Время рожать. Россия, начало XXI века. Лучшие молодые писатели

Анастасия Гостева ХРАНИТЕЛЬ

Он позвонил в субботу вечером. Он прочитал мой текст. Он показывал его за границей. Он хочет познакомиться. Он еще что-то… давайте встретимся, скажем, в понедельник, в два, в ЦДЛе… давайте пока сохраним это в тайне от Веры… я вам все объясню… октябрь предпринимает еще одну судорожную попытку потепления, почему меня так трясет? комплекс Кассандры, с Цветного на Петровку, через Кузнецкий, улицы отлетают за спину пустыми гильзами, в красном кафе дабл-дейкере на столиках горят свечки, и люди похожи на картонные фигурки, выпукло выскочившие из раскрытой детской книжки, волны возбуждения, хочется бежать, орать, выбросить из себя этот сумасшедший сгусток энергии — это что, розыгрыш? а, впрочем, я знала, что все так будет, я прочитала в газете ваше интервью и поняла, что вы — свой человек — но неужели Вера была лишь частью моей игры? неужели я просто использовала ее в своем поиске острых ощущений и вычурных состояний? сесть на троллейбус или дальше, пешком, загребая ногами мокрые преющие листья, мимо иномарок, остервенело сигналящих в «пробке»? когда все это началось? когда наступил момент, после которого я не могла остановиться? отдавая ей текст, рассказывая ей сон, я уже почти вычислила, что он ее любовник, что если это так, то она тут же расскажет ему, не удержится… но ведь не знала же! Господи, никто не отвечает за свои сны и шизофреническую способность предчувствия, я ничего не знала наверняка! а если отвечает? а если для некоторых и не надо — наверняка? как в квантовой физике — не событие, а вероятность события? надо купить длинную пеструю юбку, из коричневого шифона с голубыми разводами и туфли, или все-таки зеленые «Grinders»? юбка вполне подойдет под ботинки… или она сама виновата? она сама засветила его, я бы еще лет десять не прочитала все эти его шедевры, она сама не удержала ситуацию, она так часто говорила о нем, и сумку, только не кожаную, кожаная не подходит под куртку, хотя, нет, не чаще, чем о других, просто совпало, увертываясь от поливальной машины, закуривая в подворотне, она просто дала мне право собой манипулировать, один манипул состоит из двух центуриев, дала еще задолго до нашей встречи, еще тогда, когда подчинилась ему, и любой, кто решал играть с ним на равных, мог автоматически не принимать ее во внимание, а если не подчинилась? если правда — любовь? или принимать, но со своими целями… ну да, конечно, и «давайте сохраним в тайне»… Неужели это было моей целью? Это — что? У меня вообще нет целей, все спонтанно, все-таки я любила ее…

…месяца через два после нашего последнего разговора меня окликнули в метро, в толпе у эскалатора, рывками медленно продвигающейся вперед в узком проходе между стеной и железными ограждениями — множество серо-коричневых капель, лезущих вопреки силе тяготения вверх по водосточному желобу. Это была Оля, Верина подруга. Мы несколько раз встречались втроем, у Веры дома или в ирландском баре на Знаменке, и меня всегда сковывало присутствие этой молчаливой молодой женщины с короткой каштановой стрижкой под мальчика и какой-то испуганной пластикой, очень изящной и очень печальной. Она не столько общалась и пила с нами пиво, сколько олицетворяла эффект отсутствия, куря одну за другой сигареты, изредка улыбаясь одними глазами и словно извиняясь за то, что все наши попытки вывести ее из этого гипнотического транса не дают результатов. Я легко представляла ее в призрачной (прозрачной?) гостиной начала века, в окружении хрестоматийных ваз в форме обрубленных женских кистей с голубыми и желтыми ирисами или лилиями на длинных ножках, с конусом солнечного света, высвечивающего броуновское движение взвешенной в воздухе пыли, падающего широкой полосой на паркет, сидящей часами в кресле вот так же отчаянно глядя в никуда. Она принадлежала к вымирающему аристократическому типу женщин, про которых подруги-феминистки говорят — она просто создана для семьи — имея в виду — не соперница… Но даже ее отчаяние было очень плавным, текучим и усталым…

…ему действительно нельзя дать пятьдесят. Черные джинсы, пестрый свитер, шарф от «Hugo Boss», преуспевающий литератор европейского образца — как мне вас называть, Игорь или Игорь Аркадьевич? — ну, давайте, Игорь, а вас в таком случае как? — меня? Дарья Дмитриевна… — хм, это хорошо, значит, томатный сок, Дарья Дмитриевна?.. — разговор с Максом накануне — поздравляю, твои визионерские заскоки опять сбываются, ты куда-то вырвалась за лето, он же на энергию среагировал, а не на слова… слова, стилистика — это все поверх — и как мне себя вести? — естественно, держись естественно, во-первых, это только в литературном мире он мэтр, а во всех остальных местах у него наверняка полно проблем, это по его текстам видно, и потом, всегда есть более емкий контекст — например? — например, он — мужчина, а ты — женщина, он обязательно попробует за тобой ухаживать, как, собственно, и все предыдущие, не мне тебе рассказывать, с такими мужиками надо быть стервой, не подпускай его близко, но и не говори «нет», ускользай, во-вторых, за тобой клановая ситуация, у тебя же до фига энергии, он почти из того же клана, родовые каналы у вас очень похожи, а, в-третьих, у тебя есть рефлексия и преимущество молодости, он же привык, что любую двадцатилетнюю девочку можно элементарно купить — на деньги, на обещание помощи, на статус, а вот если это не удается — это же гребнуться можно. С ним уже все ясно, а у тебя еще все впереди. Плюй на все и будь сама собой…

