Глава восьмая АУЛ БЕДНЯКОВ

Ум даже на большом базаре

за золото не купишь.

Казахская пословица

Алдар-Косе торопил коня. Пожалуй, впервые за все время со дня выезда к Дальним горам он почувствовал беспокойство, ощутил близость опасности. Волнение Жиренше передалось ему. Оно вывело его из того чудесного состояния веселой уверенности в успехе, в котором он пребывал последние дни.

Алдар-Косе торопил коня. И по привычке разговаривал с ним, как с Желмаей.

— Я не люблю камчи… Ничего нельзя делать из-под плетки. Но, однако, надо спешить. Эх, нам бы с тобой засветло до аула Мошеке добраться! Там есть друзья наших друзей, да и у тебя знакомые найдутся. А назавтра — заречные луга, до которых даже моему другу баю Аблаю не так легко доскакать… Потом — Боз-Айгыр! Желмая! Жиренше! Ведь ты хочешь увидеть своего хозяина?

Конь бежал неплохо, но, видимо, язык камчи ему был более понятен, чем слова Алдар-Косе.

Впереди, в туманно-пыльной дымке, показались какие-то черные точки.

Алдар-Косе поехал медленнее: ведь такому седобородому ходже, каким он выглядел, непристойно было мчаться по степи, как молодому жигиту.

Точки выросли во всадников.

— Теперь, пожалуй, нужно смело ехать им навстречу, — сказал Алдар-Косе коню. — Как ты думаешь? Никак не думаешь? Ну что ж, тогда едем прямо. Не посмеют же они поднять руку на такого старика, как я!

Всадники с большим почтением приветствовали ходжу.

Это были жатаки — бедняки из аула землепашцев, который стоял где-то поблизости. Алдар-Косе не хотел сворачивать с дороги, а тем более задерживаться, но жатаки принялись упрашивать его.

Старший из них сказал:

— Ходжа, нам нужен мудрый совет. Весь аул будет благословлять тебя, не проезжай мимо нас, не бросай нас в дни беды!

— Худо нам, ходжа! — поддержал второй. — Помоги!

Лица бедняков были усталы и озабоченны, грусть светилась в их глазах — разве Алдар-Косе мог им отказать?

…Аул жатаков-бедняков — всего семь-восемь юрт. Тут же на арканах паслось около десятка лошадей.

Жатаки этого аула собрались сюда из разных родов. Они ушли от своих баев, бросили скотоводство и осели на землю, стали сеять хлеб. Дело у них только-только начинало идти на лад.

О них много говорили в степи, и, конечно, у Алдар-Косе здесь имелись друзья. Однако среди вышедших из юрт людей Алдар-Косе не увидел знакомых лиц. Это его насторожило: что случилось? И он решил пока не снимать ни чалмы, ни бороды.

«Ходжу» провели в серую, старую юрту — лучшей в ауле не было.

После приветствий и вопросов о здоровье Салих, высокий, могучего сложения казах, сказал:

— Сначала — еда, потом — беседа!

Появилось кислое молоко, сыр, лепешки.

Алдар-Косе ел просяные лепешки и прихваливал:

— Э-э, как мед!

Салих вздохнул:

— Не смейся, ходжа, над нами!

— А разве ты не знаешь: заработанное потом пахнет медом! — сказал Алдар-Косе.

В юрту входили жатаки, почтительно отдавали салем, бесшумно садились на кошму.

Голоса звучали глухо, озабоченно. Видимо, столько горя и забот было у каждого из бедняков на душе, что Алдар-Косе вдруг, на какое-то мгновение, всем телом ощутил нависшую над аулом беду.

«Что же случилось? — думал он. — Видно, большое несчастье пришло…»

Один из тех двух жатаков, которые встретили Алдар-Косе в степи и привезли его в аул, сидел между хозяином юрты могучим Салихом и «ходжой».

— Чем ты так опечален? — спросил Алдар-Косе. — Почему в твоих глазах грусть?

