Встречи со Сталиным

М. Водопьянов Герой Советского Союза ОН ВСЕГДА С НАМИ

Осенью 1939 года я впервые попал в Гори, на родину великого вождя.

Меня приведи к маленькому одноэтажному домику из серого камня. Здесь родился и жил Иосиф Виссарионович Сталин.

С невольным волнением я поднялся на веранду и открыл левую дверь. В большой комнате с глиняным полом и стенами, оштукатуренными глиной, стоял обеденный стол, покрытый самотканой скатертью.

Вдоль одной стены — тахта и скамья, покрытая ковром такой же расцветки, как и на тахте. А напротив — шкаф с хозяйственной посудой. На полу около шкафа — кувшины для воды.

Вторая дверь привела меня в небольшую спальню. На стене — несколько портретов Сталина, когда он был веселым ребенком, талантливым школьником, смелым юношей и зрелым мужчиной, шагающим в свое великое будущее.

Здесь же висят портреты его матери и его друзей детства.

Я долго всматриваюсь в каждый портрет… Потом закрываю глаза и стараюсь представить Сталина таким, каким он был, когда жил здесь.

Но это мне не удается. Я ясно вижу дышащее огромной внутренней силой, такое знакомое, горячо любимое лицо мудрого, гениального нашего отца.

…За окном — зеленый, солнечный Гори. Ветер доносит обрывки уличного шума и звонких песен. Мне не хочется уходить. Здесь, где даже стены бережно хранят воспоминания

О вожде народов, дарящем счастье многим миллионам, легко И хорошо думать о нем.

Уходя из домика в Гори, я унес с собой в душе что-то большое, хорошее, трудно передаваемое словами, и весь день был у меня какой-то особенный, праздничный, похожий на те дни, когда я возвращался из Кремля.

Я имел счастье видеть Сталина и слушать его простые, мудрые слова не раз. И каждая встреча с вождем народов оставляла у меня неизгладимое впечатление.

Помню первую встречу с дорогим и любимым учителем и другом всех летчиков.

Это было в тот день, когда мы, участники челюскинской эпопеи, вернулись в Москву. Нac ждали цветы, музыка, восторженные толпы людей. Но самым дорогим, самым ценным было ласковое одобрение товарища Сталина.

Пришел я в себя, когда мы вместе с нашими вождями поднялись на трибуну у Кремлевской стены.

Вдруг около трибуны я увидел своих ребят: Веру и Вову. Я позвал их. Часовой посторонился, и дети поднялись ко мне. Я дал им маленькие флажки:

— Приветствуйте демонстрантов.

Но Вера и Вова только мельком взглянули на красиво убранные колонны. Их глазенки упорно бегали по трибуне, кого-то искали.

Сынишка первый не вытерпел.

— Папа, где Сталин? — тихонько шепнул он мне на ухо.

Я не успел ответить. Иосиф Виссарионович, улыбаясь, подошел к нам.

— Здравствуйте, — лежал он ручонки детям. — Тебя как зовут?

— Вера.

— А тебя?

— Вова.

— Вова… Так это ты побоялся сказать учительнице, что твой папа спас челюскинцев?

Вова поднял глаза на Сталина:

— Как я мог ей это сказать, когда я сам еще не знал, удалось ли папе спасти челюскинцев?

Сталин весело рассмеялся.

Меня до глубины души поразило, что человек, загруженный важнейшими государственными делами, запомнил этот маленький эпизод, рассказанный моей женой на страницах «Правды». Я почувствовал, какой большой любовью к детям согрето сердце этого величайшего человека нашей эпохи.

Я видел вождя в Кремле на приеме Чкалова, Байдукова и Белякова. Тосты следовали один за другим. Когда очередь дошла до меня, я сказал:

— Товарищи! Чкалов, Байдуков и Беляков совершили дерзкий прыжок в девять тысяч километров по новой и тяжелой трассе. Всему миру показали они, на что способна Советская страна. Мы, советские летчики, не страдаем профессиональной завистью. Успехам наших товарищей мы радуемся искренне и горячо. Но каждый из нас мечтает совершить во славу нашей родины еще более замечательный полет.

И, обратившись к товарищу Сталину, я добавил:

— Иосиф Виссарионович, разрешите мне полететь туда, куда еще никто не летал, — вернее, летал, но не садился, — на Северным полюс. Там, на крыше мира, я посажу советский самолет.

Сталин улыбнулся и ничего не ответил. Но я был уверен, что он разрешит полет на полюс.

И он разрешил, когда окончательно убедился, что все серьезно обдумано, предусмотрено и, главное, что жизнь, участников этой экспедиции не будет подвергаться риску.

В дальнейшем товарищ Сталин повседневно руководил подготовкой к штурму высоких широт, проверяя все мелочи, вплоть до того, как будут кормить людей на полюсе. И когда воздушные корабли пробивались в сердце Арктики, он внимательно следил за нашими радиограммами.

Какой теплотой дышало его поздравление, посланное на полюс летчикам, механикам, радистам!

Я встретился со Сталиным, когда наши воздушные корабли, возвращаясь с полюса, приземлились на Центральном московском аэродроме.

Его лицо выплыло неожиданно. И в тот же миг все окружающее перестало существовать для меня. Я не верил своим глазам.

Сталин шел нам навстречу… Такой высокой награды мы не ожидали.