…говорила, по существу, только я, лихорадочно придумывая новые темы, и, спустя час, я начинала чувствовать себя участницей благотворительного терапевтического сеанса. Вера смотрела на часы и шла звонить, ставить чайник, забирать дочку с улицы, Олин дух, витавший до этого совершенно отдельно от нее и занятый иными заботами, нежели современная литература или реальная возможность чудес, описанных в житиях святых, начинал навязчиво маячить вокруг: сколько можно, бросай волынку, страдаем дальше… Общение на троих оказывалось вымученным и вязким, паузы удлинялись, как летние тени вечером, косо перерезая мои монологи, вызывая ощущение общей неуместности и разъятости, и, в зависимости от интерьера, прерывались свистящим чайником, тоже принадлежащем к вымирающей популяции, вытесненной автоматическими тефалевыми клонами, репликами Вериной дочери, захлебывающейся от страха, что не дослушают, или нарочито мажорными воплями англоговорящей публики — завсегдатаев бара. Я знала из Вериных рассказов, что Оля разводится с мужем, который до этого ушел к ней от своей первой жены-красавицы, похожей на Одри Хепберн, и дочки, потом возвращался к жене, потом обратно к Оле, это длилось несколько лет и, в итоге, он ушел от обеих, обеих сделав совершенно несчастными. Я отдавала должное стремлению вывести подругу из депрессии и время от времени поддерживала ее усилия…

…в нижнем буфете на удивление безлюдно, за соседним столиком пьют Аленины студенты — завтра разнесут свежую сплетню — тянет сквозняком. — Я давно просил Веру нас познакомить, но она очень резко этому воспротивилась. Мне показалось, она была расстроена, когда мне понравился ваш текст. Она хотела написать что-то подобное, — смотрит в упор, светло-голубые глаза, обрадуюсь или нет, с кем я, с ним или с ней? — она сказала, вы очень юны, и это знакомство никому не нужно, это будет слишком разрушительно… — для вас? — пауза, быстрый взгляд исподлобья, усмешка, один ноль, щелчок зажигалки, оценил, наконец-то можно с кем-то поиграть в полную силу, обычный синий «Cricket» — типа, свой парень и совсем не пижон — …молодец, красиво — скажет Макс — но ты же сам говорил, что не надо ни с кем воевать, что есть танец — воевать не надо, надо танцевать, но… перетанцовывая… — Мне действительно очень понравился ваш текст… Это очень интимно и в то же время очень сильно. Я такое встречаю впервые. Мой редактор сказала, что ради этого текста стоило издавать собрание сочинений… — седые волосы, вкрадчивые, обволакивающие манеры, льстит, ищет, на чем проколюсь, даже не умышленно — на автомате, закон выживания в среде, дипломат — я хочу, чтобы это было напечатано не только там — со значением — но и здесь — правильно, проще надо быть, ближе к народу — выберите какую-нибудь газету, например «МК»… — в одежде не обслуживаем — буфетчица, неизменная как физическая константа, лаконична и самодостаточна — …расскажите о себе… — никогда не говори лишнего, не пускай в себя… — учусь, работаю иногда — а кто ваши родители? — госслужащие — госслужащие? — улыбочка, камера, снято — …создавай миф, не давай себя съесть, что скажешь, Максим, я хорошо усвоила твои уроки?..

…стоя на эскалаторе рядом с Олей, я поймала себя на мысли, что вряд ли окликнула бы ее, поменяйся мы местами. Она была искренне рада меня видеть, и заметно изменилась со дня нашей последней встречи. Впервые в ее глазах появился еще не блеск, а отблеск той Оли, о которой знала Вера и которую так старалась вернуть. — Тебе очень идет зеленый, как там Вера? — а разве вы больше не общаетесь? я ничего не знала, думала, мы с тобой не пересекаемся — …туристические фирмы «Риома» и «Светал» приглашают москвичей и гостей столицы… — она на меня очень обижена, я была уверена, что ты в курсе — …надо же, крепкая, ни с кем не делится, даже с подружками, как он ее построил ловко, сука — ой, Макс, ну почему сразу построил, нормальная европейская эстетика… — я вспомнила мои звонки, сигналы автоответчика — я хотела с тобой поговорить, перезвони мне, пожалуйста — слова Алены — она возненавидит тебя просто за то, что ты есть, за то, что он обратил на тебя внимание — этого не может быть, она же не дура, она знает, что я люблю ее — вот увидишь, как подругу ты ее потеряла… — первые ноябрьские заморозки, ветер в лицо и гуттаперчевые кафкианские улицы, «или-или», банановые ошметки, вываливающиеся из обреченно распахнутых пингвиньих клювов — она так и не перезвонила… — автоответчик был сломан — Олин голос, зеленые болотные глаза, эскалатор подползает к выходу, сквозняк раскачивает тяжелые двери — …круиз по Нилу, седые пирамиды, загадочные сфинксы, древние храмы Луксора… — отмороженные темные капли расползаются по вестибюлю станции, мимо витрин с рахитичными гвоздиками и толстых продавщиц в мохеровых рейтузах, лезут наружу, в холодный январский пар — если хочешь, я передам ей привет — да, конечно, я буду очень рада ее видеть — трое грязных мальчишек пытаются раскурить подобранные окурки, загораживаясь спинами от ветра, старухи с окоченевшими батонами переругиваются из-за места у дверей — может, еще встретимся втроем… — она просачивается сквозь толпу к троллейбусной остановке, изумрудная рыбка в сером вечернем аквариуме… Вера так и не появилась…

