Всемирная история. Российская империя

Российская империя – русское государство, существовавшее в период с 1721 до Февральской революции 1917 г. и провозглашения республики.

Российскую империю провозгласил царь Петр I по итогам победоносной Северной войны 1700–1721 гг., в результате которой Московское государство получило выход к Балтийскому морю. Переименование Русского царства в Российскую империю можно считать весомой декларативной формальностью, поскольку этот акт фиксировал не какие-то фундаментальные изменения государственного устройства, а скорее существенный рост внешнеполитических амбиций монархии. Это изменение статуса должно было способствовать восприятию России в Западной Европе не как периферической, «варварской» или «азиатской» страны (согласно распространенным стереотипам), а как одной из ведущих держав континента.

Статус империи предоставлялся в европейской политической традиции государствам – претендентам на универсальную власть, опирающуюся на римско-византийское наследство. Название государства теперь опирается на греческий эквивалент топонима «Русь» (Ρωσία – Росия), распространенный в православной традиции. Несмотря на то, что Пруссия и Голландия немедленно признали новый титул московского царя, процесс внешнего признания имперского статуса России был длительным: Швеция – 1723 г., Османская империя – 1739 г., Великобритания и Австрия – 1742 г., Франция и Испания – 1745 г.; последней его признала Речь Посполитая – 1764 г.

Столицей Российской империи был сначала Санкт-Петербург (1721–1728 гг.), затем Москва (1728–1730 гг.), затем – снова Санкт-Петербург (Петербург) (1730–1917 гг.) (в 1914 г. город был переименован в Петроград).

Российская империя была третьей по площади из всех держав, когда-либо существовавших (после Британской империи и Монгольской империи). Государство простиралось от Северного Ледовитого океана на севере до Черного моря на юге, от Балтийского моря на западе до Тихого океана на востоке, обладая определенное время и частью Североамериканского континента. Возглавлял империю монарх, император Всероссийский, который пользовался ничем не ограниченной, абсолютной властью до 1905 г.

Основы административного и политико-правового функционирования Российской империи заложил Петр I. В ходе его реформ (1698–1725 гг.) политический режим Московского государства, в котором еще присутствовали определенные рудименты сословно-представительной монархии, был трансформирован в абсолютную, или самодержавную монархию. Российский абсолютизм XVIII в. представлял собой изменчивый, зависящий от внутри- и внешнеполитической конъюнктуры симбиоз некоторых западноевропейских административных институтов, идеологической риторики, рациональных принципов организации государственного управления, армии и территориального устройства (элементы внешней вестернизации), адаптированных к свойственных Московскому государству архаических (в европейском контексте) и цивилизационно своеобразных норм политико-правовой культуры, социальной структуры и характера экономики. Учитывая эту особенность, до сих пор дискуссионными в историографии остаются вопросы сущности и особенностей российского абсолютизма (или абсолютизма как стадии российского феодализма), соответствия западноевропейским проявлениям этого явления. Обсуждается вопрос, имел ли российский абсолютизм системный и объективный характер, или же он был результатом просто ряда случайностей и следствием персональных действий Петра I и Екатерины II, и уместно ли вообще употреблять термин «абсолютизм» относительно России.

После смерти Петра I в 1725 г. в России началась эпоха дворцовых переворотов, когда всевластие императора сочеталось с вооруженным вмешательством в «высокую политику» элитных дворянских гвардейских полков и жесткой конкуренцией дворцовых группировок. В зависимости от личностных качеств очередного монарха и политических и социальных компромиссов, на которых держалась его власть, внутренний контроль государства и его внешняя экспансия периодически то сокращались, то активизировались.

Ряд внешних факторов обеспечил стабильность Российской империи. Безопасности западного направления внешней политики способствовало прекращение экспансии Швеции, заметное ослабление Речи Посполитой, которая с начала, а особенно с середины XVIII в. превратилась в субъект политических манипуляций и посягательств со стороны России, Австрии и Пруссии. Крымский ханат и Османская империя представляли возможную угрозу только пограничным регионам. Отсутствие опасных противников в ближайшем геополитическом окружении укрепило влиятельный международный статус и самодостаточный характер внутриполитического развития российского государства.

Колебания текущей российской политики и изменение внешних обстоятельств (в т. ч. регулярные русско-турецкие войны) отражались и на статусе украинских автономных образований в Российской империи – Гетманщины и Войска Запорожского Низового, вызывая то восстановление института гетманства (при Даниле Апостоле и Кирилле Разумовском), то его отмену и замену на более контролируемые Петербургом коллегиальные органы – Правление гетманского уряда и Вторую Малороссийскую коллегию. Запорожская Сечь при одних обстоятельствах получала «вольности», при других теряла. Впрочем, политика по отношению к украинским землям, за некоторыми исключениями (Елизавета Петровна и Разумовские), отвечала общим тенденциям политики имперского центра по административно-правовой унификации западной периферии империи, составляющие которой (Смоленщина, Прибалтийские провинции, Гетманщина и Запорожье, затем – аннексированные территории Речи Посполитой) входили в состав Московского государства и Российской империи при различных исторических обстоятельствах и на основании различных правовых сделок и компромиссов.

Унификация становилась успешной благодаря инкорпорации (включению) элитных слоев присоединенных территорий в российское дворянство с его множеством привилегий и возможностями общеимперской карьеры. Поэтому, несмотря на очевидную опору на идеологическую традицию моноэтнического раннего Великого княжества Московского, внутриполитическая стабильность Российской империи основывалась на лояльности статусной элиты всех российских владений к правящей династии Романовых. Благодаря этому администраторами и «строителями» Российской империи в XVIII и XIX вв. могут считаться, кроме этнических русских, татар, других потомков и так довольно пестрой полиэтнической элиты Русского царства XVI–XVII вв., еще и украинцы, остзейские (прибалтийские) немцы, поляки, кавказская знать и многочисленные благородные эмигранты из Западной Европы (немцы, французы, итальянцы и др.), которые несли гражданскую и военную службу государству от столицы, где занимали высшие правительственные должности, до отдаленных гарнизонов.

В 1762 г. в результате очередного переворота к власти пришла Екатерина II, во время правления которой продолжала укрепляться и расширяться Российская империя.

С ее царствованием связан новый этап внешней экспансии: в ходе русско-турецких войн (Русско-турецкая война 1768–1774 гг., Русско-турецкая война 1787–1791 гг.) Россия завладела Крымом и Северным Причерноморьем до Днестра и приняла участие в разделе Речи Посполитой, получив Литву, Белоруссию, Правобережную Украину (1772, 1793, 1795 гг.). В результате этих разделов Российская империя включила в свой состав часть польских земель, новые регионы, населенные украинцами и белорусами, литовцами, евреями. Передвижение последних ограничивалось «чертой оседлости». Были заложены основы российской экспансии в Закавказье, где интересы Петербурга столкнулись с интересами Персии и Османской империи. В 1783 г. был подписан Георгиевский трактат и начался процесс присоединения грузинских государств, продолжавшийся при следующих императорах.