Жатаки переглянулись, а Салих сказал:

— Э-э, ходжа! Мало ли почему бедняк бывает не весел? То одно, то другое… Жакай работал у Сансызбая, ему обещали заплатить двумя баранами. А потом прогнали и ничего не дали.

— Да, ходжа, это так, — подтвердил Жакай, зеленоглазый щуплый казах, у которого, казалось, даже усы и то висели устало. — Сын бая сказал: «Ничего мы тебе не должны. Кормился у нас. Проел больше, чем наработал! Благодари аллаха: я не считаю еще того, что ты задолжал». Вот как сказал…

— Жакай драться хотел, мы едва удержали, — добавил молодой жатак. — А зачем драка? Пролитую воду не соберешь, прожитого не вернешь…

— Можно и вернуть, — произнес Алдар-Косе, — но не кулаками. Ну, избили бы вы одного, другого, потом бы вас побили. Последний бы чапан изорвали… Если бы битье учило уму-разуму, то ленивый конь был бы самым умным в степи.

— Пойду к бию-судье, — безнадежно молвил Жакай. — Вдруг он поможет?

— Ты аллаху помолись получше, попроси, — усмехнулся Салих.

— Э-э, аллах, бий-судья! — Алдар-Косе не спеша погладил бороду. — У них всегда прав тот, у кого баранов больше.

— Что же делать? — воскликнул Жакай. — Мне плюнули в глаза, и мне еще бая с аллахом благодарить нужно за это?

— Я много езжу по степи, всякое вижу, — отхлебнув молоко из чаши, сказал Алдар-Косе. — У одного моего сородича похоже получилось: нанялся курт варить, обещали барана, а дали — облако в небе. Ты просто не думал о том, как перехитрить сансызбаевских жигитов, — сказал Алдар-Косе. — А нужно было тебе что-нибудь придумать! Барана бы своего получил и их наказал!

— Ходжа, ты много видел и слышал, — произнес молодой жатак, сидящий у самого входа в юрту. — Мудрый бросает советы, а тот, кто хочет быть умным, подбирает их. У меня тоже счеты с Мошеке-баем, Обжорой. Ему понравился мой конь, и он взял его. А сказал всем, что коня оводы закусали до смерти.

— Если в отаре бая пропадает овца, то это овца бедняка, — покачал бородой Алдар-Косе.

В юрте стояла духота, несмотря на то что нижний ряд войлоков был поднят. Борода грела лицо Алдар-Косе, из-под чалмы предательски стекали струйки пота.

«Так, пожалуй, и морщины мои растекутся, — подумал он. — Ну ничего, тут, кажется, все друзья…»

— Что бы вы сделали, ходжа, на моем месте? — продолжал молодой жатак. — Как вернуть коня?

— Я знаю Мошеке-бая, — усмехнулся Алдар-Косе. — У жадного для отказа отговорок много. Вот Мошеке Обжора любит все сваливать на оводов и слепней. А знаете почему? Видно, оводы и слепни любят кровь обжор. Посмотрите: в жаркий день над стадом всегда слепни и оводы вьются, словно туман стоит. Но стоит только баю Мошеке выйти из юрты, как все эти крылатые звери летят к нему. Толстый бай, конечно, вкуснее коня или коровы. Хотите знать, как бы я наказал бая?

— О ходжа, может, твой совет вернет мне коня! — обрадовался молодой жатак.

Алдар-Косе задумался.

Ведь хитрость рождается обычно мгновенно. Придумывать же хитрости впрок — наперед — ему еще не приходилось.

Для того чтобы представить себе тучную фигуру Мошеке-бая, его аул, степь вокруг, реку, Алдар-Косе закрыл глаза.

Хозяин юрты принял это за проявление усталости и жестами показал гостям, чтобы они не шумели, но Алдар-Косе уловил беспокойство хозяина и сказал:

— Друзья, я не устал. Давать советы — легкое дело. Выполнять их труднее. По дороге к Боз-Айгыру, возле брода на реке, кажется, песок хороший?

— Песок там золотой и мягкий, как просо, — отозвались сразу несколько жатаков.

— Лучше не найдешь!

