вообще-то не в курсе про ваши возможности. И пусть пока так остается.
— Ой! Извини... Просто я так рада вас видеть.
Я тем временем устроился калачиком в темном уголке на диване и прикрыл глаза.
— Что у вас случилось? Я вижу, Гарри почти спит, значит, не просто так в гости явились. Джин тоже уже уснула, и я не знаю, стоит ли ее будить.
— Папа, мне посоветоваться надо...
— Садись и рассказывай.
Гермиона села и рассказала. Четко и подробно, про Сириуса и про Питера. Я даже порадовался, но продолжал изображать полудрему. Или не изображать.
— Я вот чего не понимаю, — сердитый взгляд в мою сторону, — почему Гарри не остановил Сириуса? Почему не помешал ему убить Питера?
На лице Дэна появилась кривая, грустная усмешка.
— Гарри, а ты не помешал?
Я покачал головой.
— И не помог?
— Хм-м...
— Я не могу тебя больше воспринимать ребенком. Мои соболезнования.
— Папа? Гарри, вы о чем?
Гермиона смотрела разом в два угла каюты, на нас обоих.
— Перед тем, как спуститься по лестнице, я бросил в Петтигрю чары замедления движений. Не слишком заметного, но Сириусу хватило.
— Но зачем!? Питер, он же... всю жизнь служил свету! Я понимаю, ты можешь мстить за родителей, но он же выполнял приказ?..
— Родители тут ни при чем. Питер — умный агент Дамблдора, с большой сетью контактов. А мы уже выяснили, что игры Дамблдора нам неполезны. Это с одной стороны. А с другой, пока Сириуса не оправдали, он тихо сидит дома и не лезет в политику, где ему делать нечего.
— Но так же нельзя! Это не по-рыцарски!
— Это война, — Дэн покачал головой, — а война не похожа на рыцарский турнир. И никогда не была похожа, даже во времена рыцарских турниров.
Я припомнил обстоятельства высказывания Корвина в поединке с Борелем насчет Олимпийских игр и усмехнулся про себя.
Дэн погрузился в какие-то воспоминания, я тоже не спешил вступать в разговор, а Гермиона еле сдерживала слезы.
— Война похожа на костер, в котором сгорают жизни. — Дэн плеснул в стакан из какой-то бутылки, и явно не воду. — Верные солдаты, идущие в бой за идеалы света или тьмы, чистокровности или равенства — поленья в этом костре. Они сгорают и остается зола, одна и та же зола в одной и той же куче. И уже неважно, с какой стороны подкинули полешко, слева или справа. Фанатики войны, идеалисты войны — дрова для ее костра.
Стакан опустел и был отодвинут в сторону.
— А еще война затягивает тех, кто вроде бы и не хотел принимать участие, но идет, куда все, как лемминги в цепочке. Затягивает гражданских, которых и вовсе не спрашивали. Это мясо войны, то, что жарится над огнем. Когда огонь погаснет, не останется ни дров, ни мяса. Могут остаться несгоревшие головешки. Древесина в них становится твердой, устойчивой к гнили и может сохраниться надолго. Но эти обгоревшие головешки ни для чего уже не годны, разве что позднее сгорят в каком-нибудь новом костре. Это — герои войны, те, кто выжил.
Дэн замолчал, и опустилась тишина, разбавляемая только плеском волн о борт. Гермиона сидела неподвижно, с широко открытыми глазами.
— Есть и четвертая категория участвующих в войне — те, кто сидит у костра, кто подбрасывает поленья и поворачивает шампуры. Коммерсанты войны. Самое интересное, что именно им проще всего потушить костер, если они захотят, конечно, ведь они же его когда-то и развели.
— Это... мерзко, папа.
— Как и любая война. Я бы хотел, чтобы ты была от войны подальше, но это не всегда получается. И тогда... Красиво ярко пылающее пламя, горячая и быстрая жизнь, признаваемая всеми честь и слава для выживших победителей. Но все-таки, если тебе, дитя, придется иметь дело с войной, я бы предпочел, чтобы ты оказалась среди сидящих у костра.
— Папа, я не понимаю, — голос Гермионы звучал спокойно, но в этом спокойствии эмоций больше, чем в ином крике. — Ведь вы учили меня совсем не этому.
— Да. — Дэн вздохнул и замолк на минуту, прежде чем продолжить. — Понимаешь, для разных... ну, пусть будет "профессий", нужен разный взгляд на мир, разные ценности, разные моральные принципы. Разный кодекс жизни. Мы с Джин были уверены, что ты вырастешь и станешь специалистом. Даже, можно сказать, "техническим специалистом", хотя не только. А вот, например, специалистом по рекламе — уже нет: у них другой взгляд на мир и другой кодекс. И тем более политиков. И нам даже в страшном сне не могло присниться, что ты влипнешь в гражданскую войну, и вместо кодекса специалиста потребуется кодекс выживания. Вот и...
Гермиона хмуро кусала губы, а у меня возник вопрос, который тут же и задал:
— А почему ты думаешь, что среди "сидящих у костра" выживших окажется больше?
— Ты о том, что всегда рады подкинуть вместо дров соседа? — Я кивнул. — Это еще надо сделать, а дрова уже там.
Я не стал возражать, хоть и не был согласен с такой оценкой шансов. Но это его иллюзии и нет необходимости их развеивать. А вот судя по виду Гермионы, она что-то придумала, только говорить пока не собирается.
— Папа, нам завтра на учебу, мы пойдем спать?
— Идите. А я еще посижу, не усну сейчас.
В нашей каюте Гермиона поставила будильник на шесть утра, совершенно меня не стесняясь, переоделась в ночную рубашку и нырнула под одеяло.
— Выключай свет, пусть папа думает, что мы спим.
— А мы? — Я щелкнул выключателем и каюту заполнил хаос зеленоватых бликов: над спокойным теплым океаном плыла полная луна.
— А ты мне скажешь, правильно ли я догадалась об ответе на свой вопрос. Когда папа сказал про кодексы, я вспомнила твой. "Можно отнять жизнь, если это необходимо для защиты свободы разумного существа стремиться к счастью." Видишь, дословно помню! А Питер все время говорил так, будто свобода принимать собственные решения — это недостаток. Нам с ним точно не по пути.
— Нам?
— Конечно, наш же кодекс.
— Если так, то да.
— Ага, значит, правильно угадала, тогда я сплю, — и уже через несколько минут спокойно засопела в подушку. А я лежал, смотрел на блики от воды на потолке каюты и гадал, есть ли обратное влияние от написанных кровью строк кодекса на личность писавшего их, и на тех, кто с ним рядом.