А вот что нам говорят те, кто это объясняет: «Яо уступил страну под нашим небом отшельнику Сюй Ю [144]. Сюй [145]не принял этого, считая это за срам, бежал и скрылся в неизвестность».

Граф Величайший астролог тут скажет так: «Я поднялся на гору Цзишань. [146]А наверху, скажу я Вам, есть, говорят, гробница Сюя. Мыслитель Кун [147]дал место у себя древнейшим людям совершенства сверхмудрости и высших всех всечеловеческих достоинств таким, таким как У Тайбо, [148]Бо И и им подобным, трактуя их подробностью большою. В том, что я слышал и читал, все говорят о высоте, и высоте необычайной, сознанья чести в Ю, Гуане. [149]Ну, а в писаниях они нам не представлены совсем. Чем это объяснить?» Конфуций говорит: «Бо И и Шу Ци не хранили в своей душе давно причиненного им зла, обида жила в них редко. Они стремились к добрым отношениям с людьми и обрели это, так на что они могли быть в обиде?» Я опечален судьбою Бо И, и забытые стихи, которые я читаю, удивляют меня.

В жизнеописании этих людей сказано: «Бо И и Шу Ци — сыновья государя страны Гучжу. Отец их хотел, чтобы после него на престол взошел Шу Ци. Когда отец умер, Шу Ци уступил трон Бо И. Бо И сказал: «Таков был приказ отца». Вслед за этим он удалился, удалился и Шу Ци, не захотевший принять престол, и люди этой страны посадили на престол среднего брата. Бо и Шу Ци, услышав, что князь Запада Чан [150]хорошо умеет обращаться со старыми людьми, решили, почему бы им не направиться к нему, не отдать себя в его распоряженье? Когда они прибыли, князь Запада уже умер. Воинственный князь поставил на воз его деревянную табличку [151]и дал ему титул Просвещенного князя. Направился к востоку, чтобы напасть на тирана Чжоу. Бо И и Шу Ци пали ниц перед его конем и обратились с уваженьем, говоря так: «Когда отец умер и еще не похоронен, и вдруг браться за щиты и копья, может ли это быть названо сыновьим благочестьем? Будучи слугой своего государя, его убить, может ли это почесться нравственным поступком?» Стоявшие слева и справа хотели их заколоть, но верховный граф Тай гун [152]сказал: «Это — люди чести». Поднял их и увел. Воинственный князь успел смирить иньский бунт, [153]и вся страна под нашим небом признала владычество Чжоу. А Бо И и Шу Ци устыдились его. Решили, что по чести не будут есть чжоуской крупы. Скрылись от всех на горе Шоуян, питались там злаками вэй, дошли до голодного истощения и скончались. Сложили песнь, слова которой гласили: «Взойдем на ту мы Западную гору, гору, да! И будем рвать там горный вэй! Насилье сменять на насилье, насилье, да! Не поймет он, что нельзя. Святой земледелец Шэнь Нун, государи и Юй, и [154]вдруг исчезли они, исчезли, да! Мы оба куда же, к кому же пойдем? Горе, о горе! Уходим, уходим, да! Конец нашей жизни-судьбе»! — и умерли от голода на горе Шоуян. Если из этого всего исходить, то как? Жила в них обида или нет?

ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ.


НАРОДНЫЕ ПЕСНИ ЮЭФУ


В китайских письменных собраниях сохранилось уникальное сокровище устного поэтического творчества — записи нескольких сот народных песен, сделанные на рубеже нашей эры. Все такие тексты называются «стихами юэфу», по имени императорской «Музыкальной Палаты» («Юэфу»), которая ведала сбором, записями и редактированием народной поэзии. Истоки этого удивительного учреждения восходят ко времени возникновения в Китае единой централизованной империи. Объединитель страны Цинь Ши-хуан, печально известный тем, что первым в мире осуществил такие политические мероприятия, как сожжение неугодных книг и уничтожение сотен лучших представителей тогдашней интеллигенции, прекрасно отдавал себе отчет в силе идеологических методов воздействия на жителей империи. Беспощадно уничтожив всякое проявление свободной мысли, с одной стороны, с другой — он старался поставить всесильное Слово на службу новой власти. Еще при нем была организована Палата Великой музыки (Тайюэ), где на основе старых создавались новые духовные песнопения, призванные прославлять династию Цинь. После того как ее недолгое правление бесславно закончилось и к власти пришли ханьская династия, та поставила, если так можно выразиться, дело музыкальной пропаганды на более широкую основу. Преклоняясь перед далекой доциньской древностью, преемниками которой считали себя новые владыки, они пожелали продолжить старинную традицию записи песен, дабы, подобно древним государям, узнавать по песням «о неудачах и успехах собственного правления». Так в императорских хранилищах появилось множество текстов, казавшихся древнему китайцу отголосками «гласа Неба», предвестниками грядущих перемен в судьбах Поднебесной, зреющих до поры где-то в глубинах Мирозданья. Впрочем, интерес к предвестьям может угаснуть, если они становятся неблагоприятными. Видимо, поэтому на рубеже нашей эры, когда близился конец первой ханьской династии, «Музыкальная Палата» прекратила записывать «безнравственные» лирические песни, ограничив себя только культовыми песнопениями.

Из песен Юэфу


РОСА НА ДИКОМ ЛУКЕ [155]


Роса на диком луке

Так быстро высыхает!

Но, высохши теперь,

Назавтра утром

Опять падет...

А человек умрет,

Уйдет однажды...

Когда воротится?!

О НЕБО!


О Небо Вышнее!

Познали мы друг друга — я и он,

Нам долгая судьба —

ей не ветшать, не рваться.

Когда у гор

не станет их вершин

И в реках

пересохнут воды,

Зимою

загрохочет гром,

Дождь летний

снегом обернется,

Когда с землей

сольются небеса —

Тогда лишь с милым

я решусь расстаться!

СКОРБНАЯ ПЕСНЯ


О скорбная песня — она как рыданье,

Взгляд в дали родные — почти возвращенье.

А мысли и думы

о брошенном доме

Теснятся толпою,

бредут вереницей...

Хотел бы назад —

там живых не осталось,

Хочу через реку —

но нет на ней лодки.

И думы, что в сердце,

не высказать словом:

Колеса повозок

в нем тяжко вертятся...

Сражаются к югу

от стен городских.

Подле южных стен кипит сражение,

Умирать под стеной северной...

Погибать всем в пустоши без похорон,

Только ворон станет мясом лакомиться.

За меня тогда

скажите ворону:

«Будь хоть ты

сперва скитальцу плакальщик!

В чистом поле

он погиб без похорон,

Не сбежит же от тебя гнилая плоть!»

Глубокая река,

река прозрачная,

И камыш-тростник

безлюден — тих...

Пали в битвах

скакуны могучие,

Кони тягловые

разбрелись со ржанием.

На мостах сторожки понастроены.

Ни на север, ни на юг проезда нет.

Убирать хлеба и просо некому,

Где найдешь, Владыка, пропитание?

Ты тогда вспомянешь

верных подданных —

Верных подданных

уж негде будет взять!

Не пора ль подумать

о советниках? [156] —

О советниках подумать, право, стоило!..

...На заре идут

в сраженье воины,

А в ночи

никто не возвращается!

ПЕСНЯ О СЕДИНАХ [157]


Седины белеют,

как снег среди скал,

Как будто бы месяц

меж туч засверкал...

И вот двоедушным

возлюбленный стал —

Со мною порвать он решился.

Сегодня мы вместе за чашей вина,

Но быть мне наутро у сточных канав,

Брести мне понуро туда, где поток

На запад течет

иль течет на восток,

И зябнуть, и зябнуть от стужи...

Не нужно рыдать,

коли замуж берут,

Пусть будет мужчина душой однолюб —

Тогда седина

не разлучит.

Гибка и крепка

из бамбука уда —

Хвост рыбий

пред нею бессилен всегда...

Так воля мужская

упрямо-тверда —

Здесь деньги и нож

не спасут никогда...

ВЫХОЖУ ИЗ ЗАПАДНЫХ ВОРОТ


Выхожу из Западных ворот

И, шагая, думу думаю свою:

Если нынче мне себя не веселить,

То какой еще мне ждать поры?!

За весельем вслед,

За весельем вслед,

Надобно спешить в урочный час!

Для чего печали, скорбь —

Разве то, что есть, вернется вновь?!

Так заквась же доброго вина [158] ,

Так зажарь же тучного быка,

Кликни всех, кто по сердцу тебе,

И развяжутся твои печаль и скорбь!

Жизнь- людская — ей и ста не будет лет,

Но тысячелетнюю вмещает скорбь.

Дни в ней коротки, а ночи горькие длинны,

Отчего ж не погулять с свечой в руке?!

Так гуляя, ухожу я прочь,

Исчезая, словно облачко вдали.

Дряхлый конь, поломанный возок —

Вот и все имущество мое...

ДРЕВНИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ


Девятнадцать древних стихотворений называли венцом древней китайской поэзии. Множество впоследствии подражало им, но своеобразная прелесть древних стихотворений оставалась неповторимой. В них — аромат далекой эпохи и незамутненная чистота восприятия мира, удивительная лиричность и словесные совершенства формы. Созданные на закате древности, они пленяли читателя в течение многих веков.

Вначале древних стихотворений было больше. Лишь по прошествии долгого времени составитель знаменитого «Литературного сборника» (VI в.) принц Сяо Тун, а, может быть, какой-то его предшественник отобрали из них лучшие девятнадцать, которые стали затем как бы «эталоном поэтичности». Авторы девятнадцати древних стихотворений неизвестны. Средневековые источники называют в их числе Мэй Шэна, Фу И, Су У и Ли Лина, однако есть и серьезные возражения против этого. Видимо, написаны они разными людьми и в разное время. Более того — есть все основания думать, что, перед тем как обрести столь совершенную форму, древние стихи прошли немалый путь и каждое из них подвергалось обработке. Недаром же древние стихотворения так похожи на народные песни юэфу, а подчас и сами исполнялись как песенные произведения. Однако в своем современном виде они уже значительно отличаются от фольклора. Считается, что окончательно их тексты сложились в II в. В центре внимания их созидателей — тема быстротечности времени, к которой человек, никогда не останется равнодушным.

ИЗ ДРЕВНИХ СТИХОТВОРЕНИЙ


ВТОРОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


Зелена, зелена

на речном берегу трава.

Густо, густо листвой

ветви ив покрыты в саду.

Хороша, хороша

в доме женщина наверху,

Так мила и светла

у распахнутого окна.

Нежен, нежен и чист

легкий слой белил и румян.

И тонки и длинны

пальцы белых прелестных рук.

Та, что в юные дни

для веселых пела домов,

Обратилась теперь

в ту, что мужа из странствий ждет.

Из чужой стороны

он никак не вернется к ней,

И пустую постель

очень трудно хранить одной.

ТРЕТЬЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


Вечно зелен, растет

кипарис на вершине горы.

Недвижимы, лежат

камни в горном ущелье в реке.

А живет человек

между небом и этой землей

Так непрочно, как будто

он странник и в дальнем пути.

Только доу [159] вина —

и веселье и радость у нас:

Важно вкус восхвалить,

малой мерою не пренебречь.

Я повозку погнал,

свою клячу кнутом подстегнул

И поехал гулять

там, где Вань, на просторах, где Ло. [160]

Стольный город Лоян —

до чего он роскошен и горд.

«Шапки и пояса» [161]

в нем не смешиваются с толпой.

И сквозь улицы в нем

переулки с обеих сторон,

Там у ванов и хоу [162] пожалованные дома.

Два огромных дворца

издалека друг в друга глядят

Парой башен, взнесенных

на сто или более чи [163] .

И повсюду пиры,

и в веселых утехах сердца!

А печаль, а печаль

как же так подступает сюда?

ЧЕТВЕРТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


Такой уж сегодня

хороший, праздничный пир,

Что радость-веселье

словами не передать.

Играют на чжэне [164] —

и чудный напев возник,

И новые песни

полны красот неземных.

Кто мог бы еще

этот грустный напев сочинить?

Наверное, та,

что зовется женой Ци Ляна... [165]

«Осенняя шан» [166]

вслед за ветром уходит вдаль,

И вот уже песня

в каком-то раздумье кружит...

Сыграет напев,

трижды вторит ему затем.

Искусники эти

поют о высоких делах.

Кто музыку знает,

их подлинный слышит смысл.

У каждого в сердце

желанье только одно:

Ту тайную думу

никто не выскажет вслух,

Что жизнь человека — постоя единый век,

И сгинет внезапно,

как ветром взметенная пыль.