… — а что у вас за отношения с Верой?.. — не выдержал, не прошло и часа, небрежно закуривает, откидывается на высоком деревянном стуле, сама открытость и расслабленность, только глаза его выдают, мне это не нравится, я не обсуждаю друзей, но пока что все в допустимых пределах — я думаю, мы подруги, но всегда есть некоторая дистанция, например, мы не обсуждаем личную жизнь — что это, он удовлетворен или мне мерещится? нарочитая невнимательность — заложит или не заложит? с кем она? — с кем я, с кем ты, Дашенька, какая эйфория, как много ты куришь, горная болезнь и головокружение от успехов… — и у нас разные внутренние ситуации — в смысле? — Вера более структурирована, чем я, она более четко знает, что хорошо, что плохо, что возможно, что невозможно, и она ничего не ждет от литературы, от молодых, а у меня, наоборот, ощущение, что все только начинается, что все впереди и сейчас произойдет какой-то взрыв — да, да, я с вами совершенно согласен, Даша, у меня такое же ощущение, тут мы с вами очень близки, я думаю, нам следует дружить, это будет онтологически верно… а Вере мы скажем когда-нибудь потом, чтобы она не слишком расстраивалась — с чего бы это? с чего это вдруг она должна расстроиться? неужели…

…мы никогда не обсуждаем личную жизнь… Это негласное правило наших взаимоотношений стало слегка нарушаться в последнее время. Впервые за два года нашей осторожной, ненавязчивой дружбы в разговорах стала появляться, проступать некоторая очерченность фигур и мизансцен. Нельзя сказать, что наше общение до этого носило сугубо филологический или философский характер, но намеки были столь слабы и двусмысленны, а фон и освещение изменчивы и размыты, что, казалось, упоминались не живые люди, мужчины, а некие неисследованные атмосферные явления, непостоянство и незавершенность которых были самим условием их существования. Это впечатление усиливалось тем, что мы никогда не называли имен и говорили о них исключительно в третьем лице множественного числа — мне рассказывали, мне привезли, меня просили — и догадаться, что речь идет о вполне конкретных существах, предположительно мужского пола, можно было лишь по общему контексту, по тому, как неуловимо менялось наше состояние и появлялся легкий оттенок иронии — ну ты понимаешь, о чем тут говорить…

… — ты знаешь, Максим, такая странная вещь, я никак не могу встретиться с Верой, у нее был День рождения, я никак ее не поздравлю, то ее нет, то она занята, то у нее занято, то дочка заболевает в последний момент — а ты как хотела? На тебя запал ее мужик, а ты хочешь, чтобы все было как прежде?.. — дождь, ветер в спину, заламывающий зонт, семинары в университете, промокшие ноги, бегом, «…waiting for the miracle to come…», какой маленький и доступный мир, кажется, протяни руку и вот они — Непал, Мексика, Тува, и совершенно не болит голова, целых пять дней не болит голова, абсолютный рекорд, время сложилось гармошкой китайского фонаря, обнажив догоревший свечной огарок апатии, колесо обозрения вращается над городом символом самсары — Алена Владимировна? здравствуйте, вы заняты? — здравствуй, котик, ну, рассказывай, как дела? ты, говорят, познакомилась… — да, очень странно, он сам позвонил… — так, ну, что я тебе могу сказать, ты должна быть очень осторожна… он очень многих женщин просто сломал и убил… что касается Веры, то ты должна выбрать, или она, или он… он вас поссорит… помяни мое слово… он очень коварный… главное — ни в коем случае не влюбляйся в него… не теряй голову — да нет, все в порядке, я контролирую ситуацию — сейчас контролируешь, а потом — перестанешь… пообщайся, конечно, но осторожно… — сны, нагие и беспощадные, выворачивающие самое нутро, жизнь началась заново, вернулась, взорвалась, встала на дыбы (вздернута на дыбу?) — хочется писать, ловить все эти состояния, звуки, полутона, намеки, переходы, переплетения нитей, собирать, складывать по кусочкам магический витраж, хрупкую мандалу, спотыкаясь о вылезшие из земли шишковатые корни, жадно глотая судорожные порции воздуха, избавляясь от детской мягкой кожуры…

…с моей стороны это объяснялось не скрытностью или страхом сглазить, а тем, что я давно и прочно пребывала в полном душевном анабиозе, и конца этому не предвиделось. После четырех лет непрерывных истерических романов, объяснений, ожиданий, надрывных исповедей и отповедей, уходов, возвращений, приступов христианского смирения и всепрощения, во время которых я начинала бегать по утрам, заниматься с гантелями и пить исключительно минеральную воду, сменявшихся исступленностью и одержимостью, совершенно бесплодными, во мне воцарилось флегматичное равнодушие. Я регулярно ходила в церковь, я понимала причины моих прошлых проблем, я не испытывала больше ни ревности, ни боли, я твердо усвоила, что любовь бывает только взаимной, а все остальное есть цепляние за иллюзии и бесовские искушения. Мужчины были предсказуемы, обременительны и скучны. И чем яснее я видела людей, тем меньше любви оставалось во мне. Меня покрыли невидимой для глаза вакуумной упаковкой, прочно защищавшей от малейшего эмоционального потрясения. Срок годности — не указан. Теоретически я знала, что глупо думать, будто творчество возможно только в бардаке, что любовь и страсть — одно и то же. Я знала — где-то должны быть люди, любящие друг друга ровной спокойной любовью, не мешающей им заниматься делами, ходить в театр, встречаться с друзьями, писать стихи (музыку, картины, снимать кино, все, что угодно), не доводящей их до нервных обмороков или решений уйти в монастырь. Практически, я почти ничего не писала и почти нигде не работала. Я чувствовала себя холодной пресыщенной сукой и ненавидела себя за это, как раньше ненавидела моих приятелей за то, что они мешали мне этой сукой стать. Но даже запаса маслянистой нефтяной ненависти не хватало на то, чтобы снова начать писать…