Наибольшим социальным кризисом времен Екатерины II было масштабное казацкое восстание в Поволжье под руководством Емельяна Пугачева (1773–1775 гг.), которое стало поводом для усиления административно-репрессивных мер и поисков постоянных методов стабилизации социального устройства абсолютизма. Эти тенденции привели к увеличению привилегий дворянства (Жалованная грамота дворянству 1785 г.), унификации категорий городского населения (Жалованная грамота городам 1785 г.) при сохранении крепостничества. Эти меры ограничивали социальную мобильность представителей разных сословий и прежде всего крестьянства. Для стабильности политического режима это было достаточно действенным до середины XIX в., но в то же время стало одним из факторов экономического отставания от стран Западной Европы и соответствующего сравнительного сокращения военно-технологического потенциала империи.

Режим власти Екатерины II характеризуется как «просвещенный абсолютизм», который своеобразно сочетал общие идеи и риторику европейского Просвещения в административном рационализме, но без их социально-реформистской составляющей. Поэтому политика Екатерины II по своей сути заметно отличалась, например, от политики австрийского императора Иосифа II Габсбурга. В течение XVIII в. «европейские политические идеи» в официальной сфере России служили преимущественно укреплению эффективности государственного аппарата, однако популяризация их других составляющих (социальной критики и демократизации) в общественной мысли или публикациях подвергалась преследованиям, особенно после Великой французской революции конца XVIII в. и дальнейшей дестабилизации политической системы Европы эпохи революционных и наполеоновских войн.

Любовь прошла: Иван Мазепа и Петр I

Как мы уже знаем, после низвержения Самойловича[26] гетманом был то ли избран, то ли назначен Василием Голицыным Иван Мазепа – одна из наиболее полярно оцениваемых фигур украинской истории. Российская история его до сих пор оценивает преимущественно как изменника (исключение составляют работы Татьяны Таировой-Яковлевой, которая не столь поддается старым шаблонам). Украинцы же либо считают его национальным героем, либо воздерживаются от оценок. И у тех, и у других есть определенные мотивации и аргументы. Что интересно, ни один другой деятель украинской истории не становился героем такого числа зарубежных художественных произведений. Мазепе посвятили свои творения Байрон, Гюго, Пушкин, Словацкий и др., его изображали на своих полотнах Буланже, Верне, Жерико, Делакруа…

Но прежде чем делать выводы, проследим за событиями и попытаемся понять логику действий их участников.

Правление Мазепы началось с подписания очередных «статей», которые продолжили традицию урезания гетманской автономии. В них, в частности, утверждалось и такое: «Народ малороссийский всякими меры и способы с великороссийским соединять и в неразорванное и крепкое согласие приводить, дабы никто голосов таких не испущал, что Малороссийский край – гетманского регименту [управления], а отзывались бы везде единогласно – Их Царского Пресветлого Величества самодержавной державы». На этой оптимистической ноте, собственно, и началось гетманство Мазепы.

Иван Степанович Мазепа-Колединский происходил из белоцерковской шляхты, учился в Киево-Могилянской и Краковской академиях, был пажом короля Яна Казимира, военное дело изучал в Голландии, бывал во Франции, Германии, Италии. Знал латынь, польский, русский, итальянский, немецкий языки. Пребывал на дипломатической службе при польском дворе, тесно общался с правобережной старшиной времен Выговского, Юрия Хмельницкого, Тетери, служил и выполнял поручения Петра Дорошенко. Женился на дочке белоцерковского полковника. С посланиями Дорошенко Мазепа попал в плен к запорожцам, а те передали его Самойловичу. Судьба Дорошенко на тот момент была уже практически решена, пытаться убежать не имело смысла, и с левобережным гетманом у Мазепы возник хороший контакт, он выдвинулся в кругу приближенных гетмана. Часто посещал Москву.

В те времена он вряд ли был «заброшен» в Россию как глубоко законспирированный «агент западных спецслужб»: его действия определялись как амбициями, так и очевидными жизненными реалиями. Всегда для Мазепы было характерным необычайное обаяние, ораторский талант и умение располагать к себе людей. Это проявлялось в отношениях и с Самойловичем, и с фаворитом царевны Софьи Василием Голицыным, и с Петром І.

Будучи гетманом, он стал, наверное, крупнейшим меценатом церкви за всю украинскую историю: 12 построенных и 20 отреставрированных за его счет храмов. Существенную помощь получала и Могилянская академия.

Социальная политика гетмана имела консервативный характер: он расширял полномочия и укреплял статус старшинского слоя, из которого постепенно формировался стабильный костяк элиты Гетманщины. Продолжались традиции Речи Посполитой в сословном самоуправлении и судопроизводстве, правах и вольностях, законах о частной собственности. Старшина все чаще называла себя шляхтой, реанимируя те ценности, за которые боролись ее предшественники. Параллельно с этим происходило то, что называлось «усилением крепостнического гнета», то есть снова была введена барщина (отработочная повинность). Причины этого – социальная стабилизация на Левобережье к концу XVII в., когда более состоятельная старшина концентрирует у себя все больше земельных владений, отменяются многолетние льготы для новых поселенцев на чьих-то землях (миграции населения перед тем были значительные), а казацкая служба уже связывается с определенной состоятельностью (нужно иметь коня и оружие); не соответствующие требованиям казаки легко переходили в крестьянское сословие и начинали нести определенные повинности. Масштабное перераспределение собственности, произошедшее в результате революции Хмельницкого, когда казацкая старшина стала контролировать ресурсы Гетманщины, должно было привести к формированию нового слоя землевладельцев.

Мазепа определенно не был популистом, что ему потом весьма дорого обошлось. С другой стороны, нельзя его и слишком сурово за это осуждать: несмотря на все «вольности» Речи Посполитой и казацкого гетманата, они все же касались преимущественно вооруженного сословия, а для тех задач, которые стояли перед гетманским государством, именно оно и было нужнее всего. Времена Руины прошли, и народу было желательно быть в поле. Наталья Яковенко указывает на то, что Мазепа не умел так манипулировать настроениями черни, как когда-то Хмельницкий. Но, заметим, что Хмельницкий этим занимался во время всеохватывающей войны, имея гораздо больше независимости, и именно тогда, когда эти манипуляции были ему особенно нужны.