Так лучше, мол, сразу

хлестнуть посильней скакуна,

Чтоб первым пробиться

на главный чиновный путь,

А не оставаться

в незнатности да в нищете,

Терпеть неудачи,

быть вечно в муках трудов!

ПЯТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


На северо-западе

высится дом большой.

Он кровлей своей

с проплывающим облаком вровень.

Цветами узоров

в нем окна оплетены,

Он башней увенчан

в три яруса вышиною.

Из башни доносятся

пенье и звуки струн.

И голос и музыка,

ах, до чего печальны!

В напевах волненье

ее безысходной скорби.

От песен не жалость

к певице за горечь мук,

А боль за нее —

так друзья и ценители редки —

И хочется стать с ней

четой лебедей неразлучной

И, крылья расправив,

взлететь и подняться в небо!

ДЕСЯТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


У нас во дворе

чудесное дерево есть.

В зеленой листве

раскрылись на нем цветы.

Я ветку тяну,

срываю ее красу,

Чтоб эти цветы

любимому поднести.

Их запах уже

наполнил мои рукава.

А он далеко —

цветы не дойдут туда.

Простые цветы,

казалось бы, что дарить? [167]

Они говорят,

как давно мы в разлуке с ним!

ШЕСТНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


Холодный, холодный уже вечереет год.

Осенней цикады

печальней в сумерках крик.

И ветер прохладный

стремителен стал и жесток,

У того же, кто странствует, зимней одежды нет.

Одеяло в узорах

отдал деве с берега Ло, [168]

С кем я ложе делила,

он давно расстался со мной.

Я сплю одиноко

все множество долгих ночей,

И мне в сновиденьях

привиделся образ его.

В них добрый супруг,

помня прежних радостей дни,

Соизволил приехать,

мне в коляску взойти помог.

Хочу, говорил он,

я слушать чудесный смех,

Держа твою руку,

вернуться с тобой вдвоем...

Хотя он явился,

но это продлилось миг,

Да и не успел он

в покоях моих побыть...

Но ведь у меня

быстрых крыльев сокола нет,

Могу ль я за ним

вместе с ветром вослед лететь?

Ищу его взглядом,

чтоб сердце как-то унять.

С надеждой все же

так всматриваюсь я вдаль,

И стою, вспоминаю,

терплю я разлуки боль.

Текут мои слезы,

заливая створки ворот.

СЕМНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


С приходом зимы

наступила пора холодов,

А северный ветер —

он пронизывает насквозь.

От многих печалей

узнала длину ночей,

Без устали глядя

на толпы небесных светил:

Три раза пять дней —

и сияет луны полный круг.

Четырежды пять —

«жаба» с «зайцем» идут на ущерб... [169]

Однажды к нам гость

из далеких прибыл краев

И передал все —

как мы долго в разлуке с ним.

Письмо положила

в рукав и ношу с собой.

Три года прошло,

а не стерлись эти слова...

Что сердце одно

любит преданно на всю жизнь,

Боюсь, господин,

неизвестно тебе о том.

ДЕВЯТНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


Ясный месяц на небе —

белый и яркий, яркий —

Осветил в моей спальне

шелковый полог кровати.

И в тоске и печали

глаз я уже не смыкаю

И, накинув одежду,

не нахожу себе места...

У тебя на чужбине

хоть и бывает радость,

Ты бы все-таки лучше

в дом наш скорее вернулся.

Выхожу из покоев,

долго одна блуждаю:

О тоске моей мысли

разве кому перескажешь?..

И, вглядевшись в дорогу,

снова к себе возвращаюсь.

Тихо падая, слезы

платье мое орошают.

ЧАСТЬ II


ИНДИЯ


-=ГЛАВА 1=-


ИНДИЯ ВРЕМЕН ИМПЕРИИ МАУРЬЕВ (VI - II ВВ. ДО Н. Э.)


За последние пятьдесят лет на обширной территории бассейна реки Инда и прилегающих к нему районов была обнаружена и изучена городская цивилизация, которую археологи и историки относят к значительно более раннему, чем рассматриваемый, периоду. Эта цивилизация, названная цивилизацией Долины Инда или Хараппы, по имени одного из главных ее центров, нисколько не уступала современным ей передовым культурам Египта и Месопотамии. Ее отличали высокоразвитая экономика, архитектура, изобразительной искусство; обладала она, несомненно и литературой, так как археологические раскопки познакомили человечество с многочисленными образцами хараппской письменности, но к настоящему времени, правда, окончательно не дешифрованной.

Таким образом, новейшие разыскания установили между цивилизацией Хараппы и последующей, так называемой арийской, цивилизацией Индии приблизительно ту же преемственность, что существовала между цивилизациями Шумера и Вавилона или микенской и гомеровской Греции. Преемственность эту можно проследить прежде всего в самых различных областях культуры. В индуистском пантеоне очевидны хараппские истоки таких божеств, как Адити,

Притхави, Шива; многие фольклорные и литературные мотивы (например, буддийский джатак и «Панчатантры») обнаруживают явные параллели с изображениями на хараппских печатях-амулетах; из далекого доарийского прошлого проникли в индийские религии и эпические сказания центральные фигуры Рамы и Кришны. Через хараппскую цивилизацию, находившуюся в тесных, а быть может, и генетически обусловленных связях с цивилизацией шумерской, индийская цивилизация рассматриваемого периода получила свое дальнейшее развитие.

Уже к первой половине I тысячелетия до н. э. у большинства племен и народностей, населявших Северную Индию, сложилось классовое общество, и на большей части этой территории существовали многочисленные мелкие рабовладельческие государства. Первая половина I тысячелетия до н. э. — время постоянных войн между древнеиндийскими государствами, возникновения и крушения отдельных государств, усиления и исчезновения с политической арены царствующих династий.

СЕВЕРНАЯ ИНДИЯ В VI - IV ВВ. ДО Н. Э.


В начале VI в. до н. э. в Северной Индии, по преданиям, насчитывалось 16 значительных государств. Важнейшие из них были: Анга — в низовьях Ганга; государство Видеха, к VII в. ставшее, видимо, называться Вриджи; Магадха — на территории современного штата Бихар; выше по течению Ганга — Каши, Кошала и Ватса; по верхнему течению Ганга — государство Панчалов и по верхнему течению Джамны — Куру; в Центральной Индии на плоскогорье Мальва было расположено государство Аванти. В большинстве этих государств был монархический образ правления, только Вриджи представляло собой олигархическую племенную конфедерацию во главе со знатью племени Личчхави.

Развитие экономики, связанное с процессом укрепления рабовладельческих отношений, и обострение социальных противоречий вызывали потребность в образовании более крупных политических объединений. Поэтому в VI — IV вв. между североиндийскими государствами усиливается борьба за политическое преобладание. В результате постоянных междоусобных войн выдвинулись государства Кошала и Магадха. Цари Кошалы подчиняли себе Каши, Ватсу и распространили свою власть на предгорные области Гимолаев. Подъем государства Магадхи начался с середины VI в. до н. э., со времени царствования Бимбисары (543— 491) из династии Шайшунага, утвердившейся в Магадхе еще в середине VII в. до н. э. Бимбисара упрочил свою власть внутри государства и завоевал Ангу. Его преемник Аджаташатру, царствовавший примерно с 491 по 459 г. до н. э., после упорной и многолетней борьбы, которая шла с переменным успехом, одержал победу над Кошалой, расширил территорию Магадхи за ее счет и подчинил союзника Кошалы — Вриджи. В результате этого Магадха становится сильнейшим государством Северной Индии, а ее столица Паталипутра — крупнейшим и богатейшим городом Индии.

Потомки Аджаташатру удерживали власть в Магадхе около ста лет. Сведения об этом периоде крайне сбивчивы и неопределенны. Есть основания предполагать, что территориальное расширение Магадхи продолжалось; данные буддийской литературы связывают его с царствованием Калашоки (первая половина IV в. до н. э.). К середине IVв. до н. э. власть царей Магадхи распространилась на всю Северо-Восточную и Центральную Индию. Вскоре после Калашоки (около 364 г.) власть в Магадхе была захвачена придворным цирюльником Махападмой Нандой, происходившим из варны шудр и основавшим новую династию — Нанда. Он был энергичным правителем и воином и,вероятно, завершил подчинение всей долины Ганга, а также государств Центральной Индии к югу от Ганга.

ВТОРЖЕНИЕ АЛЕКСАНДРА МАКЕДОНСКОГО


С VI в. до н. э. начинается более тесное соприкосновение Индии с народами Средней Азии и Ирана. Известно, например, что Дарий I в 519—518 гг. до н. э. подчинил часть территории по течению Инда и что индийская сатрапия входила в состав Персидской державы Ахеменидов до ее окончательного крушения (правда, в IV в. до н. э., вероятно, уже только номинально). Известно также, что в армиях персидских царей, воевавших с греками были и индийские воины. В Европу с этого времени все чаще начинают проникать сведения об Индии, в своем большинстве мало достоверные. Именно с этого времени у народов Средиземноморья начинает складываться традиционное представление об Индии как «стране чудес».

Преувеличенные слухи о богатствах Индии, возбуждавшие ненасытную алчность завоевателей, побудили македонян и греков, подчинивших Персидскую державу, предпринять завоевательный поход в богатые золотом, драгоценными камнями земли. Проследим причины, которые натолкнули 26-летнего стратега на мысль о походе в Индию. Это несколько отвлечет нас от основной темы данной работы, но в итоге будет достаточно полно проиллюстрировано положение, что Индия в те далекие времена была очень тесно связана со Средиземноморьем. Обстоятельства, предшествующие походу Александра в Индию чрезвычайно интересны и показательны.

Те несколько месяцев, которые прошли от битвы при Гавгамелах осенью 331 г. до гибели Дария III летом 330 г., были, наверное, самой лучшей порой в короткой жизни легендарного полководца. Александр уничтожил могущественнейшее царство, покорил великое множество народов, отомстил за то, что претерпела Эллада во время греко-персидских войн.

После смерти Дария III Александру нужно было укрепить свою власть на востоке Ирана. Он назначил сатрапом Парфии и Гиркании парфянина Амминаспа, одного из тex, кто сдал ему без боя Египет, а из Парфии Александр двинулся к южным берегам Каспийского моря, чтобы захватить наемников-греков, ранее служивших Дарию, а теперь бежавших в страну тапуров (у южного побережья Каспийского моря, несколько западнее Гиркании). Пройдя через лесистые горы, отделяющие Гирканию от южных областей Ирана, он занял г. Задракарту.

Возможно, секрет столь обширной географии завоевательных походов Александра заключается в том, что великий стратег оставлял в завоеванных землях на вершинах власти местную знать. Так случилось и в Парфии.

Уже в пути к Александру явилась группа знатнейших персидских аристократов, в том числе тысячник Набарзан и бывший сатрап Парфии и Гиркании Франаферн. В Задракарте Александра принял изъявления покорности от Артабаза, одного из ближайших придворных Дария, который приехал вместе с сыновьями.

В Задракарте к Александру прибыли послы от греков — наемники Дария. Царь принял их сурово и заявил, что никакого соглашения с ними заключать не намерен: они совершили тягчайшее преступление, сражаясь против эллинов вопреки постановлению Панэллинского союза, и поэтому пусть или явятся к нему и сдадутся, или спасаются, как могут. Послы ответили согласием сдаться за себя и за тех, кто их послал. Позже тех из наемников, которые поступили на персидскую службу до создания Коринфского союза, Александр отпустил на родину; остальным он велел наняться на службу к нему. Это, казалось бы, неожиданное решение было тем не менее последовательным и логичным, Александр действовал теперь в своем новом качестве — царя Азии, ценящего людей, сохранявших верность его предшественнику, и вознаграждающего за нее; как гегемон Панэллинского союза он, конечно, имел право амнистировать нарушителей общегреческих постановлений.

Из Задракарты Александр повел свои войска в Арию. В г. Сусия, на границе Парфии и Арии, состоялась его встреча с сатрапом Арии Сатибарзаном. Как и в предыдущих случаях, Александр сохранил за ним его положение, однако послал в Арию и своего человека — дружинника Анаксиппа — с поручением устроить там в поселениях сторожевые посты, так как якобы опасался, чтобы его солдаты, проходя через страну, не учинили каких-нибудь насилий. В действительности же он, конечно, хотел обезопасить себя от враждебных выступлений. Как показали дальнейшие события, у Александра имелись серьезные основания для беспокойства: сатрап Арии Сатибарзан взбунтовался, что заставило Александра вернуться и казнями, разорением поселков, порабощением населения восстановить спокойствие. Последовало сражение, в котором Сатирбазан был убит, арии обратились в бегство.