… — Аленины студенты ушли, оборачиваясь, откуда взялась музыка? Неужели она играла все это время? и пианино, разве здесь стояло пианино? тело распирает от потока энергии… — спасибо за сок — ну, это совсем по-европейски — по-европейски было бы, если бы я сама за себя заплатила или вернула вам деньги, но у меня только двадцать долларов и я вам их не отдам — о, это такой средний уровень, high class — это если бы я вернул вам сдачу — нет, это если бы я за вас заплатила, подала вам куртку и поцеловала на прощание руку — вот это был бы high class — ну, это уже New-Age какой-то — …вы позволите, я сейчас вернусь… — старушка-вахтерша торопится от гардероба к дверям и, якобы случайно, разглядывает меня — рыжая стрижка, джинсы, кожаная куртка, ботинки «Tank girl», плетеный индийский рюкзак — ее маневр множится в двух зеркалах, выдающих пожилое цепкое любопытство… судорожные волны энергии… совершенно невозможно устоять на месте… какие кривые зеркала… — куда вас подвезти, Даша? — в Теплый Стан… — усмешка, снова этот проверяющий взгляд, громко и тяжело ударяется наружная дверь, вахтерша не успевает отвернуться… — к сожалению, у меня встреча в пять… — осклизший осенний день… ржавые листья на лобовом стекле… пристегнитесь пожалуйста, а то она не заводится… до Баррикадной вас устроит?.. ну уж нет, я уже пристегнулась… зоопарк вырастает из-за дождя розовой пародией на замок из компьютерной игры — изощренная форма видеопиратства — …рука небрежно и покровительственно соскальзывает с руля в направлении моего колена и попадает на рюкзак, так-так-так, а маникюр-то мы не делаем, стыдно, господа, преуспевающий русский писатель без маникюра — это просто моветон, не слишком изящные пальцы, понял, что прокололся, делает вид, что за дождем плохо видно дорогу, машина тормозит на светофоре у метро — значит, до… — голова, наклоненная ко мне, смотрит на светофор или хочет поцеловать на прощание? браво, он стал осторожнее, решать мне? наклоняюсь, чтобы поправить джинсы, губы едва касаются моей щеки — …свидания, Даша…

…Вера была для меня воплощением идеала. Невысокая, худенькая, в неизменных джинсах или бархатных брюках и обтягивающих боди — смесь ошеломляющей женственности и жесткости, звериная, цепляющая своей природной естественностью грация. Но самым замечательным было лицо в окружении копны всегда распущенных светлых волос. Лишенное косметики, оно казалось сначала совершенно заурядным — не слишком правильные черты, слегка припухшие, как от постоянного недосыпания глаза — вы знаете, у нее есть одна чудовищная проблема, с ней никто не хочет спать… с ней все хотят трахаться, поэтому у нее такие мешки под глазами — но чем дольше мы общались, тем более интересным и затягивающим занятием становилось для меня его разглядывание. И чем дольше я пыталась понять причины этой притягательности, тем сильнее увязала. И я была уверена, что точно так же увяз однажды ее друг. Не мог не увязнуть. Этот безымянный фантом — я совершенно не могу называть его по имени, его это раньше очень развлекало — был неизменным участником наших встреч. Он приезжал, уезжал, опаздывал на два часа, цинично шутил, был самым замечательным человеком, которого она встретила в своей жизни, привозил ей не те духи, абсолютно не подходил ей по гороскопу, был знаком практически со всеми, о ком стоило упоминать, снова уезжал, являлся не то шаманом, не то буддистом, не имел не только имени, но и возраста и профессии, обладая при этом мнениями по любым поводам, очень любил Набокова, считал, что женщины делятся на тех, кто любит Чехова и кто любит Бунина, а дома у него рос фикус. С каждым месяцем нашего знакомства он все более назойливо вторгался в наше общение, вернее, не вторгался, а просачивался, проникал, что вполне соответствовало мифу о его буддийских пристрастиях. У меня начинали возникать клаустрофобические видения, в которых я знакомилась с ним по воле случая и оказывалась перед выбором: или он, или Вера. Я списывала их на проявление скрытых комплексов и юношескую склонность к трагическим финалам. Я хотела верить, что если дожить до тридцати, можно повторить ее модель — редакция европейского образца, высокая зарплата, театральные премьеры и литературные новинки, приятные интеллектуальные друзья, прогулки с дочкой в парке по выходным, week-end'ы в Переделкино и «милый друг» — одним словом, «здравствуй, грусть»…

… — я думаю, Вере лучше ничего пока не говорить, мы потом ей все расскажем… — ха, значит, она все-таки его любовница или была его любовницей — почему ты так думаешь? — вот увидишь — что же мне делать, Макс? я не хочу терять ни его, ни ее — расслабься, Даша, это их ситуация, а не твоя, откуда ты знаешь, может быть, она его уже достала, и он не знает, как выпутаться, женщины склонны принимать емкий энергетический контекст за любовь — не будь циником — я думаю, у него вообще несколько любовниц, я тебе еще год назад об этом говорил — …очень близки… следует дружить… онтологически верно… — …вечер в Киноцентре, знакомство Максима с Верой, завуалированная пикировка, она таится, прячется, осторожно улыбается, он, с присущей ему вальяжностью, курит и ухмыляется, разговор после — а кто у нее муж? — у нее нет мужа — не может быть, за ней стоит очень сильный мужик, с буддийской инициацией, там прямо видно его канал — у нее есть друг, но я не знаю, кто он — я тебе скажу, кто он, во-первых, он ее намного старше, во-вторых, паритетом там и не пахнет, он для нее играет роль гуру, и я думаю, у него целый круг таких девочек, как твоя Вера, а, в-третьих, она не слишком счастлива по этому поводу, есть у нее такая тоска во взоре — как ты можешь так говорить! черт, ну как тебе не стыдно! — вот увидишь…