Распространенный миф о том, что Мазепа «был вторым по богатству после царя», мягко говоря, неправдив, поскольку личного имущества у Мазепы было не так уж много. Но как гетман он вольно распоряжался государственным имуществом, ведь тогда еще не осознавалась разница между личной собственностью главы государства и средствами самого государства. Однако «свобода рук» при распоряжении «общественными» деньгами использовалась гетманом отнюдь не так, как это принято в нынешнем украинском государстве. Он их тратил на то, что сегодня назвали бы «целевыми программами», – на приоритетные цели, служащие росту благосостояния, духовности и культуры Гетманщины. Он стал величайшим меценатом за всю историю Украины, по масштабам поддержки православной культуры с ним не мог бы сравниться и князь Острожский[27]. Уже упомянутое ранее количество храмов было построено, отреставрировано или украшено на средства гетмана! И это на территории размером всего лишь в три современные украинские области… А помимо этого – поддержка Киево-Могилянского коллегиума, получившего статус академии, масштабное строительство в гетманской столице Батурине. Еще при Мазепе в моду вошли образованность, благочестие, меценатство. Эпоха украинского барокко достигла при Мазепе своего расцвета. Понятно, что маленькая Гетманщина (всего лишь одна седьмая нынешней территории Украины) не могла создать что-то вроде Версаля, но и сейчас, слава Богу, есть на что посмотреть.

Но насколько же тогдашняя Гетманщина была «государством» (в нашем представлении это нечто вполне независимое)? Да настолько же, насколько Молдавия и Трансильвания. Они были вассалами Османской империи, но порой осуществляли вполне самостоятельную внешнюю политику, не говоря уже о внутренней. В реалиях той эпохи, когда современных национальных государств еще не существовало, большая часть Европы состояла из таких «автономных государственных образований». Были «гетманские статьи», которые служили формальной основой отношений вассала (гетмана) и сюзерена (царя), но на практике все зависело от личных и неформальных отношений гетмана с царем и придворными группировками. Если отношения складывались хорошие и «взаимовыгодные», гетман мог в своих «пределах» ощущать себя полновластным господином. Ясно, что недовольные из старшины всегда были готовы написать в Москву донос, но и эта проблема была решаема. Там, исходя из обстоятельств, принимали прагматичное решение: «поверить» или «не поверить». Нужно также учитывать, что гетман правил не один: он опирался на старшину, согласие которой тоже было прагматичным. Если ее «корпоративные» интересы удовлетворялись, она не жаждала изменений, если же, наоборот, ощущала угрозу, то начинала роптать. Не секрет, что переход Мазепы на сторону шведов в Северной войне был санкционирован и востребован значительной частью казацкой верхушки.

Смена монарха в Москве – к власти пришел энергичный Петр І – не привела к смене гетмана. Мазепа вполне соответствовал тем прозападным настроениям, которые были свойственны молодому государю. В какой-то мере гетман должен был не только по образовательным и культурным предпочтениям Петра служить примером московским боярам, но и внешне: царь попросил Мазепу сбрить бородку, которую тот носил на французский манер. Но это последнее было отнюдь не главным: огромный политический и дипломатический опыт Мазепы много лет активно использовался на пользу Московскому государству. Через него велась обширная дипломатическая переписка, к его советам прислушивались. Многие политические решения принимались с учетом его мнений или рекомендаций. Не будет преувеличением сказать, что до 1707 г. Мазепа внес огромный вклад в укрепление позиций Московского государства. Правда, историки, склонные к черно-белому видению, теперь подают его однозначно: либо он изначально задумывал «измену» царю, либо же все время старался изменить зависимый статус Украины. В реальной жизни все не так однозначно: люди действуют, исходя из обстоятельств, и позиция Мазепы зависела от того, как он понимал положение и перспективы Гетманщины. Пока политика Петра I соответствовала ее интересам (и интересам самого гетмана, и интересам старшины), он был вполне лоялен, когда же ситуация изменилась, ему пришлось сделать тяжелый, но необходимый выбор.

Первый десяток лет своего правления гетман разделял со своим казацким войском все тяготы борьбы за Азов и выход к Черному морю. Это происходило рядом с Гетманщиной и способствовало стабилизации ее границ, уменьшению внешней угрозы. Но с 1701 г. казаки воюют на «фронтах» Северной войны, то есть активно помогают царю «прорубать окно в Европу» вдали от своей родины. Если брать во внимание геополитические интересы (о которых сейчас так любят рассуждать), то Балтика для украинцев представляла интерес минимальный. Оправданием участия в этой войне могло стать то, что в условиях раскола Польши (где боролись между собой прорусская и прошведская партии) гетман мог попытаться осуществить давнюю мечту своих предшественников: воссоздать «Гетманат обоих берегов Днепра». Это и удалось Мазепе, правда, лишь на непродолжительное время. После 1706 г. обстоятельства складывались для него все более неблагоприятно.

Северная война истощала ресурсы Гетманщины – как налогами, так и ограничением внешней торговли (все теперь совершалось через далекий Санкт-Петербург), казацкие части с большими потерями воевали вдали от родины и, поскольку в петровской регулярной армии их за людей не считали, не были в восторге от этой ненужной им войны. Население роптало из-за слишком промосковской позиции гетмана. Но наиболее угрожающими оказались планы военной реформы казачества и самого устройства Гетманщины. Петр был склонен в русле популярных в Европе идей рационализма перестроить все в огромной стране на свой прагматичный лад – создать централизованное и, по сути, полицейское государство. Война со Швецией шла с переменным успехом и требовала огромных усилий и затрат. У Петра зародилась идея превратить украинское казачество в регулярные части и избавиться от ненужной пестроты своих военных порядков. Планы упразднения украинской автономии вынашивались еще с 1703 г. Полномочия украинской старшины и гетмана постоянно подвергались сомнению: казацкие подразделения переходили под командование московских офицеров. К тому же младшее поколение петровских придворных («птенцы гнезда») в энтузиазме фаворитского рвачества не было склонно обращать внимание на местные особенности. Меншиков то хотел стать герцогом Курляндским, то подумывал заодно и о гетманстве. Петр мыслил широко и выдвигал идеи, например, о предоставлении английскому полководцу герцогу Мальборо (важной фигуры в тогдашней европейской политике) титула князя киевского. Симпатичному ему Мазепе можно было бы компенсировать моральный ущерб каким-то пышным титулом – например, князя Священной Римской империи. Но Мазепа не был обязан мыслить так широко – у него была его Гетманщина, которой он правил уже двадцать лет и хрупкий корабль которой необходимо было провести через стремнину большой войны. Критики Мазепы часто забывают, что ему проще всего было все время оставаться с Петром – тогда он был бы непотопляем. Но, похоже, престарелый гетман думал не только о себе – до Высшего Суда было уже недалеко…

Нашим современникам понятие «военная реформа» не кажется чем-то страшным: ну сделали казацкое войско регулярными частями, ну и что? Но не стоит забывать о самой природе и сущности казацкой государственности. Ведь «Гетманщина» – это скорее кабинетный термин, называлась она, не будем забывать, Войском Запорожским. И хотя непредсказуемая Сечь оставалась отдельной самостоятельной силой, само Войско состояло из полков и сотен, а администрация – из казацких полковников, полковых писарей и т. д. Отменить территориальный характер формирования казацких полков – это ликвидировать само Войско и его автономию. «Военная реформа» стала бы полным крахом того порядка вещей, который существовал со времен Хмельницкого и с таким трудом был сохранен усилиями Самойловича и Мазепы. И теперь мы можем понять, почему казацкая старшина, на которую опирался гетман, вдруг очень сильно засомневалась, стоит ли и дальше соблюдать верность Московскому государству. Нельзя забывать, что в восприятии старшины Войско вольно было избирать себе внешнего «протектора», как оно это уже сделало в 1654 г. и как это неоднократно происходило позже. Элита Гетманщины за полвека успела привыкнуть к тому, что способ выживания – это балансирование между более сильными окружающими государствами. Соответственно, при изменении геополитических и военных обстоятельств разумнее было перейти на сторону того, кто менее покушается на местные порядки.