Тем временем Александр подошел к Паромапису (совр. Гиндукуш) — горному хребту на востоке Ирана, который греки приняли за Кавказ. Места эти были суровы и неприступны: высокие горы, глубокий снег в ущельях и на дорогах, безлюдье, редкие хижины местных жителей, едва различимые в снегу. Александр шел рядом со своими солдатами; он поднимал тех, кто валился в изнеможении на снег, помогал тем, кому трудно было идти. Сам Александр, казалось, не знал усталости. Преодолев естественную преграду, македонский царь очутился в Бактрии, где основал еще один город, поселив в нем 7 тыс. ветеранов, а также солдат, ставших непригодными к несению военной службы.

Осенью 330 г. Александр впервые столкнулся с заговором приближенных, намеревавшихся физически его уничтожить и посадить на царский трон более приемлемого для них властителя. Причин для недовольства было много, и прежде всего это сам факт продолжения войны. Цели, которые теперь Александр ставил перед собой, были чужды и непонятны его армии. В самом деле, из-за чего было еще воевать? Месть за поруганные греческие святыни свершилась. Добычи уже было награблено столько, что ее размеры превышали всякое воображение. Конечно, львиная доля доставалась самому царю и его приближенным. В Сузах Александр подарил Пармениону дворец, принадлежавший раньше Багою — знатнейшему и богатейшему персидскому вельможе; только Одних одежд в этом дворце было на 1000 талантов. Образ жизни сподвижников Александра, утопавших в роскоши и наслаждениях, казался греку, привыкшему к скромности и умеренности, отвратительным. Из уст в уста передавали рассказы о том, что теосиец Гагнон подбивает сапоги серебряными гвоздями, что Лоннату специальными караванами привозят за тридевять земель, из Египта, песок для гимнасия, что Филота пользуется охотничьими сетями размером в 100 стадий (примерно 18,5 км), что все «они» умащаются в банях не оливковым маслом, а драгоценной миррой, что у «них» полно массажистов и постельничих. Вообще по греческому миру ходили на этот счет всевозможные слухи и легенды. Призывы Александра быть сдержанными в наслаждениях, заниматься военными упражнениями и делами доблести пропадали втуне, тем более что он и сам был известен своею неумеренной страстью к пиршествам. «Друзья» Александра жаждали покоя, наслаждения роскошью и довольством, которые они для себя завоевали. Однако и рядовые солдаты греко-македонской армии получили в виде жалованья, всевозможных раздач и, главное, награбили столько, что им вполне хватило бы для более чем безбедной жизни в Македонии или Греции. Перспектива обосноваться в новом городе, который Александр создаст где-нибудь на краю света, в окружении варваров далеко не всех устраивала. Греки и македоняне желали провести остаток своих дней в родном селении, пользуясь уважением, право на которое им давало богатство, и иногда в час дружеского застолья пускаться в воспоминания о подвигах, совершенных в далеких странах. Когда во время стоянки в Гекатомпиле (Парфия) среди солдат разнесся слух, будто Александр решил возвратиться на родину, в лагере началась радостная суматоха, воины готовились к отъезду, паковали вещи, и их едва удалось успокоить.

Другая причина заключалась в постепенном отдалении Александра от македонян. Приход персов — вчерашних врагов — в царскую свиту и на высокие посты был явлением непонятным и неприятным для рядовых солдат и более чем нежелательным для македонской аристократии и греческих приближенных Александра. Они понимали, что теряют свое исключительное положение, перестают быть замкнутой правящей элитой и оттесняются на задний план. Дело шло к созданию персидско-греко-македонской аристократии, но греки и македоняне вовсе не желали принимать в свою среду чужаков, а тем более персов, делиться с ними почетными должностями, доходами и добычей. Дело усугубилось нарочитым усвоением Александром всего персидского. В его поведении все отчетливее проглядывало желание в полной мере вкусить от роскоши и власти его предшественников — Ахеменидов. Однако значительно более существенными были политические соображения.

Превращаясь в царя Азии, Александр понимал, что, опираясь только на своих македонских дружинников, только на греко-македонскую армию, он не сможет сохранить это свое положение. Ему нужна была поддержка населения Ближнего Востока, но в особенности, конечно, поддержка персидской аристократии, сохраняющей, несмотря на военное поражение Дария III, прочные позиции в общественно-политической жизни Передней Азии и, разумеется, Ирана. Идя по такому пути, Александр выбрал для себя единственно возможную линию поведения: он желал предстать перед своими новыми персидскими подданными и приближенными как законный преемник Ахеменидов.

Естественно, что Александр должен был явиться миру в привычном для персов облике. Он принял персидскую одежду и потребовал от своих приближенных последовать его примеру. Подобно персидским царям, Александр завел себе громадный гарем; более 300 наложниц, когда он отходил ко сну, приходили к нему, и он выбирал ту, которая удостоится взойти на царское ложе. Постепенно при дворе Александра умеренные и демократические греко-македонские обычаи сменялись торжественным и пышным персидским церемониалом. Персы, являясь к царю, обычно склонялись перед ним, целовали в знак почтения кончики своих пальцев, простирались ниц. Александр стал добиваться, чтобы эти церемонии, унизительные с точки зрения свободных греков, не считавших себя чьими-либо подданными, или македонян, как и прежде, видевших в царе только первого среди равных, совершали также и его греко-македонские «друзья». Теперь царь принимал в громадном роскошном шатре, восседая на стоявшем посредине золотом троне; шатер был окружен тремя подразделениями стражников, греко-македонскими и персидскими. Уходили в прошлое времена, когда какой-нибудь Филота, Клит или Каллисфен мог запросто явиться в палатку Александра и провести время за дружеской беседой; «друзья» Александра должны были испрашивать аудиенцию и участвовать в царском приеме, превращавшемся в пышное и унизительное для них зрелище. Впрочем, Александр не ограничивался попытками заставить греков и македонян усвоить персидские обычаи. Он стремился также внедрить в персидскую среду греко-македонские обычаи. Отобрав 30 тыс. мальчиков, он велел учить их греческой грамоте и македонским военным приемам. Греческое воспитание получали по его приказу и дети Дария III.

По существу политика Александра вела к постепенной ликвидации межэтнических перегородок, к слиянию всего населения Восточного Средиземноморья в некое культурно-языковое единство. Однако политика Александра была плохо рассчитана. Конкретная повседневная реальность виделась греко-македонскому окружению царя однозначно: он превращается в перса и заставляет становится персами, врагами греков и македонян; превращается в восточного деспота и хочет сделать свободных греков и македонян своими рабами. Уже в древней историографии (у Плутарха), отмечалась мелкая, но очень показательная деталь: в адресные формулы своих писем Александр перестал вопреки греческому обыкновению вводить благопожелание адресату. Эта грубость, конечно, задевала тех, кто получал такие послания. Исключение Александр делал только для двух человек: Антипатра, которого боялся, и афинского политического деятеля Фокиона, которого высоко ценил и старался привлечь на свою сторону. Возмущение вызывало и обожествление Александра, также создавшее глубокую пропасть между ним и его греко-македонским окружением.

Как бы то ни было, в армии Александра появились недовольные. Руф так изображает сложившееся положение: «Этой роскоши и нравам испорченным чужеземным влиянием, старые воины Филиппа, люди, не сведующие в наслаждениях, были открыто враждебны, и во всем лагере одно у всех было настроение и один разговор, что, мол, с победой потеряно больше, чем захвачено в войне. Теперь они в гораздо большей степени сами побеждены и усвоили гнусные чужеземные привычки. С какими же глазами они вернутся домой как бы в одеждах пленников? Они уже стыдятся самих себя, а царь, более похожий на побежденных, чем на победителей, из македонского главнокомандующего превратился в сатрапа Дария. Он знал, что и первых из друзей, и войско тяжело оскорбил, и пытался вернуть их расположение щедрыми дарами. Но, я думаю, свободным отвратительна плата за рабство!» В этом отрывке отчетливо ощущаются элементы литературщины, вообще свойственной Руфу (Quintius Gurtius Rufus), и враждебное отношение к Александру. Более того, в сочинении, написанном вскоре после гибели Калигулы, когда на короткое время приутих террор императорской власти против римской аристократии, фраза о свободных людях, гнушающихся продавать свою свободу, выражает личные чувства автора, пережившего произвол и насилие полубезумного императора. Однако рассказ Руфа отражает и объективную реальность: недовольство аристократов, ворчание солдат и командиров. Даже среди ближайших друзей Александра далеко не все следовали его примеру. Так, если Гефестион одобрял царя и, как и он, изменил образ жизни, то Кратер, занявший примерно с середины 220 г. место, ранее принадлежавшее Парменнону, подчеркнуто сохранял верность «отеческим» обычаям. Кратер, видимо, вообще не желал бездумно следовать за Александром, хотя и считал своим долгом поддерживать носителя власти; вот почему последний говаривал, что Гефестион — друг Александра, а Кратер — друг царя.

Само собой разумеется, среди македонской аристократии были не только недовольные: многие приближенные царя из верхнемакедонской знати в целом его поддерживали, тогда как выходцы из Нижней Македонии были настроены враждебно. В этом сказывалось, очевидно, стремление верхнемакедонцев, занимавших при дворе второстепенные позиции, воспользоваться моментом и оттеснить нижнемакедонскую знать, издавна окружавшую царя. Александр, власть которого нижнемакедонская верхушка пыталась ограничить, естественно, видел в ее врагах своих ближайших союзников.

Александр в общем был хорошо осведомлен о настроениях своих солдат и командного состава, и это внушало ему глубокую тревогу. Он не постеснялся даже подвергнуть перлюстрации письма своих «друзей», чтобы повыведать их образ мыслей. И все же известие о заговоре Александр воспринял как гром среди ясного неба.

Заговор обнаружился вследствие чрезмерной болтливости одного из участников, некоего Димна, открывшего тайну его существования своему возлюбленному Никомаху. Желая покрасоваться перед Никомахом, Демин поведал ему, что через три дня Александр будет убит и в этом замысле принимает участие он сам вместе со смелыми и знатными мужами. Угрозами и уговорами Димн добился от перепуганного Никомаха обещания молчать и присоединиться к заговору. Однако сразу же. после встречи с Дим-ном Никомах отправился к своему брату Кебалину и все ему рассказал. Братья условились, что Никомах останется в палатке, дабы заговорщики не заподозрили недоброго. Кебалин, встав у царского шатра, куда не имел доступа, ожидал кого-нибудь, кто бы провел его к царю. Ждал он долго, пока не увидел Филоту, задержавшегося у Александра. Кебалин рассказал ему обо всем и попросил немедленно доложить царю. Филота снова пошел к Александру, но в беседе с ним не упомянул о заговоре. Вечером Кебалин, встретив Филоту у входа в царский шатер, спросил, исполнил ли тот его просьбу. Филота отговорился тем, что у Александра не было времении для беседы с ним. На следующий день все повторилось.

Поведение Филоты в конце концов стало внушать Кебалину подозрения, и он отправился к Метрону, ведавшему арсеналом. Укрыв Кебалина у себя, Метрон немедленно доложил Александру, находившемуся в этот момент в бане, обо всем, что узнал. Александр тотчас послал своих телохранителей схватить Димна, а сам пошел в арсенал, чтобы лично допросить Кебалина,- Получив сведения, которыми тот располагал, Александр спросил еще, сколько дней прошло с тех пор, как Никомах рассказал о заговоре; узнав, что идет уже третий день, он заподозрил недоброе и приказал арестовать самого Кебалина. Последний, естественно, стал уверять, что, узнав о готовящемся злодействе, сразу же поспешил к Филоте. Услышав имя Филоты, Александр насторожился. Много раз повторял он одни и те же вопросы: обращался ли Кебалин к Филоте, требовал ли, чтобы Филота пошел к нему, — и постоянно получал удовлетворительные ответы. Наконец, воздев руки к небесам, Александр стал жаловаться на неблагодарность его некогда самого близкого друга. Тем временем Димн покончил с собой (у Плутарха — убит пришедшими его арестовать). Стоя над умирающим, Александр, спросил: «Что дурного я замыслил против Тебя, Димн, что тебе Филота показался более достойным править Македонией, чем я?». Ответа на свой вопрос он не получил...

