Всадник без бороды

Глава вторая ВОЛКИ В СТЕПИ

Если смотреть с горы на жайляу — летнее пастбище, — то кажется, что небо отражается в блестящей траве лугов: по небу плавно движутся облака, а по лугам — табуны и отары. Коням, верблюдам и овцам так же привольно на зеленых жайляу, как облакам в сине-голубых небесных просторах.

В небе ветер-пастух один справляется: перегоняет облака с места на место, не дает резвым разбегаться. На земле чабанам помогают пасти отары овчарки. Они быстры, как ветер, но злее. Им не страшны ни хитрый волк, ни могучий орел, ни коварная змея — только своим хозяевам подвластны они.

Чабан Сабыр и его племянник Казангап в предгорье пасли овец и верблюдов бая Шик-Бермеса. Небольшая летняя юрта их стояла прямо против выхода в долину, за которой начиналась степь.

Когда со стороны долины раздался злобный, захлебывающийся лай овчарок, Казангап сразу же вскочил на своего коня и, воинственно размахивая камчой, помчался к собакам.

Старый чабан Сабыр погладил усы, внимательно прислушался.

— Волк, — сказал он сам себе. — Так собаки лают только на волка. Вот чудо-то: волк среди бела дня! Чумной какой-то, видно… Надо достать мешок. Взять его живым… — И Сабыр вошел в юрту.

Когда он снова появился с мешком в руках, Казангап уже мчался обратно.

— Волк… волк! — кричал он, азартно молотя воздух камчой.

Осадив коня перед дядей, он скороговоркой выпалил:

— Волк упал в старый колодец, вылезти не может, собаки его облаивают; как он туда попал, ума не приложу!

— Держи! — бросил парнишке мешок Сабыр. Затем взял прислоненный к юрте соил — длинный шест с петлей на конце, которым отлавливают коней из табуна, — и, подойдя к своему коню, не спеша взобрался на седло.

Волк сидел на дне сухого колодца. Такие колодцы часто роют в степи казахи, когда перекочевывают с летних пастбищ на зимние и с зимних на летние. Вода из них быстро уходит, края зарастают ковылем, и получается что-то вроде ловушки или охотничьей ямы — из иной даже человеку и то выкарабкаться трудно.

Два лохматых, рослых, как жеребята, пса неистовствовали возле колодца. Волк беззвучно скалил зубы. В узкой яме он не мог присесть для прыжка и только скреб когтистыми лапами по песчаным стенкам.

Сабыр лег на край колодца и, держа соил обеими руками, опустил его вниз. Волк зарычал. Лучи солнца не доставали до дна, там царил полумрак, и глаза волка сверкали, как звезды.

Петля на конце соила начала свой танец перед самой мордой зверя. Волк лязгнул зубами раз, два — мимо! Он вытянул шею, чтобы уж наверняка перекусить дразнящую, пахнущую конским потом петлю, но Сабыр ловко накинул ее на шею волку и, несколько раз повернув соил, сильно затянул. Шест пополз вверх. Волк закачался в петле, захрипел.

— Как только его голова покажется над колодцем, — приказал Сабыр Казангапу, — перехвати шест! Я завяжу ему морду!

Казангап отогнал истошно лающих собак, а когда голова хищника, с вытаращенными от удушья глазами показалась над землей, взял шест из рук дяди.

Чтобы волк не мог раскрыть пасть, Сабыр двумя кожаными шнурками стянул ему челюсти.

Зверь оказался крупным, матерым.

— Ой, тяжело, ой, не удержу! — запричитал Казангап.

Сабыр снова взялся за соил, а Казангап связал шнурками волку лапы — отдельно передние, отдельно задние. Потом схватил мешок, растянул его.

Чабан опустил хищника в мешок, снял петлю с его шеи. Горловину мешка Казангап завязал ремнем — крепко, двойным узлом.

Овчарки кинулись было на мешок, но Сабыр соилом отогнал их:

— Пошли к отаре!

На ваш век волков хватит!

— Э, Казангап, — промолвил старик, — пожалуй, волк попал в колодец с перепугу…

Все утро здесь скакали жигиты: туда-сюда, туда-сюда.