Но, конечно, для того, чтобы были предприняты конкретные шаги, ситуация должна была стать критичной. С 1705 г. в рамках своей обширной корреспонденции Мазепа стал переписываться с прошведским польским королем Станиславом Лещинским. Последний, само собой разумеется, был склонен привлечь гетмана на свою сторону, но тот, поддерживая контакт, не давал конкретных обещаний. Все изменилось через два года. В 1707 г. Петр I начал предпринимать практические меры по передаче военной администрации на украинских землях под начало киевского воеводы Дмитрия Голицына. Для казацкой старшины это стало сигналом к тому, что нужно принимать какое-то решение. Ближайший соратник Мазепы Пилип Орлик свидетельствовал, что решение было принято в сентябре 1707 г. Мазепа дал клятву «сделать так, чтобы вы, ваши женщины и дети и отчизна вместе с Войском Запорожским не погибли ни от Москвы, ни от шведов».

Представления об извечных братских отношениях украинцев и русских прекраснодушны, но сильно преувеличены. Находящаяся тогда на территории Украины московская армия вела себя так же, как и все иные армии того времени, удовлетворяя все свои потребности и нужды за счет местного населения. Отношение русских к местным в Киеве во время строительства Киево-Печерской крепости характеризуют жалобы полковников гетману: «Великороссийские люди грабят их хаты, разбирают и жгут, женщин и дочерей насилуют, коней, скот и всякие пожитки забирают, старшину бьют до смерти». Однако к резкому изменению симпатий старшины и переориентации Гетманщины на то, чтобы принять сторону шведов, население не было подготовлено. «Средний комсостав» и обычные казаки уже привыкли за семь лет воевать «против шведа». Многие гетманские военные подразделения сражались далеко на севере, вокруг были рассредоточены московские войска, и любая утечка информации повлекла бы за собой быстрый и печальный конец Мазепы. Он ждал, как развернутся военные события…

Кстати, если по причине своего шведского выбора Мазепа считается антиподом Хмельницкого, избравшего союз с Москвой, то это неверно: если вспомнить последние деяния этого великого гетмана, то увидим среди его союзников тех же шведов. Хмельницкий руководствовался той же логикой, что и Мазепа, ибо геополитические обстоятельства в 1707 г. и в 1657 г. во многом были схожи. В этом смысле Мазепа скорее воплощал «завещание» Хмельницкого.

Уже подозревавший худший вариант развития событий, Мазепа пытался сохранить при себе побольше верных подразделений казаков и сердюков (наемного гетманского войска), но его силы все равно оставались весьма невелики. Попытки шведского короля Карла ХІІ в 1708 г. пробиться к Москве не принесли ему успеха, и, оттесняемый на юг, он со своей армией пришел на север Гетманщины. Московскими войсками применялась тактика «скифской войны» (опустошение местности вокруг месторасположения врага, в результате чего практически оставалась выжженная земля). Война на украинских землях грозила им полным разорением. Старый гетман, который адекватно оценивал свои и Карла шансы в этих обстоятельствах, говорил в сердцах: «Дьявол его [Карла] сюда несет! Все замыслы мои испортит, и войска великороссийские за собой в середину Украины приведет на окончательную ее руину и нашу погибель!» Мазепа рекомендовал Карлу сначала отступить, создать новую антимосковскую коалицию при участии Турции, донских казаков и других недовольных петровским режимом, а потом уже доводить дело до решающего сражения, тем более что после проигранного шведами боя при Лесной в сентябре 1708 г. Карл не получил необходимого подкрепления и снабжения. Молодой амбициозный король, уверенный в непобедимости своей армии, не последовал его советам. Секретность предыдущих переговоров и неготовность большинства старшины и казаков перейти на сторону совершенно неожиданно явившихся шведов привели к тому, что еще больше поредели силы гетмана. К приходу новых союзников Мазепа явно оказался не готов. Окончательно на его выбор могло повлиять решение Петра, полагавшего, что оборонять Малороссию от шведов Мазепа должен сам, – это было уже прямым игнорированием условий всех предыдущих украинско-московских статей.

К сожалению, нам неизвестны те условия, на основании которых гетман принял патронат Шведского королевства. Фигурирующие в работах исследователей с ХІХ в. некие «соглашения» уже давно признаны фальсификатом. Скорее всего, если бы этот шаг Мазепы оказался успешным, в идеале мог бы повторится Гадячский трактат Выговского 1658 г. о преобразовании Речи Посполитой в Республику трех народов. Непосредственный сюзеренитет Швеции над Украиной ввиду географических обстоятельств вряд ли был бы возможен. Но слишком многое остается нам неизвестным, поэтому гадать, видимо, не стоит.

Петр І, для которого решение Мазепы стало шокирующим, уже начал мстить «вору»: столица гетмана Батурин была захвачена войсками Меншикова, а гарнизон и население вырезаны. В спорах современных украинских и российских историков о точном количестве жертв батуринской резни, пожалуй, следует брать во внимание данные археологических раскопок: не столь важно, сколько именно тысяч людей было убито, но женские и детские скелеты со следами рубящих ударов являются очевидным доказательством факта убедительной «победы русского оружия». Один российский военный историк высказался по этому поводу: «Так ведь было за что – Мазепа же перешел на сторону врага». Да, повод был, и в ту эпоху всех сопротивляющихся нещадно карали – и шведы, и русские. Но факт-то не вычеркнешь из истории: были и такие русско-украинские отношения… Следует также отметить, что в современных интерпретациях событий Северной войны в России и Белоруссии все время почему-то говорят о «шведской агрессии». Это странно, поскольку войну, собственно, начала Россия, выступив со своими союзниками против Швеции, – это Москву как раз и не устраивала ситуация на Балтике. На логичный вопрос украинского историка по поводу использования такого некорректного термина был получен очень интересный ответ: «Так России же был нужен выход к Балтийскому морю!» Это все равно, как если бы весь мир посчитал 22 июня 1941 г. агрессором Советский Союз, поскольку Гитлеру были нужны бакинские нефтяные месторождения. Но оставим грустную современность и вернемся на 300 лет назад – тогда, правда, тоже было невесело.

Трупы защитников Батурина привязывали к доскам и пускали вниз по реке Сейм в назидание потенциальным изменникам. Волна следствий, казней и репрессий против «мазепинцев» и их семей прокатилась по Гетманщине, вызвав очередную «оргию доносов». Как докладывал французский посол в России своему министерству, «московский генерал Меншиков принес на Украину все ужасы мести и войны. Всех приятелей Мазепы бесчестно предано пыткам; Украина залита кровью, разрушена грабежами и представляет везде страшную картину варварства победителей». Возможно, француз был ангажирован, но изложил правду.