В тот момент, когда Александр услышал имя Филоты, судьба последнего и его отца Пармениона была решена. Все дальнейшее разбирательство было сосредоточено вокруг Филоты. В общем такой поворот событий был вполне закономерен. Александр видел в Парменионе предводителя и самого влиятельного из тех аристократов, которые стремились не допустить абсолютизации царской власти. Почувствовав себя после битвы при Гавгамелах достаточно сильным, Александр начинает, соблюдая, разумеется, внешний пиетет, постепенно оттеснять его на второстепенные позиции. После выступления македонской армии из Экбатан особенно знаменательным было назначение Кратера командующим основной частью армии, двигающейся походным порядком, т. е. назначение его на пост, который раньше всегда занимал Парменион. Сам Парменион выполнял уже второстепенные функции: в момент, когда обнаружился заговор, он находился вдали от действующей армии.

Еще раньше до Александра доходили слухи, что Филота ведет разговоры о том, будто Александр, этот мальчишка, только благодаря им, Филоту и Пармениону, получил царскую власть и добился столь важных цобед.

Сразу же после смерти Дамна Александр вызвал к себе Филоту и предложил ему опровергнуть обвинение. Филота попытался все обратить в шутку: Кебалин передал ему слова развратника Никомаха, но он не поверил столь ничтожному свидетелю и подумал, что над ним станут смеяться, если он будет рассказывать о ссорах между влюбленным и распутником. Александр сделал вид, что принимает объяснение, однако сразу же после его ухода сознавал «друзей»; Филота приглашен не был. Допросив Никомаха, на обсуждение поставили дело Филоты. Основным обвинителем выступил Кратер, стремившийся в своих карьеристских целях уничтожить и Пармениона, положение которого он только что занял, и его сына. Говорил Кратер, разумеется, то, что желал услышать Александр. Участники совещания пришли к выводу, что Филота был либо организатором, либо участником заговора (в противном случае он донес бы царю обо всем, что ему стало известно), и решили назначить следствие. Обо всем, что говорилось на совете, Александр велел молчать. На следующий день объявили; поход; Филота, как будто ничего не произошло, был приглашен на царский пир, и Александр там дружески с ним беседовал. Тем временем все выходы из лагеря и дороги заняли солдаты. Филоту взяли и отвели в шатер Александра.

На следующее утро Александр велел созвать всех своих воинов с оружием: он решил в соответствии с македонским обычаем предоставить дело Филоты на рассмотрение войска. Здесь Александр прямо обвинил Пармениона и Филоту в организации заговора. С обвинениями выступили также Аминта и Кэн. Наконец, прежде чем он начал свою речь, разыгралась характерная сцена. «Македоняне, — сказал Александр, — будут тебя судить. Я спрашиваю тебя: будешь ли ты среди них говорить на отеческом языке?» Филота отвечал: «Кроме македонян здесь много других, которые, я полагаю, легче поймут то, что я скажу, если я буду говорить на том же языке, на каком говорил и ты, не по какой-либо другой причине, думаю, но чтобы твою речь поняло общество». «Видите, — воскликнул Александр, — до какой степени Филот питает отвращение даже к языку отечества? Ведь он один брезгует его изучать. Но пусть говорит, что хочет, а вы помните, что он так же пренебрег нашими обычаями, как и языком». Этот диалог был для Александра очень важен, ведь его самого обвиняли в забвении македонских обычаев. Теперь ловким демагогическим приемом он обрушил это же самое обвинение на того, кого считал одним из руководителей старомакедонской оппозиции. Пародоксальность ситуации заключалась в том, что сам Александр только что говорил не по-македонски, а по-гречески.

Оправдаться Филоте не удалось, хотя ни Никомах, ни Кебалин в числе заговорщиков его не называли. Он не мог удовлетворительно объяснить свое молчание. Возбужденные солдаты требовали казни Филота. Ночью по настоянию Гефестиона, Кратера и Кэна Филоту подвергли пытке. Во время чудовищного по своей жестокости допроса Филота рассказал, будто уже в Египте, когда было объявлено о божественности Александра, Парменион и Гегелох (погибший в сражении при Гавгамелах) договорились убить Александра, но только после того, как будет уничтожен Дарий III; потом Филоту заставили признать свое участие в заговоре, В настоящее время трудно судить, насколько показания Филоты, вырванные у него под пыткой, соответствовали действительности. Плутарх называет обвинения, возводившиеся на Филоту, «мириадами клевет».

Александр лично присутствовал при истязании. Лежа за занавеской, он слушал показания Филоты, перемежавшиеся отчаянными воплями и униженными мольбами о пощаде, обращенными к Гефестиону. Александр даже воскликнул: «Таким-то малодушным будучи, Филот, и Трусом, ты посягаешь на подобные дела?!»

Расправившись с заговорщиками, Александр вступил в Бактрию и дав, солдатам короткий отдых, пошел через пустыню, чтобы настигнуть и разгромить еще одного из бунтовщиков — Бесса. Через некоторое время Бесс был схвачен и отдан на расправу ближайшим родственникам Дария. По свидетельству Плутарха, его привязали к верхушкам двух согнутых деревьев, а потом деревья отпустили — и его тело было разорвано пополам.

Затем через Согдию Александр двинулся к реке, которую местные жители называли Орксант (соврем. Сырдарья), а греки ошибочно, хотя со своей точки и вполне последовательно, приняли за Танаис (соврем. Дон). Во время этого перехода македонские фуражиры подверглись нападению согдийцев. Около 30 тыс. повстанцев закрепились на неприступной скале, и македоняне смогли взять ее лишь с огромным трудом и ценой больших потерь. Сам Александр был тяжело ранен в бедро. Оборонявшиеся согдийцы стали жертвой чудовищного избиения. В живых остались и попали в плен примерно 8 тыс. человек. В городах долины Орксанта Александр разместил свои гарнизоны.

В этой местности к Александру прибыли абии-скифы, которых приняли за европейских скифов. Но впоследствии многочисленные мятежи и восстания затруднили исполнение планов Александра. Лишь после того, как македоняне залили семь мятежных городов потоками крови и убили около 120 тыс. согдийцев, Александру удалось укрепить свою власть и основать на берегу Орксанта город. Это была Александрия Крайняя (позже — Ходжент).

Однако меры, принятые Александром, не привели к умиротворению Средней Азии. Сам Александр не мог отлучиться с берегов Орксанта: к реке подошли отряды саков. Последовала стычка, за ней новая, и так до тех пор, пока зимой 328—327 года не была захвачена так называемая Согдийская Скала, среди оборонявшихся и впоследствии сдавшихся было много женщин и детей, в их числе — Роксана, дочь Оксиарта, одного из организаторов восстания.

Александр увидел ее раньше в хороводе на пиру, который Оксиарт, искавший примирения с македонским царем, давал в честь победителя. Влюбился и сделал ее своей женой. Александр восхваляется историкам за то, что не принудил ее к сожительству силой. Это было первое и единственное большое чувство к женщине, которое македонскому завоевателю довелось испытать. Женитьба на Роксане создавала Александру связи в среде согдо-бактрийской аристократии и позволяла привлечь местную знать на его сторону. Брак был заключен по македонскому обычаю: жених и невеста вкусили в присутствии свидетелей от общего хлеба, разрезанного мечом.

Пережив еще ряд внутренних разборок в конце весны 327 г. до н. э. Александр начал свой поход в Индию.

Поход был подготовлен очень тщательно. Получив новые подкрепления из Македонии и включив в свою армию азиатские контингенты, он располагал, по единодушному свидетельству источников, 120 тыс. воинов. Это было втрое больше, чем в армии, с которой Александр высадился в Малой Азии. Пешая дружина состояла теперь из 11 «полков». Перед началом экспедиции Александр провел в своей армии существенные преобразования: была увеличена численность отдельных воинских формирований; на командные должности поставлены люди, выдвинувшиеся в ходе расправы над враждебными царю аристократами и тем самым доказавшие свою преданность; сформированы воинские соединения, действовавшие по приказу царя самостоятельно и выполнявшие становившиеся перед ними специальные задачи. Непосредственным поводом для организации военного похода в Индию являлось то обстоятельство, что ее западные области в долине Инда были (или по крайней мере считалось) восточной окраиной Ахеменидского государства. Македонский царь имел в виду провозгласить и укрепить там свою власть как «царь Азии» и правопреемник Ахеменидов.

Выступая из Бакт, войска Александра в течение 10 дней преодолели Гиндукуш; оказавшись в Паропамисаде, Александр двинулся к р. Кофен (современ. Кабул). Одновременно он отправил посланца к правителям областей, находившихся на правом берегу Инда (самым значительным из них был Амбхи, владетель Таксилы, которого Арриан называет Таксилом — именем, данным ему Александром в соответствии с его титулом, предлагая им выйти навстречу и продемонстрировать признание верховной власти македонского царя. Они выполнили требование Александра, принесли ему богатые дары и пообещали дать 25 слонов. Согласно одному из вариантов предания, Амбхи-Таксил предлагал Александру свои услуги для борьбы против других индийских племен еще тогда, когда тот находился в Согдиане. Очевидно, он сам был заинтересован в разгроме левобережных индийских обществ.

Не оказав сопротивления, Амбхи-Таксил и другие правители, сдавшиеся вместе с ним, добровольно открыли Александру дорогу в Пенджаб.

Пенджаб, который весной 326 г. до н. э. первым из основных индийских территорий подвергся нашествию, был в это время раздроблен на множество мелких государств. Наиболее важными были государства, царями которых были Таксил и Пор, как их называли греки. Таксил подчинялся Александру добровольно, так как враждовал с Пором и надеялся найти у Александра поддержку в борьбе со своим соперником. Пор, как уже упоминалось, был разбит в ожесточенной битве на берегу реки Джелама (Гидасп у греков), ранен и взят в плен.

Александр, получив сведения от Пора и от некоего Чендра-гупты, бежавшего из Магадхи, о наличии у царя Магадхи сильной армии в 200 тыс. пехоты, 20 тыс. кавалерии, 2 тыс. колесниц и 2 тыс. слонов, тем не менее был уверен в конечном успехе своего похода в долину Ганга, так как ему было известно, что царь Дхана Нанда не очень прочно сидит на престоле. Но войско Александра не разделяло его уверенности в успехе и решительно отказалось продолжать поход за реку Беас (Гифасис у греков Александр разделил свою армию на две части. Одну из них, включавшую три «полка» пехоты, половину дружин-ников-всадников и всех наемных всадников, он поручил Гефестиону и Пердикке; к ним присоединились и союзные индийские войска. Гефестион и Пердикка получили приказ захватить Певкелаодиту (соврем. Юсуфзай) и выйти к Инду; там они должны были навести мосты для переправы на восточный уберег.

Правитель Певкелаодиты Аст находился во враждебных отношениях с Амбхи-Таксилом. Войска Александра, действовавшие в союзе с последним, являлись естественными врагами Аста; этим, как, разумеется, и стремлением сохранить независимость, объясняется, по всей видимости, сопротивление, которое он оказал захватчикам, вторгшимся в его страну. Пердикка и Гефестион после 30 дней осады взяли и разрушили главный город страны; сам Аст погиб, а власть была передана Сангаю.

Во главе остальных войск Александр отправился на север, в области, заселенные племенами, которые греки называли аспасиями, гурайями и ассакенами; аспасии и ассакены отождествляются с асаваками индийских источников. С большим трудом переправились через реку Хой (совр. Кунар), он вторгся в Баджуар и узнал, что местные жители (у греков аспасии) собираются в горах и укрепленных городах, где рассчитывают организовать оборону. Предполагая с ходу разгромить это неожиданное сопротивление, Александр оставил основную часть пехоты следовать походным порядком, а сам устремился во главе кавалерии и посаженных на коней 800 македонских пехотинцев в глубь страны. Подойдя к первому же городу, который встретился на его пути, Александр загнал за стены аспасиев. Во время стычки он был легко ранен. На следующий день его солдаты без труда овладели городом. Из оборонявшихся многие скрылись в горах; пленных македоняне всех перебили, город по приказу царя был разрушен. Затем Александр повел свои войска к г. Андаке, который сдался без боя. Там он оставил Кратера, велев ему подавлять сопротивление и уничтожать города, не признающие власти македонского «царя Азии». Сам Александр, развивая успех, направился к реке Еваспла, где находился правитель аспасиев. На второй день пути он подошел к прибрежному городу; жители подожгли свои дома и бежали в горы. Во время преследования многие из них были убиты; погиб и правитель аспасиев, павший от руки Птолемея, сына Лага. Перевалив через горы, Александр приблизился к г. Аригэю (совр. Банджаур); здесь жители также предали огню свои жилища и скрылись. В Аригэе Александр соединился с Кратером, велел ему восстановить город, поселив там окрестных жителей и воинов, ставших непригодными к несению военной службы. Новый Аригэй должен был стать оплотом македонской власти в этом районе.

