Встреча [= Свидание]

Глава первая

Я на месте точно в назначенное время: на часах — пол седьмого. Уже почти совсем темно. Ангар не заперт. Вхожу, надавив на дверь, — замка больше нет.

Внутри все тихо. Если как следует прислушаться, чуткое ухо уловит где-то поблизости четкий и размеренный звук: капли воды падают из плохо завинченного крана в таз, либо в тазик, либо просто в лужу на полу.

В слабом свете, проникающем сквозь широкие окна с мутными, кое-где разбитыми стеклами, я с трудом различаю окружающие меня, наверное, уже бесполезные предметы, наваленные повсюду в страшном беспорядке. Старые бракованные машины, металлические остовы и разные железки, равномерно покрытые черноватым тусклым налетом пыли и ржавчины.

Глаза понемногу привыкают к полумраку, и я наконец замечаю, что передо мной — человек. Засунув руки в карманы плаща, он неподвижно стоит и смотрит на меня, не говоря ни слова, не выказывая ни малейшего желания со мной поздороваться. На нем темные очки, и у меня вдруг возникает мысль, что он, видимо, слепой.

Высокий, худой, судя по всему молодой, он непринужденно опирается плечом на груду разнокалиберных ящиков. Лица почти не видно, из-за того что между поднятым воротником макинтоша и полями шляпы, надвинутой на лоб, еще и очки. Все облачение невероятно напоминает старый гангстерский фильм тридцатых годов.

Теперь я сам застываю в пяти-шести шагах от этого человека, который по-прежнему неподвижен, как бронзовая статуя, и четко (правда, тихим голосом) произношу условный пароль: «Господин Жан, если не ошибаюсь? Меня зовут Борис. Я по объявлению».

И опять в тишине — размеренный звук капель. Этот слепой еще и глухонемой?

Через несколько минут наконец слышится ответ: «Не Жан, а Джинн. Я американка».

Мое удивление столь велико, что мне трудно его скрыть. Это действительно голос молодой женщины, напевный, жаркий и низкий, отчего становится чувственно-проникновенным. Она, между тем, не против обращения «господин», которое, стало быть, ее устраивает.

У нее на губах — тень улыбки. Она спрашивает: «Вам непривычно работать под началом у девушки?»

В ее фразе — вызов. Но я тут же решаю подхватить игру. «Нет, месье, — говорю ей, — напротив». В любом случае у меня нет выбора.

Джинн больше не расположена разговаривать. Она внимательно без всякого снисхождения рассматривает меня. Возможно, она выносит суровый приговор моим способностям. Я опасаюсь ее осуждения, которое оглашается после осмотра: «Вы вполне красивый юноша, — произносит она, — но слишком высокий для француза».

Мне смешно. Полагаю, юная иностранка во Франции недавно, и в голове у нее — готовые стереотипы. Вместо оправдания заявляю: «Я — француз». — «Дело не в этом», — резко замечает она, помолчав.

Она говорит по-французски с легким очаровательным акцентом. Ее звучный голос и внешность андрогина напоминают мне актрису Джейн Франк. Мне нравится Джейн Франк. Я хожу на все ее фильмы. Увы, как говорит «господин» Джинн, дело не в этом.

Еще некоторое время мы продолжаем изучать друг друга. Смеркается. Пытаясь скрыть смущение, спрашиваю: «Так в чем же дело?»

Джинн, очевидно, впервые расслабляется, и на ее губах появляется прелестная улыбка Джейн. «Вам нужно будет остаться незамеченным в толпе».

У меня большое же лешие ответить ей улыбкой, добавив еще и комплимент. Не осмеливаюсь: она — начальник. Удовлетворяюсь самозащитой: «Я — не верзила». На самом деле во мне метр восемьдесят, да и она не маленькая.

Она просит меня подойти. Делаю пять шагов по направлению к ней. Вблизи ее лицо необычно бледно, неподвижно, как у восковой куклы. Даже страшно подходить ближе. Не свожу глаз с ее рта.

«Еще», — говорит она. На этот раз сомнений нет — она не двигает губами, когда разговаривает. Делаю еще один шаг и кладу ей руку на грудь.

Не женщина и не мужчина. Передо мной — пластмассовый манекен из витрины модного магазина. В темноте я обознался. Красивая улыбка Джейн Франк — плод моего собственного воображения.

«Дотроньтесь еще, если вам так уж нравится», — иронично звучит завораживающий голос «господина» Джинн, подчеркивая нелепость моего положения. Откуда этот голос? Звук раздается, по-видимому, не из самого манекена, а из динамика, спрятанного где-то поблизости.

Итак, за мной наблюдает некий невидимка. Очень неприятно. Ощущение неловкости, нависшей опасности и собственной вины. Вполне возможно, что девушка, разговаривающая со мной, находится за много километров отсюда и разглядывает меня, как насекомое в лупу, на экране монитора. Уверен, она смеется надо мной.

«В конце центрального прохода — лестница, — слышится голос. — Вам надо подняться на третий этаж. Дальше ступенек нет». С облегчением покидаю безжизненную куклу и радостно следую инструкциям.

