Встречи в Колымской тайге

12 октября

С вечера выпала небольшая пороша, к четырем утра высыпали звезды. Ночью не нужно было топить печку, мы отлично выспались и поднялись ни свет ни заря. Лёня ушел пересчитывать своих кедровок, а я принялся за реконструкцию одежды. Показались звезды — ожидай мороза, а наше обмундирование имеет существенный недостаток. Когда идешь по тайге, спину греет свитер, пиджак, куртка да рюкзак. Живот и грудь прикрывает один свитер. Естественно, животу холодно. Чтобы согреться, застегиваешь куртку на все пуговицы, и сразу же по спине пот струйками. Ходить в сырой одежде по тайге радости мало.

На чердаке Лёня нашел кусок мехового спальника. Я решил пришить на свитер «пузогрейки-слюнявчики». В каморке светло. Мы собрали по всему бараку свечные наплывы и изготовили пять оригинальных светильников системы «Эдисон». Они ярко горят по углам хибарки, излучая, по мнению Лёни, кроме света еще и приличное количество тепла. Куски меха пришиваю шерстью наружу. Так удобней шить, и латка выглядит не столь несуразно. Лёня уже примерил свитер и пришел в восторг от «хипповской» одежды, предложил все обрезки пустить на отделку штанов: хочешь — в снег садись, хочешь — на коленях у капканов работай. К восходу солнца мы одновременно походили и на Робинзона Крузо и на Эдика Тунеядкина из журнала «Крокодил».

Место под постройку жилья выбирал, видимо, опытный человек. Еще окрестная тайга купалась в сумерках, а здесь уже все залито солнечными лучами. Только теперь мы обратили внимание, что и деревья у построек почти нетронутые, и никакого хлама. Да и устроено все основательно, по-хозяйски. Возле барака стоит до половины закопанная в землю красная бочка с обрезанным верхом. У бочки две скамейки. Проволока для белья натянута в три ряда на специально вкопанных столбах с перекладинами.

И, словно делая вызов этому рачительному человеку, кто-то расстрелял прибитый к стене барака плакат «Берегите лес от пожара».

Еще с вечера мы решили к ручью не спускаться, а пройти тайгой повыше. Там поднимается хороший лес, кроме того, вдоль ручья скоро разгуляются наледи, капканы все равно придется ставить в глубине тайги.

Первое, что поразило нас, как только мы отошли от лесоучастка, это большое количество птиц. Чечетки, кукши, чечевицы, поползни, кедровки. Многие из кедровок были не местными. Известно, что кедровка с осени запасает орехи, прячет под корни деревьев, под мох и просто в ямки. Зимой она легко отыскивает схоронки даже под метровым слоем снега. Прилетит, усядется на лиственницу и минуты три-четыре сидит задумчиво, как будто вспоминает: «Где же я здесь тайничок сделала?» Потом срывается с ветки, падает в снег и начинает быстро копать, безошибочно угадывая место, где запрятаны орехи. Такой тайник могут найти и прилетевшие издалека кедровки. Но местная отыскивает орешки с первой попытки, а прилетевшая «бьет» несколько ямок.

Паничев рассказывал, как в избушку повадилась кедровка. Это была довольно смелая птица и, наверное, из-за своей смелости уже не раз попадала в переделки. В хвосте у нее не хватало нескольких перьев, и прыгала она как-то боком. Паничев подозревал, что правым глазом кедровка почти не видела. Птица садилась на окно, смотрела, далеко ли собака, и сейчас же перелетала в угол, где сушилась куча стланиковых шишек. Она выколачивала орешки, набивала ими расположенный под языком мешок и торопливо улетала, чтобы возвратиться минут через десять-пятнадцать. Работала с раннего утра до пяти вечера. Все восторгались ее трудолюбием. Паничев специально орешков налущил. За один раз кедровка унесла их 120 штук! Уж по всей тайге кедровки и бурундуки давно заготовки прекратили, первый снежок на землю просыпался, а она все носит. Как-то ночью мороз градусов на двадцать ударил. Выходят они утром: под лиственницей их кедровка лежит. Подняли, а она легкая, как пушинка. По всему видно, от истощения и погибла. Пожадничала.