…совершенно невозможно ни есть, ни спать, энергия переполняет, брызжет, прет, рвется, выплескивается наружу, американские горки, из стороны в сторону, наконец-то, наконец-то можно поиграть в полную силу, можно не бояться переборщить, переехать, покалечить, настоящая игра пустотна, в ней нет ни победителя, ни проигравшего… — я знала, что наше знакомство неизбежно, что я не буду бегать, искать вас, ваш телефон, а просто придет время — и это произойдет — чем я могу помочь вам, Даша? — доброжелательный голос, само радушие, сама учтивость, vous êtes très gentil — я не знаю, так нельзя спрашивать, все спонтанно… — внутри звучит зуммер тревоги — ну, вы же когда шли сюда, о чем-то думали, чего-то ждали — я ничего не планировала, я знала, что мы придем, сядем, будем разговаривать, и либо будет контакт, либо — нет. Но, знаете, у меня все болело — голова, сердце, живот — это хорошо, было бы хуже, если бы не болело, я все понял, контакт, безусловно, есть, давайте не будем терять спонтанности… — не верит, они все не верят, что может быть, чтобы от них ничего не было нужно, или он прав, Даша? что-то все-таки нужно? себе хоть не ври — ничего материального, только кайф от игры — а кайф что, нематериален? тоже ресурс, только не денежный, не статусный, а… — вы знаете, Игорь, я думаю, что у каждого пространства есть свои хранители — на уровне этноса, на планетарном уровне, хранители видимые и невидимые, я имею в виду, воплощенные в телах и не воплощенные, удерживающие границу и, одновременно, ее сдвигающие, расширяющие своим личным усилием, и вот я воспринимаю вас, как одного из них, это что-то, что я знаю помимо моих личных ощущений, и это то, что мне интересно, что меня притянуло — ну что ж, в этом что-то есть, с другой стороны, если вы верите в существование этого симулякра, он начинает существовать, пусть будет так… — но ведь ему нужно тоже самое, он же тоже ловит свой кайф, что кто-то может играть на равных, что кто-то не сваливается в его мир, а говорит из своего, все честно… или нет?.. в том-то и дело — играть — не жить, а рефлексировать, рассчитывать ходы, но… — а Вера, о ее кайфе ты подумала? — пусть он думает, это он ее любовник, а не я — но ведь ты так любишь ее — люблю?.. американские горки… из стороны в сторону… но, черт, почему нельзя жить, рефлексируя? просто другой вид жизни, или… все-таки шифоновая юбка в ноябре — это перебор, почти как истерика натощак, но вот эти брюки… совсем как у Веры… — а как он тебе как мужик? цепляет? ты бы хотела с ним переспать? — ну так, ничего, но ты понимаешь, Макс, я вдруг очень остро ощутила, что секс — это только часть спектра, а есть еще другие части, другие цвета, и вот когда идет такая игра, то про секс забываешь, то есть там кайф совершенно другого рода, и обычно люди этого не понимают, вернее, не разделяют, и получается, что ты с ним играешь, а они думают — ты флиртуешь, и потом начинаются все эти идиотские претензии, истерики, травмы, драмы, а он, мне кажется, это тоже понимает… — давайте пока не будем ничего рассказывать Вере, не будем, не будем, не будем-ем-ем-ем… — давай на Пушкинской, в семь, я очень соскучилась и у меня для тебя подарок… до вечера… целую…

…она переходила дорогу у «МакДака» — черное распахнутое пальто, распущенные волосы — …ты никогда не делаешь хвост? — у меня тогда совсем изможденный вид, если убрать волосы… — яркий индийский рюкзак, купленный мной в Лондоне одновременно с моим. — Красные точки часов в темноте — 1171 день до 2000-го года, стеклянная пирамида магазина грезит о Лувре. — Я вновь ощутила острое чувство любви и преданности, но впервые где-то сбоку и на задворках восприятия маячили посторонние силуэты, впервые я почувствовала себя неожиданно большой и взрослой по сравнению с ней, как Алиса, откусившая по неосторожности и из детского любопытства слишком большой кусок от найденного пирожка и теперь взирающая на мир в отчаянии с высоты четырех метров и почти полностью утратив координацию движений… — Скажите, Даша, а какие у вас были ощущения от нашей первой встречи? — мне было интересно, сломаюсь я на вас или нет — ну и как? — да пока вроде нет — это замечательно, я не знаю, как это дальше повернется, но я уже давно ни с кем так не разговаривал… — не поворачивая головы, глядя на дорогу, словно не хотел сказать — а вот не удержался, расслабился, или правда — не удержался?.. — Мы сидели в маленьком арабском кафе на Никитском бульваре, обнаруженном нами ровно год назад, в такой же осенний вечер. Единственный посетитель кроме нас — мафиозиобразный тип с тяжелым подбородком и телячьими глазами — обреченно употреблял пиво и поначалу пытался прислушаться к беседе, но, видимо, лексика была настолько дика и незнакома для него, что через десять минут он стал еще мрачнее, чем прежде, и еще более скорбно уставился в бокал. Вера выглядела усталой и расстроенной, я сомнамбулически пила сок, курила и с трудом ориентировалась в пространстве — ощущение Алисы, не знающей, куда деть руки-ноги, не проходило. И хотя внешне наши движения, улыбки, интонации были обычными, что-то кончилось. Мы обе чувствовали это, только я знала причину… — И как мне вести себя с Верой? — ты ничего не знаешь, Даша, не надо клинить людей — но ведь все чувствуется — это тебе чувствуется, а она не считывает такие вещи, она слишком встроена в издательскую технологию, я тебе говорю. Даша, расслабься и веди себя естественно…