— Я бы сделал так, — продолжал Алдар-Косе, осторожно вытирая рукавом пот на лице. — Набрал бы три-четыре мешка этого песка и привез в аул Мошеке утром пораньше, когда еще оводов почти нет. Ехал бы и кричал, как на базаре: «Убивает всех слепней-оводов! Убивает всех слепней-оводов, последние мешки остались!» Бай-обжора сразу же позвал бы меня к себе. Сторговались бы мы с ним быстро: мол, тороплюсь, мне еще в другой аул нужно. Запросил бы цену двух коней. Дорого? Ответил бы: «Не всякий песок помогает, нужно место знать, где его брать. Вы, бай-ага, меня знаете. Зачем мне вас обманывать? Да и песка этого до следующей зимы хватит». В конце концов бай отдал бы мне одного коня и барана в придачу.

— Хорошо, — сказал молодой жатак, — но ведь Обжора в тот же день раскроет обман и пришлет за вами жигитов.

— Конечно! — весело сказал Алдар-Косе. — Закричит: «Ты меня обманул! Твой песок — обычный песок! Он не помогает!» А я ему: «Бай-ага! Вы, видно, неправильно им пользовались». Обжора спросит: «Как же им надо пользоваться?» Ну, что тут надо ответить?

— Не знаю, ходжа, — смутился молодой жатак.

— Вот что: «Бай-ага, нужно поймать овода или слепня, посыпать песком и свернуть ему голову». — «Ой, — закричит Обжора, — если я его поймаю, то просто убью, без песка!» — «Это уж ваше дело, бай-ага! — отвечу я. — Некоторые любят с песком, некоторые — без. Один любит кумыс, другой — айран, третий — простую воду».

Жатаки оживились, зашумели, заулыбались.

«Кажется, я их немного расшевелил, — подумал Алдар-Косе. — Самое грустное, когда вокруг нет ни одной улыбки».

— А что бы ты, мудрый ходжа, сделал на моем месте? — спросил хозяин юрты, могучий Салих. — Однажды у меня отобрал жигит козу и козленка. Это было в горах, я жил на жайляу, а бай охотился невдалеке на горных туров. И ему показалось однажды, что моя коза спугнула тура. Бай послал ко мне слугу. Жигит прискакал на луг, взял мою козу, прихватил заодно козленка и уехал. Я просил его, аллахом заклинал — не помогло.

— Камча в таких случаях помогает лучше аллаха, — будто бы между прочим заметил Алдар-Косе. — Что же было дальше?

— И я остался без козы и без козленка!

— Э-э, друг, ты просто подарил жигиту свою козу! — махнул рукой Алдар-Косе. — Ведь дело было на извилистой горной тропе. Там вокруг много кустов, узкие повороты… Жигиту просто повезло, что он целехонький спустился в ущелье.

— Что бы ты сделал на моем месте, ходжа? — вновь спросил Салих.

— Мой сородич, тот самый, о котором я вам уже говорил, — начал Алдар-Косе, — попал почти в такую же историю. Только вместо козы у него взяли овцу. Жигит, слуга бая, сел на своего коня, привязал овцу с ягненком сзади и поехал. Ехал не спеша — ведь овца за конем не угонится. Мой сородич короткой тропой прошел вперед, притаился и, когда жигит проезжал мимо него, незаметно перерезал веревку, которой был привязан ягненок. Унес ягненка в кусты подальше, спрятал его. Жигит ехал-ехал, оглянулся — ягненка нет. «Э-э, видно, отстал», — подумал он и повернул коня назад. Но так как овца мешала скакать, а жигиту хотелось поскорее съездить за ягненком, то овцу он привязал к кусту. И помчался обратно. Мой же сородич, связав овце рот, чтобы не кричала, увел ее и спрятал. А сам остался в засаде ждать жигита. Тот, конечно, ягненка, не нашел, прискакал обратно. Видит: вместо овцы обрывок веревки на кусте. «Шайтаново отродье! — закричал жигит. — Перегрызла веревку, как собака!» А мой сородич закричал: «Бе-е-е! Бе-е-е!» Жигит решил, что овца бродит где-то рядом. Привязал коня — на нем ведь в гору не поедешь! — и пошел на крик овцы. Мой сородич своим блеянием завел жигита в чащу и, пока тот выбирался на дорогу, сел на его коня и ускакал. Жигит совсем из сил выбился, вернулся на дорогу и видит: рядом с овечьей веревкой висит кусок кожаного шнура, которым конь был привязан. Что делать славному жигиту? Пошел искать коня. А мой сородич спрятал коня, снова вернулся. Так как блеять он умел, а ржать — нет, то просто стал шуметь и звякать уздечкой. Жигит и так едва ноги волочил, но все же побрел на звук. В конце концов звон уздечки привел этого жигита на берег горной речки. Там было топкое место, жигит в него провалился и чуть не погиб. И тогда он от страха стал блеять, как десять овец сразу. Мой сородич его спас, предварительно условившись, что за это он получает пропавших коня, овцу и ягненка. Коня мой сородич отдал знакомым беднякам, а взамен получил десять овец. Вот как надо наказывать байских слуг. Бая берегись каждый день, а его пса — тысячу раз на день!