Между тем аспасии сконцентрировались в горах. Александр атаковал их тремя колоннами: одну вел он сам, другую Леоннат, третью — Птолемей. В ожесточенной схватке сопротивление аспасиев было подавлено. По имеющимся сведениям, в руки победителя попали более 40 тыс. пленных и более 230 тыс. голов рогатого скота. Самых лучших быков Александр приказал отправить в Македонию.

Отсюда Александр пошел в страну ассакенов, миновав область гурайев и с большим трудом форсировав р. Гурай (соврем. Ландай) ниже впадения в нее рек Панджкора и Сват. Ассакены тоже готовились защищаться от «царя Азии», однако с приближением Александра разошлись по своим городам, надеясь отсидеться за их стенами. В результате инициатива оказалась в руках Александра и он подступил к Массаге (соврем. Минглаур или Мингловар) — главному политическому и административному центру ассаке-нов. Кроме жителей город защищали наемники, собранные из различных местностей Индии.

Военные действия начались с вылазки ассакенов. Надеясь разгромить их в открытом бою, Александр приказал своим воинам отступать. Ассакены устремились за ними. Когда Александр решил, что они уже достаточно удалились от городских стен, фаланга развернулась и перешла в наступление. Ее удара ассакены не выдержали: 200 их воинов погибли в рукопашной схватке, остальные укрылись в городе. На следующий день, подведя осадные машины, македоняне пробили стены, но сопротивление ассакенов заставило Александра прекратить штурм. На третий день осажденные были подвергнуты обстрелу с осадной башни из луков и метательных машин. Когда наступил четвертый день, Александр опять повел фалангу к стенам и велел в месте пролома перебросить с башни мост. Гипасписты должны были по нему ворваться в Массагу. Мост обрушился под тяжестью тел, атака сорвалась. На пятый день Александр собирался ее повторить, но после того, как стрелой, пущенной из метательной машины, был убит местный правитель, защитники Массаги решили начать переговоры о сдаче.

Судя по дальнейшим событиям, главным вопросом для Александра была судьба наемников-индийцев, защищавших Массагу. Сговорились на том, что они вступят в армию Александра. Наемники вышли из города и расположились лагерем по соседству. Ночью македоняне напали на них и всех перебили. Потом была захвачена и Массага. Некоторое время спустя Александр штурмом взял г. Оры (соврем. Удеграм); жители другого города, Базиры (соврем. Бир-кот), после ожесточенного боя с македонянами бежали на скалу Аорн (Бар-Сар в горной цепи Пир-Сар). Там же собрались и жители других окрестных городов.

Находясь в области Сват, Александр овладел еще одним важным пунктом — Нисой, у подножия Кох-и-Нора. К Александру явилось посольство из 30 знатнейших нисейцев во главе с местным правителем Акуфисом. Пришедшие застали Александра в облике грозного воителя — еще не смывшим дорожную пыль, не снявшим шлем и не выпустившим из рук копье. Нисейцы простерлись ниц перед царем; в сущности это была та самая привилегия, которой усиленно добивался Александр от греков и македонян, однако официальная пропаганда изобразила, разумеется, дело так, что воинственный облик покорителя вселенной наполнил ужасом сердца послов.

Договор Александра с Акуфисом поражает мягкостью. Александр предоставил Нисе свободу и автономию (пользование собственными законами), подтвердил ее законы и государственный строй (аристократический, по представлениям греков); Акуфис сохранил свое положение, став по приказу Александра правителем города. Александр получил от Нисы 300 всадников; он потребовал было еще сотню местных аристократов, но Акуфис шуткой побудил его от этого отказаться.

В Нисе Александр устроил шумное празднество в честь Диониса и принял в нем самое активное участие. Поведение Александра в этом городе хорошо согласуется со всей его предшествующей политикой. Как на Ближнем Востоке и в Иране, он стремится привлечь на свою сторону местную аристократию. Однако, сделав своими приверженцами тех или иных представителей аристократической верхушки, умиротворив отдельные местности, македонский царь еще не ликвидировал сопротивления. Центром его стал Аорн.

Операции против него Александр начал с того, что подтвердил свою власть на западном берегу Инда, в том числе в Певкелаотиде. Заняв г. Эмболимы вблизи Аорна, Александр устроил там склад продовольствия и снаряжения. Организацию Македонской власти здесь он поручил Кратеру, а сам пошел к Аорну, стоявшему на скале. Взятие этого естественного укрепления было трудной задачей. Распространились слухи, будто сам Геракл пытался овладеть скалой, но вынужден был отступить. Разговоры о Геракле подстегнули Александра: он должен и может сделать то, что не удалось герою, его предку, и превзойти своими подвигами самого Геракла.

Когда Александр стал лагерем в непосредственной близости от Аорна, к нему явились местные жители, обещавшие показать дорогу туда, откуда было легче и удобнее всего овладеть этим пунктом. Александр отправил с ними Птолемея во главе отряда легковооруженных воинов и гипаспистов. Поднявшись по труднопроходимой дороге (в горной цепи Уна-Сар, идущей параллельно Пир-Сару), царь на следующий день повел свою фалангу на штурм горной твердыни. Индийцы отбили атаку. На третий день боев решено было ударить по оборонявшимся с двух сторон: отрядом Птолемея и царским. Сам Александр двинулся той же тропой, которой воспользовался Птолемей, но ему удалось только соединиться с последним. Новый штурм Аорна закончился безрезультатно: индийцы оказали упорное сопротивление и заставили греко-македонские войска отступить. Тогда Александр решил построить насыпь, чтобы обстреливать скалу из луков и метательных орудий. На четвертый день работ македоняне захватили также соседнюю гору, такую же по высоте, как и Аорн. Успешное продолжение работ делало оборону Аорна бесперспективной, и его защитники предложили Александру переговоры, обещая сдать скалу. Ночью они стали расходиться; Александр им не мешал. Он поднялся на покинутую твердыню во главе отряда из приблизительно 700 телохранителей и гипаспистов; по данному им знаку они бросились на ассакенов и многих перебили.

Аорн был стратегически важным опорным пунктом в стране ассакенов, и Александр поместил там свой гарнизон. Командование отрядом он поручил индийцу Сисикотту (Сасигупта), который прежде служил у Бесса, а потом перешел к Александру, — назначение, несомненно игравшее столь же принципиальную роль, как и союзы с правителями Нисы и Таксилы.

Дорога к Инду была для Александра открыта; в тылу у него находились замиренные территории. Заняв Дирту — город, покинутый жителями, приняв участие в охоте на слонов, прорубившись сквозь густые заросли в почти непроходимых джунглях, он вышел на берег великой реки. Там из строевого леса солдаты построили корабли, и грекомакедонское войско поплыло вниз по течению, туда, где, наведя мосты, Александра ждал Гефестион и Пердикка. Здесь его снова встретили посланцы Амбхи-Таксила с дарами и известием, что последний передает ему г. Таксилу, один из крупнейших в Северо-Западной Индии. На рассвете следующего дня Александр переправил свои войска на восточный берег Инда.

Пребывание Александра в Таксиле ознаменовалось подтверждением и закреплением установленных ранее союзнических отношений (а фактически македонского господства) с ее правителем. Своей властью Александр присоединил к владениям Амбхи-Таксила все соседние земли, которых тот домогался. Договорные отношения установились, казалось, и со старым врагом Абисаром.

Власть в Таксиле Александр сохранил за Амабхи-Таксилом, но оставил в городе свой гарнизон и сатрапом назначил Филиппа, сына Махаты. Сам же двинулся дальше, направляясь к реке Гидасп (соврем. Джелум). На восточном берегу Гидаспа Александра ожидали войска Пора (Паурава), владевшего обширным царством на равнине между Гидаспом и Акесиной (соврем, р. Ченаб). Политическая линия Пора определялась, по-видимому, его враждебными отношениями с Амбхи-Таксилом и дружескими — с Абисаром. Александр послал к Пору своего приближенного Клеохара с требованием уплатить дань и встретить его на границе. По преданию, Пор отвечал, что выполнит только одно из этих требований: встретит Александра на границе, но вооруженным. Столкновение было неизбежно.

Застав Пора на левом берегу Гидаспа, Александр предпринял на правом берегу серию обманных движений. По ночам его всадники поднимали такой шум, как будто начинали переправу, однако дело на этом и заканчивалось. В конце концов Пор перестал обращать внимание на неприятеля. Усыпив бдительность Пора, Александр переправился на другой берег выше того пункта, где находился его лагерь. Оказавшись на левом берегу Гидаспа, Александр сосредоточил конницу и гипаспистов на правом фланге; перед строем всадников поместил конных лучников; на обоих флангах — легковооруженную пехоту. Устремившись во главе всадников на неприятеля, он приказал пехоте двигаться следом.

Переправе и дальнейшему продвижению Александра попытался воспрепятствовать отряд, который возглавлял сын Пора. Эта операция закончилась поражением индийцев и гибелью их командира.

Теперь сам Пор двинулся навстречу Александру. Он имел около 4 тыс. всадников, 300 боевых колесниц, 200 слонов и 30 тыс. пехотинцев. Впереди в одну линию были построены боевые слоны, за ними — пехота, на флангах — конница и колесницы. Александр решил с большей частью своей кавалерии ударить по левому флангу неприятеля; остальных всадников под командованием Кэна он отправил против правого фланга противника с заданием, когда начнется конное сражение, зайти в тыл к индийцам. Атаки греко-македонской кавалерии вызвали замешательство в армии Пора, и Александр нанес еще один удар — в глубь, по центру вражеского построения. Индийцы бросились к слонам. Вожаки слонов погнали животных против всадников Александра. И тогда он ввел в бой пехоту. Слоны топтали пехотинцев Александра, рассеивали фалангу; конница Пора атаковала греко-македонских всадников. Последние снова одолели индийцев, и те опять бросились к слонам. Между тем воины Александра оттеснили слонов в узкое место; раня их дротиками, они заставили животных повернуть против самих же индийцев. Началось преследование и избиение бегущих. С тыла на индийцев напали войска под командованием Кратера, который переправился к тому времени на восточный берег Гидаспа. Сам Пор, проявивший в бою исключительную энергию и большое личное мужество, попал в плен. Сражение произошло в апреле — мае 326 г. до н. э. В ознаменование победы Александр распорядился выпустить памятную монету — декадрахму с изображением всадника-македонянина, атакующего индийского царя, восседающего на слоне.

Свою победу Александр использовал для того, чтобы заставить Пора пойти на союз с победителем. Сказанным в конечном счете объясняются любезности в адрес Пора, подчеркнутое восхищение его смелостью. Традиция запомнила, что на вопрос Александра: «Как мне с тобой обращаться?» — Пор ответил: «По-царски», а когда Александр пожелал услышать более точный ответ, тот сказал: «В этом ответе заключено все». Александр не только сохранил Пору его царство (разумеется, под своей верховной властью), но и присоединил к его владениям еще и другие земли. На этой основе между победителем и побежденным был заключен союз.

На берегах Гидаспа Александр основал еще два города: Никею («победная»; название дано в честь победы над Пором) и Букефалию (город получил свое имя в память царского коня, павшего вскоре после битвы при Гидаспе от ран и старости).

Победа при Гидаспе сделала Александра хозяином Пенджаба. Его власть была признана соседним народом, который Аристобул называл главганиками, а Птолемей — главсами; Александр подчинил этот народ Пору. С изъявлениями покорности явились послы от Абисара и глав некоторых других индийских обществ.

Между тем в тылу Александра снова взбунтовались ассакены. Отправив на подавление мятежа Филиппа и Тириаспа, царь пошел дальше на восток. Форсировав Акесину, он оказался втянутым в войну еще с одним Пором; гоняясь за ним, Александр подошел к р. Гидраот (соврем. Рави) и, отослав на борьбу с неприятелем Гефестиона, переправился через нее. На восточном берегу Гидраота жили независимые индийские племена, из которых наиболее сильными являлись катайи. Они собирались оказать Александру сопротивление; центром борьбы должен был стать г. Сангалы.