В ноябре 1708 г. Петр объявил гетманом стародубского полковника Ивана Скоропадского, а предыдущего гетмана церковь вскоре предала анафеме, в чем принимали участие бывшие знакомцы и друзья Мазепы, церковники Феофан Прокопович и Стефан Яворский. Известно, что процедура предания анафеме отнюдь не была канонической и легитимной, но это сейчас мало кого волнует. Интересно, что Мазепа и последователи не критиковали выбор Скоропадского. Все были живыми людьми, и в критической ситуации каждый поступил сообразно своим принципам и обстоятельствам. Многие из тех, кто толкал Мазепу на союз со шведами, оказались по другую сторону, поскольку находясь в окружении московских войск проявлять независимость было бессмысленно. Каждый испытал свою судьбу.

Военное счастье, очевидно, отвернулось от Карла и Мазепы. Ситуацию не изменило даже то, что им на помощь пришли несколько тысяч запорожцев во главе с кошевым Костем Гордиенко. Мазепу запорожцы откровенно не любили, но Петр І вызывал у них гораздо бóльшую неприязнь. В мае 1709 г. петровскими войсками была захвачена Сечь, а находившиеся там казаки казнены. Возле Сечи вскрывали могилы, «обитатели» которых тоже подвергались показательной «казни». В этом нет ничего «украинофобского»: после восстания Кондратия Булавина, походного атамана донских казаков, порядком досталось и этим казакам.

8 июля (по н. ст.) 1709 г. под Полтавой обожаемый своим войском шведский король не смог полноценно командовать им из-за ранения. Не имея единого стратегического плана, шведская армия вместе с украинскими союзниками потерпела сокрушительное поражение от превосходящих числом почти в два раза российских войск, которые могли к тому же (в отличие от шведов) использовать артиллерию. Если исходить из объективных обстоятельств, поражение было предрешено. Карлу и Мазепе с остатками бегущих войск пришлось отступать и перейти турецкую границу. 3 октября 1709 г. престарелый гетман умер возле крепости Бендеры (современная Молдова).

Вряд ли кто-либо захотел бы оказаться на его месте. Мазепа дольше всех был украинским гетманом, и благодаря его усилиям, мудрости и предусмотрительности его небольшая страна была поднята из Руины. Он любовно выстроил свой Батурин, вознес к небу десятки храмов. Весьма обеспеченный человек, останься он до конца с Петром, горя бы не ведал… Что же в действительности толкнуло его на тот откровенно жертвенный шаг? Этого никто не знает, ни один историк – ни украинский, ни российский. И понятно, почему он умер вскоре после уничтожения Батурина и поражения под Полтавой: жутко видеть крушение всего, что составляло твою жизнь, интересы, крушение надежд. Но нам известно то, чего не знал Мазепа: последующее украинское движение, цели и задачи которого были бы во многом гетману непонятны, всегда несло на себе то ли позорное клеймо, то ли почетный титул «мазепинство». Его жизнь закончилась катастрофой, и можно воспринимать его как неудачника, но очень мало исторических личностей смогли бы похвастаться тем, что их одно-единственное решение для многих и многих поколений людей стало символом веры. И что многие повторили этот трагический путь – даже и через 200, и через 250 лет после него. Звучит это, возможно, чрезмерно пафосно, но и в начале ХХ в. для российской администрации слово «мазепинство» много что значило. Вышло оно из употребления лишь после появления петлюровцев и бандеровцев.

Слияние и поглощение: конец украинской автономии

Восемнадцатый век положил конец государству Богдана Хмельницкого и, казалось бы, окончательно похоронил «украинский вопрос», оставив его в экзотике исторического прошлого. Однако это во многом было лишь видимостью, поскольку исчезали автономные государственно-правовые образования, а само население украинских земель продолжало жить, периодически напоминая о себе. Эти проявления «национального духа» отнюдь не являлись свидетельствами существования тогда некоего «украинского национализма», однако говорили о наличии у местного сообщества потенциала сохраняющейся «непохожести» на других. В будущем эту непохожесть можно будет использовать, «обыграть» определенным образом с возникновением новых интеллектуальных, литературных и политических веяний.

Характерно, что угасание автономной государственности, повлекшее смерть давнего книжного и канцелярского староукраинского языка, создало почву для радикального обновления языковой сферы – обращения к первоисточнику, то есть к языку живому, разговорному, народному. Произошло это под самый занавес все того же XVIII в. в эпическом бурлеске Ивана Котляревского «Энеида». Сей творческий эксперимент неожиданно оказался лишь первой ласточкой грядущего прихода новой украинской литературы в эпоху романтизма.

Но вернемся к началу столетия. Как мы помним, Украина была разделена в основном между Россией и Польшей. Правобережье южнее от Киева, опустевшее в Руину, было то стихийно, то организованно снова колонизировано украинским населением, снова вспахано и засеяно. Там же возрождается казачество с извечной функцией контроля исламской границы. Оно имело свои неизменные привычки и наклонности, и уже в 1700–1704 гг. воевало с Речью Посполитой. С приходом левобережных войск Мазепы правобережные полки в 1704–1709 гг. влились в его армию.

После русско-турецкой войны 1711–1713 гг., Адрианопольского мира между Россией и Турцией (1712 г.) и Карловицкого трактата Польши и Турции (1699 г.). Правобережье закрепилось за Речью Посполитой до второго раздела Польши (1793 г.). Уходя с тех территорий, российская армия опять перегнала население на левый берег. Но Правобережье было снова заселено – вспахано и засеяно – все теми же украинцами. Бесконечные миграции с одного берега на другой, приход новых колонистов и их очередные депортации – все это объясняет такую схожесть антропологического типа центральной Украины, население которой было неоднократно перемешано.

Однако общим итогом правобережных событий стало восстановление польского землевладения, и единственным воплощением казацких традиций было гайдамацкое повстанческое движение (его апогей – восстание Колиивщина в 1768 г.), подкрепленное переходом к гайдамакам части запорожского казачества. В итоге на левом берегу сформировалась прослойка местной старшинской элиты, а на правом «политическим классом» остались лишь польские шляхтичи. Посему, несмотря на преимущественно украинское население, будущий «Юго-Западный край России» считался неблагонадежным, «польским» и принимал участие в польских восстаниях (за исключением селян). Впоследствии российские власти явно отличали этот регион от более близкой и понятной им Левобережной Малороссии. Украинская по происхождению элита осталась лишь на Левобережье, что потом позволило авторам российских и советских учебников по истории поместить Правобережье в «ад», где процветал «социальный, национальный и религиозный гнет».