— Ну, ходжа, я знаю твоего сородича, — сказал Салих, — это Алдар-Косе! Только наш Алдакен может придумать такое.

— Когда богатые баи уезжают с зимовки, то за юртами остаются кучи грязи, — сказал Алдар-Косе. — Чем богаче юрта, тем больше мусора и грязи. Так и в жизни: чем человек подлее, тем грязнее его след. А след должен быть чистым. Я говорю, друзья, об этом потому, что щепотка грязи может замутить большой кувшин чистой воды. Один плохой поступок может погубить хорошего человека. Никогда не прибегайте к хитрости, к обману без надобности и никогда не обманывайте друг друга.

— Э-э, ходжа, — впервые за все время улыбнулся Салих и повел своими могучими плечами, — ты учишь нас не обманывать друг друга. А сам обманываешь нас! Потом будешь всем рассказывать, как провел бедных жатаков?

Алдар-Косе оглядел бедняков и сказал:

— Вы знаете, почему по степи, как голодные волки, носятся жигиты Аблая?

— А ты, мудрый ходжа, — продолжал улыбаться хозяин, — знаешь, что, как только ты приехал к нам, мы сразу же выставили дозоры в степи? Если появятся жигиты, мы узнаем об этом раньше, чем их кони успеют пробежать сотню шагов!

— К старости люди становятся не так сообразительны, — стирая со своего лица вместе с потом последние морщины, сказал Алдар-Косе. — Поэтому мне очень хочется помолодеть, друзья…

И он снял чалму вместе с бородой, и золотисто-рыжий хохолок на его макушке тотчас же взвился вверх, как язычок пламени.

…Когда утихли взаимные вопросы о здоровье всех родственников, о благополучии, о дорожных новостях, появился казан с мясом.

— Но вы, друзья, позвали ходжу к себе в аул не для того, чтобы он давал вам советы по поводу пропавших баранов, — сказал Алдар-Косе. — Вы не знали тогда еще, что ходжа может помолодеть. И если вы хотели спросить совета у незнакомого ходжи, то мне-то можете рассказать о своих бедах!

— Нам нельзя помочь, Алдакен, — произнес Салих. — Мы погибли.

По юрте, словно порыв ветра, пронесся вздох:

— Да, погибли!

— Завтра все будет кончено!

— Куда мы денемся с детьми и стариками?

— Мы должны с вами жить, как губы с ладонью, — мягко сказал Алдар-Косе, — пальцам больно — губы на них дуют, губам больно — пальцы их гладят. Если говорят старики, что юрту согревает не очаг, а согласная жизнь, то так же можно сказать и про степь: в ней тепло не от солнца, а от друзей. Жир становится виден в воде, а друг — в беде. Я всегда с вами, вы же знаете…

Жатаки поведали Алдакену страшную историю.

С той поры, как они стали хлеборобами и сделались независимыми от баев, баи все время старались как-нибудь отомстить беднякам. У богатеев ненависть смешивалась со страхом: они ненавидели жатаков за то, что те обходятся без них, и боялись, что другие бедняки пойдут жить в этот аул.