Заняв без борьбы Пипрамы (город, принадлежавший племени адраистов), Александр подошел к Санталу. Катайи устроили перед городом на холме лагерь, окруженный в три ряда повозками. Сражение начали македонские конные лучники. Затем царь повел свою конницу, находившуюся на левом фланге, против правого фланга противника. Очень скоро ему пришлось убедиться, что его расчеты ошибочны и что всадники здесь действовать не могут. Тогда, спешившись, он повел в атаку пехоту. Сопротивление катайев на первых двух рядах повозок было подавлено, и уцелевшие укрылись в городе. Ночью катайи попробовали было уйти из Сангал, но их перехватили всадники Александра: те катайи, что не погибли в сече, вернулись за городские стены. Александр приступил к осаде города. Выходы из него он перегородил двойным частоколом, возле стены разместил усиленные караулы и стенобитные машины. Во время этих приготовлений к нему явились перебежчики и рассказали, что катайи собираются еще раз попытаться вырваться из Сангал у озера, где нет частокола. По приказу Александра Птолемей, сын Лага, перегородил им дорогу повозками и кучами кольев; в ночном бою катайи были разбиты и снова возвратились в город. Тем временем к Александру пришел Пор со своим отрядом и слонами. Катайи отказались от вылазок. Македоняне соорудили подкоп под стены, начали работу стенобитные машины. Наконец, Сангалы были взяты штурмом. Во время боя, по сведениям Арриана, 17 тыс. индийцев погибли, 70 тыс. попали в плен. Жители других городов разбежались, а Сангалы Александр разрушил до основания.

Умиротворив племена, жившие к востоку от Гидраота, получив изъявления покорности от местных царей, Александр счел, что может теперь беспрепятственно продолжать свое движение на восток. Он пошел к р. Гифасис (соврем.

Биас), рассчитывая, переправившись через нее, вторгнуться в долину Ганга. Индийские союзники рассказали Александру, что за Гифасисом лежит богатейшая страна; имелось в виду государство Нандов, занимавшее долину Ганга и некоторые районы Западной Индии и Декана. Однако на своем пути Александр столкнулся с неожиданным препятствием — нежеланием его солдат и даже полководцев идти на восток. Восьмилетний изнурительный поход утомил людей. Они не видели смысла в том, чтобы подвергать свою жизнь все новым и новым опасностям. Силы будущего противника казались им неимоверно большими: тысячи слонов, десятки тысяч колесниц, сотни тысяч пехотинцев. К этому прибавлялись и тяжелейшие, непривычные природные условия — густые тропические леса, кишащие змеями и опасными хищниками, непрерывные проливные дожди и грозы.

Александр пытался уничтожить пораженческие настроения. На сходке воинов он сделал все, чтобы увлечь их перспективой завоевания всего мира — от одного края Мирового Океана до другого; говорил о несметных богатствах, которыми уже осыпал и еще осыплет своих воинов. Все было напрасно. Александру отвечал Кэн, — и то, что он произнес, уместилось в одно короткое слово: «Домой!» На следующий день Александр сказал, что пойдет на восток во главе добровольцев, но таких не нашлось. Три дня он просидел в своем шатре, никого к себе не допуская, и, наконец, был вынужден объявить, что дальше на восток свою армию не поведет. Он хорошо понимал, что воевать без солдат или вопреки их желанию невозможно.

Таким образом, на берегу р. Гифасис завоевательный поход Александра был закончен. Шел 326 г. до н. э.

Немного раньше, еще во время боевых действий на территории между Индом и Гифасисом у Александра созрел план превратить свою македонско-азиатскую державу в монархию, охватывающую весь цивилизованный мир. На Берегу Гифасиса Александр внезапно осознал, что все победы в Индии одержаны им напрасно, что у него нет сил настолько для продолжения походов, но и для удержания завоеванного. Правда, понадобилась своеобразная солдатская забастовка, чтобы пелена, наконец, спала с его глаз. Необходимость расстаться с мечтой о мировом господстве Александр воспринимал как тяжелейшую личную катастрофу. Но что же было делать? Все дальнейшие действия Александра свидетельствуют об отказе не только от похода в долину Ганга, но и от земель к востоку от Инда — он ограничивался «Азиатским царством», завоеванным у Ахеменидов. На Александра и его окружение Индия произвела сильное впечатление, в особенности встреча с экзотическими для греков и македонян индийскими философами, которых греки называли обнаженными мудрецами (гимнософистами), — вероятно, с дигамбрами (адептами одного из направлений джайнизма). Среди важнейших отличительных признаков дигамбров как раз и было обнажение тела.

Первая встреча Александра с гимнософистами произошла в окрестностях Таксилы; один из них, Дандамид, являлся советником Амбхи-Таксила, и именно ему последний был обязан решением дружески встретить Александра. Александр послал к гимнософистам киника Онесикрита: кинизм имел немало черт, сближавших его с джайнизмом, и можно было ожидать, что философы найдут общий язык. Остается открытым вопрос, насколько точнр передает традиция, восходящая к Онесикриту, его разговор с гимнософистами; есть основания думать, что Онесекрит излагал джайнизм, понятый и интерпретированный на уровне кинизма.

Когда Онесикрит явился к обнаженным мудрецам, один из них, Калан, предложил ему раздеться, сесть на камень поблизости и вести беседы на философские темы. Калан хотел, чтобы Онесикурит принял облик монаха-дигамбра; только так он мог, по мнению индийского мудреца, воспринять учение и начать свой путь к постижению истины и к свободе. Онесикрит испытывал немалые затруднения; он, видимо, не очень понимал, почему нельзя разговаривать даже на отвлеченные темы одетыми и в нормальной обстановке, и вовсе не желал приобщаться к джайнизму. Над Онесикритом сжалился Дандамид. Похвалив Александра за его желание приобщиться к мудрости, он ограничился (в передаче Онесикрита) банальными поучениями о необходимости быть выше наслаждений) и страданий, отличать страдание от труда, в частности умственного, прекращать распри и совершать добро обществу и отдельным лицам. Все это соответствует джайнистским правилам поведения. Узнав от собеседника, что в Греции Пифагор, Сократ и Диоген проповедовали то же самое, Дандамид одобрил их учения, однако осудил образ жизни и поведение, отличавшееся от дигамбрийских.

С помощью Амбха-Таксила удалось уговорить Калана присоединиться к Александру. О его контактах с Александром известно мало, хотя источники и утверждают, что философ пользовался уважением царя. Рассказывают, будто однажды Калан продемонстрировал Александру притчу: расстелив перед ним иссохшую шкуру, он сначала наступил на один, потом на другой ее край и противоположные края по очереди поднимались, потом встал на середину, а вся шкура продолжала лежать на земле. Александр должен был понять, что ему следует находиться в центре своего царства, а не бродяжничать по окраинам. Однако самое сильное впечатление на Александра и его окружение произвело самоубийство Калана, обставленное пышной театрализованной церемонией. Никогда не болевший престарелый философ занемог и решил умереть. По указанию Калана был сложен огромный костер; сопровождаемый торжественной процессией философ был принесен к месту действия (по другим вариантам — подъехал на коне) и величественно возлег на приготовленное для него ложе. Греки и македоняне особенно были поражены тем, что в бушующем пламени философ сохранил полную неподвижность. Передавали, будто, восходя на костер, Калан предсказал близкую кончину Александра, заявив о скорой встрече с ним в Вавилоне.

Очевидно, беседовал Александр и с другими гимнософистами и брахманами, однако, предания о вопросах, которые царь им задавал, и о полученных им ответах, по всей видимости недостоверны. Более того, наши источники, вероятно, иногда путают дигамбров с брахманами.

Свой отход Александр обставил, разумеется, приличествовавшими случаю церемониями, цель которых — показать, что он отступает только перед богами, а вовсе не перед людьми. По войску было объявлено: накануне переправы через Гифасис царь совершил жертвоприношения и они оказались неблагоприятными; воля богов заставила Александра отменить свои намерения. По приказу царя на берегу Гифасиса воздвигли 12 громадных алтарей и принесли жертвы богам; вокруг лагеря на большом расстоянии от него македоняне соорудили глубокий ров, а в самом лагере устроили двухместные палатки с громадными (5 локтей, т. е. примерно 2,5 м) ложами и стойлами для коней, вдвое крупнее обычных; на месте лагеря и вокруг него разбросали оружие неправдоподобно больших размеров, чтобы индийцы поняли, с кем имеют дело.

Уходя к Гидаспу, Александр передал власть над всей территорией между этой рекой и Гифасисом Пору; правителем северных областей он был вынужден назначить старого врага Абисара. Однако, хотя последний и назывался сатрапом, в его реальной власти и фактической независимости никаких существенных изменений не произошло. Сатрапом провинции к западу от Индии до границ Бактрии Александр поставил Филиппа, сына Махаты. На Гидаспе Александра ждала большая флотилия, он собирался плыть вниз по этой реке и далее по Инду к Индийскому океану, армия должна была идти пешим порядком: одна часть под командованием Кратера — вдоль правого берега реки, а другая под водительством Гефестиона — вдоль левого. С пехотинцами шли и боевые слоны. Флотилией командовал выдающийся греческий флотоводец Неарх, сын Андротима. Неарх играл при дворе Александра заметную роль. В свое время он поддержал Александра, когда тот хотел жениться на дочери Пиксодара, и был изгнан из Македонии.

Вниз по Гидаспу армия и флот двигались, не встречая поначалу серьезных затруднений. Окрестные племена так или иначе оказывались вынужденными признавать власть македонского царя: одни — добровольно и мирно, другие — после стычек. У слияния Гидаспа и Акесины корабли Александра попали в мощные водовороты. «Длинные» военные суда понесли тяжелые потери: волны ломали весла нижнего ряда, два корабля столкнулись, многие получили серьезные повреждения, немало воинов и моряков погибло. С трудом добравшись до тихой заводи, Неарх начал ремонтные работы; сам Александр отправился в набег на окрестные племена. Когда ремонт закончился, флот продолжил свое плавание вниз по течению. Сухопутные войска тремя отрядами, во главе которых находился Гефестион, Кратер и Птолемей, двинулись в том же направлении.

Услияния Акесины и Гидраота они должны были ждать царя.

Между тем Александр во главе отряда, состоящего из гипаспистов, пеших и конных дружинников, конных и пеших лучников и агриан, устремился через безводную пустыню в страну маллов (маллава). Перспектива новых столкновений с индийскими племенами вызвала в грекомакедонской армии взрыв недовольства. Однако Александр сумел уговорить своих солдат, что эта экспедиция необходима. Через короткое время он подошел к одному из вражеских городов и взял его штурмом. К другому городу царь отправил Пердикку, но последний, найдя город пустым, начал преследовать беглецов; спаслись лишь те, кто успел уйти в болота. После короткого отдыха Александр ночью двинулся к Гидраоту и на рассвете подошел к реке. Многие маллы уже переправились на восточный берег, и Александр повел свои войска следом за ними. Те маллы, которые не успели спрятаться, были перебиты, но большинство скрылись в, казалось бы, неприступной крепости. Македонская пехота с ходу овладела ею; всех кто оборонял ее, сделали рабами. Следующий город (по Арриану — брахманов) взяли штурмом, и почти все его защитники погибли. Захватив вслед за тем несколько поселений, оставленных маллами, и разбив их в сражении на восточном берегу Гидраота, войска подошли еще к одному городу. Во время штурма Александр первым взошел на стену; обстреливаемый из луков и метательных орудий, осыпаемый дротиками, он спрыгнул внутрь крепости. Там, прислоняясь к стене Александр упорно отражал атаки маллов, и многих убил, в том числе их предводителя. Тем временем лестница, по которой он взбирался, сломалась. На стену вместе с царем успели взойти только трое: Абрея, Певкест и Лимней. Абрея был сразу убит, Александра ранили в грудь. Он обессилел, потеряв много крови, и упал; Лимней и Певкест его защищали. Ломая лестницы, македоняне, с большим трудом преодолевая земляную стену, проходили на помощь к Александру. Сеча становилась все более напряженной. Наконец, македонянам удалось взломать засов и открыть ворота. Ворвавшись в город, воины Александра перебили всех, в том числе женщин и детей.

Когда из раны Александра извлекли стрелу, хлынула кровь, и он потерял сознание.

Известие о ране Александра достигло македонского лагеря, разбитого у слияния Акесины и Гидраота, и вызвало там сильнейшее беспокойство. Александр велел срочно везти себя в лагерь. Приближаясь на корабле к месту, где стояла армия, он приказал убрать палатку, чтобы все могли его видеть. Сначала воины думали, что везут бездыханное тело, но, когда судно причалило, громкие крики, радостный плач раздались вокруг. Гипасписты принесли носилки, но Александр потребовал коня; приветствуемый солдатами, он доехал до шатра. Все должны были знать, что он, Александр, жив, здоров и вполне боеспособен.

Действия Александра заставили уцелевших после разгрома маллов и оксидраков (шудрака) признать его власть. Флот опять поплыл вниз по Акесине; у впадения ее в Инд Александр соединился с Пердиккой. Двигаясь на юг, он снова должен был где мирными средствами, а где силой устанавливать свою власть над окрестными племенами и владетелями. Под его рукой оказались области Мусикана, Оксикана и Самбы. В конце июля 325 г. до н. э. Александр прибыл на юг, в Паталы (соврем. Бахманабад); когда в эту страну вступили македонские войска, население разбежалось. По приказу царя Гефестион начал возводить там крепость; в дельте Инда, у впадения реки в Индийский океан, Александр устроил порт и эллинги.