— Они хотели поймать Алдар-Косе! — засмеялся Казангап.

— Видно, волк спал где-то поблизости, испугался коней, побежал и угодил в яму, — продолжал Сабыр.

Волк в мешке шевельнулся.

— Ожил, ночной жигит, — сказал Сабыр, ударив древком соила по мешку. — Когда будут с тебя шкуру спускать, вспомни, сколько овец да жеребят ты зарезал! Это твой волк, Казангап! Ты первым его увидел! Продашь шкуру — купишь себе новый чапан, а то совсем рваный носишь…

— У вас, дядя, чапан еще хуже, — дотронулся до старой одежды Сабыра Казангап. — Сначала вам нужно купить. А я потом!

— Жаксы! Хорошо! — улыбнулся Сабыр, погладил усы. — Ты — как твой покойный отец: он всегда уважал старших! Но только глупцы делят шкуру неубитого зверя!

Вместе с племянником Сабыр уложил мешок на испуганно захрапевшего коня.

— Чует волчий дух! — ласково-успокаивающе потрепав коня по боку, произнес Сабыр и вскочил в седло.

У юрты чабаны спешились, свалили мешок в тень, пустили коней пастись.

Сабыр вынул острый нож, попробовал ногтем лезвие.

Казангап сидел на корточках, внимательно смотрел за тем, как дядя готовится резать волка.

— Э-э, много волков в степи нынче, — словно сам с собой заговорил Сабыр. — Охо-хо, что-то будет…

— А почему жигиты ловят Алдар-Косе? — спросил Казангап. — Что он сделал? Может, за то, что он высмеял жадного муллу? Помните, дядя, как в юрте Алдар-Косе решил заночевать мулла вместе со своим ишаком? И как он потребовал еды для себя и для ишака? Алдар-Косе предложил им мяса и сена, ишак и мулла уехали голодными.

— Э-э, племянник, ты что-то путаешь! — усмехнулся Сабыр. — Не может быть, чтобы мулла отказался от мяса, а ишак — от сена.

— Отказались! Ведь Алдакен дал мулле сена, а ишаку — мяса! — И Казангап радостно засмеялся.

— Из-за такого пустяка не станут поднимать всю степь на ноги, племянничек! Э-э, наш Алдакен хитрец и весельчак! Откуда только у него это берется! Я знал отца Алдар-Косе — его убили баи, когда мальчишке было всего две-три зимы… Они с матерью остались без юрты и кочевали в степи от аула к аулу, как нищие… Алдакеном же его назвали потом, когда уже все стали удивляться необычайной смекалке малыша…

— Я много о нем слышал, — весело продолжал Казангап. — Говорят, как-то раз Алдар-Косе помогал сторожить лошадей. Табунщик ему сказал: «Здесь конокрады ходят, уздечки наших коней ночью из рук не выпускай». А ночью Алдар-Косе коней продал, деньги спрятал, заснул. Спит, а уздечки в руках держит. Утром табунщик смотрит: нет коней! Разбудил Алдар-Косе, спрашивает: «Где кони?» Алдар-Косе ему отвечает: «Ты же приказал уздечки из рук не выпускать, вот я и держу. А где кони, не знаю!»

Сабыр спрятал нож в ножны, задумался, погладил усы. Потом заговорил тихо:

— Вот, племянничек, старая притча. В большую беду попала перепелка: дом у нее загорелся. Горит гнездо, пылает. Прилетели на пожар разные птицы. Кто кричит, кто волнуется, кто издали смотрит. А ворон подлетел да в огонь соломку бросил. «Не хотела каркать по-моему, сказал, так тебе и надо!» Потом ласточка прилетела. И уронила из клюва каплю воды в пламя… Сгорело гнездо у перепелки, пришлось ей строить новое. Вот как…

— А дальше, дядя, что было?

— Ничего. Тут и притче конец… Ведь от соломки ворона пожар не стал злее. И от капли воды, которую ласточка принесла, огонь не погас. Но перепелка узнала, кто ее друг, а кто враг… Вот так и у нас: в беде сразу узнаешь, кто желает тебе зла, а кто — добра… Если услышишь, как будут говорить, что Алдар-Косе причинил кому-то из бедняков зло, — не верь, мой мальчик. Это говорят те, кто бросает в огонь, когда горят наши юрты, охапки сухой травы.