Наш путь пересекает великое множество маленьких, еле живых ручейков. Иногда они растекаются по болоту, и тогда перед нами коварные ловушки. Я дважды провалился в воду, оба моих валенка мокрые. Лёня идет сзади, читает мне мораль и обходит опасное место стороной. Но вот, огибая болотину, в которой я всего лишь намочил одну подошву, Лёня проваливается чуть ли не до колен.

Я ехидно спрашиваю, не вымочил ли брат свои хипповские бриджи?

Скоро валенки промерзают и перестают гнуться. Идти очень утомительно. Да и нет особой необходимости. Мы уже имеем представление о здешней тайге. Сейчас умнее всего спуститься к Тайному и обсушиться.

Костер разжигаем у лесопогрузочной площадки. Здесь много древесных отходов, и недостатка в дровах не ощущаем.

Обсушившись и закусив, выходим на дорогу вдоль ручья. Ею сейчас пользуются лисы, зайцы, олени. Перелопачиваем их легкие наброды, и теперь многие из зверей задумаются, прежде чем ступить на эту дорогу.

Проходим мимо двух делян. Из снега выступают широкие темные пни, кое-где сиротливо маячат тоненькие лиственнички. Только у самого ручья осталась узкая полоска нетронутых тополей и чозений. Но в ней пусто. Звери неохотно выходят на вырубки. Даже дятел, которого мы вспугнули с нависшей над самым ручьем чозении, перелетает вырубку торопливо, не вильнув ни разу в сторону и не издав ни единого крика.

Долина, по которой струится Тайный, делается все уже, более узкой становится и полоса тайги. Здесь ее ширина метров 200–250. По сравнению с предшествующими переходами сегодняшний, пожалуй, один из самых легких. Солнце, мороз. Мы полны решимости пройти километров двадцать, чтобы иметь полное представление о Тайном. Исчезли соболиные и беличьи следы, но зато стало больше горностаевых, лисьих и заячьих. Очень много строчек-лент, оставленных куропатками.

Сопки подступают к Тайному. Одна из них заползла в самую долину и перегородила ее. Снова Тайный бросается в правую сторону и струится в глубоком каньоне. Снова крутые обрывистые скалы и следы горностаев под ними.

А за скалами широкая долина от края до края покрыта буйным тальником. Только у самого подножия сопок маячит редкий лесок. Сейчас же поднимаем куропаток. Птицы, их около сотни, белой метелицей описали широкий полукруг, подались куда-то в сопки. Проходим с полкилометра — и снова предупредительный крик старого куропача и шум крыльев взлетающей стаи. Некоторые птицы не желают подчиниться воле вожака и остаются на месте. На индивидуалистов можно поохотиться. Нужно только зашипеть на Бумку, остановиться и тихонько постоять минут пять-шесть. «Оппозиционеры» выдают себя тихоньким «кок-кок» или начинают двигаться.

Мы уже добыли трех, ощипали и присматриваем место, где можно остановиться. Решаем свернуть к подножию сопок, там у полоски лиственниц можно будет устроить привал. Уже у самых деревьев переправляемся через любопытный ключик. Русло извилистое, дно неровное, родники песок выбивают, клокочут. Там, где совсем мелко, из воды торчат камни и острые кочки. На каждом целая копна снега наподобие песцовой шапки-магаданки или гриба-гиганта. Вода в ключике ленивая и водоросли не длиннее мышиного хвоста. За тальником вода уже остывает, и там, где поглубже, над ключиком целые мостики провисли. Лед зеленый, сосульки хрустальные со всевозможными пережимами. Ледок тоненький, не толще ученической тетради. Лёня в одном месте снял пластину и смотрит, как через стекло.

Здесь островки пошире, некоторые размером с кухонный стол. Я заглядываю в воду, стараюсь отыскать хоть какую-нибудь живность, а Лёня уже перебрался на другой берег и рубит сухую лиственницу. В ручье я ничего не обнаружил, а вот на одном из островков увидел великое множество горностаевых следов. Лёня говорит:

— Наверное, под снегом какая-нибудь дичь.

— А где же подход? Я с обеих сторон обследовал. Ни входа, ни выхода нет.

— Ты не мог его затоптать? Давай внимательней посмотрим. Я сейчас на тот берег переберусь.

Прошли метров тридцать вверх по ключику и нашли всего один след, ведущий к воде. Там русло двумя ледяными мостиками перехвачено. Возле такого «моста» слово громко скажи — обрушится, а горностай по нему хотел в тальники перебраться. Вот и допрыгался, пока переправу разрушил, вода унесла льдинку с горностаем к острову. Представляю, как он плыл. Потерпи минуту-другую, льдинку к берегу прибило бы обязательно и беги-гуляй. Так нет, решил на остров высадиться.