Пока шло строительство, было предпринято плавание вниз по правому рукаву Инда. Не зная реки, моряки оказались в крайне затруднительном положении. К тому же на другой день после отплытия началась буря: ветер дул против течения и гнал воду назад; многие суда получили серьезные повреждения, некоторые были разбиты. Македоняне спешно причалили к берегу, и Александр отправил своих людей на поиски лоцманов. Плавание возобновилось. Теперь флот вели индийцы, хорошо знавшие местность. Когда снова подул ветер с Индийского океана, они увели корабли в затоны. Между тем наступил отлив — и флот Александра оказался на суше. Моряки, прежде не сталкивавшиеся с подобными явлениями, перепугались, лишь начало прилива немного их успокоило. Прилив повредил ряд кораблей, и их пришлось ремонтировать. В конце концов трудная многодневная экспедиция завершилась: корабли Александра бросили якорь у острова Киллута в устье Инда. Сам Александр на нескольких судах вышел в океан. Пройдя 200 стадий (около 37 км), он подошел к острову, лежавшему в открытом море, однако дальше решил не плыть. Вернувшись на стоянку, Александр якобы по велению своего «отца» Аммона устроил торжественное жертвоприношение Посейдону, бросив в море золотые чаши. Он молил бога провести благополучно его флот к устью Тигра и Евфрата.

В Паталах и в дельте Инда Александр провел несколько месяцев. Летние пассаты помешали выйти в океан, и Александр использовал это время для того, чтобы закрепиться в низовьях реки. У впадения Инда в океан (в районе соврем. Карачи) по его приказу началось строительство еще одного порта и эллингов. Во главе подразделений гипаспистов, конницы и пехоты царь отправился к протекавшей неподалеку р. Арабий. При его приближении жившие там арабиты бежали; сопротивление оритов Александр подавил. Часть оритов вместе с гедросами вознамерились защищать узкий проход в Гедросию (соврем. Белуджистан), однако, едва узнав о подходе Александра, они разбежались, а их предводители сдались македонскому царю. Сатрапом области оритов Александр назначил Аполлонфана войска, оставленные в новой провинции, подчинил Леоннату. Последний должен был ждать прибытия флота, основать еще один город, оплот греко-македонского господства, и вообще устроить дела и жизнь оритов так, чтобы сатрап, их правитель, пользовался расположением населения.

В сентябре 325 г. до н. э. начался поход через Гедросию и Карманию в Персиду. Часть своей армии Александр препоручил Кратеру и послал на север, в Арахосию; оттуда через страну ариаспов она должна была идти на юг для соединения с царем.

Солдаты Александра шли недалеко от океанского побережья. Сначала дорога вела через местность, где обильно рос мирт. Выделяемая этим растением ароматическая смола — мирра — в древности очень высоко ценилась; торговля миррой доставляла колоссальные прибыли. Финикийские купцы, сопровождавшие армию Александра, не преминули воспользоваться случаем: они собирали мирру, нагружали драгоценной кладью мулов и ослов, везли ее на запад. Добывали они и благовонные корни нарда. Через некоторое время армия Александра вступила в сухую безлюдную пустыню. Отправив на поиски жителей некоего Тоанта, сына Мандродора, Александр узнал, что тот повстречал лишь несколько рыбачьих семей, обитавших в убогих хижинах, сложенных из ракушечника и рыбьих костей. Воду (не вполне пресную) они добывали в ямах, которые вырывали на берегу моря. Ни продовольствия, ни питьевой воды достать было негде; солдаты тяжело переносили трудную дорогу, палящее солнце, голод и жажду. Не меньшую опасность представляли и проливные дожди, приносимые муссонами. Во время одного из таких дождей ручей, у которого был сделан привал, вышел из берегов; погибло много народу, погибли и вещи, принадлежавшие Александру.

Армию следовало обеспечить продовольствием, и этому Александр посвящал все свои усилия. Найдя с большим трудом такое место, где было вдоволь хлеба, он послал его солдатам, запечатав вьюки своей печатью. Возчики и охрана взломали печати, не довезя хлеб до места, и царь не решился их наказать. Чтобы хоть в конце перехода накормить и напоить голодную деморализованную армию, Александр разослал гонцов к окрестным сатрапам с приказанием доставить продовольствие к границам пустынных областей. Царское повеление было исполнено.

В ноябре 325 г. Александр прибыл в Пуру, столицу Гедросии. Таким образом тяжелейший поход был завершен. Однако уже к тому времени в Индии не было предполагавшегося спокойствия. Александру донесли, что Филипп — сатрап, оставленный им в Индии, убит. Правда, македонские стражи изловили и уничтожили убийц, но сам Александр был вынужден ограничиться письмами к Евдему и Амбхи-Таксилу, чтобы они взяли на себя управление провинцией Филиппа до назначения нового сатрапа.

Тем временем к Александру прибыли Неарх и Онесикрит с докладом о своем плавании вдоль берега Индийского океана. Командовал, экспедицией Неарх. Он отплыл из устья Инда, когда перестали дуть пассаты, в конце декабря 325 г. до н. э. В его распоряжении находилось до 150 кораблей с командой около 5 тыс. человек — финикиян, египтян, греков (преимущественно критян и других островитян). Неарх должен был обследовать прибрежный морской путь от устья Инда до впадения в Персидский залив Тигра и Евфрата. Сколько-нибудь серьезных затруднений в дороге Неарх не встретил. Изо дня в день корабли начинали с утра очередной переход, и гребцы работали веслами под монотонные возгласы келевстов. Сходя на берег, моряки добывали пресную воду; иногда за ней надо было идти в глубь материка. Флотоводец тщательно фиксировал, где довелось проходить между отвесными скалами, где — между прибрежными островами и материком, где встречались подводные камни, а в особенности — гавани, удобные для стоянок.

Плаванье ознаменовалось столкновением у устья р. Томер с местными жителями, вооруженными тяжелыми копьями с обожженными остриями. Они не знали металла и металлических орудий, пользовались каменными рубилами, ходили в звериных шкурах или рыбьей коже. Заросшие густыми волосами люди, раздиравшие ногтями рыбу, произвели на моряков сильное впечатление.

Дальше на запад Неарх плыл вдоль берегов, населенных племенами рыболовов; греки их называли ихтиофагами рыбоедами. Жители одного поселка — Каламы — подарили Неарху овец, приученных из-за отсутствия травы есть рыбу; другого — Киссы — бежали при появлении грекомакедонского флота. Здесь мореплаватели захватили коз, достали и лоцмана — гедросийца Гидрака, который вел экспедицию до берегов Кармании.

Выйдя из пределов Индии Неарх достиг цели своего путешествия и прибыл с докладом к Александру.

Таким образом, завоевательный поход Александра в Индию, завершился.

Упорное сопротивление индийцев, видимо, произвело на воинов Александра большое впечатление, сказалась также усталость от многолетнего похода. Вероятно, немалую роль сыграло и то обстоятельство, что Индия, по крайней мере ее северо-западная часть, оказалась далеко не столь богатым объектом грабежа и наживы, как предполагали в начале похода (в записках участников похода не упоминается о захвате в Индии золота и драгоценностей). Александр вынужден был отступить.

Из подчиненных территорий Синда и Пенджаба (к западу от Джелама) Александром были созданы две сатрапии; на остальной территории были оставлены местные правители, оказавшиеся теперь в зависимости от сатрапов. Сразу же после ухода армии Александра в Индии начались смуты самих македонян и антимакедонские восстания индийцев; результатом этого было быстрое изгнание завоевателей из страны.

Поход Александра не был столь значительным событием для Индии, как для стран Ближнего Востока и Средней Азии. Завоеватели пробыли в стране только несколько лет и подчинили себе сравнительно небольшую ее часть, к тому же малозначительную с политической и экономической точки зрения. Тем не менее для Индии этот поход не остался бесследным. С этого времени Индия начинает играть все большую роль в системе международных отношений; выросла сухопутная торговля между Индией и странами Средиземноморья; обмен посольствами между индийскими царями и царями эллинистических государств, а позже и Римом, остановится все более частым явлением. Страны Средиземноморья ближе познакомились с Индией благодаря рассказам, запискам и воспоминаниям участников похода Александра.

ОБРАЗОВАНИЕ ИМПЕРИИ МАУРЬЕВ


Антимакедонское восстание, приведшее к изгнанию македонских гарнизонов из Индии, возглавил упомянутый выше Чандрагупта. Воспоминания о Чандрагупте — одном из самых замечательных государственных деятелей в истории Индии — прочно сохранялись в народной памяти. Но вполне достоверных данных о нем и его деятельности очень немного. Сохранилось предание, что он не отличался благородством происхождения, принадлежал к варне шудр и всем был обязан самому себе и своим выдающимся способностям. В молодости он служил у царя Магадхи Дхана Нанды, но в результате какого-то столкновения с царем бежал в Пенджаб. Здесь он встретился с Александром Македонским. Возможно, еще до окончательного изгнания македонян (около 324 г. до н. э.) или вскоре после изгнания (мнения исследователей на этот счет расходятся) он организовал поход в Магадху, сверг Дхана Нанду и сам занял престол, положив этим начало династии, с правлением, которой связано образование самого мощного в истории древней Индии государства. По родовому имени Чандрагупты основанная им династия носила название Маурья. Сохранились сведения о том, что большую роль в свержении династии Нанда и воцарения Чандрагупты сыграл брахман Каутилья (Чанакья), занимавший впоследствии должность главного советника Чандрагупты, выдающийся государственный деятель, сторонник сильной царской власти.

Вероятно, Чандрагупте удалось подчинить себе всю Северную Индию, но конкретные данные о его завоевательной деятельности до нас почти не дошли. Ко времени его царствования относится еще одно столкновение с греко-македонянами. Около 305 г. до н. э. Селевк I попытался повторить поход Александра Македонского, но при вторжении в Индию он встретился с совершенно другой политической обстановкой, так как Северная Индия была уже объединена. Подробности войны Селевка с Чандрагуптой нам неизвестны. Условия заключенного между ними мирного договора показывают, что поход Селевка был неудачным. Селевк уступил Чандрагупте значительные территории, соответствующие современному Афганистану и Белуджистану, и дал в жены индийскому царю свою дочь, а Чандрагупта передал Селевку 500 боевых слонов, которые сыграли важную роль в дальнейших войнах Селевка.

Умер Чандрагупта, вероятно, около 298 г. до н. э. О его преемнике и сыне Биндусаре, кроме имени, неизвестно почти ничего. Можно предположить, что он не только сохранил все свои владения, но даже значительно расширил их за счет государств Южной Индии. Вероятно, отражением активной завоевательной деятельности Биндусары является его прозвище Амитрагхата, что значит «истребитель врагов». Сын его Ашока (около 273—236) до воцарения был наместником в северо-западной, а потом западной части государства.

Ашока получил в наследство от отца огромное государство. За время своего царствования он присоединил еще одно государство Южной Индии — Калингу (современная Орисса). «Сто пятьдесят тысяч человек было угнано оттуда, сто тысяч убито и во много раз больше умерло»,— рассказывает об этом сам Ашока в одной из сохранившихся от его времени надписей. С подчинением Калинги Ашока стал царствовать над всей Индией, кроме крайней южной части полуострова.

ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ УСТРОЙСТВО ИМПЕРИИ МАУРЬЕВ


Об экономическом строе, общественных отношениях, идеологии и культуре древней Индии второй половины Iтысячелетия мы знаем значительно больше, чем о предыдущем периоде, так как письменные источники гораздо обильнее и более определенно датируются; к сожалению, археологические данные все еще скудны. К этому периоду относятся первые попытки кодификации норм обычного права, дающие ценнейший материал, освещающий жизнь индийского народа с различных сторон.

Одним из таких сборников является «Манавадхармашастра», обычно переводимый как «Законы Ману» так как составление этого сборника приписывается прародителю людей — Ману. Окончательно он сложился около начала нашей эры, но основной материал относится к периоду, значительно более древнему. В это же время появляются трактаты по различным вопросам. Самым важным из них является «Артхашастра» — «Наука о политике» — руководство царю в управлении государством; составление «Артхашастры» приписывается главному советнику Чандрагупты Каутилье, и весьма возможно, что какое-нибудь его сочинение этого рода легло в основу этого трактата, который дошел до нас.