А теперь пересечем Днепр в восточном направлении. После Мазепы гетманом в 1708 г. стал, как уже говорилось, Иван Скоропадский – фигура весьма слабая, не склонная к «мазепинству». Разгон Сечи заставил казаков перебраться в турецкие владения в низовьях Днепра (Олешковская Сечь). В самой Гетманщине жило около миллиона человек, из которых половину составляли селяне, чьи права сокращались. Свободных сел оставалось около 10 %. Небогатые казаки постепенно становились такими же бесправными, как и селяне.

Постоянно здесь находилось несколько полков регулярной царской армии, число которых существенно возрастало во время каждой русско-турецкой войны (их в XVIII в. было немало). Украина служила базой для снабжения войск и пережила все тяготы бесконечных военных конфликтов. Экономическая политика Петра І по переориентации Малороссии на внутренний российский рынок достаточно быстро привела к деградации местных городов.

Смерть Скоропадского в 1722 г., через год после провозглашения Российской империи (1721 г.), облегчила внедрение в Украине российской администрации в лице Малороссийской коллегии во главе с бригадиром Вельяминовым. Указом царя украинским монастырям было запрещено печатать светские тексты, а поскольку нецерковных типографий в Малороссии тогда не существовало, то этот указ сделал невозможным публикацию любых произведений местной украинской литературы. Ее уделом стали лишь рукописи. Древнейшую на Руси Киевскую митрополию «понизили в звании» до архиепископии (до 1745 г.). Ярким выразителем этого переходного периода, последних всплесков свободолюбия, стал наказной (временный) гетман Павло Полуботок в 1723 г. Он закончил свои дни в Петропавловской крепости. Полуботок является одним из легендарных персонажей украинской освободительной традиции: с ним связывается и патетическая речь против «притеснений по московскому обычаю», и легендарный огромный клад из личных средств гетмана и казны войска, отправленный перед арестом в английский банк. Вернуться вклад должен был только в независимую Украину. Увы, «сберкнижка» где-то затерялась в лихолетье.

Приближение войны с Турцией заставило питерские власти «приласкать население», и украинской старшине в 1727 г. было разрешено снова выбрать гетмана. Им стал в 1727 г. Данило Апостол, чьи полномочия ограничивались так называемыми «Решительными пунктами», которые несколько смягчали жесткую линию Петра, но не возвращали предыдущих возможностей. Усилия Апостола по наведению порядка в Гетманщине (в частности, разрешение имущественных конфликтов и унификация прав, названная позднее «Права, по которым судится малороссийский народ») уже мало что могли изменить в доминирующем процессе по «вмонтированию» Малороссии во все более мощное «тело» Российской империи. Все эти усилия в юридической сфере должны были быть похоронены по мере унификации пространства и администрации империи как «регулярного государства». Тут не было какой-то особой ненависти к украинцам-малороссиянам как таковым – просто у империи порядок такой, а традиции «прав и вольностей» для России были понятием, прямо скажем, незнакомым.

После смерти Апостола власть была передана «Правлению гетманского уряда» (1734–1750 гг.), состоящему из трех русских офицеров и трех казацких старшин. Этот коллегиальный орган взял на себя функции гетмана. Тайные инструкции императрицы Анны Иоанновны говорили, что эта декларативно временная мера должна была на самом деле стать окончательной. Однако необходимость укреплять границу вынудила Россию в 1734 г. снова принять под покровительство ранее изгнанных Петром I сечевиков, и те перешли из османского подданства в российское. Возникает Новая Сечь. Она снова будет разогнана, уже Екатериной ІІ, через 40 лет, и казаки опять вернутся в Турцию, уже на Нижний Дунай.

Но в дальнейшем во вполне прагматичный процесс «слияния и поглощения» вмешались амурные страсти – роман Елизаветы Петровны с певчим придворной капеллы украинским казаком Алексеем Разумовским (при рождении – просто Розум). В 1744 г. Разумовский становится графом, возможно, благодаря его предполагаемому тайному браку с государыней. Во время визита в Украину Елизавета благосклонно отнеслась к прошениям земляков мужа о восстановлении былых вольностей. Возвращено было и гетманство, «чисто случайно» доставшееся брату Алексея – юному Кириллу Разумовскому. Годы его гетманства – 1750–1764.

Повысивший уровень образованности в поездке по Европе, воспитанный при дворе и женатый на родственнице царицы девице Нарышкиной, Кирилл Разумовский принес на родную землю очевидные инновации: гетманская столица вернулась в мазепинский Батурин, возводились представительные «национальные строения», произошла реформа судопроизводства, реанимировавшая шляхетские вольности (которые должны были касаться казацкой старшины), вводились старшинские съезды для обсуждения важных дел, аналогичные шляхетским сеймикам, возникла идея об основании, наряду, по сути, с церковной Киево-Могилянской академией, еще и светского университета. Пытаясь встать во главе модернизированного автономного образования, Разумовский не лелеял сепаратистских планов – он был продуктом санкт-петербургского двора, но почему бы ему не стать еще и наследственным гетманом? Как раз идею передачи булавы по наследству в роду Разумовских и поддержали старшины на съезде в 1763 г.

Но тут нашла коса на камень, поскольку на троне, после очень удобной «безвременной кончины» Петра ІІІ, уже находилась его супруга София-Фредерика Ангальт-Цербстская, то бишь «матушка-царица» Екатерина ІІ. Она, как известно, любила гвардейцев, но, видимо, не отличалась широтой натуры Елизаветы и не позволяла своим многочисленным любовникам лишнего в политике. Дама по-европейски просвещенная, поклонница и спонсор французских просветителей (те не остались в панегирическом долгу – она быстренько стала «Пальмирой Севера»), Екатерина мыслила Россию великой державой, управление которой следовало реорганизовать рационально: все разумно, все продуманно, все унифицировано. Это было применением на российской почве тех же идей Просвещения, которые на другом конце Европы породили лозунг «свобода, равенство и братство». Но, как известно, и из учения Христа, и из учения Карла Маркса разные люди сделали очень разные выводы. Хотя, с точки зрения интересов России как имперского государства, все это было, наверное, оправданным. Ну, лес рубят – щепки летят…

Украинские патриоты Екатерину крайне не любят, мягко выражаясь. Тарас Шевченко эмоционально и незавуалированно выразил свое отношение к роли Екатерины в истории Украины: «Та царица – лютый враг Украины, голодная волчица!» (1845 г.), «Тебя ж, о сука! и мы сами, и наши внуки, и миром люди проклянут» (1860 г.). Возможно, есть какой-то более поэтичный перевод, но, пожалуй, достаточно и буквального. Оценивая преемственность между Петром І и Екатериной ІІ («Первому – вторая»), Шевченко в поэме «Сон» отметил следующее:

Не будем уж очень осуждать великого сына украинского народа за столь неполиткорректные высказывания в адрес монархини, поскольку он был отправлен за подобные шалости «в солдаты» в Казахстан с логичным запрещением писать (а вдобавок еще и рисовать – а то вдруг он «это» еще и нарисует?). С учетом того, что «выражение» от 1860 г. (имеется в виду «сука») было сформулировано уже после ссылки и за год до смерти автора, то, видимо, в конце жизни он остался при своем изначальном мнении. Но что же так возмутило в деяниях «матушки-царицы» впечатлительного служителя поэтической музы?