От сваленной Лёней лиственницы отрубили вершину, сбили с нее все ветки и потянули к ключику. На островок класть бревно побоялись, а перекинули с берега на берег, иначе этого бродягу придавить можно.

Я бревно придерживаю, а Лёня на середину его ступил и осторожно на островок перебрался. Стоит, под ноги смотрит, потом наклонился, рукавицей раз-другой копнул и отдернул руку:

— Вот он! На меня крысится.

— Бери за шиворот и тяни. Только не покалечь.

Лёня шапку с головы сдернул, зачерпнул добычу вместе со снегом и на берег.

Горностайчик оказался еще меньшим, чем мы предполагали. На передних лапках и хвостике у него снег заледенел, сам он от холода дрожит, белая шкурка в каких-то конвульсиях дергается. А гляди, зубы показывает.

— Куда его? — спрашивает Лёня. — А то у меня без шапки уши мерзнут.

В рюкзаке у Лёни верхонки — брезентовые рукавицы. Те, которые мой четырехлетний сын Илюша надевать любит. Сунет в них ручонки, поднимет над головой и заявляет с гордостью:

— Я рабочий.

Посадили мы в рукавицу горностайчика, кое-как завязали и сунули мне за пазуху.

Дальше долина Тайного разделяется на три рукава. По какому-то из них можно выйти на трассу. Распадки пустые, только редкий кустарник да пни старых порубок. Прямо против нас сопка с геодезическим знаком. Паничев говорил, что, если обогнуть ее, выйдешь в другую долину. По ней можно добраться до Лакланды. Но мы пока рисковать не хотим. Нужно будет попробовать выйти к этой сопке от той избушки, у которой мы оставили плот «Одинокая гармонь». Если все сойдется, у нас будет прекрасный кольцевой путик.

К избушке пришли в сумерках. Горностай обсох и пошустрел. Мы принесли из склада пустой ящик, набросали в него кусочков рыбы, плотно накрыли листом фанеры. Ел ли он наше угощение, не знаю, мы сразу же постановили горностая не тревожить, выставили Бумку за дверь, а ящик затолкали под кровать. Лёня с помощью фонарика и специально изготовленного сачка выловил всех кедровок и переселил в гараж.

— Раза два насильно их сведу, а потом ты их водой не разольешь, — заявил он и придавил дверь гаража толстым ломом.

После ужина мы долго пилили дрова, готовили завтрак, укладывали рюкзаки. Я забрался на кровать и принялся заполнять дневник, а Лёня ушел к Тайному по воду. Его долго не было, я даже тревожиться стал. Вдруг он прибегает взволнованный и с порога кричит:

— Давай одевайся галопом, я тебе такое покажу, с ума сойти можно.

Я куртку на плечи и за братом. Он меня привел к гаражу и шипит:

— Ты осторожно…

Убрали лом и аккуратно приоткрыли дверь. Луч фонарика скользнул по закопченным бревнам и остановился на ярко-красном противопожарном щите.

И правда диво-дивное! На крюках, предназначенных для разного инструмента, сидели все семь кедровок. И что интересно: расположились они только на крайних крюках. Посередке остались свободные четыре крюка. И еще: все кедровки сидели хвостами друг к другу…

Ночью я проснулся. Горностай каким-то образом выбрался из ящика, устроился возле двери и сидел, сунувшись мордашкой в иней. Услышав скрип кровати, он в несколько прыжков оказался под столом и притих. Белка или заяц прыгают, словно их пружина выстреливает. А этот переливается в прыжке. Пока я дрова в печку подкладывал, проснулся Лёня и попросил подать воды. Я его напоил, а потом о горнастайчике рассказал. Как он у двери сидел и воздухом из тайги дышал.

— Давай-ка отпустим его, — предложил Лёня.

Приоткрыли дверь, потушили светильник и стали ждать, когда же горностай на волю убежит. Ночь лунная, в избушке достаточно светло. Лежали-лежали, а горностай не появляется. Прохладно стало, да и спать пора. Лёня не выдержал, засветил фонарик, давай горностая высматривать и вдруг кричит:

— Ты представляешь, он уже давно удрал.