Много данных об Индии этого времени имеется в буддийской и джайнской религиозной литературе, а также в работах греческих и римских авторов. Кроме этих источников, в Индии сохранились надписи, которые дешифрованы и содержат ценную историческую информацию.

РАЗВИТИЕ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ, РЕМЕСЛА И ТОРГОВЛИ


Технический прогресс ко времени образования империи Маурьев в Индии привел к серьезным сдвигам в развитии производительных сил. Применение железа для изготовления орудий труда становилось в Индии явлением совершенно обычным, и железо окончательно вытеснило другие материалы. Сельское хозяйство достигло высокого уровня, причем земледелие уже явно преобладало, а скотоводство имело подсобное значение.

Наряду с возделыванием полевых культур — риса, пшеницы, ячменя, а также проса, бобовых, сахарного тростника, хлопка, кунжута — большое значение приобретают садоводство и огородничество.

Земледельцы использовали также приемы орошения, поскольку земледелие распространялось и на территории, не орошаемые разливами рек, а также на территории, бедные атмосферными осадками. Все шире применялось искусственное орошение посредством каналов, колодцев, прудов, хотя очень крупные сооружения возводились еще, по-видимому, редко. Сбор с одного поля двух урожаев в год становился все более обычным явлением.

Продолжало развиваться и совершенствоваться ремесло. Начиная с этого времени и в последующие периоды древности и средневековья, Индия для других стран была поставщиком именно ремесленной продукции и в первую очередь высококачественных хлопчатобумажных тканей. Индийские ремесленники достигли больших успехов в металлургии, холодной обработке металлов, в обработке камня, дерева, кости и т. д. Индийцы умели сооружать плотины, водоподъемные колеса, здания сложной архитектуры. Существовали царские судоверфи, строившие речные и морские корабли, а также мастерские по изготовлению парусов, канатов, снастей и т. п., оружейные мастерские, монетные дворы и т. д.

Ремесленники населяли главным образом города и занимались обслуживанием нужд государства и потребностей рабовладельческой знати в предметах роскоши и в предметах, которые не производились рабами и челядью в домашнем хозяйстве этой знати. Город и деревня были слабо связаны товарообменом. Сельские жители в своем большинстве в свободное от полевых работ время обычно занимались каким-нибудь ремеслом, чаще всего прядением и ткачеством. Кроме того, имелись сельские ремесленники — кузнецы, гончары, плотники и другие специалисты, полностью удовлетворявшие несложные нужды деревни. Правда, встречаются упоминания о деревнях, все жители которых славились как искусные мастера в каком-нибудь ремесле, но это объясняется, вероятно, близостью к месту нахождения исходного сырья и особыми удобствами его добывания — залежами соответствующих глин или руд, наличием лесов с хорошей строевой и поделочной древесиной и т. д. Но основным занятием жителей в этих деревнях оставалось земледелие.

Несмотря на преобладание натуральных отношений, торговля была относительно развитой. Торговые сделки, купцы и купеческие караваны упоминаются в литературных источниках очень часто. В основном торговля велась предметами роскоши — дорогими тканями, драгоценными камнями, украшениями, благовониями, пряностями; из предметов массового потребления наиболее обычным объектом торговли являлась соль. Для транспортировки грузов использовался вьючный скот и колесный транспорт. Большое значение имели водные пути сообщения, в особенности река Ганг.

Постепенно развивается торговля с другими странами. Главным портом по торговле с Месопотамией и Египтом был Бхригукачха (современный Броч, у устья Нарбады); торговля с Цейлоном и Юго-Восточной Азией велась в основном через порт Тамралипти (современный Тамлук, в Западном Бенгале). Через всю Северную Индию, от Магадхи до горных проходов на северо-западе, проходила благоустроенная дорога, построенная при Чандрагупте. Она имела не только военно-стратегическое, но большое торговое значение, так как была основной магистралью, связывавшей долину Ганга и Пенджаб с Ираном и Средней Азией.

Рост торговли привел к появлению металлических денег. Еще в первые века I тысячелетия до н. э. в качестве денег использовались куски или связки кусков меди, серебра или золота определенного веса (нишка). В V — IV вв. до н. э. появляются серебряные монеты, называвшиеся каршапана, или дхарана. Возможно, что еще раньше появилась медная монета. Однако простой обмен товаров, видимо, продолжал оставаться важной формой торговли.

В империи Маурьев торговля подвергалась строгой регламентации со стороны государства. Специальные чиновники следили за правильностью мер и весов, за порядком на рынке. За мошенничество, за продажу недоброкачественных продуктов и т. п. виновные подвергались наказаниям, чаще всего — денежным штрафам. Торговлей занимался и сам царь; его товарами и от его имени торговали специальные царские служащие, в ведении которых находился целый штат торговцев. Интересно введение в то время царской монополии на торговлю некоторыми товарами — продуктами горных разработок, солью, спиртными напитками.

ДРЕВНЯЯ УРБАНИЗАЦИЯ В ИНДИИ


Древнеиндийские города в своем большинстве возникли как столицы государств, и их значение росло и уменьшалось в прямой зависимости от общего ослабления или усиления этих государств от успехов и неудач их государей в войнах. Таким образом, возникновение и развитие городов не было непосредственным результатом отделения ремесла от сельского хозяйства, и они оставались прежде всего административными центрами, опорными пунктами рабовладельческой знати, хотя неизбежно должны были притягивать некоторое количество ремесленников и торговцев для обслуживания нужд рабовладельцев и их государства. Впрочем, многие из городских ремесленников продолжали оставаться также и земледельцами.

Несомненно, что это придавало своеобразие древнеиндийским городам. В то время в древней Индии насчитывалось большое количество многолюдных, богатых и сравнительно благоустроенных городов. Из наиболее важных городов следует отметить столицу Магадхи Паталипутру (современная Патна), Раджагриху (современный Раджгир), Варанаси (современная Бенарес), Такшашилу (Такси-ла у древних греков; в настоящее время от города остались только развалины) и уже упоминавшиеся портовые города Бхригукачха и Тамралипти. Прославленные в «Махабхарате» Хастинапур — столица Кауравов, и Индапрастха — столица Пандавов (современный город Дели), а также воспетая в «Рамаяне» Айодхья уже потеряли свое значение. Города в долине Ганга не отличались величественной внешностью. Дворцы богачей строились из дерева и только изредка из кирпича, а жилища бедняков были и вовсе хижинами, поэтому остатков городов сохранилось очень мало.

Укрепления городов также, видимо, были не очень совершенными. Так, даже столица Магадхи Паталипутра, имевшая, как утверждает посол Селевка в Индии Мегас-фен, в длину около 15 км, а в ширину около 3 км, была окружена стенами с 570 башнями, но и стены и башни были деревянными.

Городское управление, взимание пошлин с торговцев и налогов с ремесленников и т. п. было подчинено штату городских служащих. Ремесленники и купцы в городах были организованы по специальностям в корпорации (шрени). Во главе каждой шрени стоял выборный-старшина — шрештхин, отвечающий за своевременное исполнение членами шрени повинностей.

РАБСТВО


Само собой разумеется, что рабства, как мы понимаем его из классической литературы (в основном, по истории Древнего Рима), в Индии не было. Мегасфен отметил особенность общественного строя древней Индии: «Достопримечательностью земли индийцев является то, что все индийцы свободны и ни один индиец не является рабом. В этом сходство лакедемонян и индийцев. Но у лакедемонян рабами являются илоты, и они же выполняют подобающее рабам, у индийцев же никто не является рабом, ни тем более кто-либо из индийцев». Долгое время это категорическое утверждение считалось в исторической науке достаточным доказательством того, что древняя Индия не знала рабства. Но дальнейшее изучение древнеиндийских источников с несомненностью показало, что рабство в Индни было распространено достаточно широко, но вместе с тем рабовладению в Индии был присущ ряд особенностей, которые, вероятно, и ввели в заблуждение Мегасфена.

На древнеиндийском языке — санскрите «раб» передавалось словом даса, что означало не только «раб», но и «слуга». Особого наименования для понятия «раб» у древних индийцев не выработалось, и термин «даса» обозначал людей с разной степенью личной зависимости до рабской включительно. В древнеиндийских сборниках законов упоминаются разные категории даса (до 15), причем людей, принадлежавших к некоторым из них, никак нельзя считать рабами в точном смысле слова.

Основными источниками рабовладения в IV — III вв. были обращение в рабство военнопленных, продажа или заклад свободных, распространенная шире, чем раньше, долговая кабала, обращение в рабство в наказание за преступление; дети рабыни были также собственностью ее хозяина. Рабом мог стать каждый человек, даже член высших варн, а также представители народностей и племен, рассматриваемых древними индийцами как «варвары» (млеччха). Однако большинство рабов было из членов низших варн и млеччхов, а большинство рабовладельцев — из высших варн. Рабовладельческое государство стремилось ограничить возможности обращения в рабство членов высших варн и облегчить возможности их освобождения от рабства.

Рабы принадлежали государству, частным лицам или были коллективной собственностью (например, собственностью общины). Труд рабов использовался в хозяйстве царя и рабовладельческой знати, на строительствах общественных сооружений, в рудниках. Есть известия о существовании крупных царских хозяйств, в значительной мере основанных на рабском труде. Можно предполагать, что некоторые представители рабовладельческой знати также имели такие хозяйства, но для древнеиндийской экономики рабовладельческие латифундии с большим количеством рабов, занятых на полевых работах, не характерны. Существовали крупные царские мастерские (оружейные, ткацкие и др.), но частные мастерские крупных размеров не известны, да и в царских мастерских рабский труд, насколько позволяют судить крайне скудные данные источников, отнюдь не преобладал. Наиболее обычной сферой применения рабского труда было домашнее хозяйство. Естественно, что численность женщин-рабынь, которые имелись в каждой состоятельной семье, была значительно большей, чем численность рабов-мужчин.

Но если труд рабов в древнеиндийской экономике имел меньший удельный вес, чем в экономике развитых рабовладельческих государств Средиземноморья, то это не значит, что он был незначителен. Рабовладельческая знать, не исключая даря, стремилась к тому, чтобы лично ей принадлежавшее хозяйство было в наибольшей степени самообеспеченным. В этих условиях к числу работ в домашнем хозяйстве относились и такие работы, как снабжение водой, помол и обрушивание зерна, приготовление молочных продуктов, выжимка масла, уход за домашним скотом, плетение диновок, прядение, ткачество, ремонтно-строительные работы и т. д. Все эти трудоемкие работы выполнялись рабами наряду с личным услужением.

Рабы были такой же собственностью своих хозяев, как и всякое другое имущество. Раб — двуногое (двипада) — также мог продаваться, закладываться, обмениваться и т. д., как и домашний скот — четвероногое (чатушпада), но в своей производственной деятельности раб был тесно связан с младшими членами большой патриархальной семьи и прочей домашней челядью. Вследствие этого и в повседневной жизни его отношения с хозяевами отличались патриархальной простотой; недаром древнеиндийскими законодателями положение раба определялось как соответствующее положению замужней женщины. Наличие патриархальных отношений между рабом и хозяином вовсе не умаляло власти последнего в отношении раба, так как власть главы семьи была и по отношению к членам семьи почти безграничной, вплоть до права продажи жены и детей и применения по отношению к ним любой меры наказания, включая предание смерти. Во всяком случае, рабы обязаны были беспрекословно повиноваться, и жестокие наказания рабов, особенно потомственных, — избиения, заковывание в цепи, клеймение, — были явлением обычным.

Немаловажной особенностью рабства в Индии следует считать то, что рабы в значительной части были соотечественниками своих хозяев. При существовании еще значительных пережитков первобытнообщинных отношений и родовых связей обращение свободного в рабство не могло сразу оборвать семейные и родовые связи. Поэтому раб сохранял, по крайней мере иногда и в некоторых частях страны, право на владение имуществом (приобретенным, полученным в дар, унаследованным), на передачу его по наследству; он часто имел семью; хозяин при обращении с рабом должен был учитывать его принадлежность к той или иной варне.

Наличие различных категорий рабов с неодинаковым положением, распыленность их по мелким рабовладельческим хозяйствам, патриархальная простота отношений хозяина к рабу, преобладание среди рабов женщин — неизбежно должны были затруднять активную борьбу против рабовладельцев, в частности развитие таких высоких ее форм, как открытое восстание. Борьба рабов против рабовладельцев характеризуется примитивными формами — уклонением от работы, побегами, разбоем и т. п. Не исключено, что рабы сопротивлялись и более активно, но источники не дают на этот счет прямых указаний. Несмотря на свою относительную примитивность и неразвитость, рабовладельческие отношения определили структуру древнеиндийского общества.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги