Все случилось летом

ТРУДНЫЙ ДЕНЬ МИКИ

— Послушай, Мика, не утирай нос рукавом, для этого у тебя есть платок. Сколько раз тебе говорить? Ну, хорошо, рассказывай дальше! Значит, ты возвращался из школы…

— Не я один. Были еще Даце и Тедис. Мы вместе возвращались.

— Хорошо, вы возвращались вместе. А дальше?

— Мы пошли не по улице, а через огороды по снегу. Так ближе. И Тедис сказал: «Давайте бросаться снежками в телеграфный столб, пусть каждый бросит десять раз, и кто больше всех попадет, тот будет чемпионом». И они бросались первыми. А я последним.

— Погоди, Мика, ты поменьше рассказывай о других и побольше о себе. Должен отец узнать, что сын натворил.

Мика опять поднес было руку к носу, но вовремя опомнился, достал из кармана платок.

— Значит, вы кидали снежки в телеграфный столб. Что было потом?

— После третьего снежка у меня рука вывернулась. Не то чтобы вывернулась, а Страшила Арк пошатнулся в сторону. Он сам наскочил на мой снежок.

— Сын, тебе прекрасно известно, что нет такого имени — Страшила Арк. Как правильно надо сказать?

— Дядя Арк.

— Ну вот.

— А дядя Арк опять был пьяный… И все его зовут Страшилой Арком!

— Почему же все? Я, например, его так не зову. Запомни, Мика, он тоже человек — такой же, как ты или я.

Мика поднял голову:

— Дядя Арк был пьяный!

— Ну и что же?

— И он своей шапкой наскочил на мой снежок. Я в него и не думал кидаться. Я целился в столб.

— Я тебе верю, Мика. Что случилось с шапкой дяди Арка?

— Шапка свалилась в снег. Дядя Арк стал ужасно ругаться. Даце с Тедисом перепугались и убежали.

— Погоди, Мика, мы же с тобой условились, что ты будешь рассказывать только про себя.

— Я тоже убежал.

— Так… А почему ты убежал?

— Я испугался Страшилы Арка… дяди Арка.

— Почему ты его испугался?

Мика громко высморкался и сказал:

— Дядя Арк кричал, что он сейчас нас поймает и слопает, как сардельки.

— Хм… Хорошо, Мика, мне все ясно. Сейчас ты скоренько надевай пальто и, пока еще не стемнело, сходи к дяде Арку, попроси прощения. Скажи, что ты сожалеешь о случившемся и просишь тебя извинить.

По щекам Мики покатились слезы.

— Мне же некогда. Я должен перемыть посуду, — сказал он, всхлипывая.

— Ничего, на этот раз посуду вымою я.

— И еще мне стихи надо выучить. Только три раза успел прочитать. Вдруг меня завтра вызовут и я получу двойку?

— Что же, очень плохо. Но будет еще хуже, если ты не сходишь к дяде Арку. Так что, пожалуйста, не канителься, иди!

Мика вытер слезы и стал одеваться, втайне надеясь, что отец передумает, позовет его обратно. Надел башмаки. Надел пальто. Разыскал шапку. Отец, казалось, позабыл о нем. Взяв со стола газету, он прилег на диван. Мика повертелся перед диваном, в последний раз высморкал нос и, сам того не заметив, очутился на лестнице.

Медленно поплелся он с третьего этажа вниз, насилу сдерживая рыдания и раздумывая о том, что ему теперь делать. Если бы Арк жил где-нибудь далеко, можно было дорогой что-то придумать, а тут рукой подать, и сам не заметишь, как дотопаешь, в голове же по-прежнему пустота, наскоро ничего не придумаешь.

На лестничной клетке второго этажа он разглядел нацарапанную на стене надпись, которой не заметил, возвращаясь из школы. «Мика дурак», — так там было написано. Первое слово он стер рукавом, а вместо него кусочком штукатурки, подобранным тут же, написал: «Даце». Теперь получилось: «Даце дурак». Когда Мика прочел новую надпись, у него немного отлегло от сердца. Он знал, что это проделки Даце, девчонки с четвертого этажа. Пусть теперь узнает, кто настоящий дурак.

Он двинулся дальше, и ему страшно захотелось встретить кого-нибудь из мальчишек, поделиться своим горем. Горе было так велико, что Мика почувствовал: если сейчас не найдет никого, перед кем облегчить душу, то придется забраться в укромное место и хорошенько выплакаться. Но, выйдя на улицу, столкнулся с Тедисом — вот уж легок на помине!