В это лето, когда хлеба у жатаков встали особенно хорошо, Аблай и его сородичи, выбрав ночку потемнее, пригнали на поля табуны своих коней. И в одну ночь посевы перестали существовать. Это означало для жатаков конец всех мечтаний, голодную смерть или беспросветную кабалу у того же Аблая.

Конечно, богатеи отказались уплатить за потраву. Жатаки пожаловались в город, чиновникам. И вот в аул Мошеке-Обжоры приехал бий-судья. Он должен был завтра утром рассмотреть жалобу жатаков на богатеев.

— Несколько наших поехали в аул, — сказал Салих. — Но как можно выиграть спор с баями? Мы просим за потраву сто коней и сто баранов.

— А бай Аблай уже пригнал в подарок судье сорок коней, — добавил Жакай. — И целый день его сородичи угощают судью. И говорят, что мы сами уничтожили свои посевы.

— Ложь толста без свидетелей, — заметил Алдар-Косе, — при свидетелях она быстро худеет.

— Э-э, Алдакен, бий присудит им все, что они захотят! — поник головой Салих. — Своих ножен сабля не режет!

— И все-таки вам можно помочь! — воскликнул Алдар-Косе. — Но для этого я должен сегодня же быть в ауле Обжоры!

— О Алдакен! — Салих беспомощно улыбнулся. — Кони у нас плохие, твой конь тоже устал. Нужен свежий скакун.

— А по дороге нет никаких табунов? — спросил Алдар-Косе. — Или кочевки?

— Есть, есть кочевка! — закричали наперебой жатаки. — Ты ее застанешь еще у Старых колодцев! Жена внука Сансызбая, толстуха Борсык, возвращается от своей матери!

— Вот у нее я и обменяю своего коня на нового скакуна! — вставая, сказал Алдар-Косе. — Пора мне снова постареть — помогите надеть бороду и чалму. Если я успею вовремя, богатеи заплатят вам за все!

— Алдакен, не забудь, что тебя ждут Дальние горы, — напомнил Салих.

— И жигиты Аблая! — добавил Жакай.

— Все помню, — преображаясь в старого ходжу, ответил Алдар-Косе. — Но нельзя бросать друзей в беде!

Подвели коня, Алдакен вскочил в седло.

Салих, Жакай и еще двое всадников поехали проводить Алдар-Косе.

Они умчались, а жатаки стояли молча, еще не веря блеснувшему перед ними лучу удачи. Казалось, сама Надежда взмахнула крыльями, и ветер от этого взмаха овеял усталых бедняков.

— Только бы доскакал наш Алдакен! — произнес кто-то. — Только бы его не догнали!

— Степь широка, конь хороший, да и не всякий, кто гонится, хочет догнать, — сказал седобородый жатак. — Он доскачет!

…Алдар-Косе так спешил, что возле Старых колодцев скакун его уже едва плелся.

— Доброму коню одна камча, худому — тысяча! — сердился Алдакен. — Ну что мне с тобой делать? Прости меня, дружище, — объяснял он коню, — но мы должны успеть. Вон я вижу три юрты — наверное, ту самую кочевку Борсык. Там я тебя оставлю и возьму себе другого коня. Ведь ты не выдержишь дороги, а я хочу, чтобы ты еще жил долго.

По каким-то причинам жена внука Сансызбая, толстая Борсык, не торопилась кочевать дальше. Или она решила отдохнуть у родника, или поджидала кого-то — сейчас Алдар-Косе это мало интересовало. Ему нужен был конь. Он уже знал, как этого коня добудет. И сейчас Алдакен больше всего на свете боялся, что не найдется в маленьком табуне подходящего скакуна.

Но скакун был. И даже не один — десяток отличных коней паслись вдали от юрт. Тут же рядом с ними щипали сухую выжженную травку два десятка отменных баранов. Верблюды, на долю которых при кочевке выпадает вся основная работа, лежали на земле, лениво пережевывая что-то. Смешной верблюжонок вертелся между ними. В иное время Алдар-Косе долго бы смеялся над его проделками, так как нет ничего на свете смешнее юного верблюжонка, за исключением, пожалуй, маленького ишачонка. Но сейчас нельзя было терять время.