Сталин обнял меня и поцеловал. Взволнованный и потрясенный, я сказал, указывая на наши четырехмоторные гиганты:

— На таких красавцах мы не только на полюс, а куда хотите слетаем, Иосиф Виссарионович.

Сталин ответил мне:

— Не забудьте: люди…

Разве забудешь? Мы, летчики, как заповедь, помним слова вождя, сказанные Валерию Павловичу Чкалову, когда он был еще мало известным летчиком:

— Ваша жизнь нам дороже любой машины…

Товарищ Сталин бережет жизнь летчиков, следит за их полетами, радуется их достижениям.

И как тяжело переживал он, когда самолет Леваневского, летевший из Москвы в Америку, пропал без вести в районе полюса неприступности!

В этот же день Шмидта, Шепелева, Молокова, Спирина и меня вызвали в Кремль на срочное совещание. На этом совещании присутствовали товарищи Сталин, Молотов, Ворошилов и Л. Каганович.

Шмидт, стоя у карты, рассказал о своем проекте поисков экипажа Леваневского.

Сталин несколько раз перебивал его, внимательно уточняя отдельные детали.

Когда Шмидт кончил, Сталин спросил у него:

— Кто из летчиков полетит?

Но Шмидт не успел ответить: Молоков, Шевелев, Спирин и я сказали в один голос:

— Мы готовы выполнить любое ваше задание.

Сталин ответил нам благодарным взглядом.

…Полярной ночью на мысе Желания я получил радиограмму из родных мест. Земляки сообщали, что выдвинули мою кандидатуру в Верховный Совет Союза.

Я поблагодарил их за высокую честь и обещал оправдать доверие.

В торжественный день открытия первой сессии я слышал, как избранники народа — депутаты социалистического парламента прерывающимися от радостного волнения голосами говорили о торжестве Сталинской Конституции. С какой любовью и преданностью смотрели все на первого среди равных, на первого депутата — Иосифа Виссарионовича Сталина!

Наступил исторический день открытия XVIII съезда большевистской партии. С огромным волнением я переступил порог Кремлевского дворца.

Зал был уже полон, хотя до начала оставалось еще много времени.

Рядом со мной сидел незнакомый мне комбриг.

— Знаете, — сказал он мне, — ведь я еще ни разу в жизни не видел товарища Сталина… Даже издали. А сегодня… — голос его слегка дрогнул, — жду, не дождусь этой минуты.

Позже я увидел сияющее счастьем лицо комбрига. Вместе с другими делегатами и гостями съезда он стоя приветствовал любимого вождя и его соратников.

Трудно передать словами энтузиазм, охвативший всех присутствовавших. Более двух тысяч человек кричали на всех языках народов СССР: «Ура товарищу Сталину!»

Дружное «ура» заглушило звонок председателя. Разве можно остановить радость, когда она бурлит, когда она перехлестывает за стены зала?!

После вступительной речи товарища Молотова на трибуну взошел Сталин. Снова бесконечные бурные аплодисменты.

Зато когда Иосиф Виссарионович заговорил, наступила такая тишина, что каждый слышал биение своего сердца.

Товарищ Сталин говорил о замечательном пути, пройденном нами в период от XVII до XVIII съезда, о перспективах новых величественных преобразований.

Я смотрел на Сталина, видел его ласковую усмешку, слушал его голос и думал: «Как хорошо, что нашу страну юности и дерзких замыслов ведет вперед этот простой и гениальный человек с несокрушимой волей и большим сердцем!»

Сталин всегда с нами, советскими людьми, даже тогда, когда мы находимся за тысячи километров. Это очень ценно для людей странствующих профессий: летчиков, моряков, полярников.

В минуты опасности мы физически ощущаем на своем плече одобряющую руку вождя.

Так не раз было и со мной…

Помню, мы возвращались на материк после полета за полюс на поиски экипажа Леваневского. Полярная ночь догоняла наш самолет. Погода нам не благоприятствовала. Постепенно облачность становилась такой плотной, что мы еле-еле видели обрывистые берега.

Мы летим над морем. Но скоро море и туман — все сливается в общий фон. Лететь очень трудно. Кроме того, волнует мысль о предстоящей посадке. Наша машина не в порядке: лопнула покрышка правого колеса. Пришлось подвязать колесо веревкой. Положение незавидное.

Усталость давала о себе знать. Появилась апатия… Скорее бы конец.

Какой-то внутренний толчок заставляет крепче, до боли в ногтях, держать штурвал самолета. Выплывает лицо Сталина… Я слышу его голос, мягкий, чуть-чуть глуховатый:

«Нет ничего дороже человеческой жизни».

Со мной четыре товарища… Я беру себя в руки. Растет уверенность в благополучном исходе

Еще через час-полтора наш самолет на одном колесе сел на мысе Меньшикова. Люди были цели и невредимы. Машина тоже.

Через несколько дней, в годовщину Великого Октября, здесь же, на мысе Меньшикова, и снова беседовал с вождем. Это неважно, что я лежал в спальном мешке на безлюдном берегу — мысленно я был там, на Красной площади.

«Люблю я летчиков», — говорил как-то товарищ Сталин, любуясь, как самолеты ровным строем плывут высоко над трибуной.

«Мы, летчики, отвечаем тебе пламенной, беззаветной преданностью. По твоему зову мы пойдем когда угодно и куда угодно».

Родина и Сталин. Для нас эти два слова неразрывно связаны между собой.

И ради родины, ради Сталина мы, советские люди, мечтаем о новых подвигах, новых завоеваниях.