Она исходила из определенных реляций (докладов) о ситуации в Малороссии, в которых, в частности, говорилось, что ее (Малороссии) правовые нормы «для республиканского правления учрежденные, весьма несвойственны уже стали и неприличны малорусскому народу, в самодержавном владении пребывающему».

Действительно, ну помилуйте, какое уж тут «республиканское правление»? Это пусть вольтерьянцы на «прогнившем Западе» шалят, а здесь – «просвещенная монархия». Направленность унификации вполне ясно формулирует инструкция Екатерины прокурору Сената князю Александру Вяземскому:

Что, собственно, и было исполнено. Разумовскому, для его же блага, пришлось от гетманства отречься в 1764 г., и его заменила Вторая Малороссийская коллегия, которую возглавил небезызвестный российский полководец Петр Румянцев. В подчинение Коллегии постепенно отошли местные судебные органы и канцелярия, деловодство стало вестись по общеимперским стандартам. Параллельно генерал Румянцев даровал представителям местной старшины общеимперские чины, дабы показать перспективы российской карьеры.

Русско-турецкая война 1768–1774 гг. отвлекла усилия новой администрации и принесла России междуречье Южного Буга и Днепра. Вмешательство в Крымские дела привело к первой депортации из Крыма 40 тысяч христианского населения и расселения его в Приазовье (видимо, чтобы эти земли не пустовали после изгнания оттуда татарских кочевий). Окончательно Крым был присоединен к империи в 1783 г. В результате его захвата в ситуации тогдашних внутренних усобиц в ханской династии Россия получила важнейший стратегический форпост на Черном море. Был ли тогда Крым «российским»? По факту захвата – да, но не по составу населения. До войны 1853–1855 гг. Крым оставался целиком татарским, а сравнялось русское население с местным по численности лишь после гражданской войны, перед Второй мировой войной.

По окончании Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. услуги хорошо повоевавших против басурман 11 тысяч запорожских казаков уже были не нужны, и возвращающиеся с войны русские части захватывают и разрушают Сечь (1775 г.). «Отблагодаренные» таким образом запорожцы опять ушли на турецкие земли – кому это удалось.

Последний кошевой атаман, Петро Калнышевский, человек уже в возрасте 85 лет, получивший за войну медаль от императрицы, был брошен в холодную камеру-одиночку Соловецкого монастыря, где он провел 25 лет, оставив после себя «два аршина нечистот» и сгнивший кафтан. Он пережил Екатерину, Павла и дожил до воцарения Александра І. Помилованный им кошевой решил остаться в монастыре уже в качестве монаха и находился там до своей смерти в возрасте 113 лет. После освобождения этот уникальный человек еще проявил некую иронию в переписке с властями. Он попросил разрешения остаться «в обители сей ждать со спокойным духом окончания своей жизни, которое приближается, поскольку за 25 лет пребывания в тюрьме к монастырю вполне привык, а свободой и здесь наслаждаюсь в полной мере».

В 1760—1770-е годы инициируется иностранная (сербская, немецкая) колонизация запорожского пограничья, формируется так называемая Новая Сербия (современная Кировоградщина) и сеть немецких сельскохозяйственных колоний, ставших потом неотъемлемой частью украинского степного пейзажа. Символичным было появление немецкой колонии на острове Хортица, которая просуществовала до депортации советских немцев во Вторую мировую.

В 1765 г. восточный украинский ареал вне Малороссии – Слободская Украина – преобразовывается из пяти полковых округов в Слободско-Украинскую губернию (1765–1835 гг.) с общеимперскими органами управления, а полки – в регулярные кавалерийские части.

В 1781 г. упраздняется административное полковое устройство и в Гетманщине, оно заменяется Малороссийским генерал-губернаторством, разделенным на три губернии (или наместничества). Автономная администрация и судопроизводство прекратили функционировать.

В 1783 г. запрещаются перемещения крестьян с их мест проживания, что означает завершение процесса закрепощения. В том же году казаки (военное сословие) становятся «казенными землепашцами», то есть государственными крестьянами, из которых уже рекрутируются солдаты в регулярные «карабинерские» полки.

Старшина получила возможность стать «табельными чинами», то есть приравняться к российскому служилому дворянству. Когда в 1785 г. Екатерина провозгласила «права, вольности и преимущества» российского дворянства, малороссийской старшине только и оставалось, что в весьма благоприятствующей ситуации доказать свою шляхетскую генеалогию – и все, почти 25 тысяч человек, попавшие в число российского дворянства, обрели неограниченные возможности для карьеры в великой державе. Они получили в собственность крестьянские души, а за это должны были нести статскую и военную службу государству.

Суммируя, можно сказать, что Екатерина осуществила вполне продуманную политику поглощения и растворения «политического тела» Малороссии в нутре империи, используя силовые, административные, миграционные и социально стимулирующие меры. Наибольшие нарекания украинских патриотов (кроме «коварства» самой императрицы, конечно) вызывает «измена старшины», которая за щедрые социальные привилегии и возможность распоряжаться крепостными фактически «продала» остатки государственности. Групповой эгоизм погубил общее дело, за которое пострадало столько людей. Вряд ли можно с такой категоричностью судить украинскую старшину, так как подобный крепостнический уклад был свойственен половине Европы к востоку от Эльбы и являлся нормой как для Речи Посполитой, так и для России – единственных государств, с которых можно было брать пример в тех обстоятельствах. Но в Речи Посполитой шляхетский статус предполагал и участие в демократической процедуре, а в основе легитимности высшей власти лежал договор короля с избиравшей его шляхтой. Дворянство же Российской монархии пользовалось социальными привилегиями лишь в обмен на службу абсолютной монархии. Уровень вольностей Речи Посполитой был достигнут в России лишь через 110 лет после гибели польско-литовского государства, уже в новых исторических условиях и, видимо, слишком поздно.

Завершением усилий императрицы стало присоединение к России в результате Второго (1793 г.) и Третьего (1795 г.) разделов Речи Посполитой территорий Правобережья и Волыни, что на более чем 100 лет «поместило» большую часть украинских этнических земель в Российскую империю. Оставшаяся территория – Галиция, Закарпатье, Буковина – оказалась в пределах австрийской монархии Габсбургов. Ее судьба была во многом отличной от судьбы Центральной и Восточной Украины, и этот кордон двух империй по сей день порой дает о себе знать.