…она сломалась первой. Мы заговорили об изменении и развитии, я не думала, что существует какое-либо развитие — прогресс, регресс — неважно, я воспринимала жизнь как путешествие по состояниям, по контекстам и отслеживала и определяла себя в моменты переходов. Ни одно из них не было лучше или хуже другого, ценность была заключена в движении. Я играла в кошки-мышки с мозгами, периодически плюя на ясность видения и понимания, совершая бессмысленные и абсолютно алогичные поступки, выкидывающие меня в места, до этого отсутствовавшие на навигационных картах моего опыта. Любые слова о развитии казались мне неуместными именно в силу того, что связь между мной предыдущей и мной последующей была далеко не очевидной и постоянно требовала подтверждения. Вера не верила в возможность изменения. Она считала, что одно и то же человеческое существо рождается, растет, развивается, и ничто не может радикально изменить эту внутреннюю сущность, хотя реестр возможных пластических трансформаций, безусловно, существует и достаточно обширен — хорошо, если развития нет, то что такое жизненный опыт? — для меня опыт — это не сумма информации, а внутренняя целостность, интегрированность состояний, прожитых в различных местах — она не выдержала — нам с тобой надо обзавестись каким-нибудь общим знакомым преклонного возраста, чтобы он умер раньше нас, а мы смогли бы сравнить данные о его жизни, поступках, мыслях и прийти к выводу — развился он или изменился — она старалась не смотреть на меня, водя указательным пальцем по краю бокала с пивом — …я очень рад, что мы познакомились… много общего… не будем откладывать следующую встречу… принесите мне ваши тексты… у вас должен быть недюжинный талант… вы абсолютно мой человек… — чувствует, что где-то утратила контроль над ситуацией, но не понимает — где, и она готова за него побороться, я всегда завидовала женщинам, которые кидаются спасать свою личную жизнь, мне это казалось излишним — все спонтанно, все свободны — это было бы забавно, но, знаешь, все должно происходить естественно, мы же не можем с тобой найти какого-нибудь пенсионера на улице — да, это верно — араб в черных шароварах и расшитой золотом бархатной жилетке улыбается из-за прилавка — …это их ситуация, Даша, не надо клинить людей…

… — здесь лучше повернуть направо, дворами — знакомый проездной двор радушно вываливается под колеса двумя расчлененными мусорными контейнерами — помои, отбросы, пестрые гниющие тряпки, остов телевизора «Рубин» — да, тут не проехать — если бы я прочитала о такой ситуации в чьем-то романе, я бы сказала, что это очень плоская символика… — взгляд искоса, резкий поворот руля, машина пролезает в щель между кирпичной стеной и помойкой… — я внезапно почувствовала себя резко отброшенной куда-то вверх, увидела наши отражения в зеркале у меня за спиной, мою руку, вытягивающую из пачки сигарету, я зависла сбоку, слева, над столиком, парализованная приступом несокрушимого равнодушия — Бога ради, пусть все будет как будет, она старше меня на десять лет и она, как маленькая, прятала от меня своего мужика, OK, теперь, формально, я ничего не знаю, я познакомилась с ним по его инициативе — …знаете, Игорь, у вас с Верой своя дружба, а у нас с ней — своя, и не надо смешивать — а у нас с вами, Даша, значит, своя? — а у нас — как получится… — и ведь понятно, на что все западают — вот на все эти примочки — и не дурак, и буддист, и вроде как не бездарен, и с деньгами все в порядке, и это вечное российское хождение по краю — брутальный декаданс — но со страховкой Американского медицинского центра, — и эта благородная седина — симбиоз нашего интеллигента с их интеллектуалом — просто Ричард Гир, блин… Вера говорила про работу, про дочку, про погоду, про котенка, которого приволокла дочка, про няню, которая позволила его приволочь, про Олю, которая никак не выбросит из головы своего никчемного мужа, никак не поймет, что его нет, что он — иллюзия — обычный набор, который я бы не простила никому из моих друзей, кроме нее, бытовые детали, составляющие фон нашего общения в течение двух лет. Со всеми остальными мне было лень открывать рот для того, чтобы обсудить разницу между «L'eau d'Issey Miyake» и «Shiseido», между сыром с плесенью и без, это было возможно только с ней, только с ней я вочеловечивалась, только с ней случалось чудо — я могла быть в минусе, она могла быть в минусе, мы встречались — и энергия начинала фонтанировать, нас несло, летом, осенью, в парке, у нее на работе, неважно, где и когда, мы склеивались в ироничного и каламбурящего колобка, и я была готова заткнуться, соглашаться с тем, с чем никогда в жизни не согласилась бы, притворяться младшей, не замечать ее механически-трогательных попыток подстроиться, выслушивать часами ее дочку — …Даша, она как кошка, она за любовника может глаза выцарапать — не говори глупостей, Максим, ты ее не знаешь — я не буквально, она для этого слишком эстетка, но фигурально — она будет стоять насмерть, неужели ты ничего не чувствуешь? я тебе год назад об этом говорил… — новые брюки? класс, какой цвет потрясающий — да, это мне привезли недавно — она была в коротком свитере, который я купила для нее в Лондоне — она давала деньги, я выбирала — брюки, привезенные Им и свитер, купленный Мной, никак не поймет, в чем дело, чувствует что-то, но молчит, уже поздно, надо было нас познакомить у себя дома, сыграть свою игру, построить нас, я же честно ей помогала, заводила о нем беседы, даже этот чертов сон рассказала, сон, после которого я знала наверняка — ему никуда не деться, так нет же, ни фига, а теперь она болтается между нами, и так гадко получается — …я бы не хотел, чтобы это выглядело так, что взрослый известный литератор пытается соблазнить юную девочку, говорит комплименты, расхваливает ее текст — да, вы уж постарайтесь, а то соблазните, потом хлопот не оберетесь… — и к ним еще такую коротенькую кофточку с миллионом пуговичек — с кем ты, Даша, с ней или с ним? — сама с собой — ты еще ее любишь?..