Тощий старик в лисьем жарком малахае сторожил отару. Он отогнал двух злых псов и неприязненно посмотрел на Алдар-Косе, прикидывая, видимо, кто же старше, кто должен первый приветствовать? Чалма быстро перевесила чашу весов в пользу Алдакена — старик первым отдал салем, но тотчас же сообщил, что он не просто пастух, а родственник Борсык, хозяйки кочевки, жены внука самого Сансызбая.

— Да и сама Борсык не из простого рода, — продолжал словоохотливый родственник. — Мы из рода Текше.

Над степью разливалась томительная, тяжелая жара. Небо чистое — ни облака, ни птицы. Животным и то было душно, а старик в теплом малахае неумолчно молотил языком, перечисляя до седьмого колена всех своих родичей и родичей своих дедов.

«Видно, язык у него застоялся без разговора, — подумал Алдар-Косе, — и теперь скачет, как молодой конь. Однако пора приниматься за дело…»

И, улучив мгновение, когда старик переводил дух, Алдар-Косе, почтительно склонив голову, проговорил:

— Э-э, уважаемый бай-ага, я ничего не понимаю в торговых и обменных делах. А мои сородичи послали меня в аул к Мошеке-баю, чтобы я сменил этого коня на баранов. На сколько баранов я должен его сменять, мне неизвестно. Я бы хотел посоветоваться с таким почтенным человеком, как вы.

У старика в глазах мелькнули алчные молнии.

«Ого, ты еще и жаден, дорогой аксакал! — радостно подумал Алдар-Косе. — Значит, мы сторгуемся быстро!»

— Такой скакун — не скакун, — сказал старик, презрительно смотря на притомившегося коня Алдар-Косе. — Если его откормить как следует, то на мясо зарезать можно. Два барана дам за него.

— Жаксы, хорошо, — послушно сказал Алдар-Косе и, кряхтя и постанывая, начал вылезать из седла.

Пока старик отбирал баранов похуже, Алдар-Косе снял с коня мешок, расстегнул ремни, держащие седло, стащил седло на землю.

— Ничего, дружище, — потрепал он по гриве усталого коня, — мы еще встретимся. Здесь, в богатом табуне, живется легче! Отдохни как следует да и удирай!

— Вон твои два барана, — тщетно пытаясь приглушить торжествующие ноты в голосе, произнес старик. — Можешь забирать их.

Алдар-Косе подтянул к себе баранов, но коня не отпустил.

— Знаете что, почтенный, я передумал, — сказал он вздохнув. — Давайте сделаем так: я дам коня и двух баранов в придачу. А вы мне — трех баранов. Жаксы?

«Ну, удача сама идет мне в руки! — подумал радостно жадный старик. — Конь и два барана за трех баранов! Вот я обрадую Борсык!»

Он тут же выловил еще трех баранов и передал их Алдар-Косе. Одним арканом Алдакен связал пять баранов. Поглядел на них и сказал, теребя бороду:

— Я передумал. Давайте сделаем так: вот мой конь, мои пять баранов, а вы мне дадите верблюжонка.

«Пусть пеняет на себя этот старый ишак ходжа! — едва сдерживая победный крик, подумал старик. — О аллах, не дай мне дожить до такой старости, когда глупость кажется мудростью! За одного колченого верблюжонка он дает коня и пять баранов!»

Старик пинками прогнал неистовствующих собак, ловко подманил верблюжонка и, не обращая внимания на неодобрительные взгляды верблюдов, повел его к Алдар-Косе.

— Вот! — сказал он отдуваясь. — Ты сам хотел его!

— Добрый человек! — приложил руку к сердцу Алдар-Косе. — Пусть аллах пошлет вам много лет жизни! Вы мудры, как великий Сулейман! А что если нам обменяться так: я даю коня, пять баранов и верблюжонка, а вы мне — верблюда? Тем более, что один из них сам сюда идет!