Казангап опустил голову.

— Если приведется тебе увидеть нашего Алдакена, — продолжал Сабыр, — то ты сразу поймешь, какими бывают хорошие люди. И еще поймешь, что не нужно спешить, когда хочешь сказать плохое о ком-нибудь.

— А я слышал, — не сдавался Казангап, — что Алдар-Косе умеет ездить так хитро и тихо, что, когда подъезжает к аулу, на него даже собаки не лают. Но так, дядя, ездят только конокрады!

— Не понял ты меня, племянник. Тот, кто крадет коней, — злой судьбы человек. Он приносит беднякам-жатакам, таким, как мы с тобой, горе. Алдар-Косе ездит тихо, потому что у него много врагов — баи, муллы, старейшины… Тот, кто дружит с нами, с жатаками, богачам ненавистен. Вот один старый мудрый табунщик и открыл Алдакену секрет своих дедов: ездить так, чтобы ни один пес никогда не залаял.

— Что же надо для этого делать? — вдруг раздался молодой задорный голос.

Казангап вскочил на ноги и широко раскрытыми глазами смотрел на непонятно откуда явившегося гостя.

Сабыр остался сидеть, только голову повернул к приезжему да за ус схватился.

Высокий круглолицый парнишка с острыми смеющимися глазами стоял перед чабанами. Сзади него, переминаясь с ноги на ногу, стоял и с любопытством поглядывал на чабанов худой верблюд неопределенной масти. На лбу верблюда, как маленькая луна, белела круглая лысинка.

Парнишка почтительно приветствовал Сабыра, потом лукаво отдал салем растерявшемуся Казангапу.

Сабыр встал, предложил гостю войти в юрту.

— Принеси кумыс! — приказал он племяннику.

— Позвольте, почтенный Сабыр-ага, — попросил парнишка, — пустить моего верблюда к вашим: устал он, бедняга.

Сабыр разрешил. Парнишка вмиг развьючил верблюда, повозился немного с какими-то корешками, потер верблюду лоб, бок. Потом верблюд сам, словно он вырос на этом жайляу, побежал к табуну, который пасся далеко за овечьей отарой.

Парнишка, не выпуская из рук снятых с верблюда мешков, зашел следом за Сабыром в юрту.

Казангап, тащивший большую деревянную чашу с кумысом, остановился, проводил тощего верблюда взглядом: бежит, словно летит! И ни одна овчарка на него не обращает внимания, словно он не чужой! Вот колдовство!

В юрте шел вежливый, обычный для степных жителей, разговор: взаимные расспросы о благополучии, о здоровье.

Парнишка, к удивлению Казангапа, оказывается, отлично знал всех их родственников. То и дело спрашивал:

— Как здоровье Айгыз? Да продлятся ее годы! А как себя чувствует Батима-апа? Все еще жалуется на ломоту в ногах?

— Э-э, ты меня, видно, за бая принимаешь! — отмахивался довольный Сабыр. — Это ведь у бая семь колен родичей знать нужно!

— Каждый казах сам себе бай, — ответил парнишка. — Только не все бедняки об этом знают… А что делает Казангап, сын покойного твоего брата Али?

— Казангап сильно вырос. Совсем большой стал. Ты даже не узнал его! — улыбнулся Сабыр.

— Э-э, так вот он какой! — Гость весело поглядел на Казангапа, перемешивающего кожаным черпаком кумыс в чаше. — Разве узнаешь? Молодец!

И снова начались вопросы о родственниках, их детях, знакомых.

— Волков сейчас много в степи… Опасно стало ездить, — сказал Сабыр, когда с расспросами было покончено.

— Мы сегодня схватили одного! — нарушая приличия, вмешался в разговор старших Казангап. — Большой!

Он поймал недовольный взгляд дяди, но подумал про себя: «Этот приезжий чуть старше меня. Весны на три, не больше! А дядя с ним обращается, как с аксакалом! Чудно!»

— Есть волк в мешке, — подтвердил Сабыр. — Упал в колодец, вытащили…

Но, видно, волк, даже живой, совсем не интересовал приезжего. И это показалось Казангапу еще более странным.

— Тяжелый был путь? — спросил Сабыр с беспокойством.

— Нет ничего тяжелее пустого желудка, — улыбнулся таинственный парнишка.

Казангапа послали за сыром-куртом, за лепешками.

«Такой вежливый и почтительный гость, — не успевал удивляться Казангап, — и вдруг просит есть! Ух, кажется, никогда бы язык у меня не повернулся сказать такое!»

Когда Казангап внес в юрту угощение, то разговор между дядей и парнишкой был в разгаре.

— У жатаков в Белой степи жигиты Аблая угнали сто овец, — перечислял Сабыр, — и в нашем ауле угнали двадцать коней…

— Жаксы, хорошо, жаксы, — полузакрыв глаза и покачиваясь всем телом, приговаривал парнишка. — Видно, баи решили, что им все равно: отвечать за один грех или за сто. От камня больше пользы, чем от человека, потерявшего совесть. Что ж, хорошо, сочтемся! — гневно проговорил парнишка.

Он внимательно посмотрел на вошедшего Казангапа. Обычно смеющиеся глаза приезжего на этот раз были суровы.

— А как ты считаешь, Казангап, какие волки опаснее — у которых четыре ноги или у которых две? — спросил странный гость.

— И с тех и других нужно спускать шкуру, — уверенно ответил Казангап. — У тех и у других, хоть брюхо и набито, глаза голодны!

— Э-э, хорошо сказал, сын Али-ага, хорошо! — улыбнулся гость.

Во время еды Казангап снова не сводил взгляда с приезжего: как он успевает — быстро есть да еще говорить?

Тут же попробовал было сам сказать что-то с полным ртом, но закашлялся, чуть не подавился.

Дядя с осуждением поглядел на племянника: мол, так себя не ведут.

Приезжий же не умолкал ни на минуту, не забывая тем временем и угощения.

— Я и мой Желмая всегда точно предсказываем погоду в степи, — весело рассказывал он. — Когда в небе появляется тучка, я говорю: «Будет дождь». А верблюд никогда со мной не соглашается. Всегда выходит, что прав или он, или я. Вот поэтому у нас никогда и не бывает ошибок!.. Сансыз-бай предлагал за моего верблюда сто голов коней!

— Сделка состоялась? — спросил Сабыр.

— Конечно, — беря с деревянного блюда последний кусок лепешки, кивнул головой гость. — Я отдал своего Желмаю и взял сто коней. Коней я раздал жатакам, а через пять дней Желмая прибежал ко мне. Ему не привыкать возвращаться! Он находит меня в степи, как собака!

— Угощайтесь, угощайтесь, — приветливо пододвинул гостю блюдо с куртом Сабыр. — Видно, тяжела была дорога…

— Когда мудреца спросили, — приступая к курту, сказал гость, — в какое время следует принимать пищу, то он ответил так: «Богатому — когда проголодается, а бедному — когда есть что есть». А вы не слышали, Сабыр-ага, как прошлой осенью на празднике у Аблая я убил его любимую собаку? Он, для того чтобы позабавиться, стал ее на меня натравливать. Я стукнул ее топором, почти пополам разрубил. Аблай-бай немедленно потащил меня к судье — бию. «Почему ты убил ее?» — спросил бий. «Она на меня бросилась! — ответил я, и это было правдой. — Она бросилась на меня, а я выставил вперед топор. Собачка ударилась об него и сдохла».

Что же, вы думаете, друзья, ответил мне мудрый бий? «Нужно было выставлять вперед не топор, а топорище, древко». — «Вот если бы она собиралась укусить меня хвостом, — сказал я, — тогда я бы выставил вперед деревянную ручку — топорище…»

Послышался сначала далекий, а потом все более близкий лай овчарок.

— Опять жигиты скачут, — взволнованно произнес Сабыр и схватился за ус. — Как быть?

— Я останусь здесь, — сказал гость, — а вы идите им навстречу. Если они заглянут сюда, то меня не увидят… За Желмаю не беспокойтесь: он в игольное ушко проскочит, если надо будет!

— Казангап, спрячь угощение! — приказал Сабыр выходя. — Быстрее!

Топот слышался уже совсем близко.

Сабыр взволнованно погладил усы. Казангап вышел из юрты и с любопытством смотрел на мчащихся к ним всадников.

Жигитов было шестеро. У двоих в руках — соилы. Тот, что скакал последним, отмахивался камчой от овчарок.

— Какие кони! — восхищенно щелкнул языком Казангап. — Вот бы поскакать хоть разок на любом!

Жигит на караковом, черно-буром скакуне, скакавший первым, резко осадил. Хлопья пены с морды коня упали на чапан Сабыра, на лицо Казангапа.

Считая ниже своего достоинства приветствовать каких-то безродных табунщиков, жигит не отдал салема, а крикнул:

— Это табуны Шик-Бермеса?

— Да, — поклонился Сабыр.

— Эй, кто-нибудь! — приказал жигит своим спутникам. — Скачите к верблюдам — проверьте, нет ли там верблюда с лысиной на лбу! Ты, — жигит указал камчой на струхнувшего Казангапа, — скачи с ними, отгони псов!

Двое всадников следом за Казангапом поскакали к верблюдам.

— Кто-нибудь сегодня проезжал тут?

— Утром были жигиты, — ответил Сабыр, спокойно поглаживая усы, — и больше никого.

— Мы ищем Алдар-Косе, — сказал жигит. — Ты его знаешь?

— В степи разговоров больше, чем людей. Слышал это имя.

— Может, ты видел его вчера или позавчера? — Жигит пристально всматривался в глаза Сабыра, и камча, как змея, извивалась в его крепкой руке.

— Спрашивай не у того, кто много прожил, а у того, кто много видел, — вздохнул Сабыр. — Мы же ничего не видим тут. Наше жайляу лежит далеко от степных дорог и путей… Проходите в юрту, дорогие гости… Выпейте холодного кумыса, — поклонился Сабыр.

Но жигиты решили выпить кумыс, не сходя с коней, — видно, очень торопились и только ждали, чем кончится осмотр верблюдов.

Пока Сабыр выносил из юрты кумыс, вернулись Казангап и всадники.

— Желмаи там нет! — сообщили они.

Казангап даже не слез с седла. Он, видно, был так удивлен осмотром верблюдов, что еще не пришел в себя: глаза его были полны недоумения и по лицу бродила растерянная улыбка.

Сабыр обнес всех кумысом.

— Если здесь появится Алдар-Косе, — сказал старший из жигитов, — то пошли весть Шик-Бермесу. Если узнаю, что ты нас обманул, — сброшу тебя со скалы. Понял?

Всадники повернули коней и умчались по дороге, ведущей в долину.

— Хош, прощайте! — почтительно кланяясь вслед жигитам, пробормотал Сабыр. — Чтобы вы все разбились в первом же ущелье, волки!..

— У верблюда, на котором приехал наш гость, — сказал Казангап, слезая с коня, — тавро Шик-Бермеса. И лысины на лбу нет. Как же это может быть, дядя?

— Ты сам и спроси об этом нашего гостя, — улыбнулся Сабыр, провожая взглядом всадников.

Когда они скрылись из глаз и овчарки успокоились, дядя с племянником вошли в юрту.

Юрта была пуста.

— Он исчез! — удивленно воскликнул Казангап.

Зашевелилась кошма у самого порога, и оттуда показался улыбающийся во все лицо парнишка.

— Ох, и поспал я сладко! — потянувшись, сказал он. — А в степи, видно, идет байга — скачки. Скачут жигиты на расстояние дневного пути? Целый день скачут, скачут… И кто победил?

— Тот, кто не скачет, — усмехнулся Сабыр, довольно поглаживая усы.

— Значит, не я, — произнес парнишка, вставая на ноги. — Мне пора в путь.

— Оставайся у нас, — предложил Сабыр. — Пусть станет спокойно в степи. Шик-Бермес такой же зверь, как Аблай. А зверь к зверю в логово часто не заглядывает. Здесь ты спокойно проживешь два-три дня!

— Что же еще натворил Шик-Бермес? — спросил гость. — Он вернул Одек-апе баранов?

— Ну что ты! Он скорее умрет, чем выпустит соломинку из рук!

Гость вышел из юрты, свистнул один раз коротко, один раз длинно. Из далекого табуна выскочил тощий верблюд и, легко касаясь земли, помчался к табунщикам.

Рыжий вихор на макушке гостя трепетал на легком ветерке, как язычок маленького костра.

Сабыр вынес мешки-вьюки, а Казангап — шапку гостя, которая лежала под кошмой.

— Была бы голова на плечах, а малахай найдется! — беря из рук Казангапа шапку, сказал гость. — Ты молодец! Отец гордился бы тобой!

— Э-э, сынок, — задумчиво промолвил Сабыр, — если уж сюда два раза заглядывали стаи Аблая, то он знает твой путь. А день еще не кончен.

— Что же делать, Сабыр-ага? — спросил гость.

— Если мой скромный совет поможет, я буду счастлив, — приложил руку к сердцу Сабыр. — Опять говорю тебе: хотя бы день не появляйся в степи… Пусть все утихнет. Погоня устанет и вернется в свои аулы.

Парнишка нахлобучил шапку, задумался.

— Верно, пожалуй, — проговорил он после молчания. — Лучше, конечно, спрятаться здесь, но… у меня счеты с Шик-Бермесом. Ведь он не вернул баранов Одек-апа!

Подбежал верблюд. Продолжая жевать траву, он оглядел собеседников, словно пытаясь разобраться: о чем же они договорились?

Сабыр начал приторачивать мешки-вьюки, а гость, подмигнув Казангапу, поплевал на ладонь и отер с верблюжьего лба желтую краску, скрывавшую лысину-луну.

— Отправляясь в дальнюю дорогу, не забудь взять с собой осторожность, — сказал гость Казангапу.

— Все готово, — произнес Сабыр.

— А почему наши овчарки не лают на этого верблюда? — спросил Казангап, с восхищением глядя на гостя.

— Есть у меня баночка с каким-то салом — подарок одного аксакала, — охотно ответил парнишка. — Как намажешь Желмае ноги, ни одна собака рта не раскрывает. Видно, отбивает этот жир верблюжий запах. А может, Желмая начинает пахнуть по-собачьи, кто знает?

Верблюд пошевелил горбом, словно плечом пожал, — дескать, действительно, кто знает?

— Я тоже хочу вам сделать подарок, — сказал Казангап. — Мы сегодня волка поймали, дядя сказал, это мой волк. Я дарю вам его.

— Зачем он ему? — удивился Сабыр. — В аул, да с волком, живым?

— Очень хорошо! — рассмеялся гость. — С живым волком можно сделать гораздо больше, чем с мертвым! Я еще не знаю, зачем он мне, но мы с Желмаей что-нибудь придумаем! — И он поблагодарил Казангапа.

— Не жалко тебе нового чапана? — подтолкнул локтем Сабыр племянника.

— Новой одежде радуешься один раз, старой — пока не износится! — ответил Казангап и радостно рассмеялся: он был очень рад, что такой необычный подарок пришелся по вкусу такому необычному гостю.

Приторачивая мешок с волком на верблюда, гость сказал:

— Э, Желмая мой, мы с тобой возили баев и мулл, а это всего-навсего волк!

Когда гость простился с чабанами и уселся в седло, Казангап вдруг взволнованно спросил:

— Скажите, ага, а почему жигиты ловят вас?

Сабыр дернул племянника за рукав чапана, но было уже поздно.

Гость весело поглядел на Казангапа, затем глаза его посуровели, и он ответил тихо:

— Потому что я еду в Шойтасу!

— Да будет благословен твой путь, Алдакен! — сказал Сабыр сердечно.

— Хош! Прощайте! — крикнул гость, и верблюд легко побежал к долине.

К Шойтасу?! Казангап был поражен. К самому великому богатырю Шойтасу! И еще задерживается в ауле из-за вдовы Одек! Э-э, странный этот Алдар-Косе! Уж он-то, Казангап, если бы его послали к Шойтасу, бросил все на свете и мчался бы к Дальним горам день и ночь, без остановок!