… — ну, признавайтесь, кто ходил писать в Дом Журналист? — смотрит в упор, новый свитер, и впервые чувствуется запах туалетной воды — вас посвящают даже в детали? я вижу, у вас очень нежные отношения — у нас хорошие отношения — а при чем тут я? больше поговорить не о ком? — Вера очень обеспокоена тем, что вы перестали ее про меня расспрашивать, она говорит, вы потеряли ко мне всякий интерес — она права — ??? — к вам как к ее знакомому — потеряла, я свою игру сыграла — значит, игра все-таки была? — ну конечно, вы были вычислены еще год назад — и вы год ждали, Даша? — я не спешу — закуривает — но, вы знаете, ее это очень гнетет, не хочется, чтобы она страдала — откидывается назад, снова взгляд в упор, сука, он не хочет, чтобы она страдала, а когда он мне звонил месяц назад, он об этом подумал? а когда он пропадает неделями и звонит ей сообщить погоду в Мюнхене или Нью-Йорке, а она тут ходит бледно-зеленая и делает вид, что у нее нормальные партнерские отношения, все круто, привезли то, привезли это, а давеча еще так тонко пошутили, а чуть расслабится — если я рожу второго ребенка… если я уйду в декрет… — да, а что вы предлагаете? устроить фарс? Познакомиться при Вере заново? Алиса, познакомься, это — пудинг, пудинг, познакомься, это — Алиса? вы эту кашу заварили, вы и расхлебывайте — вы чем-то расстроены? — мне не нравится этот разговор, это неэтично — где же ваш цинизм, Даша? — ба, так вот он какой, вот он — настоящий, какое дерьмо, и ладно бы он меня проверял, ладно бы он играл с ней против меня, так нет же, он хочет всех сожрать, на нее ему наплевать, так же как и на всех остальных, но я, я-то чего хочу? признайся сама себе — уже пожадничала, уже влипла, как обезьяна, застрявшая лапой в тыкве и не выпускающая банан — …мне это не нравится, котик, у него был роман с одной моей приятельницей, она потом полгода лечилась в психушке, он сначала преподносит это, как что-то исключительное, как будто с ним такого никогда не было, а потом бросает… — с цинизмом все в порядке, я же понимаю, что мы с Верой не единственные ваши знакомые — опять эта улыбочка, «скромное обаяние буржуазии» — ну конечно… — …я думаю, у него вообще несколько любовниц, ну и что с того? — то есть как это что, Макс, что ты мелешь? — нормальная ситуация — он так выстраивает пространство, скачивает энергию, а то что он за мэтр, если вокруг него нет молодых любовниц, а потом, не забывай про конкуренцию… — значит, до понедельника, если у меня что-то изменится, я вам перезвоню, а вы? вам дать мой телефон? — у меня не изменится — значит, вы будете хранить мне верность? — ну уж один-то день в неделю можно… — а если именно в этом ее сила — вот в этом невидении и неведении? в том, что ей плевать — кто кого? и пусть ее, но она — с ним, а все остальное не важно? нет, она не так проста… — черт, Максим, но я всегда думала, что если ты прорвался куда-то, то для тебя уже не актуальны все эти амбиции и иллюзии — это политика, Даша… — …запомни мои слова, котик, он вас поссорит… — вам что-нибудь купить, Даша? — ??? — сигареты? — а вам? хотите жвачку? или нет, купите, купите мне бутылочку водки… — я тут почитал его книжку — это такая колоссальная провокация, он специально выворачивает все архетипические формы, я думаю, он очень емкий мужик и много чего сечет — ну, Максим, милый, ну почему не может быть настоящей любви? почему обязательно должно быть несколько любовниц? — а кто тебе сказал, что это не по-настоящему? и потом, ты не забывай, какой у него контекст, я уверен, что он вынужден постоянно находиться в такой полупедагогической ситуации, потому что большинство людей (особенно женщины) зависают и проваливаются в его пространство — это же такое тотальное одиночество. Плюс ситуация проработки — откуда ты знаешь, может, твоей Вере лучше промаяться какое-то время, но решить свои кармические проблемы, чем счастливо прозябать — это жестоко — это не жестоко, а безжалостно, это разные вещи… — где-то внутри треснул, рассыпался известняк разума, и тело покосилось, завалилось набок, в зияющий грот неопределенности, и где, где разница между искушением и подарком? — старый лис может научиться у юного простака большему, нежели юный простак надеется научиться у старого лиса… — я, к сожалению, никак не успеваю прочитать вашу повесть, очень много дел, и я обещаю, что буквально на днях позвоню в «МК»… — ну да, конечно, понт гонит, чтобы он — и сразу прочитал, да еще и позвонил… — о, Игорь, я этого не переживу, вы думаете, зачем я тут с вами из раза в раз томатный сок пью и беседую на философские темы? я все жду, когда же вы мне поможете, куда же вы меня пристроите — судя по усмешке — попала — куски пространства по краям выровнялись и обтекли тело, срастаясь с ним — я бы предложил вам поехать погулять на природу, у меня будет время в субботу — да, да, давайте отправимся в зоопарк, это так романтично — я бы предпочел куда-нибудь к реке — тогда — на Красную площадь, там как раз Неглинку выпустили из труб… — давай сходим в субботу в кино, у меня мама приехала и посидит с Лизкой… — в субботу семинар, ты придешь?.. — но как, как узнать — то ли это он — сука, хочет всех поиметь, впал в соблазн, то ли ты сама — прельстилась там, где слаба, попала в собственную ловушку, а он ни хорош, ни плох — лишь один из аспектов великой лилы, и ему самому хреново от того, что все вокруг такие беспонтовые слабаки… — и вдруг мне показали, как во сне, что я видела его, а она любила, любила так, как я давно любить разучилась, и все эти два года я подглядывала за ней, пытаясь увидеть механизм любви, чтобы понять и воспроизвести, и он, тоже привыкший подглядывать, купился на мою дешевую провокацию, по инерции втянулся в эту игру «в гляделки», и я почувствовала, что если не выскочить, если не сдаться немедленно, я потеряю на многие годы вперед свой шанс научиться любви… — хорошо, я позвоню Вере и скажу, что вы пришли на мой вечер и познакомились со мной, по-моему, это нормально… — Макс, я не могу так, у меня ощущение грязи, я чувствую, что прокололась, и дело не в фактах, а по состоянию, я не могу объяснить — делай, как чувствуешь, позвони Вере и расскажи, только отстраненно… — помяни мое слово, как подругу ты ее потеряла… — на самом деле, мы познакомились не вчера, а три недели назад, он позвонил… — ха, молодец, он тебя опередил, Даша, он выиграл, судя по ее реакции, он позвонил ей первым — ну, конечно, первым, мы так и договаривались, это я его подставила, и не предупредила — и ты повелась? он тебя построил, а ты повелась?.. — Вер, это Даша, перезвони мне пожалуйста… — я думаю, ты дала ей шанс, благодаря тебе, она теперь может занять совсем другую позицию, это большой подарок, но таких подарков не прощают… к черту! иди ты на хрен со всем, что ты думаешь… это из-за тебя все так ужасно… если бы я не послушала тебя и рассказала ей все с самого начала, мы бы все могли по-прежнему общаться… блажен, кто верует… — не звонил? — нет — …ты представляешь, котик, я тут была в одном месте и столкнулась с К., он сделал вид, что он меня не заметил, он просто смотрел мимо меня, я обалдела, ты представляешь, он так обиделся на тебя, что даже со мной не разговаривает… — я не могла по-другому, Макс, я просто не могла, она была между нами, и она была слабее, неужели он не понял, она не поняла, как ты не понимаешь… — Вера, привет, это Даша, я очень соскучилась по тебе, позвони, если сможешь… — … как подругу ты ее потеряла — …Дашка, успокойся, да что же ты так легко ломаешься, соберись, я думаю, свой кусок энергии ты отыграла — но ведь она же знала, что я люблю ее… — в большой игре большие шаги… — я не знаю, как это дальше повернется…

…что ты делаешь ночью? — а что? — я хочу совершить путешествие, ты не посидишь со мной? — посижу… — ну как? действует? — да нет пока — у меня тоже в прошлый раз не сразу началось… — ха, это потрясающе, Дашка, это очень хитрая штука, она тебя пропускает до определенного предела, а потом начинает властвовать — у меня не было такого ощущения ни разу, но, знаешь, Макс, это, по-моему, как-то связано с базовой моделью мира, есть два рода мистического опыта — опыт созерцания божества при сохранении индивидуальности, и опыт растворения в божественном, ты не готов раствориться и ты начинаешь выяснять отношения с кислотой, говоришь, что она хочет властвовать — нет, там хитрее, там происходит подмена сущности, то есть, понимаешь, и ангелы, и демоны — это ты в будущем, и ты можешь выбирать, как двигаться, в этом смысле зло — это отказ от эволюции, но если ты не эволюционируешь самостоятельно, а используешь разные средства, то ты можешь зарваться и попросить больше, чем надо, и ведь, ха, как все хитро, ведь тебе дадут, но там во-первых, может не выдержать тело, то есть ты просто погибнешь на следующий день, попав под машину, либо может произойти присоединение другой сущности, слушай, а у тебя не осталось телефона К.? — нет, зачем тебе? — мне нужно с ним поговорить — о чем? — есть пара вопросов — к нему? — ко мне — у тебя к себе? — нет, Даша, у него, когда он появится, познакомь нас, пожалуйста — а что ты про него понял? — не важно, но там все очень красиво устроено, я думаю, что ты просто не готова была в тот момент, то есть ты двигалась за счет коллективного тела, а выглядело это как личная траектория, но у тебя индивидуальное пространство было недостаточно раскрытым, и ситуация с Верой сработала как предохранитель — откуда же он появится? — откуда и в прошлый раз, никуда не денется, потому что мир действительно един, и вот ты знаешь, там есть еще такой проход…

Я увидела ее спустя почти два года на концерте Майкла Наймана в консерватории. Это был странный вечер. Как будто невидимый бухгалтер решил составить баланс за последние двадцать лет моей жизни: воспитательница из детского сада, окликнувшая меня по имени и начавшая рассказывать про изучение йоги, пара бывших одноклассников, курящих у памятника, бывшие одногруппники из университета, превратившиеся из студентов-троечников, вечно одалживавших на экзаменах «бомбы», в экстремальных тусовщиков, деловые партнеры, которых ежедневно слышишь по телефону и встречаешь раз в полгода, друзья, приятели, знакомые, бывшие и нынешние, любовник, от которого я нелепо сбежала пять лет назад и до сих пор не забытый стыд вынудил меня спрятаться за колонну. Она прошла мимо, близоруко щурясь, очень красивая, в простом синем платье, пышные волосы, подстриженные до плеч, аккуратно уложены, кажется, челка, которой не было раньше. — …я думаю, в горах не должно быть очень жарко даже в июле. Я пошлю мэйл или позвоню моему другу в посольство, и он нас встретит. И я уверена, что в Катманду должна быть куча агентств, организующих туры в Лхасу. — Голос моей подруги заставил меня на минуту отвернуться, и она исчезла. Больше я ее не видела. Иногда мне кажется, что надо просто взять записную книжку и позвонить. Но как во сне, когда самое обычное движение вдруг оказывается абсолютно невыполнимым по каким-то неясным причинам, тело не слушается. Иногда мне кажется, я все еще люблю ее…