«Наконец-то аллах услышал мои молитвы! — взмолился родственник, и у него руки затряслись от жадности. — Аллах великий! За эту сноровистую верблюдицу я получаю коня, пять баранов и верблюжонка! Только бы не передумал этот глупец!»

Верблюдица тем временем сама подошла к своему верблюжонку и встала рядом. Медленно пережевывая жвачку, она смотрела то на Алдар-Косе, то на жадного старика, словно стараясь разобраться: кто же из них хочет зла ее детенышу?

— Себе в убыток! — стараясь унять нервную дрожь, зашлепал губами старик. — Ходжа, только для тебя я это делаю! Аллах свидетель!

— Постойте, бай-ага, — задумчиво произнес Алдар-Косе. — Кажется, я действительно взял у вас много. Вы продешевили… Я не хочу лишнего. Берите моего коня, верблюдицу с верблюжонком и шесть баранов, а мне дайте любого коня из вашего табуна.

«Ходжа совсем выжил из ума, — подумал старик и усмехнулся. — Жалко его детей! Конь у него не такой уж плохой, а все остальное идет в придачу! Только бы он не передумал…»

И бормоча «только бы… только бы», он бросился к табуну, схватил первого попавшегося коня и подвел его к Алдар-Косе.

Алдар-Косе осмотрел скакуна, остался доволен и тотчас же начал его оседлывать.

Старик перегнал обратно пять баранов, верблюдицу с верблюжонком, отвел в стадо вымененного коня.

Когда подпруга была затянута, а седло и мешок легли на свое место, Алдар-Косе, забыв о своих сединах, лихо вскочил на коня.

Старик даже рот раскрыл от изумления:

— Вот это ходжа!

— Хоти! — крикнул Алдакен, радостно чувствуя под собою сильного, свежего скакуна. — Прощай!



Когда всадник в чалме, с развевающейся бородой стрелой помчался в степь, то старик снял лисий малахай и почесал лысый затылок.

— Странный ходжа… Прыгает, как горный козел. Я его, правда, обманул, но… Постой, постой. Он уехал на коне, он приехал на коне… А ведь бараны и верблюды были из стада! Что ж, выходит, он просто поменял коня?! Но его же конь хуже… Сразу видно — из бедного аула. О, за что ты помутил мой разум, аллах? Что я скажу Борсык? Она же теперь пошлет меня курт варить! О ходжа! Так обмануть старого человека… А-а-а… Но как же я ничего не заметил? Почему мне казалось, что я все время в выгоде? Он мне дал коня. Я ему — два барана. Хорошо. Он мне коня и двух баранов — я ему…

И жадный старик, рассеянно надев свой лисий малахай задом наперед и подперев подбородок палкой, принялся загибать пальцы.

…На степь уже спускались сумерки — сизые, как осенний туман, и короткие, как дождь в засуху, — когда Алдар-Косе прискакал в аул Мошеке-бая.

Богатые белые юрты, расположенные неподалеку от реки, казались яйцами гигантской сказочной птицы. Серых юрт, которые поставили жатаки, в сумерки видно не было.

Собаки встретили Алдакена недружным брехом — видно, они устали, налаялись за день. В гостевых юртах шло угощение: громкие крики смешивались со смехом, по улице бегали сломя голову байские слуги.

Какой-то жигит показал ходже жилище Мошеке-бая, по прозвищу «Обжора», но Алдар-Косе не воспользовался его советом и спросил у бедно одетой старухи, где поставили юрты люди из аула жатаков.

В этих юртах было тихо. Люди словно притаились перед грозой.

— Эй, я от Салиха! — крикнул Алдакен, и сразу же появились мужчины, бережно сняли ходжу с коня, внесли в юрту.

Когда Алдар-Косе убедился, что кругом действительно только жатаки из бедного аула, он сорвал бороду и сказал:

— Поставьте кого-нибудь на стражу, чтобы нас не застали врасплох. Я придумал, как выиграть завтра вашу тяжбу. Вот что нужно сделать…




Загрузка...