Мнение автора относительно и Екатерины, и «продажной» старшины, как видит читатель, не очень радикально. Екатерине не было нужды особо не любить малороссиян, ее беспокоили более глобальные проблемы построения рационального и регулярного государства – «просвещенной монархии». Это та же ситуация, что и с шотландскими горными кланами: английским королям-немцам Георгам в том же XVIII в. пришлось их «обуздать» не потому, что немцы не любили кельтов (Георги могли их вообще ни разу не встретить), а просто у государства своя логика, которая не терпит разнообразия. Хочешь быть непохожим? Руководствуясь националистическими идеями, защити свой суверенитет. Но напомним, что до Великой французской революции еще не вызрела идея национального суверенитета: существовали определенные, исторически своеобразные земли, лояльные к определенным династиям и имевшие некие особенности правового статуса. Например, Малороссия имела в основе своих отношений с Романовыми «Статьи Богдана Хмельницкого», которые и проясняли нюансы ее «непохожести». Конечно, продолжительные усилия российских властей урезали эти «предначертания прежних времен», и, начиная с Петра I, они уже и не пытались даже формально хоть как-то их придерживаться. Поэтому гетманская карьера Разумовского – это явно случайность, исключение из правила, а не изменение логики централизаторской имперской политики. Елизавета своими эмоциями лишь «расслабила» казацкую элиту, и для нее хватка Екатерины показалась жестковатой. Но «матушка» щедро компенсировала ей моральный ущерб.

Оценка действий старшины должна также предполагать и ее видение тогдашних реалий. Россия в середине и второй половине XVIII в. не имела такого конкурента в регионе, который дал бы повод казацкой элите хотя бы задуматься (за некоторыми исключениями) над своими внешними ориентациями. Мощь имперского государства вносила ее автономистские претензии лишь в поле дозволенной самодеятельности, и какие-то послабления не могли быть вытребованы, а лишь дарованы. Посему хотят – послабляют, не хотят – гайки закручивают. Сама Малороссия уже ничего, по сути, не решала. Казаки, хоть и славно воевали, но были нерегулярной армией новой эпохи.

Тогдашней украинской элите успешно «удалось найти свое место в имперском культурном пространстве» (американский историк Зенон Когут). Поскольку ее представители учились грамоте по Святому Письму, то старорусский (или «книжный») язык звучал для них как родной. Для украинской знати постепенная замена староукраинского языка старорусским (ставшим через некоторое время собственно русским) была практически незаметной. Это означало замену одного «книжного языка» другим, а общий славянский элемент создавал иллюзию тождественности. Правда, разговорный украинский еще употреблялся в «низких жанрах», преимущественно пародийных и юмористических. Но, как заметил тот же Зенон Когут, украинская шляхта и помыслить не могла, что народный язык может быть средством выражения высокой культуры. В конце XVIII в. она полностью переняла имперскую культуру, которая была одновременно и космополитической, и русской. И внесла в нее, заметим, солидный вклад. Представители этой культурной среды воспринимали архаику своей родины как явление, уходящее в прошлое прямо на глазах.

К концу XVIII в. малороссийская идентичность превратилась не в национальную, а в локальную (в пределах Российской империи) – своеобразный «земельный патриотизм». Однако «антикварный интерес» к старине и колориту родной сторонки дожил до тех времен, когда всему этому набору культурно-исторических отличительных черт придали новый, гораздо более радикальный смысл.

Потеря остатков государственности Хмельницкого, как и всякая потеря национального суверенитета, воспринимается людьми, мыслящими в национальном украинском духе, с позиции своей нынешней исторической правоты, поскольку они знают, что бывает иначе. Их тогдашние предки не были так в этом уверены: всевозрастающая мощь Империи в XVIII в. была очевидной данностью, которая расширяла возможности людей, приобщенных к этому величию. Родная, но провинциальная Малороссия и величественный Санкт-Петербург – что выбрать как индивидуальную самоцель, поле для самореализации? Нужно признать, что при Екатерине карьера лояльных малороссиян в имперских пределах никак не ограничивалась (причины этого будут объяснены позже). Например, киевский казацкий полковник Александр Безбородько, ставший дипломатом, статс-секретарем императрицы, канцлером империи и светлейшим князем, чем не образец для подражания? Однако часть той же старшины и при Екатерине мыслила широко, но при этом видела и местные перспективы; именно эти люди и сохранили историческую преемственность, ту традицию, которой потом воспользовался, возникнув, украинский национализм.

Наиболее яркими представителями этой группы старшины были поэт Василий Капнист, отец и сын Полетики, которые пытались добиться восстановления казачьих войск, сохранения местных прав и обычаев. Капнист даже ездил в 1791 г. к канцлеру Пруссии, чтобы выведать планы этой страны в случае антироссийского восстания в Украине. Вряд ли кто-то серьезно думал о таком восстании, но все же еще были люди, которые, как Капнист, считали, что «была страна давних запорожских казаков, у которых отняли все их привилегии, бросив их под ноги русским». При этом Капнист вполне легитимно является одним из классиков русской литературы XVIII в., как Тредиаковский или Ломоносов. Одним из факторов, который мог нарушать его душевное спокойствие, был вид, открывавшийся с порога его имения: растущие на холме дубы, на которых были повешены в 1709 г. казаки-мазепинцы. Подобного рода ежедневные напоминания волей-неволей влияют на отношение к миру.

Поколение людей, недовольных ущемлением прав, было воспитано на казацких летописях, в частности, Самийла Величко (создавалась в 1715–1728 гг.). Особо ничего не имея против российских царей, Величко, тем не менее, не делает тех далеко идущих выводов, к которым приходили летописцы церковные, запечатлевавшие лишь историю церкви и династии. Для него актуально «украинское пространство», а не православное, субъектом же истории является «казацкий народ», а не князья и монархи. Это пространство формируется теми землями, куда доходила казацкая сабля, и охватывало оно территории от Перемышля до Полоцка и Смоленска. «Казацкий народ» имеет право на сопротивление нарушению исконных вольностей. Поэтому Величко позволяет себе в Малороссии (вскоре после Полтавской битвы) так высказываться насчет Петра І: «Разорил Запорожскую Сечь… Полякам отдал потустороннюю [заднепровскую] Украину… изничтожил и весьма закабалил всех малороссиян шляхетского казацкого чина, так и посполитых».

Текст Величко не был очень распространен, в отличие от труда его коллеги Григория Грабянки. Однако и тот, и другой прежде всего интересовались «казацким народом».

В первой четверти следующего, ХІХ в. появилась анонимная «История Русов», где приводились те же умозаключения о нарушении договорной основы украинско-российских отношений и где впервые говорилось о краже русскими своего имени у исконных «русов» – термин «украинцы» еще не был легитимен для автора.

Все это свидетельствовало об определенной преемственности. Поэтому, действительно, не стоит говорить о прерывании процесса формирования украинской идентичности после Екатерины, ведь, поскольку идентичность такого («почти национального») уровня – результат усилий интеллектуальной элиты, то для подпитки идеи было достаточно лишь нескольких кружков, масонских лож или других тайных обществ. Идея выжила, была подхвачена и модернизирована новым поколением, ковавшим уже с середины ХІХ в. современный украинский национализм.

Малороссийская (локальная левобережная) идентичность переросла в новую, более широкую «украинскую», которая начала подпитываться уже не от казацкой и левобережной, а от общеукраинской почвы.