Дойдя до второго этажа, вижу, что лестница там кончается. Этаж, который во Франции называют вторым, в Америке считается третьим. Моя версия подтверждается — Джинн живет не во Франции.

Теперь я — на каком-то просторном чердаке, очень похожем на нижний этаж: те же мутные стекла, те же проходы между грудами разнообразных предметов. Становится чуть-чуть светлее.

Смотрю налево, потом направо в поисках следов человеческого присутствия среди картонного, деревянного и железного хлама.

Неожиданно у меня возникает тревожное ощущение, что сцена повторяется, как в зеркале: передо мной в пяти-шести шагах стоит та же неподвижная фигура в плаще с поднятым воротником, в черных очках и фетровой шляпе, сдвинутой набок, — другой манекен в той же позе, точная копия первого.

Теперь я решительно подхожу, протягиваю руку. Слава богу, вовремя останавливаюсь: непонятный предмет улыбается, на сей раз сомнений быть не может, я же не сумасшедший. Этот якобы восковой манекен — настоящая женщина.

Она вынимает левую руку из кармана и замедленным движением поднимает ее, чтобы отвести мою руку, застывшую от удивления.

«Не трогай — взорвется!» — произносит она. Голос тот же, столь же притягательный и чувственный, с тем же бостонским акцентом, только теперь она с безмятежной наглостью обращается ко мне на «ты».

«Извини, — говорю, — я болван». Она сразу вновь переходит на суровый безапелляционный тон: «На будущее, ты обязан всегда говорить мне „вы“».

«О’кей», — отвечаю я, сохраняя видимость хорошего настроения. Но этот спектакль начинает меня раздражать. Джинн наверняка делает все нарочно, потому что после минутного размышления она добавляет: «И не говори о’кей — звучит вульгарно, особенно, по-французски».

Тороплюсь скорее завершить неприятную встречу — после такого приема надеяться не на что. Но в то же время эта наглая девица действует на меня завораживающе. «Благодарю за уроки французского», — говорю я ей.

Словно угадав мои мысли, она заявляет: «Теперь ты не можешь от меня уйти. Слишком поздно, выход перекрыт. Познакомься, это Лаура, она вооружена».

Поворачиваюсь к лестнице. На верхней ступеньке, засунув руки в карманы плаща, стоит другая девица в точно таком же одеянии, черных очках и мягкой шляпе.

Согнутый правый локоть и оттопыренный карман свидетельствуют о реальности угрозы: под тканью — крупнокалиберный револьвер, направленный на меня юной особой. А может, она притворяется.

«Хелло, Лаура. Как поживаете?» — я выдерживаю стиль классического триллера, который мне удается лучше всего. «Как поживаете», — раздается в ответ утвердительное предложение, обязательное по правилам английского этикета. В этой организации у нее нет никакого ранга, раз она со мной на «вы».

У меня возникает бредовая мысль: а что, если Лаура — безжизненный манекен с нижнего этажа, поднявшийся по ступенькам вслед за мной и очутившийся рядом.

По правде говоря, девицы теперь не те, что раньше. Сейчас они, как мальчишки, играют в гангстеров. Налетают рэкетирами. Занимаются ограблениями и карате. Насилуют беззащитных подростков. Носят брюки. Жизнь становится невыносимой.

Скорее всего, Джинн полагает, что необходимо все объяснить, и поэтому начинает пространную речь: «Надеюсь, ты не в обиде на наши методы. Мы вынуждены работать следующим образом: быть бдительными с потенциальными врагами, следить за тем, чтобы новые друзья хранили верность, действовать, соблюдая все меры предосторожности, как ты мог заметить».

Помолчав, она продолжает: «Наши действия должны оставаться в тайне. Они сопряжены с большим риском для нас. Ты нам поможешь. Мы снабдим тебя точными инструкциями. Однако мы остерегаемся (по крайней мере, вначале) открывать тебе особенности твоей миссии и главную цель нашего предприятия. В целях не только безопасности, но и эффективности результатов».

Спрашиваю, что будет, если я откажусь. Она фактически не оставляет никакой альтернативы: «Тебе нужны деньги. Мы платим. Значит, не обсуждай. Задавать вопросы и комментировать бесполезно. Ты выполнишь все, что мы попросим, и дело с концом».

Мне нравится свобода. Мне нравится отвечать за свои поступки. Мне нравится понимать, что я делаю. И тем не менее я иду на эту странную сделку.

Мной движет не страх перед воображаемым револьвером и не острая потребность в деньгах. Когда ты молод, существует много других способов заработать на жизнь. Тогда зачем? Из любопытства? Или по более важной причине?

Во всяком случае, если я свободен, то имею право делать все, что хочу, даже вопреки голосу разума.

«Ты задумался о чем-то, что-то скрываешь», — говорит Джинн. «Да». — «И о чем же?» — «Это не имеет отношения к работе».

Тогда Джинн снимает черные очки — за ними восхитительные светлые глаза. Наконец она дарит мне прелестную улыбку, на которую я надеялся с самого начала. Отбросив начальственное «ты», она шепчет нежным жарким голосом: «А сейчас скажите, о чем вы думаете?» Я заявляю: «Борьба полов — двигатель прогресса».