Тедис был упитанный мальчик, всегда голодный, всегда что-то жующий. Сам он объяснял, что толстый оттого, что много ест, а мало есть не может: недостаточно закалил характер. И теперь у Тедиса полон рот, но, завидев Мику, он моментально проглотил это что-то, потому что и поговорить Тедис любитель. Мика был не в силах скрыть радость от встречи с другом.

— Ты стихи выучил? — спросил он.

— Некогда было, — ответил Тедис, постреливая на него глазами. Он сразу смекнул, что у Мики на уме совсем другое. — Может, завтра не спросят? Скорей всего, нет. Чего понапрасну забивать голову. А ты сам-то выучил? Куда это собрался?

— Не выучил, — с тяжким вздохом промолвил Мика. — Только три раза прочитал. Насилу первую строчку запомнил, остальное начисто забыл. Папа велел мне сходить к Страшиле Арку и попросить прощения за шапку.

Одной рукой Тедис прижимал к груди завернутый в газету сверток и теперь от удивления чуть его не выронил.

— Ты пойдешь к Арку? — с исказившимся от страха лицом прошептал он. — Так он же тебя изобьет! И ты не боишься?

— Как не боюсь! Ужасно боюсь. Послушай, Тедис, давай сходим к нему вместе, ты ведь тоже бросался снежками.

— Но по шапке-то Арку попал не я.

— А я и не говорю, что ты.

Мика не знал, какой бы еще привести довод.

— Может, все-таки сходишь за компанию? — Голос его дрогнул, Мика почти умолял.

— Не могу, Мика, — печально ответил Тедис. — Мне домой надо, братика нянчить. Вот только покормлю Бегемота, и мигом обратно, а то мама рассердится.

— Тогда другое дело… тогда уж лучше с тобой схожу за компанию к Бегемоту. Ты что ему несешь?

Тедис кивнул на сверток, прижатый к груди.

— Думаешь, Бегемот станет есть кости?

— Не станет, я сам их съем. Косточки мягкие, телячьи, такие грызть одно удовольствие. И еще у меня в кармане два кружочка колбасы. Это ему на закуску.

— Колбасу он любит.

Мика был очень доволен, что нашелся повод хоть ненадолго отложить объяснение со Страшилой Арком. Вслед за Тедисом он вошел во двор. У забора в ряд выстроились потемневшие от времени гаражи, где жильцы держали свои мотоциклы и автомобили. Подойдя к крайнему, Тедис поднял голову и, уставившись на крышу, позвал тоненьким голоском:

— Бегемот! Бегемот!

На чердаке гаража что-то скрипнуло, и в отверстии, на месте оторванной доски, показалась круглая усатая голова с зажмуренными глазами.

— Бегемот! Бегемот! — звал Тедис, выставив руку со свертком.

Бегемот принюхался, склонил набок голову, мяукнул и перескочил на ящик, в котором дворник хранил песок для тротуаров. Оттуда Бегемот спрыгнул под ноги ребятам. Это был большой жирный кот серой масти с черными полосами. Одно ухо у Бегемота в каком-то кошачьем поединке было потеряно, на морде давний шрам, в довершение ко всему кот стоял на трех ногах, — переднюю, раненную в недавних боях, держал чуточку на весу. Тедис протянул руку, чтобы погладить Бегемота, но тот, дугой выгнув спину и подняв хвост, отковылял в сторону.

— Ишь, не дается! — прошептал восхищенный Тедис. — Вот это, я понимаю, кот!

Разложив принесенное угощение на снегу, он сам отошел. Бегемот прыжком очутился у кучи костей, обнюхал их, обошел вокруг, тряхнул головой и, припав животом к земле, принялся за хрящики, от удовольствия поколачивая хвостом по снегу.

— Чем Бегемоту не жизнь, — грустно молвил Мика, вспомнив про Арка и свое поручение.

Тедис нахмурился и, прислонившись к ящику с песком, сказал:

— А думаешь, мне легко? Может, труднее, чем тебе. Я только не жалуюсь. Вот погляди на мое ухо! Что-нибудь видно?

— Нет, — немного погодя ответил Мика.

— Ухо должно быть красное. Ну, теперь видишь?

— Да, вроде красное, — заверил Мика, хотя оба уха у Тедиса были совершенно одинакового цвета.

— Меня мама оставила нянчить братца, а он в такой рев ударился, — рассказывал Тедис. — Я его в коляске катаю по комнате и так и сяк, а он знай орет. Дал погремушку — швырнул на пол. Дал мячик — то же самое. Тогда я сунул ему пузырек с чернилами. И он сразу примолк. Ну, думаю, теперь стишок поучу. Не тут-то было. Ума не приложу, как он пузырек ухитрился открыть. Сосунок еще, даже не лопочет, только кривляется да язык показывает. Ой, что было! — вскрикнул Тедис, схватившись за голову. — Ни в сказке сказать, ни пером описать. Попробовал было братца просушить промокашкой, а он на весь дом как завопит! Прибежала мама и давай меня за ухо драть, будто я во всем виноват. Я ей объяснил, что детей за уши драть нельзя — я ведь читаю в газетах разные статьи, как детей воспитывать, — но она прикрикнула, чтоб язык придержал, да схватила посудное полотенце и так отхлестала по заднему месту… Вот видишь, как мне живется… — жалобился Тедис.

— А ты кричал, когда тебя лупили? — сочувственно осведомился Мика.

— Как же я мог кричать, когда братец тут же? — вопросом ответил Тедис.

Бегемот замурлыкал. Он уже разделался с лакомыми хрящиками и, склонив набок голову, выжидающе смотрел на мальчиков.

— Ты гляди, не нравится, — отругал его Тедис. — Знал бы, сам съел. А теперь куда их, грязные?

Он вынул из кармана два кружочка колбасы и подкинул их Бегемоту.

— Ну, мне пора, — спохватился Тедис. — Сам понимаешь, дольше не могу. Когда мама сердится, я стараюсь быть тише воды, ниже травы. И так тайком из дома убежал. Может, опять достанется.

— Да, чем не жизнь Бегемоту, — жалобно протянул Мика. — Ни стихи ему учить, ни брата нянчить, ни к Страшиле Арку идти.

— Что и говорить! Тяжело, — согласился Тедис. — Да что ж теперь делать? Жить-то надо.

У калитки они простились. Тедис умчался домой. Мика, обернувшись, с грустью оглядел двор, откуда они только что вышли. Бегемот сидел у ящика и лизал свою хромую ногу, задрав ее к самому носу. Милый Бегемот, верный друг…

Вечерело. Мика сообразил, что надо поторапливаться, иначе совсем стемнеет. Но, поторопившись немного, он опять замедлил шаги, потом они еще более замедлились и, наконец, совсем уж стали черепашьими. На другом краю сада взрослые ребята устроили каток. Мика подошел к ограде посмотреть, что там творится. Дацин брат кружил по льду на мопеде целую вереницу девчонок, прицепившихся сзади. Над катком клубился вкусный синий дымок от мопеда, и такой стоял тут крик и визг, такое царило веселье. Мика просунул голову между планками забора, чтобы лучше все рассмотреть. Жаль, что не было с собой коньков, а то бы можно было сделать кружочек-другой, к Арку он бы еще успел. Может, попробовать просто так, без коньков прокатиться? Мама, правда, ругается, что ему чуть не каждую неделю новые подметки приходится ставить.

«Денег на тебя не напасешься. Ты, наверное, Мика, ходить как следует не умеешь. Подошвами, что ли, шмыгаешь? А ну покажи, как ты ходишь».

Мика тогда прошелся по комнате, поднимая ноги по возможности выше.

«Вроде как все нормальные люди, — удивилась мама. — Ничего не понимаю. Или подметки виноваты. Наверное, выпускают такие непрочные».

Все это Мика припомнил, глядя, как Дацин брат катал на мопеде девчонок. Ну ничего, проедемся разок, ничего с подметками не случится, да, проедемся, глотнем вкусного голубого дымка… Но только Мика принял такое решение, как цепочка распалась, и девочки разъехались в разные стороны. Даце, заметив его голову между планками забора, подкатила поближе и крикнула:

— Мика, ты чего там застрял? Иди к нам!

— Я не могу, мне некогда, — сказал он. — Я должен идти к Арку.

Даце даже поперхнулась.

— Ты пойдешь к Страшиле Арку! Зачем? Разве ты его не боишься?

— Не боюсь! Меня папа послал по делу.

— Что за дело такое? — тихо спросила Даце, подойдя поближе к забору, так что Мика при желании мог дотянуться до нее рукой.

— Это секрет. Ты проболтаешься. Очень большой секрет.

— Подумаешь — секрет! — презрительно фыркнула Даце. — Да я знать не хочу твоего секрета.

Она повернулась к нему спиной и помчалась так, что лед под коньками зашипел, как ошпаренный. С тяжелым сердцем Мика наблюдал, как Даце присоединилась к подружкам, потом потер нос и отправился дальше. Он делал совсем крохотные шажки, но большой каменный дом, в котором жил Арк, как будто сам подвигался ему навстречу, вот уже и парадное. Какая-то неодолимая сила тянула мальчика назад, и он долго не решался подняться на второй этаж. Подойдя к двери, за которой обитал Страшила Арк, он остановился, чтобы собраться с духом.

А вдруг Арка нет дома, что тогда? Ничего не поделаешь, придется вернуться обратно. Но все-таки сначала надо позвонить. Чуть-чуть нажать кнопку, потом бегом вниз. Арка наверняка нет дома. С какой стати в такой прекрасный вечер он станет сидеть дома.

Дзын! Звонок зазвенел до ужаса громко, казалось, он висел прямо над головой, на лестничной площадке. Не успел Мика опомниться, как дверь отворилась, чья-то огромная рука схватила его за шиворот и втянула в комнату.

— Гадкий мальчишка! — на весь дом взревел Арк, отпуская своего пленника. — Так это ты, паршивец, вечно звонишь у моих дверей, а потом убегаешь! Ну, голубчик, теперь ты попался! Теперь не убежишь!

Мика сжался в комочек и заговорил таким жалостным голосом, каким не говорил еще никогда:

— Дяденька, я и не думал убегать. Я пришел к вам. Честное слово!

— Что-о? — протянул Арк и глянул на пришельца сверху вниз, как на букашку, которую он может в любой момент раздавить. Потом взял стул, уселся перед дверью, отрезав таким образом для Мики путь к отступлению.

В комнате стоял ужасный беспорядок, и она была до невозможности прокурена. Этот тяжелый табачный дух не шел ни в какое сравнение с тем вкусным дымком, которым попахивал мопед Дациного брата. Стол был заставлен пустыми бутылками, немытой посудой, тут же валялись черствая краюшка хлеба и початая банка консервов. Пол не метен давно, повсюду разбросаны окурки, на диване грязным комом простыни и одеяло. Арк был в одной рубашке с расстегнутым воротом, с засученными рукавами, галстук съехал набок, узел опустился на грудь. Рыжие волосы растрепаны, круглое и бледное лицо заросло жесткой, густой бородой — казалось, что он целый год не мылся.

— Дяденька, — дрожащим голосом сказал Мика, — я пришел попросить прощения. Я кидался в телеграфный столб снежками, а попал вам по шапке. Я нечаянно.

— А-а! Так это ты, разбойник, сбил у меня с головы шапку! Я уж чуть было не забыл. Хорошо, что сам явился с повинной. Знаешь, что я с тобой теперь сделаю?

— Я ведь нечаянно… я не хотел…

— Я тебя съем! Чуешь? Слопаю, как сардельку!

— Вы не имеете права! — вскрикнул Мика. — Я папе скажу.

Арк рассмеялся так, что у мальчика мурашки по спине забегали.

— Да как же ты пожалуешься, когда я тебя съем?

От ужаса Мика закрыл глаза, только бы ничего не видеть. Он слышал, как скрипнул стул, потом все стихло. Откуда-то издалека донесся голос Арка:

— Так что тебе надо от меня? Зачем ты пришел, мальчик?

Мика приоткрыл глаза и увидел, что Арк сидит на том же месте, только слегка нагнулся вперед, положив руки на колени.

— Я уже говорил. Я пришел извиниться.

— Извиниться? Уж не ослышался ли я?

— Пожалуйста, дяденька, простите меня, я больше не буду…

Арк откинулся на спинку стула, и на его лице отразилось удивление.

— И ты пришел к Страшиле Арку извиняться? Забавный сморчок, скажу тебе! — И он опять рассмеялся громким, страшным смехом. Потом так же неожиданно оборвал его. — Однако ты мне нравишься, — сказал он — И это я тебе говорю совершенно серьезно. Ты не какой-нибудь прохвост, ты парень что надо. Знаешь что, давай споем с тобой песню… — И дребезжащим голосом Арк запел: — Белая лилия в омуте, вот невеста пьянице… А ты почему не подпеваешь? — спросил он. — Ну, ладно, не хочешь, не надо. Малыш, знаешь, с чего Арк запил?

Мика покачал головой.

— Я запил потому, что от меня ушла жена. А может, жена ушла потому, что я запил. Теперь в этом деле сам черт не разберется. Белая лилия в омуте-е…

— Мне пора домой, — вставил Мика. — Дяденька, пожалуйста, пропустите меня…

— Никуда ты не уйдешь, — возразил ему Арк. — Я еще хочу полюбоваться на тебя. Я ведь тоже когда-то был маленький. Смешно, правда? Вот как ты думаешь, был ли когда-нибудь Страшила Арк такой же маленький?

Неожиданно в дверь позвонили. Сначала звонок короткий, второй длинный-длинный. Арк привстал со стула и крикнул:

— Кого там принесла нелегкая? Заходи! Дверь не заперта!

На пороге появился отец, и Мика обмер от счастья. Он бросился ему навстречу, позабыв про свои страхи. Взрослые поздоровались, и отец проговорил:

— Надеюсь, мой сын сказал вам все, что должен был сказать.

Арк кивнул:

— Мы с этим молодым человеком отлично провели время. Правда, я сначала хотел его съесть, но потом раздумал: славный парнишка.

Отец улыбнулся.

— Арк, оставьте шуточки, — заметил он серьезно. — Вы же погибнете, если не измените образ жизни. Возьмите, наконец, себя в руки, ведь вы не ребенок. Приберитесь дома, побрейтесь, сходите в баню…

— На баню у меня нет денег, — перебил его Арк. — Может, рублик одолжите?

Отец достал деньги, протянул Арку. Тот взял двумя пальцами и, склонив набок голову, спросил:

— А вы не боитесь, что я их пропью?

— Это ваше дело, — пожав плечами, ответил отец. Он взял Мику за руку, собираясь его увести. Подойдя к двери, он обернулся и сказал: — Не стоит мне вам, как школьнику, объяснять, что хорошо, что плохо. Вы это знаете не хуже меня. Но вот что меня удивляет: неужели в вас не осталось ни капли силы воли? До свидания, Арк!

— Обождите немного, — скороговоркой бросил Арк. — Прошу вас. Мне так редко приходится встречаться с людьми, устами которых глаголет истина. Если бы вы знали, какая я дрянь! Последний мерзавец и тряпка! Очень обяжете меня, если выпьете со мной стаканчик водки. В одной из бутылок что-то оставалось. Ведь юный джентльмен еще не слишком соскучился по мамочке, а? Очень прошу не отказываться. Покорнейше прошу!

— Не паясничайте, Арк, в этом нет ничего смешного.

Мика почувствовал, что отец колеблется — остаться или нет, и потому незаметно дернул его за рукав, торопя поскорей уйти. Мика боялся, как бы Арк в последнюю минуту не преградил им дорогу. Но Арк стоял, как Бегемот, доверчиво склонив набок голову, и в глазах его предательски сверкнула влага. Отец легонько отстранил от себя Мику и сказал:

— Хорошо, Арк, но только одну рюмку, только одну.

Хозяин в радостном оживлении бросился убирать со стола пустые бутылки, потом застелил его чистой газетой, на ней разложил все ту же початую банку консервов, краюшку хлеба и вилки. Папу пришлось чуть ли не силком усаживать, он отговаривался: из-за одной рюмки и садиться не стоит. Но и когда первая рюмка была выпита, Арк не позволил ему встать, тут же налил вторую, сказав, что эта «на посошок», что без нее и до дому не дойти. После третьей рюмки никаких споров на этот счет уже не возникало.

— О чем тут говорить — на двух мужчин такая капля! — Арк небрежно махнул рукой на бутылку, и отец, соглашаясь с ним, кивнул.

Вначале Мика наблюдал за отцом, раскрыв рот от удивления, но понемногу ему стало скучно, он беспокойно топтался вокруг стола, становясь то с одной стороны, то с другой. Правда, Арк своему маленькому гостю дал конфету, которую выудил из кармана брюк. Прежде чем отдать ее Мике, он своим кривым и жестким ногтем сковырнул с нее прилипшие соринки. Конфета была вкусная, мятная, но скоро и она надоела, и, вынув изо рта обсосанный комочек, Мика завернул его в уголок платка.

Интересней стало, когда Арк опять затянул песню про белую лилию в омуте. Но теперь, как ни странно, ему подпевал отец, и это было ужасно потешно, потому что каждый тянул на свой лад. О белой лилии Мика готов был слушать всю ночь, но так как рано или поздно всему приходит конец, пришел конец и песне, да и бутылка была пуста. На этот раз отец простился по-настоящему, и Мика уже за дверью разглядел, как Арк тяжело сел на стул, провожая их невеселым взглядом.

На улице уже зажглись фонари, и окна домов тоже светились. По обеим сторонам тротуара тянулись высокие сугробы, проход был узкий, и отцу с сыном приходилось уступать дорогу прохожим. Мика шагал то впереди отца, то сзади. Когда ему удалось пристроиться рядом, отец спросил:

— Ты куда это запропастился? Я уже начал волноваться, думал, с тобой что-то случилось.

— Я очень торопился, — ответил Мика, — только у меня медленно получалось.

— Страшный ты растяпа, Мика. Все-то у тебя получается не так, как надо.

Мика сунул руку в карман отцовского пальто, так было удобней идти.

— Папа, ты сам учил меня не употреблять таких слов — «страшила» и «страшный».

— Вот видишь, Мика, насколько заразительны твои дурные привычки. Как же нам быть?

— Что ж теперь делать, жить-то надо, — серьезно ответил Мика, про себя подумав, что присказку эту он перенял от Тедиса, а Тедис, наверно, от своей бранчливой мамы.

Подойдя к дому, Мика вынул руку из отцовского кармана. В голове теснилось множество мыслей, и он спросил:

— Папа, а кто дяде Арку в бане потрет спину?

— Кого-нибудь попросит. А что?

— Все-таки у него было очень жутко.

Отец не ответил, только на мгновение прижал к себе сына. А Мика все расспрашивал:

— А если бы я не сходил к дяде Арку, а застрял по дороге с Дацей или Бегемотом, ты бы очень рассердился?

— Очень.

— А дядя Арк давно позабыл, что я угодил в него снежком. Насилу вспомнил. И ему совсем было не нужно, чтобы я пришел просить прощения.

— Возможно, Мика, ему и не нужно. Но прежде всего это нужно было тебе. Понимаешь?

Мика ответил, что понимает, и в тот момент ему действительно казалось, что он понимает, но позже, когда они стали подниматься по лестнице, он совершенно отчетливо осознал, что ничего не понимает. Он ступал через одну и, сразу через две ступеньки, словно ожидая, что это внесет какую-то ясность, но тут отец на него заругался, сказал, что так можно упасть, сломать ногу. А Мика все думал, как же это так получается, что посещение Арка нужно было прежде всего ему, Мике, хотя он никакой пользы от этого не получил, только почувствовал страх, который так трудно было побороть. Правда, теперь у него хорошее настроение, оттого что все позади. И если кто-то тут выиграл, так это отец, потому что он вместе с Арком выпил вино и спел песню про белую лилию.

Мама уже вернулась с работы и накрывала на стол. Она потянула носом воздух и подозрительно спросила отца:

— Что-то странно от тебя попахивает?

— Мы были у дяди Арка, — не выдержав, сообщил с гордостью Мика.

— Тогда все ясно, — сказала мать. — Только не понимаю, зачем ребенка надо было брать с собой.

— Я пошел к нему первый, а потом за мной пришел папа, — объяснил Мика.

Когда все уселись за стол, мать продолжала расспросы:

— Что же ты так долго делал у Арка, если папе пришлось идти тебя разыскивать? И как с уроками? Наверное, опять не выучил!

Мика низко-низко склонил голову над тарелкой, чуть нос не окунул в суп. А отец сказал:

— Нам надо было уладить одно важное дело. Совершенно безотлагательное.

Мать недоверчиво оглядела одного, другого и покачала головой. Мика покосился на отца и зажмурил один глаз. Отец тоже подмигнул и еще чуть-чуть повел ухом — теперь у них был свой секрет, которого мама не знала. И Мика попробовал шевельнуть ухом, но у него ничего не получилось. Проще было выучить десяток стихотворений, чем научиться пошевеливать ухом, как это умел его папа. Мика как-то два часа подряд провертелся перед зеркалом, упражняясь, и все впустую.

Перед тем, как лечь спать, он трижды прочитал стихи, и ему показалось, что выучил. Но когда залез под одеяло, смог припомнить только две строчки. Перед глазами стоял Арк с растрепанными рыжими волосами, злыми глазами и пел песню: «Белая лилия в омуте-е…»

Мика сообразил, что это уже начинается сон, но ничего не мог с собой поделать: ни задержать сон, ни изменить его. Он еще только подумал, что и завтра ждет его тяжелый день, потому что стихи он все-таки не выучил, а потом пустился в сон, как в далекое и прекрасное плавание.

1967